Страница:
Правда, остров этот был размером с порядочный материк, где-то раза в два поболе земной Австралии; силуэт его напоминал скособоченный влево ромб, с кромками, изрезанными выступами и щербинами. На вспомогательной карте одного из полушарий, схематически показанной в уголке основной карты, «наш» материк занимал добрую треть пространства. Но... карта второго полушария отсутствовала, словно пребывающим здесь, на «первом» — нельзя было знать больше, чем положено.
Хотя намёк, что с той стороны планеты имеется ещё суша, присутствовал: на северо-западе полушария была обозначена оконечность большого мыса, выплескивавшегося из-за условной географической границы. Там, скорее всего, обретался другой материк, «остров» размерами не меньше нашего, и, может быть, даже не один.
...Когда Хасанбек покинул помещение штаба, отправившись в расположение возвратившегося с задания Монгольского корпуса, мы с Данилой остались наедине с целым ворохом вопросов. И все они брали начало из одного: «Кто и каким образом перебил всех защитников терминала?».
Впрочем, я совершенно забыл о своём внутреннем двойнике Антиле. И он тут же отплатил за это, буквально забросав меня дополнительными вопросами.
«Ну, грамотей! Вижу, ты решил, что одна голова — лучше? И что она — твоя?! Тогда ответь...» — далее последовал целый список, из которого вполне можно было составить билеты для экзамена по Новейшей военной истории. Или для зачёта по Теории захвата терминалов.
Вопросы, как взвесь, оседали на мои извилины. А это недоразумение господне — Антил — не давал им упокоиться. Всё взбалтывал и взбалтывал. Я уже не соображал, кто из нас и что именно говорил. Внутри меня, как в невыключенном магнитофоне, двигалась лента и звучал, звучал мысленный моно-диалог...
«Как бы там ни было — нападение можно было совершить только изнутри. Значит, кто-то из наших, землян, преуспел в войне с локосианами больше, чем мы. НАШИХ?! А кто тебе сказал, что наших?.. Да никто не говорил, просто предположение. Ну, допустим. Кто-то из землян сумел захватить один из отдалённых терминалов... На том берегу. С другой стороны шарика. Почему бы и нет?! Потом перебросился на соседний терминал (уже на нашем берегу) и, возникнув внутри, перебил охрану... Нет, чушь собачья! Вряд ли. И опять-таки... А что мы знаем о возможных отрядах землян, находящихся за морем-океаном? Конечно, если допустить, что ОНИ всё-таки есть. Так вот, они вполне могут представлять собой армии более мощные. Даже... из более поздних времён?.. А может, ситуация на ТОЙ стороне Экса сложилась для землян более благоприятно? Хотя всё-таки маловероятно. Такое могли проделать только свои, локосиане. И вот тут опять куча вопросов. Если свои напали на своих... что это?! Значит, как минимум, между ними нет единства. Может быть, это разборки каких-либо кланов? Причем, пока совершенно неважно каких именно — криминальных или политических. А может, религиозных или же кастовых? Хотя, если честно, произошедшее больше напоминает действия враждебной оппозиции. Теракт? Начало вооружённого восстания? Либо... (тут во мне поднял голову профессионал) Да-да, именно. Спецоперация! Но... тут же новые вопросы. Какие задачи ставились перед нападавшими? Какие цели преследовал организатор? Кто стоит за подобными намерениями? Да и откуда взялись в изнеженной, закосневшей и упокоенной цивилизации такие умелые исполнители-палачи?»
Вопросы-вопросы...
«А была ли вообще оборона терминала? Может, мы столкнулись с редким явлением — случаем массового самоубийства?»
Я и Антил. Чем не интеллектуальная дуэль? Каждый валил всё на больную голову оппонента, считая собственную полностью здоровой. Мы обсуждали. Мы спорили, доказывая каждый свою правоту, пока не выдохлись. Одновременно с этим я пытался найти истину во «внешнем» диалоге с Данилой Петровичем. И пока — тоже безрезультатно.
Упырь, судя по его отрывочным репликам, всё больше склонялся к версии о нежданной помощи, подоспевшей от неизвестных покуда НАШИХ с ТОЙ стороны. Из-за моря-океана.
Я же... взял тайм-аут у самого себя, не в силах противостоять дотошному и язвительному Антилу. Я заблудился в трёх соснах. Хотя безответных вопросов и получилось числом поболе, но ситуация была очень похожей. И «ау-у!» внутрь себя я не кричал только из-за нежелания выслушивать гадости, которые наверняка обо мне (туповатом!) думает альтер эго.
Как оказалось, я не смог даже просчитать до конца мысли своего сотоварища. Упырь склонил голову набок, покачал ею и неожиданно сказал:
— Да ладно тебе. Я вижу — ты меня уже окончательно в утописты записал, а?
— Чего это вы, Данила Петрович, изъясняться изволите... как бы вам попонятнее сказануть... хреном на улицу? — опешил я.
— А того... изволю. Думаешь, я в облаках витаю? Неоткуда... НЕ-ОТ-КУ-ДА нам от своих помощи ждать. Может, и бродят там, на другом берегу океана, такие же бедолаги, как мы сами. Да только не верю я в такие блестящие рейды по тылам врага, это раз. А два — посерьёзней, чем моё неверие, факты известны. Я, Дымыч, не из частей особого назначения, как ты, но в рейдах к чёрту на рога тоже не раз участвовал... И но одна отметина от этих рогов на моей шкуре имеется. Повидал. Память об этом пока ещё болит, отзывается.
— Факты... Что за факты-то?
— Да ты их и сам знаешь, а вот как объясняешь себе — ума не приложу. Так вот, факты... Лови первый — трупы.
— Ты куда клонишь? Ну-ка, подожди... Трупы локосиан. Там и сям по всему терминалу. Значит, если бы свои своих постреляли, потому, что так обстоятельства сложились... похоронить-то их они просто обязаны были. Соотечественники всё-таки. Ах, да... не до этого было, если последний защитник ещё пытался спастись бегством, а уже монголы подоспели. Времени было в обрез. Вот если бы защитники атаку отбили, то на досуге непременно занялись погребением. В том числе и тел врагов... Стоп! — до меня вдруг дошло, на что он намекает. — На месте нападения нет трупов нападавших!
Упырь утвердительно кивнул головой. Мне показалось, что он с трудом сдерживал улыбку.
— Сечёшь. А как ты меркуешь, Дым, КОГДА на поле боя не остаётся трупов нападавших?
