Страница:
— Когда моя бабушка умерла, ей шестидесяти не было. В селе работа тяжелая, да и жизнь у нее была не сахарной. Грыжа мучила. И еще что-то, по женской части…
— А моя, типа, до восьмидесяти трех дотянула… Чтобы никому офицерский доппаек пустым, типа, звуком не казался…
— Небось, тоже в МГБ числилась?
— Числилась домохозяйкой, типа. Хотя Ворошиловский значок у меня — от нее остался. Но я не о том, Андрюша. На последнем своем году бабуля моя мозгами тронулась. — Рот Атасова еще улыбался, глаза уже нет. — То все нормально, типа, то начинало ей казаться, что в окна за ней следят. Под дверью поджидают. Ну, и что арестуют нас всех, с минуты на минуту.
Бандура не сдержал бледной улыбки.
— Не смешно, типа. — Атасов покачал головой. — С паспортом не расставалась. Не дай Бог, чтоб на виду не лежал. Ты же понимаешь, какой вес был у паспорта при Сталине. В военное, типа, время. Без документов-то — тю-тю, раз-два, и к стенке. И все, понимаешь, ждала, когда воронок за ней пришлют. Собирайтесь, типа, с вещами. Ночью как-то трясет меня, глаза, как блюдца: «Саша, сейчас за нами придут!» — «Да кто?» — «Сейчас придут, вот увидишь!» «Да кто придет-то?!» «ГПУ!» Я, Бандура, думал, у самого крыша поедет… — Атасов вздохнул, — вся, типа, жизнь в страхе. Пускай, не всегда осознанном, зато постоянном. Вот на закате, черти и повылазили, изо всех щелей…
Атасов вернулся к бутылке.
— Давай-ка еще по одной, — предложил он. — За примирение наших предков — в нашем, типа, лице. Что скажешь?
— Давай, — кивнул Андрей, ерзая на стуле в поисках такой позиции, при которой резкая боль, терзавшая его последние полчаса, унялась бы хотя бы немного. Ничего не получилось. Перемена позы отдалась нестерпимо свербящей резью в гениталиях, мошонка будто налилась цементом. Боль прорвалась в живот, лопнув посреди внутренностей. Андрей еле сдержал стон, и ощерился, как пес, получивший пинок под хвост.
— Что с тобой, Андрюша? — встревожился Атасов. Он выглядел пьянее пьяного, но, каким-то загадочным образом, пока не утратил бдительности.
— Он еще спрашивает?! — Бандура призвал в свидетели потолок.
— Ну да, типа, спрашиваю! Что тут такого? Мне, типа, не ясно, — сказал Атасов, выглядевший в этот момент невиннее ягненка.
— А кто к нам в комнату ворвался?
— В какую, типа, комнату?! — спросил окончательно сбитый с толку Атасов.
— В нашу комнату! К нам с Кристиной!
— А… — протянул Атасов, — Я… Так это ж черте когда было. И потом, что с того? Ну, ворвался. Я же, типа, не знал. Объясни толком. Мне казалось, эту тему мы давно проехали.
«Проехали. Все, кроме моей мошонки. Она где-то по дороге зацепилась. Судя по ощущениям, похоже, за ржавый гвоздь», — захотелось сказать Андрею. Когда Атасов, пару часов назад, затарабанил в дверь с энергией, посрамившей бы любого барабанщика, Андрей был в двух шагах от кульминации. Но он их так и не проделал, потому что какой-то психопат (старый пьяный дружище Атасов) решил, что ему, видите ли, мешают спать. Хотя, возможно, они с Кристиной действительно немного нашумели. Бандура, вне себя, ринулся к двери, намереваясь лишить незадачливого барабанщика жизни, несостоявшийся оргазм обернулся невероятным всплеском животного бешенства. Потом дверь открылась, в нее ввалился Атасов. Андрей бросился ему на шею, позабыв на радостях натянуть трусы. Кристина закуталась в простыню, а затем завалилась в постель, спровадив приятелей вниз.
— Попробуйте не надраться до чертиков, — были ее последние слова, перед тем, как дверь за ними захлопнулась.
— Ага, — кивнул Андрей, — договаривай, белый офицер. Я не кончил. Только и всего. И все накипевшее ношу с собой. А оно, похоже, не в состоянии уместиться в мошонке.
— Извини, — Атасов стал само раскаяние. — Я не подумал…
Андрей с гримасой отмахнулся.
— Не умру.
— Вредно, типа.
— А, ладно — яйца килограмм по десять каждое весит, но в остальном все тип-топ. Перетерплю. Где наша не пропадала?..
Хотя обещать, как правило легче, чем впоследствии держать слово. Боль стала густой, как жидкий воск.
— Ух, черт, — простонал Андрей. — Твою мать, а?!
— Слушай, Бандура, — неуверенно предложил Атасов, в свою очередь страдальчески морщась, — ты бы поднялся к ней… сделал все, как надо. Я отсюда никуда, типа, не денусь. Ночь впереди длинная…
— Ты Атасов, совсем того?! Какое «как надо», когда перетерпел? — Андрей улыбнулся сквозь боль. — Не говоря уже о том, что Кристина не переносит спиртное на дух. Когда сама трезвая.
Андрей представил, как он, пьяный вдребезги, вваливается в комнату, эдакий бравый моряк в шторм, на ощупь разыскивает кровать, круша и опрокидывая подвернувшиеся по пути вещи, и, наконец, падает на сонную женщину. Взвесил возможные последствия.
— Извини друг, — с пьяным чувством проговорил Атасов. — Видать от меня, типа, у всех одни неприятности.
— Бедная девочка, — добавил он, проанализировав ситуацию глубже. — А как приветливо меня встретила. Даже не орала, типа, почти… И мешать нам не стала. Я перед ней в долгу, Бандура…
Андрей выдавил улыбку.
«Как же, не стала мешать». Кристине просто повезло больше Андрея. Она-то как раз успела, и теперь спокойно спала. Узнал бы кое-что Атасов про бедную девочку, если б забарабанил в дверь пятью минутами раньше…
— Болит, типа?
— Одно хорошо, — сообщил Андрей, исхитрившись изобразить ухмылку, — по дороге в Крым я зуб простудил. И он ныл, зараза, — никакой анальгин не помогал. Зато теперь так мошонка разболелась, что я никакого зуба не чувствую.
— Хочешь, типа, чтобы отпустила голова — сломай себе руку, — назидательно изрек Атасов.
— Ты научишь…
— Со мной случалось нечто подобное, — сказал Атасов, виновато поглядывая не приятеля. — Давно, правда. Когда я еще в военном училище прозябал. Первые два года курсантам полагалось жить на казарменном, типа, положении. И только потом — в общежитии вроде студенческого.
— Как тебя вообще занесло в курсанты? При родителях музыкантах?
— Гораздо проще, чем ты, типа, думаешь. Отцу своему я кроме как в оркестровой яме, и не представлялся никогда. Тем паче, что видел он меня редко. Маман была с ним солидарна. Мое будущее виделось обоим лет на пятнадцать вперед. Своих мыслей я не имел, скажи лучше, у кого они есть в семнадцать? Да меня никто и не собирался спрашивать. Мое личное мнение интересовало их, как коров геометрия.
Бандура неуверенно хмыкнул.
— Я честно отходил в музыкальную школу, затем мне наняли репетиторов. Из консерватории, Бандура, так что возможностей для маневра у меня было не больше, чем у «Запорожца», угодившего в проторенную грузовиками колею…
Но, — Атасов повысил голос, — каждое действие вызывает противодействие, мой друг. И, чем сильнее меня толкали в консерваторию, тем меньше мне туда хотелось. К выпускному балу желание насолить предкам переросло в навязчивую идею. Типа, в манию. Герой Джека Лондона, пожалуй, сбежал бы на Клондайк. Или завербовался матросом на шхуну. У комсомольца Саши Атасова таких возможностей не было. Зато, — Атасов потряс указательным пальцем перед носом Андрея, — зато, типа, комсомолец Атасов изобрел способ, более прозаичный, не спорю, но гораздо более эффективный. Надежный, типа. Незадолго до конца четвертой четверти ученик 10-А класса Саша Атасов заявил военруку, что не мыслит себя без армии. Спит и видит себя в сапогах. Бедный старый Владимир Поликарпович, которого вся школа иначе, как Беретом не называла, за глаза, понятно, едва не заплакал от этих слов, Бандура. Берет вышел в отставку еще при Гречко,[77] ему даже конец войны довелось зацепить. Именно от Берета я впервые услышал про вшей. Майорский китель не желал застегиваться у него на животе, отчего казалось, будто Берет долго вращался в стиральной машине вместе со своей повседневкой, и та основательно села. Латунные пуговицы его мундира пребывали в таком напряжении, что легко было представить — когда нитки лопнут, пуговицы полетят во все стороны с убойной силой пулеметной очереди. Фургон взял меня в оборот, оформил необходимые документы. Настрочил ходатайство от себя. Я не успел моргнуть глазом, как принимал воинскую присягу. «Я, Гражданин Союза Советских Социалистических республик, вступая, типа, в ряды Вооруженных Сил, торжественно клянусь…»
— А родители?
— Старики были в шоке. Я мог праздновать победу, но мне, если честно, перехотелось, типа. Победа, Бандура, оказалась пирровой. Как и в большинстве советских организаций, попасть в училище оказалось значительно проще, типа, чем выбраться оттуда. — Атасов сонно уставился на Андрея. — К чему я все это нагородил, Бандура?
— Ты о девушке собирался рассказывать…
— Я, типа? — удивился Атасов. В продолжение рассказа он не уставал прикладываться к бутылке и все больше хмелел.
«Ох и квадратная ж у тебя будет с утра башка», — мысленно предрек Андрей.
— Конечно, ты, — подтвердил он. — Ты сказал, у тебя нечто подобное случалось.
Андрей раздвинул ноги пошире. Боль немного улеглась.
— В самом деле? — Атасов клюнул носом, но нашел в себе силы и собрался с мыслями, — Ну да… девушка, Андрюша, была второй причиной, загнавшей меня в училище. А если положить, типа, руку на сердце, то, пожалуй, первой.
— Вот как? — удивился Бандура. Его снедало любопытство. Насколько было известно Андрею, Атасов отчего-то чурался женщин. Никто никогда не слышал, чтобы у него была подруга, не говоря уж о жене. Злые языки, которых среди правиловских бойцов насчитывалось ничуть не меньше, чем в любом другом коллективе, судача на эту тему, приписывали Атасову черт знает что. Одни поговаривали, будто он облучился в армии, другие пробовали окрасить его благородную фигуру в новомодный голубой цвет, третьи утверждали, что женщинам Атасов предпочитает собак. «Бульдога своего трахает. И весь базар. Мудило, больное на голову».
Подобным россказням Бандура не верил, а толком никто ничего не знал. Даже Армеец с Протасовым. Атасов всегда был один, и на том стояла точка.
— Вот как? — повторил Андрей, опасавшийся, как бы приятель не повалился под стол, будто вековой дуб, изъеденный древоточцами изнутри.
Она пришла к нам в четвертом классе, Бандура, и до седьмого, типа, включительно, я даже в ее сторону не смотрел. Но где-то с середины восьмого что-то такое произошло, типа. Что-то такое, Бандура, для чего я не подберу слов, но только с тех пор свет для меня сошелся на ней клином. По крайней мере, так мне казалось тогда, а значит, так оно, в сущности, и было. Моя любовь оставалась безответной, кстати, впрочем, меня это не смущало. Ее присутствия в школе с головой хватало, чтобы я летал, типа, по воздуху, как бестолковый воздушный змей. А если ее, не дай Бог, не было на занятиях, весь мир мигом становился серым, будто я превращался в дальтоника. Мое счастье оказалось недолгим. Оно длилось с полгода, типа, пока, одним черным днем Наташа не ушла из школы под руку с другим мальчиком. Он был на год старше меня, выше на голову, и он нес ее портфель. Он проводил ее до парадного, типа, а на следующее утро вся школа гудела — Наташа и Сережа Бубликов гуляют вместе. Горе мое не знало границ. Я чувствовал себя хуже банкира, обнаружившего взломанным свой самый лучший сейф. Жокеем, у которого цыгане увели скакуна. Капитаном наскочившего на риф чайного клипера. Я беззаботно плыл под парусами, пока обломок коралла не вспорол обшивку на днище. Я считал себя обманутым, Бандура, хотя не получал от нее ровным счетом никаких обещаний. Я лепил статую, не смея на нее дыхнуть, пока Сережа Бубликов не разбил ее вдребезги, как какую-то никчемную ледышку. — Атасов перевел дух. — Наступил ногой и пошел дальше. И даже ничего не заметил. Ревность сводила меня с ума. Через неделю в кинотеатре «Нивки» должен был начаться показ «Клеопатры».[78] Два билета лежали в моем кармане… Ты знаешь, типа, если хорошо поискать, они и сейчас где-то валяются.
— Ты их сохранил?
— Билеты как раз из тех вещей, которым заваляться в дальнем ящике стола — проще простого. Два крохотных кусочка зеленой, похожей на промокашку бумаги, Бандура. Вот, типа, и все, что у меня осталось…
— А она знала о том, что нравится тебе? — спросил Андрей, для которого бурные школьные страсти были недалеким прошлым. Вчерашним днем, можно сказать.
— А Бог ее знает. Я думаю, да. Обыкновенно женщины умеют это чувствовать, хотя она и была только совсем юной девчонкой. Все мы были детьми, Бандура.
— Она была красивой?
Атасов грустно улыбнулся.
