Элинор Арнасон
Кольцо мечей
У всего есть следствия: у бездействия, как и у
действия. Но обычно не делать ничего лучше, чем
делать что-то, и меньше — лучше, чем больше.
Хвархатский афоризм
Если ты должен действовать, действуй решительно.
Из хвархатских мужских правил
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА
В первом десятилетий двадцать первого века группа гениальных мыслителей произвела коренной переворот в физике. К 2015 году стало несомненным, что идея сверхсветового двигателя вполне осуществима, и к 2030 году такой двигатель был создан. Человечество, верившее, что оно навеки приковано к Земле и обречено прозябать в ядах, им же созданных, внезапно вырвалось на просторы Галактики.
Вернее, небольшая его часть. Большинство людей — а к 2070 году число их превысило девять миллиардов — осталось на родной планете, стараясь справиться с жуткими последствиями разрушения окружающей среды: «парниковым эффектом», истощением озонового слоя, кислотными дождями, со словно бы нескончаемыми эпидемиями, захлестывавшими планету, и всеми прочими порождениями загрязнения среды обитания.
Космические экспедиции отыскали множество планет, не редко пригодных для жизни, хотя ни одна не была населена разумными существами. Проблема заключалась в том, что органический мир там не отвечал потребностям землян. Животные и растения оказывались токсичными или же просто не годились в пищу. Почти повсеместно среда обитания не подходила для земной фауны и флоры. Исследовательских экспедиций было много, как и научных станций, но колонизированных планет — лишь единицы.
И все-таки космолеты продолжали преодолевать невообразимые расстояния, нередко соперничая друг с другом. (Деление на страны продолжало существовать до конца столетия.) Они искали планеты, пригодные для людей, и еще они искали иные разумные существа.
Вернее, небольшая его часть. Большинство людей — а к 2070 году число их превысило девять миллиардов — осталось на родной планете, стараясь справиться с жуткими последствиями разрушения окружающей среды: «парниковым эффектом», истощением озонового слоя, кислотными дождями, со словно бы нескончаемыми эпидемиями, захлестывавшими планету, и всеми прочими порождениями загрязнения среды обитания.
Космические экспедиции отыскали множество планет, не редко пригодных для жизни, хотя ни одна не была населена разумными существами. Проблема заключалась в том, что органический мир там не отвечал потребностям землян. Животные и растения оказывались токсичными или же просто не годились в пищу. Почти повсеместно среда обитания не подходила для земной фауны и флоры. Исследовательских экспедиций было много, как и научных станций, но колонизированных планет — лишь единицы.
И все-таки космолеты продолжали преодолевать невообразимые расстояния, нередко соперничая друг с другом. (Деление на страны продолжало существовать до конца столетия.) Они искали планеты, пригодные для людей, и еще они искали иные разумные существа.
ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА
КАСАТЕЛЬНО: предстоящих переговоров
ОТ: Сандерс Никласа, держателя
(см. Приложения) информации при
штабе первозащитника Эттин Гвархи
КОМУ: первозащитнику Эттин Гвархе
ТОЛЬКО ДЛЯ ЕГО ГЛАЗ
Проблема, на мой взгляд, заключается в информационном разрыве. Люди знают о врагах гораздо больше, чем враги знают о них. Причина лежит, в основном, в различии двух культур, хотя свою роль сыграла и слепая удача.
Долгое время это было преимуществом, как все еще считают многие головные.
Я не согласен.
Враги продолжают собирать информацию. В какой-то момент они будут знать достаточно для того, чтобы напасть на Сплетение. (Этот момент близок: все модели-прогнозы за прошлый год выглядят скверно.) Решат ли они атаковать, остается неясным, как и ущерб от их нападения.
Но одно мне ясно: враги знают слишком мало для того, чтобы действовать разумно.
Невежественный враг еще не самый худший. (В сравнении с глупым врагом или хитрым и безумным.) Но и невежество меня пугает.
Противник не способен судить о последствиях. Он просто не знает, какое поведение неприемлемо или губительно. Он может уничтожить нас и себя по чистой случайности.
Мне кажется, Сплетение должно безотлагательно найти способы поделиться информацией. Безусловно, не военной. Это мы обсуждали много раз. Обратись к своей памяти, к предыдущим запискам. Я отдаю себе отчет, что другие головные в подавляющем большинстве с этим не согласны. Они убеждены, что никаких перемен не требуется и Люди могут следовать давним обычаям. По их мнению, эту войну — с новым неизученным врагом — можно вести на манер всех прежних войн, и они не усматривают никакой опасности в том, что вести ее придется с противником, который понятия не имеет, чем чревато его поведение.
Я отдаю себе отчет и в том, что предусмотрительность и честь требуют, чтобы ты ничего не предпринимал без согласия других головных.
Так возникает капкан, способный захлопнуть нас всех: меня, тебя. Головных-в-Связке, Сплетение и Людей. Выхода я не вижу. Наверное, тебе надо обдумать ситуацию. С учетом компьютерных моделей. Они ничего хорошего не обещают.
ОТ: Сандерс Никласа, держателя
(см. Приложения) информации при
штабе первозащитника Эттин Гвархи
КОМУ: первозащитнику Эттин Гвархе
ТОЛЬКО ДЛЯ ЕГО ГЛАЗ
Проблема, на мой взгляд, заключается в информационном разрыве. Люди знают о врагах гораздо больше, чем враги знают о них. Причина лежит, в основном, в различии двух культур, хотя свою роль сыграла и слепая удача.
Долгое время это было преимуществом, как все еще считают многие головные.
Я не согласен.
Враги продолжают собирать информацию. В какой-то момент они будут знать достаточно для того, чтобы напасть на Сплетение. (Этот момент близок: все модели-прогнозы за прошлый год выглядят скверно.) Решат ли они атаковать, остается неясным, как и ущерб от их нападения.
Но одно мне ясно: враги знают слишком мало для того, чтобы действовать разумно.
Невежественный враг еще не самый худший. (В сравнении с глупым врагом или хитрым и безумным.) Но и невежество меня пугает.
