Страница:
...снилось, что отец не простил ей бегства!
Что он поднял на ноги весь Локос. Организовал поисково-карательную экспедицию на Экс. Был он необъяснимо огромным в этом сне, её отец, ещё недавно нежный и сдержанный. Он заполнял собой всё. Был вездесущ, как бог. Он смотрел из каждой вещи, которую она брала в руки. Из каждого уголка, в котором она пыталась укрыться — на Амрину глядели ЕГО ГЛАЗА. С укором. С болью. С ненавистью.
Она теряла волю и силы сопротивляться этим глазам.
Ей снилось, что её безумный рейд окончился крахом всех надежд. Что она поймана и распята, как беглая рабыня. В пробитых гвоздями запястьях ломило до потери чувств. В лицо веяло нестерпимым жаром. Выкрученные в суставах руки, под тяжестью обвисшего тела, полыхали острой болью. И, уже не в силах накапливать в себе крик, переполнившись, она закричала. Надсаживаясь. Страшно. По-звериному...
Тут же на её рот легла жёсткая рука, больно придавливая губы к зубам. И это была совершенно иная боль!
Амрина замычала. Попыталась рукой отодрать чужую ладонь, но... ведь её руки были распяты. А глаза — закрыты. И нечем дышать. Прочь! Из этого сна. Из этого...
Веки поползли вверх. Полыхнуло светом, будто хлестнуло по глазам. Амрина заморгала, а когда...
Замерла.
На неё в упор глядели вездесущие, неотступные глаза. Только вот... смотрел НЕ ОТЕЦ.
Красивые женские глаза, переполненные, как слезами от несчастливой любви, — ненавистью. Правда, слегка разбавленной природным женским любопытством и заметной дозой сомнения. Длинные тёмные волосы незнакомки, схваченные на лбу плетёным ремешком, падали до самого лица Амрины. Неприятно щекотали. Пахли резко и враждебно. Из коричневой кожаной накидки воительницы вывалилась левая грудь и покачивалась, привлекая взгляд крупным спелым соском. Казалось даже — именно от него, чрезмерно «испачканного» коричневым пигментом, исходила угроза.
— Кавжэ ллунг?! Грэггис? — низкий, рычащий голос также не предвещал ничего приятного.
Амрина скосила глаза поочерёдно влево и вправо. Её руки действительно оказались распяты. Но не гвоздями, а цепкой хваткой. Ещё две женщины-воительницы буквально всем весом собственных тел, навалившись, удерживали прижатые к земле запястья полусонной пленницы.
— Схэддрис! — хлестнуло слух очередное непонятное слово.
Я мечтательно прикрыл глаза. Амрина... Девочка моя!
И в самом деле, пластина Избранника очень помогала улавливать биоэнергетические сигналы, предназначенные только для моего восприятия. Наверное, она являлась антенной и усилителем одновременно.
В голове всё никак не мог улечься текст поученного сообщения: «Высшая Семёрка приняла...»
«Спасибо, милая, спасибо!!
Ну вот. Дождался! Заработал мой канал поставки сведений из стана врага, как и намекал прозорливый Упырь. Сообщение особой важности. Только что мне с ним делать?!»
Особой ЛИ?!
Как ни поднимай на щит заслуги разведки в истории войн — не все донесения ОТТУДА, с той стороны фронта, были важными. А порою — не все являлись подлинными. Более того, зачастую они специально фальсифицировались противником, обезвредившим шпиона врага. Дезинформация передавалась, преследуя широкий диапазон целей: от введения в заблуждение до вовлечения в хитрую игру.
«Можно ли верить тебе, любимая? Чего больше в твоём сообщении? Что стоит за твоими словами?»
Не все сообщения разведки были важными. В большинстве своём они несли второстепенную информацию, годную только для подтверждения общих выводов. Кроме того — постоянно дублировались другими источниками.
Вот только другого источника у меня не было. И в помине.
«Плюнь и разотри, ЛёхЛёхыч! Делов-то! Ну, закрывают инопланетяшки свою фабрику по производству консервированной злости. Тоже мне, важное сообщение. К тому всё и шло — на чужой злобе не разбогатеешь. Что значит: беспощадно уничтожить?! Да, во-первых, пощады у них, долбодятлов, никто просить и не думает. Во-вторых, не с ихним счастьем так просто от нас отделаться. Не дождутся. От нас, землян... можно и обделаться».
«Да... Наверное ты прав, дружище. — Я символически плюнул себе под ноги. — Не дождутся, ур-р-роды!»
Растирать, правда, не стал.
Она устало откинулась на спинку кресла — вторые сутки приходится работать без перерыва. Машинально сняла с шеи фамильный медальон. Повертела в пальцах. Осторожно положила рядом с клавиатурой. И только потом ответила на противно жужжащий, словно ползающий под кожей, сигнал вызова на персональной волне.
— Я слушаю тебя, Йенг Траж. Чем обязана внеочередному контакту? Запамятовал о режиме высшей конфиденциальности?
— Моё почтение, о достойнейшая из...
— Покороче!
— Мы засекли её сигнал!
— Наконец-то! — выдала она повышением голоса свою радость. — Подробности.
— Двадцать семь минут назад. На расстоянии семьдесят восемь километров от ближайшего узлового терминала... Подключение к Системе кратковременное, считанные минуты, и если бы мы не отслеживали специально... Судя по затраченной энергии, сеанс был направлен на внутреннюю работу с базой данных терминала. Экстренно установлены координаты местонахождения разыскиваемой «Спирали». К счастью, неподалёку в дежурном режиме работало устройство сверхдальнего аэронаблюдения класса «Облако». Нами получены снимки объекта... Пересылаю. Конец связи.
— Подожди! — встрепенулась она.
Поздно! Йенг Траж отключился.
Пальцы нервно забарабанили по консоли пульта. Наткнулись на лежащий медальон. Подняли его и повернули лицевой стороной. Искусная старинная работа — литьё из арцола, самого дорогого металла в мире Локос — изящная девичья голова на фоне круга, испещрённого микроскопическими значками текста. Разметавшиеся локоны волос девушки напоминали радиально расходящиеся лучи неведомого светила с женским лицом. Вот только лицо было странным — вместо глаз в металле были два маленьких сквозных отверстия. В виде звёзд с девятью лучами...
Хозяйка медальона погасила довольную улыбку. И задумалась: стоит ли будить Главного?
По всему выходило — стоит.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава тринадцатая
Что он поднял на ноги весь Локос. Организовал поисково-карательную экспедицию на Экс. Был он необъяснимо огромным в этом сне, её отец, ещё недавно нежный и сдержанный. Он заполнял собой всё. Был вездесущ, как бог. Он смотрел из каждой вещи, которую она брала в руки. Из каждого уголка, в котором она пыталась укрыться — на Амрину глядели ЕГО ГЛАЗА. С укором. С болью. С ненавистью.
