Страница:
— Вероятно, тебе это удалось.
— Очень хорошо. Как я уже сказал, у меня нет уверенности, что мы чем-либо ей обязаны. Но если обязаны, то я хотел бы выручить ее из ловушки, в которую она попала.
Он взял кинжал. Рукоятка из золота, и в нее вделан драгоценный камень, красновато-лиловый, вспыхивающий зелеными огнями. Александрит, мне кажется. Лезвие, длиной тридцать сантиметров, острее бритвы.
— В дипломатическом лагере были женщины. Мы убили одну, хотя, к счастью, обнаружилось это много позже, и неизвестно, кто ее убил. Так что никому не потребовалось прибегнуть к выбору. Мы сообщили на человечий корабль, что уничтожим его, если он покинет орбиту. Я знал, что на борту там есть женщины. Мы объявили заложниками все человечье население планеты, не делая различий между мужчинами и женщинами, и оставили ракеты следить за ними, пока мы не улетим. Программа ракет изменена, теперь они не проводят различий. Договориться с ними нельзя. Они не пощадят никого.
— Господи Боже ты мой! — сказал я.
— У меня не было альтернативы. А теперь я должен обратиться к другим головным и спросить их, как нам сражаться с таким врагом. Но еще одного вопроса я им не задал, потому что не жду от них верного ответа. Но тебе, Ники, я его задам. Мне давно ясно, что я рахака. Я не прибегну к выбору, если есть возможность избежать его. Как мне жить с тем, что я сделал?
Ты будешь жить с этим, потому что должен, дурак проклятый! (А!)
От него я пошел навестить Шена Валху, начальника штаба при генерале. В самый первый раз, когда я его увидел, я понял, что он Ватка. Большой, объемистый, мягонький на вид с мехом почти совсем белым, ну прямо ком ваты. На спине, плечах и предплечьях рассыпаны пятна, похожие на пятна снежного барса: большие неясные кольца, пустые в центре и часто не замкнутые. Бледно-бледно-серые.
Массивный, пятнистый, смахивающий на плюшевого мишку — ну, вылитый Ватка. С моей легкой руки почти все употребляют это прозвище, даже генерал.
Он с острова на дальнем Юге родной хварской планеты. Климат там состоит из чередования дождя, ледяной крупы, снега и опять сначала. И мех у людей очень длинный и густой. Они все выглядят большими, мягкими и уютными. И пользуются репутацией закаленных головорезов.
Он сидел у себя в кабинете, облаченный в обычный костюм — в шорты. Бедняге Ватке всегда жарко. Руки он сложил на широком мохнатом брюхе. Его бледно-желтые глаза посмотрели на меня.
— Насколько я понял, своей жизнью я обязан вам.
— Своей свободой. Не думаю, что человеки тебя убили бы. Садись, если хочешь. — Он поскреб грудь, а потом зевнул, показав мне все четыре кинжальных зуба. У большинства Людей эти зубы развиты не больше человеческих клыков. Но кинжальчики Ватки очень длинные и заостренные. И он часто зевает. Он утверждает, что от жары его клонит в сон. Но, по-моему, это что-то вроде ритуальной демонстрации.
— Первозащитник сказал, чтобы я узнал у вас подробности операции.
— Он пришел ко мне двадцать дней назад и сказал, что ты тревожишься, но по его мнению это пустяки. Однако будет неплохо разработать соответствующий план, не ставя тебя в известность.
— Почему?
— Я не могу сообщить тебе побуждения Эттин Гвархи. Что до меня, то я тебе никогда не доверял.
— А, да. Это.
— И потому я начал перебрасывать солдат и оружие с базы на севере — понемножку почти каждый день на официальном самолете. Человеки ничего не заметили. Слишком были заняты, продираясь на своих не поддающихся обнаружению самолетах в запрятанные под землей тайные базы. После захвата мы нашли два самолета и две базы, но, конечно, и тех и других имеется больше. Бесполезная прихоть! Но отлично их отвлекавшая. Все — и солдат и оружие — мы разместили в закрытой части базы.
Куда меня не допускали.
— И когда враги провели свою блистательную стратегему, мы смогли нанести ответный удар. Дело было относительно простое. Занять летное поле. Уничтожить челнок. Сбросить десант на дипломатический лагерь и станцию. Помахать оружием и пристрелить парочку-другую врагов, слишком уж глупых или храбрых. Сообщить кораблю на орбите, что мы развернули мыслящие ракеты. В большом количестве, так что их невозможно обнаружить и перехватить все. При любой попытке покинуть орбиту или что-то предпринять, мы уничтожим и его, и всех человеков на планете. Грозить, так уж грозить по-настоящему, Ники.
Он нахмурился и почесал широкий плоский мохнатый нос.
— Была только одна загвоздка: второй человечий корабль. Я сказал первозащитнику, что хочу его уничтожить. Он находился слишком близко от пункта переброски и мог, думалось мне, скрыться. Первозащитник потребовал, чтобы я только грозил. Это было ошибкой, Ники. Разделайся я с этим кораблем, мы могли бы задержаться на планете подольше. Спокойно и неторопливо пройтись по всем информационным системам и допросить человеков Первозащитник считает, что сумеет сохранить возможность переговоров. И ограничил военные действия жесткой необходимостью. Быть умеренным, воюя, всегда глупо.
— На этом корабле почти наверное были женщины. И вы все равно его уничтожили бы?
— Да, конечно. — Он наклонился и положил толстые руки на стол. — Эти инопланетные извращенцы не первые, кто пытается укрыться за женщинами и детьми. Они не первые, кто нарушил правила войны. И в прошлом мы умели карать таких оскорбителей воли Богини.
Обычная схема образования союза. Старые ссоры забываются — во всяком случае на время. Заклятые враги объединяются, и все выступают вместе против рода-нарушителя.
По возможности женщинам и детям вреда не причиняют — во всяком случае прямо. Но если преступный род не удается укротить без вреда для женщин и детей, идут и на это, кто поднимает на них руку, прибегает к выбору, едва им представляется такая возможность. (В частности мне в хвархатах очень нравится их позиция, что можно нарушить почти любое правило, лишь бы потом ты был готов на самоубийство. Они видят в этом помеху для укрепления во вредных привычках.)
Никто не вступит в переговоры с родом, нарушившим правила войны, и финал всегда один — окончательное решение вопроса. Род-оскорбитель уничтожается полностью. Мужчин убивают, а женщин и детей не берут в другие роды. Они становятся бездомными париями, а когда дети мужского пола подрастают, их убивают.
