Ван Ластбадер Эрик. Вторая кожа

   Пол был другим, не похожим на Майкла. И, к своему собственному удивлению, девушка, выйдя из булочной, остановилась и стала ждать парня. Когда Пол увидел ее, на его лице отразилось такое же изумление. Он помог ей донести корзину с хлебом до монастыря и подождал за воротами, пока она выложит буханки на кухне и снова выйдет на улицу.
   Смеркалось. Тротуар был залит уличными огнями. Они мало говорили - оба всем и ни о чем. Джеки не хотелось раскрывать перед этим парнем свою душу, как перед Майклом, но ей нравилось идти рядом с ним. Для нее это ощущение было совершенно новым. Через несколько недель она будет навсегда отгорожена от того мира, где жил Пол и Майкл, белокаменными стенами монастыря Святого Сердца Девы Марии. Она поклялась посвятить свою жизнь Ордену и не собиралась нарушать эту клятву, но чем дольше она об этом думала, тем сильнее ее влекло к Полу. Девушка видела, что очень нравится парню, но не хотела, чтобы их отношения зашли слишком далеко. Ведь им все равно придется расстаться, зачем же причинять человеку страшную боль? Джеки честно сказала Полу, что собирается стать монахиней, но он все равно смотрел на нее с такой страстью, что у девушки подгибались колени.
   Никогда еще она не обнажала свое тело перед мужчиной. Правда, в детстве, когда была совсем маленькой, она бегала голышом вместе со своими братьями, но это было так давно! Когда Пол начал расстегивать пуговицы на ее платье, Джеки всю обдало жаркой волной, и она просто задохнулась от неожиданно накатившего на нее чувства, а когда он снял с нее бюстгальтер и стал ласкать ее грудь, ощущение стало настолько острым, что она чуть не потеряла сознание. Глаза ее закрылись, и все тело обмякло в его объятиях. Пол отнес ее в сарай для инструментов, открыв ногой дверь. Острый запах железа и машинного масла смешивался с запахом его тела, и Джеки с жадностью вдыхала эту смесь. Едва слышно застонав, она поцеловала его обнаженное плечо.
   Пол склонился над ней словно ангел-хранитель - таким она и запомнила его на всю оставшуюся жизнь. Он не навалился на нее всей тяжестью, и его сильные руки не сделали ей больно. Напротив, он постарался как можно осторожнее погрузиться в ее трепетавшую плоть. Он сделал это не сразу, сначала он долго играл с ней, ласкал и целовал все ее тело - лоб, щеки, веки, губы, слегка лаская их своим языком. Она выгнулась дугой, подставляя свою грудь под его нежные ласки.
   И когда его губы сомкнулись вокруг соска, ее бедра невольно раздвинулись. Он скользнул ниже, лаская языком и губами мягкий низ живота. У нее перехватило дыхание, и она крепко притянула к себе его сильные мускулистые плечи.
   - О нет! - вскрикнула она, когда он добрался до самого интимного места, лаская ее нежную плоть губами и языком. От нее исходил запах розового мускуса. Охватившее ее наслаждение превзошло все ожидания. Она чувствовала, как низ живота наливался свинцовой тяжестью, посылая волны трепета по всему телу. И когда он осторожным движением проник в нее, ее ответное желание было так велико, что она, крепко обняв его за плечи, сделала бедрами встречное движение, помогая преодолеть сопротивление девственной плевы. Когда Джеки почувствовала его полностью в себе, ее глаза открылись, и она слизала пот с его лица. Вокруг себя она увидела какие-то инструменты, пилы, садовые ножницы, железные канистры, две пары замасленных садовых рукавиц, кучи стружки и мешки с соломой, все это закружилось у нее перед глазами. Подхваченная вихрем экстаза, она желала Пола каждой клеточкой своего существа, и вот ее желание исполнялось. Потом, годы спустя, монахиня вспоминала этот момент с горьким сознанием того, что это случилось с ней в первый и последний раз в жизни.
