Страница:
Истекающую кровью царицу так и не сумели довезти до лагеря, она скончалась по пути.
Двенадцать пар глаз, казалось, раздевали Амрину донага, потом снимали мясо с костей, внимательно пересчитывали кости и нехотя возвращали всё на место. В полном молчании.
Потом посыпались вопросы, в ответ на которые она лишь разводила руками и трясла головой: НЕ-ПО-НИ-МА-Ю!
Происходившее не было похоже на допрос. Скорее на мучительные попытки объясниться, впрочем, сплошь неудачные. Эта несуразица могла ещё длиться долго, а могла и непредсказуемо оборваться, вместе с её жизнью.
И тогда она решилась пустить в ход последнее средство.
Я устал от непроизвольного напряжения, которое не покидало меня последние дни. Все пики моих биографиков смотрели вниз. К тому же — вот уже три дня девятилучевой знак Избранника просто грел мой лоб. Я перестал принимать мпемопослания от своей Амри. Что с ней случилось? Она в опасности?!
Терпеть ненавижу ожидание! Мало какое из состояний души гаже мучительной неизвестности.
Я вслушивался в тишину, но состояние покоя не приходило. Как бы там ни было — тишина ничего доброго нам не сулила. Последнее время она была плотной и бархатной, как театральный занавес. Но, за этой пеленой, скрывающей многое до условного знака невидимого распорядителя, уже стояли неизвестные актёры. Стояли, затаив дыхание, и ждали этот знак. Чтобы сорвать в одночасье занавес. Чтобы вероломно начать спектакль, в самом начале которого все ружья, развешенные на стенах, стреляют в зрительный зал.
Гастрольная труппа наверняка порадует нас крутой «премьерой». Пауза, во время которой нас «оставили в покое», затянулась куда дольше самой грандиозной «мхатовской», но рало или поздно и она окончится...
Сегодня же тишина мало напоминала занавес. Она повисла пересохшим постиранным одеялом, которым, несмотря на чистоту, не хотелось накрываться.
В воздухе ощутимо пахло нашествием. Оно предощущалось по напряжению часовых спиралей и подрагиванию минутных стрелок. Оно прощупывалось хаотическими паузами в разгулявшемся пульсе. Оно присутствовало во взглядах, зависавших на полпути и не видящих объект. Оно изводило присутствием ничего не понимающих, взбудораженных птиц, возбуждённо налегающих на трели, но помимо воли делающих всё более длинные перерывы. Паузы длились. Плодились, И неотвратимо расползались, выгрызая звуки...
В последние дни я ощущал себя исполнителем главной роли в новой версии старинной сказки «Золушка». Нет, я не чувствовал себя девушкой! Скорее — переодетым трансвеститом, согласившимся изображать другого человека и выполнять чужие функции. А ещё — я был очень зол! Именно из-за этого, а не из-за обязанности копаться в золе — приглянулось и пристало имя. Я постоянно ничего не успевал и мыслил только категориями специальных операций, забыв про обычные. А мачеха-жизнь всё ставила и ставила невыполнимые на первый взгляд задачи. Сегодня вот — она высыпала в огромный чан все имеющиеся семена, перемешала их и потребовала рассортировать. Каждый вид в отдельный мешок.
Иногда мне казалось, что этими семенами были мои мысли, иногда, что этими семенами... были МЫ сами.
Разносортица. Нас смешали в одночасье. И посеяли, кидая горстями в сухой враждебный грунт. Ой, будут ли всходы?!
Башня, посягнувшая достичь небес, разваливалась. Кирпичи осыпались, с грохотом падая на землю. Тот, кто смешал наши наречия, как семена разных сортов, — мог быть доволен. Среди земных воинов и действительно началась нешуточная неразбериха. И если в однородных национальных подразделениях фактор непонимания влиял только на совместные действия, то в тех, которые из-за понесённых потерь были вынуждены восполнять численность за счёт инородцев — ситуация была намного серьёзнее. Здесь проблемой было даже добиться от всех единообразного понимания поставленных задач.
Именно это явилось причиной единственного настоящего поражения от десанта «черношлемников».
Осталась в прошлом та памятная стычка с чёрными «демонами», когда мы немного опоздали на помощь гвардии Чингисхана, но, тем не менее, одержали полную победу. И даже захватили в плен сто сорок два локосианских «солдата». После этого, если быть честным — тишина прерывалась трижды. Судя по донесениям посыльных, с того времени произошло ещё три подобных десантирования вражеских отрядов, с каждым разом — всё большей численности. Все столкновения произошли неподалёку от узловых терминалов, ещё не блокированных нами. Последнее из них, наше подразделение, входящее в состав Карфагенского корпуса, проиграло вчистую! Виной, конечно же, было «смешение языков» — в сводном отряде насчитывалось около пятнадцати национальностей из разных эпох. Непонимание и суматоха на первом этапе сражения, когда ещё можно было рассеять локосиан издалека, превратились в панику и всёпожирающий ужас, после первых слаженных залпов локосианских излучателей.
Самое странное — после одержанной победы, локосиане не стали развивать успех, а ретировались. Вернулись назад в свой мир через тот же узловой терминал.
Что-то здесь было не так! Как будто главной задачей у них, с недавних пор, стало не одержание победы, а... накопление боевого опыта. И хотя душа надеялась на русское «авось!»— умом я понимал, что не может, не может столь могущественная цивилизация бесконечно долгий период находиться в ступоре!
Иначе она давно бы уже валялась на помойке мироздания. Пусть у них проблемы с настоящими воинами в частности и с милитаризмом вообще, но техника-то, чёрт возьми, у них мощная и эффективная! Уж коль хватает ума и возможностей следить чуть ли не за каждым нашим шагом...
Глава четырнадцатая
Двенадцать пар глаз, казалось, раздевали Амрину донага, потом снимали мясо с костей, внимательно пересчитывали кости и нехотя возвращали всё на место. В полном молчании.
Потом посыпались вопросы, в ответ на которые она лишь разводила руками и трясла головой: НЕ-ПО-НИ-МА-Ю!
Происходившее не было похоже на допрос. Скорее на мучительные попытки объясниться, впрочем, сплошь неудачные. Эта несуразица могла ещё длиться долго, а могла и непредсказуемо оборваться, вместе с её жизнью.
И тогда она решилась пустить в ход последнее средство.
Я устал от непроизвольного напряжения, которое не покидало меня последние дни. Все пики моих биографиков смотрели вниз. К тому же — вот уже три дня девятилучевой знак Избранника просто грел мой лоб. Я перестал принимать мпемопослания от своей Амри. Что с ней случилось? Она в опасности?!
