Страница:
Таг быстро схватил винтовку и, поставив прицел на «1200», начал стрелять по Тагаю.
– Не надо, – сказал Джура резко, – я сам!
Пули поднимали облачка пыли вокруг Тагая, но он оставался неуязвим.
Джура положил винтовку и долго смотрел в бинокль. Тагай взмахнул правой рукой раз, другой…
«Это он делает знаки басмачам», – догадался Джура. Тотчас же Тагай исчез за выступом. Басмачи последовали за ним.
Джура был вне себя: вот здесь, перед ним, был его заклятый враг, и он, Джура, ничего не мог сделать!
Стоявший рядом с Джурой басмач украдкой взглянул на реку и, решив, что ему терять нечего, прыгнул в воду. Джура обернулся на плеск воды и увидел в реке басмача – его несло вниз по течению. Таг вскинул винтовку и выстрелил. Басмач скрылся под водой. Через несколько секунд на поверхность всплыл его труп. Тэке помчался к берегу, не слушая зова Джуры.
– Что делать? Имам Балбак далеко. Если я не попал в Тагая, то в этого и вовсе не попасть. Если же теперь его упустить, то только мы имама и видели, – сказал Джура.
– А зачем имам нам нужен? – сказал Саид. – Ну и пусть идет в неизвестные и недоступные снежные горы, ему же хуже будет. Пошли за Тагаем! Что такое Балбак? Пустой человек. Не будем терять время. Идем за Тагаем! Смотри: там, на горе, Тагай, там Кзицкий, там басмаческая казна. Что тебе ещё надо? Драные ичиги Балбака? Или твои слова о мести – это дым из навозной кучи? Джура молчал.
– Подожди, Джура, – продолжал Саид. – Мы вместе сидели в тюрьме, вместе страдали…
– Молчи! – закричал Джура. – Чжао тоже сидел вместе с нами, а вот!…
– А твоя клятва?… Я ничего не понимаю! Зачем тебе имам? Кровь Тагая была в твоих руках, а ты его выпустил и, вместо того чтобы догонять вместе с джигитами, стреляешь в него за версту, портишь патроны.
– Тагай, Тагай! С Тагаем у меня вражда на всю жизнь! И пусть он страшится меня. Я иду за Балбаком – это необходимо для спокойствия всего народа, а вы отправляйтесь за Тагаем и следите, куда он пойдет. А встретите пограничников, красных аскеров, направьте по его следу… Эй, Таг, друг, приведи мне коня получше! – Джура, возьми меня с собой, – сказал Саид. – Зачем? – презрительно спросил Джура.
– Слушай, Джура, я знаю одну тайну. Это очень важная и очень страшная тайна.
– Говори!
– Идем вон туда, под кусты, на песок. Там тень, а я устал. Джура молча спустился с ним к реке и сел на горячий песок. Саид сел рядом.
– Да, Джура, ты мой друг. Моя радость – твоя радость. Думал ли ты, что Чжао предатель?
– Не говори мне о нем, – глухо вымолвил Джура. – Когда летит орел, за ним следуют коршуны. Так и я, Джура, возле тебя. Орел возьмет много, а коршунам кое-что останется. Что мне досталось от тебя, Джура? Насмешки, недоверие Козубая? Ты помнишь, как ты ударил меня нагайкой по лицу? За что? – Мне странно тебя слушать. Чего ты хочешь? Разве друзья не ссорятся?
– Чем ты одарил меня за мою верную дружбу? Ничем. – Разве дружба стоит денег? Что с тобой. Саид? Лучше говори: какая у тебя тайна? – спросил Джура. – Или это просто так, бабья болтовня, как всегда?
– Как всегда?
– Ты мой друг, Саид, мой лучший друг, – тихо сказал Джура, стараясь укрепить свою веру в друга и рассеять накапливающееся против него недоверие.
– Конечно, это так, Джура. Посмотри на небо. Видишь, там парят два орла? Так и мы с тобой.
Джура поднял лицо и посмотрел на небо: высоко над лугом, широко раскинув крылья, парили орлы.
Нечеловеческий крик раздался рядом. Джура вскочил. Саид прыгал на одном месте, нелепо размахивая руками. «Рехнулся», – подумал Джура и хотел схватить Саида за плечи, но в ужасе отшатнулся. Под ногами Саида в предсмертных судорогах извивалась змея, страшная кобра, укус которой смертелен. Джура выхватил нож и перерубил кобру пополам.
Саид в неистовстве хватал камни и бросал их на кобру, пока груда камней не похоронила под собой останки ядовитой твари. Но и этого Саиду показалось мало. Взбешенный до потери рассудка, он вскочил на камни и топтал их ногами, выкрикивая ругательства. Жгучая боль в правой руке отрезвила его. На большом пальце виднелись две капли крови.
– Разрежь, разрежь скорее! – охрипшим от волнения голосом закричал Саид и протянул руку Джуре.
Джура без колебания поднял нож, прижал палец Саида к камню и рассек его ножом. Хлынула кровь. Саид посерел: боль была нестерпимая.
Джура верил, что сочившаяся кровь очистит рану от яда. Кровь падала на горячий песок, пенилась и свертывалась. Через минуту Джура крепко перетянул Саиду руку выше локтя и только после этого перевязал ему палец. Повязка сразу окрасилась кровью. Саид со стоном упал на песок и скорчился. – Я умер, я умер! – кричал он. – Но и тебе, Джура, не жить! Саид порывался схватить винтовку, но Джура наступил на неё ногой. Саид здоровой рукой выхватил револьвер, но Джура ударил по руке Саида, и револьвер отлетел в сторону. Джура думал, что Саид сошел с ума, и не сердился на него. Но вдруг услышал шепот Саида. – Я ненавижу тебя, ненавижу! – быстро говорил Саид, как будто боясь, что не успеет сказать всего. – Я скажу тебе слово… и оно будет всю жизнь сосать твое сердце. Чжао не виноват. Это ты позволил мне убить Чжао из твоего револьвера. Ты сам этого хотел! – Ты мне назло это говоришь! – закричал Джура. – Нет, клянусь, я не вру!… Я все, все скажу тебе… Я продал тебя, Джура. Я хотел сейчас засыпать тебе глаза песком, отрезать твою голову и продать её Тагаю… Не смотри на меня так, закрой глаза… Я и Тэке боялся. Ох, я умер, умер!
– Говори! – бросился к нему Джура и сжал горло Саиду, но потом опомнился. – Нет, ты так не умрешь! – гневно сказал он, подбежал к реке, зачерпнул в шапку воды и дал напиться Саиду. – Ты должен жить, так просто я не дам тебе умереть! – Он схватил укушенный змеей палец Саида и стал высасывать кровь. – Ты врал о Чжао? Врал?… Скажи мне, что врал! – просил Джура. – Ведь у него в шапке был яд?
