Андерсон Пол Уильям. ФАТА-МОРГАНА 9 (Фантастические рассказы и повести)

   — Огонь вечности, — задумчиво прошептала Бракса, — и она затоптала его «маленькими крепкими ножками». Хотела бы я так танцевать.
   — Ты танцуешь лучше любой цыганки, — засмеялся я, гася спинку.
   — Нет. Так я не смогла бы.
   Я взял из ее рук потухшую сигарету и положил рядом со своей.
   — Хотите, чтобы я танцевала для вас?
   — Нет, иди в постель.
   Она улыбнулась и, прежде чем я успел сообразить, что к чему, расстегнула красную пряжку на плече. Одежда упала. Я сглотнул.
   — Хорошо, — сказал она.
   Я поцеловал ее, а дуновение воздуха от упавшей одежды загасило лампу.
 
   Дни были подобны листьям у Шелли: желтые, красные, коричневые, — бешено кружащиеся яркими клубками в порывах западного ветра. Они мелькали мимо меня кадрами микрофильмов. Почти все книги были скопированы. Не один год пройдет, пока ученые разберутся в них, оценят их по достоинству. Весь Марс лежал в ящике моего стола. Экклезиаст, к которому я много раз возвращался, был почти готов заговорить на Священном языке.
   Я писал стихи, которых стеснялся бы раньше, тихонечко насвистывал, если гулял в храме, а по вечерам мы с Браксой гуляли в дюнах или в горах. Иногда она танцевала для меня, а я читал ей что-нибудь длинное, написанное гекзаметром. Она по-прежнему считала, что Рильке — это я, да я и сам в это почти поверил. Это я жил в замке Дуино и писал «Дуинские элегии».

 
Разумеется, странно покинуть привычную Землю,
Обычаев не соблюдать, усвоенных нами едва ли.
Розам и прочим предметам, сулящим нам нечто,
Значения не придавать и грядущего в них не искать.
 

   Нет! Никогда не пытайтесь прочесть грядущее по лепесткам роз! Вдыхайте их аромат (апчхи! Кейн), и срывайте их, и наслаждайтесь ими. Ловите каждое мгновение, живите им, держитесь за него покрепче, но… не спрашивайте у розы о судьбе. Лепестки опадают так быстро, а цветы…
   И никто не обращал на нас внимания.
   Лаура и Бракса. В них есть что-то общее, но больше различий. Та была высокая, невозмутимая, светловолосая (ненавижу блондинок). Отец вывернул мою душу наизнанку, как карман, и я думал, что она сможет заполнить меня. Но тот долговязый безвольный рифмоплет с бородкой и собачьей преданностью в глазах подходил только для ее вечеринок. И на этом все кончилось.
   Как проклятый, я корпел над работой в храме, и за это. Маллан благословил меня.
   А западный ветер проносился мимо, и что-то надвигалось. Наступали последние дни.
   И пришел день, и я не увидел Браксы. Потом ночь.
   Прошел второй день и третий…
   Я чуть было не сошел с ума. До сих пор я не сознавал, как мы близки, как она важна для меня. С тупой уверенностью в ее постоянном присутствии я не говорил с ней о будущем. Я искал ее. Мне не хотелось никого расспрашивать, но выхода не было.
   — Где она, М’Квайе? Где Бракса?
   — Ушла.
   — Куда?
   — Не знаю.
   Я смотрел в ее дьявольские глаза, и проклятья готовы были сорваться с моих губ.
   — Я должен знать.
   Она смотрела сквозь меня.
   — Бракса покинула вас. Вероятно, ушла в горы или в пустыню. Это не имеет никакого значения. Конец танца близок. Скоро храм опустеет.
   — Почему она ушла?
   — Не знаю.
   — Я должен увидеть ее. Через несколько дней мы улетаем.
   — Мне жаль, Галлингер.
   — Мне тоже, — ответил я, захлопнул книгу и, не сказав положенного «M’Happa», встал. — Я найду ее.
   Я вышел из храма. М’Квайе сидела неподвижно, как статуя. Башмаки стояли там, где я их оставил.