Терпеть ненавижу ожидание! Мало какое из состояний души гаже мучительной неизвестности.
Я вслушивался в тишину, но состояние покоя не приходило. Как бы там ни было — тишина ничего доброго нам не сулила. Последнее время она была плотной и бархатной, как театральный занавес. Но, за этой пеленой, скрывающей многое до условного знака невидимого распорядителя, уже стояли неизвестные актёры. Стояли, затаив дыхание, и ждали этот знак. Чтобы сорвать в одночасье занавес. Чтобы вероломно начать спектакль, в самом начале которого все ружья, развешенные на стенах, стреляют в зрительный зал.
Гастрольная труппа наверняка порадует нас крутой «премьерой». Пауза, во время которой нас «оставили в покое», затянулась куда дольше самой грандиозной «мхатовской», но рало или поздно и она окончится...
Сегодня же тишина мало напоминала занавес. Она повисла пересохшим постиранным одеялом, которым, несмотря на чистоту, не хотелось накрываться.
В воздухе ощутимо пахло нашествием. Оно предощущалось по напряжению часовых спиралей и подрагиванию минутных стрелок. Оно прощупывалось хаотическими паузами в разгулявшемся пульсе. Оно присутствовало во взглядах, зависавших на полпути и не видящих объект. Оно изводило присутствием ничего не понимающих, взбудораженных птиц, возбуждённо налегающих на трели, но помимо воли делающих всё более длинные перерывы. Паузы длились. Плодились, И неотвратимо расползались, выгрызая звуки...
В последние дни я ощущал себя исполнителем главной роли в новой версии старинной сказки «Золушка». Нет, я не чувствовал себя девушкой! Скорее — переодетым трансвеститом, согласившимся изображать другого человека и выполнять чужие функции. А ещё — я был очень зол! Именно из-за этого, а не из-за обязанности копаться в золе — приглянулось и пристало имя. Я постоянно ничего не успевал и мыслил только категориями специальных операций, забыв про обычные. А мачеха-жизнь всё ставила и ставила невыполнимые на первый взгляд задачи. Сегодня вот — она высыпала в огромный чан все имеющиеся семена, перемешала их и потребовала рассортировать. Каждый вид в отдельный мешок.
Иногда мне казалось, что этими семенами были мои мысли, иногда, что этими семенами... были МЫ сами.
Разносортица. Нас смешали в одночасье. И посеяли, кидая горстями в сухой враждебный грунт. Ой, будут ли всходы?!
Башня, посягнувшая достичь небес, разваливалась. Кирпичи осыпались, с грохотом падая на землю. Тот, кто смешал наши наречия, как семена разных сортов, — мог быть доволен. Среди земных воинов и действительно началась нешуточная неразбериха. И если в однородных национальных подразделениях фактор непонимания влиял только на совместные действия, то в тех, которые из-за понесённых потерь были вынуждены восполнять численность за счёт инородцев — ситуация была намного серьёзнее. Здесь проблемой было даже добиться от всех единообразного понимания поставленных задач.
Именно это явилось причиной единственного настоящего поражения от десанта «черношлемников».
Осталась в прошлом та памятная стычка с чёрными «демонами», когда мы немного опоздали на помощь гвардии Чингисхана, но, тем не менее, одержали полную победу. И даже захватили в плен сто сорок два локосианских «солдата». После этого, если быть честным — тишина прерывалась трижды. Судя по донесениям посыльных, с того времени произошло ещё три подобных десантирования вражеских отрядов, с каждым разом — всё большей численности. Все столкновения произошли неподалёку от узловых терминалов, ещё не блокированных нами. Последнее из них, наше подразделение, входящее в состав Карфагенского корпуса, проиграло вчистую! Виной, конечно же, было «смешение языков» — в сводном отряде насчитывалось около пятнадцати национальностей из разных эпох. Непонимание и суматоха на первом этапе сражения, когда ещё можно было рассеять локосиан издалека, превратились в панику и всёпожирающий ужас, после первых слаженных залпов локосианских излучателей.
Самое странное — после одержанной победы, локосиане не стали развивать успех, а ретировались. Вернулись назад в свой мир через тот же узловой терминал.
Что-то здесь было не так! Как будто главной задачей у них, с недавних пор, стало не одержание победы, а... накопление боевого опыта. И хотя душа надеялась на русское «авось!»— умом я понимал, что не может, не может столь могущественная цивилизация бесконечно долгий период находиться в ступоре!
Иначе она давно бы уже валялась на помойке мироздания. Пусть у них проблемы с настоящими воинами в частности и с милитаризмом вообще, но техника-то, чёрт возьми, у них мощная и эффективная! Уж коль хватает ума и возможностей следить чуть ли не за каждым нашим шагом...
Глава четырнадцатая
НАШЕСТВИЕ
Когда постовые сообщили о приближении какого-то вооруженного стада обезьян, я первым выскочил на крыльцо. Показав жестом — оставаться на местах! — побежал по тропинке, ведущей к упомянутому посту.
Я ждал его. Знал — рано или поздно он появится. Более того — он был мне нужен. ОЧЕНЬ нужен. Поэтому амулет Крома, завоеванный в честном поединке, лежал в моём кармане, ждал своего часа.
Дождался. Я на бегу нацепил неандертальскую святыню на шею, поправил ремешок — чтобы соответствовать образу побратима...
Они стояли, сгрудившись и озираясь в разные стороны. Я успокоил командира блокпоста словами: «это ко мне». Он, похоже, не поверил. Да и мыслимое ли дело — с ТАКИМИ иметь ДЕЛА?! Однако, предпочёл не сомневаться вслух — старшим виднее, как именно сходить с ума. По моей команде вооружённые постовые исчезли из поля зрения и понемногу напряжение среди древних людей ослабло. Все их взгляды устремились на меня — единственную человеческую фигуру, стоявшую на их пути.
— Кро-о-ом! — собственный голос показался мне чужим, словно я вызывал джина или же ещё какого сказочного персонажа.
Стадо зашевелилось. С ворчанием раздалось в стороны. Изнутри, отодвинув зазевавшихся, показался...
Кром-вождь!
Я смотрел, смотрел, не отводя пристального взгляда, как он шёл, как остановился...
Мохнатая, покрытая коричнево-серой шерстью, фигура Крома раскачивалась в пяти шагах.