– Нет, нет, – прошептал Саид. – Это я выпустил Тагая… отравил воду, завел отряд в засаду. Я вложил яд в шапку Чжао, а ты, щенок, ты поверил. Я все время предупреждал басмачей об опасности и уводил вас в сторону от них… Я тебя ненавижу!… Ты молод, и тебя все уважают. Я много прожил, и никто не говорит обо мне хорошо. Для меня вся жизнь в золоте… У тебя его нет, а ты счастлив. Я тебе ненавижу, мальчишка! Я умру, а ты будешь жить. – Мы, мы… будем судить тебя, ядовитая собака! – отрывисто говорил Джура. – Ты не умрешь так просто!
Губы Джуры были в крови, он все ещё высасывал кровь из пальца Саида и выплевывал её, не замечая, что тот умолк. Только когда подбежавший Тэке ткнул его носом в бок, он оглянулся и увидел, что Саид уже мертв.
Что скажет Козубай, когда узнает обо всем, и что Джура может сказать в свое оправдание? Гордый Джура страдал. И в эти тяжелые минуты он вспомнил мудрые слова Козубая о жизни, о долге, о борьбе.
Джура теперь окончательно убедился, что нельзя думать только о себе и верить только своим ощущениям. Есть люди, которые понимают гораздо больше, чем он, потому что они учились. Они смотрят на жизнь гораздо шире, потому что думают сразу о пользе многих. В эти несколько мгновений Джура вспомнил все свои ошибки и свои заблуждения. Он дал себе клятву теперь заботиться и о других людях, подавляя собственные желания, или стремиться делать так, чтобы желания его совпадали с желаниями других людей. Таг подвел к Джуре коня, но конь храпел и пятился. – Что с ним? – спросил Таг, кивая на труп Саида. – Я слышал выстрелы и думал – беда.
– Подох, – хрипло ответил Джура. – Подох, как собака!… Слушай меня, Таг, хорошо слушай! Ты много видел и слышал, так знай же: Саид предатель, сам перед смертью все сказал. Это он выпустил Тагая, отравил воду в крепости. Это он нас завел в засаду, хотел продать мою голову. Это он, чтобы было легче справиться со мной, застрелил Чжао. А теперь смотри: змея укусила змею. Это меня спасло. Все расскажи Козубаю.
– Я знал, я чувствовал, что Саид не наш. Он – как лисица, он… – скороговоркой начал Таг, но повелительный жест Джуры заставил его замолчать.
Джура быстро зашагал туда, где лежал Чжао. Если и были сомнения у Джуры, жив ли Чжао, то теперь, посмотрев на неподвижного Чжао, он уже не сомневался. И застонал Джура. Он не знал, какую муку себе придумать, чтобы искупить ошибку. Но мог ли он стоять в нерешительности, когда враги с каждым мгновением отдалялись?
– Исполни мою просьбу, Таг: возьми Чжао на коня и отвези в крепость. Пусть Козубай речь говорит, пусть мимо несут флаги, пусть все джигиты добротряда и пограничники стреляют вверх… Пусть его похоронят как героя… – Джура помолчал. – Козубаю скажи: поехал Джура за Балбаком и привезет его живым или мертвым. А если я не вернусь, пусть меня Козубай не ругает. Он был мне как отец, и ему последнее мое слово. Догонишь джигитов, скажи Осману, пусть гонится за басмачами… Прощай!
Джура снял с Саида сумку с патронами и повесил через плечо. Взял кусок вяленого мяса из сумки и завернул в пояс. Затем он вскочил на коня и свистнул.
У берега реки конь испуганно попятился. Джура снова направил его в реку. Таг видел, как Джура исчез в волнах, а спустя некоторое время вылез на другой берег без коня, но с винтовкой. Таг заплакал, несколько раз горестно вздохнул и тихо побрел на гору.
V
VI
«КАК БЫ ДОЛГО НИ БЕГАЛА ЛИСИЦА, ВСЕ РАВНО ОНА ПОПАДЕТ К ОХОТНИКУ»
I
– Не надо, – сказал Джура резко, – я сам!
Пули поднимали облачка пыли вокруг Тагая, но он оставался неуязвим.
Джура положил винтовку и долго смотрел в бинокль. Тагай взмахнул правой рукой раз, другой…
«Это он делает знаки басмачам», – догадался Джура. Тотчас же Тагай исчез за выступом. Басмачи последовали за ним.
Джура был вне себя: вот здесь, перед ним, был его заклятый враг, и он, Джура, ничего не мог сделать!
Стоявший рядом с Джурой басмач украдкой взглянул на реку и, решив, что ему терять нечего, прыгнул в воду. Джура обернулся на плеск воды и увидел в реке басмача – его несло вниз по течению. Таг вскинул винтовку и выстрелил. Басмач скрылся под водой. Через несколько секунд на поверхность всплыл его труп. Тэке помчался к берегу, не слушая зова Джуры.
– Что делать? Имам Балбак далеко. Если я не попал в Тагая, то в этого и вовсе не попасть. Если же теперь его упустить, то только мы имама и видели, – сказал Джура.
– А зачем имам нам нужен? – сказал Саид. – Ну и пусть идет в неизвестные и недоступные снежные горы, ему же хуже будет. Пошли за Тагаем! Что такое Балбак? Пустой человек. Не будем терять время. Идем за Тагаем! Смотри: там, на горе, Тагай, там Кзицкий, там басмаческая казна. Что тебе ещё надо? Драные ичиги Балбака? Или твои слова о мести – это дым из навозной кучи? Джура молчал.
– Подожди, Джура, – продолжал Саид. – Мы вместе сидели в тюрьме, вместе страдали…
– Молчи! – закричал Джура. – Чжао тоже сидел вместе с нами, а вот!…
– А твоя клятва?… Я ничего не понимаю! Зачем тебе имам? Кровь Тагая была в твоих руках, а ты его выпустил и, вместо того чтобы догонять вместе с джигитами, стреляешь в него за версту, портишь патроны.
– Тагай, Тагай! С Тагаем у меня вражда на всю жизнь! И пусть он страшится меня. Я иду за Балбаком – это необходимо для спокойствия всего народа, а вы отправляйтесь за Тагаем и следите, куда он пойдет. А встретите пограничников, красных аскеров, направьте по его следу… Эй, Таг, друг, приведи мне коня получше! – Джура, возьми меня с собой, – сказал Саид. – Зачем? – презрительно спросил Джура.
– Слушай, Джура, я знаю одну тайну. Это очень важная и очень страшная тайна.
– Говори!
– Идем вон туда, под кусты, на песок. Там тень, а я устал. Джура молча спустился с ним к реке и сел на горячий песок. Саид сел рядом.
– Да, Джура, ты мой друг. Моя радость – твоя радость. Думал ли ты, что Чжао предатель?
– Не говори мне о нем, – глухо вымолвил Джура. – Когда летит орел, за ним следуют коршуны. Так и я, Джура, возле тебя. Орел возьмет много, а коршунам кое-что останется. Что мне досталось от тебя, Джура? Насмешки, недоверие Козубая? Ты помнишь, как ты ударил меня нагайкой по лицу? За что? – Мне странно тебя слушать. Чего ты хочешь? Разве друзья не ссорятся?