Если женщины рожают новых детей, как иногда случалось в прошлом, хотя хвархаты не любят признавать этого, их ждет та же судьба, что и остальных. Им нет места среди Людей. Они тоже преступники.
В конце концов род исчезает. На то может понадобиться одно, два, а то и три поколения. Прощения нет. Хвархаты верят в возмездие и в генетику. Некоторые врожденные черты они предпочитают не сохранять.
— Мы стоим перед альтернативой, — сказал Ватка. — Либо мы признаем, что человеки — это люди, которые нарушили правила войны. Либо можем объявить их не-людьми.
— То есть как?
Его бледно-желтые глаза уставились на меня, и я опустил свои — на иерархической лестнице он стоит заметно выше, чем я.
— Мы может объявить, что человеки — очень смышленые животные, способные подражать поведению людей, но лишены решающего свойства личности. Они не умеют различать, что верно и достойно, а что нет. Им недостает способности судить и делать правильный выбор. По-моему, найдется много веских доводов в пользу такого заключения, а если они животные, мы можем разделаться с ними, как с животными, не считаясь с правилами войны.
— Ватка, вы меня пугаете.
Он снова зевнул, показывая все зубы. Потом улыбнулся.
— Мы не друзья, Ники. Я ни на сотую ха-икуна не забываю, кто ты. Инопланетянин. Враг. Предатель своего рода. В конце концов, думается, ты предашь Эттин Гварху.
— Думаю, что нет.
— Возможно, непреднамеренно, но твой дух тянет в разные стороны, и, как все человеки, ты легко сбиваешься с толку. Все перемешивается, и ты не отличишь, что верно и достойно, а что нет.
Два бодрящих утренних разговора! Я пошел заняться ханацином, а потом проверить съестные продукты, которые генерал экспроприировал у человеков.
Из журнала Сандерс Никласа и так далее
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРАВИЛА ВОЙНЫ
1
— Очень хорошо. Как я уже сказал, у меня нет уверенности, что мы чем-либо ей обязаны. Но если обязаны, то я хотел бы выручить ее из ловушки, в которую она попала.
Он взял кинжал. Рукоятка из золота, и в нее вделан драгоценный камень, красновато-лиловый, вспыхивающий зелеными огнями. Александрит, мне кажется. Лезвие, длиной тридцать сантиметров, острее бритвы.
— В дипломатическом лагере были женщины. Мы убили одну, хотя, к счастью, обнаружилось это много позже, и неизвестно, кто ее убил. Так что никому не потребовалось прибегнуть к выбору. Мы сообщили на человечий корабль, что уничтожим его, если он покинет орбиту. Я знал, что на борту там есть женщины. Мы объявили заложниками все человечье население планеты, не делая различий между мужчинами и женщинами, и оставили ракеты следить за ними, пока мы не улетим. Программа ракет изменена, теперь они не проводят различий. Договориться с ними нельзя. Они не пощадят никого.
— Господи Боже ты мой! — сказал я.
— У меня не было альтернативы. А теперь я должен обратиться к другим головным и спросить их, как нам сражаться с таким врагом. Но еще одного вопроса я им не задал, потому что не жду от них верного ответа. Но тебе, Ники, я его задам. Мне давно ясно, что я рахака. Я не прибегну к выбору, если есть возможность избежать его. Как мне жить с тем, что я сделал?
Ты будешь жить с этим, потому что должен, дурак проклятый! (А!)
От него я пошел навестить Шена Валху, начальника штаба при генерале. В самый первый раз, когда я его увидел, я понял, что он Ватка. Большой, объемистый, мягонький на вид с мехом почти совсем белым, ну прямо ком ваты. На спине, плечах и предплечьях рассыпаны пятна, похожие на пятна снежного барса: большие неясные кольца, пустые в центре и часто не замкнутые. Бледно-бледно-серые.
Массивный, пятнистый, смахивающий на плюшевого мишку — ну, вылитый Ватка. С моей легкой руки почти все употребляют это прозвище, даже генерал.
Он с острова на дальнем Юге родной хварской планеты. Климат там состоит из чередования дождя, ледяной крупы, снега и опять сначала. И мех у людей очень длинный и густой. Они все выглядят большими, мягкими и уютными. И пользуются репутацией закаленных головорезов.
Он сидел у себя в кабинете, облаченный в обычный костюм — в шорты. Бедняге Ватке всегда жарко. Руки он сложил на широком мохнатом брюхе. Его бледно-желтые глаза посмотрели на меня.
— Насколько я понял, своей жизнью я обязан вам.
— Своей свободой. Не думаю, что человеки тебя убили бы. Садись, если хочешь. — Он поскреб грудь, а потом зевнул, показав мне все четыре кинжальных зуба. У большинства Людей эти зубы развиты не больше человеческих клыков. Но кинжальчики Ватки очень длинные и заостренные. И он часто зевает. Он утверждает, что от жары его клонит в сон. Но, по-моему, это что-то вроде ритуальной демонстрации.
— Первозащитник сказал, чтобы я узнал у вас подробности операции.
— Он пришел ко мне двадцать дней назад и сказал, что ты тревожишься, но по его мнению это пустяки. Однако будет неплохо разработать соответствующий план, не ставя тебя в известность.
— Почему?
— Я не могу сообщить тебе побуждения Эттин Гвархи. Что до меня, то я тебе никогда не доверял.
— А, да. Это.
— И потому я начал перебрасывать солдат и оружие с базы на севере — понемножку почти каждый день на официальном самолете. Человеки ничего не заметили. Слишком были заняты, продираясь на своих не поддающихся обнаружению самолетах в запрятанные под землей тайные базы. После захвата мы нашли два самолета и две базы, но, конечно, и тех и других имеется больше. Бесполезная прихоть! Но отлично их отвлекавшая. Все — и солдат и оружие — мы разместили в закрытой части базы.
Куда меня не допускали.
— И когда враги провели свою блистательную стратегему, мы смогли нанести ответный удар. Дело было относительно простое. Занять летное поле. Уничтожить челнок. Сбросить десант на дипломатический лагерь и станцию. Помахать оружием и пристрелить парочку-другую врагов, слишком уж глупых или храбрых. Сообщить кораблю на орбите, что мы развернули мыслящие ракеты. В большом количестве, так что их невозможно обнаружить и перехватить все. При любой попытке покинуть орбиту или что-то предпринять, мы уничтожим и его, и всех человеков на планете. Грозить, так уж грозить по-настоящему, Ники.
Он нахмурился и почесал широкий плоский мохнатый нос.
— Была только одна загвоздка: второй человечий корабль. Я сказал первозащитнику, что хочу его уничтожить. Он находился слишком близко от пункта переброски и мог, думалось мне, скрыться. Первозащитник потребовал, чтобы я только грозил. Это было ошибкой, Ники. Разделайся я с этим кораблем, мы могли бы задержаться на планете подольше. Спокойно и неторопливо пройтись по всем информационным системам и допросить человеков Первозащитник считает, что сумеет сохранить возможность переговоров. И ограничил военные действия жесткой необходимостью. Быть умеренным, воюя, всегда глупо.
— На этом корабле почти наверное были женщины. И вы все равно его уничтожили бы?
— Да, конечно. — Он наклонился и положил толстые руки на стол. — Эти инопланетные извращенцы не первые, кто пытается укрыться за женщинами и детьми. Они не первые, кто нарушил правила войны. И в прошлом мы умели карать таких оскорбителей воли Богини.
Обычная схема образования союза. Старые ссоры забываются — во всяком случае на время. Заклятые враги объединяются, и все выступают вместе против рода-нарушителя.
По возможности женщинам и детям вреда не причиняют — во всяком случае прямо. Но если преступный род не удается укротить без вреда для женщин и детей, идут и на это, кто поднимает на них руку, прибегает к выбору, едва им представляется такая возможность. (В частности мне в хвархатах очень нравится их позиция, что можно нарушить почти любое правило, лишь бы потом ты был готов на самоубийство. Они видят в этом помеху для укрепления во вредных привычках.)
Никто не вступит в переговоры с родом, нарушившим правила войны, и финал всегда один — окончательное решение вопроса. Род-оскорбитель уничтожается полностью. Мужчин убивают, а женщин и детей не берут в другие роды. Они становятся бездомными париями, а когда дети мужского пола подрастают, их убивают.
Если женщины рожают новых детей, как иногда случалось в прошлом, хотя хвархаты не любят признавать этого, их ждет та же судьба, что и остальных. Им нет места среди Людей. Они тоже преступники.
В конце концов род исчезает. На то может понадобиться одно, два, а то и три поколения. Прощения нет. Хвархаты верят в возмездие и в генетику. Некоторые врожденные черты они предпочитают не сохранять.
— Мы стоим перед альтернативой, — сказал Ватка. — Либо мы признаем, что человеки — это люди, которые нарушили правила войны. Либо можем объявить их не-людьми.
— То есть как?
Его бледно-желтые глаза уставились на меня, и я опустил свои — на иерархической лестнице он стоит заметно выше, чем я.
— Мы может объявить, что человеки — очень смышленые животные, способные подражать поведению людей, но лишены решающего свойства личности. Они не умеют различать, что верно и достойно, а что нет. Им недостает способности судить и делать правильный выбор. По-моему, найдется много веских доводов в пользу такого заключения, а если они животные, мы можем разделаться с ними, как с животными, не считаясь с правилами войны.
— Ватка, вы меня пугаете.
Он снова зевнул, показывая все зубы. Потом улыбнулся.
— Мы не друзья, Ники. Я ни на сотую ха-икуна не забываю, кто ты. Инопланетянин. Враг. Предатель своего рода. В конце концов, думается, ты предашь Эттин Гварху.
— Думаю, что нет.
— Возможно, непреднамеренно, но твой дух тянет в разные стороны, и, как все человеки, ты легко сбиваешься с толку. Все перемешивается, и ты не отличишь, что верно и достойно, а что нет.
Два бодрящих утренних разговора! Я пошел заняться ханацином, а потом проверить съестные продукты, которые генерал экспроприировал у человеков.
Из журнала Сандерс Никласа и так далее
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ПРАВИЛА ВОЙНЫ
1
Полет проходил точно по плану. Они совершили первую переброску, следуя инструкции врагов, и оказались неизвестно где. Их встретил хварский корабль и передал новые инструкции. Они отправились дальше, а хварский корабль остался проверить, не следует ли кто-нибудь за ними. Это повторилось еще два раза, и тогда, после четвертой переброски они добрались до вражеской станции. Небесное тело, вокруг которого она обращалась (на большом безопасном расстоянии), не испускало видимого света, и станция оставалась просто изображением на экране компьютера в наблюдательной рубке — короткий толстый цилиндр, больше всего походивший на консервную банку с супом.
Как было условлено, их космолет затормозил на большом безопасном расстоянии от банки с супом, и они начали ждать прибытия хварского челнока. Анна упаковала вещи. Решить, что именно взять с Земли, было нелегко, а теперь пришлось принимать новые решения. Какую одежду выбрать для самых первых переговоров с инопланетными врагами в их собственном пространстве?
Удобную одежду, допускающую разные сочетания. Одежду, которую легко стирать и не надо гладить.
Но сверх того один ансамбль, который ослепит голубые равнодушные глаза инопланетян. А если не инопланетян (кто знает, что способно их ослепить?), так других членов ее делегации или же Никласа Сандерса, человека с приятном улыбкой и не такой уж приятной историей. А впрочем, она же не знает, будет ли он участвовать в новых переговорах.
Кончив собирать вещи, она поднялась в наблюдательную рубку, где на экране жестянка с супом поворачивалась, вращаясь вокруг своей длинной оси.
Там уже сидел один из ее товарищей, молодой дипломат Этьен Корбо.
— Не понимаю! — сказал он. — Ведь этим станциям можно придать любую форму. Почему же они выбрали такую безобразную?
— Возможно, они видят ее по-иному. Красота в глазах смотрящего, если вспомнить старинную поговорку.
Этьен покачал головой.
— Я верую в эстетические абсолюты. Мораль относительна, но в искусстве заключена истина.
— Чушь собачья.
— Вам придется отучиться от некоторых выражений, милая Анна.
С какой стати? Она включена в делегацию лишь по одной причине: враги попросили послать именно ее, Перес Анну. Хвархаты знают, что она не дипломат, и, наверное, не ждут, что она будет выражаться, как Этьен.
Вражеский челнок прибыл, и дипломаты перешли на него — широкозадые земляне расположились на широких инопланетных сиденьях. Она была среди них единственной женщиной: хвархаты специально это оговорили.
В челноке пахло чем-то непривычным. Хвархатами, решила Анна секунду спустя. За два года она успела забыть их запах, а тут вспомнила почти сразу. Он не был неприятным, просто нечеловеческим.
Экипаж челнока был в шортах и сандалиях. Все держались очень вежливо. Это их свойство она тоже запомнила, когда в первый раз встретилась с хвархатами на планете псевдосифонофор. И двигались они с непринужденной грацией, видимо, характерной для всей расы. А вот выглядели более чуждыми, чем тогда. Из-за того, что были без формы? И было видно, какие они мохнатые? Или причина — их соски? Их у них оказалось четыре — две пары больших темных, четко выделяющихся на широкой мохнатой груди.
Сколько детей хвархаты рожают одновременно? Анна провела специальное исследование, но материала о хвархатах было слишком мало, а об их женщинах и того меньше.
— Меня от них всегда просто дрожь берет, — сказал Этьен. Он сидел рядом с ней.
— Почему?
— Их глаза. Руки. Мех. Их агрессивность. Вас же не было в лагере в момент нападения.
Нет. Она была захвачена человеческой, военной разведкой.
Она ощутила толчок. Челнок отделился от земного космолета «Посланец Мира». Минуту спустя сила тяжести в нем уменьшилась, и Анна проверила ремни.
Полет был самым обычным. Двигатели заработали, отключились, опять заработали. Сила тяжести все время изменялась. Смотреть было не на что кроме стенок без иллюминаторов. Неужели хвархаты не используют других цветов кроме индустриальных? И почему их индустриальные цвета совпадают с земными? Конечно, ей ничего не известно об их зрении. Возможно, эти стенки покрыты яркими узорами, невидимыми для нее. Возможно, когда инопланетяне смотрят на разные оттенки серого, они видят — кто знает, что они видят? Ослепительные радужные краски?
Вокруг нее нервно переговаривались дипломаты. Не касаясь ничего важного — инопланетяне могли подслушать. В ряду перед ней посол рассказывал о своих гладиолусах, а Этьен рассказывал, как в последний раз был в нью-йоркском Музее современного искусства.
Час спустя новый легкий толчок. Челнок пристыковался. Двери открылись, и делегация выплыла по воздуху в коридор с помощью инопланетян, которые сами в воздухе не парили. Видимо, подошвы их сандалий прилипали к полу.
Совсем как прибытие на человеческую станцию, подумала Анна. Лифт доставил дипломатическую делегацию от оси к краю. Когда лифт остановился, они больше не парили, а с достоинством вышли в коридор. Хвархатские космолетчики проводили их по коридору в большую ярко освещенную комнату с серо-бежевым ковром. Воздух был прохладным, пахнул машинами и инопланетянами: их там стояло шестеро, одетых в шорты до колен — и только.
— Ну, что за костюмы! — сказал Этьен.
Анна тоже предпочла бы облегающую форму, которую хвархаты носили прежде. Однако теперь они явно чувствовали себя вольготнее, хотя и менее походили на воинов космической эры.
С официальным приветствием к ним обратился очень толстый хвархат, говоривший с сильнейшим акцентом. Не первозащитник. Почему его тут нет? Посол произнес ответную речь. Анна стояла позади других, и ей было плохо слышно, но в любом случае казенные фразы ее не интересовали. Она обвела взглядом хвархатов, и один показался ей знакомым — невысокий, темный, подтянутый. Он взглянул в ее сторону, и на секунду их глаза встретились. Он тут же отвел их и улыбнулся. Очень знакомой улыбкой: мимолетной, сверкающей, короткой, как его взгляд. Хей Атала Вейхар.
Когда обмен любезностями закончился, он подошел к ней.
— Мэм Перес!
— Дозорный Хей Атала!
— Вы меня помните. Я рад. Но должен сказать вам, что меня повысили. Теперь я держатель.
— Поздравляю.
Он сверкнул улыбкой.
— Как вы знаете, было решено, что вам следует жить подальше от мужчин. Я провожу вас в отведенное вам помещение.
Она сказала об этом остальным делегатам. Этьен явно встревожился. Помощник посла сказал:
— Мне это не очень нравится, Анна.
Начальник охраны попросил ее быть осторожнее. Хей Атала ждал с вежливым терпением.
Минуту спустя они уже шли по коридору. Точно такому же, как все остальные на хварской базе — большому, пустому, серому и полному инопланетян, куда-то спешащих с обычным уверенным видом.
— Я прочел «Моби Дика», как вы посоветовали, — сказал держатель. — Очень хорошая книга и почти совсем пристойная. Я… как это говорится?… допекал Сандерс Никласа, чтобы он ее прочел. Мне хотелось бы обсудить ее с человеком. Может быть, пока вы здесь…
Они свернули в поперечный коридор. Анна посмотрела вперед и увидела высокую худощавую фигуру. Он стоял лицом к ним, скрестив руки и прислонившись к серой стене. Ноги он тоже скрестил и опирался только на одну. Все такой же. В ее памяти Никлас всегда горбился и расслаблялся. Если не считать их последней встречи.
Он выпрямился, отошел на шаг от стены и опустил руки так, что они не соприкасались с боками. Видимо, это была формальная поза — руки параллельно бокам, пальцы сжаты, ладони повернуты вперед, большие пальцы отогнуты вверх. Что это означает? «У меня ничего не спрятано ни в руках, ни в рукавах?»
Хей Атала остановился и принял ту же позу.
— Привет, Анна, — сказал Ник и улыбнулся. Он выглядел почти так же, как два года назад. Пожалуй, чуть-чуть состарившимся. В волосах стало больше седины.
Хей Атала объяснил:
— Дальше, мэм, вас проводит Ники. На женской половине станции у меня нет родственниц. И мне не следует туда ходить. Ники же принадлежит к одной с вами расе, и он говорил мне, что вы с ним уроженцы одного края вашей родной планеты.
— Это так? — спросила Анна у Никласа.
— Я читал ваше досье. Вы выросли под Чикаго, а я в Канзасе. Мы оба уроженцы Среднего Запада. И, значит, почти родственники. Разрешите взять вашу сумку?
— Мне не положено выпускать ее из рук. Враги могут подложить в нее подслушивающее устройство или бомбу.
— Нам достаточно подслушивающих устройств в стенах, — сказал Хей Атала. — И кто же это будет взрывать бомбы внутри собственной космической станции? — Он задумчиво помолчал. — То есть большие бомбы. Надеюсь увидеться с вами позже, мэм. — Он повернулся и пошел по коридору. Анна посмотрела ему вслед.
— Мне чудится или он действительно движется даже грациознее, чем остальные хвархаты?
— Им нравится придумывать имена друг для друга, — сказал Никлас. — Особенно это относится к мужчинам. Обычно это шуточные имена и, нередко, обидные. Но его прозвали «Изящный мужчина». И дело не только в том, как он движется. У него изящные манеры, изящная душа, и он гораздо более откровенен по натуре, чем большинство Людей. Прекрасный молодой человек, и займет очень важное положение, если не вспыхнет серьезная война. А если в заключение нам придется воевать с Конфедерацией, вам предстоит сомнительное удовольствие иметь дело с Ваткой Шеном.
— А у вас есть прозвище? — спросила Анна.
— Целых два. «Тот, кто не любит отвечать на вопросы»и «Тот, кто не терпит ковров». Он носком сандалии ковырнул ковровую дорожку. — Двадцать лет я хожу по этой дряни и все не устаю ее ругать.
На нем была коричневая блуза с длинными рукавами, брюки того же цвета и сандалии. Как и тогда, его одежда выглядела чуть-чуть не так, словно портной толком не знал, что у него получится. К его поясу были прикреплены две круглые бляхи — металлические, эмалированные, с эмблемами, ей непонятными и, почти наверное, обведенные надписью.
— Так идемте, — сказал он.
Они пошли дальше. Он почти сразу же засунул руки в карманы и шагал с ленивой развалкой, совсем не похожей на быструю грациозную походку Вейхара.
— Почему они без формы? — спросила Анна.
— Вы видите обычный хварский мужской костюм. Вспомните: Люди покрыты мехом, а мужчины — в значительном большинстве — подолгу живут в местах с искусственным климатом. Зачем им одежда? Все, что требуется, — карманы, что-то, чтобы прицеплять опознавательные бляхи и самый минимум, чтобы не смущать Людей, принадлежащих к целомудренным культурам. Все это вы и видите.
— Форма на планете была маскировкой, — сказала Анна.
— Своего рода театральными костюмами, — возразил Никлас. — Я сказал генералу, что землянам будет трудно с полной серьезностью отнестись к людям в шортах. Ну, и художественный корпус разработал форму для космических воинов. Очень симпатичную на мой взгляд. Особенно мне понравились черные глянцевые сапоги, хотя ума не приложу, какой в них смысл. Верхом по космическим станциям не ездят, длинных пеших переходов тоже не совершают. Опасность змеиного укуса маловероятна. Разве что пинать подчиненных, изрыгая горловые проклятия на иностранном языке.
Она совсем забыла звук его голоса. Легкий приятный тенор, полный веселой насмешки.
— А это у них принято?
— Пинать подчиненных? Нет. Да и проклятий они не изрыгают. Главному хварскому языку непристойные выражения не свойственны. Они в нем вовсе отсутствуют. Ни к какой матери вы никого послать не можете. И не найдете аналога для мешка с дерьмом. Порой мне кажется, что это объясняет в хвархатах очень многое.
Они свернули в новый коридор и увидели высокую двойную дверь, охраняемую двумя солдатами с винтовками в руках. На середине двери помещалась эмблема, разделенная пополам линией створок — языки пламени высотой около метра, выпуклые и позолоченные.
— Огонь очага, — сказал Никлас. — Он символизирует Богиню и Родной Мир, Средоточие Рода и Женщин, а, может быть, Женщину. Я так и слышу заглавные буквы всех этих существительных. — Он посмотрел на одного из солдат и произнес несколько слов. Тот повернулся и нажал на что-то. Двери отворились.
За ними заблестел бледно-желтый деревянный паркет. Никлас вошел, Анна последовала за ним, и створки позади них сомкнулись.
Стены были словно оштукатурены — белые с легким голубым отливом. Красочные гобелены изображали хвархатов, занятых чем-то для нее непонятным. По коридору тянулся длинный ковер. Как и гобелены, он пылал красками — красной, синей, темно-зеленой, сочной оранжевой и ярко-желтой.
— Пресвятая Дева, — сказала Анна.
Никлас засмеялся.
— Я прожил среди хвархатов почти десять лет, прежде чем увидел обстановку женских помещений. Тогда две тетушки генерала решили узнать побольше про товарища, которого выбрал себе их дорогой племянник, и прибыли на одну из станций. — Говоря это, он вел ее по пестрому ковру мимо гобеленов. — Они вызвали туда на свидание генерала и меня. Я уже слышал, что женские помещения отличаются от мужских. И все же был ошеломлен.
Анна посмотрела вперед. В глубине виднелись три фигуры в красно-желтых одеяниях. Они стояли в ожидании с обычной хварской невозмутимостью. Высокие, массивные, плотные.
Никлас продолжал, понизив голос почти до шепота:
— Требуется очень многое, чтобы хвархатские матриархи покинули родную планету. Но генерал вился ужом. Они попросили его привезти меня в Эттин, а он все находил и находил предлоги для отсрочек. Вот они и явились к нему сами. Род очень честолюбивый, а генерал самый выдающийся Эттин среди своего поколения. Тетушки не собирались допустить, чтобы с их главным представителем в мире мужчин произошло что нибудь нежелательное.
Они приблизились к троим ожидавшим. Одеяния состояли из длинных узких полос, сшитых на плечах. Ниже полосы лишь кое-где соединялись золотыми цепочками. При любом движении полосы заколышутся и, может быть, даже затрепещут, но просветы между ними не увеличатся.
Материя показалась Анне похожей на шелковую парчу. Узор у каждого одеяния был свой. Один напоминал цветочные гирлянды, другой слагался из геометрических фигур, а третий как будто состоял из животных, которых Анне видеть не доводилось.
Никлас остановился. Он вынул руки из карманов и опустил ладонями вперед. Обычная его дерганость исчезла. Он стоял абсолютно спокойно, опустив глаза. Даже склонив голову, он был выше них сантиметров на десять, однако рядом с их массивными фигурами казался очень хрупким.
Они почти наверное были женщинами, хотя в лицах, широких, плоских, покрытых мехом, не удалось бы отыскать женственности, как и в бочкообразных торсах, как и в обнаженных по плечо руках, толстых и мохнатых. На всех были браслеты — широкие, тяжелые, простые — почти наверное из литого золота, решила Анна.
— Не смотрите на них прямо, — шепнул Никлас.
Анна опустила глаза.
Басистый, очень басистый голос что-то произнес.
— Я должен вас представить, — сказал Никлас. — Женщина справа — Эттин Пер. Рядом с ней Эттин Апци. А слева — Эттин Сей. Они сестры и в данное время руководят родом Эттина. Эттин Гварха — их племянник.
Третья женщина — Сей — заговорила не таким низким голосом, скорее баритоном, чем басом.
— Она понимает английский, хотя предпочитает не говорить на нем. Она попросила меня сказать вам, что не сочла грубостью ваш прямой взгляд. Человечьи обычаи иные, она это понимает.
Снова заговорила первая женщина — Эттин Пер, обладательница баса.
— Она приветствует вас на женской половине, — сказал Никлас. — Они с нетерпением ждут возможности побеседовать с вами. Их начало интересовать человечество, и особенно — человечьи женщины.
— Скажите им, что я рада быть здесь, — ответила Анна. — И с нетерпением жду возможности побеседовать с ними. Поэтому генерал и пригласил меня?
— Да, — сказала Эттин Сей.
Заговорила третья женщина, Апци, тоже баритоном.
Никлас поднял голову и посмотрел прямо на нее, отвечая на их языке. Апци протянула серую мохнатую руку и легонько коснулась его плеча.
— Нас отсылают, — объяснил Никлас. — Идемте.
Три женщины продолжали стоять, точно статуи трех Парок, а Никлас повел ее по другому коридору, более узкому, но из того же материала. Гобеленов на стенах не было. Они подошли к двери из серебристого металла. Рядом в стену была вделана квадратная пластинка, тоже металлическая, но более темная и тусклая. Никлас указал на нее.
— Прижмите к ней ладонь. Покрепче. Отлично. Теперь дверь будет открываться только для двоих — для вас и меня.
За дверью оказалась большая квадратная комната. Бледно-серый паркет, нижняя часть стен обшита панелями из такого же дерева, радужно переливавшегося. Как что? Рыбья чешуя? Перламутр?
Анна потрогала панель. Словно бы деревянная, но выглядела она и правда так, как будто по ней струилась вода. Бледные цвета переливались и менялись на прохладной полированной поверхности.
— Вы разрешите мне сесть? — спросил Никлас.
— Конечно. Она поставила сумку и посмотрела на дверь, которая закрылась.
Никлас расположился в большом низком кресле и вытянул ноги.
Как было условлено, их космолет затормозил на большом безопасном расстоянии от банки с супом, и они начали ждать прибытия хварского челнока. Анна упаковала вещи. Решить, что именно взять с Земли, было нелегко, а теперь пришлось принимать новые решения. Какую одежду выбрать для самых первых переговоров с инопланетными врагами в их собственном пространстве?
Удобную одежду, допускающую разные сочетания. Одежду, которую легко стирать и не надо гладить.
Но сверх того один ансамбль, который ослепит голубые равнодушные глаза инопланетян. А если не инопланетян (кто знает, что способно их ослепить?), так других членов ее делегации или же Никласа Сандерса, человека с приятном улыбкой и не такой уж приятной историей. А впрочем, она же не знает, будет ли он участвовать в новых переговорах.
Кончив собирать вещи, она поднялась в наблюдательную рубку, где на экране жестянка с супом поворачивалась, вращаясь вокруг своей длинной оси.
Там уже сидел один из ее товарищей, молодой дипломат Этьен Корбо.
— Не понимаю! — сказал он. — Ведь этим станциям можно придать любую форму. Почему же они выбрали такую безобразную?
— Возможно, они видят ее по-иному. Красота в глазах смотрящего, если вспомнить старинную поговорку.
Этьен покачал головой.
— Я верую в эстетические абсолюты. Мораль относительна, но в искусстве заключена истина.
— Чушь собачья.
— Вам придется отучиться от некоторых выражений, милая Анна.
С какой стати? Она включена в делегацию лишь по одной причине: враги попросили послать именно ее, Перес Анну. Хвархаты знают, что она не дипломат, и, наверное, не ждут, что она будет выражаться, как Этьен.
Вражеский челнок прибыл, и дипломаты перешли на него — широкозадые земляне расположились на широких инопланетных сиденьях. Она была среди них единственной женщиной: хвархаты специально это оговорили.
В челноке пахло чем-то непривычным. Хвархатами, решила Анна секунду спустя. За два года она успела забыть их запах, а тут вспомнила почти сразу. Он не был неприятным, просто нечеловеческим.
Экипаж челнока был в шортах и сандалиях. Все держались очень вежливо. Это их свойство она тоже запомнила, когда в первый раз встретилась с хвархатами на планете псевдосифонофор. И двигались они с непринужденной грацией, видимо, характерной для всей расы. А вот выглядели более чуждыми, чем тогда. Из-за того, что были без формы? И было видно, какие они мохнатые? Или причина — их соски? Их у них оказалось четыре — две пары больших темных, четко выделяющихся на широкой мохнатой груди.
Сколько детей хвархаты рожают одновременно? Анна провела специальное исследование, но материала о хвархатах было слишком мало, а об их женщинах и того меньше.
— Меня от них всегда просто дрожь берет, — сказал Этьен. Он сидел рядом с ней.
— Почему?
— Их глаза. Руки. Мех. Их агрессивность. Вас же не было в лагере в момент нападения.
Нет. Она была захвачена человеческой, военной разведкой.
Она ощутила толчок. Челнок отделился от земного космолета «Посланец Мира». Минуту спустя сила тяжести в нем уменьшилась, и Анна проверила ремни.
Полет был самым обычным. Двигатели заработали, отключились, опять заработали. Сила тяжести все время изменялась. Смотреть было не на что кроме стенок без иллюминаторов. Неужели хвархаты не используют других цветов кроме индустриальных? И почему их индустриальные цвета совпадают с земными? Конечно, ей ничего не известно об их зрении. Возможно, эти стенки покрыты яркими узорами, невидимыми для нее. Возможно, когда инопланетяне смотрят на разные оттенки серого, они видят — кто знает, что они видят? Ослепительные радужные краски?
Вокруг нее нервно переговаривались дипломаты. Не касаясь ничего важного — инопланетяне могли подслушать. В ряду перед ней посол рассказывал о своих гладиолусах, а Этьен рассказывал, как в последний раз был в нью-йоркском Музее современного искусства.
Час спустя новый легкий толчок. Челнок пристыковался. Двери открылись, и делегация выплыла по воздуху в коридор с помощью инопланетян, которые сами в воздухе не парили. Видимо, подошвы их сандалий прилипали к полу.
