Возле самого ствола эти водоемы достигали глубины в шестьдесят метров при ширине в пятнадцать, двадцать метров. У краёв чаши они были поменьше глубиной и пошире. Как и во всяких нормальных озёрах и реках в этих водоёмах, вознесённых на высоту в километр и выше, во множестве водилась всяческая озерная и речная живность, а по узким берегам селилась водоплавающая птица. Снизу эти водоёмы поддерживались на каждом алмазном дубе ровно двенадцатью горизонтальными ветвями, имеющими весьма странную для обычного дерева форму. У основания они были узкими, не более семи метров в ширину, но очень вытянутыми по высоте, до ста пятидесяти метров и, постепенно расширяясь, превращались в довольно широкие прямые дороги, соединенные между собой, словно паутина. Поркериане называли эти огромные ветви нижними мечами.
   В тех местах, где эти ветви-дороги перекрещивались, они опирались на поддерживающие побеги-колонны, которые также были оплетены водоносными корневищами. На верхушках этих витых колон алмазные дубы также выращивали выносные чаши, – ячеистые озёра с чистейшей, всегда свежей водой, которые пополнялись как за счёт дождей, так и водоносными корневищами. Вдоль поддерживающих побегов-колонн вверх поднимались также стволы зеркальных буков, но они были куда изящнее алмазных дубов. Водоносные корневища оплетали их и крепко прижимали к побегам-колоннам и давали им возможность подниматься ещё выше, так как сверху, от горизонтальных ветвей, называемых средними мечами, вниз также спускались поддерживающие ветви-колонны, которые образовывали над выносными чашами шатры причудливой формы, центральным шестом которых был идеально круглый, гладкий и лаково-блестящий, голубоватый ствол зеркального бука.
   От чаши ствол алмазного дуба был цилиндрическим и поднимался на высоту не менее одного километра. В причудливом беспорядке из него вырастали боковые ветви, украшенный пышными шапками вечнозелёной листвы, с которых вниз к центральной чаще спускались длинные лианы. На нижних мечах также росло множество зеленых ветвей алмазного дуба, всевозможных лиан, спускающихся до самой земли, а также малых водоносных побегов, которые по неопытности можно было принять за лианы. Они носили второстепенный характер и, спускаясь вниз с километровой и более высоты, соединившись с водоносными корневищами, поили водой лианы.
   Весь нижний ярус, плотно заросший лианами и водоносными побегами, поркериане называли то Трюмом, то Парилкой, а то и того похуже, Зелёным Адом. Зато средний ярус с его большими открытыми пространствами, перемежаемыми стволами алмазных дубов и зеркальных буков, они ласково называли Прохладой и не случайно. Если внизу, у самой земли температура воздуха достигала порой семидесяти трёх градусов, то в Прохладе она редко поднималась выше сорока пяти. Но это в прежние годы. Хотя лесу на Поркере был не один десяток миллионов лет, он так полностью и не привык к тому потоку солнечной энергии, который изливал на него Обелайр и королю Сиссару это было прекрасно известно.
   Поэтому, как только Пак сделал все расчеты, на что ушла всего одна неделя, он вцепился в Сорквика, как поркерианский лесной прыгающий клещ, а они на этой планете достигали в размерах пятнадцати сантиметров, и буквально заставил его снова собрать всех своих подданных в кучу и совершить ещё один планетарный телепорт, что и было сделано ровно через две недели после того, как Календиз был переброшен поближе к Обелайру. Результат не замедлил сказаться. Прошло всего каких-то четыре дня и температура воздуха в Трюме опустилась почти на двадцать градусов, а Прохлада и вовсе превратилась в самый настоящий рай, поскольку днём в ней было не выше тридцати одно градуса, а ночью и вовсе всего двадцать три градуса по стандартной шкале. Лес Поркера, можно сказать, облегчённо вздохнул, да, оно и понятно, ведь теперь ему не требовалось тратить столько сил на защиту от мощного светового потока.
   Даже в третьем ярусе, который поркериане называли Сияющим Пеклом, стало заметно прохладнее и если раньше температура воздуха доходила там до семидесяти восьми градусов, то теперь она опустилась до вполне приемлемых сорока шести градусов днём и до двадцати одного градуса ночью. Поркериане ликовали, ведь теперь они могли жить практически во всех трёх слоях своего любимого леса, но более всего их радовало то, что Сияние малость угасло.