— Ты, Данила Петрович, как на лекции меня пытаешь...
— Лекция не допрос — можно и ответить.
— Что тебе ответить? Допрос не лекция — можно и потерпеть? Ладно. Я попробую. Думаю, так. Трупов нападавших воинов не остаётся, когда... они напали так внезапно и искусно, что не потеряли ни одного человека. Когда их потери были незначительны и позволили забрать с собой трупы своих. И когда... трупы никто не уносил, но мы их не видим.
— Это как? — насторожился Упырь. — Духи бесплотные, что ли? Давай, Дымыч, без чертовщины! И без ней туману тут — до непроглазности.
— При чём здесь духи? Просто одеты в точности так же, как и оборонявшиеся.
— Я вообще-то думаю, что потерь не было вовсе. Вернее думал. А твоя мысль, что трупы напавших всё же есть, но одеты точно так же, как и защитники, мне понравилась. Ну-ка, припомни, сколько вы тогда на захваченном терминале врагов обнаружили да перестреляли?
— Та-а-ак... Дай бог памяти. Значит, трупов было десять. Из них только трое были облачены в боевой комплект — шлем, блок-ранец и излучатель. Потом в арсенале объекта мы обнаружили ещё семь излучателей, каждый в своём гнезде. Видать, персонал просто не успел по тревоге разобрать своё оружие. Во-о-от. Дальше... ещё один труп попросту исчез. Или же он исчез за мгновение до того, как стать трупом? Амрина называла его Офх Путс. Наверняка, он был координатором, потому как имел носимый терминал «Спираль», который его и спас. С ним — одиннадцать. Амрина — двенадцатая. Но обладатели «Спирали», насколько я понимаю, могут свободно передвигаться по их грёбаной Сети. Как пауки по паутине. Поэтому они не идут в зачёт. Я бы считал штатной обслугой только тех, на кого в арсенале имеется табельное оружие. А стало быть... десять человек. Вот он — боевой расчёт терминала. Десятичное исчисление, похоже, и у локосиан тоже в обиходе. Прямо как у нас.
— Десять. А Хасанбек, помнится, упомянул о тринадцати убитых, обнаруженных на терминале. И один, обезумевший, выскочил прямо на монгольские стрелы. Выходит: десять плюс четыре. Вполне разумные боевые потери...
— Вот и выходит. Четыре трупа... не предусмотренные штатным расписанием. Значит, всё же нападение? Свои на своих?
— Значит, выходит. Свои на своих. — Усмехнулся Упырь и тут же резко тряхнул головой. — А вот ма-аленький такой довесочек. Второй фактик — силовое поле. Скажи-ка мне, Дымыч, как на духу... а на хрена им было поле-то отключать? Ведь тогда бы точно ни одна гнида не сбежала при ихних разборках... Молчишь? То-то. Ох, чую я — как бы не для нас специально... этот спектакль ставился. Ладно, время покажет да всё по местам расставит.
Он замолчал, ожидая от меня продолжения недоумённых расспросов. Но — я уже включился в его схемы! — продолжения не было.
— Факт третий — карта?
— Точно. Карта, — согласился Данила. — Способный ты, Дым. на лету всё схватываешь. А может быть, просто горбатого для меня лепил? С тебя станется. Так что с этой картой не так, расскажи свою версию.
— Я попробую. Только ведь с картою-то ещё забавнее получается. Действительно, спектакль. Чем больше думаешь, тем меньше верится в нападение земного отряда. Ну, не дурачин, же нас они бы надумали... если бы и в самом деле терминал захватили. И не на стороне локосиан воевали бы. Иначе — совершенно нет объяснения, почему, сделав дело, они не пожелали с сопланетниками встретиться, а назад ретировались? Главный довод — опять злополучная карта! Ну, скажи. Данила, какой воин по доброй воле от такого лакомого куска, как вражеская карта, откажется? И не просто план расположения противника, а местности, целой чужой планеты... Только тот воин, для которого эта местность никакого секрета не представляет. Для любого другого — такая карта побольше, чем победа в тяжелой битве, стоит. И вот, от неё отказываются... А не заметить её также не могли — на самом видном месте лежала. Ох, не хочется думать, что нам её элементарно подложили, не хочется! Если для того, чтобы карту всучить в наши руки, эти долбанные пацифисты не пожалели четырнадцать жизней своих соотечественников... Большой театральный сезон за этим спектаклем стоит. И думаю, одни драмы да трагедии в репертуаре, ни единой комедии.
— Да-а-а... — неопределённо протянул Упырь, потом пояснил. — Не хочется рвать даже самую тоненькую ниточку надежды. Если карта местности — это просто ещё одна краплёная карта... какой каламбур получился... а эти кукловоды и не такое могут отмочить... то по сравнению с «космическими гладиаторскими боями» это — тьфу! и растереть! — так, просто, ещё один штришок в общую карикатуру. Эх, доберёмся мы, Дымыч, до этих Кукрыниксов, да все карандаши им переломаем... с пальцами заодно! — В этом месте он не выдержал, прервался на пару минут, творя очистительные матерные заклинания. Потом продолжил, как ни в чём ни бывало: — Вот если таким макаром рассуждать, то в этой самой карте для нас сейчас самая большая опасность и таится. Вот тогда — что-то в ней НЕ ТАК и НЕ ТО. Если такой ценой она должна была к нам попасть, то, как ружьё на стене, — непременно выстрелит. И не обязательно в конце спектакля. Какая-то дезинформация в неё внесена. Но... назови это как хочешь по научному — интуицией, шестым чувством... а я попросту жопой чувствую, Дым, тут другое. И шепчет эта подруга моя, обеими половинками шепчет. Словно слабенький голос надежды из неё исходит... оппозиция это, Дымыч, оппозиция. Именно. Даже если и не целая организация, а несколько человек, и то...
— Ну, хорошо. Допустим, не монолитны враги. Есть среди них... оппозиционные силы. Банальная истина гласит: враг моего врага — мой друг. Но что делать с этим знанием? Как выявить эту внутреннюю доброкачественную опухоль, эту пятую локосианскую колонну, если мы даже до врагов дотянуться не можем? Как с ними связаться, а в идеале — договориться о сотрудничестве?
Я говорил, убеждая не столько Упыря, сколько своего внутреннего двойника Антила — существо язвительное, принимающее в штыки не только сказанное мной, но и зачастую сам факт моего существования. Не иначе, краеугольным камнем его мировоззрения является утверждение, что главный признак высокого интеллекта — способность сомневаться. Во всём и во вся.
