Страница:
— Отлично.
Такии немедленно развернул самолет по указанному пеленгу, а штурман поднялся и прижал к глазам бинокль.
— Стрелок! Внимание! Здесь наверняка где-то крутится их патруль. Нас запеленговали, но если боги будут с нами, арабы примут нас за своих.
— Да? А как насчет «свой — чужой»? — осведомился Брент.
— Боги нас не оставят.
— А они разбираются в электронике?
— Ну хватит, стрелок! Прикрывать заднюю полусферу!
— Понял, командир. — Брент, несмотря на растущую тревогу, усмехнулся, слыша, как захихикал старый Мотицура. Раздавшееся в наушниках характерное завывание быстро стерло усмешку с его лица.
— Командир! Нас запеленговали!
— Слышу, — ворчливо отозвался тот и заложил широкий вираж с севера на юг, приближаясь к грозовой туче.
Трескотня и завывание смолкли, но в ту же минуту Брент увидел врага. Небо высоко на западе прочертили два конверсионных следа. Даже бинокль был уже ни к чему. Пара «Мессершмиттов» заходила со стороны солнца.
— Двойка Ме-109 на четыре часа… То есть пеленг один-два-ноль, над нами, от солнца! — крикнул он в микрофон.
Головы на жилистых старческих шеях завертелись, и голос в наушниках произнес:
— Есть! Вижу!
Мотор взревел на полных оборотах, и Брента отшвырнуло к борту от резкого виража к югу. Такии круто перевел машину в пике. Пусть брюхо и нос прикрывает грозовой фронт — он опасен, но «Мессершмитты» еще опасней. Но до тучи было еще километров сорок — десять минут полета. Слишком далеко. Слишком долго. «Мессершмитты» доберутся до них раньше.
— Штурман, радио на «Йонагу»! Передать координаты аэродрома.
— Мы слишком низко идем, Йосиро-сан! Холмы экранируют. И потом — гроза. Надо бы забраться повыше.
— Штурман, наш курс — один-шесть-ноль, скорость двести двадцать узлов. Что там у нас по курсу?
— Через две минуты выйдем к демаркационной линии. Дальше — Южная Корея.
— Стрелок, где противник?
— Сзади и выше, командир. Быстро догоняют.
Брент осторожно поворачивался из стороны в сторону на вертлюжном сиденье, выцеливая приближающихся «Мессершмиттов». Но они все еще были далеко — не попали даже в первый круг дальномера. Он взглянул на прикрепленную к переборке таблицу всех самолетов противника с указанием длины и размаха крыльев и нашел Me-109: размах крыльев — 9,92 м, а под этим в столбик — 800, 500, 200. Эти числа обозначали, за сколько метров появляется самолет соответственно в первом, втором и третьем кругах дальномера. Брент сам удивлялся, отчего он не ощущает страха, — очевидно, ужас, испытанный им при атаке на миноносец, был так силен, что выработал в нем иммунитет. А может быть, ему передалась частица отчаянной лихости двух стариков, сидевших впереди? Неизвестно.
В наушниках раздался голос штурмана:
— Командир, на моих картах отмечены многочисленные зенитные батареи по обе стороны демаркационной линии. И южнокорейские, и северокорейские, и американские, и черта в ступе… Мы вот-вот будем в зоне поражения.
— Мы наведем на них «Мессершмитты».
— А сами куда денемся? — не удержался от ехидного вопроса Брент.
— Мы — первая цель, и по нам промажут, потому что еще не готовы. А вторую и третью накроют.
B5N шел к югу, едва не царапая брюхом скалы и кустарник, огибая небольшие сосновые рощи, миновал коричневато-серые хижины деревни. В наушниках Брента опять началась дикая какофония — несколько радаров пытались нащупать самолет. Ярко светящаяся гирлянда первой трассирующей очереди прочертила небосвод, но повисла в воздухе далеко влево от самолета.
В эту минуту оба истребителя сорвались в пике, и в душе Брента проснулся прежний страх — капот головного «Мессершмитта» был расписан в красно-белую клетку. Второй был черен как сажа.
— Это Фрисснер! — крикнул он в микрофон. — Они атакуют!
Сердце у него колотилось, кровь стучала в висках, взмокшие от пота руки дрожали, но он тем не менее поймал истребитель Фрисснера в прицел. Красно-белый острый нос вплыл в первый круг дальномера. «Рано, — шептал он сам себе, — помни, слабое место у него — в основании крыла. Там масляный охладитель…» Однако на каждой «сто девятке», кроме охладителя, стояли, к несчастью, еще по паре. 20-мм автоматических пушек и 7,7-мм пулеметов. «Давид и Голиаф», — продолжал бормотать он себе под нос, между тем как Фрисснер оказался уже во втором круге.
«Мессершмитт», двигавшийся вдвое стремительней «Накадзимы», быстро приближался, и его крыльевые пушки выдохнули желто-оранжевое пламя, а укрепленные на обтекателе пулеметы дали очередь. Но Такии дал левую педаль, уйдя от губительного огня. Фрисснер повторил маневр своей жертвы, и на этот раз от многострадального правого крыла снова посыпались куски размолотой пулями обшивки.
Красный обтекатель втулки винта был теперь в третьем круге, Брент нажал на гашетку, и с двухсот ярдов его очередь забарабанила по фюзеляжу истребителя. Фрисснер мгновенно отвалил вправо, а его место занял черный Me-109, кинувшийся на добычу.
Такии дал правую педаль, и «Тигр», снизившись, пошел не выше двадцати футов от горной речки, по обоим берегам которой протянулись домики деревни. Люди задирали головы, показывали на самолет пальцами. Брент и черный истребитель открыли огонь одновременно. Такии дергал машину слева направо и назад, идя так низко, что верхушки деревьев и кусты сгибались от создаваемой им волны, а на камнях взвихривалась пыль. Ему и на этот раз удалось уклониться от хлестнувших рядом трассеров, снаряды взорвались в реке, взметнув фонтаны воды, доставшей до самого брюха «Тигра». Несколько женщин, полоскавших белье на берегу, были разорваны в куски прямым попаданием серии снарядов, и голубоватая речная вода, став от крови красной, понесла вниз по течению их изуродованные останки. «Мессершмитт» мчался в двухстах ярдах от бомбардировщика, пытаясь зайти ему в хвост, но Такии бросал машину вверх, вниз и в стороны, не давая прицелиться. Далеко за кормой разворачивался с набором высоты для нового захода «клетчатый».
Неистовые рывки летчика мешали Бренту не меньше, чем черному истребителю: его очереди тоже не достигали цели. В этот момент ожили и открыли лихорадочный огонь зенитные батареи по обоим берегам реки — трассеры понеслись к машине, пробивая хвостовой стабилизатор, отрывая новые алюминиевые лоскутья от фюзеляжа, разнося фонарь. Брент услышал в наушниках дикий крик, сменившийся стонами. В истребитель попала целая серия — не меньше десяти снарядов, — и машина, бывшая в каких-нибудь ста футах от «Тигра», резко рванулась вверх, подставив Бренту брюхо.
