Тушкан Георгий Павлович. Джура

   – Если ты ещё посмеешь торговать с большевиками, – угрожающим тоном сказал Тагай, – я уничтожу твое змеиное гнездо. Ты не сказал им, где берешь красные камни?
   – Они сами лазили по скалам и всё нашли. Оставь меня! Ты сам теперь видишь, что это место стало известно многим… Я стар, я болен. Я все тебе отдам, Тагай!
   Старик достал тяжелый мешочек и подал Тагаю. Тот заглянул внутрь.
   – Хорошо, – сказал Тагай, – я беру в счет долга, но ты будешь помогать мне во всех моих делах, как члену своего рода. Я женюсь на Зейнеб и увезу её с собой. Я оставлю здесь своего человека, и он будет беречь твою старость и покой твоего кишлака. – Женщины всегда приносят несчастье. Ты велик, Тагай, мы малы. Джура все равно убьет меня, если ты увезешь Зейнеб. Я знаю. – Старик, я подарю тебе четырех лошадей – прикажи Зейнеб следовать за мной.
   После долгого молчания аксакал плачущим голосом произнес: – Не могу!
   Тагай в бешенстве схватил аксакала за тесемку, висевшую на шее, и затянул её. Глаза у аксакала расширились, вена на лбу вздулась.
   – Не можешь? Не можешь? – злобно твердил Тагай. Вдруг тесемка лопнула, аксакал упал на пол, и в руках у Тагая оказался треугольный матерчатый талисман.
   Тагай ножом распорол швы талисмана, достал пожелтевшую от времени бумажку, сложенную в несколько раз, и развернул её. Его лицо выразило крайнее удивление.
   – Старик! – произнес Тагай. – Этот талисман принадлежал великому человеку. Он был правой рукой живого бога Ага-хана, имел право казнить и миловать. Расскажи, как этот талисман попал к тебе. Клянусь, я ничего не сделаю тебе плохого. Скажи мне всю правду о том, когда и как этот талисман попал в твои руки. Аксакал, прерывая свою речь клятвами, рассказал, что он нашел этот треугольник на шее человека, засыпанного лавиной. Тагай, выслушав речь аксакала, долго молчал, вчитываясь в бумагу.
   – Если бы эту бумагу ты показал пирам, они бы сделали для тебя все. Напрасно ты тогда, раньше, не отдал мне этот талисман. Искандер, я посвящу тебя в тайны истинного учения, и ты станешь моим пасомым.
   Аксакал горестно поднял руки вверх:
   – Я ничего не понимаю! Бери Зейнеб и уезжай. Кругом слишком много злых духов, и я живу в вечном страхе. Я прикажу Зейнеб ехать с тобой. Но ты, послав утром басмача с Зейнеб вперед, задержись и выстрели в воздух. Все должны видеть, что ты уводишь Зейнеб без моего согласия. Так надо! А Зейнеб я скажу, что по дороге мы её освободим. Она уедет вперед и не будет знать всего. – Хоп, – сказал Тагай.
   – Но только ты выстрелишь в воздух, Тагай, – помолчав, добавил аксакал.
   – Хоп, – ответил Тагай.
   – Поезжай с ним, Зейнеб, – сказал аксакал вошедшей девушке, указав рукой на Тагая. – Он возьмет тебя в залог, пока Джура не привезет ему выкуп в Кашгарию. Смирись. Нечем уплатить долг кишлака.
   Зейнеб опустила глаза под направленным на неё сердитым взглядом аксакала.
   – Иди, а сначала выпей это. – Аксакал подал ей пиалу. Девушка удивилась, но выпила какой-то напиток. – Уходи! – Аксакал боялся слез и криков.
   Тагай посторонился, и девушка вышла.
   Зейнеб провела рукой по своему лицу и только сейчас поняла, что её увезут из кишлака. Что же делать? Может быть, бежать к Джуре?
   Прямо перед ней на тропинке, ведущей к Сауксаю, сидел басмач, окруженный мальчишками, и что-то с увлечением говорил. Девушка поняла, что побег невозможен.
   «Надо бежать, несмотря ни на что!»
   Зейнеб быстро собрала свои рубахи, платья и платки и связала в узел.
