Страница:
— Ладно. — Я посмотрел на Анну. — Вы дадите нам еще пару минут?
Она кивнула. Вид у нее был усталый и угнетенный. А как там в коридоре Вейхар?
— Еще одно, — сказал я на языке Эттина. — Еще одна просьба.
У него был такой вид, словно он дошел до предела. Но заткнуться он мне не велел.
— Если произойдет худшее, не храни мой пепел в надежде, что тебе предоставится случай отослать его моей семье. Я не хочу, чтобы меня похоронили на Земле.
— Почему?
— Мои родители живут теперь в Северной Дакоте, если земляне не солгали. Я не хочу упокоиться на погосте в прериях. Богиня! Я был так счастлив вырваться оттуда.
Он задумался. Конечно, для него это было непостижимо. Каждый мужчина, каждая личность должна желать погребения в родном краю среди близких.
— Так где ты хочешь, чтобы тебя похоронили?
Я пожал плечами.
— В Эттине, если ты не против. Или же в космосе.
— Это лишний разговор. Ты не умрешь. — Он помолчал. — То есть в ближайшем будущем. Однако, учитывая различие в средней продолжительности жизни твоей расы и моей, ты, почти наверное, умрешь раньше меня. И когда придет этот срок, я увезу твой пепел в Эттин, если ты до тех пор не передумаешь. — Он поднял глаза и встретил мой взгляд. — Не бойся, Ники, и не говори того, что пугает меня.
— Ладно, — ответил я и повернулся к Анне. — Мы ждем, чтобы тетушки первозащитника и его потрясающая бабушка решили, что следует делать.
— Его бабушка? Вы привезли на переговоры вашу бабушку?
— Она начала слабеть, — сказал генерал, и мы подумали, что ей больше не стоит жить одной. А потому Пер, моя тетя Пер, пригласила ее к себе. — Он сказал мне по-эттински: — Они бросили кости, и Пер выпала наименее счастливая комбинация. Без всяких сомнений по велению Богини. Апци с бабушкой не совладала бы, и было бы очень жаль, если бы Сей утратила свой приятный характер.
— А нельзя сказать все это по-английски? — спросила Анна.
— Нет, — ответил Эттин Гварха. — Извините, мэм Перес. Я невежлив. Она привыкла быть с другими людьми, и мои тетки подумали, что лучше не оставлять ее в доме Пер в окружении только младших членов семьи.
— Она бы скушала их вместо завтрака, — заметил я.
— И потому вы привезли ее сюда?
— Да, вероятно, она скушает вместо завтрака нас.
Генерал бросил на меня свирепый взгляд.
— Не вводи в заблуждение Перес Анну и не клевещи на людей, которые давали тебе приют более двадцати лет. Мы не… Как называются пожиратели себе подобных?
— Капиталисты, — сказала Анна.
— Это точно? — Эттин Гварха обернулся ко мне.
— В таком контексте вернее были бы «каннибалы».
— Ха!
После этого мы некоторое время ждали в молчании. Я смотрел на свои ноги. В одном носке на обычном месте у большого пальца намечалась дырка. Странно, какие и когда замечаешь мелочи. Вроде гобелена в коридоре у входа. Стоило закрыть глаза, и я словно опять его увидел: большой, квадратный, винно-красный трактор, женщина, точно серо-голубая колонна. Она держала гаечный ключ, совсем такой же, как простые гаечные ключи на Земле. Я пользовался таким, когда был мальчишкой.
Наконец Эттин Гварха сказал по-английски:
— Почему люди рассказывали тебе секреты?
Я открыл глаза.
— Потому что я умею слушать. Не все время, но часто.
— Тогда почему ты не слушал меня, когда я велел тебе держаться сзади?
— Я должен был что-то сделать. Надежда только в действии.
— Что-что?
— Цитата. Из одного земного философа.
Он нахмурился.
— Это же абсолютно неверно. Такое мнение широко распространено среди человеков?
— Но почему неверно? — спросила Анна.
Я заметил, что он переменил позу и уселся поудобнее, готовясь к разговору на свою любимую тему — о морали.
— У всего есть следствия: у бездействия как и у действия. Но обычно не делать ничего лучше, чем делать что-то, и меньше — лучше, чем больше. Сказать, что действие — основание для надежды, значит, подталкивать людей, глупцов, вроде Ники, метаться и делать что-то, что угодно, лишь бы не сносить терпеливо отчаяние.
Он помолчал.
— Из этого вовсе не следует, что мы должны бездельничать. Нужных дел очень много, это очевидно. Но нам следует соблюдать осторожность, особенно когда мы предпринимаем что-то новое. Богиня дала нам разум, чтобы мы думали о том, что делаем, и дала нам способность отличать хорошее от дурного. Большего мы ждать от нее не должны. Она не станет спасать нас от последствий наших глупостей. Необходимы же — всегда необходимы — терпение, настойчивость, осмотрительность и доверие. Мы должны верить, что вселенная знает, что она делает, и что другие люди не обязательно глупы.
— Но вы же не доверяете Нику, правда? — спросила Анна.
Гварха открыл было рот, но ничего не сказал, так как заговорил воздух: Эттин Пер позвала нас всех в комнату с пустыми стенами.
Мы вошли — Анна первая, за ней Гварха и, наконец, я. Женщины посмотрели на нас. Пер сказала:
— Ники, будешь переводить. Скажи женщине Переса, чтобы она села рядом со мной.
Мы с Гвархой заняли наши прежние места, и круг замкнулся — свободных кресел больше не осталось.
— Представляю я, — сказал Гварха мягким басом. Скрытая резкость исчезла. Ярость улеглась. Возможно, он устал, как Анна, как старая дама, которая словно поникла.
Однако едва представления завершились, Петали выпрямилась и заговорила.
— Мы нашли решение трех проблем. Остается первая впереди. Это ты, Перес Анна.
Я перевел.
— Вы сказали, что мне не причинят вреда, — возразила Анна. — И я бы хотела узнать про Никласа. Что будет с ним.
— Ты понимаешь, как это серьезно? — спросила Петали. — Он сообщил тебе информацию, которую мы — наши мужчины — не предназначали для человеков. Будь он из Людей, Эттин Гварха попросил бы его убить себя. И он сам бы это предложил, не дожидаясь, чтобы его просили.
Старуха замолчала, и я перевел. Анна заметно испугалась.
— Если о случившемся станет известно, он умрет. Неизбежно, — сказала Петали. — Если мы сумеем сохранить все в тайне внутри семьи, то, думаю, нам удастся спасти Ники.
— Это правда? — спросила Анна.
— Более или менее, — ответил я. — Но не забудьте, Эттин Петали рассчитывает заключить сделку. Какого рода, я пока не знаю.
— Поосторожнее, — сказал генерал по-эттински.
— Чего вы хотите? — спросила она у старухи.
— Мы хотим, чтобы ты молчала. Не говори про это ничего другим человекам.
— Обещать я не могу, — сказала Анна. — Если меня заберет военная разведка, я расскажу все, что мне известно.
— Жаль, что она не мужчина, — заметила старуха, когда услышала перевод. — Несчастный случай, и все.
— Но не с женщиной же, матушка! — поторопилась сказать Эттин Сей.
— Я еще не впала в слабоумие и знаю правила достойного поведения.
Вмешалась Эттин Пер.
— Нам придется устроить так, чтобы вы пока остались тут. Если вы пойдете нам навстречу, это будет можно организовать. Мы будем настаивать на прямых переговорах с вами.
— И как долго? — спросила Анна.
— Мы не знаем, — ответила Пер. — Но помните, положение очень опасное. Если вы откажетесь, Ники почти наверняка умрет, Эттин Гварху оттеснят назад. Человечеству придется иметь дело с сыном Лугалы и его омерзительной матерью. Если они возьмут на себя переговоры, война неизбежна. А Ники сказал вам, что человечество в ней не победит?