Она теряла волю и силы сопротивляться этим глазам.
Ей снилось, что её безумный рейд окончился крахом всех надежд. Что она поймана и распята, как беглая рабыня. В пробитых гвоздями запястьях ломило до потери чувств. В лицо веяло нестерпимым жаром. Выкрученные в суставах руки, под тяжестью обвисшего тела, полыхали острой болью. И, уже не в силах накапливать в себе крик, переполнившись, она закричала. Надсаживаясь. Страшно. По-звериному...
Тут же на её рот легла жёсткая рука, больно придавливая губы к зубам. И это была совершенно иная боль!
Амрина замычала. Попыталась рукой отодрать чужую ладонь, но... ведь её руки были распяты. А глаза — закрыты. И нечем дышать. Прочь! Из этого сна. Из этого...
Веки поползли вверх. Полыхнуло светом, будто хлестнуло по глазам. Амрина заморгала, а когда...
Замерла.
На неё в упор глядели вездесущие, неотступные глаза. Только вот... смотрел НЕ ОТЕЦ.
Красивые женские глаза, переполненные, как слезами от несчастливой любви, — ненавистью. Правда, слегка разбавленной природным женским любопытством и заметной дозой сомнения. Длинные тёмные волосы незнакомки, схваченные на лбу плетёным ремешком, падали до самого лица Амрины. Неприятно щекотали. Пахли резко и враждебно. Из коричневой кожаной накидки воительницы вывалилась левая грудь и покачивалась, привлекая взгляд крупным спелым соском. Казалось даже — именно от него, чрезмерно «испачканного» коричневым пигментом, исходила угроза.
— Кавжэ ллунг?! Грэггис? — низкий, рычащий голос также не предвещал ничего приятного.
Амрина скосила глаза поочерёдно влево и вправо. Её руки действительно оказались распяты. Но не гвоздями, а цепкой хваткой. Ещё две женщины-воительницы буквально всем весом собственных тел, навалившись, удерживали прижатые к земле запястья полусонной пленницы.
— Схэддрис! — хлестнуло слух очередное непонятное слово.
Я мечтательно прикрыл глаза. Амрина... Девочка моя!
И в самом деле, пластина Избранника очень помогала улавливать биоэнергетические сигналы, предназначенные только для моего восприятия. Наверное, она являлась антенной и усилителем одновременно.
В голове всё никак не мог улечься текст поученного сообщения: «Высшая Семёрка приняла...»
«Спасибо, милая, спасибо!!
Ну вот. Дождался! Заработал мой канал поставки сведений из стана врага, как и намекал прозорливый Упырь. Сообщение особой важности. Только что мне с ним делать?!»
Особой ЛИ?!
Как ни поднимай на щит заслуги разведки в истории войн — не все донесения ОТТУДА, с той стороны фронта, были важными. А порою — не все являлись подлинными. Более того, зачастую они специально фальсифицировались противником, обезвредившим шпиона врага. Дезинформация передавалась, преследуя широкий диапазон целей: от введения в заблуждение до вовлечения в хитрую игру.
«Можно ли верить тебе, любимая? Чего больше в твоём сообщении? Что стоит за твоими словами?»
Не все сообщения разведки были важными. В большинстве своём они несли второстепенную информацию, годную только для подтверждения общих выводов. Кроме того — постоянно дублировались другими источниками.
Вот только другого источника у меня не было. И в помине.
«Плюнь и разотри, ЛёхЛёхыч! Делов-то! Ну, закрывают инопланетяшки свою фабрику по производству консервированной злости. Тоже мне, важное сообщение. К тому всё и шло — на чужой злобе не разбогатеешь. Что значит: беспощадно уничтожить?! Да, во-первых, пощады у них, долбодятлов, никто просить и не думает. Во-вторых, не с ихним счастьем так просто от нас отделаться. Не дождутся. От нас, землян... можно и обделаться».
«Да... Наверное ты прав, дружище. — Я символически плюнул себе под ноги. — Не дождутся, ур-р-роды!»
Растирать, правда, не стал.
Она устало откинулась на спинку кресла — вторые сутки приходится работать без перерыва. Машинально сняла с шеи фамильный медальон. Повертела в пальцах. Осторожно положила рядом с клавиатурой. И только потом ответила на противно жужжащий, словно ползающий под кожей, сигнал вызова на персональной волне.
— Я слушаю тебя, Йенг Траж. Чем обязана внеочередному контакту? Запамятовал о режиме высшей конфиденциальности?
— Моё почтение, о достойнейшая из...
— Покороче!
— Мы засекли её сигнал!
— Наконец-то! — выдала она повышением голоса свою радость. — Подробности.
— Двадцать семь минут назад. На расстоянии семьдесят восемь километров от ближайшего узлового терминала... Подключение к Системе кратковременное, считанные минуты, и если бы мы не отслеживали специально... Судя по затраченной энергии, сеанс был направлен на внутреннюю работу с базой данных терминала. Экстренно установлены координаты местонахождения разыскиваемой «Спирали». К счастью, неподалёку в дежурном режиме работало устройство сверхдальнего аэронаблюдения класса «Облако». Нами получены снимки объекта... Пересылаю. Конец связи.
— Подожди! — встрепенулась она.
Поздно! Йенг Траж отключился.
Пальцы нервно забарабанили по консоли пульта. Наткнулись на лежащий медальон. Подняли его и повернули лицевой стороной. Искусная старинная работа — литьё из арцола, самого дорогого металла в мире Локос — изящная девичья голова на фоне круга, испещрённого микроскопическими значками текста. Разметавшиеся локоны волос девушки напоминали радиально расходящиеся лучи неведомого светила с женским лицом. Вот только лицо было странным — вместо глаз в металле были два маленьких сквозных отверстия. В виде звёзд с девятью лучами...
Хозяйка медальона погасила довольную улыбку. И задумалась: стоит ли будить Главного?
По всему выходило — стоит.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СВЯТОПОЛК ТРЕТИЙ
Память моя — оживший анатомический театр.
Здесь каждый день идёт одна и та же пьеса: «Вчера».
На его подмостках выступают незнакомые труппы, зачастую состоящие из живых трупов.
На самом деле, тела этих актёров давно сгнили в земле или же развеяны по ветру, будучи сожжёнными. Скелеты рассыпались на отдельные кости. А имена их... а слова их... а мысли, эмоции и чаянья их — витают невостребованно. Как неповторимые мозаичные фрагменты в гигантском калейдоскопе космических субстанций.