   Сияющее Пекло мало чем отличалось от Прохлады и было устроено почти точно так же. Те же озёра-соты и те же ветви-дороги, вот только ветви алмазных дубов и зеркальных буков здесь расходились от центральных стволов, словно метёлки, образуя в вышине светозащитные зонтики, состоящие из множества слоёв листьев. В толщину этот полог имел более пятидесяти метров, а его самый верхний, светоотражающий слой, который состоял из плотно уложенных друг на друга листьев, ворсистых изнутри и плотных, блестящих, серебристо-белых снаружи, имел толщину в полметра и представлял из себя самое настоящее чудо природы. Как листья алмазного дуба, так и листья зеркального бука имели здесь практически одинаковую форму и напоминали своим видом рыбью чешую.
   Под самым пологом царил горячий, сухой полумрак, а светоотражающие листья алмазных дубов и зеркальных буков, их ещё называли сухой листвой, походили на толстый картон, отлакированный с одной стороны и подбитый войлоком с другой. Не будь алмазные дубы деревьями совершенно особо вида, в лесу Поркера царил бы непроглядный мрак, но в том-то всё и дело, что это были алмазные дубы, которые не случайно были названы именно так. С одной стороны древесина алмазного дуба отличалась невероятной прочностью и не уступала по своим механическим свойствам хорошему керамиту, но с другой стороны она состояла из миллионов тончайших световодов.
   Центральная ветвь каждого алмазного дуба венчалась светопоглощающей воронкой, имеющей форму правильной двенадцатилучевой звезды, имевшей в поперечнике не менее пятидесяти метров. Центральную звезду в геометрически правильном порядке окружало ещё порядка трёхсот звёзд-воронок поменьше, диаметр которых составлял тридцать метров и все эти растительные фотоэлементы были подлинным чудом природы. Принимая в себя потоки света от Обелайра, они доносили его с минимальными потерями до самой земли. Чешуйчатая, зеленоватая кора алмазного дуба излучала свет, подобно неоновым трубкам, только это были о-го-го какие осветительные приборы. К тому же световоды алмазного дуба оплетали собой не только все поддерживающие стволы-колонны, но и водоносные побеги и даже корневища, вот потому-то весь лес Поркера и был пронизан таким мощным, зеленоватым Сиянием, что без тёмных, солнцезащитных очков в него лучше было не соваться.
   При том условии, что в лесу Поркера было очень влажно, а света было и вовсе завались, да, к тому же и тепла было с избытком, все растения в нём росли с потрясающей скоростью. Да, и зверья в нём тоже водилось с избытком. Самыми крупными хищниками в лесу Поркера были костлявые дьяволы, обитатели горячих поркерианских болот. Как это ни странно, но этих здоровенных тварей, имевших в длину до восьми метров, следовало бы отнести к насекомым, очень похожим на древнетерранских богомолов, но только потому, что они имели очень прочный наружный экзоскелет, три пары костлявых ног и пару длинных, суставчатых рук, вооруженных тремя громадными, зазубренными когтями, из которых было практически невозможно выбраться. А ещё у них, как и у богомолов, были широко разнесённые, здоровенные круглые глаза и клыкастая, лягушачья пасть, но вообще-то это были рептилии, весьма отдалённо напоминавшие древнетерранских черепах, вот только панцирь у них был сложносоставной и весьма гибкий из-за множества сочленений.
   Костлявые дьяволы трескали всё подряд, но самой любимой их пищей было второе по размерам животное Поркера, – лысые древоточцы. Это были теплокровные животные, достигавшие в длину от пяток до макушки почти двух метров, очень похожие на ленивцев древней Терры и хотя лысыми их было назвать трудно, поскольку как раз на головах у них росла черная, длинная шерсть, лысыми их прозвали потому, что тело у них было бледным и полностью лишенным шерсти. Так что скорее это были голые древоточцы. А ещё они очень были похожи по форме тела на людей, но поркериане, ненавидевшие лысых древоточцев за то, что они питались соками алмазных дубов и потому были главными вредителями их обожаемого леса, этого и в упор не хотели замечать.