– Чем ты одарил меня за мою верную дружбу? Ничем. – Разве дружба стоит денег? Что с тобой. Саид? Лучше говори: какая у тебя тайна? – спросил Джура. – Или это просто так, бабья болтовня, как всегда?
– Как всегда?
– Ты мой друг, Саид, мой лучший друг, – тихо сказал Джура, стараясь укрепить свою веру в друга и рассеять накапливающееся против него недоверие.
– Конечно, это так, Джура. Посмотри на небо. Видишь, там парят два орла? Так и мы с тобой.
Джура поднял лицо и посмотрел на небо: высоко над лугом, широко раскинув крылья, парили орлы.
Нечеловеческий крик раздался рядом. Джура вскочил. Саид прыгал на одном месте, нелепо размахивая руками. «Рехнулся», – подумал Джура и хотел схватить Саида за плечи, но в ужасе отшатнулся. Под ногами Саида в предсмертных судорогах извивалась змея, страшная кобра, укус которой смертелен. Джура выхватил нож и перерубил кобру пополам.
Саид в неистовстве хватал камни и бросал их на кобру, пока груда камней не похоронила под собой останки ядовитой твари. Но и этого Саиду показалось мало. Взбешенный до потери рассудка, он вскочил на камни и топтал их ногами, выкрикивая ругательства. Жгучая боль в правой руке отрезвила его. На большом пальце виднелись две капли крови.
– Разрежь, разрежь скорее! – охрипшим от волнения голосом закричал Саид и протянул руку Джуре.
Джура без колебания поднял нож, прижал палец Саида к камню и рассек его ножом. Хлынула кровь. Саид посерел: боль была нестерпимая.
Джура верил, что сочившаяся кровь очистит рану от яда. Кровь падала на горячий песок, пенилась и свертывалась. Через минуту Джура крепко перетянул Саиду руку выше локтя и только после этого перевязал ему палец. Повязка сразу окрасилась кровью. Саид со стоном упал на песок и скорчился. – Я умер, я умер! – кричал он. – Но и тебе, Джура, не жить! Саид порывался схватить винтовку, но Джура наступил на неё ногой. Саид здоровой рукой выхватил револьвер, но Джура ударил по руке Саида, и револьвер отлетел в сторону. Джура думал, что Саид сошел с ума, и не сердился на него. Но вдруг услышал шепот Саида. – Я ненавижу тебя, ненавижу! – быстро говорил Саид, как будто боясь, что не успеет сказать всего. – Я скажу тебе слово… и оно будет всю жизнь сосать твое сердце. Чжао не виноват. Это ты позволил мне убить Чжао из твоего револьвера. Ты сам этого хотел! – Ты мне назло это говоришь! – закричал Джура. – Нет, клянусь, я не вру!… Я все, все скажу тебе… Я продал тебя, Джура. Я хотел сейчас засыпать тебе глаза песком, отрезать твою голову и продать её Тагаю… Не смотри на меня так, закрой глаза… Я и Тэке боялся. Ох, я умер, умер!
– Говори! – бросился к нему Джура и сжал горло Саиду, но потом опомнился. – Нет, ты так не умрешь! – гневно сказал он, подбежал к реке, зачерпнул в шапку воды и дал напиться Саиду. – Ты должен жить, так просто я не дам тебе умереть! – Он схватил укушенный змеей палец Саида и стал высасывать кровь. – Ты врал о Чжао? Врал?… Скажи мне, что врал! – просил Джура. – Ведь у него в шапке был яд?
– Нет, нет, – прошептал Саид. – Это я выпустил Тагая… отравил воду, завел отряд в засаду. Я вложил яд в шапку Чжао, а ты, щенок, ты поверил. Я все время предупреждал басмачей об опасности и уводил вас в сторону от них… Я тебя ненавижу!… Ты молод, и тебя все уважают. Я много прожил, и никто не говорит обо мне хорошо. Для меня вся жизнь в золоте… У тебя его нет, а ты счастлив. Я тебе ненавижу, мальчишка! Я умру, а ты будешь жить. – Мы, мы… будем судить тебя, ядовитая собака! – отрывисто говорил Джура. – Ты не умрешь так просто!
Губы Джуры были в крови, он все ещё высасывал кровь из пальца Саида и выплевывал её, не замечая, что тот умолк. Только когда подбежавший Тэке ткнул его носом в бок, он оглянулся и увидел, что Саид уже мертв.
Что скажет Козубай, когда узнает обо всем, и что Джура может сказать в свое оправдание? Гордый Джура страдал. И в эти тяжелые минуты он вспомнил мудрые слова Козубая о жизни, о долге, о борьбе.
Джура теперь окончательно убедился, что нельзя думать только о себе и верить только своим ощущениям. Есть люди, которые понимают гораздо больше, чем он, потому что они учились. Они смотрят на жизнь гораздо шире, потому что думают сразу о пользе многих. В эти несколько мгновений Джура вспомнил все свои ошибки и свои заблуждения. Он дал себе клятву теперь заботиться и о других людях, подавляя собственные желания, или стремиться делать так, чтобы желания его совпадали с желаниями других людей. Таг подвел к Джуре коня, но конь храпел и пятился. – Что с ним? – спросил Таг, кивая на труп Саида. – Я слышал выстрелы и думал – беда.
– Подох, – хрипло ответил Джура. – Подох, как собака!… Слушай меня, Таг, хорошо слушай! Ты много видел и слышал, так знай же: Саид предатель, сам перед смертью все сказал. Это он выпустил Тагая, отравил воду в крепости. Это он нас завел в засаду, хотел продать мою голову. Это он, чтобы было легче справиться со мной, застрелил Чжао. А теперь смотри: змея укусила змею. Это меня спасло. Все расскажи Козубаю.
– Я знал, я чувствовал, что Саид не наш. Он – как лисица, он… – скороговоркой начал Таг, но повелительный жест Джуры заставил его замолчать.
Джура быстро зашагал туда, где лежал Чжао. Если и были сомнения у Джуры, жив ли Чжао, то теперь, посмотрев на неподвижного Чжао, он уже не сомневался. И застонал Джура. Он не знал, какую муку себе придумать, чтобы искупить ошибку. Но мог ли он стоять в нерешительности, когда враги с каждым мгновением отдалялись?
– Исполни мою просьбу, Таг: возьми Чжао на коня и отвези в крепость. Пусть Козубай речь говорит, пусть мимо несут флаги, пусть все джигиты добротряда и пограничники стреляют вверх… Пусть его похоронят как героя… – Джура помолчал. – Козубаю скажи: поехал Джура за Балбаком и привезет его живым или мертвым. А если я не вернусь, пусть меня Козубай не ругает. Он был мне как отец, и ему последнее мое слово. Догонишь джигитов, скажи Осману, пусть гонится за басмачами… Прощай!
Джура снял с Саида сумку с патронами и повесил через плечо. Взял кусок вяленого мяса из сумки и завернул в пояс. Затем он вскочил на коня и свистнул.
У берега реки конь испуганно попятился. Джура снова направил его в реку. Таг видел, как Джура исчез в волнах, а спустя некоторое время вылез на другой берег без коня, но с винтовкой. Таг заплакал, несколько раз горестно вздохнул и тихо побрел на гору.
