Страница:
или куришь натощак,
или пьешь с похмелья…[52]
Определившись с маршрутом, Андрей тронул машину с места. Через пять минут «Ягуар» уже трясся по вчерашнему проселку. На душе у Андрея кошки скребли. Ощущение победы над Бонифацким куда-то улетучилось, путь домой предстоял неблизкий.
Не было и шести утра, когда Андрей по мосту въехал в сонный, забрызганный дождем Геническ. Злые волны клокотали под широкими стальными пролетами моста в попытке прорваться на простор Сиваша. Бандура быстро миновал город и взял курс на поселок Фрунзе, продолжая держаться грунтовых дорог. Проселок шел практически параллельно магистрали М 2, соединяющей полуостров с Мелитополем, Харьковом и уходящей затем в Россию, на Курск, Орел и Москву. На эту магистраль Андрею, в конце концов, и следовало выбираться. Но он прикинул, что сделает это попозже. За поселком Новогригорьевка никем не замеченный «Ягуар» покинул Херсонскую область и оказался в Запорожской. Планы Вовчика Волыны и его могущественного родственника рухнули с легкостью карточного домика.
Андрей по дамбе переехал Утлюцкий лиман, наблюдая, как прибой умывает старые бетонные плиты. За Кирилловкой Бандура снова попал на Косу, только теперь на Федотову. Вскоре он оставил слева Молочный лиман, показавшийся Андрею полным жидкой ртути резервуаром, преодолел по мосту узкое гирло и в маленьком прибрежном селе распрощался со взморьем. Машин в пути встречалось мало.
К часу дня «Ягуар» без приключений добрался до Токмака. Дождь тоскливо моросил, небосклон был мглист и сумрачен, но погода пока что обходилась без вчерашнего безумного буйства. То есть царила непогода, но в стихию перерастать не спешила. Из закрытого и согретого отопителями салона пейзаж очень походил на осенний, но свежие, яркие запахи с головой выдавали весну. Андрей направлялся на север, собираясь по широкому радиусу обогнуть Запорожье и Днепропетровск. Он решил держаться как можно дальше от мегаполисов.
Оставшиеся после «экспроприации» белорусов деньги позволяли, бросив машину, завершить путешествие в рейсовом автобусе или вагоне плацкарта, что было бы разумнее и гораздо безопаснее. Но Андрей привязался к «Ягуару», считал автомобиль заслуженным боевым трофеем и надеялся с помощью Правилова оформить на машину документы, — овладели им такие вот мелкособственнические устремления. Так что расставаться с «Ягуаром» он не собирался. Чего греха таить, — это было выше его сил, вот и все.
К двенадцати дня «Ягуар» въехал в Гуляй Поле. Андрей обратил внимание на зачуханное СТО и завернул туда, переложив «браунинг» из бардачка за пояс брюк. С недавних пор станции автосервиса утратили всякое доверие Бандуры.
Он заехал на грязный двор автостанции. Бандитского вида мужики в промасленных робах настороженно встретили появление шикарной иномарки с крымскими номерами. Андрей, без лишних слов, указал на покореженный борт. Рабочие хмуро переглянулись.
— Мы тут за такие крутые тачки не беремся, — шкрябая черной рукой за ухом, протянул старший из работяг, бывший, очевидно, мастером.
Бандура метнул на капот сотку долларов, изъятую накануне у белорусов. Его карманы снова опустели, если не считать «браунинга».
«Не пистолет, а палочка-выручалочка из детского мультика про ежика и зайца»,[53] — подумал Андрей, наблюдая, как старший из рабочих потянулся и неторопливо взял деньги. Повертел банкноту в руках, посмотрел на свет и, кажется, остался доволен.
— Кажись не фальшивая, а, Степа? — старший передал купюру младшему, — а чего, наших нету?
— Фольга есть внутри? — напряг зрение Степа.
— Я почем знаю? Ты погляди.
— Что-то не так? — подчеркнуто небрежно процедил Андрей и опустил руку на ремень.
— Порядок, — сказал работяга и вернул сотку мастеру.
«У, рожи бандитские, — думал про себя Бандура. — Чистые душегубы. Внуки батьки Махно и Левки Задова,[54] что тут говорить… Таким человека жизни лишить проще, чем два пальца обмочить…»
Андрей тут же окрестил обоих автослесарей махновцами.
«Только пулеметных лент вам, мужики, и не хватает, — думал дальше Бандура. — И тачанки. «Максим»-то, небось, в гаражике имеется. И пара обрезов».
Неожиданно для себя Андрей припомнил старый анекдот, рожденный то ли в брежневскую, то ли в хрущевскую пору. В анекдоте бабка корила деда за то, что поливал грядки машинным маслом.
«Сдурел, что ли, на старости лет?.. Помидоры ж повянут».
«Хай вянут», лишь бы пулемет не заржавел».
Рабочие, между тем, принялись за дело. Андрей дернулся было помочь, да не решился, опасаясь схлопотать монтировкой по затылку. Крыло и дверь были сняты в пять минут. Рихтовщик взялся за молоток и напильник. Наблюдавший за его работой Андрей скривился, будто попал в зубоврачебное кресло.
— Карту двери на место по-людски черта поставим… — оглянулся на Андрея старший «махновец». — Пистоны новые надо. А такие и в Запорожье не сыщешь.
— Да хрен с ней, картой, — буркнул в ответ Андрей.
— И малярки у нас нету, — буравя Андрея взглядом, продолжал старший «махновец». — Там дальше, у Петра, — он махнул куда-то в сторону частных домов и глухих заборов. — Да и краску такую где взять?.. — махновец с сомнением покачал головой, — в городе, разве что?..
— Пистолет с компрессором найдешь? — спросил Андрей, превратившись в комок нервов. — Задуешь, чем есть. Желтой, оранжевой. Мне — по барабану.
Бандура поправил «браунинг», собравшийся провалиться в штанину.
К трем работа была закончена. Андрей сухо кивнул и нырнул за руль, все еще ожидая нападения. Двигатель заревел и «Ягуар» выскочил со двора. Машина быстро набрала скорость и вскоре Гуляй Поле осталось позади.
Проводив «Ягуар» хмурыми взглядами, рабочие облегченно вздохнули.
— Вот так, Михеич, — сказал младший рабочий старшему, — зеленый сопляк, молоко на губах не обсохло. А тачка такая, что нам с тобой на одно колесо полгода горбатиться…
— Да угнал он ее, — покачал головой Михеич. — Видал, Степа? Номера-то Крымские. Там, говорят, жух, — и нет тачки. Ищи — свищи.