Совсем как прибытие на человеческую станцию, подумала Анна. Лифт доставил дипломатическую делегацию от оси к краю. Когда лифт остановился, они больше не парили, а с достоинством вышли в коридор. Хвархатские космолетчики проводили их по коридору в большую ярко освещенную комнату с серо-бежевым ковром. Воздух был прохладным, пахнул машинами и инопланетянами: их там стояло шестеро, одетых в шорты до колен — и только.
— Ну, что за костюмы! — сказал Этьен.
Анна тоже предпочла бы облегающую форму, которую хвархаты носили прежде. Однако теперь они явно чувствовали себя вольготнее, хотя и менее походили на воинов космической эры.
С официальным приветствием к ним обратился очень толстый хвархат, говоривший с сильнейшим акцентом. Не первозащитник. Почему его тут нет? Посол произнес ответную речь. Анна стояла позади других, и ей было плохо слышно, но в любом случае казенные фразы ее не интересовали. Она обвела взглядом хвархатов, и один показался ей знакомым — невысокий, темный, подтянутый. Он взглянул в ее сторону, и на секунду их глаза встретились. Он тут же отвел их и улыбнулся. Очень знакомой улыбкой: мимолетной, сверкающей, короткой, как его взгляд. Хей Атала Вейхар.
Когда обмен любезностями закончился, он подошел к ней.
— Мэм Перес!
— Дозорный Хей Атала!
— Вы меня помните. Я рад. Но должен сказать вам, что меня повысили. Теперь я держатель.
— Поздравляю.
Он сверкнул улыбкой.
— Как вы знаете, было решено, что вам следует жить подальше от мужчин. Я провожу вас в отведенное вам помещение.
Она сказала об этом остальным делегатам. Этьен явно встревожился. Помощник посла сказал:
— Мне это не очень нравится, Анна.
Начальник охраны попросил ее быть осторожнее. Хей Атала ждал с вежливым терпением.
Минуту спустя они уже шли по коридору. Точно такому же, как все остальные на хварской базе — большому, пустому, серому и полному инопланетян, куда-то спешащих с обычным уверенным видом.
— Я прочел «Моби Дика», как вы посоветовали, — сказал держатель. — Очень хорошая книга и почти совсем пристойная. Я… как это говорится?… допекал Сандерс Никласа, чтобы он ее прочел. Мне хотелось бы обсудить ее с человеком. Может быть, пока вы здесь…
Они свернули в поперечный коридор. Анна посмотрела вперед и увидела высокую худощавую фигуру. Он стоял лицом к ним, скрестив руки и прислонившись к серой стене. Ноги он тоже скрестил и опирался только на одну. Все такой же. В ее памяти Никлас всегда горбился и расслаблялся. Если не считать их последней встречи.
Он выпрямился, отошел на шаг от стены и опустил руки так, что они не соприкасались с боками. Видимо, это была формальная поза — руки параллельно бокам, пальцы сжаты, ладони повернуты вперед, большие пальцы отогнуты вверх. Что это означает? «У меня ничего не спрятано ни в руках, ни в рукавах?»
Хей Атала остановился и принял ту же позу.
— Привет, Анна, — сказал Ник и улыбнулся. Он выглядел почти так же, как два года назад. Пожалуй, чуть-чуть состарившимся. В волосах стало больше седины.
Хей Атала объяснил:
— Дальше, мэм, вас проводит Ники. На женской половине станции у меня нет родственниц. И мне не следует туда ходить. Ники же принадлежит к одной с вами расе, и он говорил мне, что вы с ним уроженцы одного края вашей родной планеты.
— Это так? — спросила Анна у Никласа.
— Я читал ваше досье. Вы выросли под Чикаго, а я в Канзасе. Мы оба уроженцы Среднего Запада. И, значит, почти родственники. Разрешите взять вашу сумку?
— Мне не положено выпускать ее из рук. Враги могут подложить в нее подслушивающее устройство или бомбу.
— Нам достаточно подслушивающих устройств в стенах, — сказал Хей Атала. — И кто же это будет взрывать бомбы внутри собственной космической станции? — Он задумчиво помолчал. — То есть большие бомбы. Надеюсь увидеться с вами позже, мэм. — Он повернулся и пошел по коридору. Анна посмотрела ему вслед.
— Мне чудится или он действительно движется даже грациознее, чем остальные хвархаты?
— Им нравится придумывать имена друг для друга, — сказал Никлас. — Особенно это относится к мужчинам. Обычно это шуточные имена и, нередко, обидные. Но его прозвали «Изящный мужчина». И дело не только в том, как он движется. У него изящные манеры, изящная душа, и он гораздо более откровенен по натуре, чем большинство Людей. Прекрасный молодой человек, и займет очень важное положение, если не вспыхнет серьезная война. А если в заключение нам придется воевать с Конфедерацией, вам предстоит сомнительное удовольствие иметь дело с Ваткой Шеном.
— А у вас есть прозвище? — спросила Анна.
— Целых два. «Тот, кто не любит отвечать на вопросы»и «Тот, кто не терпит ковров». Он носком сандалии ковырнул ковровую дорожку. — Двадцать лет я хожу по этой дряни и все не устаю ее ругать.
На нем была коричневая блуза с длинными рукавами, брюки того же цвета и сандалии. Как и тогда, его одежда выглядела чуть-чуть не так, словно портной толком не знал, что у него получится. К его поясу были прикреплены две круглые бляхи — металлические, эмалированные, с эмблемами, ей непонятными и, почти наверное, обведенные надписью.
— Так идемте, — сказал он.
Они пошли дальше. Он почти сразу же засунул руки в карманы и шагал с ленивой развалкой, совсем не похожей на быструю грациозную походку Вейхара.
— Почему они без формы? — спросила Анна.
— Вы видите обычный хварский мужской костюм. Вспомните: Люди покрыты мехом, а мужчины — в значительном большинстве — подолгу живут в местах с искусственным климатом. Зачем им одежда? Все, что требуется, — карманы, что-то, чтобы прицеплять опознавательные бляхи и самый минимум, чтобы не смущать Людей, принадлежащих к целомудренным культурам. Все это вы и видите.
— Форма на планете была маскировкой, — сказала Анна.
— Своего рода театральными костюмами, — возразил Никлас. — Я сказал генералу, что землянам будет трудно с полной серьезностью отнестись к людям в шортах. Ну, и художественный корпус разработал форму для космических воинов. Очень симпатичную на мой взгляд. Особенно мне понравились черные глянцевые сапоги, хотя ума не приложу, какой в них смысл. Верхом по космическим станциям не ездят, длинных пеших переходов тоже не совершают. Опасность змеиного укуса маловероятна. Разве что пинать подчиненных, изрыгая горловые проклятия на иностранном языке.