V
Напрямик через высочайшие горы и вечные снега, где никогда не ступала ещё нога человека, по Крыше Мира шел Джура, чтобы перерезать путь имаму Балбаку.
Ветры продували изорванный коричневый халат из грубой верблюжьей шерсти, подшитой ватой, и такие же штаны, леденя тело сквозь прорехи. Порванные ичиги, обмотанные сыромятной шкурой, смерзлись, как камень, и жали ноги. Баранья мохнатая шапка, надвинутая на глаза, с пучком волос, срезанных у Тэке, защищала глаза от солнца. Мороз обжигал сквозь вырез в халате обнаженную грудь.
Ровно год назад Джура преследовал в горах Чиря и Безносого. Теперь опять он гонится за басмачами. Но тогда его направляла ненависть к своим мучителям и любовь к Зейнеб, а сейчас он гонится за человеком, которого видел мельком, гонится потому, что так нужно для блага народа. Уже не личное чувство, а долг направляет его по следам врага, и он, Джура, будет преследовать его во что бы то ни стало. Он сделал много ошибок, но он загладит их и станет настоящим членом рода большевиков…
Джура голодал. Будь у него патроны, он мог бы пристрелить архара или киика, но Джура давно обнаружил, что у него остался только один патрон в винтовке. Сумку с патронами сорвало водой при переправе.
Только один патрон! Но разве надо на имама Балбака больше одного патрона при хорошем выстреле? А хороший выстрел можно сделать только из засады. И Джура шел по следам Балбака не по ущельям, а лез через горы, напрямик, надеясь опередить Балбака. Джура знал, в какой стороне течет река Бартанг, он много слышал о ней от Козубая. Юрий говорил и о ней, и о Сарезском озере. Но Джура хорошо знал коварство гор и поэтому беспокоился, чтобы горы не запутали его и ему не пришлось из-за Тэке выбирать путь полегче, а значит, подлиннее.
Все чаще Джура доставал единственный патрон и так подолгу смотрел на него, что мог на память сказать, где какие царапины. Медная гильза была тусклого цвета, и вокруг пистона виднелся тусклый ободок ржавчины. На привалах, пока Тэке отдыхал, Джура полой халата чистил патрон. Кончиком ножа он снимал ржавчину, потом бережно обернул его в тряпочку и сначала завернул в пояс, а затем спрятал патрон за пазуху.
Поднимаясь с винтовкой за плечами с горы на гору, он часто засовывал руку за вырез халата и ощупывал патрон. Наконец, после нескольких дней пути, Джура достиг подножия той большой горы, к которой стремился, и, не теряя времени на отдых, стал карабкаться вверх.
Дыхание ледников обморозило скулы Джуры, и они почернели. Глаза лихорадочно блестели. Только страшным усилием воли он передвигал истощенное, измученное тело. Болели кости, ныли мускулы, ему казалось, что скрипят суставы.
Мысль о патроне не давала Джуре покоя, и он решил нести его в руке. Шел он совсем медленно.
В онемевшей от холода руке было трудно ощущать патрон. Джура часто останавливался, задыхаясь от волнения, быстро разматывал тряпку и с радостью смотрел на патрон, тускло блестевший на солнце. Он тер патрон рукавом, дышал на него и не мог насмотреться. Снова заматывал его в тряпку, сжимал в руке и лез на гору.
Пусть он, нарушивший обычай, думал Джура, будет опозорен в глазах всего кишлака, всех джигитов, всех людей, но он выполнит обещание, данное Козубаю, и тогда ляжет и заснет. Тогда ему будет все равно.
Вершина была совсем близко, и Джура шел, но все ещё не был наверху. Каждый шаг давался с трудом.
Он опять проверил и протер патрон.
Все выше поднимался Джура. Он был почти у вершины. Все тот же безжизненный покров льда и снега слепил глаза, а синие выступы скал давали им отдых. Тишина. Тишина до звона в ушах… Вдруг Джура остановился и испуганно попятился. Он смотрел и не верил своим глазам: выступы гор внезапно покрылись дрожащими огнями. Огонь полыхал на камнях. Это было невероятно, но Джура явственно видел, как пламя вытягивалось ввысь, словно огромные цветы, и вдруг уменьшалось. Кругом появились пучки пламени. Вот слева – синий, справа – зеленый, прямо – красный, а сзади – фиолетовый. Их десятки, сотни. Они разгораются. На скалах уже полыхают целые костры. И вдруг шум в ушах исчез. Джура быстро поднял голову, прислушался и явственно услышал тонкий, пронзительный звон. Нежный, чарующий переливчатый свист зарождался в каскадах сине-зеленого пламени и рос, потрясая сознание Джуры. Ни одного дуновения ветра, но огни метались из стороны в сторону, вытягиваясь в бесконечное множество трепетавших нитей. Завороженный, Джура стоял неподвижно и вдруг увидел свою ногу далеко-далеко внизу, и ему показалось, что он растет в беспредельность. Огромная тень человека заняла полнеба. Опершись о винтовку, она неподвижно смотрела на Джуру.
«Кто ты?» – хотел крикнуть Джура и поднял руку. Тень тоже подняла руку.
А музыка дрожала и переливалась, не замолкая ни на секунду. Звуки, подобно лавине, несли Джуру куда-то вверх, вниз… Потрясенный, Джура тихо опустился на снег. Ему хотелось вечно слышать эту дивную музыку. Сделалось легко и приятно. Казалось, он кружится в огненном хороводе. Джура лег в снег, устало вытянув ноги.
И вдруг ему показалось, что кто-то дергает его за рукав. Страшным усилием воли он заставил открыть глаза. Огни растаяли в снегу, а звуки рассыпались эхом, как будто их и не было. До Джуры донеслось рычание Тэке.
Он открыл глаза. Кругом – безжизненные снега, молчаливые скалы. Он почти у вершины и почему-то лежит в снегу. Джура медленно поднялся и вдруг увидел свою пустую руку. Патрон! Он потерял единственный патрон!…
И Джура бросился на четвереньках искать в рыхлом снегу патрон.
– Ищи, ищи! – говорил он Тэке, будучи сам уже не в силах обмороженными руками разгребать сыпучий снег.
И Тэке рыл снег до тех пор, пока не поднял морду с зажатой в зубах тряпкой. Джура поцеловал Тэке в морду и крепко прижал его к груди.
Как ни старался Джура опередить имама Балбака, чтобы встретить его в засаде, все же он увидел его белую чалму впереди. Это было утром, совсем недалеко от Сарезского озера. Балбак не оглядывался. Он спешил и поэтому не заметил на склоне горы преследовавшего его человека. Джура быстро развернул тряпку, зарядил винтовку и стоя прицелился. Руки и ноги его дрожали.
«Один патрон! А что, если я промахнусь?» Джура опустил винтовку и задумался. Имам, не оборачиваясь, быстро уходил по ущелью. Джура не знал, где именно озеро, но прямо перед ним был узел гор, и там не могло быть озера. Значит, имаму надо обогнуть гору вокруг по извилистому ущелью, а путь через горы должен быть короче.