Неандерталец был среднего «человеческого» роста — ниже меня почти на голову, — хотя среди своих заметно выделялся. Крупная грудь, широченные плечи. Морда, которую я себя с трудом убедил называть лицом, сплошь испещрённая шрамами. Среди них было два глубоких — в области левого уха и на правой щеке. Тяжёлые надбровные дуги и массивный покатый лоб... эх, знать бы, что за мысли блуждают под ним! Наверняка бродят, ведь ЧЕЛОВЕК же, пусть и «тупикового» рода-племени, расплатившегося исчезновением с лика Вселенной за поражение в эволюционной войне... Его глубоко посаженные тёмные глаза ощупывали меня не менее внимательно.
Из всей одежды на вожде по-прежнему была лишь волчья шкура, прикрывающая чресла и окрестности. Так же негусто было и с вооружением — ничего кроме массивного копья с каменным наконечником, на которое неандерталец иногда опирался при ходьбе.
Верхняя губа вождя приподнялась, обнажив мощные передние зубы. Из утробы наружу вырвалось негромкое уверенное рычание. В глазах возникло нечто осмысленное. Толстые губы искривились, зашевелились, как будто что-то пережёвывали, и я опять услышал его неповторимый глухой голос:
— Кром-вождь... — тычок в свою грудь, — приветствует тебя... Алисей... друг.
И я понял его! Дословно. Неужто в разговорах с человеком «тупиковой ветви» всепланетный толмач продолжает функционировать? Или — я хорошо запомнил обертона рычания... дословно.
Я непроизвольно проследил за тычком и застыл, увидев прячущийся в густой шерсти вождя крупный медальон. Медный Феникс на зелёном шелковом шнурке! Красноватая мифическая птица, нашедшая приют на груди Крома.
Мой талисман, подарок покойного отца. Я уже несколько раз жалел, что отдал его неандертальцу. Но что поделать, обстоятельства в тот момент были уж слишком крутыми — не до жадности и сентиментальности. Моя жизнь попросту висела на волоске, и я отдал бы тогда не только зелёный шнурок с реликвией. Много больше, лишь бы волосок тот не порвался.
Долгий взгляд, в котором промелькнула целая гамма чувств — от сожаления до благодарности. Я с трудом отвёл глаза. Вождь также уставился на амулет, висевший на моей груди. На его бывший амулет! Правда, наткнувшись на застывшие глаза без зрачков, взиравшие с костяного лика, Кром заметно дёрнулся. По его лицу пробежала болезненная судорога. Мне показалось — он по-настоящему опасался мести злого духа, изображённого на амулете. Или же за этой реакцией скрывалось что-то другое?!
Я впервые озадачился: откуда он взялся у дикаря? С виду непропорционально вырезанный лик существа, в котором присутствовали как человеческие, так и звериные черты. Его пасть была оскалена и в то же время искривлена в демонической ухмылке.
Было ли ЭТО образом злого духа-покровителя? Уж больно смахивало на отображение ЧЕЛОВЕКА вообще, с извечной борьбой человеческого и звериного. Я впервые посмотрел на эту вещицу, как на символ. Но... дикарские ли руки её сработали?!
Я подвёл под амулет ладонь. Покачал, как бы взвешивая, эту массивную отполированную кость. И, насколько позволял ремешок, протянул по направлению к вождю. Не отрывая взгляд, приподнял вопросительно брови. Повёл головой, предлагая обратный обмен.
Его глаза вспыхнули. И тут же потускнели, взгляд опустился к земле. Негромко зарычав, вождь отрицательно покачал головой — настоящее дитя природы, не умеющее притворяться. Для него было яснее ясного, что Дух уже знает о том, что Кром был побеждён, а значит — не может носить амулет. Недостоин...
«Херр оберст... Ты бы это... с высшими приматами поосторожнее. В каждом из них — зародыш Кинг-Конга. Как бы ОНО на нас не прыгнуло врасплох! Угомонись, мы ведь не в войсках ООН».
Мой альтер-эго, похоже, не одобрял мою миротворческую деятельность.
«Антил, тебе слово „побратим“ хоть что-нибудь говорит?»
«Вот-вот. ГОВОРИТ... что от таких побратимов надо прятать всё, начиная со спичек и заканчивая самыми уязвимыми местами тела. Слышишь, Дымов, где ты их разыскиваешь?! Они тебя плохому научат! — Антил сегодня был не в духе, что не мудрено. — Брататься он наловчился, ишь ты... Только усыновлять их не вздумай — самим есть нечего!»
Я устал от перепалок с самим собой настолько, что промолчал. Хотя, хотелось спросить: «Что ты понимаешь в спецоперациях, нахлебник-теоретик?!»
Сдержался.
Процесс обнюхивания затянулся. И я решил взять протокол встречи на высшем уровне в свои руки. Жестами попытался объяснить Крому, что нам надо поговорить наедине. После нескольких попыток он понял, чего я от него хочу, и заковылял рядом со мной. Отойдя метров на двадцать, я остановился и произнёс, глядя прямо ему в глаза:
— Кром. Твоему другу Алексею нужна помощь. Мне... — похлопал я себя ладонью по груди. — Мне... Очень нужна помощь. Твоя помощь, Кром.
Его глаза сузились. В них промелькнула какая-то внутренняя работа, даже борьба. Потом они вспыхнули нехорошим огнём.
«Может быть, просьба о помощи воспринимается как очевидная слабость? А значит, ему предоставляется подходящий случай отомстить? А, херр оберст?! Что молчишь?» — занервничал Антил.
«Молчу, чтобы лучше тебя слышать!» — рявкнул я внутрь себя.
Глаза вождя притушили огонь.
— Я помочь тебе. Алисей... друг... Что нужно делать?
Я прекрасно понимал его. Несмотря на то, что «толмач» вырубился. Странно, но факт.
Амрина плавала в глубинах памяти. Расхаживала вдоль «стеллажей» своей индивидуальной мнемотеки. Начала, естественно, с мыслей о любимом мужчине, воюющем на недосягаемом (пока) расстоянии от неё. Хотя и на этой же планете.
Потом увлеклась воображённым диалогом с ним.
Пыталась доказать ему то, о чём они никогда не спорили. Если бы хватило времени — вполне могли бы. Во всяком случае, так ей казалось. И вдруг опять возникла мысль: «Мы с ним на ОДНОЙ планете! Рано или поздно расстояние сократится до одного взгляда».
Континент, на котором они не так давно повстречались, на котором им было суждено полюбить друг друга, на котором Алексей сейчас мысленно и наяву стремился навстречу к ней (она в это свято верила!) — назывался Эджисса.
Если мерить земным аршином — искусственная планета Экс была почти в два раза меньше Земли. А стало быть, и масштабы были поскромнее. Даже числом материков Экс не мог бы похвастаться — их тоже вдвое меньше. Три против шести земных.
Похожий очертаниями на вытянутую трапецию Эджисса являлся самой крупной частью суши, он занимал большую часть восточного полушария. Территория его, по земной аналогии — равнялась примерно Европе и Африке вместе взятым. Два других материка — Фьолла и Кверж — располагались в западном полушарии. Хотя Фьолла, отдалённо похожий на неправильный треугольник, своей вытянутой частью заползал в соседнее полушарие; полукруглый Кверж, самый маленький их трёх, находился практически по центру полушария, на расстоянии половины своего размера от Фьоллы, Имелось ещё пять крупных островов, эдакая группа земных Мадагаскаров и Новых Гвиней, почти равномерно разбросанная левее Квержа среди океанских просторов.
Амрина отчётливо, до малейших деталей, помнила карту планеты... Как удивлялся и восхищался её Избранник, когда узнал, что локосианам, «чтобы помнить», не нужно таскать с собой массу обременительных носителей информации! Всё это, и многое другое, без проблем помещалось внутри них самих. Взять хотя бы эту пресловутую карту. Амрина изучила её предварительно, детально, до мелочей — и органично вписала в свою память. Данная процедура была отработана настолько, что уже не требовала особых ментальных усилий. Неспешно впитать внимательным взглядом, а при необходимости — просто вызвать мнемофрагмент и считать его.
Она раз за разом вызывала нужную информацию, рассматривала интересующий её участок, увеличив восточную часть Эджиссы. Именно эта местность влекла Амрину к себе. Мысли о ней плавно перетекали в иные, большей частью опять — о встрече с любимым мужчиной. Встрече, которая напрямую связывалась с данным участком суши.
Встреча... Она будет возможна, только когда все дороги останутся позади. Когда все шаги по их тверди будут сделаны, все следы оставлены за спиной. Но самое плохое заключалось в том, что, даже сложив все дороги её и дороги Алексея, — нельзя было получить единого целого! Эти две половины не срастались, потому что каждая упиралась в воду. В БОЛЬШУЮ ВОДУ.
Между ними были многие километры водной стихии...
Между ними распростёрся ОКЕАН.
И, как ни странно, она сама сделала этот выбор, перебирая варианты побега на Экс. Осознала: иногда самая длинная цепочка действий бывает единственно верной и самой короткой дорогой к желаемому. Потому-то и не колебалась больше, и осуществила сложную схему пространственных перемещений — формулу с одним неизвестным. Этим неизвестным был терминал, от рождения Системы никогда не подключавшийся не только к общим схемам движения, но и неведомый всеобщей базе данных мира Локос. Терминал, известный только двоим.
Инч Шуфс Инч Второму и ей.
Таким образом, её возлюбленный воевал на Эджиссе. Она же — пыталась выжить на материке Фьолла. И многие реалии на этих разных материках совершенно отличалось друг от друга.
Так уж вышло — широкополосная волна мнемо с обещанием правительства Локоса, «всем землянам вернуть Вчера» накрыла не все части суши и моря равномерно. Основная мощь сигнала — в первую очередь предназначалась земным отрадам, вышедшим из-под контроля на Эджиссе. Именно там произошла утечка информации о подлинной сущности Проекта, именно в том краю полигона возмущённые земляне начали объединяться. Именно там пролилась первая кровь локосиан. И Локос затрубил тревогу.
На Фьолле же... В силу внешних причин, к которым относились: гористая поверхность материка, поломка основной ретрансляционной антенны и активных космических помех в данное время в данном месте — эффект был минимальным. Решающую роль сыграло полное отсутствие информации о происходящем по ту сторону воды, на другом континенте. Суть мнемопослания, вызвавшего на Эджиссе столь яростную бурю негодования, на Фьолле мало кто уразумел.
По одной простой причине — никто из землян, оказавшихся здесь, до сих пор не подозревал, где они на самом деле находятся! Может быть, не нашлось своего подозрительного «спецназовца Дымова», страдавшего раздвоением личности? А может, вялое развитие событий позволяло координаторам полностью контролировать ситуацию?
Ещё в меньшей мере был охвачен военной горячкой Кверж. Что и понятно: этот маленький континент в основном использовался как материальная база, снабжающая армии земных гладиаторов, да ещё — для технического обеспечения многих процессов, необходимых жизнедеятельности Проекта. Земных армий здесь не было, только персонал терминалов и хранилищ, да вездесущие координаторы.
Таким образом, всем трём материкам изначально отводились совершенно разные роли. Главным театром гладиаторских сражений был Эджисса — земля, занимавшая одну девятую часть территории планеты. Фьолла же предназначался для отработки вспомогательных линий Проекта, хотя здесь тоже велись достаточно обширные военные действия.
Узловых терминалов на Фьолле было всего три. Это не являлось прихотью создателей Экса или же заведомо ничтожной ролью малого материка. Так было определено Мирозданием: на данном локальном участке пространства имелось всего лишь три входа в тоннели-норы Его пещеристой структуры.
«Ох уж эти пространственные коридоры! О какой свободе разума может идти речь? Какая свобода передвижений?! Если Некто или Нечто, как его не назови, позволяет пользоваться лишь малой толикой огромного и неизведанного механизма! — Амрина сокрушённо покачала головой. — Все эти наши открытия новых путей и возможностей расширить границы — не больше, чем чья-то санкция... свыше. Явственное впечатление, что Вселенная создана давно и не для нас, что нам только иногда позволяют кое-чем пользоваться. Просто терпят... ДО ПОРЫ».
«Нет, нет! Прочь из оперативной памяти! Голова лопается на части и без копания в себе».
Она обвела взглядом помещение. Незнакомые стены, обмазанные глиной. В углу висели чьи-то доспехи. Слева от них висели два щита. На соседней стене копьё, лук и колчан со стрелами.
Это не было темницей, где она провела трое суток. Ещё бы! После вчерашнего сбора воительниц...
Память Амрины вновь, против её воли, погрузилась в прошедшие события.
...Когда во взглядах двенадцати вооружённых фурий стали вспыхивать злые искры. Когда выкрики-призывы «Убить её!» стали звучать чаще, чем вопросы. Когда воздух стал колким и совершенно непригодным для дыхания... она решилась пустить в ход последнее средство.
Уйдя в себя, сосредоточилась; голоса стали звучать тише и глуше. Прикрыла веки. Вызвала из памяти заготовленное послание, которое она излучала каждый день с момента высадки на Эксе. И, сконцентрировав всю имевшуюся на данный момент энергию, стала излучать без помощи терминала «Спираль», вкладывая в процесс все силы без остатка.