   Весь день мой джипсер с ревом носился по дюнам. Команде корабля я, должно быть, казался песчаным смерчем. Но в конце концов пришлось вернуться, чтобы заправить бак горючим. Неожиданно ко мне подошел Эмори.
   — Вот это да. А грязный-то! К чему это родео?
   — Я кое-что потерял.
   — Посреди пустыни? Неужто один из своих сонетов? Вряд ли что-нибудь еще может заставить тебя так выкладываться.
   — Нет, черт возьми. Кое-что личное.
   Джордж закончил заливать бак, и я шагнул к джипсеру.
   — Подожди! — Эмори схватил меня за руку. — Ты никуда не поедешь, пока не объяснишь, в чем дело.
   Конечно, я мог вырваться, но тогда он бы просто приказал стащить меня за ноги, а кому это нужно? Я сделал над собой усилие и заставил себя спокойно произнести:
   — Просто я потерял свои часы, которые подарила мне мать. Это семейная реликвия. Я хочу найти их до отлета.
   — А ты уверен, что их нет в каюте или Териллиане?
   — Там я уже искал.
   — Может быть, кто-нибудь спрятал их, чтобы подшутить над тобой? Тебе ведь известно, что на корабле ты — не самая популярная личность.
   Я отрицательно покачал головой.
   — Я уже думал об этом. Но я всегда ношу их с собой, в правом кармане. Скорее всего, они выпали, когда я мотался по этим дюнам.
   Он прищурился.
   — Помнится, я читал на суперобложке одной их твоих книг, что твоя мать умерла сразу после твоего рождения.
   — Верно, — подтвердил я и мысленно чертыхнулся. — Часы принадлежали еще ее отцу, поэтому она хотела, чтобы они перешли ко мне. Мой отец сохранил их для меня.
   — Гм, — фыркнул он. — Странный способ искать часы, разъезжая по дюнам на джипсере.
   — Я думал, что увижу блики отраженного света, — упрямо пробормотал а.
   — Уже темнеет. Сегодня, пожалуй, нет смысла продолжать поиски. Зачехлите джипсер, Джордж, — приказал он механику, а затем похлопал меня по плечу. — Пойдем. Примешь душ, перекусишь. По-моему, и то, и другое тебе не помешает.
   Мешки под тусклыми глазами, редеющие волосы и ирландский нос, голос на порядок ъыше, чем у кого бы то ни было. Я ненавидел его. Клавдий! Если бы только это был пятый акт!
   И тут я действительно понял, что нуждаюсь в душе и еде. К тому же, настаивая на немедленном выезде, я лишь вызову подозрения и кривотолки. Я стряхнул песок с рукава.
   — Вы правы. Это идея.
   — Пойдем. Поедим у меня в каюте.
   Душ был благословением, чистое хаки — милостью Божьей, а пища пахла, как в раю.
   — Вкусно пахнет, — сказал я.
   Мы молча поели, а когда перешли к кофе и десерту, Эмори вдруг спросил:
   — Почему бы тебе не остаться на ночь? Поспи здесь.
   Я покачал головой.
   — Я очень занят. Надо все закончить, а времени осталось мало.
   — Пару дней назад ты говорил, что почти все закончил.
   — Почти, но не совсем.
   — Ты говорил также, что сегодня ночью в храме служба.
   — Верно. Но я буду работать в своей комнате.
   Он пожал плечами и, помолчав, сказал:
   — Геллингер. — Я посмотрел на него: официальный тон грозил неприятностями. — Конечно, это не мое дело, — начал он, — но тем не менее… Бетти говорит, что у тебя там есть девушка. — Это был не вопрос. Это было утверждение, но оно повисло в воздухе в ожидании ответа.
   «Бетти, ты — шлюха. Корова и шлюха, и к тому же — ревнивая. Какого черта ты суешь свой нос в чужие дела. Лучше бы ты ослепла и оглохла. Чтоб у тебя язык отсох!»
   — А что? — спросил я.
   — А то, — ответил он, — что я как начальник экспедиции обязан поддерживать дружественные, так сказать дипломатические, отношения с туземцами.