И Джура опять быстро пошел в гору. Удары сердца отдавались в горле, и глаза застилал туман. Губы запеклись, и он тяжело дышал. «Неужели уйдет? – думал Джура. – Неужели соединится с другими басмачами у озера?…» Эта мысль подстегивала его и гнала вперед. Перевалив гору, Джура побежал вниз по склону и снова увидел имама. Он опять был впереди, но уже значительно ближе. Джура поднял винтовку, прицелился. От быстрого бега по горам грудь его тяжело вздымалась, и он никак не мог точно прицелиться. Мысль, что Балбак с каждым мгновением уходит все дальше, волновала его и приводила в неистовство. Джура сел на камень, чтобы успокоиться. Измученный пес лежал возле него, положив голову на вытянутые лапы.
– Тэке, Тэке!…
Пес вскочил. Джура показал ему на Балбака и начал его науськивать. Тэке побежал так, как бегают на Памире охотничьи собаки, – не вслед за зверем, а в сторону, с тем чтобы обогнать зверя и погнать обратно на охотника. Тэке свернул в камни налево и помчался на гору, в сторону от имама.
Джура провожал его взглядом. Когда пес исчез в камнях, он положил винтовку на камень.
И, все ещё не доверяя себе, он вынул из ствола патрон, осмотрел его, протер рукавом и снова вложил в ствол. Дальше по ущелью, за поворотом, виднелся каменный завал. Джура решил, что за завалом, по-видимому, были люди имама. Джура тщательно прицелился и вдруг весь вспотел, вспомнив, что не перевел хомутик прицельной рамки. Он отер рукавом пот, прикинул глазом расстояние и поставил прицел на «400». Мушка коснулась ног имама. Он казался совсем крошечным. Джура тихо потянул спуск, потянул медленно, чтобы не сделать рывка. Выстрел прозвучал для него неожиданно. Джура так и застыл с винтовкой у плеча, не спуская глаз с имама.
Фигурка остановилась, как будто удивившись выстрелу, потом быстро пошла за камни, с каждым шагом все сильнее прихрамывая. – Уйдет, уйдет! – прошептал Джура и, сжимая в руке винтовку, побежал за имамом.
Балбак заметил его и, остановившись, выстрелил. И вдруг из-за камней наперерез имаму выскочил Тэке, бросился на него и сбил с ног.
Когда Джура подбежал, Балбак лежал на спине, отбиваясь от Тэке. Пес пытался зубами дотянуться до горла Балбака. В стороне валялся маузер.
– Стой, Тэке! Стой! Назад! – закричал Джура, задыхаясь от быстрого бега.
Но Тэке не слушался и кусал мелькавшие перед его глазами руки…
Ветры продували изорванный коричневый халат из грубой верблюжьей шерсти, подшитой ватой, и такие же штаны, леденя тело сквозь прорехи. Порванные ичиги, обмотанные сыромятной шкурой, смерзлись, как камень, и жали ноги. Баранья мохнатая шапка, надвинутая на глаза, с пучком волос, срезанных у Тэке, защищала глаза от солнца. Мороз обжигал сквозь вырез в халате обнаженную грудь.
Ровно год назад Джура преследовал в горах Чиря и Безносого. Теперь опять он гонится за басмачами. Но тогда его направляла ненависть к своим мучителям и любовь к Зейнеб, а сейчас он гонится за человеком, которого видел мельком, гонится потому, что так нужно для блага народа. Уже не личное чувство, а долг направляет его по следам врага, и он, Джура, будет преследовать его во что бы то ни стало. Он сделал много ошибок, но он загладит их и станет настоящим членом рода большевиков…
Джура голодал. Будь у него патроны, он мог бы пристрелить архара или киика, но Джура давно обнаружил, что у него остался только один патрон в винтовке. Сумку с патронами сорвало водой при переправе.
Только один патрон! Но разве надо на имама Балбака больше одного патрона при хорошем выстреле? А хороший выстрел можно сделать только из засады. И Джура шел по следам Балбака не по ущельям, а лез через горы, напрямик, надеясь опередить Балбака. Джура знал, в какой стороне течет река Бартанг, он много слышал о ней от Козубая. Юрий говорил и о ней, и о Сарезском озере. Но Джура хорошо знал коварство гор и поэтому беспокоился, чтобы горы не запутали его и ему не пришлось из-за Тэке выбирать путь полегче, а значит, подлиннее.
Все чаще Джура доставал единственный патрон и так подолгу смотрел на него, что мог на память сказать, где какие царапины. Медная гильза была тусклого цвета, и вокруг пистона виднелся тусклый ободок ржавчины. На привалах, пока Тэке отдыхал, Джура полой халата чистил патрон. Кончиком ножа он снимал ржавчину, потом бережно обернул его в тряпочку и сначала завернул в пояс, а затем спрятал патрон за пазуху.
Поднимаясь с винтовкой за плечами с горы на гору, он часто засовывал руку за вырез халата и ощупывал патрон. Наконец, после нескольких дней пути, Джура достиг подножия той большой горы, к которой стремился, и, не теряя времени на отдых, стал карабкаться вверх.
Дыхание ледников обморозило скулы Джуры, и они почернели. Глаза лихорадочно блестели. Только страшным усилием воли он передвигал истощенное, измученное тело. Болели кости, ныли мускулы, ему казалось, что скрипят суставы.
Мысль о патроне не давала Джуре покоя, и он решил нести его в руке. Шел он совсем медленно.
В онемевшей от холода руке было трудно ощущать патрон. Джура часто останавливался, задыхаясь от волнения, быстро разматывал тряпку и с радостью смотрел на патрон, тускло блестевший на солнце. Он тер патрон рукавом, дышал на него и не мог насмотреться. Снова заматывал его в тряпку, сжимал в руке и лез на гору.
Пусть он, нарушивший обычай, думал Джура, будет опозорен в глазах всего кишлака, всех джигитов, всех людей, но он выполнит обещание, данное Козубаю, и тогда ляжет и заснет. Тогда ему будет все равно.
Вершина была совсем близко, и Джура шел, но все ещё не был наверху. Каждый шаг давался с трудом.
Он опять проверил и протер патрон.
Все выше поднимался Джура. Он был почти у вершины. Все тот же безжизненный покров льда и снега слепил глаза, а синие выступы скал давали им отдых. Тишина. Тишина до звона в ушах… Вдруг Джура остановился и испуганно попятился. Он смотрел и не верил своим глазам: выступы гор внезапно покрылись дрожащими огнями. Огонь полыхал на камнях. Это было невероятно, но Джура явственно видел, как пламя вытягивалось ввысь, словно огромные цветы, и вдруг уменьшалось. Кругом появились пучки пламени. Вот слева – синий, справа – зеленый, прямо – красный, а сзади – фиолетовый. Их десятки, сотни. Они разгораются. На скалах уже полыхают целые костры. И вдруг шум в ушах исчез. Джура быстро поднял голову, прислушался и явственно услышал тонкий, пронзительный звон. Нежный, чарующий переливчатый свист зарождался в каскадах сине-зеленого пламени и рос, потрясая сознание Джуры. Ни одного дуновения ветра, но огни метались из стороны в сторону, вытягиваясь в бесконечное множество трепетавших нитей. Завороженный, Джура стоял неподвижно и вдруг увидел свою ногу далеко-далеко внизу, и ему показалось, что он растет в беспредельность. Огромная тень человека заняла полнеба. Опершись о винтовку, она неподвижно смотрела на Джуру.