Мне повезло однажды видеть их живыми, окунуться в реку Времени и смотреть широко раскрытыми глазами, и впитывать, и запоминать.
Я смотрю теперь в глубь своей памяти. И яркие, полные неистовства и жестокости картины вспыхивают, увлекают меня в чужое прошлое. Языки пожарищ облизывают, как лакомые куски мяса, целые города. Пожирают их население, и люди умирают в страшных мучениях. Пожирают частоколы с нанизанными отрубленными головами врагов, и головы умирают вторично. Женщины прыгают с обречённых крепостных стен, чтобы не достаться завоевателям, шагают прямо в огонь...
Но, я вижу и других женщин, которые сумели пересилить вековую покорность, робость, страх — и взяли в руки оружие. Во имя чего — не знаю! — они поменяли в своём сердце полюса сильнейших чувств, питающих каждую клетку естества и создающих движение жизни на планете. Любовь и ненависть поменялись местами! И красота, поистине, стала страшной силой.
Я слышу имена этих воительниц. Каждое — как вспышка энергии, неотделимой от своей хозяйки. И я обращаюсь именно к вам...
Я снова и снова обращаюсь к вам, в надежде, что хоть какой-то мой мысленный посыл долетит до вас...
«О сёстры мои!..
Пенфесилия... Уфрита... Суарни... Хлуммия... Рун... Агрис... Нуола... Талиора... Шимма... Ардана... Эфтисса... Ипполита... Рэкфис...
Тринадцать неукротимых душ Воинов, облечённых волей Судьбы в женские тела. Чёртова дюжина, бросившая вызов обществу, закосневшему в своём патриархальном, мужском шовинизме. Я взываю к вам...
Грядут столь страшные времена, что сегодняшний день, со всеми его болями и страхами, будет вспоминаться, как светлое прошлое. Небо не упадёт на землю — всё будет намного хуже! Не будет ни земли, ни неба. И НЕЧЕМУ будет падать. И НЕ НА ЧТО...
Потому что воцарится НИКОГДА.
Поспешите же навстречу той, которая попытается спасти и вывести вас из этой проклятой местности. Я ЗНАЮ, что надлежит. И я лично иду сообщить вам об этом.
Запомните это имя. Клеонта...
Клеонта, что означает «посланница».
Я уже иду к вам. Сквозь бездну Времени и Пространства. Через земли, наводнённые вооружёнными мужчинами. Через чуждую злобу и ненависть.
Сёстры мои, выйдите навстречу — под силу ли в одиночку справиться со всеми, кто видит в женской фигуре лишь лакомый объект для собственной похоти.
Вы сразу же узнаете меня. Металлическая звезда с девятью кривыми лучами венчает чело моё. И две змейки, скрученные в спираль, застыли на щеках моих.
Я приду и скажу вам единственную фразу:
— Аззэ фуэш ироно маттронг олли эсх.
Скажу вам: «Здравствуйте, сёстры мои».
Здесь каждый день идёт одна и та же пьеса: «Вчера».
На его подмостках выступают незнакомые труппы, зачастую состоящие из живых трупов.
На самом деле, тела этих актёров давно сгнили в земле или же развеяны по ветру, будучи сожжёнными. Скелеты рассыпались на отдельные кости. А имена их... а слова их... а мысли, эмоции и чаянья их — витают невостребованно. Как неповторимые мозаичные фрагменты в гигантском калейдоскопе космических субстанций.
Мне повезло однажды видеть их живыми, окунуться в реку Времени и смотреть широко раскрытыми глазами, и впитывать, и запоминать.
Я смотрю теперь в глубь своей памяти. И яркие, полные неистовства и жестокости картины вспыхивают, увлекают меня в чужое прошлое. Языки пожарищ облизывают, как лакомые куски мяса, целые города. Пожирают их население, и люди умирают в страшных мучениях. Пожирают частоколы с нанизанными отрубленными головами врагов, и головы умирают вторично. Женщины прыгают с обречённых крепостных стен, чтобы не достаться завоевателям, шагают прямо в огонь...
Но, я вижу и других женщин, которые сумели пересилить вековую покорность, робость, страх — и взяли в руки оружие. Во имя чего — не знаю! — они поменяли в своём сердце полюса сильнейших чувств, питающих каждую клетку естества и создающих движение жизни на планете. Любовь и ненависть поменялись местами! И красота, поистине, стала страшной силой.
Я слышу имена этих воительниц. Каждое — как вспышка энергии, неотделимой от своей хозяйки. И я обращаюсь именно к вам...
Я снова и снова обращаюсь к вам, в надежде, что хоть какой-то мой мысленный посыл долетит до вас...
«О сёстры мои!..
Пенфесилия... Уфрита... Суарни... Хлуммия... Рун... Агрис... Нуола... Талиора... Шимма... Ардана... Эфтисса... Ипполита... Рэкфис...
Тринадцать неукротимых душ Воинов, облечённых волей Судьбы в женские тела. Чёртова дюжина, бросившая вызов обществу, закосневшему в своём патриархальном, мужском шовинизме. Я взываю к вам...
Грядут столь страшные времена, что сегодняшний день, со всеми его болями и страхами, будет вспоминаться, как светлое прошлое. Небо не упадёт на землю — всё будет намного хуже! Не будет ни земли, ни неба. И НЕЧЕМУ будет падать. И НЕ НА ЧТО...
Потому что воцарится НИКОГДА.
Поспешите же навстречу той, которая попытается спасти и вывести вас из этой проклятой местности. Я ЗНАЮ, что надлежит. И я лично иду сообщить вам об этом.
Запомните это имя. Клеонта...
Клеонта, что означает «посланница».
Я уже иду к вам. Сквозь бездну Времени и Пространства. Через земли, наводнённые вооружёнными мужчинами. Через чуждую злобу и ненависть.
Сёстры мои, выйдите навстречу — под силу ли в одиночку справиться со всеми, кто видит в женской фигуре лишь лакомый объект для собственной похоти.
Вы сразу же узнаете меня. Металлическая звезда с девятью кривыми лучами венчает чело моё. И две змейки, скрученные в спираль, застыли на щеках моих.
Я приду и скажу вам единственную фразу:
— Аззэ фуэш ироно маттронг олли эсх.
Скажу вам: «Здравствуйте, сёстры мои».
Глава тринадцатая
ПОДМАСТЕРЬЕ АМАЗОНОК
Мир бесновался!