— Связаться как? У тебя же есть один контакт... причём в самых высших эшелонах власти. Забыл, что ли? — Судя по затягивающим внутрь воронкам, померещившимся мне вместо его глаз, Данила нисколько не шутил.
— Забыл ли я мою Амрину?! — вспыхнул мой взгляд. — Не агент она мне! Да и не знаю, насколько теперь МОЯ.
Левый глаз предательски задёргался. Пришлось прикрыть веки.
Хасанбек устало опустился на овечью кошму, заботливо расстеленную телохранителями. Потом лёг на спину. Его взор устремился ввысь. Туда, где в узкой полоске между ветвей деревьев, как по причудливой и недоступной голубой речке, плыли облака. Чем-то они напоминали лебедей, чем-то барашков. А ветки махали и махали им вслед...
Он только сейчас вспомнил, что не сказал Аль Эксею о потерях., которые всё-таки случились среди его гвардейцев. Именно там и тогда — уже после обследования логова демонов. Когда они шли спешным маршем назад, Мунтэй, тысячник второй тысячи, доложил: пропали пятеро гвардейцев из его подразделения. Пропали, как под землю канули! Причём, последний раз их видели внутри логова, в одном из боковых коридоров. Тел их не обнаружили. И самовольно покинуть орду они бы также не посмели. Да и куда бежать, даже сели бы...
«Почему не сказал? Забыл просто, за всей этой суматохой и расспросами, где да как именно обнаружили карту?! Да и не стоит забивать голову Аль Эксея такими мелочами. Сам разберётся темник со своими воинами. Сам».
И всё же, нет-нет, да и наплывали на Хасанбека нехорошие предчувствия. Не пропадают просто так и бесследно лучшие воины орды. Эх, карта, карта! Всё-таки не даром она досталась...
Давным-давно говорила мать Хасану: «Не радуйся шумно... не радуйся долго... носи в себе, пусть она поселится в тебе, эта радость, и светится изнутри. Но не привлекай внимание Вечного Синего Неба... Иначе оно тут же обменяет твою радость на горе!»
Запомнил на всю жизнь Хасанбек эти слова матери. Верил с тех пор, что в любой радости, как в колыбели, до поры до времени спит убаюканный младенец — горе-напасть. И не стоит до срока будить его излишним шумом. Вот и сейчас...
Карта, карта! Этот кусок неведомой ткани, испещрённый затейливыми знаками, указывающими расположение чужих земель. Темник видел, как шумно ликовал Юджин-бек, ещё один пятнистый воин, которого Аль Эксей снарядил вместе с Чёрным туменом. Хотел было Хасанбек тогда возразить, но шевельнулся внутри него белый зверь и всё понял темник без слов: не шпиона с ним посылал его анда, а настоящего друга и большого воина — в помощь Хасанбеку и общему делу. Уж больно радовался Юджин-бек находке. Не нужно бы столь шумно...
«Не привлекай без нужды внимание Вечного Синего Неба, иначе оно...»
Небо, впитанное глазами Хасанбека, уже давно проникло внутрь. Оно смотрело на него отовсюду. Караулило каждое его слово, каждое движение, наблюдая их зарождение. Небо провожало взглядом каждый шаг человека по земле. И мнился темнику этот взгляд — неощутимые, но неотступные глаза сквозь щёлочку между тяжелыми, прикрытыми на время веками...
Недобрый прищур небес.
Глава восьмая
Хотя намёк, что с той стороны планеты имеется ещё суша, присутствовал: на северо-западе полушария была обозначена оконечность большого мыса, выплескивавшегося из-за условной географической границы. Там, скорее всего, обретался другой материк, «остров» размерами не меньше нашего, и, может быть, даже не один.
...Когда Хасанбек покинул помещение штаба, отправившись в расположение возвратившегося с задания Монгольского корпуса, мы с Данилой остались наедине с целым ворохом вопросов. И все они брали начало из одного: «Кто и каким образом перебил всех защитников терминала?».
Впрочем, я совершенно забыл о своём внутреннем двойнике Антиле. И он тут же отплатил за это, буквально забросав меня дополнительными вопросами.
«Ну, грамотей! Вижу, ты решил, что одна голова — лучше? И что она — твоя?! Тогда ответь...» — далее последовал целый список, из которого вполне можно было составить билеты для экзамена по Новейшей военной истории. Или для зачёта по Теории захвата терминалов.
Вопросы, как взвесь, оседали на мои извилины. А это недоразумение господне — Антил — не давал им упокоиться. Всё взбалтывал и взбалтывал. Я уже не соображал, кто из нас и что именно говорил. Внутри меня, как в невыключенном магнитофоне, двигалась лента и звучал, звучал мысленный моно-диалог...
«Как бы там ни было — нападение можно было совершить только изнутри. Значит, кто-то из наших, землян, преуспел в войне с локосианами больше, чем мы. НАШИХ?! А кто тебе сказал, что наших?.. Да никто не говорил, просто предположение. Ну, допустим. Кто-то из землян сумел захватить один из отдалённых терминалов... На том берегу. С другой стороны шарика. Почему бы и нет?! Потом перебросился на соседний терминал (уже на нашем берегу) и, возникнув внутри, перебил охрану... Нет, чушь собачья! Вряд ли. И опять-таки... А что мы знаем о возможных отрядах землян, находящихся за морем-океаном? Конечно, если допустить, что ОНИ всё-таки есть. Так вот, они вполне могут представлять собой армии более мощные. Даже... из более поздних времён?.. А может, ситуация на ТОЙ стороне Экса сложилась для землян более благоприятно? Хотя всё-таки маловероятно. Такое могли проделать только свои, локосиане. И вот тут опять куча вопросов. Если свои напали на своих... что это?! Значит, как минимум, между ними нет единства. Может быть, это разборки каких-либо кланов? Причем, пока совершенно неважно каких именно — криминальных или политических. А может, религиозных или же кастовых? Хотя, если честно, произошедшее больше напоминает действия враждебной оппозиции. Теракт? Начало вооружённого восстания? Либо... (тут во мне поднял голову профессионал) Да-да, именно. Спецоперация! Но... тут же новые вопросы. Какие задачи ставились перед нападавшими? Какие цели преследовал организатор? Кто стоит за подобными намерениями? Да и откуда взялись в изнеженной, закосневшей и упокоенной цивилизации такие умелые исполнители-палачи?»
Вопросы-вопросы...
«А была ли вообще оборона терминала? Может, мы столкнулись с редким явлением — случаем массового самоубийства?»