«Кто ты?» – хотел крикнуть Джура и поднял руку. Тень тоже подняла руку.
А музыка дрожала и переливалась, не замолкая ни на секунду. Звуки, подобно лавине, несли Джуру куда-то вверх, вниз… Потрясенный, Джура тихо опустился на снег. Ему хотелось вечно слышать эту дивную музыку. Сделалось легко и приятно. Казалось, он кружится в огненном хороводе. Джура лег в снег, устало вытянув ноги.
И вдруг ему показалось, что кто-то дергает его за рукав. Страшным усилием воли он заставил открыть глаза. Огни растаяли в снегу, а звуки рассыпались эхом, как будто их и не было. До Джуры донеслось рычание Тэке.
Он открыл глаза. Кругом – безжизненные снега, молчаливые скалы. Он почти у вершины и почему-то лежит в снегу. Джура медленно поднялся и вдруг увидел свою пустую руку. Патрон! Он потерял единственный патрон!…
И Джура бросился на четвереньках искать в рыхлом снегу патрон.
– Ищи, ищи! – говорил он Тэке, будучи сам уже не в силах обмороженными руками разгребать сыпучий снег.
И Тэке рыл снег до тех пор, пока не поднял морду с зажатой в зубах тряпкой. Джура поцеловал Тэке в морду и крепко прижал его к груди.
Как ни старался Джура опередить имама Балбака, чтобы встретить его в засаде, все же он увидел его белую чалму впереди. Это было утром, совсем недалеко от Сарезского озера. Балбак не оглядывался. Он спешил и поэтому не заметил на склоне горы преследовавшего его человека. Джура быстро развернул тряпку, зарядил винтовку и стоя прицелился. Руки и ноги его дрожали.
«Один патрон! А что, если я промахнусь?» Джура опустил винтовку и задумался. Имам, не оборачиваясь, быстро уходил по ущелью. Джура не знал, где именно озеро, но прямо перед ним был узел гор, и там не могло быть озера. Значит, имаму надо обогнуть гору вокруг по извилистому ущелью, а путь через горы должен быть короче.
И Джура опять быстро пошел в гору. Удары сердца отдавались в горле, и глаза застилал туман. Губы запеклись, и он тяжело дышал. «Неужели уйдет? – думал Джура. – Неужели соединится с другими басмачами у озера?…» Эта мысль подстегивала его и гнала вперед. Перевалив гору, Джура побежал вниз по склону и снова увидел имама. Он опять был впереди, но уже значительно ближе. Джура поднял винтовку, прицелился. От быстрого бега по горам грудь его тяжело вздымалась, и он никак не мог точно прицелиться. Мысль, что Балбак с каждым мгновением уходит все дальше, волновала его и приводила в неистовство. Джура сел на камень, чтобы успокоиться. Измученный пес лежал возле него, положив голову на вытянутые лапы.
– Тэке, Тэке!…
Пес вскочил. Джура показал ему на Балбака и начал его науськивать. Тэке побежал так, как бегают на Памире охотничьи собаки, – не вслед за зверем, а в сторону, с тем чтобы обогнать зверя и погнать обратно на охотника. Тэке свернул в камни налево и помчался на гору, в сторону от имама.
Джура провожал его взглядом. Когда пес исчез в камнях, он положил винтовку на камень.
И, все ещё не доверяя себе, он вынул из ствола патрон, осмотрел его, протер рукавом и снова вложил в ствол. Дальше по ущелью, за поворотом, виднелся каменный завал. Джура решил, что за завалом, по-видимому, были люди имама. Джура тщательно прицелился и вдруг весь вспотел, вспомнив, что не перевел хомутик прицельной рамки. Он отер рукавом пот, прикинул глазом расстояние и поставил прицел на «400». Мушка коснулась ног имама. Он казался совсем крошечным. Джура тихо потянул спуск, потянул медленно, чтобы не сделать рывка. Выстрел прозвучал для него неожиданно. Джура так и застыл с винтовкой у плеча, не спуская глаз с имама.
Фигурка остановилась, как будто удивившись выстрелу, потом быстро пошла за камни, с каждым шагом все сильнее прихрамывая. – Уйдет, уйдет! – прошептал Джура и, сжимая в руке винтовку, побежал за имамом.
Балбак заметил его и, остановившись, выстрелил. И вдруг из-за камней наперерез имаму выскочил Тэке, бросился на него и сбил с ног.
Когда Джура подбежал, Балбак лежал на спине, отбиваясь от Тэке. Пес пытался зубами дотянуться до горла Балбака. В стороне валялся маузер.
– Стой, Тэке! Стой! Назад! – закричал Джура, задыхаясь от быстрого бега.
Но Тэке не слушался и кусал мелькавшие перед его глазами руки…
VI
Наступил вечер, и на небе высыпали звезды.
Джура с полураскрытыми глазами, оцепенев от усталости, спал в снегу. Тэке беспокойно толкал хозяина мордой в бок, и все же тот не просыпался. Тэке, слегка повизгивая от нетерпения, схватил зубами конец халата и потащил, но Джура и тут не проснулся. И только после того как Тэке, предварительно несколько раз лизнув руку, сжал её зубами, Джура застонал и почувствовал резь в глазах.
Он хотел перевернуться на бок, но Тэке ткнул его носом в щеку, и тут только Джура понял, что верный пес предупреждает его о приближении людей.
Джура попробовал поднять онемевшее тело и упал. В нескольких шагах от него были люди.
Джура не удивился. Еще недавно он видел во сне красных коней, и умерший аксакал молча сидел возле его костра. Джура сказал тихо и просто, сказал так, как будто они только вчера расстались и ничего не случилось:
– Это ты, Максимов?
Боец, шедший впереди, остановился и быстро вскинул винтовку к плечу.
– Кто ты? – спросил Максимов, подходя.
– Я Джура. Или ты не узнаешь меня?
– Джура! Вот чертов сын, откуда ты? Да как ты попал сюда? – Я хочу спать, – сказал Джура, ложась на бок. – Шалишь! – закричал Максимов. – Да как ты-то здесь? Я мчался с отрядом напрямик, коней позагоняли, а ты уже здесь! – Максимов потряс Джуру за плечо. – Подожди, не спи. Как ты здесь очутился? – Через горы, – ответил Джура. – Там горят камни и играет музыка.
– Бредит, – сказал кто-то из бойцов.
– Почему он черный, товарищ начальник? – спросил другой, не понимавший по-киргизски.
– Станешь негром! Он был на большой высоте и очень устал, вот и почернел, – ответил третий.