— Еще и сшиб кого по дороге. У него на крыле — следы белой краски были.
— Во-во, — кивнул Михеич, — бандюга…
— Или из братвы Крымской. — Степа с гримасой потер костяшки левого кулака, по которому при рихтовке ненароком хватанул кувалдой. Кровь уже запеклась, присыпанная поверху грязью. — Братва у моря в бабках купается. С лоточников сбивают, с автозаправок берут. Мыкола рассказывал, что и на пансионаты накатывают. Никто ни хрена сделать не может. Что не так — пулю в лоб и в море.
— Во-во, — снова согласился Михеич. — Я гляжу, сопляк сопляком, а при волыне. Рука все к пушке тянется. Под рубаху…
— Думаешь, у него там пушка была?
— А что? Бутерброд от жинки?
Степа оставил расшибленную руку в покое.
— И глаза бешенные. Видно, на взводе парень. Я к нему спиной стоял — мурашки между лопаток… — Михеич с тревогой поглядел на руку напарника.
— Здорово задел? Иди холодное приложи…
— До свадьбы заживет, — отмахнулся Степа.
— Иди, говорю. Распухнет. А у нас работы еще — воз с телегой…
— Обколотый он был, — с уверенностью сказал Степа, игнорируя слова Михеича. — Наркоман, мать его.
— Похоже, что и так. — Михеич почесал затылок. — И откуда эта напасть только берется на нашу голову? Жили — не тужили. Эх, елки-палки, — Михеич махнул безнадежно и заковылял в открытые ворота мастерской. — Приложи руку холодным, Степан, и давай за работу.
— Слышь, Михеич, — в вдогонку мастеру сказал Степа, — ты б свояку позвонил в милицию, а…
Михеич обернулся, посмотрев на рабчонка, как на дурака.
— Чтоб нам гараж через неделю спалили? Денег дал и пускай катит, куда подальше. На все четыре. Даст Бог, не свидимся.
Вечерело. Солнце так и не побаловало землю, весь день пропрятавшись за толстой ширмой из туч. И судя по всему, и не думало появляться. Дождь едва заметно моросил, но тяжелый свинцовый фронт, надвигавшийся теперь с запада, обещал к ночи разразиться ливнем, а то и бурей. Бандура устремился навстречу непогоде.
Глава 10 КОНЕЦ ВИКТОРА ЛЕДОВОГО
или пьешь с похмелья…[52]
Определившись с маршрутом, Андрей тронул машину с места. Через пять минут «Ягуар» уже трясся по вчерашнему проселку. На душе у Андрея кошки скребли. Ощущение победы над Бонифацким куда-то улетучилось, путь домой предстоял неблизкий.
Не было и шести утра, когда Андрей по мосту въехал в сонный, забрызганный дождем Геническ. Злые волны клокотали под широкими стальными пролетами моста в попытке прорваться на простор Сиваша. Бандура быстро миновал город и взял курс на поселок Фрунзе, продолжая держаться грунтовых дорог. Проселок шел практически параллельно магистрали М 2, соединяющей полуостров с Мелитополем, Харьковом и уходящей затем в Россию, на Курск, Орел и Москву. На эту магистраль Андрею, в конце концов, и следовало выбираться. Но он прикинул, что сделает это попозже. За поселком Новогригорьевка никем не замеченный «Ягуар» покинул Херсонскую область и оказался в Запорожской. Планы Вовчика Волыны и его могущественного родственника рухнули с легкостью карточного домика.
Андрей по дамбе переехал Утлюцкий лиман, наблюдая, как прибой умывает старые бетонные плиты. За Кирилловкой Бандура снова попал на Косу, только теперь на Федотову. Вскоре он оставил слева Молочный лиман, показавшийся Андрею полным жидкой ртути резервуаром, преодолел по мосту узкое гирло и в маленьком прибрежном селе распрощался со взморьем. Машин в пути встречалось мало.
К часу дня «Ягуар» без приключений добрался до Токмака. Дождь тоскливо моросил, небосклон был мглист и сумрачен, но погода пока что обходилась без вчерашнего безумного буйства. То есть царила непогода, но в стихию перерастать не спешила. Из закрытого и согретого отопителями салона пейзаж очень походил на осенний, но свежие, яркие запахи с головой выдавали весну. Андрей направлялся на север, собираясь по широкому радиусу обогнуть Запорожье и Днепропетровск. Он решил держаться как можно дальше от мегаполисов.
Оставшиеся после «экспроприации» белорусов деньги позволяли, бросив машину, завершить путешествие в рейсовом автобусе или вагоне плацкарта, что было бы разумнее и гораздо безопаснее. Но Андрей привязался к «Ягуару», считал автомобиль заслуженным боевым трофеем и надеялся с помощью Правилова оформить на машину документы, — овладели им такие вот мелкособственнические устремления. Так что расставаться с «Ягуаром» он не собирался. Чего греха таить, — это было выше его сил, вот и все.
К двенадцати дня «Ягуар» въехал в Гуляй Поле. Андрей обратил внимание на зачуханное СТО и завернул туда, переложив «браунинг» из бардачка за пояс брюк. С недавних пор станции автосервиса утратили всякое доверие Бандуры.
Он заехал на грязный двор автостанции. Бандитского вида мужики в промасленных робах настороженно встретили появление шикарной иномарки с крымскими номерами. Андрей, без лишних слов, указал на покореженный борт. Рабочие хмуро переглянулись.
— Мы тут за такие крутые тачки не беремся, — шкрябая черной рукой за ухом, протянул старший из работяг, бывший, очевидно, мастером.
Бандура метнул на капот сотку долларов, изъятую накануне у белорусов. Его карманы снова опустели, если не считать «браунинга».
«Не пистолет, а палочка-выручалочка из детского мультика про ежика и зайца»,[53] — подумал Андрей, наблюдая, как старший из рабочих потянулся и неторопливо взял деньги. Повертел банкноту в руках, посмотрел на свет и, кажется, остался доволен.
— Кажись не фальшивая, а, Степа? — старший передал купюру младшему, — а чего, наших нету?
— Фольга есть внутри? — напряг зрение Степа.
— Я почем знаю? Ты погляди.
— Что-то не так? — подчеркнуто небрежно процедил Андрей и опустил руку на ремень.
— Порядок, — сказал работяга и вернул сотку мастеру.