Я и Антил. Чем не интеллектуальная дуэль? Каждый валил всё на больную голову оппонента, считая собственную полностью здоровой. Мы обсуждали. Мы спорили, доказывая каждый свою правоту, пока не выдохлись. Одновременно с этим я пытался найти истину во «внешнем» диалоге с Данилой Петровичем. И пока — тоже безрезультатно.
Упырь, судя по его отрывочным репликам, всё больше склонялся к версии о нежданной помощи, подоспевшей от неизвестных покуда НАШИХ с ТОЙ стороны. Из-за моря-океана.
Я же... взял тайм-аут у самого себя, не в силах противостоять дотошному и язвительному Антилу. Я заблудился в трёх соснах. Хотя безответных вопросов и получилось числом поболе, но ситуация была очень похожей. И «ау-у!» внутрь себя я не кричал только из-за нежелания выслушивать гадости, которые наверняка обо мне (туповатом!) думает альтер эго.
Как оказалось, я не смог даже просчитать до конца мысли своего сотоварища. Упырь склонил голову набок, покачал ею и неожиданно сказал:
— Да ладно тебе. Я вижу — ты меня уже окончательно в утописты записал, а?
— Чего это вы, Данила Петрович, изъясняться изволите... как бы вам попонятнее сказануть... хреном на улицу? — опешил я.
— А того... изволю. Думаешь, я в облаках витаю? Неоткуда... НЕ-ОТ-КУ-ДА нам от своих помощи ждать. Может, и бродят там, на другом берегу океана, такие же бедолаги, как мы сами. Да только не верю я в такие блестящие рейды по тылам врага, это раз. А два — посерьёзней, чем моё неверие, факты известны. Я, Дымыч, не из частей особого назначения, как ты, но в рейдах к чёрту на рога тоже не раз участвовал... И но одна отметина от этих рогов на моей шкуре имеется. Повидал. Память об этом пока ещё болит, отзывается.
— Факты... Что за факты-то?
— Да ты их и сам знаешь, а вот как объясняешь себе — ума не приложу. Так вот, факты... Лови первый — трупы.
— Ты куда клонишь? Ну-ка, подожди... Трупы локосиан. Там и сям по всему терминалу. Значит, если бы свои своих постреляли, потому, что так обстоятельства сложились... похоронить-то их они просто обязаны были. Соотечественники всё-таки. Ах, да... не до этого было, если последний защитник ещё пытался спастись бегством, а уже монголы подоспели. Времени было в обрез. Вот если бы защитники атаку отбили, то на досуге непременно занялись погребением. В том числе и тел врагов... Стоп! — до меня вдруг дошло, на что он намекает. — На месте нападения нет трупов нападавших!
Упырь утвердительно кивнул головой. Мне показалось, что он с трудом сдерживал улыбку.
— Сечёшь. А как ты меркуешь, Дым, КОГДА на поле боя не остаётся трупов нападавших?
— Ты, Данила Петрович, как на лекции меня пытаешь...
— Лекция не допрос — можно и ответить.
— Что тебе ответить? Допрос не лекция — можно и потерпеть? Ладно. Я попробую. Думаю, так. Трупов нападавших воинов не остаётся, когда... они напали так внезапно и искусно, что не потеряли ни одного человека. Когда их потери были незначительны и позволили забрать с собой трупы своих. И когда... трупы никто не уносил, но мы их не видим.
— Это как? — насторожился Упырь. — Духи бесплотные, что ли? Давай, Дымыч, без чертовщины! И без ней туману тут — до непроглазности.
— При чём здесь духи? Просто одеты в точности так же, как и оборонявшиеся.
— Я вообще-то думаю, что потерь не было вовсе. Вернее думал. А твоя мысль, что трупы напавших всё же есть, но одеты точно так же, как и защитники, мне понравилась. Ну-ка, припомни, сколько вы тогда на захваченном терминале врагов обнаружили да перестреляли?
— Та-а-ак... Дай бог памяти. Значит, трупов было десять. Из них только трое были облачены в боевой комплект — шлем, блок-ранец и излучатель. Потом в арсенале объекта мы обнаружили ещё семь излучателей, каждый в своём гнезде. Видать, персонал просто не успел по тревоге разобрать своё оружие. Во-о-от. Дальше... ещё один труп попросту исчез. Или же он исчез за мгновение до того, как стать трупом? Амрина называла его Офх Путс. Наверняка, он был координатором, потому как имел носимый терминал «Спираль», который его и спас. С ним — одиннадцать. Амрина — двенадцатая. Но обладатели «Спирали», насколько я понимаю, могут свободно передвигаться по их грёбаной Сети. Как пауки по паутине. Поэтому они не идут в зачёт. Я бы считал штатной обслугой только тех, на кого в арсенале имеется табельное оружие. А стало быть... десять человек. Вот он — боевой расчёт терминала. Десятичное исчисление, похоже, и у локосиан тоже в обиходе. Прямо как у нас.
— Десять. А Хасанбек, помнится, упомянул о тринадцати убитых, обнаруженных на терминале. И один, обезумевший, выскочил прямо на монгольские стрелы. Выходит: десять плюс четыре. Вполне разумные боевые потери...
— Вот и выходит. Четыре трупа... не предусмотренные штатным расписанием. Значит, всё же нападение? Свои на своих?
— Значит, выходит. Свои на своих. — Усмехнулся Упырь и тут же резко тряхнул головой. — А вот ма-аленький такой довесочек. Второй фактик — силовое поле. Скажи-ка мне, Дымыч, как на духу... а на хрена им было поле-то отключать? Ведь тогда бы точно ни одна гнида не сбежала при ихних разборках... Молчишь? То-то. Ох, чую я — как бы не для нас специально... этот спектакль ставился. Ладно, время покажет да всё по местам расставит.
Он замолчал, ожидая от меня продолжения недоумённых расспросов. Но — я уже включился в его схемы! — продолжения не было.
— Факт третий — карта?
— Точно. Карта, — согласился Данила. — Способный ты, Дым. на лету всё схватываешь. А может быть, просто горбатого для меня лепил? С тебя станется. Так что с этой картой не так, расскажи свою версию.