С торжествующим воплем американец всадил в него длинную очередь — по фюзеляжу побежали желтые вспышки от бронебойных пуль, воздушный поток уносил оторванные кусочки обшивки. Истребитель, заволакиваясь едким смрадом горящего масла и черного дыма, круто пошел вниз, на глазах набирая скорость. Тяжелый мотор «Даймлер-Бенц V—1» увлекал пылающую машину в гибельное пике, и спустя мгновение она врезалась в склон холма, обозначив столбом дыма место своей могилы. «Клетчатый» отвернул на север. Брент невольно закричал: «Банзай!»
Они уже успели довольно сильно отдалиться от города и от грозовой тучи, когда Брент наконец повернулся к носу. Фонарь был снесен. Морисады не было видно. В наушниках надрывно звучал голос командира:
— Штурман! Штурман! Радио на «Йонагу»! Доложить об аэродроме противника!
Морисада не отвечал. Брент, отстегнув привязные ремни, привстал и заглянул в штурманскую кабину. Старик лежал грудью на искореженном передатчике, его комбинезон был иссечен пулями, из простреленных шеи и головы хлестала кровь, задняя часть шлема была распорота осколком, и седые волосы на затылке тоже были в крови.
— Командир, говорит стрелок. Радиосвязи нет. Штурман ранен.
Такии не отвечал, постепенно набирая высоту: впереди и внизу Брент увидел простор Желтого моря. Наконец в наушниках раздалось:
— Он убит?
— Не знаю.
Голос Такии окреп и вновь обрел профессиональную властность:
— Так. Мы — над Желтым морем, обходим по дуге Сеул и грозовой фронт. Потом свернем к юго-востоку, и — домой, на «Йонагу». По моим расчетам, до нее не больше четырехсот километров на юго-восток.
— Полтора часа лету.
— Верно. Смотри в оба, Брент-сан. Они все же попытаются доконать нас.
— Есть, ясно.
Брент оглядел искореженный фонарь, новые пробоины на обоих крыльях и в фюзеляже, медленно пристегнулся, проверил, в порядке ли лямки его парашюта, поводил вверх-вниз стволом пулемета. Теперь и рули направления и высоты тоже были иссечены обрушившимся на них шквалом стали. Вряд ли доползут они до «Йонаги» за полтора часа.
Он услышал стон, и, обернувшись, увидел, что вымазанный кровью шлемофон штурмана закачался в такт движению самолета.
— Такии-сан! — крикнул он. — Морисада жив! Шевелится!
— Морисада-сан, дружище! — окликнул Мотицуру командир. — Как ты там? Тебя крепко зацепило?
В ответ раздался только стон.
Бомбардировщик летел над Желтым морем — туда, где уже клонилось к закату кроваво-красное солнце.
Такии немедленно развернул самолет по указанному пеленгу, а штурман поднялся и прижал к глазам бинокль.
— Стрелок! Внимание! Здесь наверняка где-то крутится их патруль. Нас запеленговали, но если боги будут с нами, арабы примут нас за своих.
— Да? А как насчет «свой — чужой»? — осведомился Брент.
— Боги нас не оставят.
— А они разбираются в электронике?
— Ну хватит, стрелок! Прикрывать заднюю полусферу!
— Понял, командир. — Брент, несмотря на растущую тревогу, усмехнулся, слыша, как захихикал старый Мотицура. Раздавшееся в наушниках характерное завывание быстро стерло усмешку с его лица.
— Командир! Нас запеленговали!
— Слышу, — ворчливо отозвался тот и заложил широкий вираж с севера на юг, приближаясь к грозовой туче.
Трескотня и завывание смолкли, но в ту же минуту Брент увидел врага. Небо высоко на западе прочертили два конверсионных следа. Даже бинокль был уже ни к чему. Пара «Мессершмиттов» заходила со стороны солнца.
— Двойка Ме-109 на четыре часа… То есть пеленг один-два-ноль, над нами, от солнца! — крикнул он в микрофон.
Головы на жилистых старческих шеях завертелись, и голос в наушниках произнес:
— Есть! Вижу!
Мотор взревел на полных оборотах, и Брента отшвырнуло к борту от резкого виража к югу. Такии круто перевел машину в пике. Пусть брюхо и нос прикрывает грозовой фронт — он опасен, но «Мессершмитты» еще опасней. Но до тучи было еще километров сорок — десять минут полета. Слишком далеко. Слишком долго. «Мессершмитты» доберутся до них раньше.
— Штурман, радио на «Йонагу»! Передать координаты аэродрома.
— Мы слишком низко идем, Йосиро-сан! Холмы экранируют. И потом — гроза. Надо бы забраться повыше.
— Штурман, наш курс — один-шесть-ноль, скорость двести двадцать узлов. Что там у нас по курсу?
— Через две минуты выйдем к демаркационной линии. Дальше — Южная Корея.
— Стрелок, где противник?
— Сзади и выше, командир. Быстро догоняют.
Брент осторожно поворачивался из стороны в сторону на вертлюжном сиденье, выцеливая приближающихся «Мессершмиттов». Но они все еще были далеко — не попали даже в первый круг дальномера. Он взглянул на прикрепленную к переборке таблицу всех самолетов противника с указанием длины и размаха крыльев и нашел Me-109: размах крыльев — 9,92 м, а под этим в столбик — 800, 500, 200. Эти числа обозначали, за сколько метров появляется самолет соответственно в первом, втором и третьем кругах дальномера. Брент сам удивлялся, отчего он не ощущает страха, — очевидно, ужас, испытанный им при атаке на миноносец, был так силен, что выработал в нем иммунитет. А может быть, ему передалась частица отчаянной лихости двух стариков, сидевших впереди? Неизвестно.
В наушниках раздался голос штурмана:
— Командир, на моих картах отмечены многочисленные зенитные батареи по обе стороны демаркационной линии. И южнокорейские, и северокорейские, и американские, и черта в ступе… Мы вот-вот будем в зоне поражения.
— Мы наведем на них «Мессершмитты».
— А сами куда денемся? — не удержался от ехидного вопроса Брент.
— Мы — первая цель, и по нам промажут, потому что еще не готовы. А вторую и третью накроют.
B5N шел к югу, едва не царапая брюхом скалы и кустарник, огибая небольшие сосновые рощи, миновал коричневато-серые хижины деревни. В наушниках Брента опять началась дикая какофония — несколько радаров пытались нащупать самолет. Ярко светящаяся гирлянда первой трассирующей очереди прочертила небосвод, но повисла в воздухе далеко влево от самолета.