— Для меня, Бандура, она была самой лучшей девушкой на Земле. Мисс Атасов-78… Ну, так вот. В девятом классе она встречалась с другим парнем, к десятому нашла себе третьего. А я успел убедиться, что интересую ее не более догорающего в пепельнице сигаретного окурка, типа. Мои чувства стали ей известны. Полагаю, ситуация со мной ее даже забавляла. К семнадцати подростковая испарилась, я знал, что от девушки можно добиться большего, нежели права таскать портфель с учебниками. Я хотел ее до зубной боли, но мое желание приносило мне одни сплошные мучения. Тогда я и решил податься в армию, чтобы пробрать ее хотя бы чем-то. Я был чертовски наивен, Бандура, полагая, будто удалюсь гордо, в бряцанье штыков и портяночную вонь, типа, а она еще вспомнит обо мне, смахивая украдкой слезу по вечерам. Проблемы индейцев трогают одних индейцев, Бандура, но я еще не знал этой замечательной истины. — Атасов усмехнулся. — Хуже, чем сам себе сделаешь, никто тебе не сделает. Такая поговорка была в ходу у моего деда, и я получил возможность на практике убедиться в справедливости его слов.
— А как Наташа отнеслась к тому, что ты ушел в армию?
— Никак, типа, не отнеслась. Мой красивый и глупый жест пропал втуне, потому что моего ухода она просто не заметила.
— И вы больше никогда не виделись? — Андрея охватило разочарование.
— В том-то и дело, что нам довелось встретиться. Не забывай о том, с чего я начал. Я начал с боли в яйцах и намереваюсь к ней вернуться. Случилось это гораздо позже. И совсем, типа, в иных обстоятельствах.
— Мой небосклон, типа, — продолжал Атасов, опрокинув очередной стакан, — надолго заволокло серыми нудными буднями. Или серо-зелеными, учитывая окруживший меня хаки. Прошло четыре года, и я позабыл о Наташе. На четвертом, типа, курсе меня пригласили на вечеринку.
— Где ты повстречал ее?
— Не гони лошадей, Бандура, — рассудительно проговорил Атасов. — Вспоминать молодые годы — все равно, что перебирать безделушки из заброшенного лет двадцать назад в чулан чемодана. Это совсем не то, что разыскивать поутру брелок автомобильной сигнализации. Тут спешить не годится, типа. Прошлое не имеет обыкновения истекать. Оно уже состоялось. Так, типа, или иначе. К нему можно возвращаться, или нет, оно один, типа, черт — никуда не денется. И вот что забавно — ты ощущаешь запах, вкус, но ни к чему не в силах притронуться… Ты слышишь голоса, типа, но они — как эхо. И не единого слова не разобрать.
— Так вот, типа. Девчонки у меня не было. В текущий, типа, момент. То есть, мне случалось бывать с женщинами, все, типа, что ты имеешь в виду, судя по твоей похабной улыбочке, я уже познал. Но ни одна меня не зацепила, что ли. То ли девушки были не те, то ли я чересчур переборчив. Некрасивых женщин нет, бывает мало водки, так, кажется, говорят. На вечеринке — я уж, типа, и не помню, в чьей квартире, крутилась целая толпа девчонок, или телок, как мы их называли. У большинства желание закадрить офицера было написано на лбу фосфоресцирующей, типа, краской. В те времена курсанты котировались высоко. Лейтенантские двести пятьдесят рублей — это тебе не сто десять в народном хозяйстве. Сразу — квартира, на худой конец, комната в малосемейке. Мужа одевает армия, плюс паек, так что трать на шмотки, пока харя не треснет. А повезет, так и заграницу вырвешься. И потом, жена офицера, почти всегда домохозяйка. Остальные-то женщины при Союзе в большинстве своем работали. К тому же, если станет грустно, всегда есть, кем вакуум заполнить. Изголодавшихся мужиков под рукой… — Атасов сделал такой жест, словно хотел объять необъятное. — Я никого не хочу обидеть, Бандура, поэтому скажем так, за особую популярность среди дам слабаки с гражданки прозвали нашего брата, молодого офицера, санитаром города. А так это, типа, или нет, не мне судить. Люди, как ты уже убедился, везде встречаются разные.
— И вот, среди прочих леди, Бандура, я увидел свою Наташу. Мою, типа, свечку на ветру. Мечту юности. Время для меня остановилось в тот момент. Звуки, Бандура смолкли. Шум, гам, суета с толкотней, бутылки на столе, запах лука и майонеза от салатов, табачный дым из кухни, все отступило на задний план, а потом вообще померкло, словно изображение на телевизионном экране, если выдернуть вилку из розетки. Я обнаружил ее повзрослевшей, открывшей для себя косметику, чего раньше за ней не водилось. Впрочем, Бандура, в моей школе работала завучем некая Людмила Алексеевна. Так вот, она вполне могла взять любую девчонку за руку, отвести в туалет и окунуть головой в умывальник. За помаду, типа, так что и губ никто подкрашивать не смел.
— Все, Андрюша, казавшееся мне усопшим, возродилось в один миг, и меня как будто заморозило. «Что она поделывает здесь, моя школьная богиня?» — спрашивал я себя, но с ответом, похоже, не спешил.
Атасов тоскливо вздохнул.
— Из ступора меня вывел дебил из второй роты. Я его почти не знал. Оценив мой интерес, дебил ободряюще хлопнул меня по плечу и сказал какую-то похабщину. Что-то, типа, того, чтоб я не вздумал пройти мимо этой давалки. Мол, она обслужила всю их роту, и каждый остался доволен. Я хотел заехать ему по уху, но вместо этого шагнул к ней на негнущихся ногах, пообещав себе, что разберусь с ним позже. После того, как разберусь с самим собой. Он проводил меня приятельским шлепком, но я уже ни черта не слышал. Наши глаза встретились. Сначала она меня не узнала. И не мудрено, Бандура, она не ожидала увидеть меня там, потому что просто позабыла, как четыре года назад Саша Атасов тоже нацепил погоны. Затем вокруг ее глаз появились озорные морщинки, и передо мной, наконец, была она — коричневое школьное платье, комсомольский значок и белый передник я мог легко дорисовать поверх ее нынешнего наряда.
— Потом был вечер, и я, как водится, нарезался. На перекуре мой приятель Владик Рубцов доверительно сообщил мне, что одобряет мой выбор. Я посоветовал ему засохнуть. Он ненадолго обиделся, он ведь, типа, ни черта не знал, но затем, все же, предложил мне не забывать с ней о резинке. «Девчонка что надо, но уж больно много коней гуляло по ее двору. Смотри, Саня — потечет с конца…». Я залепил ему в нос, и он куда-то исчез. С вечеринки мы ушли под руку. Я проводил ее до дома, и поверь, готов был уйти. Мне было двадцать два, а я снова чувствовал себя перепуганным семиклассником. Наташа пригласила меня к себе. «Мои родители уехали на дачу, так что ты можешь остаться…».
