Страница:
— И ты решил вернуться?
— Точно. Как решил, так, значит, и сделал.
— Безумие какое-то, — пожал плечами Андрей. — Что один человек может противопоставить целой кодле?…
— Кое-что может, — осклабился Атасов, — если ты техстанцию видел…
— Видел? Конечно, видел! Она сгорела дотла! У меня создалось такое впечатление, будто ее с воздуха бомбили напалмом. Ты что, огнемет где-то раздобыл?
— Если бы, — вздохнул Атасов. — Но, Андрюша, с третьего по пятый класс я посещал школьный кружок «Умелые руки».
Андрей посмотрел в невинные глаза Атасова и не сумел сдержать улыбку.
— В твоей школе готовили террористов-любителей?
— Учили мыслить творчески, типа, только и всего, — серьезно ответил Атасов. — Если хочешь знать, Бандура, в творческом подходе к делу состояла вся наша сила.
— В кружках «Умелые руки»?
— И в кружках тоже, между прочим. Я слышал, у твоего старика были «Жигули»?
— Ну, были, — запечалился Андрей, сразу припомнив неприятный инцидент в Гробарях, разлучивший его с отцовской «ладой». — «Тройка» была, желтого цвета.
— Старик твой в задние пружины своего тарантаса теннисные мячики не загружал ли, часом?
— Было дело, — напряг память Андрей. — Отец, по-моему, утверждал, будто мячи продлевают срок эксплуатации пружин чуть ли не вдвое…
— Мой старик вытворял то же самое, — добродушно кивнул Атасов. — При Брежневе, кстати, теннисные мячики, типа, числились среди больших дефицитов. Отец их, между прочим, доставал по блату. С черного хода, так сказать. Один кретин, помнится, даже фельетон накрапал. О том, что пора, мол, поотбивать руки автолюбителям, сующим мячики в пружины…
— За что это?
— За то, типа, что из-за них мячиков спортсменам не хватает.
— Что за чушь? — засмеялся Андрей.
— Видишь, как, — рассудительно проговорил Атасов, — ты бредом считаешь то, на чем мое поколение росло, типа, и воспитывалось. Хлебом в футбол не играй, из-за него Павлика Морозова зарезали. Твоя реакция, парень, внушает мне, типа, оптимизм на будущее…
— Кому какое дело, куда я мячики сую, если они за деньги куплены? Да хотя бы себе в задницу.
Атасов даже развеселился.
— Ну нет. Ты так считаешь, потому как в очереди за мясом не стоял. В стандартном советском гастрономе, типа. Больше килограмма в руки не давать! На каждый килограмм мяса (если, Бандура, его мясом стоило называть) — по двести пятьдесят грамм гнилых зеленых обрезков напополам с такими же костями — согласно решению горисполкома.
— Бред!
— Бред не бред, типа, а двести пятьдесят миллионов человек так жили, и никто, типа, вякнуть не смел. «Мяса в стране не хватает — собаки с собачниками сожрали». Я хорошо эти разговорчики помню… Любопытно, типа, — добавил Атасов задумчиво, — у стариков, что нынче на митинги под красными знаменами бегают — поголовно память отшибло?..
— А ты не думаешь, Саня, что по нынешним временам, у стариков и вовсе никакого мяса нет?
— Может и так, типа, — Атасов помрачнел.
— Так как там мячики? — спросил Андрей. — Был от них толк, или не было?
— Да суть не в мячиках, Андрюша, а в кружке «Умелые руки». Ты, лучше представь себе американца, вытворяющего нечто подобное… или немца… или, типа, японца.
Андрей напряг воображение.
— А мексиканца можно? — поинтересовался он, потерпев неудачу с гражданами развитых капиталистических стран.
— Я знавал одного лейтенанта, так он детские пеленки электродрелью стирал.
— Чем-чем?!
— Электродрелью, типа. Лейтенант зажимал в патроне вилку от миксера, опускал, типа, в ванную, либо в таз, и… Качественно, типа. У них с женой на стиралку никак не выходило собрать, вот он…
— Мой отец говорил в таких случаях, — голь на выдумки хитра.
— Называй, типа, как заблагорассудится. По мне, типа, важен результат, — распалившись, отрезал Атасов. — Если б в войну командир посоветовал американским морским пехотинцам добыть оружие в бою, они бы его под конвоем доставили к психиатру, верно? А на Рейхстаг, отчего-то, наш солдат Ванька знамя Победы водрузил.
— Спорный предмет для хвастовства, — пожал плечами Андрей, — особенно в свете последних публикаций.
— Спорный — не спорный, а факт на лицо! Тем более, что больше один, типа, черт, хвастать особо нечем. И потом, Бандура, какого, типа, рожна тебе еще надо — наше знамя над Берлином колыхалось, а никаких иных не было и в помине. Вот и весь сказ, — Атасов печально вздохнул. — У нас, Андрюша, и так, добрая половина побед — с душком. А возьмешься их цену определить — вовсе ни черта, типа, не останется… А это, парень, никуда не годится…
— Чего ты завелся?
— Да не заводился я. Я тебе о кружке, типа, «Умелые руки» рассказываю, и об том, откуда он произрастает. Чтоб ты понял, почему, типа, я в милицию не звонил, и в суд, типа, не обращался. Телефонных автоматов, типа, чтобы по каждому гребаному а-пчиху в 911 наяривать, у нас на каждом углу не понатыкано. А и натыкают — я лично, звонить поостерегусь. Не из того, типа, теста меня лепили. Давай, разливай, короче.
Андрей взялся за бутылку, Атасов, между тем, продолжал.
— В ангаре, типа, я повыворачивал у безвременно ушедших карманы. Некрасиво, конечно, зато, худо-бедно, кое-какая мелочь у меня появилась. Бензина в «шестерку» Гамлет залил под крантик, спасибо, типа. Из «Жигулей» топливо отсосать, что высморкаться… Бутылки — тоже, типа, без проблем, не дефицит. Кузовная, типа, битумная мастика — в любой автозабегаловке — бери не хочу. Парафин — со свечек. Тряпка — на фитили. Масло машинное — тоже на каждом углу. Полдня на подготовку, плюс вечер для рекогносцировки. Про коктейль «Молотова» слышал что-нибудь?
— Так в войну бутылки с зажигательной смесью называли? — припомнил Андрей.
— Соображаешь, типа… — похвалил Атасов. — На фронте коктейлем «Молотова» немецкие танки останавливали, а танк поджечь, Андрюша — это тебе не сраную СТО пустить по ветру. Ну, и хватит, типа, об этом. Больно много чести.
Над столом повисло тягостное молчание. Как будто произведенные Атасовым разрушения, каким-то загадочным образом последовали за ним и настигли их фанерный домик в Соколовке. Андрею даже почудился прогорклый смрад пепелища, и он порывисто встал, стряхнув с себя наваждение.
— Ты это куда? — удивился Атасов. Он, похоже, выговорился и теперь начинал хмелеть.