   Большую часть времени лысые древоточцы проводили медленно ползая по питающим корневищам и именно этим напоминали ленивцев, но это только до того момента, пока они не услышали скрежета, грохота и клацанья приближающегося костлявого дьявола. Заслышав эти звуки, они всей стаей срывались с места и развивали при этом невероятную прыть, но костлявые дьяволы умели не только с грохотом ломиться сквозь лес напрямик, но и тихо ползать по земле, а потому их коллективная охота практически всегда оказывалась удачной.
   Лысые древоточцы были не так примитивны, как это считали коренные, так сказать, поркериане, но это смог заметить только Хальрик Соймер, главный эколог ордена рыцарей Варкена. Он как перебрался на Поркер на следующий день после того, как эту планету во второй раз посетил Жано Коррель, так больше и не покидал его более, чем на двое суток, да, и то лишь за тем, чтобы собрать в Варкенардизе свои манатки и подбить бывших охотников на зелёных барсов последовать за ним вместе с этими могучими красавцами. Поркериан интересовал один только лес, на который они молились денно и нощно, и ко всякому зверью, обитавшему на их планете за исключением костлявых дьяволов, главных пожирателей лысых древоточцев, они относились весьма подозрительно, априори считая его вредителем леса. Хальрик, с его пытливым умом исследователя, сам присвоил себе звание главного эколога сначала ордена, а потом и всего Поркера. Хотя он и не был стопроцентным поркерианином, все остальные подданные короля Сиссара, не исключая его самого и даже королевы Бины, уже очень скоро почувствовали на себе тяжелую руку черного рыцаря.
   Хотя Хальрик Соймер и был черным рыцарем, а стало быть вставал на одно колено и целовал руки каждой женщине, он не очень-то стеснялся в выражениях, когда делал выволочку какой-нибудь даме, служащей в лесном патруле, за то, что та пришибла какую-либо зверушку. Навсегда позабыв о том, что он сам когда-то был охотником-промысловиком, Хальрик моментально зверел и приходил в неистовство, если узнавал о том, что кто-то мимоходом лишил жизни хотя бы лысого древоточца. Он ревел, словно равелнаштарамский барс и изрыгал на голову душегуба страшные проклятья, а когда это был трао или архо, не стеснялся брать в руки дубинку, выструганную из ветки алмазного дуба. С упорством достойным самого лучшего из сардаров, он внушал поркерианам мысль о том, что лес Поркера это единый живой организм и что в нём нет вредителей, а задача человека только в том и заключается, чтобы поддерживать баланс и гармонию между его флорой и фауной.
   Поначалу ему не очень-то верили, но всё изменилось в тот день, когда через каких-то двадцать лет после того, как в лесу появились новые охотники на лысых древоточцев, – зелёные и синие барсы, коралловые деревья вырастили сразу несколько сотен новых видов лиан с крупными, сочными плодами очень похожими по вкусу на мясо, с плодами, белый сок которых был похож на молоко гонзарга и даже с плодами, подобными гатаньему сыру. Это была заслуга жены Хальрика, красавицы Зармины, главной военной предводительницы всех равелнаштарамских барсов и лучшей помощницы и подруги королевы Бины. Произошло это не только потому, что Зармина вместе с Хальриком добрых два месяца кряду каждую ночь проводила в Ложбине Туманов, занимаясь с мужем любовью под сенью коралловых деревьев на здоровенной овальной синей шкуре с фиолетовыми разводами, втолковывая им между делом, что долг платежом красен, но и потому, что численность лысых древоточцев резко уменьшилась.
   С появлением на самом нижнем этаже леса новых плодов, которые сразу же стали лакомством не только для зелёных барсов и костлявых дьяволов, но и для другого зверья, включая человека, поркериане невольно призадумались. Нельзя сказать, что они полюбили лысых древоточцев, но во всяком случае перестали их истреблять без счёта. К тому же теперь, когда Хальрик затевал очередную экспедицию куда-нибудь к черту на рога, чтобы изучить популяцию этих тварей, уже никто не крутил пальцем у виска. А вскоре главный эколог доказал всем с фактами в руках, что в слюне лысых древоточцев содержится фермент, который позволяет зеркальным букам и алмазным дубам накапливать в сухой листве никель, цинк и кадмий, которые придавали ей характерный металлический блеск и наделяли её светоотражающими свойствами.