   — Вы говорите о них так, словно они дикари. Нет ничего более далекого от истины. — Я встал. — Когда опубликуются мои заметки, на Земле узнают правду. Я расскажу о них то, чего не смог бы предсказать даже доктор Мур. Я расскажу о трагедии народа, который, зная, что обречен, достойно несет бремя жизни. Когда я назову причину этого, то даже самые суровые ученые не смогут сдержать слез. Да, я напишу об этом и получу множество премий и наград, только зачем мне они теперь? Господи! — воскликнул я. — Когда наши предки дубинками защищались от саблезубых тигров и только пытались приручить огонь, у марсиан уже была своя культура!
   — Так у тебя есть там девушка?
   — Да! — выкрикнул я. Да, Клавдий! Да, отец! — Да, Эмори, да! А сейчас я сообщу вам еще кое-что. Они уже мертвы, они бесплодны. Это — последнее поколение, после которого марсиан не будет. — Помолчав, я добавил: — Они останутся только в моих записях, в немногих микрофильмах и фотографиях, да еще в стихах о девушке, которые появились только потому, что она есть.
   — О-о, — только и смог произнести он, но немного погодя добавил: — Последние месяцы ты вел себя несколько необычно. Я удивлялся этим переменам и все гадал, что же случилось, но я не думал, что для тебя это так важно.
   Я опустил голову.
   — Это из-за нее ты носишься по пустыне?
   Я кивнул.
   — Почему?
   Я поднял голову.
   — Потому что она пропала. Не знаю, куда и почему, но мне просто необходимо найти ее до отлета.
   — О, — опять произнес он. Затем, отодвинувшись, открыл ящик стола, достал оттуда что-то, завернутое в полотенце, и развернул. На стол легла женская фотография в рамке. — Это моя жена, — сказал он.
   Симпатичное лицо с большими миндалевидными глазами.
   — Много лет назад, в молодости, я, знаешь ли, был морским офицером. Я встретил ее в Японии и полюбил. Там, откуда я родом, было не принято жениться на женщинах другой расы, поэтому мы не обвенчались, но я все равно считал ее своей женой. Когда она умерла, я находился на другом краю света. Моих детей забрали в приют, и я даже не смог выяснить, в какой. С тех пор я их не видел. Это было так давно. Почти никто не знает об этом.
   — Я… простите, — пробормотал я.
   — Нет, нет. Забудь об этом. Но… — Он поерзал в кресле и посмотрел на меня. — Если ты хочешь забрать ее с собой на Землю, то сделай это. С меня за такое, конечно, голову снимут, но я все равно слишком, стар и такую экспедицию мне больше не возглавить, так что… — Он залпом проглотил свой остывший кофе. — Возьми джипсер. — Он отвернулся.
   Дважды я пытался сказать «спасибо», но так и не смог. Тогда я встал и вышел.
   — Сайонара и все такое, — пробормотал он мне вслед.
 
   — Эй, Галлингер! — окликнули меня.
   — Кейн! — Я оглянулся, но увидел только темную фигуру на светлом фоне около люка и услышал, как он чихнул. Я вернулся. — Что?
   — Твоя роза, — он протянул мне разделенный на все части пластиковый контейнер. В нижней части плескалась какая-то жидкость, в которую был опущен стебель, а в другой половине пламенела большая, только что распустившаяся роза.
   — Спасибо, — сказал я, пряча розу в карман.
   — Возвращаешься в Териллиан?
   — Да.
   — Я видел, как ты приехал, и подготовил ее. Чуть-чуть не застал тебя в капитанской каюте.
   — Еще раз спасибо.
   — Она помещена в специальный раствор и простоит несколько недель.
   Я кивнул и шагнул в ночь.
 
   Теперь горы. Выше, глубже. Небо было как ледяная купель, в которой плавали две луны. Подъем стал круче, и маленький «ослик» заупрямился. Я подстегнул его, выжав газ, и продолжал забираться все выше и выше. Увидев немигающую зеленую звезду, я почувствовал комок в горле. Контейнер с розой бился о мою грудь, как второе сердце. «Ослик» взревел последний раз громко и протяжно, потом начал чихать. Я подстегнул его еще раз, и он сдох. Я поставил машину на тормоз, слез и пошел пешком.