   – Надо бежать! – прошептала она и устало склонила на узел голову. – Отдохну – и убегу, – решила она, закрывая глаза, и… крепко заснула.

III

   Утром Зейнеб разбудили. У неё болела голова, во рту было горько. Садиться на лошадь она решительно отказалась. Аксакал подошел к ней и прошептал:
   – Глупая! Ты снова поедешь на юг, к Сауксаю, к Джуре. Джура освободит тебя. Я уже дал ему знать. Тагай об этом не знает. Зейнеб с помощью Тагая села на лошадь и весело посмотрела на заплаканные лица родных.
   – Не плачь, – шепнула она подбежавшей матери. – Я скоро вернусь.
   – Едем, – сказал басмач, направляясь на юг.
   Зейнеб обрадовалась и даже ударила коня ногами. – Успеешь еще! – буркнул басмач.
   Возле поворота Зейнеб оглянулась. Аксакал что-то говорил Тагаю, размахивая руками. Конь свернул за выступ скалы, и ей больше ничего не было видно.
   Донесся выстрел. Крики. Вскоре из-за поворота тропинки показался Тагай.
   – Что там? – спросила Зейнеб.
   – Ничего, – сухо ответил Тагай.
   К полудню они достигли горного потока, Тагай въехал в воду и направил коня против течения. Конь Зейнеб пошел за ним. – Нам не сюда! – крикнула Зейнеб, натягивая поводья. Но басмач, ехавший сзади, ударил её коня нагайкой. Поток с ревом мчался ей навстречу по узкой расщелине между отвесными скалистыми стенами. Камни преграждали путь, брызги попадали в глаза. Лошади тяжело шли, борясь с течением и оступаясь на скользких камнях.
   – За мной, за мной! – кричал Тагай.
   И Зейнеб, которой хотелось направить коня в более мелкое место, где в прозрачной воде виднелись камни, должна была ехать за Тагаем.
   – Не подымай ног, коня собьет водой! – кричал Тагай. Зейнеб послушно опускала ноги в холодную воду. Они долго ехали извилистым руслом и к ночи достигли истоков ручья. Отвесные скалы и пропасти преграждали им дорогу. Когда Зейнеб уже считала, что пути дальше нет, Тагай по заметным только одному ему признакам находил этот путь. К ночи, перевалив через скалу, они спустились в ущелье и остановились на ночевку. Приказав басмачу и Зейнеб сидеть на месте, Тагай куда-то исчез. Когда он вернулся, измученная Зейнеб уже спала.
   Рано утром, ещё затемно, Тагай разбудил её, тряся за плечо: – Вставай, пора ехать!
   – Я уже встала, – отвечала Зейнеб, но не в силах была открыть глаза.
   Все её тело болезненно ныло. Ее знобило.
   Зейнеб вспомнила пройденный путь и затосковала: погони не было, а ей самой не найти обратную дорогу!
   Тагай дал ей кусок холодного вареного мяса, лепешку и налил в железную кружку горячего чаю. Зейнеб никогда не пила из кружки, поэтому сразу же обожгла себе губы. Сердито отставив кружку, она съела мясо и лепешку, а чай выпила потом, когда он уже остыл. Оглянувшись, она увидела, что они со всех сторон окружены высокими горами, и не могла понять, как они спустились сюда ночью. – Следуй за мной и делай так, как делаю я, – сказал Тагай и, подумав, добавил: – Если хочешь остаться в живых. Курбаши подвел коня к крутому склону, зашел сзади, намотал хвост на левую руку и стегнул коня нагайкой. Конь быстро полез вверх, цепляясь острыми шипами подков за неровности почвы. По такому склону человек мог подниматься только ползком. Курбаши стегал коня, не давая ему замедлить движение. Малейшая остановка могла грозить смертью. Конь храпел, тяжело дышал и, выкатив налившиеся кровью глаза, карабкался вверх. Зейнеб почувствовала себя свободной. «Убегу, пока не поздно!» – решила она, оглянулась и испугалась: голые горы и неровные утесы окружали её со всех сторон. Она посмотрела вверх. Там расстилалось совершенно чистое голубое небо.
