В начале 1933 г. было объявлено о выполнении первой пятилетки за 4 года и 3 месяца. Однако, несмотря на беспрецедентную концентрацию ресурсов, достигнутую за счет беспощадного ограбления всей страны и распродажи за границу предметов культурного достояния (кроме СССР такое практиковала только нацистская Германия), на самом деле задания пятилетки были провалены. Производительность труда не только не увеличилась в 2,1 раза, как было запланировано, а снизилась. Задания на вторую пятилетку были несколько менее напряженными – сталинское руководство извлекло некоторые уроки, – но и ее полностью выполнить не удалось.
Тем не менее темпы индустриального развития были все же высокими. В 1928–1940 гг. в СССР было построено и реконструировано до 9 тыс. предприятий. Среднегодовые темпы промышленного роста хотя и не достигали официально объявленных 17 %, составляли 10,9 %. Доля сельского хозяйства в структуре производства сократилась в 2 раза. Промышленность стала ведущей отраслью экономики, а тяжелая индустрия явно превалировала над легкой. Этот индустриальный скачок, а также глубочайший в истории капитализма кризис 1929–1932 гг., последствия которого западные страны преодолели лишь к концу 1930-х гг., позволил СССР выйти на 2–3 место в мире по объемам промышленного производства (после США и, по-видимому, Германии).
Таким образом, в конце 1920—1930-хгг. была в основном завершена догоняющая импортозамещающая индустриальная модернизация. Этот рывок был осуществлен в чрезвычайно короткие сроки под флагом социализма и с использованием новых, необычных для западных стран механизмов: полностью огосударствленной мобилизационной экономики, широчайшего внеэкономического принуждения, тоталитарного режима с мессианской, холистической идеологией и невиданного по масштабам перераспределения ресурсов страны в промышленную и военную сферу. Это привело к чудовищным потерям и проблемам не только в экономике и обществе в целом, но и в самой индустриальной сфере.
Производство развивалось преимущественно экстенсивно. Прирост численности работающих порой даже опережал увеличение промышленной продукции. Производительность труда в промышленности почти не росла, а в 1928–1932 гг. сокращалась. Падение фондоотдачи и увеличение материалоемкости продукции в СССР в 1928–1941 гг. были существенно выше, чем в развитых капиталистических странах в аналогичный (по темпам роста и характеру структурных сдвигов) период конца XIX – начала XX в. Значительно усилилась диспропорциональность экономики. Это проявлялось в принципиально разных темпах развития промышленности и сельского хозяйства, тяжелой и легкой промышленности, военной и гражданской, производственной и социальной сфер, материального производства и уровня благосостояния населения. Обрабатывающие отрасли в основном были неконкурентоспособны.
Несмотря на свертывание рыночных отношений, огосударствление экономики и массовый террор, властям не удалось расправиться с черным рынком, на котором действовали не только кустари-одиночки, но и целые подпольные фирмы, чей оборот составлял порой миллионы рублей. Многие подпольные миллионеры делали свои состояния, работая в советской торговле.
Резко усилилась автаркия экономики. Поначалу ситуация казалась противоположной. Советское зерно рекой лилось на Запад. Импортные поставки в первую пятилетку обеспечивали до 75–80 % потребностей промышленности в оборудовании, а в довоенный период – не менее 50 %. В марте 1930 г. Политбюро решило пригласить не менее 14,7 тыс. иностранных специалистов на работу в СССР. В результате большинство индустриальных объектов строилось по американским образцам и с участием или под руководством иностранных специалистов. Среди них Кузнецкий и Магнитогорский металлургические комбинаты, Горьковский автомобильный, Челябинский тракторный заводы и т. д.
Но в итоге взяла верх противоположная тенденция. С конца 1920-х гг. советская экономика перестала зависеть от европейского экономического цикла. Иностранные специалисты надолго в СССР не задерживались, причем, уезжая, почти каждый из них давал зарок никогда больше сюда не возвращаться. Доля внешней торговли в ВНП сократилась с 6 % в 1928 г. до 1 % в конце 1930-х гг. (Уровня 5–6 % СССР удалось достичь лишь в 1960-е гг.) По оценкам западных исследователей, в период господства административно-командной экономики страна использовала лишь треть своего торгового потенциала. Схожие, хотя и более слабые тенденции к автаркии наблюдались и в экономике нацистской Германии.
В целом эффективность советской экономики резко упала. Среднегодовые темпы роста национального дохода (интегрального показателя развития страны) в 1928–1941 гг., по некоторым оценкам, составляли лишь 1 %.