— Пойду, окно открою. Тут дышать нечем.
Андрей налег на шпингалеты, те не сдвинулись с места.
— Полегче со стеклом, типа! — предупредил с места Атасов. У меня кастелянша паспорт конфисковала. На весь, типа, период проживания. Дешевая, Бандура, скряга…
— Ни у одного тебя.
— Тем паче, типа… Застрянем тут на всю жизнь. Без паспортов, типа, как колхозные крестьяне при Сталине. Будем газоны стричь и говно, типа, из сортира выгребать за миску баланды…
Напрягшись, Андрей одолел заляпанные задубевшей масляной краской шпингалеты. Прохладный ночной ветерок ворвался в комнату, обдав приятелей свежестью волн, сухой горечью прибрежных колючек и тревожным ароматом полевых цветов — где-то на взморье.
— А ты, вроде как и не против тут осесть, — с некоторой иронией заметил Андрей, задетый за живое тем обстоятельством, что Атасов так и не поинтересовался ни судьбой Протасова с Армейцем, ни его собственными мытарствами. Пока что, по крайней мере.
— Ты о чем это, типа?..
— Да так, к слову пришлось. Не обращай внимания.
Атасов кивнул. Переместился поближе, положил руку на плечо товарища и печально покачал головой.
— Ты Эдика с Валеркой нашел?
— Нашел, — Андрей обижено надул губы. — Я уж думал, ты и не спросишь. Оба живы.
— Ну, я так и понял, судя по занятию, за которым тебя застал. На поминки, типа, было непохоже.
Андрей залился краской.
— Где они, типа?
— Протасов застрял под Херсоном. С вурдалаком каким-то снюхался.
— С каким вурдалаком?
Андрей живо набросал колоритный портрет Вовчика Волыны. Не обошел стороной и убогое обиталище собутыльников.
— Спортсмен хренов! — фыркнул Атасов.
— Валерка мне поведал, как раскидал милиционеров одной левой. А в Крыму уже нарвался на дружков тех гадов, что всадили пулю в Армейца. И будто бы они его здорово отделали… Только, — добавил Андрей, поколебавшись, — у меня лично сложилось такое впечатление, что брешет он безбожно.
— Зачем, типа?
— Кто его знает…
— Ну, с этим ясно. Эдик-то как?
— От раны почти оклемался. Ходит с трудом, но жизнь вне опасности, слава Богу. Жениться, похоже, надумал.
— На сестричке, типа? — по Атасову было не видно, чтоб он особо удивился.
— Откуда ты знаешь?
— Ну не на докторе же, — развеселился Атасов, — доктор для Эдика староват, и потом, типа, это не в Армейца духе, — улыбка сползла с лица Атасова. — Тяжелые раны располагают к переосмыслению всей жизни или хотя бы какой-то ее части. Это логично, типа. Как физические, так и душевные, Бандура. Я в эту дыру чертовую прямо от могилы Гримо прибыл. Если, типа, гандэлыка по пути не считать. И так мне все опостылело — только и мечтал, как бы быстрей сливу залить. Думал, дня хватит, а целых семь пролетело… И ничего тут не попишешь. Влезть в бутылку всегда проще, чем из нее, типа, выбраться.
— «Альфа Ромео» твоя?
— Гамлета. Упокой, Господи, его, типа, душу. Единственное, типа, что на станции не погорело. — Атасов отмахнулся, — Баста, Бандура. Давай, типа, рассказывай, что там, в Киеве творится?
— Много чего творится. — Андрей потер лоб, толком не представляя, с чего, собственно, начать.
— Начни с начала, типа. Как незабвенный Леонид Ильич. Я же начну вот с чего, — Атасов взял в руку бутылку, — вариант, типа, проверенный.
— Если ты планируешь кое-что от меня услышать, то я, пожалуй, пас, — Андрей накрыл ладонью стакан. — И так чувствую — перебор. Запасись лучше терпением, и покрепче держись за стул.
— Даже так?! — Атасов закурил сигарету и критически прищурился, — Тогда я весь внимание, Бандура.
Андрей приступил к рассказу. Он все говорил и говорил, нанизывая события одно на другое, как цветные кругляшки в детской пирамиде. Атасов сидел себе молча, хмурился, но не перебил рассказчика ни разу. Когда Андрей закончил, Атасов так и не проронил ни слова.
— Ты не заснул, часом?
— Да нет, типа.
— Что скажешь?
— Что тут сказать? Ничего, типа, хорошего.
— Аньку жалко…
— Жалко, типа. Посмею, впрочем, предположить, что выйди она за инженера, типа, то, пожалуй, пожила бы подольше… Хотя, безусловно, куда как менее ярко…
— Что ты имеешь в виду? — вытаращил глаза Андрей.
— То, типа, — раздраженно проговорил Атасов, — что каждый хорошо знал, на что, типа, шел. И Анна, и мы все гамузом. Не на службу к Матери Терезе записались, поди. И нечего из себя, Бандура, дурака строить. Не Протасов, в самом деле!
Андрей опешил. Нельзя было сказать, будто горькая участь Анны Ледовой разбила его сердце, но вот показной цинизм Атасова зацепил весьма чувствительно. Андрей сделал паузу, но Атасов от комментариев воздержался. Андрей решил больше не касаться этой темы и заговорил о смене власти, случившейся в столице. Ему очень хотелось услышать мнение Атасова, но тот молчал как рыба. Бандуру это здорово сбивало с толку.
— Артем Павлович теперь у нас за босса, — неуверенно заговорил Андрей, ощущая, что слова звучат наивно, если не по-дурацки. — При нем будет спокойнее.
— Ты так думаешь? — обронил Атасов с сомнением.
Андрей снова растерялся:
— Ну… конечно… нам, по-моему, крепко повезло. Проведай Ледовой о наших проделках… — и никто не узнает, где могилка моя… Разве я не прав?
Атасов только вздохнул.
— Ты считаешь, Ледового не Анна пристрелила? — догадался Андрей. Нечто подобное накануне сказал и Армеец.
Атасов сосредоточенно потер переносицу.
— Я, типа, ни черта не считаю, — флегматично произнес он наконец. — Не моя это забота, — Атасов спокойно взглянул Андрею в глаза. — В принципе, типа, могла и Анька пристрелить. Ледовой, как бы это сказать, был из тех ребят, что способны пробуждать сильные эмоции. Своими же, типа, методами. Свою пулю Виктор Иваныч, давно, типа, заслужил. Хотя, скорее всего, правиловских рук дело. Олега Петровича подчерк… По прямому приказу Поришайло… Впрочем, Бандура, что нам, что Аньке — без разницы, типа, как оно было на самом деле. Пока Поришайло в силе, она в дурке, считай, что прописана…
Андрей нервно сглотнул, понимая, что Атасов, в сущности, полностью прав.
— Ну… ты знаешь — жизнь-то продолжается…
— Это точно, типа.