   – Держись за хвост! – крикнул ей басмач, размахивая нагайкой. Зейнеб, по примеру Тагая, схватилась за хвост своего коня. Басмач ударил коня, и он, рванувшись вперед, полез вверх. Зейнеб, задыхаясь, еле поспевала за конем.
   Едва только конь, дрожавший от напряжения, замедлял ход, как нагайка басмача гнала его вверх.
   – Бей, бей! – кричал он Зейнеб. – Или сорвешься вниз. Не оглядывайся! Да бей же, бей!
   Зейнеб принялась стегать своего коня, не понимая, как они взберутся на эту совершенно отвесную гору.
   Зейнеб хорошо видела Тагая, уже достигавшего гребня скалы, как вдруг он исчез. Спустя некоторое время он появился снова, но уже без лошади. Перед Зейнеб открылся узкий проход, рассекавший всю стену сверху донизу. Конь рванулся туда и остановился, весь в пене; впавшие бока его тяжело вздымались. Тут же стояла и лошадь Тагая.
   Немного спустя поднялся басмач. Он вытер пот, стекавший со лба, и долго ругался, проклиная дорогу.
   По узкому, извилистому проходу они поднялись выше, на каменную вершину, но перед ними, преграждая путь на восток, высилась, казалось, ещё более неприступная скала. Зейнеб решила, что за ней начнется спуск. Когда же путники одолели очередной подъем, перед ними предстала гора, сверкая на солнце вечными снегами. Перед ней все предыдущие казались небольшими холмами. К заходу солнца путники достигли её вершины. Кругом стояли покрытые снегом горы. Уставшая Зейнеб уже не в силах была ни о чем думать, кроме отдыха.
   Тагай и басмач слезли с лошадей.
   Набросив аркан на своего коня, басмач повалил его на снег, крепко связал ноги и столкнул вниз. Поднимая снежную пыль, конь катился по крутому склону и наконец, достигнув подножия, застрял в сугробе.
   – Иначе нельзя, – сказал Тагай, заметив изумленный взгляд Зейнеб. – Если лошадь спустить несвязанной, она начнет упираться и поломает ноги.
   Спустив лошадей, Тагай сказал Зейнеб: «Ну!» – и сел на снег, подобрав полы халата. Зейнеб неуверенно сделала то же, и в ту же минуту басмач толкнул её вниз.
   Зейнеб опомнилась только в сугробе. Когда она вылезла, отряхиваясь от снега, Тагай и басмач развязывали лошадей и выводили их из сугробов.
   Все снова сели верхом. Измученная Зейнеб уже не смотрела, куда они едут. Глаза сами слипались, и ей стоило большого труда держаться на лошади. Ей казалось, что родной кишлак остался где-то на краю света.
   – Приехали! – наконец сказал Тагай.
   Он снял Зейнеб с коня и внес в какую-то пещеру. Там они расположились на ночлег.

IV

   Несколько дней ехали путники на восток. Ночью на пятый день пути, прячась от разъездов пограничников, они перевалили последнюю снежную гору и очутились в Сарыколе.
   – Вот мы и дома! – весело сказал Тагай. – Здесь нет большевиков, и я здесь хозяин. Могу сказать тебе прямо: чтобы ты ехала спокойно, я попросил аксакала сказать тебе, что по дороге тебя освободит Джура.
   Зейнеб ахнула и с ужасом посмотрела на Тагая. – Это надо было, потому что твой крик на границе мог привлечь пограничников и я бы погиб из-за тебя. Теперь ты понимаешь, что назад тебе пути нет. Имей в виду, что здесь женщина – раба мужа. Она говорит только с ним, слушает только его, и никто не смеет смотреть на её лицо…
   Зейнеб оглянулась назад, увидела родные снежные горы, и на глаза у неё навернулись слезы. Неприязнь к Тагаю вырастала в ненависть. Сквозь слезы Зейнеб смотрела на окружающее. По дороге шли невиданные звери, огромные, лохматые, с кривой шеей. Вот прошло стадо рогатых животных, похожих на яков, но без волосатых хвостов и горбов.
   – Верблюды и коровы, – сказал о них Тагай, которого веселило изумление девушки.
   Зейнеб не знала, куда смотреть. Встречные мужчины бесцеремонно разглядывали её, не скрывая своего восхищения. Они громко переговаривались. Тагай гордился своей спутницей, но строго поглядывал на проезжающих.