Противник не способен судить о последствиях. Он просто не знает, какое поведение неприемлемо или губительно. Он может уничтожить нас и себя по чистой случайности.
Мне кажется, Сплетение должно безотлагательно найти способы поделиться информацией. Безусловно, не военной. Это мы обсуждали много раз. Обратись к своей памяти, к предыдущим запискам. Я отдаю себе отчет, что другие головные в подавляющем большинстве с этим не согласны. Они убеждены, что никаких перемен не требуется и Люди могут следовать давним обычаям. По их мнению, эту войну — с новым неизученным врагом — можно вести на манер всех прежних войн, и они не усматривают никакой опасности в том, что вести ее придется с противником, который понятия не имеет, чем чревато его поведение.
Я отдаю себе отчет и в том, что предусмотрительность и честь требуют, чтобы ты ничего не предпринимал без согласия других головных.
Так возникает капкан, способный захлопнуть нас всех: меня, тебя. Головных-в-Связке, Сплетение и Людей. Выхода я не вижу. Наверное, тебе надо обдумать ситуацию. С учетом компьютерных моделей. Они ничего хорошего не обещают.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЛЖЕЦ НИКЛАС
1
Орбита планеты, где работала Анна, соответствовала орбите Земли — 148 миллионов планет от обычной звезды класса G2, невидимой с Земли. Ближе обращалась двойная планета, одна из тех аномалий, от которых теоретики звереют. Оба члена этой пары обладали атмосферой, плотной, ядовитой и ослепительно-белой при взгляде издали. На планете Анны они были утренне-вечерней звездой, которая становилась то бледнее, то ярче из-за их обращения вокруг друг друга. В точке максимального удаления они превращались в две звезды, сверкающие бок о бок в перламутровом небе сумерек и рассвета.
Дальше (за ее планетой) располагались четыре газовых гиганта, все видимые в ночной небе, хотя и уступавшие в блеске Близняшкам. Никто не потрудился дать названия гигантам, обычным во всех отношениях.
Вот, собственно, и все, не считая обычного космического мусора — комет и астероидов, лун и колец, а также темного компонента, который обращался вокруг G2 на довольно дальнем расстоянии. Вот это было редкой особенностью, превратившей систему в перевалочный пункт.
Планета, на которой работала Анна, отвечала потребностям землян. Атмосфера до удивления походила на прежнюю до-индустриальную атмосферу Земли. Океан был Н2О и омывал два континента. Один лежал в южном полушарии и очертаниями несколько напоминал солнечные часы, а другой, значительно больший по размерам, изогнутый как бумеранг, протянулся от экватора до северного полюса.
Ее станция была расположена в сужении песочных часов на восточном берегу перешейка. До самого последнего времени других человеческих опорных пунктов на этой планете с почти наверное разумной жизнью не было.
А теперь на южном побережье бумеранга возникла база, построенная инопланетянами, которые называли себя хвархатами. Земляне называли их «враги», и ее станция — ее милая тихая станция для биологических наблюдений — была теперь битком набита дерьмовыми дипломатами.
Дальше (за ее планетой) располагались четыре газовых гиганта, все видимые в ночной небе, хотя и уступавшие в блеске Близняшкам. Никто не потрудился дать названия гигантам, обычным во всех отношениях.
Вот, собственно, и все, не считая обычного космического мусора — комет и астероидов, лун и колец, а также темного компонента, который обращался вокруг G2 на довольно дальнем расстоянии. Вот это было редкой особенностью, превратившей систему в перевалочный пункт.
Планета, на которой работала Анна, отвечала потребностям землян. Атмосфера до удивления походила на прежнюю до-индустриальную атмосферу Земли. Океан был Н2О и омывал два континента. Один лежал в южном полушарии и очертаниями несколько напоминал солнечные часы, а другой, значительно больший по размерам, изогнутый как бумеранг, протянулся от экватора до северного полюса.
Ее станция была расположена в сужении песочных часов на восточном берегу перешейка. До самого последнего времени других человеческих опорных пунктов на этой планете с почти наверное разумной жизнью не было.
А теперь на южном побережье бумеранга возникла база, построенная инопланетянами, которые называли себя хвархатами. Земляне называли их «враги», и ее станция — ее милая тихая станция для биологических наблюдений — была теперь битком набита дерьмовыми дипломатами.
2
С океана наползали темные тучи. В бухте на волнах появились белые барашки. Выйдя из центрального корпуса, Анна застегнула куртку и спустилась на пляж. Местный травяной покров, больше смахивающий на желтый мох, выбросил в последние дни стебли со спорами — высокие, перистые, они клонились под ветром.
Начало осени. Океанские течения изменятся, принесут тех, кого она изучает, из холодных вод вокруг полюса. Они будут собираться в бухтах вроде этой, сигналя друг другу прихотливой игрой огней, затем обменяются генетическим материалом (осторожно-осторожно вытягивая брачные щупальца из гущи стрекательных), а затем на свет появится молодь. А потом некоторые — если будут в настроении — задержатся в бухте, чтобы поговорить с землянами.
Она взобралась на причал, составной, вдающийся далеко в бухту.
Ее любимое время дня. Шагая по узким сегментам, она словно совершала мини-путешествие. И как всегда, путешествуя, она (ненадолго) вырывалась за пределы своей жизни. Она была не той, что вышла из главного корпуса, и не той, что поднимется на исследовательский катер, и могла с равной отвлеченностью взвешивать прошлое и будущее.
И особенно, воспринимать настоящее. Настил у нее под ногами поднимался и опускался в такт ее шагам и движению вод. Ее обдувал холодный и свежий ветер.
На Земле в такой день вокруг метались бы чайки и кричали. Но на этой планете птиц не было, а перемена погоды заставила насекомых попрятаться. Она прислушалась, но услышала только волны и ветер, и металлический скрежет трущихся друг о друга сегментов причала.
Катер стоял у дальнего его конца. А еще дальше, в середине бухты, покачивался на якорях плот для общения — десятиметровой длины, белый и, естественно, окрещенный «Моби Дик».
Она поднялась на катер и нырнула в каюту. Иоши, прихлебывая чай, следил за экранами. Он обернулся к ней.
— Вчера ночью приплыл Красно-красно-синий, во всю работая жгутами и показывая отличную скорость.
— На три недели раньше обычного времени.
Он кивнул.
— Все как всегда?
Иоши снова кивнул, из чего следовало, что инопланетянин зажигал огоньки сериями, которые означали «привет-рад-не нападу».
— Я ответил. Сигнальные лампочки на Моби в полном порядке. Красный покружил, потом дал сигнал узнавания и уплыл. — Он постучал пальцем по экрану с мерцающей точкой. — Вот Красный. У входа в бухту и не двигается. Ждет кого-нибудь сексуально поинтереснее, чем Моби.
За пять лет инопланетяне — ее инопланетяне — научились узнавать Моби и усвоили, что Моби не обменивается генетическим материалом. И до конца брачного сезона плот их интересовать не будет.
Она посмотрела в иллюминатор на серо-зеленую бухту. Снаружи плекс был весь в каплях. Брызги или начался дождь? Где-то там на прибрежном островке, еле различимом в самую ясную погоду, находилась хварская вспомогательная база — настолько близко, что хвархаты могли ежедневно посещать дипломатический лагерь, и все же на достаточном расстоянии, чтобы они могли чувствовать себя недосягаемыми.
— Они будут летать взад и вперед над бухтой каждый день, — сказала Анна. — Остается надеяться, что это ничему не помешает.
— Не думаю, чтобы у Красного и прочей компании на уме было хоть что-то кроме секса и страха… Если у них есть ум. — Он встал и завинтил крышку термоса. — Желаю приятно провести время, Анна.
Она приготовилась к восьмичасовому дежурству и налила чашку горячего кофе из своего термоса. Едва Иоши ушел, она включила аудиосистему.
Иоши раздражали звуки, издававшиеся разными животными в водах бухты. Но ей они нравились — стоны и посвистывания различных видов рыб, а также громкое прерывистое щелканье, производимое (в этом они почти не сомневались) обитателями донного ила — членистоногими, которые напоминали трилобитов.
А-а! Рыба-свисток! Анна пила кофе и слушала, время от времени поглядывая на экраны.
В десять часов, услышав шум моря, она вышла на палубу. Ну, конечно! С востока приближался самолет хвархатов. Веерный, увидела она, когда он пронесся у нее над головой. Выглядит совсем обычно: пожалуй, немножко курносым и обрубленным. Такой же изящный, как их космолеты. Или это самовнушение? Мы же видим то, что хотим видеть. А дождь зарядил всерьез. Паршивый день для первой встречи землян с единственно пока известной расой звездолетчиков.
Анна вернулась в каюту и включила коммуникационный аппарат. Как и было обещано, на экране возник аэродром — широкая полоса бетона под хлещущим дождем. Среди луж виднелся десяток фигур. Дипломаты-земляне. Все гражданские — в длинных темных пальто и с раскрытыми зонтиками. Только мужчины. Этого потребовали инопланетяне. Они отказывались вести переговоры с женщинами, что не свидетельствовало о широте взглядов. Но, возможно, есть какое-то объяснение, не сводящееся к предрассудкам. Имея дело с по-настоящему чужой культурой, никогда не следует спешить с выводами.
Земляне-военные находились вне поля зрения камер, а все остальные остались на станции. Доступ на аэродром был закрыт до тех пор, пока официальная встреча не завершится и инопланетяне не будут благополучно препровождены в дипломатический лагерь. Но, как дань вежливости, на аэродроме работала камера, подключенная к коммуникационной системе станции. Любой землянин на планете мог созерцать момент, когда творилась история. Анна подлила себе еще кофе.
Самолет приземлился, подняв тучи брызг. Полы пальто захлопали, зонтики черными воздушными змеями рвались ввысь. Один вывернуло наизнанку. Анна засмеялась. Все это выглядело так нелепо!
Дверь самолета открылась, и рука Анны с чашкой замерла. Развернулась лестница, и по ней начали спускаться люди. Плотные широкоплечие гуманоиды, серые как небо над ними и сетка дождя. Ни пальто, ни зонтиков. Только облегающая одежда в цвет их меха.
Они вышли под дождь так же спокойно — так же безразлично — как если бы погода не имела значения, попросту не замечая дождя. У первых были винтовки на ремне, перекинутом через плечо. Одна рука лежала на стволе, направляя его вниз. Вид у них был непринужденный, но движения, вдруг заметила она, отличались четкостью — не военной, а как у спортсменов или актеров.
Как мило, подумала она. Как впечатляюще! Инопланетяне явно обладали дипломатическим чутьем. Они расступились вправо и влево, образовав живой коридор. Теперь начали выходить важные особы — снова плотные серые фигуры, а между ними одна заметно выше и тоньше, горбящая плечи от дождя.
На миг — кто ею управляет? — камера выдала ближний план, и Анна увидела узкое длинное лицо без меха, мокрые волосы, прищуренные глаза. Человек!
На этом передача оборвалась.
Анна принялась нажимать кнопки — сначала, чтобы восстановить изображение, затем, чтобы связаться с кем-нибудь на станции. Но тщетно. Ее аппарат был включен, он едва слышно жужжал. Но и только. Что-то произошло с системой.
Она вышла на палубу. Дипломатический лагерь находился на вершине холма, высившегося позади станции. Сборные купола, еле различимые за дождевыми струями. Аэродром лежал по ту сторону холма, полностью его заслонявшего.
Но станция была видна, такая же, как всегда — низкие здания, вписанные в фон из желтого мха. Окна ярко светились. Из одной двери кто-то вышел, быстро пересек открытое пространство и скрылся в другой. Нет, он не бежал, сказала она себе, а просто спешил укрыться от дождя.
Она вернулась в каюту и вновь поиграла кнопками КА. И опять безрезультатно. Да что происходит?
Она попыталась сосредоточиться на своих обязанностях, но ее мысли упорно возвращались к аэродрому, к человеку, выходящему из самолета инопланетян.