«О сёстры мои!.. Пенфесилия... Уфрита... Суарни... Хлуммия... Рун... Агрис... Нуола... Талиора...»
Она не видела, как застыли лица амазонок! Она не смотрела, зная, что главное происходит сейчас внутри неё.
«Поспешите же навстречу той... Запомните это имя. Клеонта...»
Все двенадцать напоминали изваяния — ни единого движения.
«Я приду и скажу вам единственную фразу...»
Силы оставляли её, но она ещё успела остановить трансляцию... открыть глаза... медленно опуститься на пол... и, уже сидя, произнести вслух на их языке так громко, как только смогла:
— АЗЗЭ ФУЭШ ИРОНО МАТТРОНГ ОЛЛИ ЭСХ...
И провалилась в какую-то яму, наполненную темнотой, пустотой и тишиной. Она валилась, катилась, даже падала. Её хватали чьи-то руки, трясли, но не могли удержать, и она падала дальше. Лишь однажды кто-то поймал её тело и принялся тормошить, приводя в чувство. Перед Амриной возникли тёмные глаза, пытливо смотревшие в глубь естества. На лице были только губы и глаза. Губы шевелились. Она вслушалась и Разобрала:
— Тебя зовут Клеонта?!
— Нет... — чуть слышно прошептала Амрина. — Я не Клеонта... Меня зовут Эвтиона... Я её...
Силы иссякли. И свет в глазах опять померк.
Он уже минут двадцать по кругу листал несколько видеокартинок — отчёт аэронаблюдения. Сначала внимательно рассматривая каждую, потом, уменьшая паузы между кадрами, торопясь. Всё быстрей. Всё чаще! Ещё немного и...
Очнулся, вырвался из завораживающего ритма. Откинулся на спинку кресла. Задумался.
Ещё бы! На каждом снимке, в разных ракурсах, была запечатлена его родная дочь. Его любимая дочь.
Руки её были связаны. Во рту кляп. Закрытые глаза и неестественная поза рождали лавину мыслей о самом плохом. Но следующие кадры отметали летальный вариант развития событий. На этих кадрах её, как безвольный тюк, две полуобнажённые женщины в доспехах укладывали поперёк спины лошади. Последний снимок получился хуже всех, смазанным — на нём лошадь, управляемая одной из женщин, мчалась по предгорной дороге.
Он сидел, полностью уйдя в свои мысли, даже, казалось, позабыв о присутствии своей собеседницы — медлительной в словах и движениях сорокалетней женщины. Её полное лицо с тяжелым подбородком, и без того довольно непривлекательное, портило большое родимое пятно на левом виске. Она, не отрывая взгляда, следила за его мимикой.
Каково же было её удивление, когда сквозь маску удивления и боли прорвались совсем неожиданные эмоции. Удовлетворение и даже тщательно скрываемая радость! Да нет! Скорее всего — померещилось... Женщина отёрла ладонью лицо, коснулась пальцами век, уставших от бессонной ночи. Позвала мужчину по имени.
Очнувшись от своих дум, тот нахмурился, словно закрылся на все замки.
— Эйе... Я прошу, оставь меня. Мне о многом надо...
Грузная женщина молча встала, не спеша поправила волосы, стянутые в пучок. Уходя, оглянулась на лицо мужчины. И опять ей померещилась довольная улыбка на его губах.
Вердикт воительниц был краток — признать Эвтиону гостьей! И разослать во все стороны большие отряды — искать Клеонту.
Ещё были вопросы — к Рэкфис, захватившей Эвтиону в плен и доставившей её в Фемискиру. Как могло статься, что сестра не узнала спутницу Посланницы?! Дошло до криков и потрясания оружием. И, не выдержав, Рэкфис в сердцах изо всех сил швырнула своё копьё в стену. Наконечник наполовину вошёл в древесину. Пока древко раскачивалось, она громогласно выкрикнула:
— Я не верю ей! Если она Избранная, почему дала себя связать? Почему вообще попала в плен?! И эта пластина мне пока ни о чём не говорит! А дурацкие узоры на её щеках я приказала смыть...
Брошенная разгневанной амазонкой пластина, звякнув, упала к ногам Ипполиты. Та нагнулась, подняла. Показала боевым подругам. Все зашумели.
Звезда с девятью кривыми лучами! Именно та, о которой говорилось в послании — в этом странном голосе, звучавшем внутри головы. Вот объяснение, почему Рэкфис носилась с ней — взяла в плен, а не прикончила на месте, как она обычно и поступала.
Звезда Посланницы!
Враждебные взгляды одиннадцати амазонок устремились на Рэкфис. Но та, оттолкнув Суарни, вставшую было на её пути, в считанные мгновения покинула помещение. Бросила напоследок:
— Вы ещё пожалеете, что так легковерны!
С улицы донёсся её резкий свист. Потом ржание её коня. Потом — частый топот копыт.
...Сегодня, на пятый день пребывания среди амазонок, ей дозволили самостоятельно передвигаться в пределах лагеря. Скорее всего, это была демонстрация силы: пусть ходит и смотрит! Да окажись назвавшаяся Эвтионой хоть трижды лазутчицей — куда она денется из города, где каждая пара глаз между делом присматривает за подозрительной иноземкой?
Пристанище амазонок нельзя было назвать временным. За те несколько месяцев, что они провели в этом горном краю, на месте пустоши обширного плато, сокрытого обильной растительностью от чужих глаз, — вырос целый город. Строительным материалом считалось и в качестве такового применялось что угодно. Почва, камни, древесина, шкуры убитых животных. Имелась здесь своя главная площадь, названная по греческой традиции: Агора. И тут же, не в пример щепетильным эллинам, высился специально сооружённый частокол — дань древним варварским обычаям — с кольев которого скалили свои зубы, одеревеневшие головы врагов.
Я ждал его. Знал — рано или поздно он появится. Более того — он был мне нужен. ОЧЕНЬ нужен. Поэтому амулет Крома, завоеванный в честном поединке, лежал в моём кармане, ждал своего часа.
Дождался. Я на бегу нацепил неандертальскую святыню на шею, поправил ремешок — чтобы соответствовать образу побратима...
Они стояли, сгрудившись и озираясь в разные стороны. Я успокоил командира блокпоста словами: «это ко мне». Он, похоже, не поверил. Да и мыслимое ли дело — с ТАКИМИ иметь ДЕЛА?! Однако, предпочёл не сомневаться вслух — старшим виднее, как именно сходить с ума. По моей команде вооружённые постовые исчезли из поля зрения и понемногу напряжение среди древних людей ослабло. Все их взгляды устремились на меня — единственную человеческую фигуру, стоявшую на их пути.