   Тагай думал, что Зейнеб понравится жизнь в богатом доме и, погоревав, она привыкнет. Он решил не обращать на неё внимания, чтобы она могла освоиться в новой обстановке. На ночь они остановились в юрте у одного из знакомых Тагая, а к вечеру следующего дня поехали дальше. Наконец они въехали в большой кишлак. На широкой улице стояли высокие глиняные заборы – дувалы, не позволяющие видеть то, что происходит во дворах. Жители кишлака приветствовали Тагая громкими возгласами. За кишлаком, на лугах возле реки, стояли юрты. К ним и поехал Тагай. – Много таких юрт разбросано по этой стране, – сказал Тагай, – и в них живут мои джигиты. И куда бы я ни приехал, меня будут встречать с почетом.
   Возле большой белой юрты он остановил коня. Тотчас же сбежались басмачи, приветствуя его обычным: «Агман-хирман?», «Не голодны ли вы, не устали ли вы?» Одни держали коня, другие – стремя, третьи поддерживали под локоть. Все уставились на Зейнеб. Это раздражало Тагая. Он слез и распорядился принести паранджу из соседней юрты. Запыхавшийся старик принес её, взяв у своей жены. Тагай подал Зейнеб паранджу:
   – Надень! Не годится мусульманке показывать свое лицо мужчинам. Мы уже в Сарыколе, где чтут коран.
   – Не надену! – ответила Зейнеб и швырнула паранджу на пыльную дорогу.

   – Наденешь! – закричал Тагай.
   – Не надену! Я киргизка. Моя мать не носила этого, и бабушка, и прабабушка… Не надену!
   Басмачи выжидательно смотрели на курбаши.
   – Надеть паранджу! – приказал Тагай.
   Басмач быстро стащил Зейнеб с коня и подвел к курбаши, держа её за руки. Тагай набросил паранджу ей на голову. – Отвести Зейнеб к женщинам! – повелительно сказал он. Тагай был недоволен. Он привык к женской покорности. Ему нравилась Зейнеб и одновременно злила эта гордая девушка, которая осмеливалась ему возражать.

МНОГОЕ МОЖЕТ СЛУЧИТЬСЯ, ПОКА НАСТАНЕТ ДЕНЬ

I

   Возвращаясь с охоты, Джура, как обычно, ещё издалека позвал Зейнеб.
   Из рощи вышел Кучак.
   – Где Зейнеб? – спросил его Джура, бросая ему двух уларов. Кучак тревожно посмотрел на него:
   – Не знаю!
   В это время, хромая, подбежал Тэке. Заметив на его шерсти кровь, Джура присел на корточки и внимательно осмотрел его раны. – С кем же это дрался Тэке? И где Зейнеб? – опять спросил он у Кучака. – Никто здесь не был?
   – Не знаю! – ответил Кучак и опустил голову, исподлобья посматривая на Джуру.
   Возле прогоревшего костра Джура увидел кожаные галоши Зейнеб. Он вышел из пещеры и громко позвал её, но ответа не было. Очень взволнованный, Джура позвал Тэке и дал ему понюхать галоши Зейнеб: – Киш, киш!…
   Тэке послушно побежал из пещеры. А Джура с ружьем за плечами и копьем в руке быстро пошел за ним. Вдруг ему навстречу выскочил большой серый пес. Удивленный, Джура остановился. Тэке прыгнул навстречу врагу. Собаки стали яростно грызться. Джура, улучив момент, ударил чужого пса копьем а бок. Пес упал. Недалеко на склоне, среди камней, лежал красный платок Зейнеб. Джура поднял его. Здесь все хранило следы недавней борьбы. Джура присел на корточки, внимательно осмотрел землю и увидел отпечатки сапог с каблуками.
   Рядом послышался шорох. Джура поднял голову и увидел вооруженных людей. Их было пятеро. Человек с изрытым оспой лицом и без носа сказал Джуре:
   – Как, хорошо пасти овец и коз?
   Джура не ответил.
   – Как, хорошо пасти лошадей? – спросил другой. Джура перевел взгляд на говорившего, маленького горбатого старика, и опять ничего не ответил.
