Эволюция государственного строя. 27 апреля 1906 г. была созвана Государственная дума. Проправительственные партии набрали лишь 1/10 голосов, а относительное большинство в Думе получили кадеты. Основным вопросом стал аграрный. Кадеты высказались за отчуждение части помещичьих земель. Другие законопроекты были еще более радикальными. В целом Дума оказалась неготовой к сотрудничеству с правительством. Депутаты гневно осуждали правительственные репрессии, но отказывались осуждать революционный террор. Через 72 дня после открытия Дума была распущена. В ответ 182 думца (в основном кадеты) подписали Выборгское воззвание, призывавшее население к гражданскому неповиновению, а социалисты устроили восстания в Свеаборге и Кронштадте.
20 февраля 1907 г. открылась II Дума. Она оказалась еще более радикальной, чем первая. Так называемый левый блок, объединивший большевиков, меньшевиков, эсеров, трудовиков и других радикально настроенных депутатов, получил около 43 % мест. 3 июня 1907 г. Дума была распущена. Положение о выборах в нее – в нарушение Основных законов – было изменено (увеличено представительство от помещиков и сокращено – от крестьян, национальных окраин и рабочих). Сколько-нибудь широкой реакции со стороны революционных сил не последовало. Революция исчерпала себя. 3 июня 1907 г. считается днем ее окончания.
Вопрос о характере государственного строя России после 1905–1906 гг. остается дискуссионным. Часть исследователей, полагая, что власть царя была ограничена во многом формально, не считали Государственную думу парламентом и говорили о мнимом конституционализме или даже самодержавии. Большинство правоведов того времени и некоторые современные историки рассматривали Манифест 17 октября 1905 г. и Основные законы 1906 г. как конституцию, Государственную думу с реформированным Государственным советом как двухпалатный парламент, а монархию – как конституционную. Все чаще монархию называют «думской» или «дуалистической», тем самым подчеркивая ее отличие и от самодержавия, и от развитых конституционных монархий Запада (а заодно и уходя от вопроса о конституции и парламенте).
Между тем в Европе права представительных органов, круг их избирателей на ранней и исторически длительной стадии были ограничены еще более,[6] однако их признавали парламентами. Полномочия российского монарха с 1905–1906 гг. были хотя и широки, но уже ограничены и законодательно, и институционно. Манифест 17 октября 1905 г. и Основные законы 1906 г. отразили качественные изменения в государственном строе России, свидетельствовавшие о постепенном признании законодательной Думы, разделения властей, основных политических свобод, легальных (в том числе оппозиционных) партий и т. д. Поэтому они могут считаться конституционными актами, Дума – парламентом, а Россия – пусть и специфической, но все же конституционной монархией. Она проходила период формирования, свою раннюю, противоречивую (дуалистическую) стадию, которая в значительной мере была адекватна уровню и особенностям развития страны. Не случайно многие черты этой думской монархии воспроизвелись впоследствии в постсоветской России.
Вместе с тем следует учитывать, что российское самодержавие и абсолютная монархия не были тождественными понятиями. Подобно ряду восточных монархий, российское самодержавие имело в какой-то степени сакральный характер. Представления о божественном происхождении царской власти разделяли как сами монархи, так и подавляющее большинство их подданных (когда эти представления исчезли, монархия и вся базировавшаяся на ней российская государственность рухнули). Сохранявшийся сакральный характер царской власти затруднял ее эволюцию. (В XX в., пожалуй, только Японии удалось решить эту проблему, но окончательно – лишь после проигранной Второй мировой войны.) Во многом поэтому Государственная дума не вписывалась в систему думской монархии и периодически (особенно в 1906–1907, 1915–1917 гг.) выступала центром притяжения оппозиционных сил, фактически разрушавших царский режим.
Конституционный строй может утвердиться, если и правительство, и оппозиция принимают правила игры. В России же часть монархистов стремилась к самодержавию, а интеллигенция – к демократической республике или парламентской монархии с символической верховной властью. Попытка разрешить эти противоречия и завершить экономическую и социально-политическую модернизацию России была предпринята П. А. Столыпиным.
Движущие силы и итоги революции 1905–1907 гг. Эпоха революций началась в России более чем через полвека после того, как в Европе она практически завершилась. Во многом революция 1905–1907 гг. была схожа с европейскими революциями 1848 г., которые возглавлялись либералами и поддерживались всеми городскими слоями и в которых впервые заявили о себе рабочие. Однако активная роль рабочих, крестьянства, интеллигенции, наличие влиятельных социалистических партий сделали российскую революцию 1905–1907 гг. специфическим феноменом. Некоторые из этих особенностей (в том числе важнейшая роль крестьян) проявились затем в революциях на Востоке. Их эру и открыла российская революция. За ней последовали революции в Иране (1905–1911), Турции (1908), Китае (1911–1912) и Мексике (1910–1917).