Одной из примечательных черт советской экономики была нараставшая с конца 1920-х гг. милитаризация и создание огромного военно-промышленного комплекса. Последнее на деле и было важнейшей задачей индустриализации. К концу первой пятилетки мощности артиллерийских заводов по сравнению с 1928 г. увеличились в 6 раз, выпуск самолетов – в 4,5 раза. В годы второй пятилетки производство оборонной промышленности возросло в 2,8 раза.
К началу Второй мировой войны советский военно-промышленный комплекс был сопоставим с английским, французским и германским, а по многим параметрам существенно их опережал. По числу танков СССР многократно превзошел не только Германию, но и все остальные страны мира, вместе взятые! В 1935–1937 гг. начался переход от территориально-кадровой к кадровой армии. Советские вооружения и военнослужащие прошли проверку в боях в Испании и на Дальнем Востоке в 1938–1939 гг. С 1939 по июнь 1941 г. доля военных расходов в бюджете выросла с 26 до 43 %. Форсированно увеличивались мобилизационные запасы. На востоке страны строились предприятия-дублеры. Прирост военной продукции втрое опережал средние темпы промышленного роста. Осваивался выпуск новых типов вооружений. Однако сохранявшаяся обстановка террора не позволяла эффективно использовать огромный ВПК, возможности страны для подготовки к войне.
Социальная трансформация. Политика форсированной модернизации, «наступления социализма по всему фронту» породила второй – после Октябрьской революции и Гражданской войны – период глубоких и катастрофически резких изменений в социуме, в структуре советского общества. Урбанизация в СССР, в отличие от европейских стран, где она носила естественный и сравнительно плавный характер, была беспрецедентно ускорена сталинской индустриализацией и массовым бегством крестьян в города в результате варварской коллективизации и голода 1932–1933 гг. Всего лишь за 13 лет, с 1926 по 1939 г., численность горожан увеличилась почти в 1,9 раза – с 26,3 до 49 млн человек. Доля городского населения выросла с 17,9 до 29,3 %.
Тем не менее и в конце 1930-х гг. СССР еще существенно уступал западным странам. Уровень урбанизации страны оказался сопоставимым с Италией 1914 г. и уступал Австрии 1890 г. Но в то же время Советский Союз уже существенно превосходил Иран, Турцию и некоторые другие восточные страны, доля городского населения в которых до революции была приблизительно такой же, как в России.
Взрывная урбанизация заметно изменила состав горожан: 62,5 % прироста городского населения обеспечила миграция крестьян и до 20 % – преобразование сельских населенных пунктов в городские. В результате не столько город «переваривал», адаптировал крестьян, сколько крестьянская, а скорее, маргинальная психология захлестнула города. Женщины в массовом порядке вовлекались в индустриальное производство. Доля женского труда в промышленности только с 1929 г. по конец 1930 г. выросла с 10 до 23 %. (Адекватного развития социально-бытовой сферы, конечно, не последовало.) Таким образом, принципиальным следствием «великого перелома» стал гигантский всплеск социальной мобильности населения. Миллионы людей, вырванных из привычного социокультурного контекста, многочисленные «выдвиженцы», повысившие свой социальный статус (благодаря резкому увеличению кадровых потребностей государства и массовым репрессиям, «освобождавшим» сотни тысяч вакансий), с легкостью попадали под влияние манипуляций властей, массированной пропаганды и в значительной мере способствовали утверждению тоталитарного режима.
Форсированная модернизация крайне обострила социальные проблемы не только в деревне, но даже в городах и вызвала падение уровня жизни населения, сопоставимое с войной. Хотя средства пропаганды трубили о том, что советские рабочие живут лучше всех в мире, на самом деле их жизненный уровень был не только во много раз ниже, чем у рабочих западных стран, но даже уступал дореволюционному. С конца 1920-х гг. покупательная способность населения упала. Многие голодали, продавали или обменивали на барахолке личные вещи. С 1928–1929 гг. до 1935 г. существовала карточная система на продовольствие, а с 1931 по 1936 г. – и на непродовольственные товары. Это был яркий показатель экономического и социального кризиса, характерный лишь для военного времени, и то не для всех стран. Царская Россия даже Первую мировую войну (до 1917 г.) прожила без карточек!
Карточная система в СССР носила крайне иерархизированный, стратифицированный характер. Существовала сложнейшая система категорий снабжения, разделявшая советских граждан по социальному, производственному и географическому принципу. (Например, в Москве, жители которой составляли лишь 2 % населения страны, распределялось 15–20 % и более всех городских фондов промтоваров СССР.) Почти столь же стратифицированная карточная система была в нацистской Германии периода Второй мировой войны.