   Алтарь, перед которым на коленях стояла Мэри Роуз, был задрапирован алым бархатом, на нем был установлен серебряный кубок. До ее слуха доносились молитвенные песнопения.
   Молодая девушка была одета в рясу из белого полотна, поверх нее было накинуто верхнее одеяние из тяжелого черного муслина, с вышитым золотом крестом. Точно такую же одежду носила Дона ди Пьяве много веков назад. Последний раз в нее облачилась Бернис, когда Мэри Маргарет посвящала ее в тайны Ордена. Закрыв глаза и склонив голову перед алтарем, Джеки услышала, как в часовню вошла настоятельница с мечом Доны ди Пьяве и тоже начала молиться. Потом она налила в кубок священное жертвенное вино, обмакнула в него кончик меча и вытерла его досуха чистой белой тканью. На мече проступили свежие пятна.
   - Это кровь тех, кто сложил свою голову ради служения Ордену. Мы помним о них и чтим их память, - нараспев произнесла Бернис. - Это кровь Доны ди Пьяве, мы помним о ней и чтим ее память.
   Настоятельница сошла с возвышения алтаря и встала перед Джеки.
   - Сестра Мэри Роуз, ты избрана Богом, тебя благословила сама Дона ди Пьяве продолжать ее дело во имя Бога. - Она положила меч плашмя на левое плечо молодой девушки. - Клянись перед Богом, что будешь всегда служить его воле, куда бы она тебя ни завела.
   - Клянусь, - тихо произнесла Джеки.
   Бернис переложила меч на ее правое плечо.
   - Клянись, что будешь служить Ордену и делать все, что тебе прикажут.
   - Клянусь.
   Настоятельница положила меч на голову Джеки.
   - Клянись, что отныне твоя жизнь, твой ум и сердце принадлежат Ордену и Богу.
   - Клянусь.
   Бернис убрала меч и вместе с Мэри Роуз прочитала молитву, потом велела ей подняться с колен и, обняв за плечи, поцеловала сначала в одну щеку, потом в другую. Глаза настоятельницы сияли божественным светом.
   - Свершилось, - тихо сказала она.
   В последнюю минуту затея с посвящением Джеки в послушницы чуть было не сорвалась. Девушка знала, что это произошло по ее вине, но Бернис сказала, что тут не обошлось без высшей воли. Когда Майкл пришел попрощаться с сестрой перед отъездом, он даже не подозревал, насколько трудно ему будет с ней расстаться. Он только что потерял любимого деда, а вот теперь покидал и сестру. А она была рада, что брат уезжает из Нью-Йорка. Девушка просто не могла себе представить, как Майкл перенесет ее смерть, как будет стоять над могилой, когда гроб с ее телом опустят в землю. Джеки хорошо помнила выражение лица брата в ночь гибели деда. Ни за что на свете ей бы не хотелось, чтобы он еще раз испытал подобный ужас. Но одна-единственная встреча с Полом Чьярамонте чуть не испортила все дело, Замысел об инсценировке смерти возник у Джеки и Бернис после того, как Чезаре пригрозил силой не пустить девушку в монастырь. Сначала этот план показался безумным - Джеки сразу подумала о том, какую страшную боль причинит ее смерть матери и Майклу, - но настоятельница, женщина с сердцем воина, убедила ее в том, что успешным может быть только экстремальное решение.
   Чезаре больше никогда не приезжал в монастырь, зато туда явился дядя Джеки. Альфонс, раздраженный тем, что ему пришлось срочно выехать из Сан-Франциско, ворвался в приемную настоятельницы так, словно собирался атаковать крепость неприятеля. И все же ему пришлось уйти ни с чем.
   - Джеки сама изъявила желание остаться здесь, - твердо сказала ему Бернис. - На то была Божья воля, и ни вы, ни кто-либо другой не сможет поколебать ее решения.
   Альфонс, который не привык никому подчиняться, покорно ретировался, сел в лимузин и направился в аэропорт. Но Бернис не так то легко было обмануть.