— Мне Артем Павлович, вроде, ничего показался… — голос Бандуры звучал примирительно. — Ледового я один раз всего видел, и то издали. Приближаться желания не возникло. А этот — Поришайло, то есть, — хоть говорит по-человечески. Вежливо… Перстень мне подарил…
— И опыт руководящей работы опять же у него, — поддакнул Атасов таким тоном, что было неясно, издевается он или говорит серьезно.
— Ну так ведь действительно так, — подхватил Андрей. — Он при Союзе, говорят, в крупных партийных шишках ходил. Виктор Иванович же не вылезал из зоны. Есть разница?…
Атасов хлебнул, не дожидаясь Андрея. Снова закурил и уперся взглядом в Бандуру. Глаза его стали мрачнее ночи.
— На нашу беду, Андрюша, к семьдесят четвертому году советской власти опыт руководящей работы у одних коммунистов и имелся. Все прочие в дураках ходили. С чего бы — сам догадайся. И их руководящая роль конституцией не закреплялась, и выборы, типа, повсеместно были свободными. Хочешь, типа, за партию Брежнева-Андропова голосуй, а жаждешь монархистов, например, тоже, всегда пожалуйста. Иди голосуй… в концлагере… Так что, из тех, что с опытом, одни коммунисты оставались. Других корова языком слизала. Зато у коммунистов, типа, опыта накопилось — реки разливанные. И весь, поди, бесценный. Народу загубили — до сих пор не сосчитать, врали, крали, кадыки друг другу грызли, как собаки бешенные. И все ради того, Бандура, чтоб страну в нищету и полный бардак загнать. Опыт работы, типа… Нюрнбергский трибунал по их опыту плачет.
— Ты ж сам коммунист, — возразил Андрей, сразу подумавший о Бандуре-старшем. — Столько народу коммунистами числилось.
— Числилось, — скривился Атасов. — Попрошу не путать, типа. Я, парень, был членом партии, — Атасов шумно втянул воздух, — то есть образцом члена-приспособленца, так сказать. Не с руководящих вершин. Чистый погон, чистая совесть, парень… И все одно, Бандура, чего я стою и кто я есть?.. — Атасов протянул руку к бутылке.
— Люди везде разные, — дипломатично заметил Андрей.
— Тут ты в точку попал. Разные. Тебе налить?
— Пока пас…
— Как знаешь… — Атасов взял стакан, — Разные, типа. Я, конечно, Поришайло твоего лично и близко не знаю. Не имел, типа, счастья. Но ты вот представь себе батюшку, который к шестидесяти годам решил в идолопоклонники податься. Помирать пора, а он глазки разул. Так вот, мой вопрос — он что, типа, врал с амвона долгие годы? А ежели, типа, врал, то, пожалуй, и тягал домой из дароносицы? Где раз, там и два, а? Или такой тупой, типа, что за полвека не определился, в каком месте правильного Бога искать? Так и то сравнение слабое — дело не в Боге, у коммунистов его как раньше не было, так и сейчас нет. Без надобности он им, типа. И хорош об этом, Бандура, а то меня, ей Богу, стошнит…
— Выпьем? — проникновенно предложил Атасов, и, не дожидаясь реакции Андрея, с филигранной точностью наполнил оба стакана. — За нас, типа.
— Впитываешь ты ее, что ли? — поморщился Андрей, пораженный той невероятной легкостью, с какой очередная доза залилась в горло Атасова. — Может, у тебя фильтр в гландах стоит? Угольный? — сам Андрей едва отхлебнул из своего стакана и отставил его в сторону. — Больше не могу. Честно. Не идет…
— Симулянт ты, типа, — неодобрительно ухмыльнулся Атасов.
— Ага, — чистосердечно признал Андрей. — Только мне больше слово «шланг» по душе. Мы, когда пацанами были, в таких случаях друг друга шлангами обзывали. — Андрей невинно улыбнулся. — Лучше я буду шлангом, чем остаток ночи проведу над унитазом.
— Ты и сейчас пацан, — заверил Атасов. — Мельчают люди… Выпить и то, типа, не с кем. — Атасов горестно вздохнул.
— Кстати, «симулянт», типа, излюбленное словечко из арсенала моего деда, Бандура. Вот как произношу его, так сразу мне дед и вспоминается. Стоит в двери, смотрит с прищуром и скрипит: «Ты, Саня, симулянт». Голос у него скрежетал, как ржавая якорная цепь. Меня от одного звука в пот кидало. — Вопреки своим словам, Атасов беззаботно улыбнулся. — Стоило мне, Бандура, лишь только вознамериться прогулять школу, или, скажем, обломиться идти на тренировку, — так я моментально слушал про симулянта. Видать, на симулянтов, типа, у деда имелось особое чутье. «Ты — симулянт», — на грани инфразвука повторил Атасов. — Поверь, парень, меня после его слов из дому мигом сдувало.
Атасов прикрыл глаза. Его улыбка стала еще шире.
— Симулянт, стиляга, битл, тунеядец, — Атасов считал по пальцам, — Эти словечки всегда были при нем, в дежурном, типа, режиме. Как деду что не нравилось, так он их запускал в ход — прямо как шашку вытягивал. Если, типа, учесть, Бандура, что, выйдя в отставку, дед долгие годы штаны в народном суде протирал… — Атасов округлил глаза. — Ох, типа, не завидую я тунеядцам со стилягами, которые подворачивались ему под руку.
— Тунеядцы — это кто? — попросил разъяснения Бандура.
— Ты что, типа, тупой?
— Притворяюсь только. Я смысл знаю, но судить-то за что?
— Как за что? За то, что на заводе спину не гнешь. Или за баранкой геморрой не зарабатываешь.
— За то, что не работаешь — под суд?
— Молодо-зелено, типа, — махнул рукой Атасов. — За тунеядство, за спекуляцию, за длинные волосы, за бритые виски — да за что угодно. Попадись мы с тобой ему — все! — Атасов провел пальцем по горлу. — Хана. Пиши пропало. У меня с детства его словечки в голове готовыми образами жили. Стиляга, типа — здоровый такой жлоб, в цветной рубашке с высокой манжетой, жилетке, и брюках клеш. И чтоб вшигонялка здоровенная из заднего кармана торчала. Битл, типа, патлы по плечи и гитара на ремне. Тунеядец, типа, гибрид первых двух, к тому же пьяный…
— Искалеченная с детства психика. Слышь, Саня? А твой дед, что, при Сталине был большой милицейской шишкой? — поинтересовался Андрей, тихо радуясь тому, что Атасов отвязался от него с выпивкой. — Или Валерка опять что-то напутал?
Валерчик — что не дочует, то добрешет, — добродушно махнул Атасов. — Дед до войны в НКВД служил. После войны — в МГБ. У Абакумова, типа. В Отечественную — в контрразведке СМЕРШ[76] на разных фронтах. А начинал он с ЧОН ВЧК, типа, это еще в двадцатые было. Собственно, это все, что мне известно. — Атасов опер подбородок на кулак. — Не густо, то есть…
— Дед тебе о службе рассказывал?