   Как холодно здесь, вверху, особенно ночью. Почему она так поступила? Что заставило ее бежать от тепла и огня в ночь?
   Я излазил вдоль и попрек каждое ущелье, каждый перевал, быстро двигаясь на своих длинных ногах с легкостью, невозможной на Земле. Всего два дня осталось, любовь моя, но и в них мне отказано. Почему?
   Я карабкался по выступам, перепрыгивая с камня на камень, полз на коленях, упирался локтями, слышал, как трещит одежда.
   — Маллан!
   Никакого ответа. Неужели ты не хочешь помочь мне, потому что я из другого народа? Тогда я попробовал обратиться к другим богам. Вишну — ты великий бог-охранитель. Сохрани ее! Кто поможет мне найти ее? Иегова? Адонис? Осирис? Таммуз? Маниту? Легба? Где она?
   Я поскользнулся. Камни посыпались из-под ног, и я повис, цепляясь за края. Пальцы замерзли. Как трудно удержаться! Я посмотрел вниз. Приблизительно футов двадцать. Я разжал пальцы, упал и покатился. И тут раздался ее крик.
   Я лежал, не двигаясь, глядя вверх.
   — Галлингер! — звала она в ночи.
   Я не пошевелился.
   — Галлингер!
   Она умолкла, а я услышал шорох катящихся камешков и понял, что она спускается по какой-то тропинке справа от меня. Я вскочил и спрятался в тени. Она вышла из-за поворота и сделала несколько неуверенных шагов.
   — Галлингер!
   Я шагнул из своего укрытия и схватил ее за плечи.
   — Бракса!
   Она вскрикнула, потом заплакала, уткнувшись мне в грудь. Я впервые видел, как она плачет.
   — Почему? — спросил я.
   Она только крепко прижалась ко мне, продолжая плакать.
   — Я думала, ты разбился, — сказала она наконец.
   — Мог бы и разбиться. Почему ты ушла из Териллиана? А как же я?
   — Разве М’Квайе не сказала тебе? А сам ты не догадываешься?
   — О чем я должен догадываться, когда М’Квайе сказала, что ничего не знает?
   — Это неправда, она знает!
   — Что знает?
   Бракса вздрогнула всем телом и долго молчала. И только тут я заметил, что на ней лишь тонкое платье, в котором она танцевала. Слегка отстранив ее от себя, я снял куртку, набросил ей на плечи и снова обнял.
   — Великий Маллан! — воскликнул я. — Ты же совсем замерзла!
   — Нет.
   Я стал перекладывать контейнер с розой в карман брюк.
   — Что это? — спросила она.
   — Роза. В темноте ее трудно разглядеть. Я как-то сравнил тебя с розой. Помнишь?
   — Да. Можно, я понесу ее?
   — Конечно. — Я опять положил контейнер в карман куртки.
   — Я все-таки жду объяснений.
   — Ты и в самом деле ничего не знаешь?
   — Да нет же!
   — Когда пришли Дожди, — сказала она, — пораженными, очевидно, оказались одни мужчины. Оказывается, я не была бесплодной.
   — А-а! — только и смог произнести я.
   Мы молча стояли, а моя голова трещала от мыслей.
   — Но почему ты убежала? Разве плохо, что ты забеременела? Тамур ошибся, и ваш народ сможет возродиться.
   Она рассмеялась. Снова этот спятивший Паганини дергает струны. Я остановил ее, прежде чем смех перешел в истерику.
   — Как? — спросила она, потирая щеку.
   — Вы живете значительно дольше нас. И если ребенок родится нормальным, значит наши расы биологически совместимы. У вас должны быть и другие женщины, способные иметь детей. Почему же нет?
   — Ты читал книгу Локара, — сказала она, — и еще спрашиваешь меня об этом? Решение умереть уже принято. Но предсказано это было последователем Локара уже очень давно. «Мы сделали все, — говорили они, — мы все видели, все слышали и все познали. Танец был хорош. Пусть он закончится».
   — Ты же в это не веришь.