   Только после этого поркериане окончательно смирились с лысыми древоточцами и той ролью, которая была уготована людям на Поркере самой Великой Матерью Льдов, а именно, быть интеллектуальной базой леса. Его истинным мозгом были коралловые деревья, но мозги эти были чрезвычайно бестолковые, хотя и весьма досужие. В то время, как все поркериане без исключения относились к этим странным деревцам, имевшим в высоту не более шести метров, с подчёркнутым пиететом, Хальрик, не стесняясь, называл их полными придурками, идиотами и дебилами, но при этом был настолько в них влюблён, что вслед за королём Сиссаром посадил парочку этих деревьев, мужское и женское, в своей спальне, проведя в неё большой водоносный побег. Это избавило его от необходимости всякий раз, когда ему требовалось что-то объяснить этим милым и нежным бестолочам, тащиться на всю ночь в Ложбину Туманов.
   Хальрик Соймер знал о лесе Поркера куда больше, чем любой поркерианин-первопоселенец и мог легко узнать ещё много чего интересного, если бы удосужился сесть за свой домашний компьютер, вложить в него инфокристаллы с информацией, собранной за миллионы лет Нэксом и Бэкси, и подробно изучить её, но он этого не сделал в первые дни своего появления на Поркере и не собирался делать впредь. Футляр с инфокристаллами он обнаружил в своём сейфе тогда, когда вернулся в Равел за своими вещами и Зарминой. Он так и не понял, откуда он у него взялся, но, бегло просмотрев содержимое инфокристаллов уяснил для себя две вещи: первое, он слишком поздно их обнаружил, черные рыцари уже успели нанести урон великому лесу Поркера, чем едва не поставили его на грань уничтожения, причинив страшную боль коралловым деревьям; и второе, вся информация, имевшаяся на этих инфокристаллах, безнадёжно устарела, поскольку благодаря королеве Бине лес Поркера принял-таки человека, как главного своего друга и защитника. Ну, а то, что коралловые деревья были телепатами и то, что главный алмазный дуб леса Поркера – Большой Сиссар или, как его ещё называли, – Сиссар Великий, был столичным деревом, поркериане знали и без этих инфокристаллов.
   Поэтому Хальрик Соймер не показывал этих инфокристаллов никому, даже своей жене. Эта информация теперь не имела никакого смысла по той причине, что лес Поркера очень сильно изменился и теперь, когда галанцы отодвинули эту планету от Обелайра, перемены будут только нарастать в геометрической прогрессии. Если раньше у подданных короля Сиссара только и хватало ума на то, чтобы уболтать лес отдать им пару ветвей на продажу, то теперь некоторые умельцы вроде Рамена Вормерта и его супруги Лиры, матери битюга Малки Малая, умудрялись, не слезая со своего брачного ложа выращивать из алмазного дуба за окнами своего замка, прицепленного к Большому Турнелю, шкафы, комоды, кровати, кресла и прочую резную деревянную мебель, за которую жители Роанта были готовы платить золотом чуть ли не по весу потому, что это было самое настоящее чудо, только чудо не рукотворное.
   Научились поркериане выращивать из алмазного дуба, которому можно было придать очень красивые цвета, множество других вещей начиная от музыкальных инструментов и заканчивая зыбками для младенцев. Поставлял Поркер в другие миры галанской империи и редкостные деликатесы растительного происхождения. Однако, уже совсем скоро главным предметом экспорта Поркера должны были стать сами коралловые деревья и вовсе не благодаря чьей-то настойчивости. Так пожелали они сами, мечтая поселиться в супружеских спальнях подле мохнатых биоэратотронов, а вместе с тем и в местах большого скопления народа, типа ресторанов и кафе. Вот такие у них были вкусы, но такими они стали не сразу.