— Как же, типа. Каждый вечер, вместо «Спокойной ночи, малыши». С Хрюшей и Степашкой… Ты, Бандура, сталинский плакат видел?.. — Атасов изобразил скорбно-суровое дубово-бесполое лицо с какого-нибудь советского обелиска, одновременно прижав к губам указательный палец. — Т-с!.. Болтун — находка для шпиона…
Андрей развеселился:
— Тебе бы синие погоны пошли… Представляю себе…
— Не семафорь, в такие дни, подслушивают стены, — с чувством произнес Атасов, — недалеко от болтовни и сплетни — до измены!
— Тоже с плакатов?
— С них, типа.
— С дедуганом разучивал?…
— Бабушка научила. Дед молчун был. Я же тебе рассказывал. Ты что, Бандура, задницей слушал?…
Андрей совсем не обиделся.
— Да, Атасов… — сказал он, озорно поглядывая на приятеля, — так ты, как потихоньку выясняется, из красноперых… Кто бы еще Советы ругал?..
— Происхождение вольнодумству не помеха, — парировал Атасов. — И потом, Бандура, все мы не из деникинцев, — рассудительно добавил он. — Не голубых кровей, типа. Не великих князей внуки.
— Современным немцам дедушки нацисты что-то особо не докучают, по-моему, — возразил Андрей.
— Кто их, этих богачей, типа, знает. — Атасов широко зевнул. — Я с ними водку не пил. Может, их вообще мало что, типа, трогает. Хотя, репарации они до сих пор платят, или как там еще называются выплаты недобитым жертвам. И потом, Андрюша, Гитлер в Германии сраных двенадцать лет хозяйничал. А двенадцать, типа, это тебе не семьдесят. И селекции нашей немцы не знали. Собственность, опять же, никто не отменял. Не говоря уж о том, что лозунги у фюрера были понятными. Маланец — к стенке, хохол — в ярмо. И концлагеря все наружу, откуда, типа, в Лотарингии магаданские дали. Одно белое, другое черное, посредине граница. Все ясно, как Божий день. А вот когда с фасада Мир, Труд, Май, Свобода, Равенство и Братство, да еще под «Прощание славянки», а с задворок, втихаря — нечто, типа, совсем иное — «воронки» с лагерями, камеры пыток и расстрельные подвальчики — тогда иди разберись, что к чему. Вот в чем беда.
— В чем беда? — зевнул Андрей.
— Чтобы ты понял, Бандура — у них, считай, больного на хирургическом столе зарезали — быстро, четко и красиво. А у нас, типа, затяжная хроническая болезнь, с язвами такими, что будь здоров. А это — совсем другой диагноз. И потом, Бандура, что мне заграница? Вот дед мой в тридцатые на Украине служил. Усекаешь, типа, о чем я? Ты про голодомор слышал хоть что-нибудь?..
Андрей утвердительно кивнул.
— В «Огоньке» читал. Мама выписывала.
— А мне дед дудочки перочинным ножиком вырезал. Сопливый нос вытирал. Ты перед моим парадным высоченную березу видел?
— Дома у тебя? На Ванды Василевской?
— Нет, типа, в Ватикане.
— Высокую такую? Кривую немного?
— Сам ты, типа, кривой. Мы с дедом ее посадили. Мне и пяти не было… Вот и сложи одно к другому.
— По мне, так нечего и голову ломать.
— Можно и не ломать, конечно, — согласился Атасов, — Только не хрен потом жаловаться, откуда вокруг столько долбодятлов узколобых развелось. Не на деревьях, типа, выросли.
Атасов осушил стакан.
— Моя бабушка… — неожиданно для себя вспомнил Бандура. Воспоминания хранились где-то в подкорке, словно битая молью книга в старом чулане, а теперь всплыли совершенно непроизвольно. Он их не звал, потому что даже не догадывался об их существовании. — Моя бабушка маме рассказывала. Давно очень. В один из разов, как мы в Дубечки приезжали. Скупо совсем. Я не понял тогда ничего. Малой был совсем. На меня, видать, и внимания никто не обратил.
— Что рассказывала? — голова Атасова качнулась. — Где махновское золото зарыто?!
Андрей отмахнулся.
— Бабушка в Великополовецком жила. Белоцерковского, по-моему, района. До войны. Когда тот голод грянул, ей не было и семнадцати. Так вот, говорила она, будто вся ее семья вымерла. Отец, мать, дед, бабка, два брата и сестра. — Андрей почесал затылок. — Или брат и две сестры?.. Все, короче, умерли. Вообще, вроде, село все обезлюдело. А она ушла. Просто ушла, куда глаза глядят. И где-то, то ли на тропинке во ржи, то ли на тракте, ее какой-то мужик едва не съел. Насколько я помню, он вроде бы валялся на обочине дороги, распухший от голода. И хотел бабушку за ногу цапнуть. Она еще матери сказала, что все равно сил у него не было, он умирал, так что она вырвалась… Я еще подумал, как от голода распухнуть можно?! От вареников с творогом, это я представлял, но чтобы от голода…
— Вот видишь, Бандура. У нас только чуть копни, столько скелетов из шкафов выпадет, считать — пальцев не хватит. Двадцати Стивенам Кингам на сто пятьдесят романов. И еще сдача останется.
— Послушай, Атасов, — сказал Андрей, пораженный внезапной мыслью. — Выходит, твой дедуган мою родную бабушку голодом морил? До смерти? Так, что ли?
— Выходит так, типа.
— Ничего себе…
— Как ей выжить удалось?
Андрей пожал плечами.
— Кажется, как-то в Киев пробралась. Хотя войска тогда не пускали умирающих крестьян в города.
— Слышал об этом, — Атасов кивнул. — От моей бабушки.
— В войну бабушка оказалась на оккупированных немцами территориях. Фашисты угнали ее в Германию, на работы. А после войны наши за это еще и посадить собирались. А что она сделать могла?.. Повеситься на березе?..
— Мой дедуган ее бы и упек, — оживился Атасов, — видать, бабка твоя на либерала какого нарвалась, в органах. Видишь, Андрюша, как ты совершенно верно, типа, подметил, люди повсюду разные. Даже в МГБ.
Андрей промолчал.
— А между тем, Бандура, — невозмутимо продолжал Атасов, — ты еще и половины не знаешь… После войны мой дед у твоей бабки паспорт изъял. Чтоб в колхозе за трудодни горбатилась. Вечно. Как раб на весельной галере. За что его к партийному распределителю прикрепили, и квартиру дали, в которой, кстати, я по сей день обитаю. И из которой, Бандура, тебя, между прочим, к себе на Отрадный выкурить практически невозможно, типа. Вот так вот, брат. Как на личности переходишь, так учебник истории скучным чтивом уже не кажется…
— Точно. Как решил, так, значит, и сделал.