   — Неважно, во что верю я, — ответила Бракса. — М’Квайе и Матери решили, что мы должны уйти из жизни. Сам их титул звучит сейчас как насмешка, но их решение будет выполнено. Не исполнилось только последнее пророчество. Оно оказалось ошибочным. Мы все умрем.
   — Нет.
   — А что же?
   — Летим со мной на Землю.
   — Нет.
   — Тогда пойдем со мной сейчас.
   — Куда?
   — В Териллиан. Я хочу говорить с Матерями.
   — Тебе не удастся. Сегодня ночью — церемония.
   Я рассмеялся.
   — Церемония в честь бога, который сначала сбивает тебя с ног, а потом добивает лежачего?
   — Маллан — наш бог, — ответил она, — а мы — его народ.
   — Вы отлично бы спелись с моим отцом, — усмехнулся я. — Я иду, и ты пойдешь со мной, даже если мне придется нести тебя. Я сильнее и больше тебя.
   — Но не больше Онтро.
   — О дьявол! Что еще за Онтро?
   — Он остановит тебя, Галлингер. Он — кулак Маллана.
   Я резко затормозил джипсер перед единственным известным мне входом — входом к М’Квайе. Бракса поднесла розу к свету фар и замерла, как очарованная. Она молчала. На ее лице застыло какое-то странное выражение благодати.
   — Они сейчас в храме? — спросил я.
   Выражение лица мадонны не изменилось, и я повторил свой вопрос. Она встрепенулась.
   — Да, — сказала она с трудом, — но ты не сможешь пройти.
   — Ну это мы еще посмотрим.
   Я помог ей сойти с джипсера и взял за руку. Она двигалась как в трансе. Восходящая луна отражалась в ее глазах, которые глядели в никуда, как в день нашей первой встречи, когда она танцевала. Я щелкнул пальцами, но в ее лице ничего не изменилось. Я распахнул дверь, пропустил Браксу вперед. В коммате царил полумрак. И тут она закричала в третий раз за этот вечер:
   — Не причиняй ему вреда, Онтро! Это — Галлингер!
   До сих пор я ни разу не видел марсиан-мужчин, поэтому не знал, все ли они такие, или он — исключение, хотя и сильно подозревал последнее.
   Я смотрел на него снизу вверх. Его полуобнаженное тело сплошь покрывали родинки и вздутия, вероятно, что-то связанное с железами.
   Я считал себя самым высоким человеком на планете, но он был семи футов росту и гораздо тяжелее меня. Теперь мне стало понятно происхождение моей огромной кровати!
   — Уходи, — сказал он. — Она может пройти, ты — нет.
   — Мне нужно забрать свои книги и вещи.
   Он простер свою огромную левую руку. Я посмотрел туда. В углу лежали, аккуратно сложенные, мои вещи.
   — Я должен войти и поговорить с М’Квайе и Матерями.
   — Нет.
   — От этого зависит жизнь вашего народа.
   — Уходи! Возвращайся к своему народу, Галлингер! Оставь нас!
   Мое имя в его устах прозвучало как «чужак». Сколько ему лет? Триста? Четыреста? И всю жизнь он охранял храм? Зачем? От кого он его охранял? Меня насторожило то, как он двигался. Знавал я людей, которые могли так двигаться.
   — Уходи, — повторил он.
   Если они развили свое боевое искусство так, как искусство танца, или, что еще хуже, искусство борьбы было составной частью искусства танца, то я попал в хороший переплет.
   — Иди, — сказал я Браксе. — Передай розу М’Квайе и скажи, что это я послал. Скажи, что я скоро приду.
   — Я сделаю так, как ты сказал. Вспоминай меня на Земле, Галлингер. Прощай!
   Я не ответил, и она прошла мимо Онтро в храм, унося с собой розу.
   — Теперь ты уйдешь? — спросил Онтро. — Если хочешь, я скажу ей, что мы боролись, и ты почти победил, но потом я ударил тебя, ты потерял сознание, и я отнес тебя на корабль.
   — Нет, — ответил я. — Так или иначе, но я пройду.
   Онтро встал в стойку, вытянул перед собой руки.