   - Ты принадлежишь к семье Леонфорте, - сказала она Джеки, почти слово в слово повторяя фразу Чезаре. - Твоя семья никогда не забудет, что ты здесь, и никогда тебя не простит. Есть только один способ положить этому конец: ты должна умереть.
   Как раз в то время в монастыре находилась молодая женщина, умиравшая от неизлечимой болезни. Врачи оказались бессильны помочь ей, и она попросилась из больницы в монастырь, чтобы там дожить свои последние дни. Конечно же, Бернис приняла ее безоговорочно.
   - Сестра Агнес немного похожа на тебя лицом и фигурой, - сказала настоятельница. - Конечно, никто никогда не принял бы вас за сестер, но для нашей цели такого сходства достаточно.
   - Но...
   - Никаких "но", - отрезала Бернис. - Я уже говорила с сестрой Агнес. У нее нет никого из родных, и она не возражает против нашего плана. Это воля Бога.
   Девушка нехотя согласилась, но где-то в глубине души сомневалась, было ли это действительно Божьей волей или частью планов Бернис Византийской.
   Джеки и настоятельница до тех пор обсуждали мельчайшие детали задуманного, пока не убедились в том, что все хорошо предусмотрели. Но, как любила говаривать Мэри Маргарет, Бог не любит запланированные действия и всегда старается разрушить их тем или иным способом.
   Когда машина, которая, согласно плану, должна была сбить Джеки, выскочила на улицу, неподалеку появился Чьярамонте. Он шел в булочную, надеясь увидеть там любимую. За последние полгода девушка ходила туда в одно и то же время. Джеки стояла у стен монастыря, наблюдая за всем, что происходит, а по улице шла женщина-каскадер, которую наняла Бернис. Она привыкла "умирать" по нескольку раз в день во время кино- и телевизионных съемок. До самого последнего момента каскадер, которая была одета и загримирована под Джеки, не замечала Пола Чьярамонте. Когда он окликнул ее, она повернулась, и парень увидел ее лицо. Бросившись вперед, Пол рванул женщину из-под колес автомашины, а сам попал под ее удар. Джеки даже показалось, что она услышала хруст сломанных костей.
   Обо всем дальнейшем позаботилась Бернис, так как Джеки была слишком убита горем. Настоятельница отвечала на вопросы полиции и следователя, она же говорила и с директором похоронного бюро, которого уговорила не открывать крышку гроба, ибо лицо жертвы было изуродовано до неузнаваемости. На самом деле в гробу покоилось тело Агнесы.
   Все дальнейшее прошло гладко, как и предсказывала настоятельница. Однако после похорон произошло то, что чуть было не испортило все дело. Бернис заверила девушку, что Пол находится в лучшей клинике. Монастырь через подставных лиц оплатил все операции, которые сделали молодому человеку. Казалось, беспокоиться было не о чем. Однако в один прекрасный день Бернис сказала Джеки, что Пол постоянно интересуется подробностями инцидента.
   - Похоже, парень не верит, что ты действительно погибла. Он ведь увидел лицо женщины-каскадера и, естественно, заподозрил что-то неладное.
   - Оставьте все, как есть, - посоветовала ей девушка, - ничего не предпринимайте.
   - Но из-за этого парня могут возникнуть проблемы, он утверждает, что выхватил женщину из-под колес...
   - Поговорит и перестанет, - настаивала на своем Джеки. - Я знаю Пола. Он просто не хочет примириться с моей смертью, вот и все!
   Однако, оставшись одна, девушка почувствовала, что сама во всем виновата. Одна-единственная ночь любви практически сорвала все их планы. Джеки молилась о том, чтобы Пол поскорее все забыл и как-то устроил свою жизнь, дал бы ей возможность уединиться в монастыре. Думала она и о матери. Раньше девушка не очень-то уважала свою мать за то, что та примирилась с образом жизни семьи, закрывала глаза на вымогательство, шантаж и убийства, которые происходили вокруг. Мать в ее глазах была ничуть не лучше мужчин, которые всем этим занимались. Но теперь Бог просветил ее, и Джеки поняла, сколько мужества потребовалось матери, чтобы вопреки всем семейным устоям привезти дочь в монастырь Святого Сердца Девы Марии. За это ее, несомненно, ждало жестокое наказание от рук дяди Альфонса - ведь она отвезла свою дочь в логово Гольдони и оставила ее там навсегда.