Таким образом, советские рабочие трудились не за деньги, а фактически за кусок хлеба. Отмена карточек на хлеб, затем на мясо и другие продукты, а с 1936 г. на промышленные товары принципиальных изменений в систему снабжения населения не внесла. В торговле были введены нормы отпуска товара в одни руки, а главное, во время голода 1936–1937 гг. и предвоенного кризиса 1939–1941 гг. вновь появились карточки на хлеб. По сути, это означало, что до Великой Отечественной войны социальная сфера советского общества так и не вышла из кризиса.
В итоге потребление мяса и мясопродуктов на душу населения снизилось с 31 кг в 1926–1928 гг. до 19 кг в 1934–1938 гг., что было в 2,5–3 раза меньше, чем в развитых странах. Даже в 1950–1953 гг. оно составляло лишь 26 кг, т. е. было примерно на уровне 1913 г. (24 кг). В 1937 г. на 100 человек производилось всего лишь двое часов, на 1000 человек – 4 патефона, по 3 велосипеда и швейные машины, 2 фотоаппарата и один радиоприемник. В переживавшей глубокий кризис Германии в 1932 г. на 1000 человек приходилось 66 радиоприемников, 8 легковых автомобилей (в США – соответственно 131 и 183). Зато производство алкогольных напитков на душу населения в СССР с 1929 по 1934–1938 гг. почти удвоилось, составив 4,3 л. (Этот показатель был в Великобритании в 4,3 раза, Германии почти в 4, во Франции в 1,5, а в США – в 1,1 раза меньше.)
В 1928–1941 гг. розничные цены выросли более чем в 6 раз. По некоторым оценкам, реальная зарплата к 1937 г. достигла лишь 60 % от уровня 1928 г. Между тем в западных странах уже в 1935 г., несмотря на крупнейший в истории капитализма экономический кризис, по сравнению с 1913–1914 гг. реальная зарплата выросла в 1,2 – 10 раз! (В Германии она составила 123 %, во Франции – 483, в Великобритании – 143, в Финляндии – 997 %.) Причем если до войны страхование по безработице существовало лишь в Великобритании, то с 1920-х гг. оно было введено во многих европейских странах, в ряде стран с помощью государства начали строиться дешевые муниципальные жилища. В итоге наблюдавшийся еще до революции разрыв в оплате труда, уровне и качестве жизни российских и западных рабочих в 1930-е гг. резко увеличился. Это наглядно демонстрирует цену сталинской индустриализации даже для «привилегированных» по сравнению с крестьянами горожан.
Тем не менее темпы индустриального развития были все же высокими. В 1928–1940 гг. в СССР было построено и реконструировано до 9 тыс. предприятий. Среднегодовые темпы промышленного роста хотя и не достигали официально объявленных 17 %, составляли 10,9 %. Доля сельского хозяйства в структуре производства сократилась в 2 раза. Промышленность стала ведущей отраслью экономики, а тяжелая индустрия явно превалировала над легкой. Этот индустриальный скачок, а также глубочайший в истории капитализма кризис 1929–1932 гг., последствия которого западные страны преодолели лишь к концу 1930-х гг., позволил СССР выйти на 2–3 место в мире по объемам промышленного производства (после США и, по-видимому, Германии).
Таким образом, в конце 1920—1930-хгг. была в основном завершена догоняющая импортозамещающая индустриальная модернизация. Этот рывок был осуществлен в чрезвычайно короткие сроки под флагом социализма и с использованием новых, необычных для западных стран механизмов: полностью огосударствленной мобилизационной экономики, широчайшего внеэкономического принуждения, тоталитарного режима с мессианской, холистической идеологией и невиданного по масштабам перераспределения ресурсов страны в промышленную и военную сферу. Это привело к чудовищным потерям и проблемам не только в экономике и обществе в целом, но и в самой индустриальной сфере.
Производство развивалось преимущественно экстенсивно. Прирост численности работающих порой даже опережал увеличение промышленной продукции. Производительность труда в промышленности почти не росла, а в 1928–1932 гг. сокращалась. Падение фондоотдачи и увеличение материалоемкости продукции в СССР в 1928–1941 гг. были существенно выше, чем в развитых капиталистических странах в аналогичный (по темпам роста и характеру структурных сдвигов) период конца XIX – начала XX в. Значительно усилилась диспропорциональность экономики. Это проявлялось в принципиально разных темпах развития промышленности и сельского хозяйства, тяжелой и легкой промышленности, военной и гражданской, производственной и социальной сфер, материального производства и уровня благосостояния населения. Обрабатывающие отрасли в основном были неконкурентоспособны.