Революция 1905–1907 гг. нанесла сокрушительный удар по престижу монархии и всей российской государственности, экономике и финансам. Она послужила одной из решающих причин поражения в войне с Японией и резко ослабила внешнеполитические позиции страны. (Это подтолкнуло к соглашению с Великобританией и тем самым – к оформлению Антанты.) Народные массы приобрели революционный опыт, почувствовали вкус борьбы с правительством. Социалистические партии превратились в массовые. Вместе с тем реформы, начатые в ходе революции (ограничение монархии, создание законодательной Думы, объединенного правительства, реорганизация Госсовета, введение политических свобод, легализация партий и профсоюзов, отмена выкупных платежей, столыпинские преобразования и т. д.), означали принципиально важный шаг по пути дальнейшей модернизации страны.
Как уже отмечалось, Первая российская революция в некоторых аспектах оказалась схожей с революцией 1848 г. в Германии. Потерпев поражение, обе они способствовали радикализации политики реформ. Возможно, стоит говорить даже не столько о поражении революции 1905–1907 гг., сколько о том, что она, подобно европейским революциям 1848 г., закончилась временным компромиссом (ни одна из политических сил не одержала победу). Революция не разрешила до конца тех противоречий, которые ее породили, но дала стране шанс преодолеть их в ходе начатых в 1905–1906 гг. масштабных преобразований.
Столыпинские реформы. Решить сложнейшие задачи завершения капиталистической модернизации России и одновременно укрепления правительственной власти, борьбы с революционным движением выпало на долю П. А. Столыпина, назначенного в 1906 г. министром внутренних дел, а затем председателем Совета министров. Обладая незаурядными личными качествами и используя страх правящих кругов перед революцией, а поэтому поддержку императора, он разработал и попытался реализовать масштабную программу реформ.
Важнейшей из них была аграрная. Она была призвана разрешить так называемый земельный вопрос за счет быстрого роста продуктивности крестьянских хозяйств и создать новую социальную опору для реформированного государства в лице крестьян – собственников земли. Главным средством для этого служила ненасильственная ликвидация общины, утверждение в деревне господства частного землевладения. Указ от 9 ноября 1906 г. предоставил каждому крестьянину-домохозяину право выйти из общины и получить причитавшуюся ему землю в частную собственность (в виде отруба или хутора). Была активизирована деятельность Крестьянского банка и организовано содействие переселению крестьян за Урал. В своих основах столыпинская реформа совпадала с экономическими реформами, проводившимися в XIX – начале XX в. в ряде восточных стран и направленными на преобразование аграрных отношений и введение частной собственности на землю.
Столыпин предполагал также реорганизовать местное самоуправление, земство, суд и полицию, ввести всеобщее начальное образование и социальное страхование для рабочих. Предусматривалось осуществить реформу вероисповеданий, перевооружить и реорганизовать армию и флот. Комплекс преобразований охватывал большинство сфер жизни общества.
В итоге началась подготовка к введению всеобщего начального образования, появились важные элементы социального страхования для рабочих. Однако большинство задуманных Столыпиным реформ реализовано не было, а самые важные аграрные преобразования остались незавершенными. Из общины успело выйти 26 % крестьян, причем хутора и отруба создали лишь чуть более 1/10 части крестьян. Количество земель, находившихся в частной собственности крестьян, в 1905–1915 гг. выросло более чем на 27 %, а все крестьянское землевладение – на 4 %. Переселились за Урал более 3 млн человек, что дало мощный импульс хозяйственному освоению Сибири. Позитивные сдвиги наметились и в сфере агротехники. Потребление минеральных удобрений в 1907–1913 гг. выросло в 2,6 раза!
Столыпинские реформы вызвали мощный экономический подъем. Он отличался не только своими темпами, но и системным характером. В отличие от подъема 1890-х гг. бурно росли и промышленность, и сельское хозяйство, стремительно поднимался уровень жизни населения. Национальный доход на душу населения за 1908–1913 гг. увеличился почти на 17 %.