— Кро-о-ом! — собственный голос показался мне чужим, словно я вызывал джина или же ещё какого сказочного персонажа.
Стадо зашевелилось. С ворчанием раздалось в стороны. Изнутри, отодвинув зазевавшихся, показался...
Кром-вождь!
Я смотрел, смотрел, не отводя пристального взгляда, как он шёл, как остановился...
Мохнатая, покрытая коричнево-серой шерстью, фигура Крома раскачивалась в пяти шагах.
Неандерталец был среднего «человеческого» роста — ниже меня почти на голову, — хотя среди своих заметно выделялся. Крупная грудь, широченные плечи. Морда, которую я себя с трудом убедил называть лицом, сплошь испещрённая шрамами. Среди них было два глубоких — в области левого уха и на правой щеке. Тяжёлые надбровные дуги и массивный покатый лоб... эх, знать бы, что за мысли блуждают под ним! Наверняка бродят, ведь ЧЕЛОВЕК же, пусть и «тупикового» рода-племени, расплатившегося исчезновением с лика Вселенной за поражение в эволюционной войне... Его глубоко посаженные тёмные глаза ощупывали меня не менее внимательно.
Из всей одежды на вожде по-прежнему была лишь волчья шкура, прикрывающая чресла и окрестности. Так же негусто было и с вооружением — ничего кроме массивного копья с каменным наконечником, на которое неандерталец иногда опирался при ходьбе.
Верхняя губа вождя приподнялась, обнажив мощные передние зубы. Из утробы наружу вырвалось негромкое уверенное рычание. В глазах возникло нечто осмысленное. Толстые губы искривились, зашевелились, как будто что-то пережёвывали, и я опять услышал его неповторимый глухой голос:
— Кром-вождь... — тычок в свою грудь, — приветствует тебя... Алисей... друг.
И я понял его! Дословно. Неужто в разговорах с человеком «тупиковой ветви» всепланетный толмач продолжает функционировать? Или — я хорошо запомнил обертона рычания... дословно.
Я непроизвольно проследил за тычком и застыл, увидев прячущийся в густой шерсти вождя крупный медальон. Медный Феникс на зелёном шелковом шнурке! Красноватая мифическая птица, нашедшая приют на груди Крома.
Мой талисман, подарок покойного отца. Я уже несколько раз жалел, что отдал его неандертальцу. Но что поделать, обстоятельства в тот момент были уж слишком крутыми — не до жадности и сентиментальности. Моя жизнь попросту висела на волоске, и я отдал бы тогда не только зелёный шнурок с реликвией. Много больше, лишь бы волосок тот не порвался.
Долгий взгляд, в котором промелькнула целая гамма чувств — от сожаления до благодарности. Я с трудом отвёл глаза. Вождь также уставился на амулет, висевший на моей груди. На его бывший амулет! Правда, наткнувшись на застывшие глаза без зрачков, взиравшие с костяного лика, Кром заметно дёрнулся. По его лицу пробежала болезненная судорога. Мне показалось — он по-настоящему опасался мести злого духа, изображённого на амулете. Или же за этой реакцией скрывалось что-то другое?!
Я впервые озадачился: откуда он взялся у дикаря? С виду непропорционально вырезанный лик существа, в котором присутствовали как человеческие, так и звериные черты. Его пасть была оскалена и в то же время искривлена в демонической ухмылке.
Было ли ЭТО образом злого духа-покровителя? Уж больно смахивало на отображение ЧЕЛОВЕКА вообще, с извечной борьбой человеческого и звериного. Я впервые посмотрел на эту вещицу, как на символ. Но... дикарские ли руки её сработали?!
Я подвёл под амулет ладонь. Покачал, как бы взвешивая, эту массивную отполированную кость. И, насколько позволял ремешок, протянул по направлению к вождю. Не отрывая взгляд, приподнял вопросительно брови. Повёл головой, предлагая обратный обмен.
Его глаза вспыхнули. И тут же потускнели, взгляд опустился к земле. Негромко зарычав, вождь отрицательно покачал головой — настоящее дитя природы, не умеющее притворяться. Для него было яснее ясного, что Дух уже знает о том, что Кром был побеждён, а значит — не может носить амулет. Недостоин...
«Херр оберст... Ты бы это... с высшими приматами поосторожнее. В каждом из них — зародыш Кинг-Конга. Как бы ОНО на нас не прыгнуло врасплох! Угомонись, мы ведь не в войсках ООН».
Мой альтер-эго, похоже, не одобрял мою миротворческую деятельность.
«Антил, тебе слово „побратим“ хоть что-нибудь говорит?»
«Вот-вот. ГОВОРИТ... что от таких побратимов надо прятать всё, начиная со спичек и заканчивая самыми уязвимыми местами тела. Слышишь, Дымов, где ты их разыскиваешь?! Они тебя плохому научат! — Антил сегодня был не в духе, что не мудрено. — Брататься он наловчился, ишь ты... Только усыновлять их не вздумай — самим есть нечего!»
Я устал от перепалок с самим собой настолько, что промолчал. Хотя, хотелось спросить: «Что ты понимаешь в спецоперациях, нахлебник-теоретик?!»
Сдержался.
Процесс обнюхивания затянулся. И я решил взять протокол встречи на высшем уровне в свои руки. Жестами попытался объяснить Крому, что нам надо поговорить наедине. После нескольких попыток он понял, чего я от него хочу, и заковылял рядом со мной. Отойдя метров на двадцать, я остановился и произнёс, глядя прямо ему в глаза:
— Кром. Твоему другу Алексею нужна помощь. Мне... — похлопал я себя ладонью по груди. — Мне... Очень нужна помощь. Твоя помощь, Кром.
Его глаза сузились. В них промелькнула какая-то внутренняя работа, даже борьба. Потом они вспыхнули нехорошим огнём.
«Может быть, просьба о помощи воспринимается как очевидная слабость? А значит, ему предоставляется подходящий случай отомстить? А, херр оберст?! Что молчишь?» — занервничал Антил.
«Молчу, чтобы лучше тебя слышать!» — рявкнул я внутрь себя.
Глаза вождя притушили огонь.
— Я помочь тебе. Алисей... друг... Что нужно делать?
Я прекрасно понимал его. Несмотря на то, что «толмач» вырубился. Странно, но факт.
Амрина плавала в глубинах памяти. Расхаживала вдоль «стеллажей» своей индивидуальной мнемотеки. Начала, естественно, с мыслей о любимом мужчине, воюющем на недосягаемом (пока) расстоянии от неё. Хотя и на этой же планете.