Джура открыл глаза и медленно заговорил:
– Тагай ушел на восток, и я думаю, что он прячется в горах Биллянд-Киика. Он – моя судьба и мой стыд. Месяцами я думал о нем, страдал из-за него – и вот он ушел туда, а я здесь! – И Джура горестно махнул рукой. Он был слишком утомлен, чтобы скрывать свои чувства и сдерживаться.
– Да зачем ты здесь? – опять спросил Максимов, не переставая трясти заснувшего Джуру.
Тэке рычал. Джура опять проснулся.
– Так я же обещал им поймать одного басмача, забыл, как его зовут, – сонным голосом ответил он.
– Поймал?
– Там, возле камня… – Джуре показалось, что он кивнул головой, но голова его упала на грудь, и он опять заснул. Максимов поднялся, обошел камни и почти сразу наткнулся на пленника. Руки и ноги у него были связаны, а одна нога забинтована. Максимов вынул электрический фонарик и осветил лицо лежащего.
– Балбак, имам Балбак! – радостно и громко закричал он. Примчался Тэке, стараясь отогнать бойцов от человека, вверенного ему для охраны. Сбежавшиеся бойцы толпились вокруг Балбака.
– Проснись же, проснись! – говорил Максимов. – Ты поймал самого имама Балбака! Ведь и мы за ним скакали. Ты спас тысячи людей. Понимаешь, поймал самого Балбака! Черного Имама! А мы захватили его друзей. Да проснись же, Джура!
– Дай мне заснуть! – крикнул Джура, сердито отталкивая Максимова.
Максимов вместе с бойцами перенес Джуру и Балбака к завалу у Сарезского озера, где уже стояли палатки отряда. Пока боец разрезал ичиги на распухших ногах Джуры, чтобы растереть ему ноги спиртом, другой мазал вазелином его руки, а третий подкладывал Джуре под голову свою шинель. Верный Тэке метался от палатки, где лежал Джура, к палатке, куда поместили имама, свирепо лая на бойцов. Но пес не кусался, понимая, что это друзья его хозяина.
Восходящее солнце озолотило края белых облаков, притаившихся над Сарезским озером, и сквозь туман выступили синие воды огромного озера. А Джура спал.
Джура с полураскрытыми глазами, оцепенев от усталости, спал в снегу. Тэке беспокойно толкал хозяина мордой в бок, и все же тот не просыпался. Тэке, слегка повизгивая от нетерпения, схватил зубами конец халата и потащил, но Джура и тут не проснулся. И только после того как Тэке, предварительно несколько раз лизнув руку, сжал её зубами, Джура застонал и почувствовал резь в глазах.
Он хотел перевернуться на бок, но Тэке ткнул его носом в щеку, и тут только Джура понял, что верный пес предупреждает его о приближении людей.
Джура попробовал поднять онемевшее тело и упал. В нескольких шагах от него были люди.
Джура не удивился. Еще недавно он видел во сне красных коней, и умерший аксакал молча сидел возле его костра. Джура сказал тихо и просто, сказал так, как будто они только вчера расстались и ничего не случилось:
– Это ты, Максимов?
Боец, шедший впереди, остановился и быстро вскинул винтовку к плечу.
– Кто ты? – спросил Максимов, подходя.
– Я Джура. Или ты не узнаешь меня?
– Джура! Вот чертов сын, откуда ты? Да как ты попал сюда? – Я хочу спать, – сказал Джура, ложась на бок. – Шалишь! – закричал Максимов. – Да как ты-то здесь? Я мчался с отрядом напрямик, коней позагоняли, а ты уже здесь! – Максимов потряс Джуру за плечо. – Подожди, не спи. Как ты здесь очутился? – Через горы, – ответил Джура. – Там горят камни и играет музыка.
– Бредит, – сказал кто-то из бойцов.
– Почему он черный, товарищ начальник? – спросил другой, не понимавший по-киргизски.
– Станешь негром! Он был на большой высоте и очень устал, вот и почернел, – ответил третий.
Джура открыл глаза и медленно заговорил:
– Тагай ушел на восток, и я думаю, что он прячется в горах Биллянд-Киика. Он – моя судьба и мой стыд. Месяцами я думал о нем, страдал из-за него – и вот он ушел туда, а я здесь! – И Джура горестно махнул рукой. Он был слишком утомлен, чтобы скрывать свои чувства и сдерживаться.
– Да зачем ты здесь? – опять спросил Максимов, не переставая трясти заснувшего Джуру.
Тэке рычал. Джура опять проснулся.
– Так я же обещал им поймать одного басмача, забыл, как его зовут, – сонным голосом ответил он.
– Поймал?
– Там, возле камня… – Джуре показалось, что он кивнул головой, но голова его упала на грудь, и он опять заснул. Максимов поднялся, обошел камни и почти сразу наткнулся на пленника. Руки и ноги у него были связаны, а одна нога забинтована. Максимов вынул электрический фонарик и осветил лицо лежащего.
– Балбак, имам Балбак! – радостно и громко закричал он. Примчался Тэке, стараясь отогнать бойцов от человека, вверенного ему для охраны. Сбежавшиеся бойцы толпились вокруг Балбака.
– Проснись же, проснись! – говорил Максимов. – Ты поймал самого имама Балбака! Ведь и мы за ним скакали. Ты спас тысячи людей. Понимаешь, поймал самого Балбака! Черного Имама! А мы захватили его друзей. Да проснись же, Джура!
– Дай мне заснуть! – крикнул Джура, сердито отталкивая Максимова.
Максимов вместе с бойцами перенес Джуру и Балбака к завалу у Сарезского озера, где уже стояли палатки отряда. Пока боец разрезал ичиги на распухших ногах Джуры, чтобы растереть ему ноги спиртом, другой мазал вазелином его руки, а третий подкладывал Джуре под голову свою шинель. Верный Тэке метался от палатки, где лежал Джура, к палатке, куда поместили имама, свирепо лая на бойцов. Но пес не кусался, понимая, что это друзья его хозяина.
Восходящее солнце озолотило края белых облаков, притаившихся над Сарезским озером, и сквозь туман выступили синие воды огромного озера. А Джура спал.
«КАК БЫ ДОЛГО НИ БЕГАЛА ЛИСИЦА, ВСЕ РАВНО ОНА ПОПАДЕТ К ОХОТНИКУ»
I
Нельзя сказать, что Муса вбежал – он ворвался ночью в юрту к Зейнеб. Она сидела у костра и обшивала золотыми и серебряными пластинками ножны для большого ножа. Как ни внезапно было появление Мусы, ещё быстрее Зейнеб спрятала шитье за спину, не желая, чтобы он догадался, для кого предназначается её рукоделие. Муса ничего не заметил. Он сел возле Зейнеб на кошму и положил ей руку на плечо.