«У, рожи бандитские, — думал про себя Бандура. — Чистые душегубы. Внуки батьки Махно и Левки Задова,[54] что тут говорить… Таким человека жизни лишить проще, чем два пальца обмочить…»
Андрей тут же окрестил обоих автослесарей махновцами.
«Только пулеметных лент вам, мужики, и не хватает, — думал дальше Бандура. — И тачанки. «Максим»-то, небось, в гаражике имеется. И пара обрезов».
Неожиданно для себя Андрей припомнил старый анекдот, рожденный то ли в брежневскую, то ли в хрущевскую пору. В анекдоте бабка корила деда за то, что поливал грядки машинным маслом.
«Сдурел, что ли, на старости лет?.. Помидоры ж повянут».
«Хай вянут», лишь бы пулемет не заржавел».
Рабочие, между тем, принялись за дело. Андрей дернулся было помочь, да не решился, опасаясь схлопотать монтировкой по затылку. Крыло и дверь были сняты в пять минут. Рихтовщик взялся за молоток и напильник. Наблюдавший за его работой Андрей скривился, будто попал в зубоврачебное кресло.
— Карту двери на место по-людски черта поставим… — оглянулся на Андрея старший «махновец». — Пистоны новые надо. А такие и в Запорожье не сыщешь.
— Да хрен с ней, картой, — буркнул в ответ Андрей.
— И малярки у нас нету, — буравя Андрея взглядом, продолжал старший «махновец». — Там дальше, у Петра, — он махнул куда-то в сторону частных домов и глухих заборов. — Да и краску такую где взять?.. — махновец с сомнением покачал головой, — в городе, разве что?..
— Пистолет с компрессором найдешь? — спросил Андрей, превратившись в комок нервов. — Задуешь, чем есть. Желтой, оранжевой. Мне — по барабану.
Бандура поправил «браунинг», собравшийся провалиться в штанину.
К трем работа была закончена. Андрей сухо кивнул и нырнул за руль, все еще ожидая нападения. Двигатель заревел и «Ягуар» выскочил со двора. Машина быстро набрала скорость и вскоре Гуляй Поле осталось позади.
Проводив «Ягуар» хмурыми взглядами, рабочие облегченно вздохнули.
— Вот так, Михеич, — сказал младший рабочий старшему, — зеленый сопляк, молоко на губах не обсохло. А тачка такая, что нам с тобой на одно колесо полгода горбатиться…
— Да угнал он ее, — покачал головой Михеич. — Видал, Степа? Номера-то Крымские. Там, говорят, жух, — и нет тачки. Ищи — свищи.
— Еще и сшиб кого по дороге. У него на крыле — следы белой краски были.
— Во-во, — кивнул Михеич, — бандюга…
— Или из братвы Крымской. — Степа с гримасой потер костяшки левого кулака, по которому при рихтовке ненароком хватанул кувалдой. Кровь уже запеклась, присыпанная поверху грязью. — Братва у моря в бабках купается. С лоточников сбивают, с автозаправок берут. Мыкола рассказывал, что и на пансионаты накатывают. Никто ни хрена сделать не может. Что не так — пулю в лоб и в море.
— Во-во, — снова согласился Михеич. — Я гляжу, сопляк сопляком, а при волыне. Рука все к пушке тянется. Под рубаху…
— Думаешь, у него там пушка была?
— А что? Бутерброд от жинки?
Степа оставил расшибленную руку в покое.
— И глаза бешенные. Видно, на взводе парень. Я к нему спиной стоял — мурашки между лопаток… — Михеич с тревогой поглядел на руку напарника.
— Здорово задел? Иди холодное приложи…
— До свадьбы заживет, — отмахнулся Степа.
— Иди, говорю. Распухнет. А у нас работы еще — воз с телегой…
— Обколотый он был, — с уверенностью сказал Степа, игнорируя слова Михеича. — Наркоман, мать его.
— Похоже, что и так. — Михеич почесал затылок. — И откуда эта напасть только берется на нашу голову? Жили — не тужили. Эх, елки-палки, — Михеич махнул безнадежно и заковылял в открытые ворота мастерской. — Приложи руку холодным, Степан, и давай за работу.
— Слышь, Михеич, — в вдогонку мастеру сказал Степа, — ты б свояку позвонил в милицию, а…
Михеич обернулся, посмотрев на рабчонка, как на дурака.
— Чтоб нам гараж через неделю спалили? Денег дал и пускай катит, куда подальше. На все четыре. Даст Бог, не свидимся.
* * *
К четырем часам пополудни Андрей выехал на автотрассу М2 много севернее Днепропетровска. В районе города Краснограда, и сразу свернул на Полтаву. До Полтавы оставалось — рукой подать. Он поднажал, намереваясь преодолеть остаток пути без остановок.Вечерело. Солнце так и не побаловало землю, весь день пропрятавшись за толстой ширмой из туч. И судя по всему, и не думало появляться. Дождь едва заметно моросил, но тяжелый свинцовый фронт, надвигавшийся теперь с запада, обещал к ночи разразиться ливнем, а то и бурей. Бандура устремился навстречу непогоде.
Глава 10 КОНЕЦ ВИКТОРА ЛЕДОВОГО
Небо над головой Анны Ледовой приобрело противоестественно желтый оттенок. Оно казалось тусклым и каким-то омертвевшим, будто картина далекого и безрадостного будущего. Словно Солнце почти израсходовало свою титаническую энергию, согревавшую землю миллиарды лет. И как только источник живительного тепла иссяк, голубая планета из колыбели цивилизации превратилась в мерзлый, твердокаменный погост.
Аня поежилась. Никакого ветра не было, зато мороз стоял — как на полюсе. Легкий сарафан до колен — такие в восьмидесятые были в моде, — открывал ее тело безжалостным прикосновениям холода. Мороз жалил кожу под тонкой хлопчатобумажной тканью, студил плечи, леденил живот. Кончиков пальцев Анька не чувствовала.
Анна поглядела по сторонам. Она находилась на холме. Под ней располагался мертвый городок из безликих пятиэтажкек. Безжизненный свет заполнял немые улицы. Ломаная линия из крыш, труб и холмов скрывалась в лимонных сумерках.
«Где я и какого черта тут делаю?» — спросила себя Анна Ледовая.
Как бы в ответ несколько голосов протяжно завыли у нее за спиной. Вой отдавал липовой горечью и был отвратителен, хуже некуда. Выть таким образом способны только плакальщицы по найму.