Я перевел.
— Ник? — сказала Анна.
— Как вы можете меня спрашивать? Я ведь между молотом и наковальней, и мне трудно быть объективным.
Она выжидающе промолчала, и генерал сказал:
— Дело может обернуться менее скверно, чем предполагают мои тетки, но не думаю, что оно обернется хорошо, если на меня падет тень, а так и будет, стоит этой истории дойти до посторонних ушей.
Гварха всегда так четко сознает свою важность!
— Мы просим год или два, — сказала Эттин Сей по-английски. — Думаем, этого достаточно.
— И вы просите, чтобы я действовала на вашей стороне против собственной расы? — сказала Анна.
— Да, — ответила Эттин Сей.
— Ники почти наверное прав, — сказал генерал. — Если начнется война, мы будем вынуждены объявить вас нелюдьми. Если вы люди, мы не сможем отступить от правил войны. Но вы несомненно их нарушите, и тогда нас ждет уничтожение. И не только здесь на периметре, это мы еще выдержали бы, но и в самом центре. И чтобы выжить, чтобы спасти наши родные очаги, нам придется вступить с вами в борьбу, точно с… — Последнее слово он произнес по-хварски.
— Точно с вредным жучком, пожирающим посевы, — перевел я.
— Мэм, поверьте, мы вас истребим, — сказал генерал. — Если у нас не будет иного выхода.
— А какая альтернатива? — спросила Анна.
Женщины переменили позы: устроились поудобнее, словно Гварха, когда он готовится порассуждать о морали. Только они собрались обговорить условия сделки.
— Вопрос в том, что такое человеки, необходимо разрешить раз и навсегда, — сказала Эттин Пер. — И этот вопрос не для мужчин. Они еще никогда не решали, кто личность, а кто нет. Это всегда было исключительной обязанностью женщин. Мы осматриваем новорожденных и устанавливаем, станут они или не станут настоящими людьми. Мы обследуем заболевших и устанавливаем, сохранился ли в них истинный дух. Мы научились проникать за внешность. Мы владеем этими знаниями, но мужчины их лишены. И они никак не могут найти решение этого вопроса.
— Мы поставим эту проблему перед Сплетением, — заявила Эттин Пер, — вдали от сына Лугалы. А женщина Лугалы пусть поспешит за нами. Дома мы сумеем с ней сладить.
— И мы заберем с собой Ники, — добавила Эттин Сей по-английски.
— Что-о? — воскликнул я.
— Зачем? — спросил генерал.
Ответила Эттин Пер.
— Его нужно убрать с периметра и от человеков. Сам можешь понять, Гварха. И он наш первый впереди специалист по человечеству. Совершенно очевидно, что Сплетению понадобится проконсультироваться с ним. А потому он улетит с нами, и никто не удивится, а он будет у нас год под надзором.
— Перевести все или частично? — спросил я.
— Не надо, — сказала Эттин Петали и посмотрела на внука. — Другого выхода нет. Если будет решено, что он личность… Я ничего не обещаю, но мы постараемся найти способ отправить его сюда.
— А если нет? — жестко спросил Гварха.
— Не стоит заглядывать так далеко, — сказала Пер.
Вероятно, меня усыпят точно собаку, заведшую привычку кусаться. Завлекательная мысль.
— Что происходит? — спросила Анна.
— Семейный спор.
Генерал посмотрел на меня.
— Ники…
— Ты можешь предложить что-нибудь еще?
— Нет.
— Может быть, и к лучшему. Я уже столько лет тебе твержу, что головные все только портят. Может быть, женщины сумеют справиться.
— Конечно, сумеем, — заявила старая дама.
Пер наклонилась вперед.
— Спроси женщину Переса, согласна ли она молчать и оставаться здесь, пока мы не уладим все дома.