Несмотря на свертывание рыночных отношений, огосударствление экономики и массовый террор, властям не удалось расправиться с черным рынком, на котором действовали не только кустари-одиночки, но и целые подпольные фирмы, чей оборот составлял порой миллионы рублей. Многие подпольные миллионеры делали свои состояния, работая в советской торговле.
Резко усилилась автаркия экономики. Поначалу ситуация казалась противоположной. Советское зерно рекой лилось на Запад. Импортные поставки в первую пятилетку обеспечивали до 75–80 % потребностей промышленности в оборудовании, а в довоенный период – не менее 50 %. В марте 1930 г. Политбюро решило пригласить не менее 14,7 тыс. иностранных специалистов на работу в СССР. В результате большинство индустриальных объектов строилось по американским образцам и с участием или под руководством иностранных специалистов. Среди них Кузнецкий и Магнитогорский металлургические комбинаты, Горьковский автомобильный, Челябинский тракторный заводы и т. д.
Но в итоге взяла верх противоположная тенденция. С конца 1920-х гг. советская экономика перестала зависеть от европейского экономического цикла. Иностранные специалисты надолго в СССР не задерживались, причем, уезжая, почти каждый из них давал зарок никогда больше сюда не возвращаться. Доля внешней торговли в ВНП сократилась с 6 % в 1928 г. до 1 % в конце 1930-х гг. (Уровня 5–6 % СССР удалось достичь лишь в 1960-е гг.) По оценкам западных исследователей, в период господства административно-командной экономики страна использовала лишь треть своего торгового потенциала. Схожие, хотя и более слабые тенденции к автаркии наблюдались и в экономике нацистской Германии.
В целом эффективность советской экономики резко упала. Среднегодовые темпы роста национального дохода (интегрального показателя развития страны) в 1928–1941 гг., по некоторым оценкам, составляли лишь 1 %.
Одной из примечательных черт советской экономики была нараставшая с конца 1920-х гг. милитаризация и создание огромного военно-промышленного комплекса. Последнее на деле и было важнейшей задачей индустриализации. К концу первой пятилетки мощности артиллерийских заводов по сравнению с 1928 г. увеличились в 6 раз, выпуск самолетов – в 4,5 раза. В годы второй пятилетки производство оборонной промышленности возросло в 2,8 раза.
К началу Второй мировой войны советский военно-промышленный комплекс был сопоставим с английским, французским и германским, а по многим параметрам существенно их опережал. По числу танков СССР многократно превзошел не только Германию, но и все остальные страны мира, вместе взятые! В 1935–1937 гг. начался переход от территориально-кадровой к кадровой армии. Советские вооружения и военнослужащие прошли проверку в боях в Испании и на Дальнем Востоке в 1938–1939 гг. С 1939 по июнь 1941 г. доля военных расходов в бюджете выросла с 26 до 43 %. Форсированно увеличивались мобилизационные запасы. На востоке страны строились предприятия-дублеры. Прирост военной продукции втрое опережал средние темпы промышленного роста. Осваивался выпуск новых типов вооружений. Однако сохранявшаяся обстановка террора не позволяла эффективно использовать огромный ВПК, возможности страны для подготовки к войне.
Социальная трансформация. Политика форсированной модернизации, «наступления социализма по всему фронту» породила второй – после Октябрьской революции и Гражданской войны – период глубоких и катастрофически резких изменений в социуме, в структуре советского общества. Урбанизация в СССР, в отличие от европейских стран, где она носила естественный и сравнительно плавный характер, была беспрецедентно ускорена сталинской индустриализацией и массовым бегством крестьян в города в результате варварской коллективизации и голода 1932–1933 гг. Всего лишь за 13 лет, с 1926 по 1939 г., численность горожан увеличилась почти в 1,9 раза – с 26,3 до 49 млн человек. Доля городского населения выросла с 17,9 до 29,3 %.
Тем не менее и в конце 1930-х гг. СССР еще существенно уступал западным странам. Уровень урбанизации страны оказался сопоставимым с Италией 1914 г. и уступал Австрии 1890 г. Но в то же время Советский Союз уже существенно превосходил Иран, Турцию и некоторые другие восточные страны, доля городского населения в которых до революции была приблизительно такой же, как в России.