Он бросался ей в глаза резкими шевелящимися картинками и тут же отпрыгивал. Вперёд-назад! Влево-вправо! В сторону! В стороны... Мир перевернулся вверх ногами. Ходил ходуном. Распадался на кусочки. И каждое его движение было враждебным. И отдавалось болью.
Она тщательно готовилась к будущим испытаниям тяжёлой походной жизни, к всепоглощающему торжеству первобытных инстинктов. Записывала сотни самовнушений на все, как ей казалось, случаи жизни. Но первые же дни на воюющей планете показали — вариантов намного больше! А инстинкты намного сильнее её волевых импульсов...
Нельзя сказать, чтобы подготовка ей совсем не пригодилась, но...
Руки, туго стянутые за спиной ремнями, онемели, и это...
Телу, перекинутому через седло, до мельчайших тычков передавались удары копыт о твердь горного склона, и это...
Голова билась обо что-то упругое, а вместе с ней сотрясались все внутренности, и это...
Это... это... В памяти у неё просто не нашлось ничего подобного, чтобы вызвать ассоциацию, необходимую для описания.
Неописуемое ЭТО сводило на нет потуги взять себя в руки. Не паника, но растерянность. Растерянность, вот чем было переполнено её сознание с того мгновения, когда, вынырнув из дурного сна, она попала во сто крат более дурную явь.
Свисавшая вниз голова моталась из стороны в сторону в такт неистовой скачке. Эта тряска распугала и без того нестройные мысли. Те же, что всплывали-вспыхивали в голове, лишь усиливали растерянность.
«Куда меня везут? О чём они говорят?»
Непонятные слова. Возбуждённо звучавшие резкие голоса. Судя по всему, те, кто её пленил, возвращались из военного похода или набега.
Амрина напряглась и ощутимо прикусила нижнюю губу. Эта дополнительная боль не отрезвила — болезненных ощущений хватало и без неё, по всему телу. Однако новая боль была иная — управляемая. Правда, на очередном скачке голова резко дернулась, и зубы прокусили кожу. Рот наполнился солёной слюной. Всё же острая боль позволила, несмотря на неподходящую ситуацию, попытаться относиться к происходящему более осмысленно.
Для начала она попробовала определиться: куда её везут? Однако голова, резко и безостановочно меняющая своё местоположение, так же хаотически меняла оси координат восприятия. Само собой, и проекции мелькали так, что не было никакой возможности их увязать и осмыслить.
Единственное, что поняла Амрина: путь лошади, на которой она перемещалась в образе мешка, перекинутого поперёк, лежал вверх по горному склону. Иногда на поворотах она выхватывала взором других всадниц. Чуть поодаль. Чуть сзади. Впереди не было никого. Та, на чьей лошади она тряслась, должно быть, возглавляла этот конный отряд.
Сколько они скакали? Амрина не знала даже слова, которым может называться такой немыслимо длинный отрезок времени. Ей стало дурно, и уже не мир в неё, а сознание нечастыми вспышками пыталось ворваться в бездушное пространство, окружавшее пленённое тело. Но почти сразу гасло. Словно в тесной, загаженной всякими отходами, уже непригодной для обитания комнатке кто-то раз за разом выключал вплывающий извне свет, и жизнь здесь становилась ещё невозможнее.
Ей показалось, что пошёл дождь. Какой-то липкий и неправильный. Капли собирались в ручейки и неспешно щупали её тело, уже не отзывающееся даже на насилие. Ручейки не сползали, а, напротив, поднимались вверх. По животу — на грудь. По шее — на лицо. Пропитывали насквозь волосы и срывались куда-то вверх...
Очнулась она в полутёмном помещении, напоминавшем пещеру. При свете факелов. На земляном полу. Шевелились фигуры, смутные, будто тени. Маленькой молнией блеснуло лезвие ножа в руках женщины, приблизившейся к ней. Амрина инстинктивно попыталась отползти прочь, но женщина сказала что-то непонятное и успокаивающее. Судя по мягкому тону. В её голосе не было слышно враждебности... И Амрина, сама не зная почему, поверила этому голосу. Только настороженно замерла, когда холодный клинок касался онемевших рук, срезая стянувшие их ремни.
Её о чём-то спрашивали. Амрина отвечала на своём родном языке и видела недоумённые лица. И опять, и опять слышала, в числе прочих, те самые, первые, уже знакомые, но всё так же непонятные слова:
— Кавжэ ллунг?! Грэггис?.. Схэддрис!..
Пока пришедшие спорили между собой, она успела нащупать под комбинезоном свой мобильный терминал, машинально удивилась — не обыскали?! — и, не отвлекаясь больше, наощупь проделала все необходимые манипуляции. Амрина активизировала сразу несколько режимов. Одни из них были жизненно необходимы, другие могли вскоре понадобиться. И самым главным сейчас был режим подключения к узловому лингвомодулю.
Именно с понимания — чего от неё хотят? — начиналась возможность выжить. Правда, с этого момента её персональная «Спираль» становилась доступной для пеленга. Ладно — плевать! — тут уж ничего не поделаешь. Главное, что её персональный терминал остался с нею. Чего нельзя было сказать о знаке Избранницы.
Её пластина исчезла...
— Кавжэ ллунг?! Грэггис?.. Схэддрис!.. — Откуда идёшь? Лазутчица? Говори!
Теперь она уже понимала их речь, но предпочла пока хранить этот факт в тайне.
С этого момента она ловила каждое слово. Оброненное пришедшими. Сказанное вскользь стражницами. И, наконец, поверила, что добралась-таки до намеченной цели... Полумифическая армия женщин-воительниц.
Она была среди амазонок! В самой гуще «кандидатур», некогда ею же и предложенных для использования в Походе.
Эх, знали бы они, при чьём активном участии угодили в эту враждебную местность!
Амазонки...
После того, как её оставили в покое, Амрина забилась в угол, подгребла под себя ворох сухой травы и затихла. Попыталась забыться, подремать, но мешали неугомонные мысли. О чём только не передумала она за первую бессонную ночь! Среди прочего, перебирая мнемо, так или иначе связанные с Аленьким, она припомнила мимолётный разговор со своим Избранником. Там, в избушке, на базе Упырёва воинства.
— Вот ты говоришь — война не женское дело. Что женщины могут воевать только в постели. Я правильно тебя поняла?
— Ну, я именно так не говорил. Я просто... — в его глазах проскользнуло желание не говорить на эту тему.