Как оценить столыпинские аграрные преобразования? То, что более четверти крестьян за 10 лет вышли из общины, можно считать весомым результатом. Ведь речь шла о ненасильственной ликвидации древнейшего в России института, который в том или ином виде существовал более тысячи лет и охватывал большинство населения. (Насилием реформа явилась лишь в том смысле, что позволяла меньшинству крестьян выйти из общины вопреки мнению большинства – до 3/4 крестьян укрепили землю в собственность против воли односельчан.) К тому же необходимо учитывать, что 6,2 млн крестьянских дворов – 67 % общинных хозяйств (!) – подали заявления о землеустройстве. Выдача акта о землеустройстве по закону от 29 мая 1911 г. превращала домохозяина в личного собственника отведенного ему участка, делая фактически не нужным выход из общины. Хотя Первая мировая война помешала этому процессу, к 1917 г. 56 % крестьян полностью или наполовину (перейдя фактически к подворной собственности) порвали с общиной или же оставались в ней, испытывая неудовлетворение общинными порядками. Для успеха реформы не хватило, возможно, десятка лет политической стабильности. К 1917 г. ей не удалось ликвидировать многочисленные противоречия в деревне. В чем-то она их даже усилила, поскольку к давнему антагонизму между крестьянами и помещиками прибавились и противоречия внутри крестьянства: между «частниками» и «общинниками».
Уязвимым местом столыпинских реформ оказалась не их «классовая ограниченность», а противоречие между объективной сложностью задач и кратким периодом их осуществления. Столыпин, вынужденный жесткими методами бороться с революцией, стал главной мишенью для террористов и в 1911 г. был убит. Из двух десятилетий, которые планировались на проведение преобразований, их инициатору довелось руководить ими лишь 5 лет. Важнейшей причиной торможения реформ было их недостаточное политическое обеспечение.
По мере того как проходил страх перед революцией, поддержка Столыпина царем, правящей элитой стала ослабевать. В то же время реформаторский потенциал самого общества, значительная часть которого находилась в конфликте с верховной властью, оказался слишком слабым. Столыпин стремился опереться на III Государственную думу (1907–1912), которая, в отличие от двух предыдущих, благодаря изменению выборного законодательства оказалась в целом способной к конструктивному сотрудничеству с правительством. Однако многие реформаторские законопроекты, прошедшие через Думу, отклонялись Госсоветом (в котором были сильны правые настроения). Да и в самой Думе Столыпина поддерживали лишь октябристы да Всероссийский национальный союз (во главе с П. Н. Балашовым, В. А. Бобринским и В. В. Шульгиным). Он подвергался атакам не только со стороны социалистов и даже части либералов (особенно кадетов), но порой и со стороны крайне правых. Очередной раз обнаружилась незаинтересованность российского общества в реформах, его раскол и несформированность гражданского, общенационального сознания. Этим Россия походила на традиционные общества Востока, которые (кроме, пожалуй, Японии) с огромным трудом поддавались попыткам модернизации, а чаще всего проваливали их.
Столыпину удалось усмирить революционное движение, но корни социальной розни выполоть он не успел. Общее число стачечников с июля 1907 г. по 1910 г. включительно (1,1 млн) хотя и многократно уступало революционному периоду, но вдвое превосходило показатели 1901–1904 гг. (530 тыс. человек). С 1911 г. начался новый подъем стачечного и революционного движения. Социалистические партии, пережив резкое сокращение своих рядов и многочисленные расколы, сохранились и начали возвращать утраченные было позиции.
Объективно такая ситуация предъявляла высокие требования к качеству государственного управления и твердости правительственной власти. Но после убийства Столыпина темпы реформ существенно замедлились, усилились колебания верховной власти, ее авторитет в обществе вновь стал падать. Непоследовательная политика отражала не столько ностальгию царя по прежним временам (несмотря на мысли о ликвидации беспокойной Думы, Николай II не пошел на нарушение Основных законов даже в годы Первой мировой войны), сколько неудовлетворенность правящей, в основном дворянско-помещичьей, элиты сложившейся ситуацией, крайнюю сложность и болезненность данного этапа модернизации. По сути, требовалось сочетание противоположностей: сакральности верховной власти и избирательных процедур; определенной демократизации и в то же время сохранения политической стабильности и единства империи; стремления опереться на общество и слабости социальных, политических сил, заинтересованных в успехе той модернизации, которую начало правительство. Без Столыпина разрешить этот клубок сложнейших проблем и продолжить реформы царскому режиму не удалось.