— Я попробую. Только ведь с картою-то ещё забавнее получается. Действительно, спектакль. Чем больше думаешь, тем меньше верится в нападение земного отряда. Ну, не дурачин, же нас они бы надумали... если бы и в самом деле терминал захватили. И не на стороне локосиан воевали бы. Иначе — совершенно нет объяснения, почему, сделав дело, они не пожелали с сопланетниками встретиться, а назад ретировались? Главный довод — опять злополучная карта! Ну, скажи. Данила, какой воин по доброй воле от такого лакомого куска, как вражеская карта, откажется? И не просто план расположения противника, а местности, целой чужой планеты... Только тот воин, для которого эта местность никакого секрета не представляет. Для любого другого — такая карта побольше, чем победа в тяжелой битве, стоит. И вот, от неё отказываются... А не заметить её также не могли — на самом видном месте лежала. Ох, не хочется думать, что нам её элементарно подложили, не хочется! Если для того, чтобы карту всучить в наши руки, эти долбанные пацифисты не пожалели четырнадцать жизней своих соотечественников... Большой театральный сезон за этим спектаклем стоит. И думаю, одни драмы да трагедии в репертуаре, ни единой комедии.
— Да-а-а... — неопределённо протянул Упырь, потом пояснил. — Не хочется рвать даже самую тоненькую ниточку надежды. Если карта местности — это просто ещё одна краплёная карта... какой каламбур получился... а эти кукловоды и не такое могут отмочить... то по сравнению с «космическими гладиаторскими боями» это — тьфу! и растереть! — так, просто, ещё один штришок в общую карикатуру. Эх, доберёмся мы, Дымыч, до этих Кукрыниксов, да все карандаши им переломаем... с пальцами заодно! — В этом месте он не выдержал, прервался на пару минут, творя очистительные матерные заклинания. Потом продолжил, как ни в чём ни бывало: — Вот если таким макаром рассуждать, то в этой самой карте для нас сейчас самая большая опасность и таится. Вот тогда — что-то в ней НЕ ТАК и НЕ ТО. Если такой ценой она должна была к нам попасть, то, как ружьё на стене, — непременно выстрелит. И не обязательно в конце спектакля. Какая-то дезинформация в неё внесена. Но... назови это как хочешь по научному — интуицией, шестым чувством... а я попросту жопой чувствую, Дым, тут другое. И шепчет эта подруга моя, обеими половинками шепчет. Словно слабенький голос надежды из неё исходит... оппозиция это, Дымыч, оппозиция. Именно. Даже если и не целая организация, а несколько человек, и то...
— Ну, хорошо. Допустим, не монолитны враги. Есть среди них... оппозиционные силы. Банальная истина гласит: враг моего врага — мой друг. Но что делать с этим знанием? Как выявить эту внутреннюю доброкачественную опухоль, эту пятую локосианскую колонну, если мы даже до врагов дотянуться не можем? Как с ними связаться, а в идеале — договориться о сотрудничестве?
Я говорил, убеждая не столько Упыря, сколько своего внутреннего двойника Антила — существо язвительное, принимающее в штыки не только сказанное мной, но и зачастую сам факт моего существования. Не иначе, краеугольным камнем его мировоззрения является утверждение, что главный признак высокого интеллекта — способность сомневаться. Во всём и во вся.
— Связаться как? У тебя же есть один контакт... причём в самых высших эшелонах власти. Забыл, что ли? — Судя по затягивающим внутрь воронкам, померещившимся мне вместо его глаз, Данила нисколько не шутил.
— Забыл ли я мою Амрину?! — вспыхнул мой взгляд. — Не агент она мне! Да и не знаю, насколько теперь МОЯ.
Левый глаз предательски задёргался. Пришлось прикрыть веки.
* * *
Хасанбек устало опустился на овечью кошму, заботливо расстеленную телохранителями. Потом лёг на спину. Его взор устремился ввысь. Туда, где в узкой полоске между ветвей деревьев, как по причудливой и недоступной голубой речке, плыли облака. Чем-то они напоминали лебедей, чем-то барашков. А ветки махали и махали им вслед...
Он только сейчас вспомнил, что не сказал Аль Эксею о потерях., которые всё-таки случились среди его гвардейцев. Именно там и тогда — уже после обследования логова демонов. Когда они шли спешным маршем назад, Мунтэй, тысячник второй тысячи, доложил: пропали пятеро гвардейцев из его подразделения. Пропали, как под землю канули! Причём, последний раз их видели внутри логова, в одном из боковых коридоров. Тел их не обнаружили. И самовольно покинуть орду они бы также не посмели. Да и куда бежать, даже сели бы...
«Почему не сказал? Забыл просто, за всей этой суматохой и расспросами, где да как именно обнаружили карту?! Да и не стоит забивать голову Аль Эксея такими мелочами. Сам разберётся темник со своими воинами. Сам».
И всё же, нет-нет, да и наплывали на Хасанбека нехорошие предчувствия. Не пропадают просто так и бесследно лучшие воины орды. Эх, карта, карта! Всё-таки не даром она досталась...
Давным-давно говорила мать Хасану: «Не радуйся шумно... не радуйся долго... носи в себе, пусть она поселится в тебе, эта радость, и светится изнутри. Но не привлекай внимание Вечного Синего Неба... Иначе оно тут же обменяет твою радость на горе!»
Запомнил на всю жизнь Хасанбек эти слова матери. Верил с тех пор, что в любой радости, как в колыбели, до поры до времени спит убаюканный младенец — горе-напасть. И не стоит до срока будить его излишним шумом. Вот и сейчас...
Карта, карта! Этот кусок неведомой ткани, испещрённый затейливыми знаками, указывающими расположение чужих земель. Темник видел, как шумно ликовал Юджин-бек, ещё один пятнистый воин, которого Аль Эксей снарядил вместе с Чёрным туменом. Хотел было Хасанбек тогда возразить, но шевельнулся внутри него белый зверь и всё понял темник без слов: не шпиона с ним посылал его анда, а настоящего друга и большого воина — в помощь Хасанбеку и общему делу. Уж больно радовался Юджин-бек находке. Не нужно бы столь шумно...
«Не привлекай без нужды внимание Вечного Синего Неба, иначе оно...»
Небо, впитанное глазами Хасанбека, уже давно проникло внутрь. Оно смотрело на него отовсюду. Караулило каждое его слово, каждое движение, наблюдая их зарождение. Небо провожало взглядом каждый шаг человека по земле. И мнился темнику этот взгляд — неощутимые, но неотступные глаза сквозь щёлочку между тяжелыми, прикрытыми на время веками...
Недобрый прищур небес.