Человечество столкнулось с хвархатами… когда? Сорок лет назад? И за этот срок, насколько она знала, перебежчиков ни с той, ни с другой стороны не было.
Они были иными, непознаваемыми. Людьми в уродливых космолетах-обрубках, которые появлялись в нашем космическом пространстве и при встрече с нашими космолетами либо ускользали, либо вступали в бой и уничтожались. После сорока лет стычек и шпионажа, что узнало о них человечество? Один из их языков. Кое-что об их военном потенциале. Мы нанесли на карты окраины их космического пространства, но не нашли ни единой заселенной планеты, а только космолеты, и еще космолеты, да несколько космических станций. (Она видела голограмму одной из них — огромный цилиндр, вращающийся в лучах тусклого красного солнца.)
Все было военизировано. Насколько могли судить земляне, у инопланетян отсутствовало гражданское общество. Ни единая из человеческих культур за всю историю Земли — ни Спарта, ни Пруссия, ни Америка — не была настолько полностью посвящена войне.
Так что делает этот человек — этот абсолютно заурядный на вид землянин с бледным лицом и прямыми волосами — что он делает среди инопланетян? Пленник? Но зачем им понадобился пленник, если эта делегация прибыла для мирных переговоров?
Анна опять поднялась на палубу. Ничего не изменилось. Не сбегать ли узнать, что происходит? Но если что-то случилось, ей лучше держаться подальше. Да и конечно же, случись что-то, она видела бы мечущихся людей, видела бы вспышки винтовочных лучей?
Почти час она то спускалась в каюту, то возвращалась на палубу. Ничего не менялось, только рыбы-свистки ушли на глубину, и больше их не было слышно. Черт! Черт! Если бы ей хотелось участвовать в войне, она поступила бы в армию и получила бы бесплатное образование!
В конце концов в тринадцать часов экран КА засветился, и она увидела смуглое худое лицо Мохаммеда.
— Что случилось? — спросила она.
— Нам временно прервали подачу энергии, — ответил Мохаммед сдержанно. — Меня заверили, что в первый и последний раз.
Мохаммед заведовал их коммуникационной системой и с любой технической проблемой справился бы сам. Значит, проблема не была технической. Кто-то выдернул пробку.
— А инопланетяне?
— Ушли в дипломатический лагерь, как планировалось. — Она открыла было рот, но он поднял ладонь. — Больше я ничего не знаю, Анна.
Она выключила КА и уселась следить за остальными экранами.
В четырнадцать часов один из собратьев Красного вплыл в бухту. Она засекла его на экране сонара, когда он быстро плыл по узкому проливу, а затем заметил Красного и остановился. Эти инопланетяне днем огоньками не пользовались, а общались с, помощью химических веществ, которые экскретировали в воду. На таком расстоянии ее приборы не могли уловить их, и ей оставалось только следить за двумя пятнышками на экране. Они долго сохраняли неподвижность.
В конце концов второй инопланетянин вплыл в бухту. Он даже не приблизился к «Моби Дику», хотя обязательно должен был заметить плот, обладающий внешним сходством с его собратьями. Во всяком случае достаточным, чтобы ввести в заблуждение Красного, хотя бы в первые минуты. Но этот не проявил к плоту ни малейшего интереса, что как будто указывало, что он получил необходимую информацию от Красного.
Она вообразила их разговор.
«Тут есть еще кто-нибудь?»
Только странная тварь, которая умеет разговаривать, как мы, но никогда не пытается сожрать кого-то или трахнуться.
«А! Ну, так чего с ним здороваться.»
Он остановился на середине бухты. В пятнадцать часов пришла Мария.
— Ты опоздала.
— Застряла на станции. Сумасшедший дом, Анна. Сотня научных сотрудников наперебой придумывают объяснения, и ни один не располагает сведениями, чтобы их подкрепить.
— Замечательно. У Красного появился собеседник. Только что приплыл и полностью проигнорировал Моби. Если у них нет интеллекта, они здорово притворяются.
Мария покачала головой.
— Анна, они просто очень большие медузы с особой нервной системой. А интеллект — это то, чем обладают те, на холме.
— Может быть, — сказала Анна.
На станцию она шла медленно. Дождь превратился в туманную дымку, вечерние животные выбирались из нор. Почти все принадлежали к одному виду: длинные сегментированные многоножки. Их спины блестели в лучах уличных фонарей. (Можно ли называть их так в десятках световых лет от ближайшей улицы?)
Охотники, знала она, в поисках червей, которых влага выманит на поверхность. Без малейших признаков интеллекта, хотя и великолепно приспособленные для своего образа жизни. Нет, ее инопланетяне не такие. У них есть мозг — до десяти у одной особи, все связанные между собой. Правда, у Красного и его приятелей в бухте их максимум пять. Они ведь еще подростки. Взрослые со щупальцами длинной в сотню метров никогда не спаривались и не покидали открытого океана.
Мария точно описала то, что делалось на станции. Столовая была полна людей, и шум в ней стоял оглушительный. Она заполнила поднос, высматривая Мохаммеда. Он сидел за угловым столиком в кольце возбужденных людей, которые явно хотели узнать, что произошло с ком-системой.
Анна остановилась с подносом в руках, и Мохаммед взглянул на нее.
— Я не хотел говорить по ком-системе, Анна. Пока я вел передачу с аэродрома, за мной наблюдал военный тип. Чуть только он увидел, кто выходит из самолета, как отключил энергию и больше часа отказывался ее включить. Криптофашист! Можешь представить, как я был зол!
— Про этого человека хоть что-нибудь известно? — спросил кто-то.
— Он наверняка в дипломатическом лагере, так? На станции его нет, а они вряд ли оставили беднягу под дождем в темноте.
Анна улыбнулась. В этом весь Мохаммед. Употребляет слова вроде «фашист», словно понимает их смысл, — и верит в цивилизованных людей. Есть же правила поведения, и члена дипломатической миссии оставлять под дождем не полагается.
— Но это им так не сойдет, верно? — спросил еще кто-то.
Она не поняла, кому «им». Хвархатам? Военным землянам? И взятые с потолка предположения ее не интересовали. Она кивнула Мохаммеду и отвернулась, ища взглядом свободный стул.
Позднее, когда Анна шла из одного корпуса в другой, послышался рев инопланетянского аэроплана, и она посмотрела вверх. Над ее головой в сторону океана проплывали его огни — белый и янтарно-желтый.
Начало осени. Океанские течения изменятся, принесут тех, кого она изучает, из холодных вод вокруг полюса. Они будут собираться в бухтах вроде этой, сигналя друг другу прихотливой игрой огней, затем обменяются генетическим материалом (осторожно-осторожно вытягивая брачные щупальца из гущи стрекательных), а затем на свет появится молодь. А потом некоторые — если будут в настроении — задержатся в бухте, чтобы поговорить с землянами.
Она взобралась на причал, составной, вдающийся далеко в бухту.
Ее любимое время дня. Шагая по узким сегментам, она словно совершала мини-путешествие. И как всегда, путешествуя, она (ненадолго) вырывалась за пределы своей жизни. Она была не той, что вышла из главного корпуса, и не той, что поднимется на исследовательский катер, и могла с равной отвлеченностью взвешивать прошлое и будущее.
И особенно, воспринимать настоящее. Настил у нее под ногами поднимался и опускался в такт ее шагам и движению вод. Ее обдувал холодный и свежий ветер.
На Земле в такой день вокруг метались бы чайки и кричали. Но на этой планете птиц не было, а перемена погоды заставила насекомых попрятаться. Она прислушалась, но услышала только волны и ветер, и металлический скрежет трущихся друг о друга сегментов причала.
Катер стоял у дальнего его конца. А еще дальше, в середине бухты, покачивался на якорях плот для общения — десятиметровой длины, белый и, естественно, окрещенный «Моби Дик».
Она поднялась на катер и нырнула в каюту. Иоши, прихлебывая чай, следил за экранами. Он обернулся к ней.
— Вчера ночью приплыл Красно-красно-синий, во всю работая жгутами и показывая отличную скорость.
— На три недели раньше обычного времени.
Он кивнул.
— Все как всегда?
Иоши снова кивнул, из чего следовало, что инопланетянин зажигал огоньки сериями, которые означали «привет-рад-не нападу».
— Я ответил. Сигнальные лампочки на Моби в полном порядке. Красный покружил, потом дал сигнал узнавания и уплыл. — Он постучал пальцем по экрану с мерцающей точкой. — Вот Красный. У входа в бухту и не двигается. Ждет кого-нибудь сексуально поинтереснее, чем Моби.
За пять лет инопланетяне — ее инопланетяне — научились узнавать Моби и усвоили, что Моби не обменивается генетическим материалом. И до конца брачного сезона плот их интересовать не будет.
Она посмотрела в иллюминатор на серо-зеленую бухту. Снаружи плекс был весь в каплях. Брызги или начался дождь? Где-то там на прибрежном островке, еле различимом в самую ясную погоду, находилась хварская вспомогательная база — настолько близко, что хвархаты могли ежедневно посещать дипломатический лагерь, и все же на достаточном расстоянии, чтобы они могли чувствовать себя недосягаемыми.
— Они будут летать взад и вперед над бухтой каждый день, — сказала Анна. — Остается надеяться, что это ничему не помешает.
— Не думаю, чтобы у Красного и прочей компании на уме было хоть что-то кроме секса и страха… Если у них есть ум. — Он встал и завинтил крышку термоса. — Желаю приятно провести время, Анна.
Она приготовилась к восьмичасовому дежурству и налила чашку горячего кофе из своего термоса. Едва Иоши ушел, она включила аудиосистему.
Иоши раздражали звуки, издававшиеся разными животными в водах бухты. Но ей они нравились — стоны и посвистывания различных видов рыб, а также громкое прерывистое щелканье, производимое (в этом они почти не сомневались) обитателями донного ила — членистоногими, которые напоминали трилобитов.
А-а! Рыба-свисток! Анна пила кофе и слушала, время от времени поглядывая на экраны.
В десять часов, услышав шум моря, она вышла на палубу. Ну, конечно! С востока приближался самолет хвархатов. Веерный, увидела она, когда он пронесся у нее над головой. Выглядит совсем обычно: пожалуй, немножко курносым и обрубленным. Такой же изящный, как их космолеты. Или это самовнушение? Мы же видим то, что хотим видеть. А дождь зарядил всерьез. Паршивый день для первой встречи землян с единственно пока известной расой звездолетчиков.
Анна вернулась в каюту и включила коммуникационный аппарат. Как и было обещано, на экране возник аэродром — широкая полоса бетона под хлещущим дождем. Среди луж виднелся десяток фигур. Дипломаты-земляне. Все гражданские — в длинных темных пальто и с раскрытыми зонтиками. Только мужчины. Этого потребовали инопланетяне. Они отказывались вести переговоры с женщинами, что не свидетельствовало о широте взглядов. Но, возможно, есть какое-то объяснение, не сводящееся к предрассудкам. Имея дело с по-настоящему чужой культурой, никогда не следует спешить с выводами.
Земляне-военные находились вне поля зрения камер, а все остальные остались на станции. Доступ на аэродром был закрыт до тех пор, пока официальная встреча не завершится и инопланетяне не будут благополучно препровождены в дипломатический лагерь. Но, как дань вежливости, на аэродроме работала камера, подключенная к коммуникационной системе станции. Любой землянин на планете мог созерцать момент, когда творилась история. Анна подлила себе еще кофе.
Самолет приземлился, подняв тучи брызг. Полы пальто захлопали, зонтики черными воздушными змеями рвались ввысь. Один вывернуло наизнанку. Анна засмеялась. Все это выглядело так нелепо!
Дверь самолета открылась, и рука Анны с чашкой замерла. Развернулась лестница, и по ней начали спускаться люди. Плотные широкоплечие гуманоиды, серые как небо над ними и сетка дождя. Ни пальто, ни зонтиков. Только облегающая одежда в цвет их меха.
Они вышли под дождь так же спокойно — так же безразлично — как если бы погода не имела значения, попросту не замечая дождя. У первых были винтовки на ремне, перекинутом через плечо. Одна рука лежала на стволе, направляя его вниз. Вид у них был непринужденный, но движения, вдруг заметила она, отличались четкостью — не военной, а как у спортсменов или актеров.
Как мило, подумала она. Как впечатляюще! Инопланетяне явно обладали дипломатическим чутьем. Они расступились вправо и влево, образовав живой коридор. Теперь начали выходить важные особы — снова плотные серые фигуры, а между ними одна заметно выше и тоньше, горбящая плечи от дождя.
На миг — кто ею управляет? — камера выдала ближний план, и Анна увидела узкое длинное лицо без меха, мокрые волосы, прищуренные глаза. Человек!
На этом передача оборвалась.
Анна принялась нажимать кнопки — сначала, чтобы восстановить изображение, затем, чтобы связаться с кем-нибудь на станции. Но тщетно. Ее аппарат был включен, он едва слышно жужжал. Но и только. Что-то произошло с системой.
Она вышла на палубу. Дипломатический лагерь находился на вершине холма, высившегося позади станции. Сборные купола, еле различимые за дождевыми струями. Аэродром лежал по ту сторону холма, полностью его заслонявшего.
Но станция была видна, такая же, как всегда — низкие здания, вписанные в фон из желтого мха. Окна ярко светились. Из одной двери кто-то вышел, быстро пересек открытое пространство и скрылся в другой. Нет, он не бежал, сказала она себе, а просто спешил укрыться от дождя.
Она вернулась в каюту и вновь поиграла кнопками КА. И опять безрезультатно. Да что происходит?
Она попыталась сосредоточиться на своих обязанностях, но ее мысли упорно возвращались к аэродрому, к человеку, выходящему из самолета инопланетян.
Человечество столкнулось с хвархатами… когда? Сорок лет назад? И за этот срок, насколько она знала, перебежчиков ни с той, ни с другой стороны не было.
Они были иными, непознаваемыми. Людьми в уродливых космолетах-обрубках, которые появлялись в нашем космическом пространстве и при встрече с нашими космолетами либо ускользали, либо вступали в бой и уничтожались. После сорока лет стычек и шпионажа, что узнало о них человечество? Один из их языков. Кое-что об их военном потенциале. Мы нанесли на карты окраины их космического пространства, но не нашли ни единой заселенной планеты, а только космолеты, и еще космолеты, да несколько космических станций. (Она видела голограмму одной из них — огромный цилиндр, вращающийся в лучах тусклого красного солнца.)
Все было военизировано. Насколько могли судить земляне, у инопланетян отсутствовало гражданское общество. Ни единая из человеческих культур за всю историю Земли — ни Спарта, ни Пруссия, ни Америка — не была настолько полностью посвящена войне.
Так что делает этот человек — этот абсолютно заурядный на вид землянин с бледным лицом и прямыми волосами — что он делает среди инопланетян? Пленник? Но зачем им понадобился пленник, если эта делегация прибыла для мирных переговоров?
Анна опять поднялась на палубу. Ничего не изменилось. Не сбегать ли узнать, что происходит? Но если что-то случилось, ей лучше держаться подальше. Да и конечно же, случись что-то, она видела бы мечущихся людей, видела бы вспышки винтовочных лучей?
Почти час она то спускалась в каюту, то возвращалась на палубу. Ничего не менялось, только рыбы-свистки ушли на глубину, и больше их не было слышно. Черт! Черт! Если бы ей хотелось участвовать в войне, она поступила бы в армию и получила бы бесплатное образование!
В конце концов в тринадцать часов экран КА засветился, и она увидела смуглое худое лицо Мохаммеда.
— Что случилось? — спросила она.
— Нам временно прервали подачу энергии, — ответил Мохаммед сдержанно. — Меня заверили, что в первый и последний раз.
Мохаммед заведовал их коммуникационной системой и с любой технической проблемой справился бы сам. Значит, проблема не была технической. Кто-то выдернул пробку.
— А инопланетяне?
— Ушли в дипломатический лагерь, как планировалось. — Она открыла было рот, но он поднял ладонь. — Больше я ничего не знаю, Анна.
Она выключила КА и уселась следить за остальными экранами.
В четырнадцать часов один из собратьев Красного вплыл в бухту. Она засекла его на экране сонара, когда он быстро плыл по узкому проливу, а затем заметил Красного и остановился. Эти инопланетяне днем огоньками не пользовались, а общались с, помощью химических веществ, которые экскретировали в воду. На таком расстоянии ее приборы не могли уловить их, и ей оставалось только следить за двумя пятнышками на экране. Они долго сохраняли неподвижность.
В конце концов второй инопланетянин вплыл в бухту. Он даже не приблизился к «Моби Дику», хотя обязательно должен был заметить плот, обладающий внешним сходством с его собратьями. Во всяком случае достаточным, чтобы ввести в заблуждение Красного, хотя бы в первые минуты. Но этот не проявил к плоту ни малейшего интереса, что как будто указывало, что он получил необходимую информацию от Красного.
Она вообразила их разговор.
«Тут есть еще кто-нибудь?»
Только странная тварь, которая умеет разговаривать, как мы, но никогда не пытается сожрать кого-то или трахнуться.
«А! Ну, так чего с ним здороваться.»
Он остановился на середине бухты. В пятнадцать часов пришла Мария.
— Ты опоздала.
— Застряла на станции. Сумасшедший дом, Анна. Сотня научных сотрудников наперебой придумывают объяснения, и ни один не располагает сведениями, чтобы их подкрепить.
— Замечательно. У Красного появился собеседник. Только что приплыл и полностью проигнорировал Моби. Если у них нет интеллекта, они здорово притворяются.
Мария покачала головой.
— Анна, они просто очень большие медузы с особой нервной системой. А интеллект — это то, чем обладают те, на холме.
— Может быть, — сказала Анна.
На станцию она шла медленно. Дождь превратился в туманную дымку, вечерние животные выбирались из нор. Почти все принадлежали к одному виду: длинные сегментированные многоножки. Их спины блестели в лучах уличных фонарей. (Можно ли называть их так в десятках световых лет от ближайшей улицы?)