Потом увлеклась воображённым диалогом с ним.
Пыталась доказать ему то, о чём они никогда не спорили. Если бы хватило времени — вполне могли бы. Во всяком случае, так ей казалось. И вдруг опять возникла мысль: «Мы с ним на ОДНОЙ планете! Рано или поздно расстояние сократится до одного взгляда».
Континент, на котором они не так давно повстречались, на котором им было суждено полюбить друг друга, на котором Алексей сейчас мысленно и наяву стремился навстречу к ней (она в это свято верила!) — назывался Эджисса.
Если мерить земным аршином — искусственная планета Экс была почти в два раза меньше Земли. А стало быть, и масштабы были поскромнее. Даже числом материков Экс не мог бы похвастаться — их тоже вдвое меньше. Три против шести земных.
Похожий очертаниями на вытянутую трапецию Эджисса являлся самой крупной частью суши, он занимал большую часть восточного полушария. Территория его, по земной аналогии — равнялась примерно Европе и Африке вместе взятым. Два других материка — Фьолла и Кверж — располагались в западном полушарии. Хотя Фьолла, отдалённо похожий на неправильный треугольник, своей вытянутой частью заползал в соседнее полушарие; полукруглый Кверж, самый маленький их трёх, находился практически по центру полушария, на расстоянии половины своего размера от Фьоллы, Имелось ещё пять крупных островов, эдакая группа земных Мадагаскаров и Новых Гвиней, почти равномерно разбросанная левее Квержа среди океанских просторов.
Амрина отчётливо, до малейших деталей, помнила карту планеты... Как удивлялся и восхищался её Избранник, когда узнал, что локосианам, «чтобы помнить», не нужно таскать с собой массу обременительных носителей информации! Всё это, и многое другое, без проблем помещалось внутри них самих. Взять хотя бы эту пресловутую карту. Амрина изучила её предварительно, детально, до мелочей — и органично вписала в свою память. Данная процедура была отработана настолько, что уже не требовала особых ментальных усилий. Неспешно впитать внимательным взглядом, а при необходимости — просто вызвать мнемофрагмент и считать его.
Она раз за разом вызывала нужную информацию, рассматривала интересующий её участок, увеличив восточную часть Эджиссы. Именно эта местность влекла Амрину к себе. Мысли о ней плавно перетекали в иные, большей частью опять — о встрече с любимым мужчиной. Встрече, которая напрямую связывалась с данным участком суши.
Встреча... Она будет возможна, только когда все дороги останутся позади. Когда все шаги по их тверди будут сделаны, все следы оставлены за спиной. Но самое плохое заключалось в том, что, даже сложив все дороги её и дороги Алексея, — нельзя было получить единого целого! Эти две половины не срастались, потому что каждая упиралась в воду. В БОЛЬШУЮ ВОДУ.
Между ними были многие километры водной стихии...
Между ними распростёрся ОКЕАН.
И, как ни странно, она сама сделала этот выбор, перебирая варианты побега на Экс. Осознала: иногда самая длинная цепочка действий бывает единственно верной и самой короткой дорогой к желаемому. Потому-то и не колебалась больше, и осуществила сложную схему пространственных перемещений — формулу с одним неизвестным. Этим неизвестным был терминал, от рождения Системы никогда не подключавшийся не только к общим схемам движения, но и неведомый всеобщей базе данных мира Локос. Терминал, известный только двоим.
Инч Шуфс Инч Второму и ей.
Таким образом, её возлюбленный воевал на Эджиссе. Она же — пыталась выжить на материке Фьолла. И многие реалии на этих разных материках совершенно отличалось друг от друга.
Так уж вышло — широкополосная волна мнемо с обещанием правительства Локоса, «всем землянам вернуть Вчера» накрыла не все части суши и моря равномерно. Основная мощь сигнала — в первую очередь предназначалась земным отрадам, вышедшим из-под контроля на Эджиссе. Именно там произошла утечка информации о подлинной сущности Проекта, именно в том краю полигона возмущённые земляне начали объединяться. Именно там пролилась первая кровь локосиан. И Локос затрубил тревогу.
На Фьолле же... В силу внешних причин, к которым относились: гористая поверхность материка, поломка основной ретрансляционной антенны и активных космических помех в данное время в данном месте — эффект был минимальным. Решающую роль сыграло полное отсутствие информации о происходящем по ту сторону воды, на другом континенте. Суть мнемопослания, вызвавшего на Эджиссе столь яростную бурю негодования, на Фьолле мало кто уразумел.
По одной простой причине — никто из землян, оказавшихся здесь, до сих пор не подозревал, где они на самом деле находятся! Может быть, не нашлось своего подозрительного «спецназовца Дымова», страдавшего раздвоением личности? А может, вялое развитие событий позволяло координаторам полностью контролировать ситуацию?
Ещё в меньшей мере был охвачен военной горячкой Кверж. Что и понятно: этот маленький континент в основном использовался как материальная база, снабжающая армии земных гладиаторов, да ещё — для технического обеспечения многих процессов, необходимых жизнедеятельности Проекта. Земных армий здесь не было, только персонал терминалов и хранилищ, да вездесущие координаторы.
Таким образом, всем трём материкам изначально отводились совершенно разные роли. Главным театром гладиаторских сражений был Эджисса — земля, занимавшая одну девятую часть территории планеты. Фьолла же предназначался для отработки вспомогательных линий Проекта, хотя здесь тоже велись достаточно обширные военные действия.
Узловых терминалов на Фьолле было всего три. Это не являлось прихотью создателей Экса или же заведомо ничтожной ролью малого материка. Так было определено Мирозданием: на данном локальном участке пространства имелось всего лишь три входа в тоннели-норы Его пещеристой структуры.
«Ох уж эти пространственные коридоры! О какой свободе разума может идти речь? Какая свобода передвижений?! Если Некто или Нечто, как его не назови, позволяет пользоваться лишь малой толикой огромного и неизведанного механизма! — Амрина сокрушённо покачала головой. — Все эти наши открытия новых путей и возможностей расширить границы — не больше, чем чья-то санкция... свыше. Явственное впечатление, что Вселенная создана давно и не для нас, что нам только иногда позволяют кое-чем пользоваться. Просто терпят... ДО ПОРЫ».
«Нет, нет! Прочь из оперативной памяти! Голова лопается на части и без копания в себе».
Она обвела взглядом помещение. Незнакомые стены, обмазанные глиной. В углу висели чьи-то доспехи. Слева от них висели два щита. На соседней стене копьё, лук и колчан со стрелами.