— Безумие какое-то, — пожал плечами Андрей. — Что один человек может противопоставить целой кодле?…
— Кое-что может, — осклабился Атасов, — если ты техстанцию видел…
— Видел? Конечно, видел! Она сгорела дотла! У меня создалось такое впечатление, будто ее с воздуха бомбили напалмом. Ты что, огнемет где-то раздобыл?
— Если бы, — вздохнул Атасов. — Но, Андрюша, с третьего по пятый класс я посещал школьный кружок «Умелые руки».
Андрей посмотрел в невинные глаза Атасова и не сумел сдержать улыбку.
— В твоей школе готовили террористов-любителей?
— Учили мыслить творчески, типа, только и всего, — серьезно ответил Атасов. — Если хочешь знать, Бандура, в творческом подходе к делу состояла вся наша сила.
— В кружках «Умелые руки»?
— И в кружках тоже, между прочим. Я слышал, у твоего старика были «Жигули»?
— Ну, были, — запечалился Андрей, сразу припомнив неприятный инцидент в Гробарях, разлучивший его с отцовской «ладой». — «Тройка» была, желтого цвета.
— Старик твой в задние пружины своего тарантаса теннисные мячики не загружал ли, часом?
— Было дело, — напряг память Андрей. — Отец, по-моему, утверждал, будто мячи продлевают срок эксплуатации пружин чуть ли не вдвое…
— Мой старик вытворял то же самое, — добродушно кивнул Атасов. — При Брежневе, кстати, теннисные мячики, типа, числились среди больших дефицитов. Отец их, между прочим, доставал по блату. С черного хода, так сказать. Один кретин, помнится, даже фельетон накрапал. О том, что пора, мол, поотбивать руки автолюбителям, сующим мячики в пружины…
— За что это?
— За то, типа, что из-за них мячиков спортсменам не хватает.
— Что за чушь? — засмеялся Андрей.
— Видишь, как, — рассудительно проговорил Атасов, — ты бредом считаешь то, на чем мое поколение росло, типа, и воспитывалось. Хлебом в футбол не играй, из-за него Павлика Морозова зарезали. Твоя реакция, парень, внушает мне, типа, оптимизм на будущее…
— Кому какое дело, куда я мячики сую, если они за деньги куплены? Да хотя бы себе в задницу.
Атасов даже развеселился.
— Ну нет. Ты так считаешь, потому как в очереди за мясом не стоял. В стандартном советском гастрономе, типа. Больше килограмма в руки не давать! На каждый килограмм мяса (если, Бандура, его мясом стоило называть) — по двести пятьдесят грамм гнилых зеленых обрезков напополам с такими же костями — согласно решению горисполкома.
— Бред!
— Бред не бред, типа, а двести пятьдесят миллионов человек так жили, и никто, типа, вякнуть не смел. «Мяса в стране не хватает — собаки с собачниками сожрали». Я хорошо эти разговорчики помню… Любопытно, типа, — добавил Атасов задумчиво, — у стариков, что нынче на митинги под красными знаменами бегают — поголовно память отшибло?..
— А ты не думаешь, Саня, что по нынешним временам, у стариков и вовсе никакого мяса нет?
— Может и так, типа, — Атасов помрачнел.
— Так как там мячики? — спросил Андрей. — Был от них толк, или не было?
— Да суть не в мячиках, Андрюша, а в кружке «Умелые руки». Ты, лучше представь себе американца, вытворяющего нечто подобное… или немца… или, типа, японца.
Андрей напряг воображение.
— А мексиканца можно? — поинтересовался он, потерпев неудачу с гражданами развитых капиталистических стран.
— Я знавал одного лейтенанта, так он детские пеленки электродрелью стирал.
— Чем-чем?!
— Электродрелью, типа. Лейтенант зажимал в патроне вилку от миксера, опускал, типа, в ванную, либо в таз, и… Качественно, типа. У них с женой на стиралку никак не выходило собрать, вот он…
— Мой отец говорил в таких случаях, — голь на выдумки хитра.
— Называй, типа, как заблагорассудится. По мне, типа, важен результат, — распалившись, отрезал Атасов. — Если б в войну командир посоветовал американским морским пехотинцам добыть оружие в бою, они бы его под конвоем доставили к психиатру, верно? А на Рейхстаг, отчего-то, наш солдат Ванька знамя Победы водрузил.
— Спорный предмет для хвастовства, — пожал плечами Андрей, — особенно в свете последних публикаций.
— Спорный — не спорный, а факт на лицо! Тем более, что больше один, типа, черт, хвастать особо нечем. И потом, Бандура, какого, типа, рожна тебе еще надо — наше знамя над Берлином колыхалось, а никаких иных не было и в помине. Вот и весь сказ, — Атасов печально вздохнул. — У нас, Андрюша, и так, добрая половина побед — с душком. А возьмешься их цену определить — вовсе ни черта, типа, не останется… А это, парень, никуда не годится…
— Чего ты завелся?
— Да не заводился я. Я тебе о кружке, типа, «Умелые руки» рассказываю, и об том, откуда он произрастает. Чтоб ты понял, почему, типа, я в милицию не звонил, и в суд, типа, не обращался. Телефонных автоматов, типа, чтобы по каждому гребаному а-пчиху в 911 наяривать, у нас на каждом углу не понатыкано. А и натыкают — я лично, звонить поостерегусь. Не из того, типа, теста меня лепили. Давай, разливай, короче.
Андрей взялся за бутылку, Атасов, между тем, продолжал.
— В ангаре, типа, я повыворачивал у безвременно ушедших карманы. Некрасиво, конечно, зато, худо-бедно, кое-какая мелочь у меня появилась. Бензина в «шестерку» Гамлет залил под крантик, спасибо, типа. Из «Жигулей» топливо отсосать, что высморкаться… Бутылки — тоже, типа, без проблем, не дефицит. Кузовная, типа, битумная мастика — в любой автозабегаловке — бери не хочу. Парафин — со свечек. Тряпка — на фитили. Масло машинное — тоже на каждом углу. Полдня на подготовку, плюс вечер для рекогносцировки. Про коктейль «Молотова» слышал что-нибудь?
— Так в войну бутылки с зажигательной смесью называли? — припомнил Андрей.
— Соображаешь, типа… — похвалил Атасов. — На фронте коктейлем «Молотова» немецкие танки останавливали, а танк поджечь, Андрюша — это тебе не сраную СТО пустить по ветру. Ну, и хватит, типа, об этом. Больно много чести.
Над столом повисло тягостное молчание. Как будто произведенные Атасовым разрушения, каким-то загадочным образом последовали за ним и настигли их фанерный домик в Соколовке. Андрею даже почудился прогорклый смрад пепелища, и он порывисто встал, стряхнув с себя наваждение.
— Ты это куда? — удивился Атасов. Он, похоже, выговорился и теперь начинал хмелеть.