— Не помню, как я избавился от форменных брюк, кителя и зеленой рубашки с галстуком. Наверно, сразу за порогом. Мы с ней даже кофе не усаживались пить. Зато ее купальник — зеленый крепдешин с желтой окантовкой по краям — врезался в мою память навечно. Отчего так — сам, типа, не ведаю. Как и того, что он на ней делал. Хотя было начало лета, и день она вполне могла провести на пляже. Советское бикини образца эпохи застоя. Никаких шнурков, исчезающих между ягодицами, никаких ниток вместо лифчика, выставляющих наружу грудь. Продукт дважды краснознаменной, ордена Ленина, фабрики «Красная ткачиха» имени Клары Цеткин… А по мне — не было ничего более прекрасного, Бандура. Две плотные зелено-желтые чашки, с пластиковой сеткой внутри, надежно прикрывали грудь и были так велики, что сгодились бы в производстве подшлемников. Резинка высоких плавок безжалостно врезалась в тело и оказалась настолько тугой, что когда я все же одолел ее и стащил куда-то на колени, она оставила за собою след, похожий на старый шрам. Ее лобок покрывали волосы — черней вороньего крыла, хотя она была шатенкой, совсем как твоя Кристина.
Андрей представил Кристину перед собой, в опущенных до колен трусиках, решительно отправил их на щиколотки и был вознагражден жестоким спазмом в паху.
— Я обнаружил, что кожа на ее ногах гладкая, будто пергамент, типа. Мне показалось, что она тоньше папиросной бумаги и нежнее… — Атасов сглотнул. — Что мы творили, я передать не берусь. Слова приятелей позванивали у меня в ушах, но это мне не помешало. Я имел свою мечту, как только хотел. Я крутил ее, Бандура, будто пропеллер. В общем, она оказалась суппер, тот дебил не соврал. А незадолго до полуночи ее, типа, родители приехали со своей долбаной дачи и принялись ломиться в дверь. Видите ли, папик забыл ключик от домика. У старого дуралея с мозгами давно было не в порядке. Одеваясь, я переплюнул армейский норматив, спасибо курсантской сноровке. И возблагодарил, типа, модельеров, снабдивших армейские брюки пуговицами вместо молнии, ибо я не рисковал прищемить змейкой член, который совершенно не понимал, что, собственно, происходит. Выпьем, Бандура…
— Только я — точно последнюю, — попробовал уклониться Андрей.
— Не зарекайся, типа. Никто из нас не знает, которая у него последняя, и я полагаю это весьма большим благом.
— И ты ее никогда больше не видел?
— Мельком, типа. Моя мечта воплотилась, чего ж еще надо? И воплотившись, умерла. Тем вечером я невольно раскопал в своей душе чистую святыню детства, вскрыл консервным ножом и вывернул на пол. Вот так-то…
— И это отвратило тебя от женщин? — недоверчиво спросил Бандура.
Атасов насупился и как-то странно взглянул на Андрея. Схватил бутылку и вытряс из нее все до последней капли. Андрей услужливо поставил перед ним новую.
— Разливай, типа, — скомандовал Атасов. Похоже, вопрос смены рук за столом перестал его беспокоить.
— Один мой друг, — наконец начал Атасов, со стариковской придирчивостью наблюдая за Андреем, распределявшим по стаканам спиртное, — один мой друг, Бандура, тоже в прошлом офицер, уволился из армии в одно время со мной. То есть, под самый занавес. Этот офицер вернулся домой, в областной, типа, центр, откуда был родом. Мой друг, Андрюша, прибыл на место и обнаружил, что никто его там не ждет. Кроме пустых прилавков, разумеется. Река, типа, текла себе дальше, но его оттерло со стремнины, и он уселся на мели, по самые уши в ряске и с полной задницей песка. Положение было незавидным, Бандура, и совсем его не устраивало. Тем временем, типа, на фарватере шло движение — залюбуешься. Кооперативы работали на всю катушку, молодежные хозрасчетные центры — тоже, типа, не стояли на месте…
— Тю. Что за дурацкое название? — подал реплику Бандура.
— Через их счета протекали совсем не молодежные суммы, — невозмутимо продолжал Атасов.
— Как это понимать?
— Завод, типа, гонит продукцию, молодежный центр снимает сливки. Во главе с директором, или его сынком. О разной плюгавой мелочи, вроде лотков, ларьков, видеосалонов и прокатов видеокассет я тебе не рассказываю. Короче, Бандура, деньги были у всех, причем, много денег. Кроме моего товарища. До бывшего офицера на мели никому не было никакого дела. Мой друг полагал, что ситуацию следует менять, пока он не прописался в ряске навечно. Он поехал на тутовый шелкопряд, целый сезон ухаживал за червями и кормил собой комаров. Черви с мели его не сняли, можешь поверить мне на слово. Тогда он пошел в кооператив, клепавший брелоки из затвердевшей эпоксидной смолы. Или какого-то похожего дерьма. Они со значков «Я©Перестройка» начинали, как это ни глупо сейчас звучит, и раскрутились лихо, хотя тот лозунг быстренько вышел из моды. Выпьем, Бандура… Платили в кооперативе слезы, на хлеб с маслом хватало, типа, но все это было не то. Не работа, а сплошное убийство времени… Перспектива до гробовой доски отливать брелоки и макать в банки с краской моего приятеля, как видно, не прельщала. Он, типа, и еще тройка таких же бывших офицеров, подумывали о своей фирме. Об охранной фирме. Работа по специальности, так сказать. Охранять, типа, было кого, но с вакантными местами наблюдался дефицит. Для эффектного выхода на рынок у моего приятеля и его дружков кишка оказалась тонка. Силенок явно не хватало. Стоило только высунуть нос, чтобы мигом остаться без головы. Они ждали удобного случая, и он не преминул произойти.
Атасов мимоходом дернул стопку.
— Судьба улыбнулась им в девяносто первом. Союзу пришел конец, в органах началась перетасовка. А на черном рынке — передел сфер влияния. Они решились, Бандура, и сразу круто пошли вверх. Кое-кого пришлось вывезти в лес, кое-кто попал под грузовик, некоторые скончались в подъездах с девятью граммами в черепушках. Пока конкуренты не подвинулись, сообразив, что с моим другом не стоит, типа, шутки шутить.
— Через год, Андрюша, он имел все, о чем мог только мечтать. Дом с бассейном, вороной «Мерседес» и сотню пехотинцев, готовых любого разобрать на запчасти. Деньги сами шли в руки. Когда денег много, Бандура, они налипают, как мокрый снег к снежному кому, когда, типа, лепишь снеговик. Страна помешалась на торговле. Моему деду, Андрюша, полагавшему всех торгашей спекулянтами и фарцовщиками, просто не хватило бы пуль. Хотя он уже умер, к тому времени. Торговые фирмы росли, будто поганки на кучах дерьма. На каждом телефоне сидело по посреднику. Мой друг открыл четыре коммерческие фирмы, еще с полусотни снимал деньги за крышу. Десять тысяч противогазов ГП-5 туда, тысяча армейских кунгов — сюда, пять тысяч кирзовых сапог, подбитых медными, типа, гвоздиками направо, восемь килограммов яда гюрзы налево. Не забывай процент черных откатов устанавливать, вот и вся арифметика. И подставляй карманы. Что он и делал, Андрюша, что он, типа, и делал, пока… — Атасов прервался, чтобы снова приложиться к стакану. Лицо его сделалось пустым, как поверхность лунного кратера.