Глава восьмая
САЛАТ ИЗ ЛЖИ
Скорее всего, её выкладывали из диковинных древних кирпичей; камнями это не было. Огромная. Неохватная взором даже в диаметре, что уж говорить о высоте! По её внешней стене вилась серпантином полого закрученная лестница. Что находилось там, в толще, за массивной кирпичной кладкой — оставалось придумывать. И произвольно расположенные проёмы, не бывшие ни окнами, ни бойницами, только поощряли полёт фантазии. Но даже мысль не долетала до самого верха.
Я часто видел эту башню в детстве.
Убегал в потайную дверь сна. И с каждым новым сном подходил к ней всё ближе и ближе. Она возвышалась над неведомым городом настолько, что стены и здания его казались незначительными, почти ничтожными. Эта невероятная разница масштабов уплощала город, делала похожим на пустошь.
Башня каждый раз представлялась мне разной, но я необъяснимо догадывался: ОНА. Башня до небес. Я подолгу стоял, запрокидывал голову и любовался громадиной, уходившей ввысь и терявшейся в облаках.
Ощущения муравья у подножия гигантской корабельной сосны. Мне до одури хотелось карабкаться по стволу вверх и только вверх — туда, где ветви кроны раздвигают небо и качают-баюкают притихшую луну. Тянуло, словно луна была мощным магнитом. И всё же что-то удерживало...
С годами я стал видеть её реже и не так отчётливо. Кирпичная кладка расплывалась в смазанный коричневый фон, лестницы — в неровные опоясывающие линии. Впрочем, это уже было неважно — я и без того знал, что башня существует. И стал жить с этим дерзким знанием.
Пускай я всё хуже видел саму башню, но зато, как мне казалось, стал слышать голоса строителей, долетавшие оттуда — из поднебесья. С каждым разом они становились всё громче, словно зодчие ссорились и спорили до хрипоты. И мнилось, от их ругани — на стене башни в самых разных местах появлялись трещины, ползли в разные стороны, словно живые. И небо всё больше хмурилось, пряча солнце. И всё явственней смеркалось, вечерело, несмотря на нереальность снов.
Каково же было моё удивление, когда в девятнадцать лет от роду в мои руки попала Библия. На её страницах, среди прочего, нашлось место и для моей башни — там её величали Вавилонской! И ещё там всё было растолковано. В том числе — что ожидает тех, кому до срока тесно на земле. А уж тем более тех, кто без пропуска ломится в небесные врата.
Уже став взрослым циником — других в спецназе вряд ли сыщешь — я неожиданно начал восхищаться не запредельным стремлением ввысь, и не вызовом, брошенным строителями.
«Вот-вот... безбашенными строителями, мечтавшими обрести свою башню», — непременно схохмил бы Антил, но его тогда попросту не существовало в природе. Я ещё был цельным внутри и не спорил сам с собой.
Восхищался же я совершенно иным. Контрмерами, предпринятыми противоположной стороной. Ведь, по сути — это было одной из первых специальных операций. Классика моего «жанра»! Случай, не попавший в учебный конспект только по Рассеянности моих наставников.
Чем не спецоперация?! Одним неочевидным, неброски действием второго плана поставить крест на чьих-то потугах победить.
Задумка была простой, как всё гениальное. Это место в Писании (Бытие, 6 — 9) я помнил дословно. Оно даже звучало внутри меня со специфическим церковным причитанием.
«И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать... Сойдём же, и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого... И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город... Посему дано ему имя: Вавилон; ибо там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их Господь по всей земле».
Имя ему — Вавилон.
Когда мне исполнилось девятнадцать, я наконец-то узнал название снившегося мне города, казавшегося пустырём в сравнении с башней.
Знать бы тогда, что сам в одночасье окажусь в открытом безграничном пространстве, на незримой кирпичной кладке. Между Землёй и краешком Чужого Неба. В компании таких же строителей. С одной лишь разницей: с той стороны нам противостоят не боги, а в лучшем случае — их недобросовестные посредники. Да и мы не рвались к запретному небу, а всего лишь пытались дотянуться до инопланетных нелюдей, возомнивших себя богами.
...У каждого — своя правда.
А если разобраться — ещё и не одна. Много-много правд. Для себя. Для близких. Для дальних. Для далёких и недалёких. Служебная и личная. Щадящая и безжалостная. Убивающая и реабилитирующая. Её редко употребляют в чистом виде всё больше смешивают в коктейли, или крошат на кусочки в общем блюде. Но, сведённые воедино, эти правды зачастую образуют салат из лжи — отраву с непредсказуемым вкусом и последствиями.
Амрина всё чаще в последнее время представляла себя сидящей перед огромным блюдом с этим салатом.
Кушать подано!
Вот только аппетит капризничал. Никак не приходил — ни до, ни во время еды.
«Брезгуешь? — Она всё чаще задавала себе этот вопрос. — А разве это не ты участвовала в приготовлении этого блюда, девочка?»
Не-ет, брезгливости не было. Была оторопь. От того, что уже нельзя как в детстве закрыть глаза и вроде бы спрятаться в невидимый домик. Нельзя встать и уйти. Нельзя все переиграть. Салат получился знатный — каких только ингредиентов в него не было намешано!
Амрина сидела и, подобно сытому человеку, который ради приличия силится что-то отыскать в предложенном ему блюде и копается в нём вилкой, — пыталась разобраться во всём этом напластовании ущербных, выгодных только ей, полуправд и откровенного вранья. Ох, как бы она не хотела, чтобы её избранник хоть когда-нибудь узнал, СКОЛЬКО и ЧЕГО намешано внутри той, которую он полюбил!
Она вертела, как меню, «список лжи от Амрины».
Его возглавляла специальная, предназначенная для земных ушей, ложь, созданная Инч Шуфс Инч Вторым. Здесь она, его дочка, выступала щедрым сеятелем этой лжи, начиная с участия в процессе вербовки земных воинов-одиночек и заканчивая одурманиванием правдоподобными лозунгами правителей и военачальников, ведущих за собою тысячи и тысячи воинов.
Выступала сеятелем истины... пока не созналась землянам, что сеяла мифические зубы дракона, из которых вырастали целые поля воинов. Но, даже сознавшись, в порыве чувств, она не сказала главного: что именно эту ложь, ставшую тут же полуцравдой, ей было РАЗРЕШЕНО сказать в особом критическом случае. Не сказала, что это также входило в задание. Хотя... Амрина подозревала, что и здесь были недомолвки, что, выполняя указания отца, она тоже являлась всё той же игрушкой, не знавшей полной правды.