— Ты просто дал это понять. И в этом ничем не отличаешься от остальных мужчин, хочешь ты признаться или нет... Подожди! Не надо ничего объяснять. Это же абсолютно нормальная подсознательная реакция любого... самца, который издревле сидит внутри всех вас, мужчин. Это животное начало... А разумное начало подсказывает, что женщина... точно такой же человек, просто имеет совершенно другие функции, среди разделённого на две половины человечества. В этом, даже осознавая, тебе не всегда хочется признаться вслух... А ведь есть ещё и духовное начало. Надсознательное. И оно говорит, что нет никаких половинок!.. На этом уровне мир представляет собой единое целое, где каждая частица дополняет собой остальные...
— Хорошо. Остановимся на сознательном уровне... Скажи, почему тогда нет никаких... массовых геройств женщин в мировой истории? Или же каких-то заметных воинов... воительниц. За редким исключением... так, десяток или более имён, и всё... — его глаза посмеивались.
— Что-о-о?! Да возьми хотя бы амазонок!
— Кого? Ты бы ещё Афину Палладу вспомнила! Амри, давай... обойдёмся без мифов...
В тот раз они обошлись. Амрина не стала убеждать его в обратном. Для российского офицера Алексея Дымова амазонки были не больше, чем легендой. Для неё же...
Она видела их воочию! Когда путешествовала внутри лабиринта земной истории, перебирая и выбирая варианты для «Вечной Войны». И поняла, что эти воительницы способны на многое. И когда пришло время делать выбор — не думая, нажала внутренний сенсор «за».
Так уж вышло — исторические сведения об их реальной жизни не дошли до современности Дымова. И тут можно было придумывать версии, кому это было угодно: мирозданию или же мужчинам? Амрина лично склонялась ко второй причине. Мужчины! Вот кто встал на пути исторической правды. Той правды о женщинах-воинах, которая безжалостно вымарывалась из каких-либо документальных свидетельств. Правда о них уничижалась, искажалась в устных пересказах. «Правда» о них из века в век делалась мужчинами и со временем пришла к подсознательно задуманному коллективному формату — стала ложью. Тем же отголоскам эволюционно-опасной правды, которые прорывались ростками сквозь каменистую пустыню лжи, было позволено существовать лишь в виде Красиных мифов.
Амазонки... Бестии, стервы, мужеубийцы, твари, безжалостные фурии. Каких только комплиментов не заслужили они от современников и потомков! Только за то, что посягнули на самое грязное и вековое призвание мужчин — убивать тех, кого они считали своими врагами.
Именно по её, Амрины, настоянию они были отобраны в «большую космическую игру», привлечены в качестве участниц. Когда Амрина обосновывала перед Советом Проекта своё предложение «не обойти вниманием амазонок», главным её доводом было то, что женщины-воины гарантированно внесут колорит и зрелищность, а это очень даже немаловажно для привлечения ещё большего внимания зрителей.
Но, говоря эти чужие, хотя и родившиеся в её голове, слова — она чувствовала, что главная причина её выбора вовсе не в том. На самом же деле... Она столько раз думала над этим и каждый раз не могла нащупать даже хвостик ускользающей правильной мысли. Словно кому-то было нужно, чтобы она отстояла своё мнение. Словно кем-то большим и хитрым было заранее запрограммировано участие амазонок, чтобы доказать — они могут многое. И ДОЛЖНЫ совершить многое...
«Эх, милый... Ты можешь волноваться за меня, за мою жизнь, но единственное, чего ты можешь теперь не делать — ревновать. Вокруг меня сейчас на многие километры нет ни единого мужчины, только... Женщины? А остались ли они женщинами, в нормальном смысле этого слова?!»
Она часто беседовала со своим Избранником. Мысленно. Советовалась. Жаловалась. И он терпеливо выслушивал эти монологи. Там — внутри неё. И там же: хмурился, молчал, терзался тем, что не может даже вымолвить словечко в ответ, не то, чтобы помочь! Эти страстные монологи уплывали вдаль, в бездушное пространство, — туда, где в реальности находился он. Но оттуда не было никакого ответа.
«Аленький... Маленькое моё солнышко! Как же не хватает мне твоего тепла. Твоего пульса, мерно отсчитывающего наше время. „Время влюблённых и сов“... Я помню каждую строчку, что ты посвятил мне! Если я когда-нибудь буду нести тебе чушь, что убежала на Экс только затем, чтобы стать настоящим Воином... Не верь! Главным было и есть и пребудет — найти тебя. Вернуться к тебе, но не прежней... В НОВОМ КАЧЕСТВЕ. Вернуться целиком. Без остатка. Как тебе воюется, мой Воин? Помнишь ли обо мне? Ждёшь ли меня? Жди! Я каждый день иду к тебе... Даже если я делаю шаг в противоположную от тебя сторону. Знай, каждый мой шаг — это дорога к тебе. Я возвращаюсь...»
Сколько их было, подобных страстных посланий!
Если исключить такую важную составляющую как любовь — во всём остальном её выбор был осознанным. В последние дни перед побегом она долго выбирала — в какой точке экспериментальной планеты ей высадиться? И хотя все нежелательные варианты развития событий и перечень возможных напастей предусмотреть было нельзя, Амрина постаралась свести их число к минимуму.
Она выбрала оптимум, общество амазонок, резонно рассудив, что в среде женщин-воинов ей будет легче добиться своей настоящей цели. По крайней мере, не будет сексуальных домогательств. К тому же в своё время она в ходе подготовки к вербовке детально изучила их военный быт и взаимоотношения между собой, что могло очень пригодиться.
Так уж вышло, что армии амазонок, привлечённой в Проект, не довелось долго общаться с координаторами. Единственную армию, состоявшую из женщин, должны были женщины и опекать. Это было не только логично, но и единственно возможно — амазонки и слушать не хотели мужчин, заведомо видя в них заклятых врагов. Однако среди локосианок не отыскалось ни одной реальной кандидатки на эти роли. Те же из женщин, кто предлагали свои кандидатуры, больше напоминали жертв.
Две координаторши, имевшие в процессе вербовки кратковременный контакт с амазонками, общались преимущественно с царицей Пенфесилией, убитой две недели назад. Видя неэффективность их пребывания и практическую неуправляемость орды воительниц, Совет Проекта решил отозвать обеих и перебросить на другой участок, тем более, что к тому моменту уже начались проблемы с персоналом. Именно тогда Амрина слёзно просила отца разрешить ей побыть координатором у амазонок, но такая эскапада, судя по всему, совершенно не входила в его планы. Взамен он, скрепя сердце, выделил ей место на том самом пресловутом терминале, где Амрина и встретила своего Избранника. Сам того не ведая. Инч Шуфс Инч Второй, послал родную дочь в настоящее пекло.