   — Грех поднять руку на святого человека, — пророкотал он, — и все же я остановлю тебя, Галлингер.
   Моя память прояснилась, как запотевшее стекло окна на свежем воздухе. Я смотрел сквозь него в прошлое, на шесть лет назад…

 
   Я изучал восточные языки в Токийском Университете, а по вечерам — стоял в тридцатифунтовом круге Кадокана. Кимоно перехвачено коричневым поясом. Я «ик-киу», одного дана не хватает мне до высшего звания мастера. На правой стороне груди у меня коричневый ромб с надписью «Джиу-джитсу» — результат одного моего приема, который я разработал, используя преимущество моего роста, и благодаря которому одержал много побед. Но с тех пор, как я тренировался последний раз, прошло пять лет. К тому же я знал, что сейчас далеко не в форме.
   Откуда-то из прошлого прозвучал голос: «Хаджиме — начинай». Я принял стойку кошки. Глаза Онтро странно блеснули. Он попытался быстро переменить свою стойку, и тут я на него бросился. Мой коронный прием.
   Моя длинная левая нога взлетела, как лопнувшая пружина, и на высоте семи футов столкнулась с челюстью как раз в тот момент, когда он приготовился увернуться. Голова его мотнулась назад, и он, тихо застонав, упал.
   «Вот и все, — подумал я. — Извини, старина».
   Но когда я перешагивал через него, он схватил меня, и я, не удержавшись, упал на него сверху. Я не мог поверить, что после такого удара он не только оказался в сознании, но еще и двигается. Я больше не хотел его бить. Но, прежде чем я успел оценить обстановку, его руки добрались до моей шеи.
   «Нет! Этому не бывать!»
   Стальной обруч сдавил горло. И тут я понял, что он без сознания, и это — просто рефлекс, приобретенный многолетними тренировками. Я видел такое однажды в школе. Человек умер, его задушили, но он продолжал сопротивляться. А противник, думая, что он еще жив, продолжал его душить. Но такое бывает крайне редко.
   Я ударил его локтем под ребро и затылком в лицо. Хватка несколько ослабла. Страшно не хотелось этого делать, но пришлось сломать ему мизинец. Рука разжалась, и я освободился.
   Он лежал с перекошенным лицом. Сердце мое сжималось от жалости к поверженному гиганту, который до конца защищал свой народ, свою религию, выполняя свой долг. Я проклинал себя за то, что решил перешагнуть через него, а не обошел стороной.
   Пошатываясь, я добрался до своих вещей в углу комнаты, сел на ящик с проектором и закурил сигарету. Я не мог идти в храм. Мне не с чем было туда идти. Я не знал, о чем говорить с народом, который решил умереть.
   И тут я подумал: «А что, если я прочту им Книгу Экклезиаста — эту жемчужину библейской мудрости, произведение более великое, чем написанное Локаром, еще более мрачное, еще более пессимистичное; если покажу им, что другая раса проделала это, что суета, которую он считал никчемной, вознесла нас в небеса, поверят ли они, изменят ли свое решение?»
   Я затушил сигарету о мозаичный пол и отыскал свой блокнот. Вставая, я почувствовал, как во мне просыпается непонятная ярость. И я вступил в храм, чтобы прочесть Черное Евангелие от Галлингера.
 
   В храме царила тишина.
   М’Квайе читала Локара. Все смотрели на розу, стоящую у нее по правую руку. Сотни босых людей сидели на полу. Мужчины, их было немного, были невысокого роста, как и женщины Марса.
   Я шел в ботинках.
   «Все равно — идти. Или все потеряешь, или все выиграешь». Дюжина старух сидела полукругом за М’Квайе. Матери.
   «Бесплодная земля, сухие чрева, сожженные огнем».
   Я шагнул к столу.
   — Почему вы хотите, чтобы вместе с вами ушли из жизни ваши соплеменники, — закричал я, — ведь они еще не прошли жизнь до конца, как вы, не познали всех радостей и печалей, той полной жизни, которую познали вы. И это неверно, что у вас нет будущего, — теперь я обращаюсь ко всем. — Те, которые говорят это, ошибаются. Бракса знает, потому что она носит ребенка под сердцем.