— А моя, типа, до восьмидесяти трех дотянула… Чтобы никому офицерский доппаек пустым, типа, звуком не казался…
— Небось, тоже в МГБ числилась?
— Числилась домохозяйкой, типа. Хотя Ворошиловский значок у меня — от нее остался. Но я не о том, Андрюша. На последнем своем году бабуля моя мозгами тронулась. — Рот Атасова еще улыбался, глаза уже нет. — То все нормально, типа, то начинало ей казаться, что в окна за ней следят. Под дверью поджидают. Ну, и что арестуют нас всех, с минуты на минуту.
Бандура не сдержал бледной улыбки.
— Не смешно, типа. — Атасов покачал головой. — С паспортом не расставалась. Не дай Бог, чтоб на виду не лежал. Ты же понимаешь, какой вес был у паспорта при Сталине. В военное, типа, время. Без документов-то — тю-тю, раз-два, и к стенке. И все, понимаешь, ждала, когда воронок за ней пришлют. Собирайтесь, типа, с вещами. Ночью как-то трясет меня, глаза, как блюдца: «Саша, сейчас за нами придут!» — «Да кто?» — «Сейчас придут, вот увидишь!» «Да кто придет-то?!» «ГПУ!» Я, Бандура, думал, у самого крыша поедет… — Атасов вздохнул, — вся, типа, жизнь в страхе. Пускай, не всегда осознанном, зато постоянном. Вот на закате, черти и повылазили, изо всех щелей…
Атасов вернулся к бутылке.
— Давай-ка еще по одной, — предложил он. — За примирение наших предков — в нашем, типа, лице. Что скажешь?
— Давай, — кивнул Андрей, ерзая на стуле в поисках такой позиции, при которой резкая боль, терзавшая его последние полчаса, унялась бы хотя бы немного. Ничего не получилось. Перемена позы отдалась нестерпимо свербящей резью в гениталиях, мошонка будто налилась цементом. Боль прорвалась в живот, лопнув посреди внутренностей. Андрей еле сдержал стон, и ощерился, как пес, получивший пинок под хвост.
— Что с тобой, Андрюша? — встревожился Атасов. Он выглядел пьянее пьяного, но, каким-то загадочным образом, пока не утратил бдительности.
— Он еще спрашивает?! — Бандура призвал в свидетели потолок.
— Ну да, типа, спрашиваю! Что тут такого? Мне, типа, не ясно, — сказал Атасов, выглядевший в этот момент невиннее ягненка.
— А кто к нам в комнату ворвался?
— В какую, типа, комнату?! — спросил окончательно сбитый с толку Атасов.
— В нашу комнату! К нам с Кристиной!
— А… — протянул Атасов, — Я… Так это ж черте когда было. И потом, что с того? Ну, ворвался. Я же, типа, не знал. Объясни толком. Мне казалось, эту тему мы давно проехали.
«Проехали. Все, кроме моей мошонки. Она где-то по дороге зацепилась. Судя по ощущениям, похоже, за ржавый гвоздь», — захотелось сказать Андрею. Когда Атасов, пару часов назад, затарабанил в дверь с энергией, посрамившей бы любого барабанщика, Андрей был в двух шагах от кульминации. Но он их так и не проделал, потому что какой-то психопат (старый пьяный дружище Атасов) решил, что ему, видите ли, мешают спать. Хотя, возможно, они с Кристиной действительно немного нашумели. Бандура, вне себя, ринулся к двери, намереваясь лишить незадачливого барабанщика жизни, несостоявшийся оргазм обернулся невероятным всплеском животного бешенства. Потом дверь открылась, в нее ввалился Атасов. Андрей бросился ему на шею, позабыв на радостях натянуть трусы. Кристина закуталась в простыню, а затем завалилась в постель, спровадив приятелей вниз.
— Попробуйте не надраться до чертиков, — были ее последние слова, перед тем, как дверь за ними захлопнулась.
* * *
— Ты не… — наконец дошло до Атасова.— Ага, — кивнул Андрей, — договаривай, белый офицер. Я не кончил. Только и всего. И все накипевшее ношу с собой. А оно, похоже, не в состоянии уместиться в мошонке.
— Извини, — Атасов стал само раскаяние. — Я не подумал…
Андрей с гримасой отмахнулся.
— Не умру.
— Вредно, типа.
— А, ладно — яйца килограмм по десять каждое весит, но в остальном все тип-топ. Перетерплю. Где наша не пропадала?..
Хотя обещать, как правило легче, чем впоследствии держать слово. Боль стала густой, как жидкий воск.
— Ух, черт, — простонал Андрей. — Твою мать, а?!
— Слушай, Бандура, — неуверенно предложил Атасов, в свою очередь страдальчески морщась, — ты бы поднялся к ней… сделал все, как надо. Я отсюда никуда, типа, не денусь. Ночь впереди длинная…
— Ты Атасов, совсем того?! Какое «как надо», когда перетерпел? — Андрей улыбнулся сквозь боль. — Не говоря уже о том, что Кристина не переносит спиртное на дух. Когда сама трезвая.
Андрей представил, как он, пьяный вдребезги, вваливается в комнату, эдакий бравый моряк в шторм, на ощупь разыскивает кровать, круша и опрокидывая подвернувшиеся по пути вещи, и, наконец, падает на сонную женщину. Взвесил возможные последствия.
— Извини друг, — с пьяным чувством проговорил Атасов. — Видать от меня, типа, у всех одни неприятности.
— Бедная девочка, — добавил он, проанализировав ситуацию глубже. — А как приветливо меня встретила. Даже не орала, типа, почти… И мешать нам не стала. Я перед ней в долгу, Бандура…
Андрей выдавил улыбку.
«Как же, не стала мешать». Кристине просто повезло больше Андрея. Она-то как раз успела, и теперь спокойно спала. Узнал бы кое-что Атасов про бедную девочку, если б забарабанил в дверь пятью минутами раньше…
— Болит, типа?
— Одно хорошо, — сообщил Андрей, исхитрившись изобразить ухмылку, — по дороге в Крым я зуб простудил. И он ныл, зараза, — никакой анальгин не помогал. Зато теперь так мошонка разболелась, что я никакого зуба не чувствую.
— Хочешь, типа, чтобы отпустила голова — сломай себе руку, — назидательно изрек Атасов.
— Ты научишь…
— Со мной случалось нечто подобное, — сказал Атасов, виновато поглядывая не приятеля. — Давно, правда. Когда я еще в военном училище прозябал. Первые два года курсантам полагалось жить на казарменном, типа, положении. И только потом — в общежитии вроде студенческого.
— Как тебя вообще занесло в курсанты? При родителях музыкантах?
— Гораздо проще, чем ты, типа, думаешь. Отцу своему я кроме как в оркестровой яме, и не представлялся никогда. Тем паче, что видел он меня редко. Маман была с ним солидарна. Мое будущее виделось обоим лет на пятнадцать вперед. Своих мыслей я не имел, скажи лучше, у кого они есть в семнадцать? Да меня никто и не собирался спрашивать. Мое личное мнение интересовало их, как коров геометрия.