Анна зашагала к ближайшей пятиэтажке, освещенной тем же бледным призрачным светом. Окна чернели провалами в потусторонний мир. Двери парадного оказались распахнуты настежь, как случается в многоквартирных домах, когда кто-то куда-то переселяется. Или когда похороны. Кликуши в надвинутых на головы темных капюшонах стояли согбенно, выстроившись перед парадным двумя неровными шеренгами. Попахивало чем-то кислым. Запах Анне не понравился.
— Ленечка, — беззвучно сказала Анна, вдруг, каким-то образом осознав, что сыночка больше нет на этом свете. Что эти плакальщицы, отдающие кислятиной, здесь явно не спроста.
«Я не подыму глаза, — поклялась себе Анна. — Ни за что не подыму».
Но глазные яблоки не послушались ее. Анька взглянула на свой балкон. На тот, что ей приходилось делить с противной, помешанной на бигуди жлобихой, женой старшего прапорщика, которого первый муж Анны, танкист, за глаза называл страшным прапорщиком. Аньке едва стукнуло двадцать, ничего целиком своего у нее еще не было.
«И сейчас нет…»
Балкон торчал на месте, огражденный металлическими прутьями, слегка выгнутыми наружу у перил, выкрашенных хаки. Анна частенько выкатывала на балкон коляску с Ленечкой, он спал на свежем воздухе, пока она стряпала и убирала в квартире. Или сама выскакивала — выкурить сигарету, в тайне от мужа, который не переносил даже запаха табака. Он еще не пил по-черному, она еще не гуляла. Все было только впереди.
Анна не увидела на балконе коляски. Место, где она обыкновенно стояла, занимали две старые кухонные табуретки. На табуретках лежал гроб, оббитый красной тканью. Такой короткий, что у Анны захолонуло сердце.
Замычав по-животному, она кинулась в подъезд, преодолела три лестничных пролета, едва касаясь подошвами выщербленных бетонных ступеней. Замерла перед дверью, перетянутой коричневым дерматином предыдущим жильцом, майором, получившим распределение в Венгрию. Толкнула дверь плечом, очутившись в узком коридоре, освещаемом лампой, на которую они с мужем все собирались, но так и не купили плафон. Ее ноги стали ватными, теп не менее, она сделала еще несколько шагов, до перекрестка с кухней, и едва не врезалась в мужской силуэт, появившийся оттуда.
— Игорь? — пролепетала Анна, захлебываясь рыданиями. — Ведь это неправда, так? Этого не может быть!
Анне казалось, будто она бежит мимо мужа, к балкону. На самом деле, подошвы приросли к линолеуму, ноги подогнулись, она сползла на пол в углу.
Он встал над ней, покачиваясь из стороны в сторону, в белой майке и галифе, державшихся на подтяжках. Босые пятки торчали из тапок без задников.
— Не уберегла, — сказал Игорь механическим, неживым голосом заговорившего медного таза. — Ты его не уберегла.
— Я?
— Ты, сука!
Анна обхватила голову руками, шепотом повторяя:
— Ленечка, Ленечка, Ленечка…
— Анька?! — Кристина взяла подругу за плечо и встряхнула пару раз.
«То-то крику будет, если синяки останутся», — мелькнуло в голове Кристины.
— Ленечка!
— Анька! Чтоб ты жила сто лет! Да очнись же!..
— Ленечка!..
Кристина перевела дух. Она уже добрых пять минут пыталась растолкать подругу. Тормошила, дергала за руки — бестолку. С таким же успехом Кристина могла бы принудить мраморный памятник Пушкину пробежаться по одноименному парку.
— Анька, мать твою?! — Кристина отступила на шаг. Затем вернулась и потащила куму с кровати. Анькина голова соскользнула с подушек. Женщина застонала во сне, несколько раз хриплым шепотом повторив имя сына. Глаза Анны оставались закрыты, на лбу выступила испарина.
— Анька! Вставай! Ну же! Вставай! — Кристина разогнулась, заламывая руки в отчаянии. — Анька!.. Очнись, коза! Беда у нас! Слышишь?! Да что же это такое?! Что мне, водой тебя окатить?!
Кристина отступила на шаг, всерьез подумав о студеной воде из артезианской скважины, пробитой на дачном участке Ледовых. Двигаясь спиной, Кристина натолкнулась на журнальный столик и едва не перевернула его. Часть разбросанных по столешнице предметов со звоном покатились на пол. Бутылка водки упала на бок. Жидкость толчками выплескивалась из горлышка, исчезая в ворсе ковра.
Кристина тупо уставилась на вскрытую упаковку одноразовых шприцев, мирно уживавшуюся с парой бокалов, банкой гранулированного кофе «Якобс», пачкой сигарет и растерзанным на куски Киевским тортом.
— О господи!.. — протяжно застонала Кристина. — Обкололась, дура!..
Кристина в бешенстве накинулась на подругу:
— Анька, вставай! Подымайся, корова ненормальная!..
Кума в ответ хрипло мычала.
— Вставай, дура! Твой дядя звонил!.. Ледового только что выпустили! Он и Правилов, оба едут сюда!..
— М-м-м!
Кошмар не отпускал Анну. Ее душа бродила в загадочных наркотических дебрях, тело валялось на кровати.
Кристина с тревогой обернулась к окнам. Пока что за ними было тихо, но Кристина не думала, чтобы Правилов врал. Они ехали сюда!
«Где Ледовой сидел? На Лукьяновке? До Нижних Садов — ну, полчаса, в самом худшем случае — минут сорок. И — хана…»
Кристина растерянно оглядела комнату, соображая, как быть дальше.
Тот факт, что кума — наркоманка, тайной для Кристине не был. Точно так же, как и обстоятельства, при которых Анне довелось принять свою первую дозу. Случилось это года три назад, еще до Виктора Ледового. Анна работала девушкой по вызову, и ей довелось обслуживать банкет то ли иорданцев, то ли каких-то других арабов. Банабаков, короче говоря, как обыкновенно выражалась Анна.
— А говорят, они настоящие джентльмены? — расспрашивала многоопытную куму Кристина.
Любопытство Кристины носило несколько извращенный характер, мысли о черных мужчинах обычно заводили ее, хотя она в этом ни за что никому не призналась бы.