   Молодая послушница была одна в часовне. Начали звонить колокола, эхо этого звона еще долго гудело под каменными сводами. Джеки продолжала молиться - за свою мать и за себя саму.
   Книга третья
   Двойник
   Мы плохо всматриваемся в жизнь, если не замечаем в ней той руки, которая щадя - убивает.
   Фридрих Ницше
   ТОКИО - САУТ-БИЧ
   Городской дом Кисоко в раннем утреннем свете выглядел заброшенным и пустым. Нависающие над ним огромные особняки хмуро глядели на неказистого малыша. Дождь прекратился, и, когда Николас слез со своего мотоцикла, сквозь просвет в тучах проглянуло солнце, залив все розовым, как внутренняя поверхность морской раковины, светом. Листья, сорванные ночным ветром, лежали на мостовой, словно следы, оставленные невидимыми духами.
   Дверь открыла молодая женщина в одежде горничной, и Николас представился. С некоторой неохотой она впустила его в дом.
   - Хозяйка еще не принимает. - Голос у горничной был слабый и невыразительный, как свист ветра в камышах.
   - Нет нужды беспокоить Кисоко-сан, - сказал Николас. - У меня дело к Нанги-сан.
   - Боюсь, что старик еще не проснулся, - донесся энергичный голос из дальнего конца прихожей. - Может быть, я смогу вам помочь?
   Николас увидел человека средних лет, ехавшего к нему через вестибюль на инвалидной коляске. У него было длинное, породистое лицо с большими, блестящими карими глазами, обманчиво мягкими на вид. Во время движения хромированного инвалидного кресла было заметно, как работают сильные мышцы его торса. На мраморном полу вестибюля колеса шуршали чуть слышно. Горничная взглянула на него и удалилась вверх по лестнице.
   - Я полагаю, Кисоко-сан... - начал Николас.
   - Это моя мать, - прервал его инвалид. - Она ничего не рассказывала вам обо мне, да? - Он пожал массивными плечами. - Это на нее похоже. Меня зовут Кен, и я уже знаю о вас, Линнер-сан. - Он не поклонился и не протянул руку, вообще никак не попытался приветствовать Николаса.
   - Хотя я и дал вашей матери слово не тревожить больного, но все-таки должен поговорить с Нанги-сан. Есть ряд деловых вопросов, в которых я кое-чего не могу понять.
   Кен сцепил пальцы, и Николас увидел, что они покрыты мозолями.
   - Это наиболее часто встречающаяся ипостась человеческого бытия. Неведение. - Инвалид снова улыбнулся. - Просто одни люди бывают более невежественны, чем другие.
   Николас все смотрел на Кена. Кого он ему напоминал?
   - Я беспокоюсь за Нанги-сан.
   - Я думаю. Отвратительная болезнь - старость. - Кен положил свои огромные руки на колени. - Но с ним все будет в порядке, не беспокоитесь. Он наклонил голову к плечу. - А вы знаете, что когда-то они были любовниками?
   У Кена была неприятная манера разговаривать. Он напоминал следователя, который ведет допрос.
   - Понятия не имею. - Николас лгал и делал это без особого труда.
   - Неважно. Об этом едва ли кто вообще знает. - Кен, казалось, на мгновение задумался. - Они встретились в 1948 году в торуко, это нечто вроде турецкой бани, только на японский манер. Во время послевоенной оккупации эти заведения обслуживали американских солдат.
   Услышав слово "торуко", Николас вздрогнул. Мать Хоннико тоже работала после войны в таком месте, оно называлось "Тенки".
   - А где находилось это торуко?
   Кен пожал плечами.
   - В Роппонжи. Там находилось большинство из них.
   Николас почувствовал, как у него по коже пробежал холодок. Что он почувствовал? Прошлое и настоящее переплелись друг с другом в тугой узел, который он не знал как развязать.
   Николас слышал, что Нанги и Кисоко познакомились гораздо позже, двенадцать лет тому назад, значит, Кен лгал ему, но с какой целью?
   - А как называлось это заведение?
   Кен закатил глаза к потолку, вспоминая.
   - Дайте подумать. Мне кажется, его называли "Тенки".
   - Кен! - Внезапно прозвучавший резкий голос матери заставила сына обменяться взглядами с гостем. - Вечно ты надоедаешь людям! - Кисоко спускалась по лестнице, по которой минутой ранее поднялась горничная. Вероятно, она сказала своей хозяйке, что происходит внизу.
   Кен даже не взглянул на мать, как-то странно усмехнулся и, не говоря ни слова, поспешил исчезнуть в глубине дома.
   - Я не могу найти извинений странному поведению моего сына, - сказала хозяйка дома, подойдя к Николасу. - Единственное, что его может оправдать, так это... нездоровье. Он чувствует себя неудачником. - Кисоко была одета в домашнее кимоно цвета индиго из крашеного хлопка, но лицо и волосы были, как всегда, тщательно ухожены.
   - Он похож на капризного ребенка, - заметил Николас.
   - Извините меня, - улыбнулась женщина. - За то, что не нашла времени рассказать вам о Кене, тем более мне есть что рассказать. Что ж, ведь мы с вами только начали узнавать друг друга. - Она сделала жест рукой в глубь дома: - Сейчас как раз время завтрака. Вы к нам не присоединитесь? Боюсь, правда, что Нанги-сан все еще в постели.
   Николас испуганно спросил:
   - С ним все в порядке?
   - Абсолютно. - Ее улыбка стала мягче. - Я же говорила вам, Линнер-сан, ему нужно только время. Он поправится, не беспокойтесь.
   Николас открыл было рот, чтобы ответить, и вдруг почувствовал, что ему будто вставили между челюстями деревянную палочку. Тьма обрушилась на него, как земля в вырытую могилу, а мраморный пол начал пузыриться и растекаться под ногами. Он поскользнулся, попытался сохранить равновесие, но хватка Кширы стала еще крепче, и он упал на колени.
   Его окружала тьма, в центре черепа возник глаз тандзяна, но видел он все совершенно по-другому, чем раньше. Перед Николасом был дом, в котором присутствовали гангстеры и рука Божья, любовь счастливая и несчастная, сердца, наполненные радостью, и сердца разбитые, слезы боли и жалости, ярость и промелькнувшая, как молния, вспышка злобы...
   Когда Николас пришел в себя, он увидел склонившуюся над ним Кисоко. Она сидела на холодном мраморном полу вестибюля, держа его голову у себя на коленях, и слегка раскачивалась, как мать, убаюкивающая больного или испуганного ребенка.
   - Я... - начал было он, но нахлынувшая волна слабости заставила его замолчать.
   - Знаю, - прошептала Кисоко. - Я знаю, через что вы прошли, знаю, как вы страдаете.
   - Откуда вы можете...
   Линнер замолчал, потому что в его мозгу неожиданно возник образ Кисоко, какой она была в 1947 году. Ее окружала полутьма, в которой он мог видеть движущиеся бесформенные и безликие тени. Реальность как будто сместилась, и прошлое ожило вновь. Он физически ощущал ее любовь как нечто живое, как драгоценный камень, излучающий тепло, на ладони руки, и понимал, что она вошла с ним в психический контакт, убаюкивая его мысленно в своих объятиях.
   Затем видение исчезло, но ощущение тепла осталось, и Николас на мгновение закрыл глаза.
   - Вы практикуете тандзян, - прошептал он.
   - Я знакома с Акшарой, - ответила она. - И с Кширой тоже. Знаю, что через вас струится свет и тьма.
   - Кшира подступает все ближе, грозит поглотить меня. - Николас посмотрел в глаза женщины. - Что со мной происходит?
   - Перемены, - ответила Кисоко. - И какими бы они ни были, вы не должны им препятствовать.
   - Но я...
   - Отбросьте всякий страх, - сказала она. - Верьте в кокоро, сосредоточие всех вещей.
   - Кисоко-сан, я чувствую, что Кшира скоро полностью мною овладеет. Оками-сан не смог мне помочь. Может быть, вы сможете?
   Она отрицательно покачала головой.
   - Но тьма подступает... - простонал Николас.
   - Линнер-сан, - сказала она очень мягко, - вам не нужна помощь. Пусть придет тьма.
   Когда двадцатью минутами позже он покидал ее дом, опять шел дождь, продолжая сбивать листья с деревьев. Над городом нависли иссиня-черные облака, и где-то вдали слышались раскаты грома. Слепые лица окрестных особняков смотрели на него угрюмо и осуждающе.
   Что представляет собой Кисоко? Она, без сомнения, практиковала тандзян, в этом не могло быть никакого сомнения. Сейчас он вспомнил, как тихо она сидела, когда во время его первого появления в ее доме он опять ощутил присутствие Кширы. Даже почти не дышала. Несомненно, она чувствовала, что с ним происходит. И, конечно, могла бы помочь ему.
   Пусть придет тьма...
   Он сел на мотоцикл и поехал по перегруженным транспортом улицам Синджуки. В памяти его "Ками" было записано сообщение. Оно было от Микио Оками, который хотел встретиться с ним завтра без пятнадцати пять у музея Ситамачи. Ожидая, пока зажжется зеленый свет светофора, Николас послал Оками подтверждение в том, что получил сообщение.
   Пусть придет тьма...
   Должен ли он последовать этому совету? Была ли его вера в кокоро безгранична? Он никак не мог найти ответа на этот вопрос.
   Они подловили Мика Леонфорте в тот момент, когда он выходил из ночного садо-мазохистского секс-клуба "Прожигатель жизни" в Роппонжи, известного своими молодыми, полногрудыми женщинами, они медленно, делая вид, что страдают от боли, поливали свою обнаженную кожу расплавленным воском перед толпой потеющих мужчин.
   Акция была прекрасно скоординирована. Пока Исе Икудзо, глава носящей его имя металлургической кайрецу, вылезал из сверкающего белого "мерседеса", с переднего сиденья машины соскочили двое плотных людей, водитель и еще один, вооруженный дробовиком, и бросились к Мику. Один был невысок ростом, квадратного телосложения и походил на борца сумо, второй помоложе, с совершенно голым черепом. Половину его головы покрывала татуировка, изображающая летящего Феникса.
   - Здесь на улице ты не такой уж большой босс, как ты думаешь? - сказал Икудзо. - Я собираюсь преподать тебе урок. Никто не может безнаказанно заставить меня потерять лицо, даже вы, мистер Леонфорте.
   Был четвертый час ночи, но в ярком неоновом свете токийской рекламы Мик мог определить, что эти двое действительно были членами клана Сикей. Значит, слухи о связях Икудзо с якудзой соответствовали действительности. Леонфорте подумал о том, как будет жалеть Джи Чи, его телохранитель, что ему не пришлось повеселиться.
   - Ты влез в наши дела, - сказал Икудзо, прислонись к "мерседесу". Хуже того, ты итеки, слизняк-иностранец. Твои медовые речи не обманули меня, как других. И когда завтра утром здесь найдут твой труп, это послужит примером тем, кто может захотеть пойти по твоим стопам.
   Два тяжеловеса из якудзы ожидали, что Леонфорте бросится бежать, но Мик не сделал этого, а продолжал идти своей дорогой и повернулся только в самый последний момент, когда низенький мафиози был уже совсем рядом. В правой руке Мика, которую он украдкой сунул под пиджак, оказался ударный кинжал из дамасской стали, которым он недавно убил Родни Куртца. Мик ударил им в грудь низенького, чуть правее и выше грудины. Раздался легкий хруст кости, затем кончик лезвия достиг своей цели - сердца. Не дожидаясь, пока мафиози упадет на него, Мик повернулся, чтобы встретить человека с Фениксом, и увидел направленный на себя тупоносый пистолет. Татуированный торжествующе улыбался. Узкая улочка наполнилась звуками учащенного дыхания и запахом смерти.