   Они сидели, как изваяния. М’Квайе переместилась назад, в полукруг.
   — Моего ребенка! — продолжал я. (Боже, что подумал бы мой отец о такой проповеди?) — И все ваши молодые женщины могут иметь детей. Бесплодны только ваши мужчины. А если вы позволите врачам экспедиции землян обследовать вас, то, может быть, и мужчинам можно будет помочь. Но если даже и нет, вы сможете породниться с людьми Земли. Мы не какой-нибудь захудалый народ, неизвестно откуда взявшийся. Тысячу лет назад Локар нашего мира говорил, что человек ничтожен. Он говорил, как ваш Локар, но мы не сдались, несмотря на чуму, войны и голод. Мы не ушли из жизни. Одну за другой мы победили болезни, мы ликвидировали голод, мы боролись с войнами и уже давно живем без них, может быть, навсегда покончили с ними. Мы пересекли миллионы миль пространства. Мы побывали в другом мире: А ведь наш Локар сказал: «Зачем, что в этом толку? Так или иначе… Все это суета». И дело в том, — я понизил голос, — дело в том, что он прав! Все в мире суета и нищета. И мы выступили против все время возвращающегося на стези свои космоса, против этого постоянного круговорота, против пророка, против мистики, против Бога. И именно это наше богохульство сделало нас великими, поддерживало нас в трудную минуту, и боги втайне восхищались нами.
   Я был как в горячке. Голова кружилась.
   — Вот Книга Экклезиаста, — объяснил я и начал: — «Суета сует, — сказал Экклезиаст. — Суета сует: все суета. Что пользы человеку от трудов его…»
   В задних рядах я заметил Браксу. О чем она думает?
   И я наматывал на себя ночные часы, как нить на катушку.
   О, как поздно! Наступил рассвет, а я все еще продолжал говорить. Я прочел Экклезиаста и продолжал проповедовать Галлингера. И когда я закончил, в храме по-прежнему царила тишина. Ряды изваяний за всю ночь ни разу не пошевелились.
   М’Квайе подняла руку. Одна за другой Матери повторили жест Матриарха.
   Я знал, что это значит. Я — проиграл.
   Я медленно вышел из храма, ноги подгибались; я еле добрался до своих вещей и буквально рухнул рядом.
   Онтро ушел. Хорошо, что я не убил его.
   Через тысячу лет вышла М’Квайе.
   — Ваша работа окончена, — сказала она.
   Я не двигался.
   — Пророчество сбылось. Мой народ возродится. Вы победили, святой человек. Теперь покиньте нас.
   Моя голова была пуста, как сдутый воздушный шар. Я накачал туда немного воздуха.
   — Я не святой, а всего лишь второсортный поэт. — Я закурил сигарету, потом спросил: — Какое такое пророчество?
   — Обещание Локара, — ответила она так, как будто это было совершенно очевидно. — Святой спустится с небес и спасет нас в самый последний час, когда все танцы Локара будут исполнены. Он победит кулак Маллана и вернет нам жизнь.
   — Как?
   — Как с Браксой, и как в храме.
   — В храме?
   — Вы читали нам слова проповеди, великие, как слова Локара. Вы читали: «…нет ничего нового под солнцем» и, читая их, издевались, смеялись над ними — и это было ново. На Марсе никогда не было цветов, — добавила она, — но мы научимся их выращивать. Вы — Святой Насмешник, — закончила она. Тот-Кто-Смеется-в-Храме. Вы шли обутым по священной земле.
   — Но ведь вы проголосовали против?
   — Это «нет» нашему прежнему решению. Это позволение жить ребенку Браксы.
   — О! — Я выронил сигарету. Как мало я знал! — А Бракса?
   — Она была избрана полпроцесса назад исполнить все танцы и ждать вас.
   — Но она сказала, что Онтро остановит меня.
   М’Квайе долго молчала.
   — Она никогда не верила в пророчество и убежала, боясь, что оно свершится. Оно все-таки сбылось благодаря вам, и мы проголосовали… Она знала.