Взрывная урбанизация заметно изменила состав горожан: 62,5 % прироста городского населения обеспечила миграция крестьян и до 20 % – преобразование сельских населенных пунктов в городские. В результате не столько город «переваривал», адаптировал крестьян, сколько крестьянская, а скорее, маргинальная психология захлестнула города. Женщины в массовом порядке вовлекались в индустриальное производство. Доля женского труда в промышленности только с 1929 г. по конец 1930 г. выросла с 10 до 23 %. (Адекватного развития социально-бытовой сферы, конечно, не последовало.) Таким образом, принципиальным следствием «великого перелома» стал гигантский всплеск социальной мобильности населения. Миллионы людей, вырванных из привычного социокультурного контекста, многочисленные «выдвиженцы», повысившие свой социальный статус (благодаря резкому увеличению кадровых потребностей государства и массовым репрессиям, «освобождавшим» сотни тысяч вакансий), с легкостью попадали под влияние манипуляций властей, массированной пропаганды и в значительной мере способствовали утверждению тоталитарного режима.
Форсированная модернизация крайне обострила социальные проблемы не только в деревне, но даже в городах и вызвала падение уровня жизни населения, сопоставимое с войной. Хотя средства пропаганды трубили о том, что советские рабочие живут лучше всех в мире, на самом деле их жизненный уровень был не только во много раз ниже, чем у рабочих западных стран, но даже уступал дореволюционному. С конца 1920-х гг. покупательная способность населения упала. Многие голодали, продавали или обменивали на барахолке личные вещи. С 1928–1929 гг. до 1935 г. существовала карточная система на продовольствие, а с 1931 по 1936 г. – и на непродовольственные товары. Это был яркий показатель экономического и социального кризиса, характерный лишь для военного времени, и то не для всех стран. Царская Россия даже Первую мировую войну (до 1917 г.) прожила без карточек!
Карточная система в СССР носила крайне иерархизированный, стратифицированный характер. Существовала сложнейшая система категорий снабжения, разделявшая советских граждан по социальному, производственному и географическому принципу. (Например, в Москве, жители которой составляли лишь 2 % населения страны, распределялось 15–20 % и более всех городских фондов промтоваров СССР.) Почти столь же стратифицированная карточная система была в нацистской Германии периода Второй мировой войны.
Таким образом, советские рабочие трудились не за деньги, а фактически за кусок хлеба. Отмена карточек на хлеб, затем на мясо и другие продукты, а с 1936 г. на промышленные товары принципиальных изменений в систему снабжения населения не внесла. В торговле были введены нормы отпуска товара в одни руки, а главное, во время голода 1936–1937 гг. и предвоенного кризиса 1939–1941 гг. вновь появились карточки на хлеб. По сути, это означало, что до Великой Отечественной войны социальная сфера советского общества так и не вышла из кризиса.
В итоге потребление мяса и мясопродуктов на душу населения снизилось с 31 кг в 1926–1928 гг. до 19 кг в 1934–1938 гг., что было в 2,5–3 раза меньше, чем в развитых странах. Даже в 1950–1953 гг. оно составляло лишь 26 кг, т. е. было примерно на уровне 1913 г. (24 кг). В 1937 г. на 100 человек производилось всего лишь двое часов, на 1000 человек – 4 патефона, по 3 велосипеда и швейные машины, 2 фотоаппарата и один радиоприемник. В переживавшей глубокий кризис Германии в 1932 г. на 1000 человек приходилось 66 радиоприемников, 8 легковых автомобилей (в США – соответственно 131 и 183). Зато производство алкогольных напитков на душу населения в СССР с 1929 по 1934–1938 гг. почти удвоилось, составив 4,3 л. (Этот показатель был в Великобритании в 4,3 раза, Германии почти в 4, во Франции в 1,5, а в США – в 1,1 раза меньше.)
В 1928–1941 гг. розничные цены выросли более чем в 6 раз. По некоторым оценкам, реальная зарплата к 1937 г. достигла лишь 60 % от уровня 1928 г. Между тем в западных странах уже в 1935 г., несмотря на крупнейший в истории капитализма экономический кризис, по сравнению с 1913–1914 гг. реальная зарплата выросла в 1,2 – 10 раз! (В Германии она составила 123 %, во Франции – 483, в Великобритании – 143, в Финляндии – 997 %.) Причем если до войны страхование по безработице существовало лишь в Великобритании, то с 1920-х гг. оно было введено во многих европейских странах, в ряде стран с помощью государства начали строиться дешевые муниципальные жилища. В итоге наблюдавшийся еще до революции разрыв в оплате труда, уровне и качестве жизни российских и западных рабочих в 1930-е гг. резко увеличился. Это наглядно демонстрирует цену сталинской индустриализации даже для «привилегированных» по сравнению с крестьянами горожан.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента