Страница:
— Почему же?
— По нескольким причинам, — ответил он, помолчав. — Ну, как? Перечислить их? Мне не хотелось бы снова довести вас до слез, Анна.
— Можете быть спокойны.
— Ну, хорошо.
Он изложил свои доводы. В основном они сводились к тому, о чем ей твердили ее коллеги на Риде — 1935Ц. У псевдосифонофоров отсутствует материальная культура. Их язык — это не язык в собственном смысле слова. У него нет грамматики, а без грамматики невозможно выражать причинные связи и следствия.
— Мне кажется, — говорил Ник, — интеллект подразумевает группировку по общим признакам и, пожалуй, причины и результаты. Я не вижу, для чего им потребовался бы язык. Мы используем язык для кодирования опыта, воплощения его в форму, понятную другим людям. Как только мы достигаем этого, мы можем обмениваться знаниями. Так мы учим и учимся. Но вашему приятелю, если ему потребуется что-то узнать, достаточно скушать другого псевдосифа. Насколько я могу судить по вашим записям, у них это главный способ передачи информации. Бесспорно, очень практичный и освобождающий от необходимости вырабатывать сложные системы общения. Если не считать брачного сезона, единственного времени, когда они приближаются друг к другу, после того как без малого год провели в одиночестве из страха быть съеденными. А по-настоящему крупные ребята, те, кто, предположительно, наиболее умны и информированы, поскольку съели большинство своих родственников, эти ребята проводят в одиночестве круглый год. Они больше не спариваются.
Анне вдруг стало легко. То ли коньяк в кофе, то ли рассуждения Ника, которые ей нравилось выслушивать, хотя она с ними и не соглашалась.
— И вот завершающий довод, почему я не могу считать ваших ребят разумными существами. Они слишком прохладно относятся к сексу.
Он взглянул на нее, и Анна уловила белозубый блеск улыбки.
— Не понимаю, о чем вы. Вы же видели бухту! Видели океан.
— В брачный сезон. Но у землян нет брачного сезона. Его нет и у Людей. Мы сексуально активны и нацелены на секс постоянно. По-моему, неугасающая похотливость имеет эволюционную ценность. Она поддерживает в индивиде интенсивный интерес к другим, побуждает поддерживать с ними хорошие отношения. Сплачивает нас. Нам необходимо ладить друг с другом, если мы хотим, чтобы с нами спали.
Анна покачала головой.
— Общественный образ жизни свойствен многим животным.
— Но не такой, как наш. Какие еще животные питают такой интенсивный и постоянный интерес друг к другу, как мы или Люди? Если бы ваши ребята покончили с брачным сезоном, если бы их взаимный интерес стал постоянным, а самые крупные сохранили бы потребность в сексе, тогда, быть может, им пришлось бы взяться за создание какой-нибудь культуры. И выработать настоящий язык. И развить интеллект.
— Вы серьезно? — спросила Анна.
Он засмеялся.
— Скорее всего, нет. Но отсутствие материальной культуры я действительно считаю серьезным доводом против. А что касается языка, вам бы следовало ко мне прислушаться. Как-никак это моя область. Но я пришел к вам с новостью и отвлекся. Хварские женщины теряют терпение. Они хотят возобновить ваши беседы, но генерал не хочет отпускать меня. А потому женщины приведут своего переводчика. Тоже женщину. Я посижу на первых двух, чтобы проверить ее работу, а затем выхожу из игры — к большому сожалению. Предчувствую, что женщины окажутся куда интереснее дипломатов. Но генерал принял решение. Собственно, я пришел предупредить вас об этом и не совсем понимаю, каким образом добрался до ваших инопланетян. — Он поставил кружку, и снова Анна увидела, как блеснули золото и нефрит браслета. — Нет, вру. Я заговорил о них, потому что вас расстроила видеозапись, и ваша реакция меня встревожила. Знания — единственное надежное утешение. По-моему, я это уже вам говорил. И, как я убедился на опыте, есть только два занятия, способные отвлечь от вечной боли жизни — секс и жонглирование идеями. — Он встал. — Мне забрать запись?
— Нет. Оставьте ее.
Он показал ей, как работает проектор и пожелал доброй ночи. Едва он вышел, как Анна включила проектор. Вновь стена исчезла и перед ней открылся вид с холма, на котором стоял дипломатический лагерь. Сохранился ли он?
Ее животные вспыхивали огнями, передавая свои вести. Она допила кофе с коньяком. Нет, Ник ошибается, признавая только человеческий тип разума.
Она словно увидела, как взрослые представители ее инопланетян дрейфуют в океанских течениях, раскинув щупальца на сто метров или больше. Внутри их колоколоподобных тел сквозь прозрачную плоть просвечивали (смутно) двенадцать мозгов. Ведь нужна же причина, объясняющая все эти нейроны и всю эту информацию. Ей представились интеллекты — огромные, невозмутимые, одинокие, отданные созерцанию. Раса, для которой полная изолированность индивидов была естественной. Они не нуждались в Восьмеричном Пути. Четыре Высокие Истины не имели к ним отношения. Их не тревожили ни похоть, ни жадность. И не нужно им было, чтобы к ним пришла Обезьяна с корзинами, набитыми Священными Писаниями. Они уже обрели свое преображение.
Тут она сообразила, что коньяк оказывает свое действие, пошла в ванную и приняла душ. А потом легла спать. Потолок скрывала розовая туманность. Ее нитевидные выбросы придавали ей странное сходство с нейроном. За ее пределами и сквозь нее светили мириады звезд.
11
12
13
— По нескольким причинам, — ответил он, помолчав. — Ну, как? Перечислить их? Мне не хотелось бы снова довести вас до слез, Анна.
— Можете быть спокойны.
— Ну, хорошо.
Он изложил свои доводы. В основном они сводились к тому, о чем ей твердили ее коллеги на Риде — 1935Ц. У псевдосифонофоров отсутствует материальная культура. Их язык — это не язык в собственном смысле слова. У него нет грамматики, а без грамматики невозможно выражать причинные связи и следствия.
— Мне кажется, — говорил Ник, — интеллект подразумевает группировку по общим признакам и, пожалуй, причины и результаты. Я не вижу, для чего им потребовался бы язык. Мы используем язык для кодирования опыта, воплощения его в форму, понятную другим людям. Как только мы достигаем этого, мы можем обмениваться знаниями. Так мы учим и учимся. Но вашему приятелю, если ему потребуется что-то узнать, достаточно скушать другого псевдосифа. Насколько я могу судить по вашим записям, у них это главный способ передачи информации. Бесспорно, очень практичный и освобождающий от необходимости вырабатывать сложные системы общения. Если не считать брачного сезона, единственного времени, когда они приближаются друг к другу, после того как без малого год провели в одиночестве из страха быть съеденными. А по-настоящему крупные ребята, те, кто, предположительно, наиболее умны и информированы, поскольку съели большинство своих родственников, эти ребята проводят в одиночестве круглый год. Они больше не спариваются.
Анне вдруг стало легко. То ли коньяк в кофе, то ли рассуждения Ника, которые ей нравилось выслушивать, хотя она с ними и не соглашалась.
— И вот завершающий довод, почему я не могу считать ваших ребят разумными существами. Они слишком прохладно относятся к сексу.
Он взглянул на нее, и Анна уловила белозубый блеск улыбки.
— Не понимаю, о чем вы. Вы же видели бухту! Видели океан.
— В брачный сезон. Но у землян нет брачного сезона. Его нет и у Людей. Мы сексуально активны и нацелены на секс постоянно. По-моему, неугасающая похотливость имеет эволюционную ценность. Она поддерживает в индивиде интенсивный интерес к другим, побуждает поддерживать с ними хорошие отношения. Сплачивает нас. Нам необходимо ладить друг с другом, если мы хотим, чтобы с нами спали.
Анна покачала головой.
— Общественный образ жизни свойствен многим животным.
— Но не такой, как наш. Какие еще животные питают такой интенсивный и постоянный интерес друг к другу, как мы или Люди? Если бы ваши ребята покончили с брачным сезоном, если бы их взаимный интерес стал постоянным, а самые крупные сохранили бы потребность в сексе, тогда, быть может, им пришлось бы взяться за создание какой-нибудь культуры. И выработать настоящий язык. И развить интеллект.
— Вы серьезно? — спросила Анна.
Он засмеялся.
— Скорее всего, нет. Но отсутствие материальной культуры я действительно считаю серьезным доводом против. А что касается языка, вам бы следовало ко мне прислушаться. Как-никак это моя область. Но я пришел к вам с новостью и отвлекся. Хварские женщины теряют терпение. Они хотят возобновить ваши беседы, но генерал не хочет отпускать меня. А потому женщины приведут своего переводчика. Тоже женщину. Я посижу на первых двух, чтобы проверить ее работу, а затем выхожу из игры — к большому сожалению. Предчувствую, что женщины окажутся куда интереснее дипломатов. Но генерал принял решение. Собственно, я пришел предупредить вас об этом и не совсем понимаю, каким образом добрался до ваших инопланетян. — Он поставил кружку, и снова Анна увидела, как блеснули золото и нефрит браслета. — Нет, вру. Я заговорил о них, потому что вас расстроила видеозапись, и ваша реакция меня встревожила. Знания — единственное надежное утешение. По-моему, я это уже вам говорил. И, как я убедился на опыте, есть только два занятия, способные отвлечь от вечной боли жизни — секс и жонглирование идеями. — Он встал. — Мне забрать запись?
— Нет. Оставьте ее.
Он показал ей, как работает проектор и пожелал доброй ночи. Едва он вышел, как Анна включила проектор. Вновь стена исчезла и перед ней открылся вид с холма, на котором стоял дипломатический лагерь. Сохранился ли он?
Ее животные вспыхивали огнями, передавая свои вести. Она допила кофе с коньяком. Нет, Ник ошибается, признавая только человеческий тип разума.
Она словно увидела, как взрослые представители ее инопланетян дрейфуют в океанских течениях, раскинув щупальца на сто метров или больше. Внутри их колоколоподобных тел сквозь прозрачную плоть просвечивали (смутно) двенадцать мозгов. Ведь нужна же причина, объясняющая все эти нейроны и всю эту информацию. Ей представились интеллекты — огромные, невозмутимые, одинокие, отданные созерцанию. Раса, для которой полная изолированность индивидов была естественной. Они не нуждались в Восьмеричном Пути. Четыре Высокие Истины не имели к ним отношения. Их не тревожили ни похоть, ни жадность. И не нужно им было, чтобы к ним пришла Обезьяна с корзинами, набитыми Священными Писаниями. Они уже обрели свое преображение.
Тут она сообразила, что коньяк оказывает свое действие, пошла в ванную и приняла душ. А потом легла спать. Потолок скрывала розовая туманность. Ее нитевидные выбросы придавали ей странное сходство с нейроном. За ее пределами и сквозь нее светили мириады звезд.
11
На следующий день она рассказала остальным делегатам о своем разговоре с Никласом.
— Очень жаль, что вы потеряете контакт с ним, — заметил капитан Мак-Интош.
— Почему? — спросила Анна.
— Мне бы хотелось узнать его получше, — сказал Мак. — Прямо или опосредованно.
— Никаких тайных интриг, мы мыслим стратегически.
— Я армеец, саб. Мы не интригуем, мы мыслим стратегически.
— Ну, хорошо. — Чарли засмеялся. — Но не трогайте Никласа Сандерса.
Хей Атала Вейхар провожал ее назад по прохладным ярко освещенным коридорам станции.
— Ники сказал вам, что я отыскал вторую книгу?
— Да.
— А река подлинная? Она существует на Земле?
— Миссисипи? Да.
— Я бы хотел ее увидеть.
Анна решила не говорить ему, как все там изменилось: леса сведены, старицы почти все высохли, сама река (на больших протяжениях) превращена в прямой и узкий канал с глубиной едва достаточной для движения по нему. Звери и птицы — орлы и цапли, рыбы, раки, медведи, пумы, олени, еноты и поссумы — почти полностью исчезли.
Триста лет цивилизации. Сто лет Великой Среднезападной Засухи.
Читать Марка Твена теперь было мучительно.
— Мой край, — сказал Вейхар, — лежит в глубине материка. И я рос у реки, хотя и не такой большой. Я исследовал ее берега, плавал на острова. — Он помолчал. — Я не понимаю, что происходит между Геком и Джимом.
— Я читала эту книгу много лет назад.
— Принадлежи они к моей расе, я бы точно знал, что происходит, и осудил бы их. Они же разного возраста. Детей надо оберегать при любых обстоятельствах. Однако… — Он нахмурился и встал как вкопанный посреди коридора. — Разница в возрасте между ними не ощущается. О мальчике недостаточно заботились, а мужчине не дали достаточной самостоятельности. А потому мальчик почти мужчина, а в мужчине есть детские черты. Очень странно! Вы, человеки, все смешиваете воедино.
Он пошел дальше, Анна держалась рядом.