«Одеколоном пахнут всегда. Вежливы с дамами, щедры, и поговаривают, что как любовники, на три головы выше наших…»
— Вечером они все джигиты, — кивала умудренная кума. — «Дэтка! Я тэбэ мыр подару. Вэс…» А поутру за лишний рубль удавятся. Честно отработанных денег не выгрызешь… Так вот наши дурочки и покупаются. Поприпираются из сел за красивой жизнью, понаслушаются этих козлов, раз, два, — и подставляй задницу в каком-нибудь грязном стамбульском борделе. За миску супа!..
Анна «нерусских» терпеть не могла. И ее трудно было за это осуждать. Немало устремившихся в идущий на дно Союз иностранцев были обычными авантюристами. На западе с ними давно научились бороться. Наша рыхлая почва для них стала чем-то вроде кормушки. Все равно, что ослабевший организм — для накожных паразитов.
Итак, Анна отработала на банкете, ночью ее имел и стар, и млад.
— Оттрахали во все дыры, сволочи, — жаловалась Анна Кристине. — За поганые сто баксов по такому кругу пустили… мама не горюй. Ни лечь, ни встать. Скоты черножопые…
Под утро Анька была пьяна в стельку. Кто-то из иностранцев ввел ей героин, так, шутки ради. Потом ее, полуголую, выбросили из номера. Охрана отеля, имевшая долю в торговле женскими телами, передала бесчувственную проститутку сутенерам.
С той поры жизнь Анны приобрела новый привкус. Она перепробовала таблетки «реланиума» и «димедрола», научилась нюхать кокаин. Последним, кстати, грешил и вскоре встреченный ею Виктор Иванович Ледовой.
Став женою авторитета, Анна с проституцией завязала. Тяга к наркотикам осталась у нее навсегда. Если Анька и делала попытки сбросить это ярмо, то только напиваясь в стельку. Пока не обнаружила поразивший ее факт. Выяснилось, — чтобы заменить наркотики, ей требовалось столь чудовищное количество алкоголя, какое ее желудок и почки не в состоянии были выдержать.
— Сгоришь ты, Анечка, — бывало, говорила подруге Кристина.
— Сгорю, — отрешенно соглашалась Анна. — Все мы рано или поздно сгорим…
Кристина продолжала разглядывать комнату. Здесь царил настоящий бедлам. Вещи разбросаны, точно после погрома. Стопка грязных тарелок почему-то оказалась за ножкой кровати. Пепельница была до краев наполнена окурками. Застоялый табачный смрад наводил на мысли о каптерке, дешевом притоне в подвале или курилке общественного сортира.
— М-да, — Кристина наморщила нос, — начадили вчера, хоть топор вешай. — Кристина заглянула в зеркало, отодвинув пальчиком нижнюю губу. Зубы и вправду казались желтоватыми от никотина. Кристина раздосадовано хмыкнула. Она медленно направилась к окну и взялась за фрамугу.
Анна в этом вопросе держала безусловную пальму первенства, но и Кристина от кумы отставала несущественно — на полшага. Охранники, присланные Олегом Правиловым на смену Атасову, Протасову и Армейцу, женщинам не докучали. Пара крепких парней держалась бытовки сторожа и в дом, без приглашения Анны Ледовой, и носу не казала. С приглашениями же Анна не торопилась.
Дважды ей звонил Правилов. Олег Петрович жаловался племяннице, что освобождение Виктора Ивановича застряло в мертвой точке, и сдвинуть его — выше его сил и возможностей.
— Проще гору своротить голыми руками, Анюта.
И еще Олег Правилов аккуратно поинтересовался у племянницы, а не в курсе ли она, куда запропастились охранявшие ее в субботу ребята.
— Как в воду канули, — голос Правилова сквозил искренним непониманием. — Исчезли, и следов нет. Саша Атасов и его ребята, Эдик и Валерий…
— Да я имен не спрашивала, — соврала дяде Олегу Анна. — Валера там или Саша, или Юрик. Они все на одно лицо. И почем мне знать? Вы их набираете…
— Ну да, ну да… — мрачно отозвался Правилов. — Найду, — головы поснимаю.
— И правильно, — поддержала Анна.
— Паренек, что сауну подруги твоей охранял, тоже исчез бесследно…
Анна и тут смолчала. Исковерканное «БМВ» Бандуры она загнала в гараж и зачехлила с помощью Кристины. Поскольку кожаный чехол, оказавшийся в распоряжении подруг, предназначался для джипа «Чероки» Виктора Ледового, двухдверка исчезла под ним, как ребенок в солдатском бушлате.
— Чтобы эти прятки не оказались в одной связи с делом Виктора Ивановича… — развивал свою мысль Правилов. — Как бы не арестовали их всех… Нехорошее какое-то совпадение. Можно сказать — тревожное… Ты понимаешь?..
Правилов будто бы чувствовал, что племяннице есть что сказать ему. Анна подумала о детской игре «холодно — горячо». Образ Олега Петровича, блуждающего по комнате с завязанными шарфом глазами, заставил Анну невесело улыбнуться, отчего ее курносый нос забавно сморщился.
— Вам виднее, дядя Олег.
Правилов вздохнул:
— Ладно, смотри там…
В понедельник подруги начали выпивать с самого утра, едва продрали глаза, и весь день ходили навеселе, время от времени прикладываясь к бутылке. Благо, дача Виктора Ледового ломилась от спиртного, как пещера Алладина — от сокровищ.
— Центр дегустации открыт с утра, — хихикнула Анна, плеснув в бокал из пузатой бутылки «Кеглевича».[55] Кристина без колебаний присоединилась к подруге. Алкоголь циркулировал по крови кумушек, отгоняя невеселые мысли. Страх никуда не девался, но, по крайней мере, притуплялся, это точно. Что-то в этом процессе было сродни анестезии, заставив Кристину подумать о боли, всегда следующей по пятам наркоза.
— Анька, — что делать то, а? Ну, чего ты лыбишься? Сидим тут с тобой, как две телки безмозглые, которых на убой списали… Чему ты улыбаешься?…
Анна отмахнулась, повалившись в кресло с бутылкой в руке.
— А что ты предлагаешь?
Предложить Кристине было нечего. Выбор был невелик: ждать, ждать и ждать…
Василий Васильевич звонил жене с регулярностью телевизионных выпусков новостей. Он умолял Кристину немедленно вернуться домой. В глубине души Бонасюк ожидал самого худшего. Кристина отнекивалась, как только могла.
— Василечек, золотце мое. Я Аньку не брошу. Ей сейчас несладко. Постарайся меня понять.