Это не было темницей, где она провела трое суток. Ещё бы! После вчерашнего сбора воительниц...
Память Амрины вновь, против её воли, погрузилась в прошедшие события.
...Когда во взглядах двенадцати вооружённых фурий стали вспыхивать злые искры. Когда выкрики-призывы «Убить её!» стали звучать чаще, чем вопросы. Когда воздух стал колким и совершенно непригодным для дыхания... она решилась пустить в ход последнее средство.
Уйдя в себя, сосредоточилась; голоса стали звучать тише и глуше. Прикрыла веки. Вызвала из памяти заготовленное послание, которое она излучала каждый день с момента высадки на Эксе. И, сконцентрировав всю имевшуюся на данный момент энергию, стала излучать без помощи терминала «Спираль», вкладывая в процесс все силы без остатка.
«О сёстры мои!.. Пенфесилия... Уфрита... Суарни... Хлуммия... Рун... Агрис... Нуола... Талиора...»
Она не видела, как застыли лица амазонок! Она не смотрела, зная, что главное происходит сейчас внутри неё.
«Поспешите же навстречу той... Запомните это имя. Клеонта...»
Все двенадцать напоминали изваяния — ни единого движения.
«Я приду и скажу вам единственную фразу...»
Силы оставляли её, но она ещё успела остановить трансляцию... открыть глаза... медленно опуститься на пол... и, уже сидя, произнести вслух на их языке так громко, как только смогла:
— АЗЗЭ ФУЭШ ИРОНО МАТТРОНГ ОЛЛИ ЭСХ...
И провалилась в какую-то яму, наполненную темнотой, пустотой и тишиной. Она валилась, катилась, даже падала. Её хватали чьи-то руки, трясли, но не могли удержать, и она падала дальше. Лишь однажды кто-то поймал её тело и принялся тормошить, приводя в чувство. Перед Амриной возникли тёмные глаза, пытливо смотревшие в глубь естества. На лице были только губы и глаза. Губы шевелились. Она вслушалась и Разобрала:
— Тебя зовут Клеонта?!
— Нет... — чуть слышно прошептала Амрина. — Я не Клеонта... Меня зовут Эвтиона... Я её...
Силы иссякли. И свет в глазах опять померк.
Он уже минут двадцать по кругу листал несколько видеокартинок — отчёт аэронаблюдения. Сначала внимательно рассматривая каждую, потом, уменьшая паузы между кадрами, торопясь. Всё быстрей. Всё чаще! Ещё немного и...
Очнулся, вырвался из завораживающего ритма. Откинулся на спинку кресла. Задумался.
Ещё бы! На каждом снимке, в разных ракурсах, была запечатлена его родная дочь. Его любимая дочь.
Руки её были связаны. Во рту кляп. Закрытые глаза и неестественная поза рождали лавину мыслей о самом плохом. Но следующие кадры отметали летальный вариант развития событий. На этих кадрах её, как безвольный тюк, две полуобнажённые женщины в доспехах укладывали поперёк спины лошади. Последний снимок получился хуже всех, смазанным — на нём лошадь, управляемая одной из женщин, мчалась по предгорной дороге.
Он сидел, полностью уйдя в свои мысли, даже, казалось, позабыв о присутствии своей собеседницы — медлительной в словах и движениях сорокалетней женщины. Её полное лицо с тяжелым подбородком, и без того довольно непривлекательное, портило большое родимое пятно на левом виске. Она, не отрывая взгляда, следила за его мимикой.
Каково же было её удивление, когда сквозь маску удивления и боли прорвались совсем неожиданные эмоции. Удовлетворение и даже тщательно скрываемая радость! Да нет! Скорее всего — померещилось... Женщина отёрла ладонью лицо, коснулась пальцами век, уставших от бессонной ночи. Позвала мужчину по имени.
Очнувшись от своих дум, тот нахмурился, словно закрылся на все замки.
— Эйе... Я прошу, оставь меня. Мне о многом надо...
Грузная женщина молча встала, не спеша поправила волосы, стянутые в пучок. Уходя, оглянулась на лицо мужчины. И опять ей померещилась довольная улыбка на его губах.
Вердикт воительниц был краток — признать Эвтиону гостьей! И разослать во все стороны большие отряды — искать Клеонту.
Ещё были вопросы — к Рэкфис, захватившей Эвтиону в плен и доставившей её в Фемискиру. Как могло статься, что сестра не узнала спутницу Посланницы?! Дошло до криков и потрясания оружием. И, не выдержав, Рэкфис в сердцах изо всех сил швырнула своё копьё в стену. Наконечник наполовину вошёл в древесину. Пока древко раскачивалось, она громогласно выкрикнула:
— Я не верю ей! Если она Избранная, почему дала себя связать? Почему вообще попала в плен?! И эта пластина мне пока ни о чём не говорит! А дурацкие узоры на её щеках я приказала смыть...
Брошенная разгневанной амазонкой пластина, звякнув, упала к ногам Ипполиты. Та нагнулась, подняла. Показала боевым подругам. Все зашумели.
Звезда с девятью кривыми лучами! Именно та, о которой говорилось в послании — в этом странном голосе, звучавшем внутри головы. Вот объяснение, почему Рэкфис носилась с ней — взяла в плен, а не прикончила на месте, как она обычно и поступала.
Звезда Посланницы!
Враждебные взгляды одиннадцати амазонок устремились на Рэкфис. Но та, оттолкнув Суарни, вставшую было на её пути, в считанные мгновения покинула помещение. Бросила напоследок:
— Вы ещё пожалеете, что так легковерны!
С улицы донёсся её резкий свист. Потом ржание её коня. Потом — частый топот копыт.
...Сегодня, на пятый день пребывания среди амазонок, ей дозволили самостоятельно передвигаться в пределах лагеря. Скорее всего, это была демонстрация силы: пусть ходит и смотрит! Да окажись назвавшаяся Эвтионой хоть трижды лазутчицей — куда она денется из города, где каждая пара глаз между делом присматривает за подозрительной иноземкой?
Пристанище амазонок нельзя было назвать временным. За те несколько месяцев, что они провели в этом горном краю, на месте пустоши обширного плато, сокрытого обильной растительностью от чужих глаз, — вырос целый город. Строительным материалом считалось и в качестве такового применялось что угодно. Почва, камни, древесина, шкуры убитых животных. Имелась здесь своя главная площадь, названная по греческой традиции: Агора. И тут же, не в пример щепетильным эллинам, высился специально сооружённый частокол — дань древним варварским обычаям — с кольев которого скалили свои зубы, одеревеневшие головы врагов.