Перед входом в сектор землян он снова заговорил:
— Приходит время, когда мальчики начинают влюбляться друг в друга, как положено, как пристойно. Они мечтают убежать. — Он бросил на нее быстрый взгляд. — Обычно мы узнаем любовь тогда же, когда осознаем, скольким обязаны нашим семьям и Сплетению. Детство почти позади. Нас ждет жизнь взрослых. Это нелегкое время. Нам хочется… — Он помолчал. — Спастись, уклониться от ответственности. Мы хотим всецело принадлежать нашей любви. Вот о чем эта книга. Мечта о спасении через бегство. Но все в ней чуть-чуть не так. Все слегка отклоняется от того, как должно быть. Мне кажется, я понимаю, и вдруг перестаю понимать. И это меня тревожит.
Он ушел, и Анна отправилась к себе.
Вечером она снова включила запись. Ее инопланетяне уже передавали собственную сине-зеленую весть. «Я это я. Я не нападу.» Огни тускло просвечивали сквозь дождевую пыль. Ей были видны желтые фонари научной станции у бухты. Конечно, хвархаты были там, пока делалась эта запись — шарили в компьютерах, допрашивали ее друзей. Она словно увидела, как Люди, точные и вежливые, ходят по таким ей знакомым коридорам, будто танцоры или инспектора.
Несколько дней спустя на переговорах вновь появился Вейхар, и днем за ней зашел Никлас в своей штатской, странно скроенной коричневой одежде.
— Цей Ама Ул хочет побеседовать с вами.
— Хорошо.
Они пришли в ту же комнату, что и прежде. Их ожидали там две женщины. Одну она узнала — женщину Цей Амы, на этот раз одетую в платье белое с серебром. Вторая женщина была одного роста с Анной и стройной. Ее платье было сине-зеленым и простым, не парчовым, хотя материал и отливал шелковистым блеском. Мех ее был таким же черным, как у Цей Ама Ул.
— Не поднимайте глаза на Ул, — негромко сказал Никлас. — Но вторая женщина ваша ровня. Глядите ей прямо в лицо. Следите за тем, чтобы все время находиться чуть впереди меня. Я здесь самый младший и ни с кем не в родстве кроме вас.
Анна подошла уже так близко, что увидела цвет глаз стройной женщины — сине-зеленый. По краям ее очень больших ушей блестели ободки из серебряных клипсов.
— Остановитесь, — сказал Ник.
Она остановилась, а он продолжал:
— Вы уже знакомы с женщиной Цей Амы. А вторая женщина это Ама Цей Индил. Эти два рода — партнеры. Что это такое, я объясню вам как-нибудь в другой раз. А это Перес Анна.
— Рада познакомиться с вами, — сказала стройная женщина. У нее был низкий хрипловатый голос, а по-английски она говорила безупречно.
Цей Ама Ул сказала что-то на своем языке. Анна поняла одно слово — Ники.
— Нас приглашают сесть, — сказал Никлас, — а я должен вести себя чинно и не баловаться.
— Очень вольный перевод, — возразила Ама Цей Индил. — Моя… как это?.. кузина?.. выразилась гораздо вежливее.
— Попробуйте «старшая партнерша», — порекомендовал Ник. — Точного аналога не существует.
Они сели. Никлас сбоку от Анны и несколько позади, обе инопланетянки лицом к ней.
Цей Ама Ул наклонилась вперед и заговорила:
— Прошло слишком много времени, и мы слишком многое предоставили мужчинам. Я не уверена, что это так уж хорошо. Служение мужчин — искать врагов. Возможно, они видят врагов там, где врагов нет. В природе мужчин думать об опасности, которая может скрываться в каждой неизвестной ситуации, и, встречая неизвестных, они смотрят, где и какое оружие те прячут. Возможно, это не самый верный подход, и, хотя, бесспорно, обязанность мужчин заниматься твоими мужчинами, заниматься тобой — не их обязанность и не их право. Я собираюсь задать тебе еще вопросы о твоих людях, Перес Анна. Пожалуйста, отвечай прямо. Боюсь, если мы не найдем способа говорить друг с другом, нам не избежать решений, которые сплетут мужчины из подозрений и страха.
Следующие два часа Анна снова рассказывала о жизни на Земле. Переводила почти все время стройная женщина. Иногда Никлас поправлял ее, или они обсуждали оттенки в смысле слов.
Наконец Цей Ама Ул сказала:
— Мне ясно, что старые способы понимать поведение не годятся. Вы слишком уж другие. Мне казалось, я не столкнусь с затруднениями. Я занимаюсь наукой и я изучала вашу культуру, но должна признаться, я растеряна, а, возможно, я боюсь. — Она помолчала, а затем что-то торопливо добавила.
— Женщина Цей Амы говорит, что пугает ее не вооружение человеков. Она хочет, чтобы вы поняли это. Наши мужчины заверили нас, что способны одолеть человечьих мужчин, если те нападут. Но одно дело знать про непонятность в неизмеримой дали, и совсем другое, когда непонятность здесь перед нами.
Переводчица кончила. Цей Ама Ул молчала, и у Анны сложилось впечатление, что она о чем-то размышляет. Наконец она снова заговорила. Перевел Ник:
— Женщина Цей Амы сказала, что получила столько информации, сколько в силах осмыслить за один раз. Ей нужно подумать. Мы можем идти.
Они встали, Цей Ама Ул взглянула на них и сказала что-то напоследок. Ник засмеялся, кивнул и показал на дверь. Анна пошла впереди него. Но в коридоре сразу же спросила:
— А заключительные слова?
— Ул? Она поздравила меня с тем, что я вел себя почти пристойно.
— Она ваш друг? Она ведь называет вас Ники.
— Мы переписываемся. Ее интересует человечество. Мы служим для нее средством сравнения, служим, так сказать, контрольной группой, когда она анализирует историю собственной расы.
Они подошли к ее двери, Анна приложила ладонь к панели. Ник попрощался и ушел.
Войдя, Анна включила голограмму: солнечный день на Риде — 1935Ц. Бухта была синей, холмы золотистыми. Со стороны океана плыли высокие перистые облака. Как их называют? Кошачьи хвосты? Ее инопланетян видно не было, но над станцией и холмом с лагерем летали самолеты. Хварские с веерными крыльями курсировали между бухтой и базой на острове.
Наверное, можно было бы провести тройственное сравнение между землянами, хвархатами и ее инопланетянами в бухте. Необходима ли материальная культура? Что такое язык? Насколько важен секс? Этого материала хватило бы на десятки статей, и из землян только у Никласа было больше информации о хвархатах, чем у нее. Не захочет ли он стать ее соавтором? Пресвятая Дева, использовать то, что он знает о Людях!
Но об этом нечего было и думать. Разве что переговоры увенчаются успехом. В ней пробудилась яростная решимость. Надо сделать все для этого успеха!
— Очень жаль, что вы потеряете контакт с ним, — заметил капитан Мак-Интош.
— Почему? — спросила Анна.
— Мне бы хотелось узнать его получше, — сказал Мак. — Прямо или опосредованно.
— Никаких тайных интриг, мы мыслим стратегически.
— Я армеец, саб. Мы не интригуем, мы мыслим стратегически.
— Ну, хорошо. — Чарли засмеялся. — Но не трогайте Никласа Сандерса.
Хей Атала Вейхар провожал ее назад по прохладным ярко освещенным коридорам станции.
— Ники сказал вам, что я отыскал вторую книгу?
— Да.
— А река подлинная? Она существует на Земле?
— Миссисипи? Да.
— Я бы хотел ее увидеть.
Анна решила не говорить ему, как все там изменилось: леса сведены, старицы почти все высохли, сама река (на больших протяжениях) превращена в прямой и узкий канал с глубиной едва достаточной для движения по нему. Звери и птицы — орлы и цапли, рыбы, раки, медведи, пумы, олени, еноты и поссумы — почти полностью исчезли.
Триста лет цивилизации. Сто лет Великой Среднезападной Засухи.
Читать Марка Твена теперь было мучительно.
— Мой край, — сказал Вейхар, — лежит в глубине материка. И я рос у реки, хотя и не такой большой. Я исследовал ее берега, плавал на острова. — Он помолчал. — Я не понимаю, что происходит между Геком и Джимом.
— Я читала эту книгу много лет назад.
— Принадлежи они к моей расе, я бы точно знал, что происходит, и осудил бы их. Они же разного возраста. Детей надо оберегать при любых обстоятельствах. Однако… — Он нахмурился и встал как вкопанный посреди коридора. — Разница в возрасте между ними не ощущается. О мальчике недостаточно заботились, а мужчине не дали достаточной самостоятельности. А потому мальчик почти мужчина, а в мужчине есть детские черты. Очень странно! Вы, человеки, все смешиваете воедино.
Он пошел дальше, Анна держалась рядом.
Перед входом в сектор землян он снова заговорил:
— Приходит время, когда мальчики начинают влюбляться друг в друга, как положено, как пристойно. Они мечтают убежать. — Он бросил на нее быстрый взгляд. — Обычно мы узнаем любовь тогда же, когда осознаем, скольким обязаны нашим семьям и Сплетению. Детство почти позади. Нас ждет жизнь взрослых. Это нелегкое время. Нам хочется… — Он помолчал. — Спастись, уклониться от ответственности. Мы хотим всецело принадлежать нашей любви. Вот о чем эта книга. Мечта о спасении через бегство. Но все в ней чуть-чуть не так. Все слегка отклоняется от того, как должно быть. Мне кажется, я понимаю, и вдруг перестаю понимать. И это меня тревожит.
Он ушел, и Анна отправилась к себе.
Вечером она снова включила запись. Ее инопланетяне уже передавали собственную сине-зеленую весть. «Я это я. Я не нападу.» Огни тускло просвечивали сквозь дождевую пыль. Ей были видны желтые фонари научной станции у бухты. Конечно, хвархаты были там, пока делалась эта запись — шарили в компьютерах, допрашивали ее друзей. Она словно увидела, как Люди, точные и вежливые, ходят по таким ей знакомым коридорам, будто танцоры или инспектора.
Несколько дней спустя на переговорах вновь появился Вейхар, и днем за ней зашел Никлас в своей штатской, странно скроенной коричневой одежде.
— Цей Ама Ул хочет побеседовать с вами.
— Хорошо.
Они пришли в ту же комнату, что и прежде. Их ожидали там две женщины. Одну она узнала — женщину Цей Амы, на этот раз одетую в платье белое с серебром. Вторая женщина была одного роста с Анной и стройной. Ее платье было сине-зеленым и простым, не парчовым, хотя материал и отливал шелковистым блеском. Мех ее был таким же черным, как у Цей Ама Ул.
— Не поднимайте глаза на Ул, — негромко сказал Никлас. — Но вторая женщина ваша ровня. Глядите ей прямо в лицо. Следите за тем, чтобы все время находиться чуть впереди меня. Я здесь самый младший и ни с кем не в родстве кроме вас.
Анна подошла уже так близко, что увидела цвет глаз стройной женщины — сине-зеленый. По краям ее очень больших ушей блестели ободки из серебряных клипсов.
— Остановитесь, — сказал Ник.
Она остановилась, а он продолжал:
— Вы уже знакомы с женщиной Цей Амы. А вторая женщина это Ама Цей Индил. Эти два рода — партнеры. Что это такое, я объясню вам как-нибудь в другой раз. А это Перес Анна.
— Рада познакомиться с вами, — сказала стройная женщина. У нее был низкий хрипловатый голос, а по-английски она говорила безупречно.
Цей Ама Ул сказала что-то на своем языке. Анна поняла одно слово — Ники.
— Нас приглашают сесть, — сказал Никлас, — а я должен вести себя чинно и не баловаться.
— Очень вольный перевод, — возразила Ама Цей Индил. — Моя… как это?.. кузина?.. выразилась гораздо вежливее.
— Попробуйте «старшая партнерша», — порекомендовал Ник. — Точного аналога не существует.
Они сели. Никлас сбоку от Анны и несколько позади, обе инопланетянки лицом к ней.
Цей Ама Ул наклонилась вперед и заговорила:
— Прошло слишком много времени, и мы слишком многое предоставили мужчинам. Я не уверена, что это так уж хорошо. Служение мужчин — искать врагов. Возможно, они видят врагов там, где врагов нет. В природе мужчин думать об опасности, которая может скрываться в каждой неизвестной ситуации, и, встречая неизвестных, они смотрят, где и какое оружие те прячут. Возможно, это не самый верный подход, и, хотя, бесспорно, обязанность мужчин заниматься твоими мужчинами, заниматься тобой — не их обязанность и не их право. Я собираюсь задать тебе еще вопросы о твоих людях, Перес Анна. Пожалуйста, отвечай прямо. Боюсь, если мы не найдем способа говорить друг с другом, нам не избежать решений, которые сплетут мужчины из подозрений и страха.
Следующие два часа Анна снова рассказывала о жизни на Земле. Переводила почти все время стройная женщина. Иногда Никлас поправлял ее, или они обсуждали оттенки в смысле слов.
Наконец Цей Ама Ул сказала:
— Мне ясно, что старые способы понимать поведение не годятся. Вы слишком уж другие. Мне казалось, я не столкнусь с затруднениями. Я занимаюсь наукой и я изучала вашу культуру, но должна признаться, я растеряна, а, возможно, я боюсь. — Она помолчала, а затем что-то торопливо добавила.
— Женщина Цей Амы говорит, что пугает ее не вооружение человеков. Она хочет, чтобы вы поняли это. Наши мужчины заверили нас, что способны одолеть человечьих мужчин, если те нападут. Но одно дело знать про непонятность в неизмеримой дали, и совсем другое, когда непонятность здесь перед нами.
Переводчица кончила. Цей Ама Ул молчала, и у Анны сложилось впечатление, что она о чем-то размышляет. Наконец она снова заговорила. Перевел Ник:
— Женщина Цей Амы сказала, что получила столько информации, сколько в силах осмыслить за один раз. Ей нужно подумать. Мы можем идти.
Они встали, Цей Ама Ул взглянула на них и сказала что-то напоследок. Ник засмеялся, кивнул и показал на дверь. Анна пошла впереди него. Но в коридоре сразу же спросила:
— А заключительные слова?
— Ул? Она поздравила меня с тем, что я вел себя почти пристойно.
— Она ваш друг? Она ведь называет вас Ники.
— Мы переписываемся. Ее интересует человечество. Мы служим для нее средством сравнения, служим, так сказать, контрольной группой, когда она анализирует историю собственной расы.
Они подошли к ее двери, Анна приложила ладонь к панели. Ник попрощался и ушел.
Войдя, Анна включила голограмму: солнечный день на Риде — 1935Ц. Бухта была синей, холмы золотистыми. Со стороны океана плыли высокие перистые облака. Как их называют? Кошачьи хвосты? Ее инопланетян видно не было, но над станцией и холмом с лагерем летали самолеты. Хварские с веерными крыльями курсировали между бухтой и базой на острове.
Наверное, можно было бы провести тройственное сравнение между землянами, хвархатами и ее инопланетянами в бухте. Необходима ли материальная культура? Что такое язык? Насколько важен секс? Этого материала хватило бы на десятки статей, и из землян только у Никласа было больше информации о хвархатах, чем у нее. Не захочет ли он стать ее соавтором? Пресвятая Дева, использовать то, что он знает о Людях!
Но об этом нечего было и думать. Разве что переговоры увенчаются успехом. В ней пробудилась яростная решимость. Надо сделать все для этого успеха!
12
У меня в кабинете лежала записка. Гварха ушел к себе. Если хочу, то могу присоединиться к нему. Приглашение, а не приказ.
Я отправился к себе и вымылся. Он отпер дверь между нашими комнатами со своей стороны. Я вошел в его большую комнату и увидел голограмму. Пейзаж. Из глубины комнаты лился свет, и я увидел стену, сложенную из серых неотесанных камней, высокую и проломанную. На земле перед стеной валялись обрушившиеся камни. За проломом виднелись деревья с бронзовой листвой, трепетавшей под ветром.
Камни обросли чем-то вроде лишайников, главным образом желтых. Но некоторые отливали серебром, а кое-где проглядывали красные пятна и полоски.
Место было мне знакомо. Я побывал там с Гвархой во время одного из наших посещений его родины. Старинная крепость в глуши на былой границе Эттина. Теперь граница лежит много дальше. Крепость принадлежит к временам, когда род только начал расширять свои владения.
Мы тогда облазили развалины, и Гварха рассказал мне о строителе крепости, своем предке, беспощадно волевом и жестоком. За время его главенства род Эттинов увеличился более чем вдвое. Два других рода были уничтожены — мужчины перебиты, женщины и дети ассимилированы. Ничто не влияло на этого предка, кроме слова матери или старшей сестры. Его родственницы прославились как замечательные политики; чего он не мог осуществить с помощью мечей, они добивались словами. «Какое сочетание!»— воскликнул Гварха.
Весна переходила в лето, и день выдался жаркий. Развалины были нагретыми и пыльными. В конце концов мы спустились к ручью в тени бронзово-алой листвы у подножия крепости. И напились. Потом Гварха сбросил одежду и вошел в воду.
Я остался на берегу. Ручей брал начало в горах, и вода была слишком холодной для меня. Он плескался и бродил по отмели как ребенок, разыскивая камешки, высматривая рыбешек и многоногих тварей. Рыбешек он, естественно, распугал, но сумел-таки схватить нечто длинное, плоское, сегментированное. Каждый сегмент имел пару ножек. «Погляди-ка, Ники! Хорошо, а?»
Тварь извивалась у него в кулаке. Один конец завершался мандибулами, а может быть, клешнями. На другом конце колыхались два длинных усика.
Просто прелесть, ответил я. Тварь продолжала извиваться, и он ее бросил.
Потом ему вздумалось затащить меня в воду. Я, правда, отбился, но порядочно вымок. Мы поднялись по склону во двор крепости, я разложил одежду на камнях сушиться, и мы занялись любовью. Затем Гварха задремал, а я лежал под солнцем, чувствуя рядом его тело, еще влажный мех.
У меня возникло ощущение, что он привел меня сюда не без задней мысли. Даже любовь входила в его планы. Представление для предка: «Вот гляди, где я побывал, старец. В местах, какие тебе и не снились. Смотри, кого я захватил в плен и привез с собой!»
И тут я впал в дремотное состояние, когда сновидение кажется явью. Во дворе крепости был кто-то кроме нас. Я приподнялся и встал на колени. Гварха продолжал лежать рядом и спать.
Передо мной стоял хвархат с мехом, посеребренным годами. На нем была кольчуга, достигавшая колен. На боку висел меч. В руке он держал обнаженный кинжал, и лезвие сверкало в косых лучах предвечернего солнца.
Предок, кто же еще! Он выглядел крайним воплощением физических черт, характерных для Эттинов: невысокий, страшно широкоплечий с толстыми руками и ногами. Темная гривка начиналась на макушке его обнаженной головы. Лицо было широким, плоским и безобразным.
Гварха привстал и сел с испуганным видом.
«Какая в тебе червоточина, малый? — спросил предок на языке Эттина, который я знал, хотя старика понимал с трудом. — Хочешь иметь врага, будь по-твоему. Да рядом с ним не засыпай! Прежде вот как надо». — Он ухватил меня за волосы, запрокинул мне голову и перерезал горло.
Тут я проснулся. И к лучшему. Еще немного — и солнечный ожог был бы мне обеспечен. Гварха спал — проснулся он только в моем сновидении. Я встал и потрогал одежду. Еще не высохла. Тогда я сел в тени у стены, прислонившись спиной к теплым шершавым камням, и ждал так, пока он не перекатился на другой бок и, охнув, не сел на земле. И все это время мне было не по себе, словно старик все еще прятался где-то рядом, сжимая кинжал.
С тех пор прошло много лет, но при виде этой стены я поежился. Псевдолишайники — красные — напоминали цветом запекшуюся кровь. Одной Богине известно, зачем Гвархе понадобилось украшать свою комнату этой голограммой. Я покрутил проектор, пока не нашел пейзаж, более отвечающий моим вкусам: волны с барашками на Круглом озере Эттина. По пенным гребням скользила лодка с красными парусами.
Я сел. Лодка была прогулочной, узкой и быстроходной. Она накренялась под ветром, бьющим в большие красные паруса.
Потом вошел Гварха и остановился у меня за спиной. Он только что принял душ — я почувствовал запах влажного меха и душистого мыла.
— Тебе не понравилась крепость.
— Да.
Мне на плечо легла ладонь.
— Я ходил к истолковательнице, когда ты рассказал мне свой сон. Я тебе не рассказывал? Она объяснила, что я прогневал старика, и я исполнил необходимый ритуал. Он не из тех, с кем я хотел бы поссориться. И она сказала еще одно. — Ладонь скользнула вверх, пальцы взъерошили мои волосы. — Между его миром и моим лежит непреодолимая пропасть. Я пытался говорить с ним, окликать его через бездну. Не призывай мертвых к жизни, сказала она. Их обычаи остались в былом. Я смотрел на стену и вспоминал ее слова. Ха! Она права. Но я не вижу, какими должны быть новые обычаи. Я не знаю, как идти вперед. Что мне делать, Ники?
Я не ответил. Гварха уже слышал все мои теории и все мои ответы.
А прогулочная лодка перед нашими глазами легла на воду. Секунду она оставалась в таком положении, потом выпрямилась.
— Считать предзнаменованием? — спросил я.
— Нет. Предзнаменования принадлежат реальному миру, пора бы тебе знать. Голограммы никому будущего не пророчат.
Вот так.
Из журнала Сандерс Никласа,
держателя информации при штабе
первозащитника Эттин Гвархи.
ЗАКОДИРОВАНО ТОЛЬКО ДЛЯ ГЛАЗ
ЭТТИН ГВАРХИ.
Я отправился к себе и вымылся. Он отпер дверь между нашими комнатами со своей стороны. Я вошел в его большую комнату и увидел голограмму. Пейзаж. Из глубины комнаты лился свет, и я увидел стену, сложенную из серых неотесанных камней, высокую и проломанную. На земле перед стеной валялись обрушившиеся камни. За проломом виднелись деревья с бронзовой листвой, трепетавшей под ветром.
Камни обросли чем-то вроде лишайников, главным образом желтых. Но некоторые отливали серебром, а кое-где проглядывали красные пятна и полоски.
Место было мне знакомо. Я побывал там с Гвархой во время одного из наших посещений его родины. Старинная крепость в глуши на былой границе Эттина. Теперь граница лежит много дальше. Крепость принадлежит к временам, когда род только начал расширять свои владения.
Мы тогда облазили развалины, и Гварха рассказал мне о строителе крепости, своем предке, беспощадно волевом и жестоком. За время его главенства род Эттинов увеличился более чем вдвое. Два других рода были уничтожены — мужчины перебиты, женщины и дети ассимилированы. Ничто не влияло на этого предка, кроме слова матери или старшей сестры. Его родственницы прославились как замечательные политики; чего он не мог осуществить с помощью мечей, они добивались словами. «Какое сочетание!»— воскликнул Гварха.
Весна переходила в лето, и день выдался жаркий. Развалины были нагретыми и пыльными. В конце концов мы спустились к ручью в тени бронзово-алой листвы у подножия крепости. И напились. Потом Гварха сбросил одежду и вошел в воду.
Я остался на берегу. Ручей брал начало в горах, и вода была слишком холодной для меня. Он плескался и бродил по отмели как ребенок, разыскивая камешки, высматривая рыбешек и многоногих тварей. Рыбешек он, естественно, распугал, но сумел-таки схватить нечто длинное, плоское, сегментированное. Каждый сегмент имел пару ножек. «Погляди-ка, Ники! Хорошо, а?»
Тварь извивалась у него в кулаке. Один конец завершался мандибулами, а может быть, клешнями. На другом конце колыхались два длинных усика.
Просто прелесть, ответил я. Тварь продолжала извиваться, и он ее бросил.
Потом ему вздумалось затащить меня в воду. Я, правда, отбился, но порядочно вымок. Мы поднялись по склону во двор крепости, я разложил одежду на камнях сушиться, и мы занялись любовью. Затем Гварха задремал, а я лежал под солнцем, чувствуя рядом его тело, еще влажный мех.
У меня возникло ощущение, что он привел меня сюда не без задней мысли. Даже любовь входила в его планы. Представление для предка: «Вот гляди, где я побывал, старец. В местах, какие тебе и не снились. Смотри, кого я захватил в плен и привез с собой!»
И тут я впал в дремотное состояние, когда сновидение кажется явью. Во дворе крепости был кто-то кроме нас. Я приподнялся и встал на колени. Гварха продолжал лежать рядом и спать.
Передо мной стоял хвархат с мехом, посеребренным годами. На нем была кольчуга, достигавшая колен. На боку висел меч. В руке он держал обнаженный кинжал, и лезвие сверкало в косых лучах предвечернего солнца.
Предок, кто же еще! Он выглядел крайним воплощением физических черт, характерных для Эттинов: невысокий, страшно широкоплечий с толстыми руками и ногами. Темная гривка начиналась на макушке его обнаженной головы. Лицо было широким, плоским и безобразным.
Гварха привстал и сел с испуганным видом.
«Какая в тебе червоточина, малый? — спросил предок на языке Эттина, который я знал, хотя старика понимал с трудом. — Хочешь иметь врага, будь по-твоему. Да рядом с ним не засыпай! Прежде вот как надо». — Он ухватил меня за волосы, запрокинул мне голову и перерезал горло.
Тут я проснулся. И к лучшему. Еще немного — и солнечный ожог был бы мне обеспечен. Гварха спал — проснулся он только в моем сновидении. Я встал и потрогал одежду. Еще не высохла. Тогда я сел в тени у стены, прислонившись спиной к теплым шершавым камням, и ждал так, пока он не перекатился на другой бок и, охнув, не сел на земле. И все это время мне было не по себе, словно старик все еще прятался где-то рядом, сжимая кинжал.
С тех пор прошло много лет, но при виде этой стены я поежился. Псевдолишайники — красные — напоминали цветом запекшуюся кровь. Одной Богине известно, зачем Гвархе понадобилось украшать свою комнату этой голограммой. Я покрутил проектор, пока не нашел пейзаж, более отвечающий моим вкусам: волны с барашками на Круглом озере Эттина. По пенным гребням скользила лодка с красными парусами.
Я сел. Лодка была прогулочной, узкой и быстроходной. Она накренялась под ветром, бьющим в большие красные паруса.
Потом вошел Гварха и остановился у меня за спиной. Он только что принял душ — я почувствовал запах влажного меха и душистого мыла.
— Тебе не понравилась крепость.
— Да.
Мне на плечо легла ладонь.
— Я ходил к истолковательнице, когда ты рассказал мне свой сон. Я тебе не рассказывал? Она объяснила, что я прогневал старика, и я исполнил необходимый ритуал. Он не из тех, с кем я хотел бы поссориться. И она сказала еще одно. — Ладонь скользнула вверх, пальцы взъерошили мои волосы. — Между его миром и моим лежит непреодолимая пропасть. Я пытался говорить с ним, окликать его через бездну. Не призывай мертвых к жизни, сказала она. Их обычаи остались в былом. Я смотрел на стену и вспоминал ее слова. Ха! Она права. Но я не вижу, какими должны быть новые обычаи. Я не знаю, как идти вперед. Что мне делать, Ники?
Я не ответил. Гварха уже слышал все мои теории и все мои ответы.
А прогулочная лодка перед нашими глазами легла на воду. Секунду она оставалась в таком положении, потом выпрямилась.
— Считать предзнаменованием? — спросил я.
— Нет. Предзнаменования принадлежат реальному миру, пора бы тебе знать. Голограммы никому будущего не пророчат.
Вот так.
Из журнала Сандерс Никласа,
держателя информации при штабе
первозащитника Эттин Гвархи.
ЗАКОДИРОВАНО ТОЛЬКО ДЛЯ ГЛАЗ
ЭТТИН ГВАРХИ.
13
Дня два спустя Анна провела весь вечер с остальными делегатами. Капитан Мак-Интош проводил ее до выхода.
— Передайте держателю Сандерсу, если увидите его.
Он протянул ей папку.
— Что это?
— Копия его биографических данных. Проглядите, если вам интересно. Секретного тут ничего нет.
— А для чего вам нужно, чтобы он получил папку?
— Возможно, он будет рад. Там есть сведения о его семье.
Анна взяла папку и, вернувшись к себе, устроилась просматривать ее содержимое.
Сандерс Никлас Эдгар родился 14.7.89 г. в Деко, штат Канзас. Родители: мать — Женевьева Пирс, ветеринарный врач, отец — Эдгар Сандерс, инженер, служащий Управления защиты сельского хозяйства. Единственный сын, одна сестра моложе на три года — Беатрис Холен Пирс.
Образование: местные школы и Чикагский университет. Степень магистра получил в 2110. (Анна быстро прикинула и решила, что он прошел курс ускоренным темпом.) Специализировался по теоретической лингвистике, а также по системному программированию. Сразу же после получения степени поступил в Объединенные вооруженные силы и продолжал образование в Женевском университете, вновь занимаясь лингвистикой. Биографические данные обрывались на 2112 годе.
Три года спустя он был на разведывательном космолете, который захватили хвархаты. Видимо, в промежутке он изучал хварский язык.
Удивительно скупая история. Никаких следов личной жизни. А была ли у него личная жизнь? И не все ли ей равно?
Анна проглядела остальное содержимое папки. Его сестра кончила Висконсинский университет, вышла замуж и родила дочь, названную Николь. Брак завершился разводом. Сестра обосновалась в Чикаго и работала профсоюзным организатором. Приложенная голограмма показала высокую женщину лет сорока, худую, с пышными светло-рыжими волосами. Она щурилась на солнце и улыбалась. Улыбка Ника и его поза — чуть ссутуленные плечи, руки в карманах. Одета в джинсы, выцветшую красную рубашку и жакет со значками на лацканах. Прочесть призывы на значках Анне не удалось.
Рядом с ней стояла ее дочка, худенькая, нескладная. Кожа у нее была цвета кофе с молоком, курчавые волосы коротко подстрижены. Анна дала ей лет двенадцать-тринадцать, но она явно обещала стать высокой. На ней были джинсы и черная рубашка с короткими рукавами. Красные буквы на груди призывали: «Не тоскуйте! Организовывайтесь!»
Анна посмотрела на двухмерную фотографию. Пара в зрительном зале. Снимали чуть сбоку и явно скрытой камерой. Мужчина и женщина, высокие, худые, сидящие очень прямо. Оба совсем седые. Женщина заплела волосы в косы, обвивавшие голову. Волосы мужчины падали ему на плечи и кудрявились. В них было костлявое изящество, и Анне они напомнили цапель.
Она заглянула в документы. Они, выйдя на пенсию, поселились в Фарго, штат Северная Дакота, и были все еще живы. (Снимок был сделан пять месяцев назад на лекции в местном университете в честь северодакотского поэта Томаса Мак-Грата.) Почему кто-то решает удалиться на покой в Фарго? Женевьеве было восемьдесят пять, Эдгару — восемьдесят три. Они принимали активное участие в мероприятиях местной методистской церкви и различных других организаций, озабоченных (по большей части) проблемами сохранения окружающей среды и социальными вопросами.
Все во имя благого дела! Никлас происходил из семьи борцов, творящих добро.
Она снова поглядела на них: сестра с рыжими волосами, которые треплет ветер, его серьезная юная племянница, родители, похожие на цапель. Как все это соотносится с человеком, известным ей?
Наконец Анна закрыла папку и легла спать. Так странно — лежать в темноте на расстоянии сотен световых лет от дома и думать о людях, чья жизнь прошла на американском Среднем Западе, и кто так, наверное, и умрет в этом пыльном, медленно гибнущем краю, где реки мелеют, колодцы пересыхают, а небо затягивают бурые облака.
На следующий день она позвонила Никласу и попросила его зайти.
Он явился днем по завершении очередного заседания, все еще в костюме космического воина вплоть до высоких черных сапог.
Анна отдала ему папку. Он сел и начал читать. Потом посмотрел на два снимка. И наконец поднял голову. Его лицо было как маска.
— Где вы это взяли?
Она еще на разу не слышала у него такого тона. Арктически ледяного.
— Мне дал ее капитан Мак-Интош и попросил отдать ее вам.
— Зачем? И что я должен сделать?
— Ничего. Он подумал, что вас могут заинтересовать сведения о ваших близких.
— Почему?
— Бога ради, Ник, это же ваши близкие!
Он собрал листы в ровную стопку, положил сверху снимки и закрыл папку. Каждое движение было точным и гневным.
— Я не совсем понимаю, что вы ожидали от меня, — произнес он полушепотом. — Что я зальюсь слезами и скажу, что соглашусь на что угодно, лишь бы увидеть папочку и мамочку, пока они еще живы. Скажу, что мне не терпится увидеть племянницу, которую явно назвали в мою честь. Если, конечно, она существует, а не выдумка разведки. Я здесь. Я никогда не вернусь домой. Я выбрал свою сторону. Меня нельзя ни купить, ни запугать, ни соблазнить, ни одурачить. Со мной нельзя заключить сделки. Никакой. Так для чего капитан Мак-Интош захотел показать мне эту папку?
— Ник, я не знаю. — Она чуть не плакала.
Он вздохнул и откинулся на спинку кресла.
— Вполне вероятно, Анна, эти люди хуже отравы. Не позволяйте им использовать вас. Они не извлекают никаких уроков. Они не способны стать лучше. И продолжают свои игры. Упорно считая, что эти игры необычайно важны. Не берусь судить, что именно важно для истории, но игры шпионов — это пошлость, бессмыслица, коварство и злоба. Не дайте втянуть себя в них. — Он встал и взял папку. — Поблагодарите капитана Мак-Интоша за информацию. Я не прошу вас послать его на… Это пожелание лучше высказать лично.
— Передайте держателю Сандерсу, если увидите его.
Он протянул ей папку.
— Что это?
— Копия его биографических данных. Проглядите, если вам интересно. Секретного тут ничего нет.
— А для чего вам нужно, чтобы он получил папку?
— Возможно, он будет рад. Там есть сведения о его семье.
Анна взяла папку и, вернувшись к себе, устроилась просматривать ее содержимое.
Сандерс Никлас Эдгар родился 14.7.89 г. в Деко, штат Канзас. Родители: мать — Женевьева Пирс, ветеринарный врач, отец — Эдгар Сандерс, инженер, служащий Управления защиты сельского хозяйства. Единственный сын, одна сестра моложе на три года — Беатрис Холен Пирс.
Образование: местные школы и Чикагский университет. Степень магистра получил в 2110. (Анна быстро прикинула и решила, что он прошел курс ускоренным темпом.) Специализировался по теоретической лингвистике, а также по системному программированию. Сразу же после получения степени поступил в Объединенные вооруженные силы и продолжал образование в Женевском университете, вновь занимаясь лингвистикой. Биографические данные обрывались на 2112 годе.
Три года спустя он был на разведывательном космолете, который захватили хвархаты. Видимо, в промежутке он изучал хварский язык.
Удивительно скупая история. Никаких следов личной жизни. А была ли у него личная жизнь? И не все ли ей равно?
Анна проглядела остальное содержимое папки. Его сестра кончила Висконсинский университет, вышла замуж и родила дочь, названную Николь. Брак завершился разводом. Сестра обосновалась в Чикаго и работала профсоюзным организатором. Приложенная голограмма показала высокую женщину лет сорока, худую, с пышными светло-рыжими волосами. Она щурилась на солнце и улыбалась. Улыбка Ника и его поза — чуть ссутуленные плечи, руки в карманах. Одета в джинсы, выцветшую красную рубашку и жакет со значками на лацканах. Прочесть призывы на значках Анне не удалось.
Рядом с ней стояла ее дочка, худенькая, нескладная. Кожа у нее была цвета кофе с молоком, курчавые волосы коротко подстрижены. Анна дала ей лет двенадцать-тринадцать, но она явно обещала стать высокой. На ней были джинсы и черная рубашка с короткими рукавами. Красные буквы на груди призывали: «Не тоскуйте! Организовывайтесь!»
Анна посмотрела на двухмерную фотографию. Пара в зрительном зале. Снимали чуть сбоку и явно скрытой камерой. Мужчина и женщина, высокие, худые, сидящие очень прямо. Оба совсем седые. Женщина заплела волосы в косы, обвивавшие голову. Волосы мужчины падали ему на плечи и кудрявились. В них было костлявое изящество, и Анне они напомнили цапель.
Она заглянула в документы. Они, выйдя на пенсию, поселились в Фарго, штат Северная Дакота, и были все еще живы. (Снимок был сделан пять месяцев назад на лекции в местном университете в честь северодакотского поэта Томаса Мак-Грата.) Почему кто-то решает удалиться на покой в Фарго? Женевьеве было восемьдесят пять, Эдгару — восемьдесят три. Они принимали активное участие в мероприятиях местной методистской церкви и различных других организаций, озабоченных (по большей части) проблемами сохранения окружающей среды и социальными вопросами.
Все во имя благого дела! Никлас происходил из семьи борцов, творящих добро.
Она снова поглядела на них: сестра с рыжими волосами, которые треплет ветер, его серьезная юная племянница, родители, похожие на цапель. Как все это соотносится с человеком, известным ей?
Наконец Анна закрыла папку и легла спать. Так странно — лежать в темноте на расстоянии сотен световых лет от дома и думать о людях, чья жизнь прошла на американском Среднем Западе, и кто так, наверное, и умрет в этом пыльном, медленно гибнущем краю, где реки мелеют, колодцы пересыхают, а небо затягивают бурые облака.
На следующий день она позвонила Никласу и попросила его зайти.
Он явился днем по завершении очередного заседания, все еще в костюме космического воина вплоть до высоких черных сапог.
Анна отдала ему папку. Он сел и начал читать. Потом посмотрел на два снимка. И наконец поднял голову. Его лицо было как маска.
— Где вы это взяли?
Она еще на разу не слышала у него такого тона. Арктически ледяного.
— Мне дал ее капитан Мак-Интош и попросил отдать ее вам.
— Зачем? И что я должен сделать?
— Ничего. Он подумал, что вас могут заинтересовать сведения о ваших близких.
— Почему?
— Бога ради, Ник, это же ваши близкие!
Он собрал листы в ровную стопку, положил сверху снимки и закрыл папку. Каждое движение было точным и гневным.
— Я не совсем понимаю, что вы ожидали от меня, — произнес он полушепотом. — Что я зальюсь слезами и скажу, что соглашусь на что угодно, лишь бы увидеть папочку и мамочку, пока они еще живы. Скажу, что мне не терпится увидеть племянницу, которую явно назвали в мою честь. Если, конечно, она существует, а не выдумка разведки. Я здесь. Я никогда не вернусь домой. Я выбрал свою сторону. Меня нельзя ни купить, ни запугать, ни соблазнить, ни одурачить. Со мной нельзя заключить сделки. Никакой. Так для чего капитан Мак-Интош захотел показать мне эту папку?
— Ник, я не знаю. — Она чуть не плакала.
Он вздохнул и откинулся на спинку кресла.
— Вполне вероятно, Анна, эти люди хуже отравы. Не позволяйте им использовать вас. Они не извлекают никаких уроков. Они не способны стать лучше. И продолжают свои игры. Упорно считая, что эти игры необычайно важны. Не берусь судить, что именно важно для истории, но игры шпионов — это пошлость, бессмыслица, коварство и злоба. Не дайте втянуть себя в них. — Он встал и взял папку. — Поблагодарите капитана Мак-Интоша за информацию. Я не прошу вас послать его на… Это пожелание лучше высказать лично.