Охотники, знала она, в поисках червей, которых влага выманит на поверхность. Без малейших признаков интеллекта, хотя и великолепно приспособленные для своего образа жизни. Нет, ее инопланетяне не такие. У них есть мозг — до десяти у одной особи, все связанные между собой. Правда, у Красного и его приятелей в бухте их максимум пять. Они ведь еще подростки. Взрослые со щупальцами длинной в сотню метров никогда не спаривались и не покидали открытого океана.
Мария точно описала то, что делалось на станции. Столовая была полна людей, и шум в ней стоял оглушительный. Она заполнила поднос, высматривая Мохаммеда. Он сидел за угловым столиком в кольце возбужденных людей, которые явно хотели узнать, что произошло с ком-системой.
Анна остановилась с подносом в руках, и Мохаммед взглянул на нее.
— Я не хотел говорить по ком-системе, Анна. Пока я вел передачу с аэродрома, за мной наблюдал военный тип. Чуть только он увидел, кто выходит из самолета, как отключил энергию и больше часа отказывался ее включить. Криптофашист! Можешь представить, как я был зол!
— Про этого человека хоть что-нибудь известно? — спросил кто-то.
— Он наверняка в дипломатическом лагере, так? На станции его нет, а они вряд ли оставили беднягу под дождем в темноте.
Анна улыбнулась. В этом весь Мохаммед. Употребляет слова вроде «фашист», словно понимает их смысл, — и верит в цивилизованных людей. Есть же правила поведения, и члена дипломатической миссии оставлять под дождем не полагается.
— Но это им так не сойдет, верно? — спросил еще кто-то.
Она не поняла, кому «им». Хвархатам? Военным землянам? И взятые с потолка предположения ее не интересовали. Она кивнула Мохаммеду и отвернулась, ища взглядом свободный стул.
Позднее, когда Анна шла из одного корпуса в другой, послышался рев инопланетянского аэроплана, и она посмотрела вверх. Над ее головой в сторону океана проплывали его огни — белый и янтарно-желтый.
3
На следующее утро самолет вновь прилетел, а улетел вечером. Это указывало, что переговоры идут, как запланировано.
Официальных сообщений из лагеря не поступало. Переговоры были строго секретными — как обычно — и никак не освещались средствами массовой информации. Сотрудникам станции кое-какие сведения выдали, поскольку они находились под боком, но теперь и их держали в полной неизвестности.
Через три дня она получила первые неофициальные сведения. От Кати, которая трахалась с дипломатом, каким-то младшим атташе, не сдержанным на язык. Катя извлекала информацию из своего дипломатика (носившего звучное имя Этьен Корбо) и делилась с избранными друзьями, на чью скромность могла положиться. Было бы жаль, если бы про это узнали другие члены миссии.
— Он у них переводчик, — объяснила Катя. — Их старший переводчик. По словам Этьена в первый день он представил главного хвара (он у них вроде генерала), а потом сказал: «Меня зовут Никлас. Не впадите в ошибку, полагая, что я должен испытывать раздвоенность, и не считайте, что в дальнейшем мои слова будут моими. Когда я говорю, говорит генерал». Или что-то в этом роде. Этьен склонен приукрашивать свои истории. Военная разведка послала запрос за пределы системы. Хотят выяснить, что это за тип.
— Ну, а что переговоры? — спросила Анна. — Есть продвижение?
Катя обаятельно улыбнулась. Большинство ее предков происходило из Юго-Восточной Азии, а некоторые были африканцами. Она была невысокой, смуглой, худощавой — и самой красивой женщиной, каких доводилось видеть Анне, не считая голограмм. А еще она была первоклассным ботаником, и никто лучше нее не разбирался в желтых мхах наземного покрова.
— Про это Этьен со мной не говорит. Эти сведения совершенно секретные, а вот пересказывать мне всякие сплетни можно. Он свободно владеет — по-настоящему свободно — главным хварским языком.
— Таинственный человек? — спросила Анна.
— Ну, да. Переводчики утверждают, что он пользуется по крайней мере еще одним языком — не часто, не подолгу и только, когда говорите генералом. Наши представления о втором языке не имеют. Естественно, мы все записываем, но переводчики утверждают, что фраз на втором языке слишком мало и разобраться в нем они не сумеют.
Анну это все не слишком интересовало. Она не разделяла страсти Кати к интригующим загадкам, которую в ней, по ее словам, пробудило изучение растений. «Они жутко сложные и хитрые, и не дают мне успокоиться. Те, кто не способны убежать, должны находить самые увлекательные способы выживания».
Все это не имело никакого отношения к человеку, назвавшемуся Никласом.
Погода изменилась. Один солнечный день сменялся другим. Бабье лето, сказали бы на Земле. Ветер стих. Иногда в океане вздымались пенистые гребни, но не в закрытой бухте. Красный и его товарищ тихо плавали, и никакой деятельности инструменты не фиксировали. Экономят энергию, решила Анна. Они ведь ничего не едят, пока спаривание не завершается.
Больше к ним никто не присоединился. Причина этого оставалась неясной. Может быть, погода? Анна сидела в каюте и читала последние профессиональные журналы, доставленные посыльным зондом, или писала письма домой.
Короткие письма. Отчасти из-за запретов службы безопасности — переговоры упоминанию не подлежали — но еще и потому, что писать было, собственно, не о чем. Как рассказать о ее жизни людям, живущим среди девяти миллиардов других людей? Что они знают о мраке, о пустоте, о безмолвии, о чуждости? Для них живой реальностью было человечество. Ни с чем другим они не соприкасались. Хвархаты были легендой, а существа, которые она изучала, чем-то непостижимым. У нее больше общего с солдатами, во всяком случае с теми, кто служит на Краю.
Как-то утром она надула резиновую лодочку, поставила мотор и, тарахтя, выехала в бухту. Была изумительная осенняя погода: ясная, тихая, теплая. Главное солнце планеты стояло в зените, и она могла заглядывать далеко в глубину прозрачной, почти неподвижной воды.