...Миновали невыносимо долгие трое суток изоляции. Стражницы исправно приносили ей пищу и воду, подавая их через небольшое отверстие в двери. Миска похлёбки из крупных семян неизвестного злака, кусок мяса, лепёшка и кувшин воды. И больше — НИЧЕГО. Она ни о чём не спрашивала, старательно притворяясь, что не знает их наречия, — лишь иногда произносила пару фраз на локосианском. Ей не отвечали, тем более не понимая её странную речь.
«А на что ты рассчитывала, девочка? На радушный приём?! Когда ученик приходит обивать пороги мастера — он надеется, что на него обратят внимание, не больше. И считает верхом удачи, если мастер с ним заговорит и даст какую-нибудь, пусть самую грязную работу. Сколько предстоит вынести подмастерью, пока его начнут учить ремеслу! Ты хотела овладеть кровавым ремеслом Воина, девочка? Тебе ли роптать на жестокость мастериц?! Терпи, подмастерье амазонок! Терпи...»
Лишь на четвёртый день о пленнице вспомнили власть имущие. Лязгнули запоры. Стражницы подобрались, пропуская эскорт из шести женщин в полном вооружении. Старшая конвоя, не говоря ни слова, жестом показала Амрине: следуй с нами. Красноречиво покачала боевой плетью.
Когда Амрину ввели в обширное помещение, сооружённое из жердей и натянутых шкур, — двенадцать тяжёлых взглядов вперились в пленницу. Амрина физически ощутила и эти взгляды, и плотное молчание, от которого стало трудно дышать. Она узнала каждую из этих грозных женщин. Наяву, а не на пласт-мониторах аналитическо-поисковой группы, копавшейся в складках земной истории, как в чужом грязном белье. Тогда она неспешно рассматривала видеопроекции этих людей, в разных ракурсах, в привычной для себя обстановке. Теперь же...
Знатные амазонки сидели, расположившись полукольцом, и рассматривали её. Реальные, как боль во всём теле... Уфрита. Суарни. Хлуммия. Рун. Агрис. Нуола. Талиора. Шимма. Ардана. Эфтисса. Ипполита. И, конечно же, Рэкфис, что означало «Неистовая». Неукротимая полуобнажённая фурия, презирающая доспехи. Как уже успела почерпнуть Амрина, внимательно слушая беседы окружавших её женщин, ту воительницу, что её пленила, звали именно Рэкфис.
Двенадцать предводительниц огромных конных отрядов. Двенадцать бесстрашных женщин, оставшихся без своей грозной царицы, Пенфесилии...
Две недели назад, во время боя со встреченным на пути отрядом афинян, царица лично возглавила обходной рейд в тыл противника. Но, должно быть, она давно прогневила местных богов... Как только копыта её лошади коснулись берега, вынося наездницу из вод неглубокой реки... как только копыта в полную силу обрушились на земную твердь... эта самая твердь вздыбилась и взметнулась вверх столбом огня, дыма и камней, вперемешку с землёй! Всадницу подбросило в воздух вместе с лошадью. Смертельно израненную Пенфесилию ударило оземь. Животному досталось ещё больше — взрыв разворотил живот, разметав внутренности.
Испуганные лошади всадниц, следовавших сразу за предводительницей, встали на дыбы. Одна из них сбросила свою наездницу в воду и в панике поскакала вдоль берега. Но не успела сделать и десятка шагов, как новый огненный фонтан взметнул её в воздух, оторвав голову.
Он бросался ей в глаза резкими шевелящимися картинками и тут же отпрыгивал. Вперёд-назад! Влево-вправо! В сторону! В стороны... Мир перевернулся вверх ногами. Ходил ходуном. Распадался на кусочки. И каждое его движение было враждебным. И отдавалось болью.
Она тщательно готовилась к будущим испытаниям тяжёлой походной жизни, к всепоглощающему торжеству первобытных инстинктов. Записывала сотни самовнушений на все, как ей казалось, случаи жизни. Но первые же дни на воюющей планете показали — вариантов намного больше! А инстинкты намного сильнее её волевых импульсов...
Нельзя сказать, чтобы подготовка ей совсем не пригодилась, но...
Руки, туго стянутые за спиной ремнями, онемели, и это...
Телу, перекинутому через седло, до мельчайших тычков передавались удары копыт о твердь горного склона, и это...
Голова билась обо что-то упругое, а вместе с ней сотрясались все внутренности, и это...
Это... это... В памяти у неё просто не нашлось ничего подобного, чтобы вызвать ассоциацию, необходимую для описания.
Неописуемое ЭТО сводило на нет потуги взять себя в руки. Не паника, но растерянность. Растерянность, вот чем было переполнено её сознание с того мгновения, когда, вынырнув из дурного сна, она попала во сто крат более дурную явь.
Свисавшая вниз голова моталась из стороны в сторону в такт неистовой скачке. Эта тряска распугала и без того нестройные мысли. Те же, что всплывали-вспыхивали в голове, лишь усиливали растерянность.
«Куда меня везут? О чём они говорят?»
Непонятные слова. Возбуждённо звучавшие резкие голоса. Судя по всему, те, кто её пленил, возвращались из военного похода или набега.
Амрина напряглась и ощутимо прикусила нижнюю губу. Эта дополнительная боль не отрезвила — болезненных ощущений хватало и без неё, по всему телу. Однако новая боль была иная — управляемая. Правда, на очередном скачке голова резко дернулась, и зубы прокусили кожу. Рот наполнился солёной слюной. Всё же острая боль позволила, несмотря на неподходящую ситуацию, попытаться относиться к происходящему более осмысленно.
Для начала она попробовала определиться: куда её везут? Однако голова, резко и безостановочно меняющая своё местоположение, так же хаотически меняла оси координат восприятия. Само собой, и проекции мелькали так, что не было никакой возможности их увязать и осмыслить.
Единственное, что поняла Амрина: путь лошади, на которой она перемещалась в образе мешка, перекинутого поперёк, лежал вверх по горному склону. Иногда на поворотах она выхватывала взором других всадниц. Чуть поодаль. Чуть сзади. Впереди не было никого. Та, на чьей лошади она тряслась, должно быть, возглавляла этот конный отряд.
Сколько они скакали? Амрина не знала даже слова, которым может называться такой немыслимо длинный отрезок времени. Ей стало дурно, и уже не мир в неё, а сознание нечастыми вспышками пыталось ворваться в бездушное пространство, окружавшее пленённое тело. Но почти сразу гасло. Словно в тесной, загаженной всякими отходами, уже непригодной для обитания комнатке кто-то раз за разом выключал вплывающий извне свет, и жизнь здесь становилась ещё невозможнее.