Российское общество в Первую мировую войну. Начало войны вызвало взрыв патриотических настроений в обществе. Нараставший вал рабочих забастовок тут же сошел на нет. Организованно прошла мобилизация. Оппозиция, казалось, исчезла. Почти все партии поддержали правительство. Интеллигенция и буржуазия по собственной инициативе создавали мощные общественные организации для помощи фронту, мобилизации частной промышленности (всероссийский земский и городской союзы, в 1915 г. – военно-промышленные комитеты и т. д.). Широкое участие буржуазии и общественности заметно ускорило медленный поначалу перевод экономики на военные рельсы. Ленинский лозунг поражения собственного правительства в войне не встречал понимания нередко даже в рядах самих большевиков.
Однако с 1915 г. вновь стало быстро расти революционное движение. В 1916 г. по числу стачечников (1 млн 86 тыс. человек) Россия превзошла Германию в 8,4 раза, Францию – в 26,5 раза! Отчасти это объяснялось ухудшением экономической ситуации и военными лишениями. Война принесла огромные человеческие жертвы. Погибло в итоге до 2,3 млн человек (больше потеряла лишь Германия), 2,4 млн человек (больше, чем у всех воевавших держав) находились в плену. В тылу стала расти инфляция, начались перебои с железнодорожным транспортом, продовольственным снабжением городов, население испытывало многочисленные бытовые трудности. Наблюдалась невиданная маргинализация общества. До 16 млн человек прошли за годы войны через армию, 5–7 млн были выселены из прифронтовой полосы, эвакуированы на восток. В каждом крупном городе возникали конфликты местного населения с беженцами. Запрет на продажу водки не только лишил мужскую, наиболее активную часть общества привычного средства отдыха, «социальной анестезии», но и нанес сильный удар по финансам. (На годовую выручку от продажи водки можно было вести войну более двух месяцев в 1914 г. или почти месяц в 1915 г.) Неэффективность организации этого мероприятия заставила народ лишний раз усомниться в силе и справедливости государства. Все это не могло не вызывать общественного недовольства.
Тем не менее, вопреки все еще бытующим стереотипам, острого экономического кризиса в дореволюционной России не было. Объем промышленного производства рос. Положение масс хотя и ухудшилось, но было существенно лучше, чем в Германии. Там была введена трудовая повинность для мужчин от 17 до 60 лет и карточная система, причем в 1917 г. дневная норма отпуска муки для населения была снижена до 170 г! В то время как в Германии царил «гениально организованный» голод,[7] в царской России, несмотря на естественное в годы войны падение уровня жизни населения, не была даже введена карточная система, и хотя нараставшие перебои с продовольствием раздражали горожан, но голода не было. Доля мобилизованного в армию населения была примерно вдвое меньше, чем во Франции, в Великобритании и Германии. Однако именно в России революционное движение стало расти невиданными темпами.
Детонатором перелома в массовых настроениях послужили тяжелые поражения на фронте в 1915 г. Они вскрыли неподготовленность страны к длительной войне, шокировали общественность огромными (по тем меркам) потерями, развеяли иллюзии в скором и победоносном окончании войны, а главное, подорвали веру в силу царя и дееспособность государства. Невиданная дискредитация власти стала главным революционизирующим фактором. Дело заключалось не только в ее нераспорядительности, неумении своевременно обеспечить снабжение армии и навести элементарный порядок в тылу, пресечь невиданные по тем временам воровство и злоупотребления. Российское общество, еще не избавившись от традиционной авторитарно-патриархальной культуры, жаждало сильной руки. Во время войны, когда еще более усилилась централизация и была выстроена мобилизационная экономика, потребность в жестком управлении возросла многократно. Даже в демократической Франции с началом войны был принят закон о военном положении, по которому поддержание внутреннего порядка возлагалось на военные власти, свобода печати, собраний, демонстраций ликвидировалась, вводилась цензура, забастовки и демонстрации фактически запрещались, партии переставали действовать.
В России же власть демонстрировала отсутствие четкого курса и твердой воли. Государственное регулирование общественной жизни осуществлялось слабо и малоэффективно. Наблюдалась несогласованность действий военных и гражданских властей. С августа 1915 г. Николай II занял пост главнокомандующего. Но отсутствие царя в столице только ослабило центральную власть, усилило влияние непопулярной императрицы и камарильи, привело к еще большей нестабильности правительства. Власть не уважали и не боялись.