Далее шла ложь перед своей собственной расой. Выплеснувшаяся из секретных научных лабораторий весть — не предусмотренная никакими регламентами утечка информации — о существовании Чёрных Звёзд. Весть, сама обугливающая всё живое не хуже лесного пожара. А существуют ли они, эти Пожиратели Пространств?! А если даже и существуют, то в таком ли виде? И не использован ли этот слух во исполнение чьих-то, неведомых пока, далеко идущих планов? Ложь. В изначальном утаивании сенсационного открытия. Но ещё большая ложь — в доведении слухов об открытии до размеров паники.
Как дополнение к блюду — ложь перед отцом. Перед тем кто сотворил ее. Кто создал запретные знания и доверил их своему творению. Ложь в виде невысказанной правды о том что у неё появилось Собственное Мнение.
И в завершение — главная боль. Ложь перед Аленьким... За этот недолгий период она не смогла полностью довериться ему... Или не успела? Не успела рассказать главное. Поистине главную правду, а не тот правдоподобный фрагмент, который ей было вменено РАССКАЗАТЬ при любых раскладах!
Или всё-таки — не смогла?
Молчание её оказалось ещё большей ложью.
Так уж вышло, что она не раз и не два обманула мужчину, которого полюбила. В том числе — когда спровоцировала нападение насильника. Только ли для «проверки чувств»?!
Ложь. Ложь. Ложь. Вокруг. Во всём. И только, как просвет между неподвижных туч...
...как ожившие зрачки в бельмах слепого...
ЕДИНСТВЕННАЯ ПРАВДА на сегодняшний момент, слетевшая не так давно с её уст. Правда, бережно хранимая в самых глубоких тайниках сознания: то, что она ЛЮБИТ. Любит своего Избранника. Алексея Алексеевича Дымова. Землянина.
Настоящая правда о настоящем чувстве.
Как же, как жить, запутавшись в этом ворохе, увязнув в этом болоте лжи? И КЕМ жить?
Эх, где ты, мой сильный и желанный?! Простишь ли? Позволишь ли уцепиться за эту единственную правду и — рывок за рывком! — выбраться из трясины?
У землян есть хорошая пословица. «Самая лучшая постель — это чистая совесть». Если так, то ей вряд ли суждено когда-нибудь выспаться по-настоящему. Разве отдохнёшь, если даже в снах параллельно бродят внутри неё две Амрины? Словно расслоилось её естество на две половинки. До чего же они непохожи! Одна Амрина, стенающая волчицей, разыскивающая своего утраченного любимого, изнывающая от Любви к чужаку. И другая — играющая по всем правилам «игры без правил», дозу за дозой принимающая инъекции Ненависти, готовящаяся ради Высшей Цели стать безжалостной стервой...
Днём они прячутся глубоко внутрь, но оттого не становится легче. Амрина уже осознала: с момента встречи с Избранником действительность для неё раскололась на... два мира. Она теперь двояко воспринимала любой факт своей жизни, словно поочерёдно смотрела на него глазами то одной, то другой половинки. И эти взгляды всё больше и больше разнились.
Они пока не воевали друг с другом, её половинки. Но уже смотрели отчуждённо, неприязненно. Что будет завтра, когда главные наполнители — Любовь и Ненависть — в обеих превысят критические величины? Ох, какие Критические Дни насинят! Сродни непроглядным, ЧЁРНЫМ ночам.
И оружие смерти, которое она неизбежно возьмёт в руки, станет не самым большим злом, исходящим от неё.
Я часто видел эту башню в детстве.
Убегал в потайную дверь сна. И с каждым новым сном подходил к ней всё ближе и ближе. Она возвышалась над неведомым городом настолько, что стены и здания его казались незначительными, почти ничтожными. Эта невероятная разница масштабов уплощала город, делала похожим на пустошь.
Башня каждый раз представлялась мне разной, но я необъяснимо догадывался: ОНА. Башня до небес. Я подолгу стоял, запрокидывал голову и любовался громадиной, уходившей ввысь и терявшейся в облаках.
Ощущения муравья у подножия гигантской корабельной сосны. Мне до одури хотелось карабкаться по стволу вверх и только вверх — туда, где ветви кроны раздвигают небо и качают-баюкают притихшую луну. Тянуло, словно луна была мощным магнитом. И всё же что-то удерживало...
С годами я стал видеть её реже и не так отчётливо. Кирпичная кладка расплывалась в смазанный коричневый фон, лестницы — в неровные опоясывающие линии. Впрочем, это уже было неважно — я и без того знал, что башня существует. И стал жить с этим дерзким знанием.
Пускай я всё хуже видел саму башню, но зато, как мне казалось, стал слышать голоса строителей, долетавшие оттуда — из поднебесья. С каждым разом они становились всё громче, словно зодчие ссорились и спорили до хрипоты. И мнилось, от их ругани — на стене башни в самых разных местах появлялись трещины, ползли в разные стороны, словно живые. И небо всё больше хмурилось, пряча солнце. И всё явственней смеркалось, вечерело, несмотря на нереальность снов.
Каково же было моё удивление, когда в девятнадцать лет от роду в мои руки попала Библия. На её страницах, среди прочего, нашлось место и для моей башни — там её величали Вавилонской! И ещё там всё было растолковано. В том числе — что ожидает тех, кому до срока тесно на земле. А уж тем более тех, кто без пропуска ломится в небесные врата.
Уже став взрослым циником — других в спецназе вряд ли сыщешь — я неожиданно начал восхищаться не запредельным стремлением ввысь, и не вызовом, брошенным строителями.
«Вот-вот... безбашенными строителями, мечтавшими обрести свою башню», — непременно схохмил бы Антил, но его тогда попросту не существовало в природе. Я ещё был цельным внутри и не спорил сам с собой.
Восхищался же я совершенно иным. Контрмерами, предпринятыми противоположной стороной. Ведь, по сути — это было одной из первых специальных операций. Классика моего «жанра»! Случай, не попавший в учебный конспект только по Рассеянности моих наставников.
Чем не спецоперация?! Одним неочевидным, неброски действием второго плана поставить крест на чьих-то потугах победить.
Задумка была простой, как всё гениальное. Это место в Писании (Бытие, 6 — 9) я помнил дословно. Оно даже звучало внутри меня со специфическим церковным причитанием.
«И сказал Господь: вот, один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали делать... Сойдём же, и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого... И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город... Посему дано ему имя: Вавилон; ибо там смешал Господь язык всей земли, и оттуда рассеял их Господь по всей земле».
Имя ему — Вавилон.