Василий Васильевич имел все основания предполагать, что в самое ближайшее время события вокруг семьи Ледовых начнут развиваться подобно цепной реакции, и чем дальше от эпицентра будущего взрыва окажется Кристина, тем больше у нее будет шансов уцелеть. Впрочем, сказать этого вслух несчастный Вась Вась не смел. Оба супруга изрядно недоговаривали друг другу, однако тревожились друг о друге совершенно искренне.
— Васенька, — с наигранной беспечностью щебетала в трубку Кристина, — нечего тебе беспокоиться. Особняк стерегут вооруженные люди, которых специально Олег Правилов прислал. Мы тут, с Анькой, как у Христа за пазухой…
К ночи Кристине удалось как-то доползти в свою комнату. Она уткнулась носом в подушку, отчаянно борясь с каруселью, вращавшейся в голове и грозившей добраться до желудка. Обессиленная борьбой, Кристина, наконец, уснула. Анне, между тем, выпитого показалось мало, и она прибавила к алкоголю наркотики. Смесь вышла гремучей. Сознание Анны Ледовой отправилось так далеко, как она, в общем, и не рассчитывала. Куда-то в царство сумерек, теней и призрачных видений. Настало утро, а Анькина душа не спешила возвращаться в тело.
Совершенно неожиданно для себя Кристина горько всхлипнула. Горло свело спазмом, на глаза навернулись слезы.
— Прощай, Анечка, — пролепетала Кристина. Что-то говорило ей, что настало время расставания. Объяснить бы Кристина ничего не смогла. Анька все еще была здесь, дышала, щеки порозовели даже, но в душу Кристины откуда-то пришла твердая уверенность, что она видит куму в последний раз. Что и подруга Анька, и все, все, что с нею связано, отныне уходит в прошлое. Озноб сотряс Кристину.
— Прощай, Анечка… Прощай!
Снаружи нетерпеливо загудел мощный автомобильный сигнал. А едва он умолк, несколько машин подкатили прямо под окна. Выглядывать наружу Кристина не посмела. Да в этом и не было необходимости.
— Ледовой! — ахнула Кристина, медленно попятившись к двери. Она не ошиблась. Джип Виктора Ледового, прошелестев по гравийной дорожке, остановился во дворе особняка. За бутылочным «Чероки» Виктора Ивановича тенью следовал правиловский «Мицубиси-паджеро». Оба охранника, присланных Олегом Правиловым на смену Атасову, Протасову и Армейцу, бежали к машинам.
Аня поежилась. Никакого ветра не было, зато мороз стоял — как на полюсе. Легкий сарафан до колен — такие в восьмидесятые были в моде, — открывал ее тело безжалостным прикосновениям холода. Мороз жалил кожу под тонкой хлопчатобумажной тканью, студил плечи, леденил живот. Кончиков пальцев Анька не чувствовала.
Анна поглядела по сторонам. Она находилась на холме. Под ней располагался мертвый городок из безликих пятиэтажкек. Безжизненный свет заполнял немые улицы. Ломаная линия из крыш, труб и холмов скрывалась в лимонных сумерках.
«Где я и какого черта тут делаю?» — спросила себя Анна Ледовая.
Как бы в ответ несколько голосов протяжно завыли у нее за спиной. Вой отдавал липовой горечью и был отвратителен, хуже некуда. Выть таким образом способны только плакальщицы по найму.
Анна зашагала к ближайшей пятиэтажке, освещенной тем же бледным призрачным светом. Окна чернели провалами в потусторонний мир. Двери парадного оказались распахнуты настежь, как случается в многоквартирных домах, когда кто-то куда-то переселяется. Или когда похороны. Кликуши в надвинутых на головы темных капюшонах стояли согбенно, выстроившись перед парадным двумя неровными шеренгами. Попахивало чем-то кислым. Запах Анне не понравился.
— Ленечка, — беззвучно сказала Анна, вдруг, каким-то образом осознав, что сыночка больше нет на этом свете. Что эти плакальщицы, отдающие кислятиной, здесь явно не спроста.
«Я не подыму глаза, — поклялась себе Анна. — Ни за что не подыму».
Но глазные яблоки не послушались ее. Анька взглянула на свой балкон. На тот, что ей приходилось делить с противной, помешанной на бигуди жлобихой, женой старшего прапорщика, которого первый муж Анны, танкист, за глаза называл страшным прапорщиком. Аньке едва стукнуло двадцать, ничего целиком своего у нее еще не было.
«И сейчас нет…»
Балкон торчал на месте, огражденный металлическими прутьями, слегка выгнутыми наружу у перил, выкрашенных хаки. Анна частенько выкатывала на балкон коляску с Ленечкой, он спал на свежем воздухе, пока она стряпала и убирала в квартире. Или сама выскакивала — выкурить сигарету, в тайне от мужа, который не переносил даже запаха табака. Он еще не пил по-черному, она еще не гуляла. Все было только впереди.
Анна не увидела на балконе коляски. Место, где она обыкновенно стояла, занимали две старые кухонные табуретки. На табуретках лежал гроб, оббитый красной тканью. Такой короткий, что у Анны захолонуло сердце.
Замычав по-животному, она кинулась в подъезд, преодолела три лестничных пролета, едва касаясь подошвами выщербленных бетонных ступеней. Замерла перед дверью, перетянутой коричневым дерматином предыдущим жильцом, майором, получившим распределение в Венгрию. Толкнула дверь плечом, очутившись в узком коридоре, освещаемом лампой, на которую они с мужем все собирались, но так и не купили плафон. Ее ноги стали ватными, теп не менее, она сделала еще несколько шагов, до перекрестка с кухней, и едва не врезалась в мужской силуэт, появившийся оттуда.
— Игорь? — пролепетала Анна, захлебываясь рыданиями. — Ведь это неправда, так? Этого не может быть!
Анне казалось, будто она бежит мимо мужа, к балкону. На самом деле, подошвы приросли к линолеуму, ноги подогнулись, она сползла на пол в углу.
Он встал над ней, покачиваясь из стороны в сторону, в белой майке и галифе, державшихся на подтяжках. Босые пятки торчали из тапок без задников.
— Не уберегла, — сказал Игорь механическим, неживым голосом заговорившего медного таза. — Ты его не уберегла.
— Я?
— Ты, сука!
Анна обхватила голову руками, шепотом повторяя:
— Ленечка, Ленечка, Ленечка…
— Анька?! — Кристина взяла подругу за плечо и встряхнула пару раз.
«То-то крику будет, если синяки останутся», — мелькнуло в голове Кристины.
— Ленечка!
— Анька! Чтоб ты жила сто лет! Да очнись же!..