   – Как, хорошо охотиться? – сказал третий незнакомец с густой черной бородой.
   – О да, дело хорошее! – ответил Джура и быстро вскочил на ноги.
   Он не удивился вопросам незнакомцев. Они спрашивали так, как полагается вежливо спрашивать по старинному обычаю. У Безносого Джура заметил сапоги с каблуками.
   – Вы откуда? – спросил Джура, поглядывая на свое копье, на которое как будто невзначай наступил Чернобородый. Один из незнакомцев сказал:
   – Ай, ай! Накорми, а потом спрашивай!
   Джура хотел идти на поиски Зейнеб, но обычай вынуждал его пригласить путников в пещеру. Стараясь говорить самым спокойным тоном, Джура сказал:
   – Хозяйка моя пошла за дровами. Вы её не видели? – Первый раз вижу, чтобы охотник искал свою бабу, – лукаво заметил Безносый.
   Он хлопнул Джуру рукой по плечу, но на Безносого бросился Тэке.
   – Стрелять буду! – закричал Безносый, щелкая затвором. – Прочь! – сказал Джура Тэке.
   «Не охотники они, – решил Джура. – Идут в чужой дом, а угрожают убить собаку». Он повел незнакомцев в пещеру. Возле пещеры сидел на камне Кучак и, греясь на солнце, ощипывал уларов. Кучак гадал на перьях. Он выдергивал по нескольку перьев и бросал их, загадывая: если перья полетят на восток, жизнь будет счастливой. Он внимательно следил за их полетом и вдруг заметил группу чужих людей. Кучак схватил уларов и побежал в пещеру. Он забился в самый темный угол и захрапел.
   – Вставай! – сказал Джура.
   Но Кучак захрапел ещё сильнее. Только когда Джура сильно толкнул Кучака, он вскочил.
   – А-а-а-а! – воскликнул он, притворяясь, что рад видеть незнакомцев. – Как доехали? Как здоровье?
   – Доехали, – ответили незнакомцы, усаживаясь у костра. – Встречай, как братьев. Ведь мусульманин мусульманину брат. – Приготовь чай, – сказал Джура.
   Он сидел, еле сдерживая себя, и вырезал из дерева фигурку. Он не знал, что ему делать. Выказать беспокойство – значило бы уронить себя в глазах незнакомцев и дать им понять, что он что-то подозревает. Он решил подождать некоторое время, а потом уже действовать.
   Напившись чаю, старший из гостей вытащил тыквенную бутылочку с табаком-насвоем, отсыпал горстку на ладонь и положил в рот. Потом передал бутылочку соседу.
   Пока Джура брал насвой. Старший кивнул басмачам. Один из гостей, как бы любуясь резьбой на рукоятке, взял тяжелый нож Джуры. Второй гость не спеша поднялся и встал у выхода из пещеры. Безносый подмигнул остальным, и те взялись за ружья. Безносый наклонился и быстро поднес к глазам Джуры вынутый из– за пояса золотой браслет с рубинами.
   Джура вскочил, ударил в подбородок сидевшего рядом басмача и бросился к выходу. Тот подставил ему ногу. Джура упал. Все басмачи набросились на него.
   Чирь вынул нож, но Безносый остановил его:
   – Не надо. Джура должен жить. Без него мы не узнаем, где спрятано золото.
   – Тэке! Тэке! – закричал Джура.
   Но Тэке в пещере не было.
   – Кучак! Кучак! – позвал Джура.
   А Кучак бегал по пещере и хватался то за карамультук, то за палку.
   Басмачи связали Джуру, выволокли на середину пещеры и бросили около костра.
   – Слушай! – сказал ему Безносый. – Зейнеб – жена нашего курбаши Тагая. Она с радостью поехала с ним в Кашгарию. «Возьми мой браслет, – сказала она мне, – пойди к охотнику Джуре, и пусть он вам отдаст остальное золото». Если ты отдашь нам золото, мы пощадим твою жизнь.
   – У меня нет золота, – сказал Джура.
   – Но нам сказала Зейнеб. Если бы она тебя любила, разве она сказала бы о твоем богатстве?
   Джура молчал, силясь разорвать ремни.