Когда мне исполнилось девятнадцать, я наконец-то узнал название снившегося мне города, казавшегося пустырём в сравнении с башней.
Знать бы тогда, что сам в одночасье окажусь в открытом безграничном пространстве, на незримой кирпичной кладке. Между Землёй и краешком Чужого Неба. В компании таких же строителей. С одной лишь разницей: с той стороны нам противостоят не боги, а в лучшем случае — их недобросовестные посредники. Да и мы не рвались к запретному небу, а всего лишь пытались дотянуться до инопланетных нелюдей, возомнивших себя богами.
...У каждого — своя правда.
А если разобраться — ещё и не одна. Много-много правд. Для себя. Для близких. Для дальних. Для далёких и недалёких. Служебная и личная. Щадящая и безжалостная. Убивающая и реабилитирующая. Её редко употребляют в чистом виде всё больше смешивают в коктейли, или крошат на кусочки в общем блюде. Но, сведённые воедино, эти правды зачастую образуют салат из лжи — отраву с непредсказуемым вкусом и последствиями.
Амрина всё чаще в последнее время представляла себя сидящей перед огромным блюдом с этим салатом.
Кушать подано!
Вот только аппетит капризничал. Никак не приходил — ни до, ни во время еды.
«Брезгуешь? — Она всё чаще задавала себе этот вопрос. — А разве это не ты участвовала в приготовлении этого блюда, девочка?»
Не-ет, брезгливости не было. Была оторопь. От того, что уже нельзя как в детстве закрыть глаза и вроде бы спрятаться в невидимый домик. Нельзя встать и уйти. Нельзя все переиграть. Салат получился знатный — каких только ингредиентов в него не было намешано!
Амрина сидела и, подобно сытому человеку, который ради приличия силится что-то отыскать в предложенном ему блюде и копается в нём вилкой, — пыталась разобраться во всём этом напластовании ущербных, выгодных только ей, полуправд и откровенного вранья. Ох, как бы она не хотела, чтобы её избранник хоть когда-нибудь узнал, СКОЛЬКО и ЧЕГО намешано внутри той, которую он полюбил!
Она вертела, как меню, «список лжи от Амрины».
Его возглавляла специальная, предназначенная для земных ушей, ложь, созданная Инч Шуфс Инч Вторым. Здесь она, его дочка, выступала щедрым сеятелем этой лжи, начиная с участия в процессе вербовки земных воинов-одиночек и заканчивая одурманиванием правдоподобными лозунгами правителей и военачальников, ведущих за собою тысячи и тысячи воинов.
Выступала сеятелем истины... пока не созналась землянам, что сеяла мифические зубы дракона, из которых вырастали целые поля воинов. Но, даже сознавшись, в порыве чувств, она не сказала главного: что именно эту ложь, ставшую тут же полуцравдой, ей было РАЗРЕШЕНО сказать в особом критическом случае. Не сказала, что это также входило в задание. Хотя... Амрина подозревала, что и здесь были недомолвки, что, выполняя указания отца, она тоже являлась всё той же игрушкой, не знавшей полной правды.
Далее шла ложь перед своей собственной расой. Выплеснувшаяся из секретных научных лабораторий весть — не предусмотренная никакими регламентами утечка информации — о существовании Чёрных Звёзд. Весть, сама обугливающая всё живое не хуже лесного пожара. А существуют ли они, эти Пожиратели Пространств?! А если даже и существуют, то в таком ли виде? И не использован ли этот слух во исполнение чьих-то, неведомых пока, далеко идущих планов? Ложь. В изначальном утаивании сенсационного открытия. Но ещё большая ложь — в доведении слухов об открытии до размеров паники.
Как дополнение к блюду — ложь перед отцом. Перед тем кто сотворил ее. Кто создал запретные знания и доверил их своему творению. Ложь в виде невысказанной правды о том что у неё появилось Собственное Мнение.
И в завершение — главная боль. Ложь перед Аленьким... За этот недолгий период она не смогла полностью довериться ему... Или не успела? Не успела рассказать главное. Поистине главную правду, а не тот правдоподобный фрагмент, который ей было вменено РАССКАЗАТЬ при любых раскладах!
Или всё-таки — не смогла?
Молчание её оказалось ещё большей ложью.
Так уж вышло, что она не раз и не два обманула мужчину, которого полюбила. В том числе — когда спровоцировала нападение насильника. Только ли для «проверки чувств»?!
Ложь. Ложь. Ложь. Вокруг. Во всём. И только, как просвет между неподвижных туч...
...как ожившие зрачки в бельмах слепого...
ЕДИНСТВЕННАЯ ПРАВДА на сегодняшний момент, слетевшая не так давно с её уст. Правда, бережно хранимая в самых глубоких тайниках сознания: то, что она ЛЮБИТ. Любит своего Избранника. Алексея Алексеевича Дымова. Землянина.
Настоящая правда о настоящем чувстве.
Как же, как жить, запутавшись в этом ворохе, увязнув в этом болоте лжи? И КЕМ жить?
Эх, где ты, мой сильный и желанный?! Простишь ли? Позволишь ли уцепиться за эту единственную правду и — рывок за рывком! — выбраться из трясины?
У землян есть хорошая пословица. «Самая лучшая постель — это чистая совесть». Если так, то ей вряд ли суждено когда-нибудь выспаться по-настоящему. Разве отдохнёшь, если даже в снах параллельно бродят внутри неё две Амрины? Словно расслоилось её естество на две половинки. До чего же они непохожи! Одна Амрина, стенающая волчицей, разыскивающая своего утраченного любимого, изнывающая от Любви к чужаку. И другая — играющая по всем правилам «игры без правил», дозу за дозой принимающая инъекции Ненависти, готовящаяся ради Высшей Цели стать безжалостной стервой...
Днём они прячутся глубоко внутрь, но оттого не становится легче. Амрина уже осознала: с момента встречи с Избранником действительность для неё раскололась на... два мира. Она теперь двояко воспринимала любой факт своей жизни, словно поочерёдно смотрела на него глазами то одной, то другой половинки. И эти взгляды всё больше и больше разнились.
Они пока не воевали друг с другом, её половинки. Но уже смотрели отчуждённо, неприязненно. Что будет завтра, когда главные наполнители — Любовь и Ненависть — в обеих превысят критические величины? Ох, какие Критические Дни насинят! Сродни непроглядным, ЧЁРНЫМ ночам.
И оружие смерти, которое она неизбежно возьмёт в руки, станет не самым большим злом, исходящим от неё.