Я перевел.
— А ваше мнение? — спросила Анна.
— Соглашайтесь.
— Хорошо. Я обещаю. Но если все уладится, я хочу быть первым после вас человеком, кто посетит родную планету хвархатов.
Едва старая дама услышала, что соглашение достигнуто, она откинулась на спинку и словно съежилась. Внезапно она превратилась в мешок костей из седого меха. Великолепное вышитое платье теперь выглядело нелепо. Ее глаза закрылись.
Дочери тревожно переглянулись.
— Матушка? — сказала Пер.
— Не хочешь ли вздремнуть? — спросила Апци.
— Уберите этих людей — если они люди. Я сделала все, что могла.
Мы ушли.
Вейхар все еще ждал в коридоре. Генерал отослал его, и мы с Гвархой проводили Анну до ее комнат. У двери она остановилась и сказала:
— Какой, на редкость, ужасный день!
— Поблагодарите за него Никласа, — ответил генерал.
— Нет, вы, правда, прекрасно говорите по-английски, — сказала она. — Я немножко выпью и лягу вздремнуть, как и ваша бабушка, которая, думается, мелет кости, чтобы печь себе хлеб.
— Фи-фай! — вставил я.
— Фо-фам! — докончила она и скрылась за дверью.
— Что это значит? — спросил генерал.
— Словечки из детской сказки и напоминание, что мы оба с Земли.
Мы пошли по коридорам, и я рассказал ему про Джека, бобовый стебель и людоеда с его фи-фай-фо-фам.
— Ха! — сказал он, дослушав. — Интересно, до чего вы похожи на нас во всем, кроме того, в чем вы от нас отличаетесь. Это словно одна из наших историй про Умного Мальчика и Умную Девочку.
Мы остановились перед его дверью.
— Первозащитник, мне необходимо задать вам вопрос, и я бы очень не хотел, чтобы нас подслушали.
— Обязательно сейчас?
— Много ли у нас остается времени?
Синие глаза уставились на меня полосками зрачков. Он выдохнул воздух и приложил ладонь к панели.
— Входи.
Он сел на диван.
Я выбрал удобное место у стены, откуда мог следить за выражением его лица.
— Твой вопрос?
— До сих пор я не знал за вами ни единого бесчестного поступка. Вы нарушили свое обещание мне и вы нарушили одно из правил ведения войны. Мне хотелось бы знать, почему.
— Это же очевидно. Я полагал, что ты намерен предать меня. — После паузы он добавил: — И Людей.
— Почему вы это полагали?
— Не имеет значения. Я же был прав.
Я выжидающе промолчал. Он опустил глаза.
— Гварха, когда ты пристыжен или смущен, то мог бы прямо оповещать об этом.
Он поднял глаза и встретил мой взгляд.
— Я сомневался в характере твоих отношений с Анной. Она тебе не родственница. История о родстве Канзаса с Иллинойсом полная чушь.
— Тут все сразу стало на свои места.
— Дерьмо ты безмозглое!
— Я просто вспомнил, что ты землянин, — сказал он жалобно.
— Что ты хотел выяснить, когда нашпиговал жучками наши комнаты? Найти доказательства измены? Или выяснить, не залезаю ли я в постель к Анне?
Он уставился на ковер.
— Дурень. Никто из землян не возбуждает во мне сексуального интереса. Я сижу в зале совещаний, глядя на человечьих мужчин напротив, и думаю: «Они же должны казаться мне привлекательными». Но не кажутся. Я помню, что прежде земляне казались мне красивыми, но теперь я их такими не нахожу. Не только в сравнении с тобой и Вейхаром, но даже с беднягой Матсехаром. Но они мои люди, а Анна — мой друг, и я так зол, что не хочу продолжать этот разговор.
Я направился к двери. Он сгорбился, опустив глаза, и молчал.
Самое время прогуляться.