Она совсем забыла звук его голоса. Легкий приятный тенор, полный веселой насмешки.
— А это у них принято?
— Пинать подчиненных? Нет. Да и проклятий они не изрыгают. Главному хварскому языку непристойные выражения не свойственны. Они в нем вовсе отсутствуют. Ни к какой матери вы никого послать не можете. И не найдете аналога для мешка с дерьмом. Порой мне кажется, что это объясняет в хвархатах очень многое.
Они свернули в новый коридор и увидели высокую двойную дверь, охраняемую двумя солдатами с винтовками в руках. На середине двери помещалась эмблема, разделенная пополам линией створок — языки пламени высотой около метра, выпуклые и позолоченные.
— Огонь очага, — сказал Никлас. — Он символизирует Богиню и Родной Мир, Средоточие Рода и Женщин, а, может быть, Женщину. Я так и слышу заглавные буквы всех этих существительных. — Он посмотрел на одного из солдат и произнес несколько слов. Тот повернулся и нажал на что-то. Двери отворились.
За ними заблестел бледно-желтый деревянный паркет. Никлас вошел, Анна последовала за ним, и створки позади них сомкнулись.
Стены были словно оштукатурены — белые с легким голубым отливом. Красочные гобелены изображали хвархатов, занятых чем-то для нее непонятным. По коридору тянулся длинный ковер. Как и гобелены, он пылал красками — красной, синей, темно-зеленой, сочной оранжевой и ярко-желтой.
— Пресвятая Дева, — сказала Анна.
Никлас засмеялся.
— Я прожил среди хвархатов почти десять лет, прежде чем увидел обстановку женских помещений. Тогда две тетушки генерала решили узнать побольше про товарища, которого выбрал себе их дорогой племянник, и прибыли на одну из станций. — Говоря это, он вел ее по пестрому ковру мимо гобеленов. — Они вызвали туда на свидание генерала и меня. Я уже слышал, что женские помещения отличаются от мужских. И все же был ошеломлен.
Анна посмотрела вперед. В глубине виднелись три фигуры в красно-желтых одеяниях. Они стояли в ожидании с обычной хварской невозмутимостью. Высокие, массивные, плотные.
Никлас продолжал, понизив голос почти до шепота:
— Требуется очень многое, чтобы хвархатские матриархи покинули родную планету. Но генерал вился ужом. Они попросили его привезти меня в Эттин, а он все находил и находил предлоги для отсрочек. Вот они и явились к нему сами. Род очень честолюбивый, а генерал самый выдающийся Эттин среди своего поколения. Тетушки не собирались допустить, чтобы с их главным представителем в мире мужчин произошло что нибудь нежелательное.
Они приблизились к троим ожидавшим. Одеяния состояли из длинных узких полос, сшитых на плечах. Ниже полосы лишь кое-где соединялись золотыми цепочками. При любом движении полосы заколышутся и, может быть, даже затрепещут, но просветы между ними не увеличатся.
Материя показалась Анне похожей на шелковую парчу. Узор у каждого одеяния был свой. Один напоминал цветочные гирлянды, другой слагался из геометрических фигур, а третий как будто состоял из животных, которых Анне видеть не доводилось.
Никлас остановился. Он вынул руки из карманов и опустил ладонями вперед. Обычная его дерганость исчезла. Он стоял абсолютно спокойно, опустив глаза. Даже склонив голову, он был выше них сантиметров на десять, однако рядом с их массивными фигурами казался очень хрупким.
Они почти наверное были женщинами, хотя в лицах, широких, плоских, покрытых мехом, не удалось бы отыскать женственности, как и в бочкообразных торсах, как и в обнаженных по плечо руках, толстых и мохнатых. На всех были браслеты — широкие, тяжелые, простые — почти наверное из литого золота, решила Анна.
— Не смотрите на них прямо, — шепнул Никлас.
Анна опустила глаза.
Басистый, очень басистый голос что-то произнес.
— Я должен вас представить, — сказал Никлас. — Женщина справа — Эттин Пер. Рядом с ней Эттин Апци. А слева — Эттин Сей. Они сестры и в данное время руководят родом Эттина. Эттин Гварха — их племянник.
Третья женщина — Сей — заговорила не таким низким голосом, скорее баритоном, чем басом.
— Она понимает английский, хотя предпочитает не говорить на нем. Она попросила меня сказать вам, что не сочла грубостью ваш прямой взгляд. Человечьи обычаи иные, она это понимает.
Снова заговорила первая женщина — Эттин Пер, обладательница баса.
— Она приветствует вас на женской половине, — сказал Никлас. — Они с нетерпением ждут возможности побеседовать с вами. Их начало интересовать человечество, и особенно — человечьи женщины.
— Скажите им, что я рада быть здесь, — ответила Анна. — И с нетерпением жду возможности побеседовать с ними. Поэтому генерал и пригласил меня?
— Да, — сказала Эттин Сей.
Заговорила третья женщина, Апци, тоже баритоном.
Никлас поднял голову и посмотрел прямо на нее, отвечая на их языке. Апци протянула серую мохнатую руку и легонько коснулась его плеча.
— Нас отсылают, — объяснил Никлас. — Идемте.
Три женщины продолжали стоять, точно статуи трех Парок, а Никлас повел ее по другому коридору, более узкому, но из того же материала. Гобеленов на стенах не было. Они подошли к двери из серебристого металла. Рядом в стену была вделана квадратная пластинка, тоже металлическая, но более темная и тусклая. Никлас указал на нее.
— Прижмите к ней ладонь. Покрепче. Отлично. Теперь дверь будет открываться только для двоих — для вас и меня.
За дверью оказалась большая квадратная комната. Бледно-серый паркет, нижняя часть стен обшита панелями из такого же дерева, радужно переливавшегося. Как что? Рыбья чешуя? Перламутр?
Анна потрогала панель. Словно бы деревянная, но выглядела она и правда так, как будто по ней струилась вода. Бледные цвета переливались и менялись на прохладной полированной поверхности.
— Вы разрешите мне сесть? — спросил Никлас.
— Конечно. Она поставила сумку и посмотрела на дверь, которая закрылась.
Никлас расположился в большом низком кресле и вытянул ноги.