— Пойду, окно открою. Тут дышать нечем.
Андрей налег на шпингалеты, те не сдвинулись с места.
— Полегче со стеклом, типа! — предупредил с места Атасов. У меня кастелянша паспорт конфисковала. На весь, типа, период проживания. Дешевая, Бандура, скряга…
— Ни у одного тебя.
— Тем паче, типа… Застрянем тут на всю жизнь. Без паспортов, типа, как колхозные крестьяне при Сталине. Будем газоны стричь и говно, типа, из сортира выгребать за миску баланды…
Напрягшись, Андрей одолел заляпанные задубевшей масляной краской шпингалеты. Прохладный ночной ветерок ворвался в комнату, обдав приятелей свежестью волн, сухой горечью прибрежных колючек и тревожным ароматом полевых цветов — где-то на взморье.
— А ты, вроде как и не против тут осесть, — с некоторой иронией заметил Андрей, задетый за живое тем обстоятельством, что Атасов так и не поинтересовался ни судьбой Протасова с Армейцем, ни его собственными мытарствами. Пока что, по крайней мере.
— Ты о чем это, типа?..
— Да так, к слову пришлось. Не обращай внимания.
Атасов кивнул. Переместился поближе, положил руку на плечо товарища и печально покачал головой.
— Ты Эдика с Валеркой нашел?
— Нашел, — Андрей обижено надул губы. — Я уж думал, ты и не спросишь. Оба живы.
— Ну, я так и понял, судя по занятию, за которым тебя застал. На поминки, типа, было непохоже.
Андрей залился краской.
— Где они, типа?
— Протасов застрял под Херсоном. С вурдалаком каким-то снюхался.
— С каким вурдалаком?
Андрей живо набросал колоритный портрет Вовчика Волыны. Не обошел стороной и убогое обиталище собутыльников.
— Спортсмен хренов! — фыркнул Атасов.
— Валерка мне поведал, как раскидал милиционеров одной левой. А в Крыму уже нарвался на дружков тех гадов, что всадили пулю в Армейца. И будто бы они его здорово отделали… Только, — добавил Андрей, поколебавшись, — у меня лично сложилось такое впечатление, что брешет он безбожно.
— Зачем, типа?
— Кто его знает…
— Ну, с этим ясно. Эдик-то как?
— От раны почти оклемался. Ходит с трудом, но жизнь вне опасности, слава Богу. Жениться, похоже, надумал.
— На сестричке, типа? — по Атасову было не видно, чтоб он особо удивился.
— Откуда ты знаешь?
— Ну не на докторе же, — развеселился Атасов, — доктор для Эдика староват, и потом, типа, это не в Армейца духе, — улыбка сползла с лица Атасова. — Тяжелые раны располагают к переосмыслению всей жизни или хотя бы какой-то ее части. Это логично, типа. Как физические, так и душевные, Бандура. Я в эту дыру чертовую прямо от могилы Гримо прибыл. Если, типа, гандэлыка по пути не считать. И так мне все опостылело — только и мечтал, как бы быстрей сливу залить. Думал, дня хватит, а целых семь пролетело… И ничего тут не попишешь. Влезть в бутылку всегда проще, чем из нее, типа, выбраться.
— «Альфа Ромео» твоя?
— Гамлета. Упокой, Господи, его, типа, душу. Единственное, типа, что на станции не погорело. — Атасов отмахнулся, — Баста, Бандура. Давай, типа, рассказывай, что там, в Киеве творится?
— Много чего творится. — Андрей потер лоб, толком не представляя, с чего, собственно, начать.
— Начни с начала, типа. Как незабвенный Леонид Ильич. Я же начну вот с чего, — Атасов взял в руку бутылку, — вариант, типа, проверенный.
— Если ты планируешь кое-что от меня услышать, то я, пожалуй, пас, — Андрей накрыл ладонью стакан. — И так чувствую — перебор. Запасись лучше терпением, и покрепче держись за стул.
— Даже так?! — Атасов закурил сигарету и критически прищурился, — Тогда я весь внимание, Бандура.
Андрей приступил к рассказу. Он все говорил и говорил, нанизывая события одно на другое, как цветные кругляшки в детской пирамиде. Атасов сидел себе молча, хмурился, но не перебил рассказчика ни разу. Когда Андрей закончил, Атасов так и не проронил ни слова.
— Ты не заснул, часом?
— Да нет, типа.
— Что скажешь?
— Что тут сказать? Ничего, типа, хорошего.
— Аньку жалко…
— Жалко, типа. Посмею, впрочем, предположить, что выйди она за инженера, типа, то, пожалуй, пожила бы подольше… Хотя, безусловно, куда как менее ярко…
— Что ты имеешь в виду? — вытаращил глаза Андрей.
— То, типа, — раздраженно проговорил Атасов, — что каждый хорошо знал, на что, типа, шел. И Анна, и мы все гамузом. Не на службу к Матери Терезе записались, поди. И нечего из себя, Бандура, дурака строить. Не Протасов, в самом деле!
Андрей опешил. Нельзя было сказать, будто горькая участь Анны Ледовой разбила его сердце, но вот показной цинизм Атасова зацепил весьма чувствительно. Андрей сделал паузу, но Атасов от комментариев воздержался. Андрей решил больше не касаться этой темы и заговорил о смене власти, случившейся в столице. Ему очень хотелось услышать мнение Атасова, но тот молчал как рыба. Бандуру это здорово сбивало с толку.
— Артем Павлович теперь у нас за босса, — неуверенно заговорил Андрей, ощущая, что слова звучат наивно, если не по-дурацки. — При нем будет спокойнее.
— Ты так думаешь? — обронил Атасов с сомнением.
Андрей снова растерялся:
— Ну… конечно… нам, по-моему, крепко повезло. Проведай Ледовой о наших проделках… — и никто не узнает, где могилка моя… Разве я не прав?
Атасов только вздохнул.
— Ты считаешь, Ледового не Анна пристрелила? — догадался Андрей. Нечто подобное накануне сказал и Армеец.
Атасов сосредоточенно потер переносицу.
— Я, типа, ни черта не считаю, — флегматично произнес он наконец. — Не моя это забота, — Атасов спокойно взглянул Андрею в глаза. — В принципе, типа, могла и Анька пристрелить. Ледовой, как бы это сказать, был из тех ребят, что способны пробуждать сильные эмоции. Своими же, типа, методами. Свою пулю Виктор Иваныч, давно, типа, заслужил. Хотя, скорее всего, правиловских рук дело. Олега Петровича подчерк… По прямому приказу Поришайло… Впрочем, Бандура, что нам, что Аньке — без разницы, типа, как оно было на самом деле. Пока Поришайло в силе, она в дурке, считай, что прописана…
Андрей нервно сглотнул, понимая, что Атасов, в сущности, полностью прав.
— Ну… ты знаешь — жизнь-то продолжается…
— Это точно, типа.
— Мне Артем Павлович, вроде, ничего показался… — голос Бандуры звучал примирительно. — Ледового я один раз всего видел, и то издали. Приближаться желания не возникло. А этот — Поришайло, то есть, — хоть говорит по-человечески. Вежливо… Перстень мне подарил…
— И опыт руководящей работы опять же у него, — поддакнул Атасов таким тоном, что было неясно, издевается он или говорит серьезно.
— Ну так ведь действительно так, — подхватил Андрей. — Он при Союзе, говорят, в крупных партийных шишках ходил. Виктор Иванович же не вылезал из зоны. Есть разница?…
Атасов хлебнул, не дожидаясь Андрея. Снова закурил и уперся взглядом в Бандуру. Глаза его стали мрачнее ночи.
— На нашу беду, Андрюша, к семьдесят четвертому году советской власти опыт руководящей работы у одних коммунистов и имелся. Все прочие в дураках ходили. С чего бы — сам догадайся. И их руководящая роль конституцией не закреплялась, и выборы, типа, повсеместно были свободными. Хочешь, типа, за партию Брежнева-Андропова голосуй, а жаждешь монархистов, например, тоже, всегда пожалуйста. Иди голосуй… в концлагере… Так что, из тех, что с опытом, одни коммунисты оставались. Других корова языком слизала. Зато у коммунистов, типа, опыта накопилось — реки разливанные. И весь, поди, бесценный. Народу загубили — до сих пор не сосчитать, врали, крали, кадыки друг другу грызли, как собаки бешенные. И все ради того, Бандура, чтоб страну в нищету и полный бардак загнать. Опыт работы, типа… Нюрнбергский трибунал по их опыту плачет.
— Ты ж сам коммунист, — возразил Андрей, сразу подумавший о Бандуре-старшем. — Столько народу коммунистами числилось.
— Числилось, — скривился Атасов. — Попрошу не путать, типа. Я, парень, был членом партии, — Атасов шумно втянул воздух, — то есть образцом члена-приспособленца, так сказать. Не с руководящих вершин. Чистый погон, чистая совесть, парень… И все одно, Бандура, чего я стою и кто я есть?.. — Атасов протянул руку к бутылке.
— Люди везде разные, — дипломатично заметил Андрей.
— Тут ты в точку попал. Разные. Тебе налить?
— Пока пас…
— Как знаешь… — Атасов взял стакан, — Разные, типа. Я, конечно, Поришайло твоего лично и близко не знаю. Не имел, типа, счастья. Но ты вот представь себе батюшку, который к шестидесяти годам решил в идолопоклонники податься. Помирать пора, а он глазки разул. Так вот, мой вопрос — он что, типа, врал с амвона долгие годы? А ежели, типа, врал, то, пожалуй, и тягал домой из дароносицы? Где раз, там и два, а? Или такой тупой, типа, что за полвека не определился, в каком месте правильного Бога искать? Так и то сравнение слабое — дело не в Боге, у коммунистов его как раньше не было, так и сейчас нет. Без надобности он им, типа. И хорош об этом, Бандура, а то меня, ей Богу, стошнит…
— Выпьем? — проникновенно предложил Атасов, и, не дожидаясь реакции Андрея, с филигранной точностью наполнил оба стакана. — За нас, типа.
— Впитываешь ты ее, что ли? — поморщился Андрей, пораженный той невероятной легкостью, с какой очередная доза залилась в горло Атасова. — Может, у тебя фильтр в гландах стоит? Угольный? — сам Андрей едва отхлебнул из своего стакана и отставил его в сторону. — Больше не могу. Честно. Не идет…
— Симулянт ты, типа, — неодобрительно ухмыльнулся Атасов.
— Ага, — чистосердечно признал Андрей. — Только мне больше слово «шланг» по душе. Мы, когда пацанами были, в таких случаях друг друга шлангами обзывали. — Андрей невинно улыбнулся. — Лучше я буду шлангом, чем остаток ночи проведу над унитазом.
— Ты и сейчас пацан, — заверил Атасов. — Мельчают люди… Выпить и то, типа, не с кем. — Атасов горестно вздохнул.
— Кстати, «симулянт», типа, излюбленное словечко из арсенала моего деда, Бандура. Вот как произношу его, так сразу мне дед и вспоминается. Стоит в двери, смотрит с прищуром и скрипит: «Ты, Саня, симулянт». Голос у него скрежетал, как ржавая якорная цепь. Меня от одного звука в пот кидало. — Вопреки своим словам, Атасов беззаботно улыбнулся. — Стоило мне, Бандура, лишь только вознамериться прогулять школу, или, скажем, обломиться идти на тренировку, — так я моментально слушал про симулянта. Видать, на симулянтов, типа, у деда имелось особое чутье. «Ты — симулянт», — на грани инфразвука повторил Атасов. — Поверь, парень, меня после его слов из дому мигом сдувало.
Атасов прикрыл глаза. Его улыбка стала еще шире.
— Симулянт, стиляга, битл, тунеядец, — Атасов считал по пальцам, — Эти словечки всегда были при нем, в дежурном, типа, режиме. Как деду что не нравилось, так он их запускал в ход — прямо как шашку вытягивал. Если, типа, учесть, Бандура, что, выйдя в отставку, дед долгие годы штаны в народном суде протирал… — Атасов округлил глаза. — Ох, типа, не завидую я тунеядцам со стилягами, которые подворачивались ему под руку.
— Тунеядцы — это кто? — попросил разъяснения Бандура.
— Ты что, типа, тупой?
— Притворяюсь только. Я смысл знаю, но судить-то за что?
— Как за что? За то, что на заводе спину не гнешь. Или за баранкой геморрой не зарабатываешь.
— За то, что не работаешь — под суд?
— Молодо-зелено, типа, — махнул рукой Атасов. — За тунеядство, за спекуляцию, за длинные волосы, за бритые виски — да за что угодно. Попадись мы с тобой ему — все! — Атасов провел пальцем по горлу. — Хана. Пиши пропало. У меня с детства его словечки в голове готовыми образами жили. Стиляга, типа — здоровый такой жлоб, в цветной рубашке с высокой манжетой, жилетке, и брюках клеш. И чтоб вшигонялка здоровенная из заднего кармана торчала. Битл, типа, патлы по плечи и гитара на ремне. Тунеядец, типа, гибрид первых двух, к тому же пьяный…
— Искалеченная с детства психика. Слышь, Саня? А твой дед, что, при Сталине был большой милицейской шишкой? — поинтересовался Андрей, тихо радуясь тому, что Атасов отвязался от него с выпивкой. — Или Валерка опять что-то напутал?
Валерчик — что не дочует, то добрешет, — добродушно махнул Атасов. — Дед до войны в НКВД служил. После войны — в МГБ. У Абакумова, типа. В Отечественную — в контрразведке СМЕРШ[76] на разных фронтах. А начинал он с ЧОН ВЧК, типа, это еще в двадцатые было. Собственно, это все, что мне известно. — Атасов опер подбородок на кулак. — Не густо, то есть…
— Дед тебе о службе рассказывал?