Она направилась к Красному — медленно, не спуская глаз с портативного сонара. Он не шевелился. В десятке метров от него она выключила мотор, и лодка заскользила по инерции совсем бесшумно. Вот он! Плавает у самой поверхности.
Верхняя часть животного, прозрачный, шириной в три метра колокол или зонт, мягко покачивался. Внутри смутно виднелись пищеварительные трубки и скопления нервной ткани. По нижнему краю колокола располагались щупальца. Она различила три разновидности — длинные толстые жгуты, с помощью которых Красный плавал, сенсорные щупальца, покороче и потоньше, и продуцирующие свет — совсем короткие, похожие на обрубки. Все они тихонько извивались в такт покачиванию колокола.
Двадцатиметровых стрекательных щупалец и даже еще более длинных брачных она не увидела. Их заслонял колокол, из-под которого они свисали.
Ее окружали небесно-синие воды бухты и золотистые холмы по берегам. Совсем рядом было животное, прозрачное, как стекло, и пульсирующее, как сердце. Ее охватило ощущение громадного счастья и удовлетворения: вот в чем заключался смысл ее жизни.
Официальных сообщений из лагеря не поступало. Переговоры были строго секретными — как обычно — и никак не освещались средствами массовой информации. Сотрудникам станции кое-какие сведения выдали, поскольку они находились под боком, но теперь и их держали в полной неизвестности.
Через три дня она получила первые неофициальные сведения. От Кати, которая трахалась с дипломатом, каким-то младшим атташе, не сдержанным на язык. Катя извлекала информацию из своего дипломатика (носившего звучное имя Этьен Корбо) и делилась с избранными друзьями, на чью скромность могла положиться. Было бы жаль, если бы про это узнали другие члены миссии.
— Он у них переводчик, — объяснила Катя. — Их старший переводчик. По словам Этьена в первый день он представил главного хвара (он у них вроде генерала), а потом сказал: «Меня зовут Никлас. Не впадите в ошибку, полагая, что я должен испытывать раздвоенность, и не считайте, что в дальнейшем мои слова будут моими. Когда я говорю, говорит генерал». Или что-то в этом роде. Этьен склонен приукрашивать свои истории. Военная разведка послала запрос за пределы системы. Хотят выяснить, что это за тип.
— Ну, а что переговоры? — спросила Анна. — Есть продвижение?
Катя обаятельно улыбнулась. Большинство ее предков происходило из Юго-Восточной Азии, а некоторые были африканцами. Она была невысокой, смуглой, худощавой — и самой красивой женщиной, каких доводилось видеть Анне, не считая голограмм. А еще она была первоклассным ботаником, и никто лучше нее не разбирался в желтых мхах наземного покрова.
— Про это Этьен со мной не говорит. Эти сведения совершенно секретные, а вот пересказывать мне всякие сплетни можно. Он свободно владеет — по-настоящему свободно — главным хварским языком.
— Таинственный человек? — спросила Анна.
— Ну, да. Переводчики утверждают, что он пользуется по крайней мере еще одним языком — не часто, не подолгу и только, когда говорите генералом. Наши представления о втором языке не имеют. Естественно, мы все записываем, но переводчики утверждают, что фраз на втором языке слишком мало и разобраться в нем они не сумеют.
Анну это все не слишком интересовало. Она не разделяла страсти Кати к интригующим загадкам, которую в ней, по ее словам, пробудило изучение растений. «Они жутко сложные и хитрые, и не дают мне успокоиться. Те, кто не способны убежать, должны находить самые увлекательные способы выживания».
Все это не имело никакого отношения к человеку, назвавшемуся Никласом.
Погода изменилась. Один солнечный день сменялся другим. Бабье лето, сказали бы на Земле. Ветер стих. Иногда в океане вздымались пенистые гребни, но не в закрытой бухте. Красный и его товарищ тихо плавали, и никакой деятельности инструменты не фиксировали. Экономят энергию, решила Анна. Они ведь ничего не едят, пока спаривание не завершается.
Больше к ним никто не присоединился. Причина этого оставалась неясной. Может быть, погода? Анна сидела в каюте и читала последние профессиональные журналы, доставленные посыльным зондом, или писала письма домой.
Короткие письма. Отчасти из-за запретов службы безопасности — переговоры упоминанию не подлежали — но еще и потому, что писать было, собственно, не о чем. Как рассказать о ее жизни людям, живущим среди девяти миллиардов других людей? Что они знают о мраке, о пустоте, о безмолвии, о чуждости? Для них живой реальностью было человечество. Ни с чем другим они не соприкасались. Хвархаты были легендой, а существа, которые она изучала, чем-то непостижимым. У нее больше общего с солдатами, во всяком случае с теми, кто служит на Краю.
Как-то утром она надула резиновую лодочку, поставила мотор и, тарахтя, выехала в бухту. Была изумительная осенняя погода: ясная, тихая, теплая. Главное солнце планеты стояло в зените, и она могла заглядывать далеко в глубину прозрачной, почти неподвижной воды.
Она направилась к Красному — медленно, не спуская глаз с портативного сонара. Он не шевелился. В десятке метров от него она выключила мотор, и лодка заскользила по инерции совсем бесшумно. Вот он! Плавает у самой поверхности.
Верхняя часть животного, прозрачный, шириной в три метра колокол или зонт, мягко покачивался. Внутри смутно виднелись пищеварительные трубки и скопления нервной ткани. По нижнему краю колокола располагались щупальца. Она различила три разновидности — длинные толстые жгуты, с помощью которых Красный плавал, сенсорные щупальца, покороче и потоньше, и продуцирующие свет — совсем короткие, похожие на обрубки. Все они тихонько извивались в такт покачиванию колокола.
Двадцатиметровых стрекательных щупалец и даже еще более длинных брачных она не увидела. Их заслонял колокол, из-под которого они свисали.
Ее окружали небесно-синие воды бухты и золотистые холмы по берегам. Совсем рядом было животное, прозрачное, как стекло, и пульсирующее, как сердце. Ее охватило ощущение громадного счастья и удовлетворения: вот в чем заключался смысл ее жизни.