   – Вот это блюдо серебряное, и эта чаша тоже из чистого серебра, но Зейнеб сказала, что у вас есть и золото, – продолжал Безносый.
   Кучак сидел у костра и, спрятав голову между коленями, твердил, тяжело дыша:
   – Нет у нас золота, нет…
   Басмачи положили в мешок серебряное блюдо и чашу. – Ну, а где остальное? – спросил Чернобородый. – Ищите сами, – хрипло ответил Джура, – я не боюсь вас. – Нет у нас золота, Зейнеб наврала. Кто верит женщине, тот осел, – уверял Кучак.
   Старший приказал связать его ремнями.
   – Ну? – Старший подскочил к Кучаку и ударил его кулаком. Кучак упал на землю. Его долго били, но он стонал и клялся, что ничего не знает о золоте. Слезы катились по его щекам. Басмачи принялись пытать Джуру. Связанный, он отбивался от них головой и ногами. Они кололи его ножами, выпуская кровь по капле. Они ждали признания, так как боль была невыносимой и мало кто выдерживал эту страшную пытку. Вдруг они услышали странный, скрипучий смех.
   Джура смеялся. Им ли сломить его дух!
   Они могли колоть его не только кончиками своих ножей, но отрезать руки, ноги и вынуть сердце – все равно он ничего не скажет. И вовсе не потому, что золото имеет для него цену, – своего пса он кормил из серебряной чаши и держал его на золотой цепочке. Просто он мстил как мог басмачам за Зейнеб, приводя их своим молчанием в неистовство. Это давало ему некоторое удовлетворение. Он ненавидел басмачей за ложь и не верил в предательство Зейнеб. Он не верил, что она ушла добровольно. Он был убежден, что враги похитили её. Юноша ненавидел их за свою боль, но больше всего – за свой позор. Не было такого человека, который был бы сейчас худшего мнения о Джуре, чем он сам. – Ты храбрый джигит! – сказал с уважением Безносый, удивляясь его упорству. – Разве золото тебе дороже жизни? Я оставлю тебе жизнь, но скажи: где золото? Я говорю честно. Твоя жена – плохая жена. Забудь её. Есть много женщин лучше!
   Джура молчал.
   А Кучак все время кричал:
   – Нет золота, нет!…
   Безносый рассердился:
   – Что ты каркаешь, старый ворон? У меня нет охоты сидеть в этой вонючей пещере и возиться с тобой, грязный хорек! Прижгите его.
   Чирь, которого Кучак нечаянно ударил ногой в живот, решил испробовать на нем самый верный способ, который он нередко применял. Он вынул из винтовки шомпол и раскалил его на огне. Потом начал им жечь Кучака.
   Кучаку казалось, что у него горят внутренности. Он громко кричал:
   – Я все скажу, все!…
   Кучак не выдержал боли и показал, где спрятано его сокровище. Басмачи жадными руками выхватывали из ямы золотые вещи. Кучак лежал, закатив глаза, и дыхание со свистом вылетало сквозь его стиснутые зубы.
   Кто– то из басмачей вылил ему на голову бурдюк воды. Кучак открыл глаза.
   – Откуда твое золото? – спросил Безносый.
   Кучак молчал.
   – Где золото нашли? – снова спросил Безносый. – На леднике… У Чертова Гроба… в трещине… возле неё лежат дрова и веревка… Там много… еще… – на всякий случай соврал Кучак. Чернобородый вынул нож, но Безносый схватил его за руку. – Ведь если там ничего нет, кто нам расскажет правду? Пусть они пока живут.
   И, завалив камнями узкий вход в пещеру, басмачи пошли к леднику.

II

   Вскоре после ухода басмачей к пещере прибежал Тэке. – Тэке, сюда! Тэке! – чуть доносился из пещеры голос Джуры. Тэке бросился к заваленному входу. Он прыгал перед камнями, визжал от нетерпения, ожидая появления хозяина. Он слышал его приглушенный, но настойчивый зов. Пес умчался вверх, влез на скалу и заглянул в пещеру через дымоход.