— Ленечка!..
Кристина перевела дух. Она уже добрых пять минут пыталась растолкать подругу. Тормошила, дергала за руки — бестолку. С таким же успехом Кристина могла бы принудить мраморный памятник Пушкину пробежаться по одноименному парку.
— Анька, мать твою?! — Кристина отступила на шаг. Затем вернулась и потащила куму с кровати. Анькина голова соскользнула с подушек. Женщина застонала во сне, несколько раз хриплым шепотом повторив имя сына. Глаза Анны оставались закрыты, на лбу выступила испарина.
— Анька! Вставай! Ну же! Вставай! — Кристина разогнулась, заламывая руки в отчаянии. — Анька!.. Очнись, коза! Беда у нас! Слышишь?! Да что же это такое?! Что мне, водой тебя окатить?!
Кристина отступила на шаг, всерьез подумав о студеной воде из артезианской скважины, пробитой на дачном участке Ледовых. Двигаясь спиной, Кристина натолкнулась на журнальный столик и едва не перевернула его. Часть разбросанных по столешнице предметов со звоном покатились на пол. Бутылка водки упала на бок. Жидкость толчками выплескивалась из горлышка, исчезая в ворсе ковра.
Кристина тупо уставилась на вскрытую упаковку одноразовых шприцев, мирно уживавшуюся с парой бокалов, банкой гранулированного кофе «Якобс», пачкой сигарет и растерзанным на куски Киевским тортом.
— О господи!.. — протяжно застонала Кристина. — Обкололась, дура!..
Кристина в бешенстве накинулась на подругу:
— Анька, вставай! Подымайся, корова ненормальная!..
Кума в ответ хрипло мычала.
— Вставай, дура! Твой дядя звонил!.. Ледового только что выпустили! Он и Правилов, оба едут сюда!..
— М-м-м!
Кошмар не отпускал Анну. Ее душа бродила в загадочных наркотических дебрях, тело валялось на кровати.
Кристина с тревогой обернулась к окнам. Пока что за ними было тихо, но Кристина не думала, чтобы Правилов врал. Они ехали сюда!
«Где Ледовой сидел? На Лукьяновке? До Нижних Садов — ну, полчаса, в самом худшем случае — минут сорок. И — хана…»
Кристина растерянно оглядела комнату, соображая, как быть дальше.
Тот факт, что кума — наркоманка, тайной для Кристине не был. Точно так же, как и обстоятельства, при которых Анне довелось принять свою первую дозу. Случилось это года три назад, еще до Виктора Ледового. Анна работала девушкой по вызову, и ей довелось обслуживать банкет то ли иорданцев, то ли каких-то других арабов. Банабаков, короче говоря, как обыкновенно выражалась Анна.
— А говорят, они настоящие джентльмены? — расспрашивала многоопытную куму Кристина.
Любопытство Кристины носило несколько извращенный характер, мысли о черных мужчинах обычно заводили ее, хотя она в этом ни за что никому не призналась бы.
«Одеколоном пахнут всегда. Вежливы с дамами, щедры, и поговаривают, что как любовники, на три головы выше наших…»
— Вечером они все джигиты, — кивала умудренная кума. — «Дэтка! Я тэбэ мыр подару. Вэс…» А поутру за лишний рубль удавятся. Честно отработанных денег не выгрызешь… Так вот наши дурочки и покупаются. Поприпираются из сел за красивой жизнью, понаслушаются этих козлов, раз, два, — и подставляй задницу в каком-нибудь грязном стамбульском борделе. За миску супа!..
Анна «нерусских» терпеть не могла. И ее трудно было за это осуждать. Немало устремившихся в идущий на дно Союз иностранцев были обычными авантюристами. На западе с ними давно научились бороться. Наша рыхлая почва для них стала чем-то вроде кормушки. Все равно, что ослабевший организм — для накожных паразитов.
Итак, Анна отработала на банкете, ночью ее имел и стар, и млад.
— Оттрахали во все дыры, сволочи, — жаловалась Анна Кристине. — За поганые сто баксов по такому кругу пустили… мама не горюй. Ни лечь, ни встать. Скоты черножопые…
Под утро Анька была пьяна в стельку. Кто-то из иностранцев ввел ей героин, так, шутки ради. Потом ее, полуголую, выбросили из номера. Охрана отеля, имевшая долю в торговле женскими телами, передала бесчувственную проститутку сутенерам.
С той поры жизнь Анны приобрела новый привкус. Она перепробовала таблетки «реланиума» и «димедрола», научилась нюхать кокаин. Последним, кстати, грешил и вскоре встреченный ею Виктор Иванович Ледовой.
Став женою авторитета, Анна с проституцией завязала. Тяга к наркотикам осталась у нее навсегда. Если Анька и делала попытки сбросить это ярмо, то только напиваясь в стельку. Пока не обнаружила поразивший ее факт. Выяснилось, — чтобы заменить наркотики, ей требовалось столь чудовищное количество алкоголя, какое ее желудок и почки не в состоянии были выдержать.
— Сгоришь ты, Анечка, — бывало, говорила подруге Кристина.
— Сгорю, — отрешенно соглашалась Анна. — Все мы рано или поздно сгорим…
Кристина продолжала разглядывать комнату. Здесь царил настоящий бедлам. Вещи разбросаны, точно после погрома. Стопка грязных тарелок почему-то оказалась за ножкой кровати. Пепельница была до краев наполнена окурками. Застоялый табачный смрад наводил на мысли о каптерке, дешевом притоне в подвале или курилке общественного сортира.
— М-да, — Кристина наморщила нос, — начадили вчера, хоть топор вешай. — Кристина заглянула в зеркало, отодвинув пальчиком нижнюю губу. Зубы и вправду казались желтоватыми от никотина. Кристина раздосадовано хмыкнула. Она медленно направилась к окну и взялась за фрамугу.
* * *
Напряжение, ставшее невыносимым оттого, что время безжалостно истекало, а от убывшей в Крым бригады Атасова не было ни слуху, ни духу, подруги ежедневно топили в спиртном.Анна в этом вопросе держала безусловную пальму первенства, но и Кристина от кумы отставала несущественно — на полшага. Охранники, присланные Олегом Правиловым на смену Атасову, Протасову и Армейцу, женщинам не докучали. Пара крепких парней держалась бытовки сторожа и в дом, без приглашения Анны Ледовой, и носу не казала. С приглашениями же Анна не торопилась.