   Когда-то, несколько десятков миллионов лет назад, Веридор Мерк, высадившийся на Поркере, после нескольких недель изучения так охарактеризовал коралловые деревья: – "Они, несомненно, являются самыми сильными телепатами среди всех растений, но Боже мой, до чего же они вонючие! Эту тошнотворную вонь невозможно перенести не смотря на их редкостную красоту и удивительную шелковистость войлочной коры". Да, видел бы он их после того, как люди убили несколько сотен огромных алмазных дубов. После той чудовищной бойни коралловые деревья стали ещё и смертельно ядовитыми для людей и только благодаря терпению королевы Бины и её супруга они, простив людей, стали вместо жуткой вони источать приятный запах ночных фиалок. С такими качествами и с тем, что коралловые деревья умели навевать людям, находящимся рядом с ними, приятные грёзы и рождать в их душах спокойствие и уверенность в себе, они обещали стать такими же их спутниками, как коврики варкенского живого мха. Так считал король Сиссар Золотые Руки.
   Хальрик Соймер между тем подметил ещё одну особенность коралловых деревьев. Практически для всех животных Поркера, кроме нескольких видов бабочек, странствующих пчёл, золотоглазых шмелей и зелёных пересмешников, маленьких птах, умеющих петь на разные голоса, коралловые деревья, хотя они и стали пахнуть очень приятно, по прежнему были смертельно ядовиты и потому никто кроме этого маленького крылатого народца не смел даже приближаться к Ложбине Туманов. Теперь в этот короткий список были включены также и лысые древоточцы и Хальрик никак не мог понять, почему это произошло.
   Пока что он лично видел всего одну небольшую стаю этих человекоподобных животных, которые, убегая от двух костлявых дьяволов, спрятались за их бутылковидными стволами и вместо того, чтобы сыграть в ящик, как это им и полагалось, спокойно переждали опасность и затем отправились по своим делам в лес. Костлявые дьяволы хотя и были жутко голодными, в Ложбину Туманов не сунулись, что Хальрика совсем не удивило, поскольку те фитонциды, которые выделяли коралловые деревья, действовали на всех остальных животных ничуть не хуже нервно-паралитического газа. Это событие весьма удивило главного эколога и заставило его пристальнее присмотреться к лысым древоточцам, которых он предпочитал теперь называть пооки по их характерному призывному звуку и даже внёс это название во все известные ему справочники, вымарав из них прежнее, оскорбительное, как он считал, название этих животных.
   Произошло это тридцать два стандартных года назад и с тех пор слово пооки прочно вошло в лексикон паркериан. Словосочетание лысый древоточец если и употреблялось, то только как ругательство в отношении какого-нибудь редкостного раздолбая или горожанина, так поркериане называли всех гостей из внешних миров. Себя они называли не иначе, как жителями леса и не обижались, если их обзывали лесными чертями или просто лешими. При слове пооки теперь морщились одни только старики, да, и то лишь те, которые работали в основном в Прохладе, зато парни из лесного патруля и молодёжь, когда хотели похвалить кого-то за быстроту реакции, говорили: – "Шустрый, как пооки", а Хальрика и вовсе прозвали Повелителем Пооки за то, что он запретил барсам охотиться на молодых пооки и позволял им лопать одних только старых самок, которые после тридцати лет становились до жути плодовитыми.
   В силу той причины, что самок рождалось раза в три больше, а по настоящему опасными врагами пооки из поркерианских хищников были одни только костлявые дьяволы, эта политика привела к тому, что теперь самцов и самок пооки было примерно поровну. До того момента, как на Поркер были завезены зелёные и синие барсы, пооки насчитывалось не менее десяти миллиардов и они представляли для леса Поркера вполне реальную угрозу. Теперь их численность не превышала двух миллиардов и они перестали быть опасными. К тому же Хальрик Соймер, который уже достаточно хорошо изучил пооки, выяснил, что эти человекообразные существа могли питаться не одними только соками алмазных дубов.
   Их челюсти были устроены почти так же, как и у человека, вот только зубы у них были несколько иными. На верхней челюсти пооки имелись два острых, длинных клыка, которые они вонзали в кору, а нижняя челюсть была вооружена не менее острыми треугольными, как у пилы, зубами. Широко раскрыв свою пасть и вонзив в кору водоносного корневища алмазного дуба свои клыки, пооки совершая нижней челюстью движения из стороны в сторону, пропиливали кору как раз в том месте, где к поверхности подходили капилляры, наполненные густым, сладким млечным соком. Алмазные дубы были устроены таким образом, что их кора была, как бы покрыта непрозрачными чешуйками размером с детскую ладонь, отделёнными одна от другой прозрачной, светящейся стекловидной корой. Под чешуйками живая древесина была мягкой и буквально пропитанной соком, зато о светящуюся её часть любой пооки мог запросто обломать все свои зубы. Таким образом алмазный дуб был просто создан для пооки.