Ей показалось, что пошёл дождь. Какой-то липкий и неправильный. Капли собирались в ручейки и неспешно щупали её тело, уже не отзывающееся даже на насилие. Ручейки не сползали, а, напротив, поднимались вверх. По животу — на грудь. По шее — на лицо. Пропитывали насквозь волосы и срывались куда-то вверх...
Очнулась она в полутёмном помещении, напоминавшем пещеру. При свете факелов. На земляном полу. Шевелились фигуры, смутные, будто тени. Маленькой молнией блеснуло лезвие ножа в руках женщины, приблизившейся к ней. Амрина инстинктивно попыталась отползти прочь, но женщина сказала что-то непонятное и успокаивающее. Судя по мягкому тону. В её голосе не было слышно враждебности... И Амрина, сама не зная почему, поверила этому голосу. Только настороженно замерла, когда холодный клинок касался онемевших рук, срезая стянувшие их ремни.
Её о чём-то спрашивали. Амрина отвечала на своём родном языке и видела недоумённые лица. И опять, и опять слышала, в числе прочих, те самые, первые, уже знакомые, но всё так же непонятные слова:
— Кавжэ ллунг?! Грэггис?.. Схэддрис!..
Пока пришедшие спорили между собой, она успела нащупать под комбинезоном свой мобильный терминал, машинально удивилась — не обыскали?! — и, не отвлекаясь больше, наощупь проделала все необходимые манипуляции. Амрина активизировала сразу несколько режимов. Одни из них были жизненно необходимы, другие могли вскоре понадобиться. И самым главным сейчас был режим подключения к узловому лингвомодулю.
Именно с понимания — чего от неё хотят? — начиналась возможность выжить. Правда, с этого момента её персональная «Спираль» становилась доступной для пеленга. Ладно — плевать! — тут уж ничего не поделаешь. Главное, что её персональный терминал остался с нею. Чего нельзя было сказать о знаке Избранницы.
Её пластина исчезла...
— Кавжэ ллунг?! Грэггис?.. Схэддрис!.. — Откуда идёшь? Лазутчица? Говори!
Теперь она уже понимала их речь, но предпочла пока хранить этот факт в тайне.
С этого момента она ловила каждое слово. Оброненное пришедшими. Сказанное вскользь стражницами. И, наконец, поверила, что добралась-таки до намеченной цели... Полумифическая армия женщин-воительниц.
Она была среди амазонок! В самой гуще «кандидатур», некогда ею же и предложенных для использования в Походе.
Эх, знали бы они, при чьём активном участии угодили в эту враждебную местность!
Амазонки...
После того, как её оставили в покое, Амрина забилась в угол, подгребла под себя ворох сухой травы и затихла. Попыталась забыться, подремать, но мешали неугомонные мысли. О чём только не передумала она за первую бессонную ночь! Среди прочего, перебирая мнемо, так или иначе связанные с Аленьким, она припомнила мимолётный разговор со своим Избранником. Там, в избушке, на базе Упырёва воинства.
— Вот ты говоришь — война не женское дело. Что женщины могут воевать только в постели. Я правильно тебя поняла?
— Ну, я именно так не говорил. Я просто... — в его глазах проскользнуло желание не говорить на эту тему.
— Ты просто дал это понять. И в этом ничем не отличаешься от остальных мужчин, хочешь ты признаться или нет... Подожди! Не надо ничего объяснять. Это же абсолютно нормальная подсознательная реакция любого... самца, который издревле сидит внутри всех вас, мужчин. Это животное начало... А разумное начало подсказывает, что женщина... точно такой же человек, просто имеет совершенно другие функции, среди разделённого на две половины человечества. В этом, даже осознавая, тебе не всегда хочется признаться вслух... А ведь есть ещё и духовное начало. Надсознательное. И оно говорит, что нет никаких половинок!.. На этом уровне мир представляет собой единое целое, где каждая частица дополняет собой остальные...
— Хорошо. Остановимся на сознательном уровне... Скажи, почему тогда нет никаких... массовых геройств женщин в мировой истории? Или же каких-то заметных воинов... воительниц. За редким исключением... так, десяток или более имён, и всё... — его глаза посмеивались.
— Что-о-о?! Да возьми хотя бы амазонок!
— Кого? Ты бы ещё Афину Палладу вспомнила! Амри, давай... обойдёмся без мифов...
В тот раз они обошлись. Амрина не стала убеждать его в обратном. Для российского офицера Алексея Дымова амазонки были не больше, чем легендой. Для неё же...
Она видела их воочию! Когда путешествовала внутри лабиринта земной истории, перебирая и выбирая варианты для «Вечной Войны». И поняла, что эти воительницы способны на многое. И когда пришло время делать выбор — не думая, нажала внутренний сенсор «за».
Так уж вышло — исторические сведения об их реальной жизни не дошли до современности Дымова. И тут можно было придумывать версии, кому это было угодно: мирозданию или же мужчинам? Амрина лично склонялась ко второй причине. Мужчины! Вот кто встал на пути исторической правды. Той правды о женщинах-воинах, которая безжалостно вымарывалась из каких-либо документальных свидетельств. Правда о них уничижалась, искажалась в устных пересказах. «Правда» о них из века в век делалась мужчинами и со временем пришла к подсознательно задуманному коллективному формату — стала ложью. Тем же отголоскам эволюционно-опасной правды, которые прорывались ростками сквозь каменистую пустыню лжи, было позволено существовать лишь в виде Красиных мифов.
Амазонки... Бестии, стервы, мужеубийцы, твари, безжалостные фурии. Каких только комплиментов не заслужили они от современников и потомков! Только за то, что посягнули на самое грязное и вековое призвание мужчин — убивать тех, кого они считали своими врагами.
Именно по её, Амрины, настоянию они были отобраны в «большую космическую игру», привлечены в качестве участниц. Когда Амрина обосновывала перед Советом Проекта своё предложение «не обойти вниманием амазонок», главным её доводом было то, что женщины-воины гарантированно внесут колорит и зрелищность, а это очень даже немаловажно для привлечения ещё большего внимания зрителей.
Но, говоря эти чужие, хотя и родившиеся в её голове, слова — она чувствовала, что главная причина её выбора вовсе не в том. На самом же деле... Она столько раз думала над этим и каждый раз не могла нащупать даже хвостик ускользающей правильной мысли. Словно кому-то было нужно, чтобы она отстояла своё мнение. Словно кем-то большим и хитрым было заранее запрограммировано участие амазонок, чтобы доказать — они могут многое. И ДОЛЖНЫ совершить многое...
«Эх, милый... Ты можешь волноваться за меня, за мою жизнь, но единственное, чего ты можешь теперь не делать — ревновать. Вокруг меня сейчас на многие километры нет ни единого мужчины, только... Женщины? А остались ли они женщинами, в нормальном смысле этого слова?!»