Бандура неуверенно хмыкнул.
— Я честно отходил в музыкальную школу, затем мне наняли репетиторов. Из консерватории, Бандура, так что возможностей для маневра у меня было не больше, чем у «Запорожца», угодившего в проторенную грузовиками колею…
Но, — Атасов повысил голос, — каждое действие вызывает противодействие, мой друг. И, чем сильнее меня толкали в консерваторию, тем меньше мне туда хотелось. К выпускному балу желание насолить предкам переросло в навязчивую идею. Типа, в манию. Герой Джека Лондона, пожалуй, сбежал бы на Клондайк. Или завербовался матросом на шхуну. У комсомольца Саши Атасова таких возможностей не было. Зато, — Атасов потряс указательным пальцем перед носом Андрея, — зато, типа, комсомолец Атасов изобрел способ, более прозаичный, не спорю, но гораздо более эффективный. Надежный, типа. Незадолго до конца четвертой четверти ученик 10-А класса Саша Атасов заявил военруку, что не мыслит себя без армии. Спит и видит себя в сапогах. Бедный старый Владимир Поликарпович, которого вся школа иначе, как Беретом не называла, за глаза, понятно, едва не заплакал от этих слов, Бандура. Берет вышел в отставку еще при Гречко,[77] ему даже конец войны довелось зацепить. Именно от Берета я впервые услышал про вшей. Майорский китель не желал застегиваться у него на животе, отчего казалось, будто Берет долго вращался в стиральной машине вместе со своей повседневкой, и та основательно села. Латунные пуговицы его мундира пребывали в таком напряжении, что легко было представить — когда нитки лопнут, пуговицы полетят во все стороны с убойной силой пулеметной очереди. Фургон взял меня в оборот, оформил необходимые документы. Настрочил ходатайство от себя. Я не успел моргнуть глазом, как принимал воинскую присягу. «Я, Гражданин Союза Советских Социалистических республик, вступая, типа, в ряды Вооруженных Сил, торжественно клянусь…»
— А родители?
— Старики были в шоке. Я мог праздновать победу, но мне, если честно, перехотелось, типа. Победа, Бандура, оказалась пирровой. Как и в большинстве советских организаций, попасть в училище оказалось значительно проще, типа, чем выбраться оттуда. — Атасов сонно уставился на Андрея. — К чему я все это нагородил, Бандура?
— Ты о девушке собирался рассказывать…
— Я, типа? — удивился Атасов. В продолжение рассказа он не уставал прикладываться к бутылке и все больше хмелел.
«Ох и квадратная ж у тебя будет с утра башка», — мысленно предрек Андрей.
— Конечно, ты, — подтвердил он. — Ты сказал, у тебя нечто подобное случалось.
Андрей раздвинул ноги пошире. Боль немного улеглась.
— В самом деле? — Атасов клюнул носом, но нашел в себе силы и собрался с мыслями, — Ну да… девушка, Андрюша, была второй причиной, загнавшей меня в училище. А если положить, типа, руку на сердце, то, пожалуй, первой.
— Вот как? — удивился Бандура. Его снедало любопытство. Насколько было известно Андрею, Атасов отчего-то чурался женщин. Никто никогда не слышал, чтобы у него была подруга, не говоря уж о жене. Злые языки, которых среди правиловских бойцов насчитывалось ничуть не меньше, чем в любом другом коллективе, судача на эту тему, приписывали Атасову черт знает что. Одни поговаривали, будто он облучился в армии, другие пробовали окрасить его благородную фигуру в новомодный голубой цвет, третьи утверждали, что женщинам Атасов предпочитает собак. «Бульдога своего трахает. И весь базар. Мудило, больное на голову».
Подобным россказням Бандура не верил, а толком никто ничего не знал. Даже Армеец с Протасовым. Атасов всегда был один, и на том стояла точка.
— Вот как? — повторил Андрей, опасавшийся, как бы приятель не повалился под стол, будто вековой дуб, изъеденный древоточцами изнутри.
Она пришла к нам в четвертом классе, Бандура, и до седьмого, типа, включительно, я даже в ее сторону не смотрел. Но где-то с середины восьмого что-то такое произошло, типа. Что-то такое, Бандура, для чего я не подберу слов, но только с тех пор свет для меня сошелся на ней клином. По крайней мере, так мне казалось тогда, а значит, так оно, в сущности, и было. Моя любовь оставалась безответной, кстати, впрочем, меня это не смущало. Ее присутствия в школе с головой хватало, чтобы я летал, типа, по воздуху, как бестолковый воздушный змей. А если ее, не дай Бог, не было на занятиях, весь мир мигом становился серым, будто я превращался в дальтоника. Мое счастье оказалось недолгим. Оно длилось с полгода, типа, пока, одним черным днем Наташа не ушла из школы под руку с другим мальчиком. Он был на год старше меня, выше на голову, и он нес ее портфель. Он проводил ее до парадного, типа, а на следующее утро вся школа гудела — Наташа и Сережа Бубликов гуляют вместе. Горе мое не знало границ. Я чувствовал себя хуже банкира, обнаружившего взломанным свой самый лучший сейф. Жокеем, у которого цыгане увели скакуна. Капитаном наскочившего на риф чайного клипера. Я беззаботно плыл под парусами, пока обломок коралла не вспорол обшивку на днище. Я считал себя обманутым, Бандура, хотя не получал от нее ровным счетом никаких обещаний. Я лепил статую, не смея на нее дыхнуть, пока Сережа Бубликов не разбил ее вдребезги, как какую-то никчемную ледышку. — Атасов перевел дух. — Наступил ногой и пошел дальше. И даже ничего не заметил. Ревность сводила меня с ума. Через неделю в кинотеатре «Нивки» должен был начаться показ «Клеопатры».[78] Два билета лежали в моем кармане… Ты знаешь, типа, если хорошо поискать, они и сейчас где-то валяются.
— Ты их сохранил?
— Билеты как раз из тех вещей, которым заваляться в дальнем ящике стола — проще простого. Два крохотных кусочка зеленой, похожей на промокашку бумаги, Бандура. Вот, типа, и все, что у меня осталось…
— А она знала о том, что нравится тебе? — спросил Андрей, для которого бурные школьные страсти были недалеким прошлым. Вчерашним днем, можно сказать.
— А Бог ее знает. Я думаю, да. Обыкновенно женщины умеют это чувствовать, хотя она и была только совсем юной девчонкой. Все мы были детьми, Бандура.
— Она была красивой?
Атасов грустно улыбнулся.