– Скажи, Зейнеб… – начал он заискивающе. Мгновение – и его рука была сброшена. Муса увидел злые глаза Зейнеб. – Дура! – обиженно сказал он; и следа не осталось от его сладкого голоса. – Если так, говори прямо: можно верить Кучаку в больших делах или нет? Я его ещё мало знаю, а тут такое дело…
– Кучаку? Конечно! Как себе, – быстро ответила Зейнеб. – Он только привирает иногда, ты сам знаешь. А ты что же, хотел у меня выпытывать хитростью? Что такое?
– Прискакал мой джигит, тот, который поехал вместе с Кучаком в охотничью пещеру на Биллянд-Киике, и рассказал, что Кучак возвратился с Сауксая не один. И что же ты думаешь?… – Да говори же! – не выдержала Зейнеб.
– Не Джура, нет, – сердито сказал Муса, – а в полудневном переходе отсюда Кучак пирует вместе с Кзицким. Они целуются и клянутся в вечной дружбе.
– В вечной дружбе? – переспросила Зейнеб.
– Нам надо поспешить. Абдулло-Джон ещё не вернулся из операции.
– Ага… Так. Хорошо. Едем же скорее! И Кучак пожалеет о том, что он родился.
Перед утром Кучак, с трудом держась на ногах, уговаривал Кзицкого, садившегося на коня, не торопиться с отъездом, тянул его за полу халата и наконец стащил на землю.
Удар камчой ожег ему плечо. Кучак изумленно оглянулся. Второй удар заставил его закричать от боли. Сзади стояла Зейнеб. Кучак рассвирепел, вырвал камчу из рук Зейнеб и начал хлестать вокруг… Лошади прыгали и, сдерживаемые всадниками, становились на дыбы. – Бандит, изменник! – кричал Муса Кзицкому, потрясая револьвером.
Тот стоял у костра и, скрестив руки на груди, стараясь быть спокойным, смотрел на Мусу.
– Не сметь, не сметь! – бормотал Кучак, отталкивая кулаком морду коня, на котором сидел Муса.
– И ты бандит! Я вас обоих застрелю, одной пулей! – крикнула Зейнеб и сорвала с плеча карабин.
Муса удержал её.
– Вы умрете, оба умрете, – кричала Зейнеб, – потому что ты, Кучак, хотел отпустить врага и предателя и ел и пил с ним! Ты тоже враг!
– Я? – удивленно спросил Кучак. – Я враг? – И вдруг, спохватившись, закричал: – Подождите, не вяжите Кзицкого, он друг, друг! Вы ничего не понимаете, вы сейчас поймете! Шатаясь, он подошел к коню Кзицкого и так резко сдернул с седла курджум, что конь пошатнулся.
– Вот, – сказал Кучак, подтаскивая курджум к костру. – Смотрите все, смотрите! Все поймете, все поймете, – бормотал он. Схватив курджум, Кучак начал его трясти. Из курджума выпал окровавленный узел. Сопя, Кучак дрожащими руками начал разматывать тряпки. Из узла выпала голова. Она глухо стукнулась о землю, покатилась к костру и остановилась.
Зейнеб вскрикнула: из-под полузакрытых век на неё смотрел Тагай.
Кони храпели и пятились от костра.
– Вот враг, это был враг! – сказал Кучак, показывая пальцем на голову. – Он, – и Кучак кивнул на Кзицкого, – убил его и везет голову, чтобы показать большому начальнику. Ну, что, враг он? – И Кучак, утомленный всем происшедшим, сел у костра. Все молчали.
– Дайте воды, – попросил Кучак.
Кто– то из бойцов подал ему бурдюк с водой. Кучак пил, вздыхал и снова пил.
– Скажи, Зейнеб… – начал он заискивающе. Мгновение – и его рука была сброшена. Муса увидел злые глаза Зейнеб. – Дура! – обиженно сказал он; и следа не осталось от его сладкого голоса. – Если так, говори прямо: можно верить Кучаку в больших делах или нет? Я его ещё мало знаю, а тут такое дело…
– Кучаку? Конечно! Как себе, – быстро ответила Зейнеб. – Он только привирает иногда, ты сам знаешь. А ты что же, хотел у меня выпытывать хитростью? Что такое?
– Прискакал мой джигит, тот, который поехал вместе с Кучаком в охотничью пещеру на Биллянд-Киике, и рассказал, что Кучак возвратился с Сауксая не один. И что же ты думаешь?… – Да говори же! – не выдержала Зейнеб.
– Не Джура, нет, – сердито сказал Муса, – а в полудневном переходе отсюда Кучак пирует вместе с Кзицким. Они целуются и клянутся в вечной дружбе.
– В вечной дружбе? – переспросила Зейнеб.
– Нам надо поспешить. Абдулло-Джон ещё не вернулся из операции.
– Ага… Так. Хорошо. Едем же скорее! И Кучак пожалеет о том, что он родился.
Перед утром Кучак, с трудом держась на ногах, уговаривал Кзицкого, садившегося на коня, не торопиться с отъездом, тянул его за полу халата и наконец стащил на землю.
Удар камчой ожег ему плечо. Кучак изумленно оглянулся. Второй удар заставил его закричать от боли. Сзади стояла Зейнеб. Кучак рассвирепел, вырвал камчу из рук Зейнеб и начал хлестать вокруг… Лошади прыгали и, сдерживаемые всадниками, становились на дыбы. – Бандит, изменник! – кричал Муса Кзицкому, потрясая револьвером.
Тот стоял у костра и, скрестив руки на груди, стараясь быть спокойным, смотрел на Мусу.
– Не сметь, не сметь! – бормотал Кучак, отталкивая кулаком морду коня, на котором сидел Муса.
– И ты бандит! Я вас обоих застрелю, одной пулей! – крикнула Зейнеб и сорвала с плеча карабин.
Муса удержал её.
– Вы умрете, оба умрете, – кричала Зейнеб, – потому что ты, Кучак, хотел отпустить врага и предателя и ел и пил с ним! Ты тоже враг!
– Я? – удивленно спросил Кучак. – Я враг? – И вдруг, спохватившись, закричал: – Подождите, не вяжите Кзицкого, он друг, друг! Вы ничего не понимаете, вы сейчас поймете! Шатаясь, он подошел к коню Кзицкого и так резко сдернул с седла курджум, что конь пошатнулся.
– Вот, – сказал Кучак, подтаскивая курджум к костру. – Смотрите все, смотрите! Все поймете, все поймете, – бормотал он. Схватив курджум, Кучак начал его трясти. Из курджума выпал окровавленный узел. Сопя, Кучак дрожащими руками начал разматывать тряпки. Из узла выпала голова. Она глухо стукнулась о землю, покатилась к костру и остановилась.
Зейнеб вскрикнула: из-под полузакрытых век на неё смотрел Тагай.
Кони храпели и пятились от костра.
– Вот враг, это был враг! – сказал Кучак, показывая пальцем на голову. – Он, – и Кучак кивнул на Кзицкого, – убил его и везет голову, чтобы показать большому начальнику. Ну, что, враг он? – И Кучак, утомленный всем происшедшим, сел у костра. Все молчали.
– Дайте воды, – попросил Кучак.
Кто– то из бойцов подал ему бурдюк с водой. Кучак пил, вздыхал и снова пил.