В эту минуту оба истребителя сорвались в пике, и в душе Брента проснулся прежний страх — капот головного «Мессершмитта» был расписан в красно-белую клетку. Второй был черен как сажа.
— Это Фрисснер! — крикнул он в микрофон. — Они атакуют!
Сердце у него колотилось, кровь стучала в висках, взмокшие от пота руки дрожали, но он тем не менее поймал истребитель Фрисснера в прицел. Красно-белый острый нос вплыл в первый круг дальномера. «Рано, — шептал он сам себе, — помни, слабое место у него — в основании крыла. Там масляный охладитель…» Однако на каждой «сто девятке», кроме охладителя, стояли, к несчастью, еще по паре. 20-мм автоматических пушек и 7,7-мм пулеметов. «Давид и Голиаф», — продолжал бормотать он себе под нос, между тем как Фрисснер оказался уже во втором круге.
«Мессершмитт», двигавшийся вдвое стремительней «Накадзимы», быстро приближался, и его крыльевые пушки выдохнули желто-оранжевое пламя, а укрепленные на обтекателе пулеметы дали очередь. Но Такии дал левую педаль, уйдя от губительного огня. Фрисснер повторил маневр своей жертвы, и на этот раз от многострадального правого крыла снова посыпались куски размолотой пулями обшивки.
Красный обтекатель втулки винта был теперь в третьем круге, Брент нажал на гашетку, и с двухсот ярдов его очередь забарабанила по фюзеляжу истребителя. Фрисснер мгновенно отвалил вправо, а его место занял черный Me-109, кинувшийся на добычу.
Такии дал правую педаль, и «Тигр», снизившись, пошел не выше двадцати футов от горной речки, по обоим берегам которой протянулись домики деревни. Люди задирали головы, показывали на самолет пальцами. Брент и черный истребитель открыли огонь одновременно. Такии дергал машину слева направо и назад, идя так низко, что верхушки деревьев и кусты сгибались от создаваемой им волны, а на камнях взвихривалась пыль. Ему и на этот раз удалось уклониться от хлестнувших рядом трассеров, снаряды взорвались в реке, взметнув фонтаны воды, доставшей до самого брюха «Тигра». Несколько женщин, полоскавших белье на берегу, были разорваны в куски прямым попаданием серии снарядов, и голубоватая речная вода, став от крови красной, понесла вниз по течению их изуродованные останки. «Мессершмитт» мчался в двухстах ярдах от бомбардировщика, пытаясь зайти ему в хвост, но Такии бросал машину вверх, вниз и в стороны, не давая прицелиться. Далеко за кормой разворачивался с набором высоты для нового захода «клетчатый».
Неистовые рывки летчика мешали Бренту не меньше, чем черному истребителю: его очереди тоже не достигали цели. В этот момент ожили и открыли лихорадочный огонь зенитные батареи по обоим берегам реки — трассеры понеслись к машине, пробивая хвостовой стабилизатор, отрывая новые алюминиевые лоскутья от фюзеляжа, разнося фонарь. Брент услышал в наушниках дикий крик, сменившийся стонами. В истребитель попала целая серия — не меньше десяти снарядов, — и машина, бывшая в каких-нибудь ста футах от «Тигра», резко рванулась вверх, подставив Бренту брюхо.
С торжествующим воплем американец всадил в него длинную очередь — по фюзеляжу побежали желтые вспышки от бронебойных пуль, воздушный поток уносил оторванные кусочки обшивки. Истребитель, заволакиваясь едким смрадом горящего масла и черного дыма, круто пошел вниз, на глазах набирая скорость. Тяжелый мотор «Даймлер-Бенц V—1» увлекал пылающую машину в гибельное пике, и спустя мгновение она врезалась в склон холма, обозначив столбом дыма место своей могилы. «Клетчатый» отвернул на север. Брент невольно закричал: «Банзай!»
Они уже успели довольно сильно отдалиться от города и от грозовой тучи, когда Брент наконец повернулся к носу. Фонарь был снесен. Морисады не было видно. В наушниках надрывно звучал голос командира:
— Штурман! Штурман! Радио на «Йонагу»! Доложить об аэродроме противника!
Морисада не отвечал. Брент, отстегнув привязные ремни, привстал и заглянул в штурманскую кабину. Старик лежал грудью на искореженном передатчике, его комбинезон был иссечен пулями, из простреленных шеи и головы хлестала кровь, задняя часть шлема была распорота осколком, и седые волосы на затылке тоже были в крови.
— Командир, говорит стрелок. Радиосвязи нет. Штурман ранен.
Такии не отвечал, постепенно набирая высоту: впереди и внизу Брент увидел простор Желтого моря. Наконец в наушниках раздалось:
— Он убит?
— Не знаю.
Голос Такии окреп и вновь обрел профессиональную властность:
— Так. Мы — над Желтым морем, обходим по дуге Сеул и грозовой фронт. Потом свернем к юго-востоку, и — домой, на «Йонагу». По моим расчетам, до нее не больше четырехсот километров на юго-восток.
— Полтора часа лету.
— Верно. Смотри в оба, Брент-сан. Они все же попытаются доконать нас.
— Есть, ясно.
Брент оглядел искореженный фонарь, новые пробоины на обоих крыльях и в фюзеляже, медленно пристегнулся, проверил, в порядке ли лямки его парашюта, поводил вверх-вниз стволом пулемета. Теперь и рули направления и высоты тоже были иссечены обрушившимся на них шквалом стали. Вряд ли доползут они до «Йонаги» за полтора часа.
Он услышал стон, и, обернувшись, увидел, что вымазанный кровью шлемофон штурмана закачался в такт движению самолета.
— Такии-сан! — крикнул он. — Морисада жив! Шевелится!
— Морисада-сан, дружище! — окликнул Мотицуру командир. — Как ты там? Тебя крепко зацепило?
В ответ раздался только стон.
Бомбардировщик летел над Желтым морем — туда, где уже клонилось к закату кроваво-красное солнце.
12
Подполковник Мацухара получил исчерпывающие инструкции. Немедленно после того, как радио Пномпеня сообщило об уничтожении «японского бандита, втершегося в воздушное пространство КНДР», Сеул заявил, что зенитным огнем были сбиты три нарушителя демаркационной линии, появившиеся с севера. Однако адмирал Фудзита не поверил ни тем, ни другим.
— Больших лжецов, чем корейцы, свет не видывал. Будем надеяться, что экипаж «Тигра» жив. Если это так и самолет еще в воздухе, то лейтенант Такии двинется в сторону моря. Попадая в беду, морской летчик инстинктивно тянется к родной стихии. Ищите над Желтым морем к западу от побережья, к югу от острова Чеджудо.
И Йоси Мацухара, сохраняя строжайшее радиомолчание и забирая к северо-западу, чтобы уйти от бушевавшей над центром Кореи грозы, в 250 км к юго-западу от Инчхона, на высоте 1000 метров обнаружил «Тигра». Проклиная свою вынужденную немоту, подполковник оставил пять своих «Зеро» на 3000 метров и спиралями стал снижаться, чтобы взглянуть на B5N поближе. Он облетел бомбардировщик сверху, снизу, слева и справа. За долгие годы службы ему попадалось немало самолетов, уничтоженных огнем противника, но впервые он видел, чтобы груда железного лома летала.
В детстве он любил метать дротики в мишень, и спустя несколько дней на ее пробковой основе не оставалось живого места. Йоси показалось, что кто-то вот так же позабавился с «Тигром». Хвостовые стабилизаторы были прострелены в двадцати местах, рули направления и высоты размолоты, ребра шпангоута торчали наружу. Фюзеляж был изрешечен — сквозь пробоины виднелись стрингеры и рулевые тяги. Средняя часть фонаря вырвана осколком снаряда, чуть пониже комингса штурманской кабины зияла рваная дыра, правое крыло выглядело так, словно попало под взбесившуюся циркулярную пилу — обшивка была в лохмотьях, элероны и закрылки болтались, грозя вот-вот оторваться, в отверстии виднелся даже бок тысячелитровой емкости. Вся правая часть обтекателя была снесена начисто, и головки цилиндров обнажены. Борт самолета был закопчен дымом и залит маслом. Тем не менее «Тигр» каким-то чудом продолжал лететь, слушаться руля, и мотор его работал без перебоев.
Йоси подобрался еще ближе к искалеченной машине и не увидел в штурманской кабине старого Морисаду Мотицуру. Но Брент, к счастью, был жив, хоть и окровавлен, сидел прямо и даже помахал Йоси рукой. Подполковник перевел взгляд на летчика, а Такии, лишь на миг оторвавшись от рычагов управления своей искалеченной машины, которая не переворачивалась лишь благодаря его искусству, коротко глянул на «Зеро». Мацухара, мягко взяв ручку на себя, оказался сверху и тогда увидел в штурманской кабине сползшего с кресла окровавленного Морисаду, голова которого бессильно болталась из стороны в сторону. Фонарь был смят и раздавлен, радиопередатчик разбит, пол залит лужей подсыхающей густой крови.
Йоси обогнул бомбардировщик спереди, чтобы взглянуть на двигатель и, поймав взгляд Такии, выставил вниз два пальца. Старик кивнул, подался вперед и потянул за рычаг, выпустив шасси и выбросив тормозной крюк.
Йоси тотчас скользнул под брюхо «Тигра» и убедился в том, что шины колес не спущены, а потом взвился вверх, кивком и двумя вскинутыми вверх пальцами показав, что Такии может убрать шасси и втянуть крюк. Если Будда и все боги, какие только есть на свете, помогут, старик сумеет посадить этот гроб на палубу «Йонаги», подумал он.
Авианосец они увидели раньше, чем предполагали. Он оказался на тридцать второй широте, к юго-западу от острова Чеджудо и всего в ста километрах северо-восточнее устья Янцзы. Брент поднял ракетницу, и в поднебесье зажглась одинокая красная точка. «Йонага» немедленно изменил курс, войдя в ветер, а один из «Флетчеров» зашел в корму авианосца, сыграв шлюпочную тревогу и приготовившись к спасению экипажа самолета. На гафеле «Йонаги» затрепетал вымпел.
Йоси, держась крыло в крыло с бомбардировщиком, проследил за тем, вышли ли шасси и трос тормозного крюка, кивнул Йоси и поднял кверху оба больших пальца. Брент повторил его жест. Йоси отодвинул колпак своей кабины и, перевесившись за борт, прокричал по слогам: «На-до пры-гать!», надеясь не на то, что его услышат, а на то, что поймут смысл его слов по движениям губ. И они его поняли. Брент замотал головой и показал на старика. Дело было ясное: Такии никогда в жизни не оставит своего штурмана — даже мертвого — и свой самолет. А для Брента Росса немыслимо спасаться в одиночку. Мацухара поднял глаза к небу:
— Богиня Аматэрасу, молю тебя, не дай ему погибнуть!
B5N, снижаясь, с кормы стал заходить на посадку.
Брент, глядя поверх правого крыла на полетную палубу «Йонаги», видел, как гаковые и аварийная команда разворачивают брандспойты и подтаскивают поближе красные тележки с огнетушителями. На островной надстройке замелькали белые халаты санитаров, на площадке у правого борта появился офицер-регулировщик в желтом жилете и с двумя желтыми флажками в раскинутых руках. Когда бомбардировщик зашел на последний круг, желтые флажки крест-накрест упали к коленям и рев двигателя сразу же стал глуше. Тем не менее скорость все еще была слишком высока, и регулировщик лихорадочно замахал флажками, запрещая посадку. Но слишком тяжелы были нанесенные самолету увечья — он уже не слушался своего пилота и боком, точно сносимый сильным ветром, падал на палубу. Брент поднял глаза к небу, молясь одновременно Иисусу Христу, Будде и всем богам, которых вспомнил в эту минуту.
Стальная скала кормы стремительно надвигалась на них. Неужели они врежутся прямо в привальный брус летной палубы? Но вот самолет, повинуясь отчаянным усилиям Такии, передвинувшего РУД на последнее деление, взял чуть выше, разминулся с кормой, закрутился, несмотря на старания летчика выровнять его, и, когда зажигание было выключено, с тяжким грохотом, грудой железа рухнул на палубу.
Раздались два хлопка — это не выдержали удара оба колеса. Самолет, увлекаемый своим тяжелым мотором, подпрыгнул; устремился к мостику, тормозным крюком взял второй гак, и в тот же миг трос аэрофинишера лопнул. Трос, успокоитель и дюймовой толщины канат стоп-анкера полезли наружу, как потроха из распоротого брюха огромной рыбины. Брент, вцепившись в поручни, напряг все мышцы и втянул голову в плечи, наподобие испуганной черепахи. Он был совершенно беспомощен и отдан на произвол тем силам, которые сам же вызвал к жизни и которые теперь вырвались из-под его воли. Он видел, как Такии подался вперед и пригнулся, закрываясь скрещенными руками. Голова мертвого штурмана бессильно моталась от бешеных толчков.
«Тигр» рухнул на палубу носом к островной надстройке: от удара нога шасси подогнулась, точно в танце, а крутящиеся лопасти пропеллера, прежде чем застыть, глубоко стесали тиковый настил. Самолет развернулся на 360 градусов, теряя крылья и остатки хвостового стабилизатора, разбрасывая во все стороны лоскутья алюминиевой обшивки. Брента по инерции отшвырнуло в сторону. Он услышал хруст ломающихся стрингеров, балок и лонжеронов, а потом пронзительно, словно оплакивая свою мученическую смерть и гибель рассыпающегося посреди палубы самолета, взвизгнул рвущийся алюминий.
«Тигр» налетел на островную надстройку, отскочил от нее с упругостью футбольного мяча, врезался в стальной сетчатый барьер, выстреливший им как из рогатки, повалился на бок и наконец застыл. Брент, которого, как ни цеплялся он за поручни, ударило о левую переборку кабины, почувствовал, как левую руку пронизала острая боль, а потом перед глазами опустился плотный черный занавес со вспыхивающими на нем звездами. Вдруг все стихло — он погрузился в блаженное, неземное спокойствие, где не было места ни ужасу, ни ощущению своей беспомощности перед лицом взбесившейся материи. «Живой», — сам не веря этому, пробормотал он, потряс головой, чтобы прогнать прыгавшие на сетчатке ослепительные звезды, и тотчас ощутил запах бензина. Брент попытался отстегнуть привязные ремни, но онемевшие пальцы не слушались. Где-то рядом простонал Такии. «Не смяло в лепешку — так сгорю заживо», — мелькнуло у него в голове.
Он сначала услышал шипение пенистой струи огнетушителя, а потом почувствовал ее на своем теле. Люди в белом склонились над ним, несколько пар сильных рук расстегнули ремни и бережно вытянули его из кабины. Послышались команды, торопливый топот матросских башмаков, развернулись брандспойты, а его бегом оттащили в сторону и уложили на носилки рядом с Такии и Морисадой. «В лазарет!» — произнес рядом чей-то знакомый голос, и санитары взялись за ручки.
— Нет! — выкрикнул Брент и стал подниматься, тряся головой и поддерживая поврежденную руку здоровой.
Санитары помогли ему встать. Брент посмотрел на распростертое тело штурмана, над которым склонился Хорикоси. Йосиро Такии, отстранив протянувшиеся к нему на помощь руки, тоже поднялся.
— Доктор… — сказал он. — Ну, что с ним?
Хорикоси медленно распрямился и ответил взглядом, а уж потом тихо проговорил:
— Ему уже ничем нельзя помочь.
Такии, упав на колени, схватил руку друга.
— Морисада-сан, ты умер с честью, твоя карма — безупречна. Скоро я пройду следом за тобой в двери храма Ясукуни.
Брент увидел, как затряслись плечи старого летчика.
С ужасающим скрежетом матросы оттащили останки «Тигра» к борту, готовясь сбросить их в море.
— Стойте! — вскричал Такии. — Морисада заслужил право быть погребенным вместе со своим самолетом! — Он взглянул на мостик, и адмирал Фудзита утвердительно кивнул и повернулся к телефонисту. Двое старшин наклонились над телом штурмана. — Нет! Брент-сан, помоги мне. Эта честь принадлежит нам, и никому больше.
Брент молча приблизился к трупу Морисады и, несмотря на головокружение и острую боль в плече и в руке, помог летчику пронести его по скользкой от пены палубе к залитой кровью кабине. Такии тяжело дышал и страдальчески морщился, помогая рослому американцу перевалить бездыханного штурмана в самолет и пристегнуть ремни.
— Ну вот, старина, ты — дома, — сказал он. — Твой поход окончен.
Каждый знал, что для траурной церемонии нет времени. Обломки бомбардировщика сбросили за борт.
В восемнадцать ноль-ноль Брент, из шеи и щеки которого главврач Хорикоси извлек несколько десятков мельчайших осколков 50-мм снаряда, и лейтенант Такии, который вообще казался отлитым из стали, доложили адмиралу о результатах своей рекогносцировки. Вся правая сторона лица у Брента ныла и горела, болели ушибленные рука и плечо.
Адмирала удивило не сообщение об аэродроме противника, а только то, что он оказался ближе к демаркационной зоне, чем он предполагал. Он подошел к карте и ткнул указкой в названный квадрат.
— Итак, оберет Иоганн Фрисснер и его люди находятся здесь, на территории Северной Кореи?
— Надо полагать, там же — и капитан Кеннет Розенкранц, — сказал Таку Исикава.
— Две эскадрильи Me-109, отборные наемники, — добавил подполковник Окума.
Фудзита кивнул и повернулся к Бренту:
— Вы сказали, что видели там бомбардировщики?
— Так точно.
— «Фокке-Вульф-200»?
Брент, пытаясь отвлечься от мучительно зудящей под бинтами щеки, побарабанил пальцами по столу:
— Не могу сказать, сэр. Не успели разглядеть. Два-три десятка тяжелых многомоторных машин и столько же истребителей.
— И не меньше двенадцати больших ангаров, господин адмирал, — сказал Такии. — Ближе подобраться нам не дали, поэтому деталей не знаю.
— Понятно… — задумчиво протянул Фудзита, рассматривая карту. — Адмирал Аллен, от ваших лодок — ничего нового?
— Нет, сэр. Ни о транспортах, ни об их эскадре сведений нет. «Трепанг» молчит.
Фудзита, привычным движением дернув седой волосок у себя на подбородке, поднял указку:
— Двигаясь курсом ноль-восемь-пять на двадцати четырех узлах, завтра в четыре утра мы будем здесь, — резиновый наконечник уперся в Корейский пролив между островами Чеджудо и Кюсю. — Конвой, если будет двигаться прежним курсом и с прежней скоростью, окажется здесь к пяти ноль-ноль. — Указка скользнула вверх. — Мы встретим и потопим их здесь, на траверзе острова Цусима, на том самом месте, где в девятьсот пятом мы уничтожили русский флот.
— Банзай! — раздалось в ответ, и японские офицеры вскочили со своих мест.
— Господин адмирал! — раздался урезонивающий бас Аллена. — Вы это уже говорили нам однажды. Неужели ради такой романтической мести вы рискнете «Йонагой»?
Немигающий взгляд расширенных черных глаз уперся в американца:
— Я хочу, чтобы именно в это всей душой уверовали наши арабские друзья. — Он обернулся к Мацухаре. — В четыре ноль-ноль группе из двадцати семи истребителей, восемнадцати пикирующих бомбардировщиков и восемнадцати торпедоносцев — взлет! Приказ — уничтожить аэродром противника.
— А какими силами мы встретим конвой, господин адмирал?
— Двенадцать «Зеро», девять «Айти», девять «Накадзим».
— То есть на борту остается еще двадцать «Зеро», тридцать шесть D3A и тридцать шесть B5N, — прикинул Мацухара.
— Верно.
— Чтобы справиться с конвоем, сил мало, господин адмирал, — раздумчиво проговорил подполковник. — Четыре корабля… Сильная ПВО.
— Знаю. Но с конвоем мы справимся и без самолетов — собственными огневыми ресурсами. Самое главное — аэродром, на нем мы должны сосредоточить основной удар. Не забудьте, что где-то южнее рыщет целая эскадра и «Йонагу» нельзя оставить беззащитным. Подполковник, поручаю вам лично возглавить атаку на аэродром.
— Сэр, — опять вмешался Аллен. — Они знают, что «Йонага» — в море, знают, что их обнаружили и ждут атаки.
— Разумеется. Но они не знают, где именно ходит «Йонага» и когда он нанесет удар. Мы выбираем место и время!
— Господин адмирал! — поднялся Таку Исикава. — Там наверняка будут Фрисснер и Розенкранц. Прошу послать меня на аэродром!
Фудзита наклонил голову, и Мацухара ответил:
— Ну конечно. Вы поведете девять троек истребителей, Исикава.
— Благодарю, господин подполковник, — с необычным для него выражением признательности ответил Таку.
— Господин адмирал, — сказал Мацухара, указывая на карту. — До аэропорта — шестьсот километров. Кратчайший путь — через корейское воздушное пространство…
— Нет, я не разрешаю, — ответил Фудзита. — Вам придется обогнуть полуостров, иначе вас засекут радары дальнего обнаружения. — Он повернулся к карте и описал указкой широкую дугу на запад. — Пойдете над Желтым морем не выше тысячи метров и не дальше тысячи километров от побережья. Разумеется, такой путь на тысячу двести километров длиннее, но зато безопасней. — Он коротко двинул указкой. — Перевалите через эти холмы и — разнесете аэродром!
— Банзай! Да здравствует император! — раздались крики.
Фудзита обвел глазами лица офицеров:
— Командирам боевых частей и служб провести инструктаж личного состава! — с неожиданным спокойствием произнес он. — Командирам авиазвеньев — поставить задачу своим летчикам! В три ноль-ноль всем экипажам собраться для инструктажа. — Он перевел взгляд на Мацухару. — Подполковник, вы не прочтете нам напутственную хайку?
Йоси поднялся, посмотрел на сидевших перед ним.
— Много столетий назад было сказано в «Хейке Моногатари»: «Звон храмового колокола проникает везде и всюду. Яркость цветов непреложно свидетельствует о том, что все цветущее когда-нибудь увянет. Гордость живет меньше, чем сон летней ночью, могущество будет повержено во прах и станет лишь пылью под ветром».
Лейтенант Сайки вскочил и вскинул над головой кулак.
— Да! Мы в пыль обратим Каддафи, повергнем его во прах! Банзай!
Подполковник Окума и еще несколько офицеров подхватили.
Мацухара смерил Сайки холодным взглядом, давая понять, что еще не кончил, и тот сел на место.
— Что касается строк, которые сложил я сам… Вот они:
— Превосходно, Йоси-сан, — похвалил адмирал. — Перед лицом врага вспомните, господа, чему учит нас наша книга «Хага-куре»: «Решившийся не отступить обретает двойную силу». И там же сказано: «Оставь предосторожности, устремляясь на врага. Только отвага важна при встрече с тигром».
— Больших лжецов, чем корейцы, свет не видывал. Будем надеяться, что экипаж «Тигра» жив. Если это так и самолет еще в воздухе, то лейтенант Такии двинется в сторону моря. Попадая в беду, морской летчик инстинктивно тянется к родной стихии. Ищите над Желтым морем к западу от побережья, к югу от острова Чеджудо.
И Йоси Мацухара, сохраняя строжайшее радиомолчание и забирая к северо-западу, чтобы уйти от бушевавшей над центром Кореи грозы, в 250 км к юго-западу от Инчхона, на высоте 1000 метров обнаружил «Тигра». Проклиная свою вынужденную немоту, подполковник оставил пять своих «Зеро» на 3000 метров и спиралями стал снижаться, чтобы взглянуть на B5N поближе. Он облетел бомбардировщик сверху, снизу, слева и справа. За долгие годы службы ему попадалось немало самолетов, уничтоженных огнем противника, но впервые он видел, чтобы груда железного лома летала.
В детстве он любил метать дротики в мишень, и спустя несколько дней на ее пробковой основе не оставалось живого места. Йоси показалось, что кто-то вот так же позабавился с «Тигром». Хвостовые стабилизаторы были прострелены в двадцати местах, рули направления и высоты размолоты, ребра шпангоута торчали наружу. Фюзеляж был изрешечен — сквозь пробоины виднелись стрингеры и рулевые тяги. Средняя часть фонаря вырвана осколком снаряда, чуть пониже комингса штурманской кабины зияла рваная дыра, правое крыло выглядело так, словно попало под взбесившуюся циркулярную пилу — обшивка была в лохмотьях, элероны и закрылки болтались, грозя вот-вот оторваться, в отверстии виднелся даже бок тысячелитровой емкости. Вся правая часть обтекателя была снесена начисто, и головки цилиндров обнажены. Борт самолета был закопчен дымом и залит маслом. Тем не менее «Тигр» каким-то чудом продолжал лететь, слушаться руля, и мотор его работал без перебоев.
Йоси подобрался еще ближе к искалеченной машине и не увидел в штурманской кабине старого Морисаду Мотицуру. Но Брент, к счастью, был жив, хоть и окровавлен, сидел прямо и даже помахал Йоси рукой. Подполковник перевел взгляд на летчика, а Такии, лишь на миг оторвавшись от рычагов управления своей искалеченной машины, которая не переворачивалась лишь благодаря его искусству, коротко глянул на «Зеро». Мацухара, мягко взяв ручку на себя, оказался сверху и тогда увидел в штурманской кабине сползшего с кресла окровавленного Морисаду, голова которого бессильно болталась из стороны в сторону. Фонарь был смят и раздавлен, радиопередатчик разбит, пол залит лужей подсыхающей густой крови.
Йоси обогнул бомбардировщик спереди, чтобы взглянуть на двигатель и, поймав взгляд Такии, выставил вниз два пальца. Старик кивнул, подался вперед и потянул за рычаг, выпустив шасси и выбросив тормозной крюк.
Йоси тотчас скользнул под брюхо «Тигра» и убедился в том, что шины колес не спущены, а потом взвился вверх, кивком и двумя вскинутыми вверх пальцами показав, что Такии может убрать шасси и втянуть крюк. Если Будда и все боги, какие только есть на свете, помогут, старик сумеет посадить этот гроб на палубу «Йонаги», подумал он.
Авианосец они увидели раньше, чем предполагали. Он оказался на тридцать второй широте, к юго-западу от острова Чеджудо и всего в ста километрах северо-восточнее устья Янцзы. Брент поднял ракетницу, и в поднебесье зажглась одинокая красная точка. «Йонага» немедленно изменил курс, войдя в ветер, а один из «Флетчеров» зашел в корму авианосца, сыграв шлюпочную тревогу и приготовившись к спасению экипажа самолета. На гафеле «Йонаги» затрепетал вымпел.
Йоси, держась крыло в крыло с бомбардировщиком, проследил за тем, вышли ли шасси и трос тормозного крюка, кивнул Йоси и поднял кверху оба больших пальца. Брент повторил его жест. Йоси отодвинул колпак своей кабины и, перевесившись за борт, прокричал по слогам: «На-до пры-гать!», надеясь не на то, что его услышат, а на то, что поймут смысл его слов по движениям губ. И они его поняли. Брент замотал головой и показал на старика. Дело было ясное: Такии никогда в жизни не оставит своего штурмана — даже мертвого — и свой самолет. А для Брента Росса немыслимо спасаться в одиночку. Мацухара поднял глаза к небу:
— Богиня Аматэрасу, молю тебя, не дай ему погибнуть!
B5N, снижаясь, с кормы стал заходить на посадку.
Брент, глядя поверх правого крыла на полетную палубу «Йонаги», видел, как гаковые и аварийная команда разворачивают брандспойты и подтаскивают поближе красные тележки с огнетушителями. На островной надстройке замелькали белые халаты санитаров, на площадке у правого борта появился офицер-регулировщик в желтом жилете и с двумя желтыми флажками в раскинутых руках. Когда бомбардировщик зашел на последний круг, желтые флажки крест-накрест упали к коленям и рев двигателя сразу же стал глуше. Тем не менее скорость все еще была слишком высока, и регулировщик лихорадочно замахал флажками, запрещая посадку. Но слишком тяжелы были нанесенные самолету увечья — он уже не слушался своего пилота и боком, точно сносимый сильным ветром, падал на палубу. Брент поднял глаза к небу, молясь одновременно Иисусу Христу, Будде и всем богам, которых вспомнил в эту минуту.
Стальная скала кормы стремительно надвигалась на них. Неужели они врежутся прямо в привальный брус летной палубы? Но вот самолет, повинуясь отчаянным усилиям Такии, передвинувшего РУД на последнее деление, взял чуть выше, разминулся с кормой, закрутился, несмотря на старания летчика выровнять его, и, когда зажигание было выключено, с тяжким грохотом, грудой железа рухнул на палубу.
Раздались два хлопка — это не выдержали удара оба колеса. Самолет, увлекаемый своим тяжелым мотором, подпрыгнул; устремился к мостику, тормозным крюком взял второй гак, и в тот же миг трос аэрофинишера лопнул. Трос, успокоитель и дюймовой толщины канат стоп-анкера полезли наружу, как потроха из распоротого брюха огромной рыбины. Брент, вцепившись в поручни, напряг все мышцы и втянул голову в плечи, наподобие испуганной черепахи. Он был совершенно беспомощен и отдан на произвол тем силам, которые сам же вызвал к жизни и которые теперь вырвались из-под его воли. Он видел, как Такии подался вперед и пригнулся, закрываясь скрещенными руками. Голова мертвого штурмана бессильно моталась от бешеных толчков.
«Тигр» рухнул на палубу носом к островной надстройке: от удара нога шасси подогнулась, точно в танце, а крутящиеся лопасти пропеллера, прежде чем застыть, глубоко стесали тиковый настил. Самолет развернулся на 360 градусов, теряя крылья и остатки хвостового стабилизатора, разбрасывая во все стороны лоскутья алюминиевой обшивки. Брента по инерции отшвырнуло в сторону. Он услышал хруст ломающихся стрингеров, балок и лонжеронов, а потом пронзительно, словно оплакивая свою мученическую смерть и гибель рассыпающегося посреди палубы самолета, взвизгнул рвущийся алюминий.
«Тигр» налетел на островную надстройку, отскочил от нее с упругостью футбольного мяча, врезался в стальной сетчатый барьер, выстреливший им как из рогатки, повалился на бок и наконец застыл. Брент, которого, как ни цеплялся он за поручни, ударило о левую переборку кабины, почувствовал, как левую руку пронизала острая боль, а потом перед глазами опустился плотный черный занавес со вспыхивающими на нем звездами. Вдруг все стихло — он погрузился в блаженное, неземное спокойствие, где не было места ни ужасу, ни ощущению своей беспомощности перед лицом взбесившейся материи. «Живой», — сам не веря этому, пробормотал он, потряс головой, чтобы прогнать прыгавшие на сетчатке ослепительные звезды, и тотчас ощутил запах бензина. Брент попытался отстегнуть привязные ремни, но онемевшие пальцы не слушались. Где-то рядом простонал Такии. «Не смяло в лепешку — так сгорю заживо», — мелькнуло у него в голове.
Он сначала услышал шипение пенистой струи огнетушителя, а потом почувствовал ее на своем теле. Люди в белом склонились над ним, несколько пар сильных рук расстегнули ремни и бережно вытянули его из кабины. Послышались команды, торопливый топот матросских башмаков, развернулись брандспойты, а его бегом оттащили в сторону и уложили на носилки рядом с Такии и Морисадой. «В лазарет!» — произнес рядом чей-то знакомый голос, и санитары взялись за ручки.
— Нет! — выкрикнул Брент и стал подниматься, тряся головой и поддерживая поврежденную руку здоровой.
Санитары помогли ему встать. Брент посмотрел на распростертое тело штурмана, над которым склонился Хорикоси. Йосиро Такии, отстранив протянувшиеся к нему на помощь руки, тоже поднялся.
— Доктор… — сказал он. — Ну, что с ним?
Хорикоси медленно распрямился и ответил взглядом, а уж потом тихо проговорил:
— Ему уже ничем нельзя помочь.
Такии, упав на колени, схватил руку друга.
— Морисада-сан, ты умер с честью, твоя карма — безупречна. Скоро я пройду следом за тобой в двери храма Ясукуни.
Брент увидел, как затряслись плечи старого летчика.
С ужасающим скрежетом матросы оттащили останки «Тигра» к борту, готовясь сбросить их в море.
— Стойте! — вскричал Такии. — Морисада заслужил право быть погребенным вместе со своим самолетом! — Он взглянул на мостик, и адмирал Фудзита утвердительно кивнул и повернулся к телефонисту. Двое старшин наклонились над телом штурмана. — Нет! Брент-сан, помоги мне. Эта честь принадлежит нам, и никому больше.
Брент молча приблизился к трупу Морисады и, несмотря на головокружение и острую боль в плече и в руке, помог летчику пронести его по скользкой от пены палубе к залитой кровью кабине. Такии тяжело дышал и страдальчески морщился, помогая рослому американцу перевалить бездыханного штурмана в самолет и пристегнуть ремни.