   – Тэке, сюда! – закричал Джура, заметив его тень. Тэке опять сбежал вниз. Он метался перед входом и наконец примчался к тому месту пещеры, где был разрытый крысиный ход. Когда-то будучи ещё щенком, он пролезал по нему из пещеры, привлекаемый дневным светом. Остановившись у норы, Тэке понюхал её и принялся разрывать землю. Мерзлые комья летели из-под его когтей. Он порезал лапы, но продолжал упорно рыть. Голос Джуры настойчиво звал:
   – Тэке! Тэке! Сюда!…
   Тэке взвизгивал и рыл ещё быстрее.
   Прошло много времени. Джура потерял надежду на освобождение. Он пробовал разорвать путы, но ремни ещё крепче впивались в его кожу. Он хотел подползти к Кучаку, но тело болело от малейшего движения.
   «Не сможем освободиться, – думал он. – Вернутся басмачи и убьют нас».
   А Кучак все стонал, закрыв глаза.
   Вдруг Джура почувствовал, что Тэке лижет его лицо. «Как объяснить Тэке, что надо перегрызть ремень?» – подумал Джура. Приподняв руки, связанные за спиной, он крикнул Тэке: – Возьми, возьми!
   Тэке, недоумевая, обнюхал руки и лизнул ему пальцы. Потом понюхал ремни и снова лизнул.
   Джура волновался и тыкал в морду Тэке связанные руки. Тэке пятился.
   Джура понял, что таким путем он ничего не достигнет. Он подозвал Тэке и посмотрел ему в глаза. Волнение Джуры передалось собаке: Тэке вскочил, потом снова сел. Он пытливо смотрел в глаза Джуры.
   – Тэке, Тэке! Грызи ремни, гры-зи, гры-зи! – повторял Джура, впиваясь взглядом в глаза Тэке. Пес не понимал и отворачивался. – Перегрызи! – повторял Джура, подставляя Тэке связанные на спине руки.
   Тэке, играя, схватил зубами ремень и начал грызть, но немало времени прошло, пока пес понял, чего от него хотят, и перегрыз ремень, связывавший руки Джуры. Онемевшими пальцами Джура схватил голову пса и радостно прижал её к своей груди. Перерезав на ногах ремни, Джура освободил от ремней Кучака.
   Собрав последние силы, Джура разбросал камни, вышел из пещеры и влез на ближайшую скалу. Басмачи уже возвращались. Они были далеко, но надо было спешить. Кучак, почувствовав свободу, бросился было бежать, но Джура заставил его взять немного вяленого мяса, а сам захватил с собой карамультук, боеприпасы, шкуры, шило и казан.
   Они пошли на восток, в горы, где весной им в капкан попался барс.
   Тэке, весело помахивая хвостом, бежал впереди. Они нашли нору барса и через узкий ход пролезли в нее. Джура все время думал о мести врагам.
   Вернувшись в пещеру, басмачи увидели развороченные камни. Пленников в пещере не было.
   – Лжецов найти и убить! – сказал Чирь.
   – Идите ищите, я подожду вас здесь, – предложил Безносый, державший курджум с золотом, захваченным в пещере. – Нет, иди ты, а я постерегу золото, – возразил ему Чирь. Басмачи с подозрением смотрели друг на друга. – А ты не растерял по дороге золото? – вдруг спросил у Безносого Чернобородый. – А ну, покажи.
   – Покажи, покажи! – закричали остальные.
   Они уселись в кружок и жадно смотрели на золотые вещи. – Я возьму этот кубок для Тагая, – сказал Чирь и протянул руку к золотому кубку.
   – Отдай! – сердито выкрикнул Безносый и бросился на Чиря. Чернобородый схватил винтовку и выстрелил вверх. Басмачи положили золото обратно.
   – Давайте поделим всё на равные части. Почему только Старший да Безносый хранят золото? – злобно спросил Чернобородый. – Правильно! Дели поровну! – закричали все и тоже схватились за ружья.
   Щелкнули затворы, и четыре дула уперлись в грудь Безносого. – Хорошо, будем делить, – сказал он.
   Долго спорили они, угрожая друг другу, и наконец кое-как сговорились, разделив золото на пять частей. Тщательно запрятав его в платки, они опоясались ими и пошли в разные стороны искать Джуру и Кучака. Все они поклялись к вечеру возвратиться в пещеру. Они расходились хмурые и недоверчиво оглядывали друг друга, сжимая в руках ружья.