Едва ли не полстраны обсуждали темные деяния Г. Распутина, его необъяснимое политическое влияние и взаимоотношения с императрицей. Но Николай II не решился настоять на удалении «старца» из Петрограда. Все это окончательно подорвало доверие не только к царю, но и к монархии, государству, целям войны. В обществе распространились настроения озлобленности, апатии и уныния. Ситуацию усугубляли широко циркулировавшие слухи о том, что царь, царица-немка, «темные силы», окружившие трон, тайно вели сепаратные переговоры с Германией. (Хотя Николай II, официальные правительственные круги, все либеральные и правые партии отвергали идею сепаратного мира и были сторонниками «войны до победного конца».)
С 1915 г. оппозиционные настроения, неверие в дееспособность власти нарастали. И либералы, и даже часть правых, опасаясь, что царское правительство может привести Россию к поражению в войне и к новой революции, в августе 1915 г. создали «Прогрессивный блок», объединивший большинство думцев, и настойчиво требовали формирования правительства «общественного доверия». Император тасовал состав правительства, но упорно отказывался идти навстречу Прогрессивному блоку. В ответ оппозиция наращивала критику и антиправительственную пропаганду. Даже в ближайшем окружении монарха нарастало недовольство. Великие князья неоднократно советовали Николаю II отстранить Распутина и пойти на уступки Думе. В ночь на 17 декабря 1916 г. князь Ф. Ф. Юсупов, В. М. Пуришкевич и великий князь Дмитрий Павлович убили Распутина. Однако монархии это уже не помогло. Но и либералы не достигли цели, а в итоге лишь способствовали дальнейшей дискредитации царского режима, утверждению в массовом сознании мысли о необходимости скорейших и радикальных перемен, а тем самым, не желая того, – приближали революцию.
Особенности модернизации царской России. Формирование в России индустриального общества началось позднее, чем в Европе, но шло быстрее и отличалось своеобразием. На Западе, где аграрный переворот предшествовал промышленному, завершение последнего означало создание основ индустриального общества. Вскоре продукция промышленности стала превалировать над сельским хозяйством, а городское население – над сельским. В России же все эти вехи формирования индустриального общества оказались разорванными, разнесенными по разным эпохам. К 1917 г. в стране уже два десятилетия как завершился промышленный переворот, но так и не завершился аграрный, 3/4 населения составляли крестьяне. Более того, в отличие от европейских держав, где крестьянская община в середине XIX в. почти исчезла, в России она продолжала господствовать, препятствуя развитию в деревне капиталистических отношений.
По мнению многих исследователей, российская экономика в конце XIX – начале XX в. носила переходный характер. По большинству показателей: производству на душу населения, доминированию сельского хозяйства в структуре экономики, низкому уровню урбанизации, образования, а также типу воспроизводства населения – дореволюционная Россия явно относилась к развивающимся странам. В 1913 г. ВВП на душу населения в стране был практически такой же, как в Мексике (1488 долл.[8] против 1467), а в исторической ретроспективе – как в Германии 1850 г. (1476 долл.). Он был близок к среднемировому (1510 долл.), но в 2,3 раза уступал западноевропейскому (в среднем – 3473 долл.). С развивающимися и прежде всего восточными странами Россию сближали высокий уровень накоплений и низкая доля личного потребления, повышенная роль государства и иностранного капитала в развитии экономики, но особенно – господство в деревне общинного землевладения. Таким образом, экономика России представляла собой причудливый симбиоз отдельных черт, присущих так называемым странам «второго эшелона» модернизации, и множества особенностей, характерных для восточных стран.
С ведущими западными державами Россию сближали большие абсолютные размеры экономики (четвертое место в мире); европеизированная культура и активные контакты с Европой (со стороны элиты и образованной части общества); тесная интеграция в систему международных отношений и статус одной из ведущих держав (расплатой за это послужило активное участие в Первой мировой войне); то что она была хотя и специфической, но империей (схожей не с Британской и Французской, а с Австро-Венгерской и Османской); гипертрофированная роль социалистических партий (причем, в отличие от Германии, где также присутствовала эта особенность, – весьма радикальных).
В то же время на страны Востока Россия походила незавершенностью индустриализации, формирования классов и гражданского общества; высоким естественным приростом населения; низким уровнем объема ВВП на душу населения, урбанизации и грамотности; неукорененностью в деревне частной собственности на землю; слабостью буржуазии, большой ролью государства и иностранного капитала в развитии экономики; несформированностью нации и общенационального сознания; феноменом интеллигенции и расколом ее на западников и «почвенников»; повышенной социально-политической напряженностью. Как в восточных странах, и начало масштабной модернизации царской России (в XVIII в.), и ее завершение (в 1917 г.) во многом были связаны с внешним фактором.