— Ну вот, старина, ты — дома, — сказал он. — Твой поход окончен.
Каждый знал, что для траурной церемонии нет времени. Обломки бомбардировщика сбросили за борт.
В восемнадцать ноль-ноль Брент, из шеи и щеки которого главврач Хорикоси извлек несколько десятков мельчайших осколков 50-мм снаряда, и лейтенант Такии, который вообще казался отлитым из стали, доложили адмиралу о результатах своей рекогносцировки. Вся правая сторона лица у Брента ныла и горела, болели ушибленные рука и плечо.
Адмирала удивило не сообщение об аэродроме противника, а только то, что он оказался ближе к демаркационной зоне, чем он предполагал. Он подошел к карте и ткнул указкой в названный квадрат.
— Итак, оберет Иоганн Фрисснер и его люди находятся здесь, на территории Северной Кореи?
— Надо полагать, там же — и капитан Кеннет Розенкранц, — сказал Таку Исикава.
— Две эскадрильи Me-109, отборные наемники, — добавил подполковник Окума.
Фудзита кивнул и повернулся к Бренту:
— Вы сказали, что видели там бомбардировщики?
— Так точно.
— «Фокке-Вульф-200»?
Брент, пытаясь отвлечься от мучительно зудящей под бинтами щеки, побарабанил пальцами по столу:
— Не могу сказать, сэр. Не успели разглядеть. Два-три десятка тяжелых многомоторных машин и столько же истребителей.
— И не меньше двенадцати больших ангаров, господин адмирал, — сказал Такии. — Ближе подобраться нам не дали, поэтому деталей не знаю.
— Понятно… — задумчиво протянул Фудзита, рассматривая карту. — Адмирал Аллен, от ваших лодок — ничего нового?
— Нет, сэр. Ни о транспортах, ни об их эскадре сведений нет. «Трепанг» молчит.
Фудзита, привычным движением дернув седой волосок у себя на подбородке, поднял указку:
— Двигаясь курсом ноль-восемь-пять на двадцати четырех узлах, завтра в четыре утра мы будем здесь, — резиновый наконечник уперся в Корейский пролив между островами Чеджудо и Кюсю. — Конвой, если будет двигаться прежним курсом и с прежней скоростью, окажется здесь к пяти ноль-ноль. — Указка скользнула вверх. — Мы встретим и потопим их здесь, на траверзе острова Цусима, на том самом месте, где в девятьсот пятом мы уничтожили русский флот.
— Банзай! — раздалось в ответ, и японские офицеры вскочили со своих мест.
— Господин адмирал! — раздался урезонивающий бас Аллена. — Вы это уже говорили нам однажды. Неужели ради такой романтической мести вы рискнете «Йонагой»?
Немигающий взгляд расширенных черных глаз уперся в американца:
— Я хочу, чтобы именно в это всей душой уверовали наши арабские друзья. — Он обернулся к Мацухаре. — В четыре ноль-ноль группе из двадцати семи истребителей, восемнадцати пикирующих бомбардировщиков и восемнадцати торпедоносцев — взлет! Приказ — уничтожить аэродром противника.
— А какими силами мы встретим конвой, господин адмирал?
— Двенадцать «Зеро», девять «Айти», девять «Накадзим».
— То есть на борту остается еще двадцать «Зеро», тридцать шесть D3A и тридцать шесть B5N, — прикинул Мацухара.
— Верно.
— Чтобы справиться с конвоем, сил мало, господин адмирал, — раздумчиво проговорил подполковник. — Четыре корабля… Сильная ПВО.
— Знаю. Но с конвоем мы справимся и без самолетов — собственными огневыми ресурсами. Самое главное — аэродром, на нем мы должны сосредоточить основной удар. Не забудьте, что где-то южнее рыщет целая эскадра и «Йонагу» нельзя оставить беззащитным. Подполковник, поручаю вам лично возглавить атаку на аэродром.
— Сэр, — опять вмешался Аллен. — Они знают, что «Йонага» — в море, знают, что их обнаружили и ждут атаки.
— Разумеется. Но они не знают, где именно ходит «Йонага» и когда он нанесет удар. Мы выбираем место и время!
— Господин адмирал! — поднялся Таку Исикава. — Там наверняка будут Фрисснер и Розенкранц. Прошу послать меня на аэродром!
Фудзита наклонил голову, и Мацухара ответил:
— Ну конечно. Вы поведете девять троек истребителей, Исикава.
— Благодарю, господин подполковник, — с необычным для него выражением признательности ответил Таку.
— Господин адмирал, — сказал Мацухара, указывая на карту. — До аэропорта — шестьсот километров. Кратчайший путь — через корейское воздушное пространство…
— Нет, я не разрешаю, — ответил Фудзита. — Вам придется обогнуть полуостров, иначе вас засекут радары дальнего обнаружения. — Он повернулся к карте и описал указкой широкую дугу на запад. — Пойдете над Желтым морем не выше тысячи метров и не дальше тысячи километров от побережья. Разумеется, такой путь на тысячу двести километров длиннее, но зато безопасней. — Он коротко двинул указкой. — Перевалите через эти холмы и — разнесете аэродром!
— Банзай! Да здравствует император! — раздались крики.
Фудзита обвел глазами лица офицеров:
— Командирам боевых частей и служб провести инструктаж личного состава! — с неожиданным спокойствием произнес он. — Командирам авиазвеньев — поставить задачу своим летчикам! В три ноль-ноль всем экипажам собраться для инструктажа. — Он перевел взгляд на Мацухару. — Подполковник, вы не прочтете нам напутственную хайку?
Йоси поднялся, посмотрел на сидевших перед ним.
— Много столетий назад было сказано в «Хейке Моногатари»: «Звон храмового колокола проникает везде и всюду. Яркость цветов непреложно свидетельствует о том, что все цветущее когда-нибудь увянет. Гордость живет меньше, чем сон летней ночью, могущество будет повержено во прах и станет лишь пылью под ветром».
Лейтенант Сайки вскочил и вскинул над головой кулак.
— Да! Мы в пыль обратим Каддафи, повергнем его во прах! Банзай!
Подполковник Окума и еще несколько офицеров подхватили.
Мацухара смерил Сайки холодным взглядом, давая понять, что еще не кончил, и тот сел на место.
— Что касается строк, которые сложил я сам… Вот они:
Бренту стало так грустно, что горло перехватило.
Когда умру я,
Над могилой
Прекрасная птица споет,
С нею вместе
Обрету я бессмертие.
— Превосходно, Йоси-сан, — похвалил адмирал. — Перед лицом врага вспомните, господа, чему учит нас наша книга «Хага-куре»: «Решившийся не отступить обретает двойную силу». И там же сказано: «Оставь предосторожности, устремляясь на врага. Только отвага важна при встрече с тигром».