   И тут Леонфорте сделал то, что человек с Фениксом никак не мог ожидать. Не обращая внимания на пистолет, он рванулся ему навстречу, ухватил его за голову, нагнул ее и ударил в лицо коленом. Хрящи размозженного носа мафиози смачно хрустнули, пистолет выпал из рук, Мик отфутболил оружие в канаву, одновременно ударив лысого ребром ладони в нервный узел за ухом. Человек с Фениксом как подкошенный рухнул на мостовую. Леонфорте одной ногой наступил ему на плечо, другой на шею, резко нажал пяткой, услышал хруст ломающегося позвоночника, повернулся и побежал через улицу к белому "мерседесу". Икудзо уже скрылся в машине и, включив подъемник, закрыл стекла. Он попытался было запустить двигатель, но Мик локтем высадил боковое стекло. Когда град осколков обрушился на Икудзо, тот закричал, а Мик схватил толстяка, вытащил из окна "мерседеса" и небрежно выбил у него из рук маленький пистолет.
   - Значит, говоришь, я итеки? - спросил Леонфорте, нанося Икудзо парализующий удар между глаз. - Какая жалость. Этот итеки прикончит тебя.
   Используя ударный кинжал, он сделал первый ритуальный надрез, как учили его в племени Нанг. Теперь спешить было некуда. Улица была безлюдна. Только сам город был молчаливым свидетелем его мести.
   Он извлек сердце, печень, селезенку Икудзо и бросил окровавленное тело на белоснежный кузов, по которому растеклись струйки черной крови. Мик взял селезенку, с помощью лезвия кинжала разжал челюсти главы металлургической кайрецу и засунул ее в рот толстяка.
   - Ты хорошо придумал насчет того, чтобы подать пример, - сказал он. Только выбрал не ту жертву.
   Через десять минут Мик подошел к своему автомобилю, - он никогда не оставлял его рядом с клубом, который контролировал, - положил органы тела толстяка перед собой и припал к земле, как это не раз делал в джунглях Вьетнама и Лаоса. Потом очень тщательно обтер руки и взял сотовый телефон.
   Джи Чи поднял трубку после первого звонка и молча выслушал рассказ Мика о случившемся.
   - Я хочу, чтобы ты, как обычно, избавился от двух трупов лежащих на улице.
   - Только от двух?
   - Да, - резко ответил Мик. - Тот, который на "мерседесе", оставь. Это будет знаком, что я объявляю войну.
   Лью Кроукер сидел, развалясь в кресле, на веранде "Солнышка", одного из множества ресторанчиков, протянувшихся вдоль Саут-Бич - вновь вошедшего в моду участка побережья Майами. Несмотря на плотный тент над головой, льющийся с безоблачного неба горячий солнечный свет обжигал кожу. Лью был одет в пестро раскрашенную легкую рубашку, просторные брюки персикового цвета, сандалеты и закрывающие пол-лица зеркальные солнцезащитные очки. Перед ним стояла порция сосисок с рисом и черными бобами по-кубински, к которым он не прикоснулся - не было аппетита. Детектив наблюдал за проезжающей мимо него на роликовых коньках загорелой девушкой, одетой в почти невидимый купальник-бикини.
   В Саут-Бич, в немалой степени благодаря наплыву всемирно известных модельеров и моделей, которые, в свою очередь, привлекали богатых латиноамериканцев и пресыщенных европейцев, вернулась прежняя великолепная пестрота тридцатых и сороковых годов. Рядом с реставрированными строениями того времени вырастали все новые и новые. Не далее чем в квартале от того места, где сидел Кроукер, находилась шикарная вилла в европейском стиле, принадлежащая Джанни Версаче. В ее воротах, доставленных прямо из Италии, всегда стояла усиленная охрана.