— Как же, типа. Каждый вечер, вместо «Спокойной ночи, малыши». С Хрюшей и Степашкой… Ты, Бандура, сталинский плакат видел?.. — Атасов изобразил скорбно-суровое дубово-бесполое лицо с какого-нибудь советского обелиска, одновременно прижав к губам указательный палец. — Т-с!.. Болтун — находка для шпиона…
Андрей развеселился:
— Тебе бы синие погоны пошли… Представляю себе…
— Не семафорь, в такие дни, подслушивают стены, — с чувством произнес Атасов, — недалеко от болтовни и сплетни — до измены!
— Тоже с плакатов?
— С них, типа.
— С дедуганом разучивал?…
— Бабушка научила. Дед молчун был. Я же тебе рассказывал. Ты что, Бандура, задницей слушал?…
Андрей совсем не обиделся.
— Да, Атасов… — сказал он, озорно поглядывая на приятеля, — так ты, как потихоньку выясняется, из красноперых… Кто бы еще Советы ругал?..
— Происхождение вольнодумству не помеха, — парировал Атасов. — И потом, Бандура, все мы не из деникинцев, — рассудительно добавил он. — Не голубых кровей, типа. Не великих князей внуки.
— Современным немцам дедушки нацисты что-то особо не докучают, по-моему, — возразил Андрей.
— Кто их, этих богачей, типа, знает. — Атасов широко зевнул. — Я с ними водку не пил. Может, их вообще мало что, типа, трогает. Хотя, репарации они до сих пор платят, или как там еще называются выплаты недобитым жертвам. И потом, Андрюша, Гитлер в Германии сраных двенадцать лет хозяйничал. А двенадцать, типа, это тебе не семьдесят. И селекции нашей немцы не знали. Собственность, опять же, никто не отменял. Не говоря уж о том, что лозунги у фюрера были понятными. Маланец — к стенке, хохол — в ярмо. И концлагеря все наружу, откуда, типа, в Лотарингии магаданские дали. Одно белое, другое черное, посредине граница. Все ясно, как Божий день. А вот когда с фасада Мир, Труд, Май, Свобода, Равенство и Братство, да еще под «Прощание славянки», а с задворок, втихаря — нечто, типа, совсем иное — «воронки» с лагерями, камеры пыток и расстрельные подвальчики — тогда иди разберись, что к чему. Вот в чем беда.
— В чем беда? — зевнул Андрей.
— Чтобы ты понял, Бандура — у них, считай, больного на хирургическом столе зарезали — быстро, четко и красиво. А у нас, типа, затяжная хроническая болезнь, с язвами такими, что будь здоров. А это — совсем другой диагноз. И потом, Бандура, что мне заграница? Вот дед мой в тридцатые на Украине служил. Усекаешь, типа, о чем я? Ты про голодомор слышал хоть что-нибудь?..
Андрей утвердительно кивнул.
— В «Огоньке» читал. Мама выписывала.
— А мне дед дудочки перочинным ножиком вырезал. Сопливый нос вытирал. Ты перед моим парадным высоченную березу видел?
— Дома у тебя? На Ванды Василевской?
— Нет, типа, в Ватикане.
— Высокую такую? Кривую немного?
— Сам ты, типа, кривой. Мы с дедом ее посадили. Мне и пяти не было… Вот и сложи одно к другому.
— По мне, так нечего и голову ломать.
— Можно и не ломать, конечно, — согласился Атасов, — Только не хрен потом жаловаться, откуда вокруг столько долбодятлов узколобых развелось. Не на деревьях, типа, выросли.
Атасов осушил стакан.
— Моя бабушка… — неожиданно для себя вспомнил Бандура. Воспоминания хранились где-то в подкорке, словно битая молью книга в старом чулане, а теперь всплыли совершенно непроизвольно. Он их не звал, потому что даже не догадывался об их существовании. — Моя бабушка маме рассказывала. Давно очень. В один из разов, как мы в Дубечки приезжали. Скупо совсем. Я не понял тогда ничего. Малой был совсем. На меня, видать, и внимания никто не обратил.
— Что рассказывала? — голова Атасова качнулась. — Где махновское золото зарыто?!
Андрей отмахнулся.
— Бабушка в Великополовецком жила. Белоцерковского, по-моему, района. До войны. Когда тот голод грянул, ей не было и семнадцати. Так вот, говорила она, будто вся ее семья вымерла. Отец, мать, дед, бабка, два брата и сестра. — Андрей почесал затылок. — Или брат и две сестры?.. Все, короче, умерли. Вообще, вроде, село все обезлюдело. А она ушла. Просто ушла, куда глаза глядят. И где-то, то ли на тропинке во ржи, то ли на тракте, ее какой-то мужик едва не съел. Насколько я помню, он вроде бы валялся на обочине дороги, распухший от голода. И хотел бабушку за ногу цапнуть. Она еще матери сказала, что все равно сил у него не было, он умирал, так что она вырвалась… Я еще подумал, как от голода распухнуть можно?! От вареников с творогом, это я представлял, но чтобы от голода…
— Вот видишь, Бандура. У нас только чуть копни, столько скелетов из шкафов выпадет, считать — пальцев не хватит. Двадцати Стивенам Кингам на сто пятьдесят романов. И еще сдача останется.
— Послушай, Атасов, — сказал Андрей, пораженный внезапной мыслью. — Выходит, твой дедуган мою родную бабушку голодом морил? До смерти? Так, что ли?
— Выходит так, типа.
— Ничего себе…
— Как ей выжить удалось?
Андрей пожал плечами.
— Кажется, как-то в Киев пробралась. Хотя войска тогда не пускали умирающих крестьян в города.
— Слышал об этом, — Атасов кивнул. — От моей бабушки.
— В войну бабушка оказалась на оккупированных немцами территориях. Фашисты угнали ее в Германию, на работы. А после войны наши за это еще и посадить собирались. А что она сделать могла?.. Повеситься на березе?..
— Мой дедуган ее бы и упек, — оживился Атасов, — видать, бабка твоя на либерала какого нарвалась, в органах. Видишь, Андрюша, как ты совершенно верно, типа, подметил, люди повсюду разные. Даже в МГБ.
Андрей промолчал.
— А между тем, Бандура, — невозмутимо продолжал Атасов, — ты еще и половины не знаешь… После войны мой дед у твоей бабки паспорт изъял. Чтоб в колхозе за трудодни горбатилась. Вечно. Как раб на весельной галере. За что его к партийному распределителю прикрепили, и квартиру дали, в которой, кстати, я по сей день обитаю. И из которой, Бандура, тебя, между прочим, к себе на Отрадный выкурить практически невозможно, типа. Вот так вот, брат. Как на личности переходишь, так учебник истории скучным чтивом уже не кажется…