— Для меня, Бандура, она была самой лучшей девушкой на Земле. Мисс Атасов-78… Ну, так вот. В девятом классе она встречалась с другим парнем, к десятому нашла себе третьего. А я успел убедиться, что интересую ее не более догорающего в пепельнице сигаретного окурка, типа. Мои чувства стали ей известны. Полагаю, ситуация со мной ее даже забавляла. К семнадцати подростковая испарилась, я знал, что от девушки можно добиться большего, нежели права таскать портфель с учебниками. Я хотел ее до зубной боли, но мое желание приносило мне одни сплошные мучения. Тогда я и решил податься в армию, чтобы пробрать ее хотя бы чем-то. Я был чертовски наивен, Бандура, полагая, будто удалюсь гордо, в бряцанье штыков и портяночную вонь, типа, а она еще вспомнит обо мне, смахивая украдкой слезу по вечерам. Проблемы индейцев трогают одних индейцев, Бандура, но я еще не знал этой замечательной истины. — Атасов усмехнулся. — Хуже, чем сам себе сделаешь, никто тебе не сделает. Такая поговорка была в ходу у моего деда, и я получил возможность на практике убедиться в справедливости его слов.
— А как Наташа отнеслась к тому, что ты ушел в армию?
— Никак, типа, не отнеслась. Мой красивый и глупый жест пропал втуне, потому что моего ухода она просто не заметила.
— И вы больше никогда не виделись? — Андрея охватило разочарование.
— В том-то и дело, что нам довелось встретиться. Не забывай о том, с чего я начал. Я начал с боли в яйцах и намереваюсь к ней вернуться. Случилось это гораздо позже. И совсем, типа, в иных обстоятельствах.
— Мой небосклон, типа, — продолжал Атасов, опрокинув очередной стакан, — надолго заволокло серыми нудными буднями. Или серо-зелеными, учитывая окруживший меня хаки. Прошло четыре года, и я позабыл о Наташе. На четвертом, типа, курсе меня пригласили на вечеринку.
— Где ты повстречал ее?
— Не гони лошадей, Бандура, — рассудительно проговорил Атасов. — Вспоминать молодые годы — все равно, что перебирать безделушки из заброшенного лет двадцать назад в чулан чемодана. Это совсем не то, что разыскивать поутру брелок автомобильной сигнализации. Тут спешить не годится, типа. Прошлое не имеет обыкновения истекать. Оно уже состоялось. Так, типа, или иначе. К нему можно возвращаться, или нет, оно один, типа, черт — никуда не денется. И вот что забавно — ты ощущаешь запах, вкус, но ни к чему не в силах притронуться… Ты слышишь голоса, типа, но они — как эхо. И не единого слова не разобрать.
— Так вот, типа. Девчонки у меня не было. В текущий, типа, момент. То есть, мне случалось бывать с женщинами, все, типа, что ты имеешь в виду, судя по твоей похабной улыбочке, я уже познал. Но ни одна меня не зацепила, что ли. То ли девушки были не те, то ли я чересчур переборчив. Некрасивых женщин нет, бывает мало водки, так, кажется, говорят. На вечеринке — я уж, типа, и не помню, в чьей квартире, крутилась целая толпа девчонок, или телок, как мы их называли. У большинства желание закадрить офицера было написано на лбу фосфоресцирующей, типа, краской. В те времена курсанты котировались высоко. Лейтенантские двести пятьдесят рублей — это тебе не сто десять в народном хозяйстве. Сразу — квартира, на худой конец, комната в малосемейке. Мужа одевает армия, плюс паек, так что трать на шмотки, пока харя не треснет. А повезет, так и заграницу вырвешься. И потом, жена офицера, почти всегда домохозяйка. Остальные-то женщины при Союзе в большинстве своем работали. К тому же, если станет грустно, всегда есть, кем вакуум заполнить. Изголодавшихся мужиков под рукой… — Атасов сделал такой жест, словно хотел объять необъятное. — Я никого не хочу обидеть, Бандура, поэтому скажем так, за особую популярность среди дам слабаки с гражданки прозвали нашего брата, молодого офицера, санитаром города. А так это, типа, или нет, не мне судить. Люди, как ты уже убедился, везде встречаются разные.
— И вот, среди прочих леди, Бандура, я увидел свою Наташу. Мою, типа, свечку на ветру. Мечту юности. Время для меня остановилось в тот момент. Звуки, Бандура смолкли. Шум, гам, суета с толкотней, бутылки на столе, запах лука и майонеза от салатов, табачный дым из кухни, все отступило на задний план, а потом вообще померкло, словно изображение на телевизионном экране, если выдернуть вилку из розетки. Я обнаружил ее повзрослевшей, открывшей для себя косметику, чего раньше за ней не водилось. Впрочем, Бандура, в моей школе работала завучем некая Людмила Алексеевна. Так вот, она вполне могла взять любую девчонку за руку, отвести в туалет и окунуть головой в умывальник. За помаду, типа, так что и губ никто подкрашивать не смел.
— Все, Андрюша, казавшееся мне усопшим, возродилось в один миг, и меня как будто заморозило. «Что она поделывает здесь, моя школьная богиня?» — спрашивал я себя, но с ответом, похоже, не спешил.
Атасов тоскливо вздохнул.
— Из ступора меня вывел дебил из второй роты. Я его почти не знал. Оценив мой интерес, дебил ободряюще хлопнул меня по плечу и сказал какую-то похабщину. Что-то, типа, того, чтоб я не вздумал пройти мимо этой давалки. Мол, она обслужила всю их роту, и каждый остался доволен. Я хотел заехать ему по уху, но вместо этого шагнул к ней на негнущихся ногах, пообещав себе, что разберусь с ним позже. После того, как разберусь с самим собой. Он проводил меня приятельским шлепком, но я уже ни черта не слышал. Наши глаза встретились. Сначала она меня не узнала. И не мудрено, Бандура, она не ожидала увидеть меня там, потому что просто позабыла, как четыре года назад Саша Атасов тоже нацепил погоны. Затем вокруг ее глаз появились озорные морщинки, и передо мной, наконец, была она — коричневое школьное платье, комсомольский значок и белый передник я мог легко дорисовать поверх ее нынешнего наряда.
— Потом был вечер, и я, как водится, нарезался. На перекуре мой приятель Владик Рубцов доверительно сообщил мне, что одобряет мой выбор. Я посоветовал ему засохнуть. Он ненадолго обиделся, он ведь, типа, ни черта не знал, но затем, все же, предложил мне не забывать с ней о резинке. «Девчонка что надо, но уж больно много коней гуляло по ее двору. Смотри, Саня — потечет с конца…». Я залепил ему в нос, и он куда-то исчез. С вечеринки мы ушли под руку. Я проводил ее до дома, и поверь, готов был уйти. Мне было двадцать два, а я снова чувствовал себя перепуганным семиклассником. Наташа пригласила меня к себе. «Мои родители уехали на дачу, так что ты можешь остаться…».
— Не помню, как я избавился от форменных брюк, кителя и зеленой рубашки с галстуком. Наверно, сразу за порогом. Мы с ней даже кофе не усаживались пить. Зато ее купальник — зеленый крепдешин с желтой окантовкой по краям — врезался в мою память навечно. Отчего так — сам, типа, не ведаю. Как и того, что он на ней делал. Хотя было начало лета, и день она вполне могла провести на пляже. Советское бикини образца эпохи застоя. Никаких шнурков, исчезающих между ягодицами, никаких ниток вместо лифчика, выставляющих наружу грудь. Продукт дважды краснознаменной, ордена Ленина, фабрики «Красная ткачиха» имени Клары Цеткин… А по мне — не было ничего более прекрасного, Бандура. Две плотные зелено-желтые чашки, с пластиковой сеткой внутри, надежно прикрывали грудь и были так велики, что сгодились бы в производстве подшлемников. Резинка высоких плавок безжалостно врезалась в тело и оказалась настолько тугой, что когда я все же одолел ее и стащил куда-то на колени, она оставила за собою след, похожий на старый шрам. Ее лобок покрывали волосы — черней вороньего крыла, хотя она была шатенкой, совсем как твоя Кристина.
Андрей представил Кристину перед собой, в опущенных до колен трусиках, решительно отправил их на щиколотки и был вознагражден жестоким спазмом в паху.
— Я обнаружил, что кожа на ее ногах гладкая, будто пергамент, типа. Мне показалось, что она тоньше папиросной бумаги и нежнее… — Атасов сглотнул. — Что мы творили, я передать не берусь. Слова приятелей позванивали у меня в ушах, но это мне не помешало. Я имел свою мечту, как только хотел. Я крутил ее, Бандура, будто пропеллер. В общем, она оказалась суппер, тот дебил не соврал. А незадолго до полуночи ее, типа, родители приехали со своей долбаной дачи и принялись ломиться в дверь. Видите ли, папик забыл ключик от домика. У старого дуралея с мозгами давно было не в порядке. Одеваясь, я переплюнул армейский норматив, спасибо курсантской сноровке. И возблагодарил, типа, модельеров, снабдивших армейские брюки пуговицами вместо молнии, ибо я не рисковал прищемить змейкой член, который совершенно не понимал, что, собственно, происходит. Выпьем, Бандура…
— Только я — точно последнюю, — попробовал уклониться Андрей.
— Не зарекайся, типа. Никто из нас не знает, которая у него последняя, и я полагаю это весьма большим благом.
— И ты ее никогда больше не видел?
— Мельком, типа. Моя мечта воплотилась, чего ж еще надо? И воплотившись, умерла. Тем вечером я невольно раскопал в своей душе чистую святыню детства, вскрыл консервным ножом и вывернул на пол. Вот так-то…
— И это отвратило тебя от женщин? — недоверчиво спросил Бандура.
Атасов насупился и как-то странно взглянул на Андрея. Схватил бутылку и вытряс из нее все до последней капли. Андрей услужливо поставил перед ним новую.
— Разливай, типа, — скомандовал Атасов. Похоже, вопрос смены рук за столом перестал его беспокоить.
— Один мой друг, — наконец начал Атасов, со стариковской придирчивостью наблюдая за Андреем, распределявшим по стаканам спиртное, — один мой друг, Бандура, тоже в прошлом офицер, уволился из армии в одно время со мной. То есть, под самый занавес. Этот офицер вернулся домой, в областной, типа, центр, откуда был родом. Мой друг, Андрюша, прибыл на место и обнаружил, что никто его там не ждет. Кроме пустых прилавков, разумеется. Река, типа, текла себе дальше, но его оттерло со стремнины, и он уселся на мели, по самые уши в ряске и с полной задницей песка. Положение было незавидным, Бандура, и совсем его не устраивало. Тем временем, типа, на фарватере шло движение — залюбуешься. Кооперативы работали на всю катушку, молодежные хозрасчетные центры — тоже, типа, не стояли на месте…
— Тю. Что за дурацкое название? — подал реплику Бандура.
— Через их счета протекали совсем не молодежные суммы, — невозмутимо продолжал Атасов.
— Как это понимать?
— Завод, типа, гонит продукцию, молодежный центр снимает сливки. Во главе с директором, или его сынком. О разной плюгавой мелочи, вроде лотков, ларьков, видеосалонов и прокатов видеокассет я тебе не рассказываю. Короче, Бандура, деньги были у всех, причем, много денег. Кроме моего товарища. До бывшего офицера на мели никому не было никакого дела. Мой друг полагал, что ситуацию следует менять, пока он не прописался в ряске навечно. Он поехал на тутовый шелкопряд, целый сезон ухаживал за червями и кормил собой комаров. Черви с мели его не сняли, можешь поверить мне на слово. Тогда он пошел в кооператив, клепавший брелоки из затвердевшей эпоксидной смолы. Или какого-то похожего дерьма. Они со значков «Я©Перестройка» начинали, как это ни глупо сейчас звучит, и раскрутились лихо, хотя тот лозунг быстренько вышел из моды. Выпьем, Бандура… Платили в кооперативе слезы, на хлеб с маслом хватало, типа, но все это было не то. Не работа, а сплошное убийство времени… Перспектива до гробовой доски отливать брелоки и макать в банки с краской моего приятеля, как видно, не прельщала. Он, типа, и еще тройка таких же бывших офицеров, подумывали о своей фирме. Об охранной фирме. Работа по специальности, так сказать. Охранять, типа, было кого, но с вакантными местами наблюдался дефицит. Для эффектного выхода на рынок у моего приятеля и его дружков кишка оказалась тонка. Силенок явно не хватало. Стоило только высунуть нос, чтобы мигом остаться без головы. Они ждали удобного случая, и он не преминул произойти.
Атасов мимоходом дернул стопку.
— Судьба улыбнулась им в девяносто первом. Союзу пришел конец, в органах началась перетасовка. А на черном рынке — передел сфер влияния. Они решились, Бандура, и сразу круто пошли вверх. Кое-кого пришлось вывезти в лес, кое-кто попал под грузовик, некоторые скончались в подъездах с девятью граммами в черепушках. Пока конкуренты не подвинулись, сообразив, что с моим другом не стоит, типа, шутки шутить.
— Через год, Андрюша, он имел все, о чем мог только мечтать. Дом с бассейном, вороной «Мерседес» и сотню пехотинцев, готовых любого разобрать на запчасти. Деньги сами шли в руки. Когда денег много, Бандура, они налипают, как мокрый снег к снежному кому, когда, типа, лепишь снеговик. Страна помешалась на торговле. Моему деду, Андрюша, полагавшему всех торгашей спекулянтами и фарцовщиками, просто не хватило бы пуль. Хотя он уже умер, к тому времени. Торговые фирмы росли, будто поганки на кучах дерьма. На каждом телефоне сидело по посреднику. Мой друг открыл четыре коммерческие фирмы, еще с полусотни снимал деньги за крышу. Десять тысяч противогазов ГП-5 туда, тысяча армейских кунгов — сюда, пять тысяч кирзовых сапог, подбитых медными, типа, гвоздиками направо, восемь килограммов яда гюрзы налево. Не забывай процент черных откатов устанавливать, вот и вся арифметика. И подставляй карманы. Что он и делал, Андрюша, что он, типа, и делал, пока… — Атасов прервался, чтобы снова приложиться к стакану. Лицо его сделалось пустым, как поверхность лунного кратера.