   Вместе с тем пооки были травоядными животными и у них имелся превосходный набор жевательных зубов, моляров и премоляров, а потому, если их согнать с корневища, они могли запросто подхарчиться молодыми побегами других растений, коих в лесу Поркера произрастало великое множество, и их плодами. Подметил Хальрик и другую особенность физиологии пооки, которая имела отношение к деторождению. Половозрелая самка пооки была беременна всегда, пока она питалась исключительно млечным соком алмазного дуба. Своё потомство, а это был один единственный детёныш, самка вынашивала всего два месяца, после быстрых родов прикладывала ртом к прогрызенной в коре дырке и двигалась дальше, вынашивая в своём чреве следующего детёныша. Крохотный зеленоватый пооки, в котором росту было всего восемь сантиметров, почти сливался с корой и, питаясь млечным соком круглые сутки, рос очень быстро. В три года пооки, питающийся соком алмазного дуба, имел рост около метра и был вполне самостоятельным молодым зверьком. Половой зрелости самцы достигали к пятнадцати годам, а самки к десяти, но это касалось только тех самок пооки, которые выросли на корневищах алмазных дубов.
   Совсем по другому дело обстояло с теми самками, которые были вынуждены перейти на растительную пищу, а таковых в лесу становилось всё больше и больше. При всём том, что это были одни и те же пооки, они очень сильно отличались друг от друга. В первую очередь своим социальным поведением. Травоядные, так сказать, пооки, собирались в стада численностью до двухсот особей и о них Хальрик Соймер, который весьма неплохо знал по электронным книгам жизнь приматов, утверждал, что их поведение почти ничем не отличалось от шимпанзе древней Терры и точно таких же обезьян многих других миров галактики, только пооки были намного крупнее и сильнее шимпанзе, ведь некоторые из самцов имели рост под два метра и даже немного выше, чем очень смущали людей. Ну, это происходило ещё и потому, что они были очень похожи на людей и если бы не их огромные, чуть ли не в пол лица, глаза и крошечные носики, это сходство было бы практически полным.
   Самки пооки имели молочные железы и если переходили на растительную пищу, то вынашивали детёнышей не два, а целых двенадцать стандартных месяцев. В этом случае детёныши рождались у них не только зрячими, но уже с зачатками молочных зубов. За этот срок у самок начиналась лактация, но её период был очень коротким, всего шесть стандартных месяцев. К этому времени маленькие пооки уже начинали ходить и без каких-то видимых усилий матери переводили их на растительную пищу и поскольку лето на Поркере длилось под кронами алмазных дубов и зеркальных буков практически круглый год без каких-либо скидок на полярные области, где лес, как и в низинах, был особенно высоким, то молодые побеги также можно было найти в нём в любое время года. Ну, а в самом крайнем случае, если не задерживаться надолго на одном месте, любой пооки, даже годовалый младенец, всегда мог подзакусить млечным соком. По сути Поркер представлял из себя парник планетарного масштаба и когда равелнаштарамские барсы согнали пооки с корневищ алмазных дубов, то за исключением того, что пооки стали больше двигаться, их жизнь не очень-то изменилась в главном, то есть не стала более опасной.
   Даже наоборот, кочевые пооки находились в большей безопасности, чем раньше. Мелкие хищники, такие, как древесная кошка Тержана или дымчатый леопард, опасались нападать на пооки, кормящихся на лианах или бредущих по лесу. Тут они сами могли попасть им на зуб. Хотя пооки не ели мяса, высосать кровь из попавшегося им под руку зверька или лесного клеща, напившегося чьей-либо кровушки, им было, что раз плюнуть. Костлявые дьяволы были им опасны только вблизи болот, а барсам было строго-настрого запрещено охотиться на кочевых пооки и потому эти лесные бродяги зажили припеваючи. Ну, а когда в лесу появились новые растения с высококалорийными плодами, для пооки и вовсе наступили светлые времена. Впрочем, на Поркере всегда были светлые времена и даже после того, как эта планета была отодвинута от Обелайра, темнее на ней не стало, хотя сделалось малость прохладнее.