Она часто беседовала со своим Избранником. Мысленно. Советовалась. Жаловалась. И он терпеливо выслушивал эти монологи. Там — внутри неё. И там же: хмурился, молчал, терзался тем, что не может даже вымолвить словечко в ответ, не то, чтобы помочь! Эти страстные монологи уплывали вдаль, в бездушное пространство, — туда, где в реальности находился он. Но оттуда не было никакого ответа.
«Аленький... Маленькое моё солнышко! Как же не хватает мне твоего тепла. Твоего пульса, мерно отсчитывающего наше время. „Время влюблённых и сов“... Я помню каждую строчку, что ты посвятил мне! Если я когда-нибудь буду нести тебе чушь, что убежала на Экс только затем, чтобы стать настоящим Воином... Не верь! Главным было и есть и пребудет — найти тебя. Вернуться к тебе, но не прежней... В НОВОМ КАЧЕСТВЕ. Вернуться целиком. Без остатка. Как тебе воюется, мой Воин? Помнишь ли обо мне? Ждёшь ли меня? Жди! Я каждый день иду к тебе... Даже если я делаю шаг в противоположную от тебя сторону. Знай, каждый мой шаг — это дорога к тебе. Я возвращаюсь...»
Сколько их было, подобных страстных посланий!
Если исключить такую важную составляющую как любовь — во всём остальном её выбор был осознанным. В последние дни перед побегом она долго выбирала — в какой точке экспериментальной планеты ей высадиться? И хотя все нежелательные варианты развития событий и перечень возможных напастей предусмотреть было нельзя, Амрина постаралась свести их число к минимуму.
Она выбрала оптимум, общество амазонок, резонно рассудив, что в среде женщин-воинов ей будет легче добиться своей настоящей цели. По крайней мере, не будет сексуальных домогательств. К тому же в своё время она в ходе подготовки к вербовке детально изучила их военный быт и взаимоотношения между собой, что могло очень пригодиться.
Так уж вышло, что армии амазонок, привлечённой в Проект, не довелось долго общаться с координаторами. Единственную армию, состоявшую из женщин, должны были женщины и опекать. Это было не только логично, но и единственно возможно — амазонки и слушать не хотели мужчин, заведомо видя в них заклятых врагов. Однако среди локосианок не отыскалось ни одной реальной кандидатки на эти роли. Те же из женщин, кто предлагали свои кандидатуры, больше напоминали жертв.
Две координаторши, имевшие в процессе вербовки кратковременный контакт с амазонками, общались преимущественно с царицей Пенфесилией, убитой две недели назад. Видя неэффективность их пребывания и практическую неуправляемость орды воительниц, Совет Проекта решил отозвать обеих и перебросить на другой участок, тем более, что к тому моменту уже начались проблемы с персоналом. Именно тогда Амрина слёзно просила отца разрешить ей побыть координатором у амазонок, но такая эскапада, судя по всему, совершенно не входила в его планы. Взамен он, скрепя сердце, выделил ей место на том самом пресловутом терминале, где Амрина и встретила своего Избранника. Сам того не ведая. Инч Шуфс Инч Второй, послал родную дочь в настоящее пекло.
...Миновали невыносимо долгие трое суток изоляции. Стражницы исправно приносили ей пищу и воду, подавая их через небольшое отверстие в двери. Миска похлёбки из крупных семян неизвестного злака, кусок мяса, лепёшка и кувшин воды. И больше — НИЧЕГО. Она ни о чём не спрашивала, старательно притворяясь, что не знает их наречия, — лишь иногда произносила пару фраз на локосианском. Ей не отвечали, тем более не понимая её странную речь.
«А на что ты рассчитывала, девочка? На радушный приём?! Когда ученик приходит обивать пороги мастера — он надеется, что на него обратят внимание, не больше. И считает верхом удачи, если мастер с ним заговорит и даст какую-нибудь, пусть самую грязную работу. Сколько предстоит вынести подмастерью, пока его начнут учить ремеслу! Ты хотела овладеть кровавым ремеслом Воина, девочка? Тебе ли роптать на жестокость мастериц?! Терпи, подмастерье амазонок! Терпи...»
Лишь на четвёртый день о пленнице вспомнили власть имущие. Лязгнули запоры. Стражницы подобрались, пропуская эскорт из шести женщин в полном вооружении. Старшая конвоя, не говоря ни слова, жестом показала Амрине: следуй с нами. Красноречиво покачала боевой плетью.
Когда Амрину ввели в обширное помещение, сооружённое из жердей и натянутых шкур, — двенадцать тяжёлых взглядов вперились в пленницу. Амрина физически ощутила и эти взгляды, и плотное молчание, от которого стало трудно дышать. Она узнала каждую из этих грозных женщин. Наяву, а не на пласт-мониторах аналитическо-поисковой группы, копавшейся в складках земной истории, как в чужом грязном белье. Тогда она неспешно рассматривала видеопроекции этих людей, в разных ракурсах, в привычной для себя обстановке. Теперь же...
Знатные амазонки сидели, расположившись полукольцом, и рассматривали её. Реальные, как боль во всём теле... Уфрита. Суарни. Хлуммия. Рун. Агрис. Нуола. Талиора. Шимма. Ардана. Эфтисса. Ипполита. И, конечно же, Рэкфис, что означало «Неистовая». Неукротимая полуобнажённая фурия, презирающая доспехи. Как уже успела почерпнуть Амрина, внимательно слушая беседы окружавших её женщин, ту воительницу, что её пленила, звали именно Рэкфис.
Двенадцать предводительниц огромных конных отрядов. Двенадцать бесстрашных женщин, оставшихся без своей грозной царицы, Пенфесилии...
Две недели назад, во время боя со встреченным на пути отрядом афинян, царица лично возглавила обходной рейд в тыл противника. Но, должно быть, она давно прогневила местных богов... Как только копыта её лошади коснулись берега, вынося наездницу из вод неглубокой реки... как только копыта в полную силу обрушились на земную твердь... эта самая твердь вздыбилась и взметнулась вверх столбом огня, дыма и камней, вперемешку с землёй! Всадницу подбросило в воздух вместе с лошадью. Смертельно израненную Пенфесилию ударило оземь. Животному досталось ещё больше — взрыв разворотил живот, разметав внутренности.
Испуганные лошади всадниц, следовавших сразу за предводительницей, встали на дыбы. Одна из них сбросила свою наездницу в воду и в панике поскакала вдоль берега. Но не успела сделать и десятка шагов, как новый огненный фонтан взметнул её в воздух, оторвав голову.