Дважды ей звонил Правилов. Олег Петрович жаловался племяннице, что освобождение Виктора Ивановича застряло в мертвой точке, и сдвинуть его — выше его сил и возможностей.
— Проще гору своротить голыми руками, Анюта.
И еще Олег Правилов аккуратно поинтересовался у племянницы, а не в курсе ли она, куда запропастились охранявшие ее в субботу ребята.
— Как в воду канули, — голос Правилова сквозил искренним непониманием. — Исчезли, и следов нет. Саша Атасов и его ребята, Эдик и Валерий…
— Да я имен не спрашивала, — соврала дяде Олегу Анна. — Валера там или Саша, или Юрик. Они все на одно лицо. И почем мне знать? Вы их набираете…
— Ну да, ну да… — мрачно отозвался Правилов. — Найду, — головы поснимаю.
— И правильно, — поддержала Анна.
— Паренек, что сауну подруги твоей охранял, тоже исчез бесследно…
Анна и тут смолчала. Исковерканное «БМВ» Бандуры она загнала в гараж и зачехлила с помощью Кристины. Поскольку кожаный чехол, оказавшийся в распоряжении подруг, предназначался для джипа «Чероки» Виктора Ледового, двухдверка исчезла под ним, как ребенок в солдатском бушлате.
— Чтобы эти прятки не оказались в одной связи с делом Виктора Ивановича… — развивал свою мысль Правилов. — Как бы не арестовали их всех… Нехорошее какое-то совпадение. Можно сказать — тревожное… Ты понимаешь?..
Правилов будто бы чувствовал, что племяннице есть что сказать ему. Анна подумала о детской игре «холодно — горячо». Образ Олега Петровича, блуждающего по комнате с завязанными шарфом глазами, заставил Анну невесело улыбнуться, отчего ее курносый нос забавно сморщился.
— Вам виднее, дядя Олег.
Правилов вздохнул:
— Ладно, смотри там…
В понедельник подруги начали выпивать с самого утра, едва продрали глаза, и весь день ходили навеселе, время от времени прикладываясь к бутылке. Благо, дача Виктора Ледового ломилась от спиртного, как пещера Алладина — от сокровищ.
— Центр дегустации открыт с утра, — хихикнула Анна, плеснув в бокал из пузатой бутылки «Кеглевича».[55] Кристина без колебаний присоединилась к подруге. Алкоголь циркулировал по крови кумушек, отгоняя невеселые мысли. Страх никуда не девался, но, по крайней мере, притуплялся, это точно. Что-то в этом процессе было сродни анестезии, заставив Кристину подумать о боли, всегда следующей по пятам наркоза.
— Анька, — что делать то, а? Ну, чего ты лыбишься? Сидим тут с тобой, как две телки безмозглые, которых на убой списали… Чему ты улыбаешься?…
Анна отмахнулась, повалившись в кресло с бутылкой в руке.
— А что ты предлагаешь?
Предложить Кристине было нечего. Выбор был невелик: ждать, ждать и ждать…
Василий Васильевич звонил жене с регулярностью телевизионных выпусков новостей. Он умолял Кристину немедленно вернуться домой. В глубине души Бонасюк ожидал самого худшего. Кристина отнекивалась, как только могла.
— Василечек, золотце мое. Я Аньку не брошу. Ей сейчас несладко. Постарайся меня понять.
Василий Васильевич имел все основания предполагать, что в самое ближайшее время события вокруг семьи Ледовых начнут развиваться подобно цепной реакции, и чем дальше от эпицентра будущего взрыва окажется Кристина, тем больше у нее будет шансов уцелеть. Впрочем, сказать этого вслух несчастный Вась Вась не смел. Оба супруга изрядно недоговаривали друг другу, однако тревожились друг о друге совершенно искренне.
— Васенька, — с наигранной беспечностью щебетала в трубку Кристина, — нечего тебе беспокоиться. Особняк стерегут вооруженные люди, которых специально Олег Правилов прислал. Мы тут, с Анькой, как у Христа за пазухой…
* * *
Вечер понедельника Анна и Кристина уже откровенно пропьянствовали, нализавшись до белых чертиков. Анна, с тех пор, как вышла за Ледового, по-другому не могла заснуть. Кристина тоже была не дура выпить. Сказывался опыт, приобретенный во время поездок в Польшу, да и базар, на котором зимой без водки день отстоять — «смерть среди айсбергов».К ночи Кристине удалось как-то доползти в свою комнату. Она уткнулась носом в подушку, отчаянно борясь с каруселью, вращавшейся в голове и грозившей добраться до желудка. Обессиленная борьбой, Кристина, наконец, уснула. Анне, между тем, выпитого показалось мало, и она прибавила к алкоголю наркотики. Смесь вышла гремучей. Сознание Анны Ледовой отправилось так далеко, как она, в общем, и не рассчитывала. Куда-то в царство сумерек, теней и призрачных видений. Настало утро, а Анькина душа не спешила возвращаться в тело.
* * *
Опустив руки, Кристина безнадежно склонилась над подругой. Анна пребывала в самой глубокой отключке, какие только Кристине доводилось наблюдать. Перестала шептать во сне, морщинки разгладились, лицо сделалось безмятежным, как у ребенка. Дышала она теперь ровно и очень тихо. Видимо, страшилки оставили ее в покое.Совершенно неожиданно для себя Кристина горько всхлипнула. Горло свело спазмом, на глаза навернулись слезы.
— Прощай, Анечка, — пролепетала Кристина. Что-то говорило ей, что настало время расставания. Объяснить бы Кристина ничего не смогла. Анька все еще была здесь, дышала, щеки порозовели даже, но в душу Кристины откуда-то пришла твердая уверенность, что она видит куму в последний раз. Что и подруга Анька, и все, все, что с нею связано, отныне уходит в прошлое. Озноб сотряс Кристину.
— Прощай, Анечка… Прощай!
Снаружи нетерпеливо загудел мощный автомобильный сигнал. А едва он умолк, несколько машин подкатили прямо под окна. Выглядывать наружу Кристина не посмела. Да в этом и не было необходимости.
— Ледовой! — ахнула Кристина, медленно попятившись к двери. Она не ошиблась. Джип Виктора Ледового, прошелестев по гравийной дорожке, остановился во дворе особняка. За бутылочным «Чероки» Виктора Ивановича тенью следовал правиловский «Мицубиси-паджеро». Оба охранника, присланных Олегом Правиловым на смену Атасову, Протасову и Армейцу, бежали к машинам.