Я выбрал свой обычный маршрут подальше от обитаемых секторов. Я объяснил Анне, что станция в значительной своей части пуста, всего лишь оболочка. Возможно, это и так, но от всей внутренней поверхности цилиндра тянутся коридоры. Некоторые — во всю его длину, и я предпочитаю их, когда чувствую себя в ловушке: можно смотреть вперед на уходящую вдаль цепь плафонов.
Другие опоясывают теоретически пустое центральное пространство. Они мне нравятся меньше. Слишком заметен изгиб пола и потолка, и нет длинной перспективы.
Возможно, они требовались при постройке. Обычно в них пусто и всегда холодно. Но почему в них поддерживается давление? И почему на стольких дверях там служба безопасности поставила свои печати?
Я знаю, Гварха, ты не ответишь на эти вопросы. Да и скорее всего меня уже не будет на станции, когда ты их прочтешь. Вот моя теория.
Двери ведут в тамбуры, а за тамбурами скрыт еще один мрачный сюрприз наступающего Шена Валхи. Какой, собственно, я не уверен. Возможно, межзвездный военный корабль класса «луат» со всеми его косморазведчиками и мусорщиками. В воображении я вижу, как он висит в середине дипломатической станции — огромный, тупорылый, страшный, и косморазведчики облепили его, точно сосущие детеныши.
Мусорщики (почти наверное) помещены сверху. Плоские, в форме наконечника копья, как чешуи на широкой спине луата.
Вот каким он рисуется мне, Гвар. Бронированное чудовище из легенды для эвакуации женщин — или для уничтожения земного космолета.
Может быть, я ошибаюсь. Может быть, за этими дверями ничего нет. Ты часто говорил мне, что воображение у меня чересчур сильное.
Я шел и злился. Не стану пересказывать рожденные злобой мысли — мелочные, выгораживающие меня. Потом началась секция, где плафоны не горели, и светились только лампочки у пола. На пересечении двух коридоров я остановился. Один уходил направо и налево совершенно прямо, другой — слегка изгибался. Воздух был холоднее обычного и пахнул химикалиями, с помощью которых настилают ковры.
Я начал проделывать серии упражнений для ханацина. Медленные, следя, чтобы каждое движение было абсолютно точным. Это помогло. Я начал следующую, еще более медленную, а затем перешел с третьей — сохранению определенных поз. Обычно к этому моменту мое дыхание успокаивается.
Третья серия уносит все следы раздражения. Во время четвертой уже не осознаешь себя. К концу пятой обретаешь истинный покой. Уже не двигаешься. Ты пуст, распахнут, готов, безмятежен и чулмар. Перевода для последнего слова я так и не подобрал. В обычной речи оно означает «благочестивый», «с юмором». Но в контексте ханацина? Не знаю. Я завершил пятую серию, некоторое время пробыл в трансе, затем очнулся. Коридоры не изменились, а я совсем замерз. Взглядом я поискал камеры, наблюдающие за пересечением коридоров. Их было две — под самым потолком, скрытые тенями. Наверное, на каком-то наблюдательном посту дежурные смотрели на свои экраны и гадали, что затеял Сандерс Никлас на этот раз? Если ему вздумалось тренироваться для ханацина, то почему здесь, а не в ханацин-зале?
Место для всего, и все на своем месте, наставлял меня отец, имея в виду свою библиотеку и сарай, где хранились инструменты.
Когда я вернулся к себе, лампочка над дверью в комнаты Гвархи янтарно светилась. Дверь была отперта. Я больше не злился, но очень устал, и настроение, рожденное сериями упражнений, еще отчасти сохранялось. Мне не хотелось его терять, слушая обвинения или оправдания Гвархи.
Я принял душ и лег спать.
Утром в моем компьютере была весть от Гвархи на главном хварском языке, очень официальная и очень вежливая.
Он предпочел бы, чтобы я не вступал ни в какой контакт с человеками.
Он предпочел бы, чтобы я не подключался ни к каким кодированным записям, кроме, естественно, лично моих.
Он предпочел бы, чтобы я не ходил к себе в кабинет.
В моем статусе, позаботился он объяснить, никаких изменений не произошло. Мой доступ к секретным материалам сохраняется. Он никаких распоряжений не отдавал. (Еще бы! Тогда уже ничего нельзя было бы сохранить в тайне.) Но в виде одолжения ему, не могу ли я провести день в каких-либо безобидных занятиях?
— Безусловно! — сообщил я компьютеру.
Он знает, что я люблю гулять по пустым секторам, и знает, как важны для меня такие прогулки. Но не буду ли я так добр ограничиться теми секторами станции, которые используются в настоящее время?
И он будет очень благодарен, если я вечером навещу его.
Опять-таки, безусловно.
День я работал над своим журналом, стараясь записать все, пока не начал забывать и пока информация не начала меняться, как обычно это бывает. Человеческий мозг как запоминающее устройство оставляет желать лучшего.
Подредактировать можно будет потом: подобрать другие, более точные слова, сделать описание живее. Хотя есть опасность: реальность превращается в искусство.
Свет лампочки у двери Гвархи стал янтарным. Он дома и ждет меня. Наверное, достал кувшин халина и сидит с чашей в руке на диване перед кувшином, обиженный, полный жалости к себе. Говнюшка, как он смел шпионить за мной?
Почему предал его и его Людей? Сейчас я вижу только, что был глуп.
И кто из нас больший предатель? Кто причинил вред серьезнее?
Впрочем, неважно. Наверное, женщины Эттина заберут меня отсюда очень скоро. Помириться мы с Гвархой можем только сейчас. Может быть. Богиня будет милостива к нам, и у нас еще будет время спорить и винить друг друга — время для сотен предположений и контрпредположений. А пока я хочу только мира и покоя.
Почему-то мне вспоминаются животные Анны — гигантские медузы, разрывающиеся между страхом и сладострастием, отчаянно сигналящие о своих добрых намерениях, а вокруг колышутся их стрекательные щупальца.
«Я это я. Я не нападу. Дай мне приблизиться. Дай мне прикоснуться к тебе. Обменяемся тем, что зовется любовью.»
Когда я закончу эту фразу, я отключу компьютер, встану и пойду к двери.
Из журнала Сандерс Никласа и т.д.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВОЗВРАЩЕНИЕ
1
Она кивнула. Вид у нее был усталый и угнетенный. А как там в коридоре Вейхар?
— Еще одно, — сказал я на языке Эттина. — Еще одна просьба.
У него был такой вид, словно он дошел до предела. Но заткнуться он мне не велел.
— Если произойдет худшее, не храни мой пепел в надежде, что тебе предоставится случай отослать его моей семье. Я не хочу, чтобы меня похоронили на Земле.
— Почему?
— Мои родители живут теперь в Северной Дакоте, если земляне не солгали. Я не хочу упокоиться на погосте в прериях. Богиня! Я был так счастлив вырваться оттуда.
Он задумался. Конечно, для него это было непостижимо. Каждый мужчина, каждая личность должна желать погребения в родном краю среди близких.
— Так где ты хочешь, чтобы тебя похоронили?
Я пожал плечами.
— В Эттине, если ты не против. Или же в космосе.
— Это лишний разговор. Ты не умрешь. — Он помолчал. — То есть в ближайшем будущем. Однако, учитывая различие в средней продолжительности жизни твоей расы и моей, ты, почти наверное, умрешь раньше меня. И когда придет этот срок, я увезу твой пепел в Эттин, если ты до тех пор не передумаешь. — Он поднял глаза и встретил мой взгляд. — Не бойся, Ники, и не говори того, что пугает меня.
— Ладно, — ответил я и повернулся к Анне. — Мы ждем, чтобы тетушки первозащитника и его потрясающая бабушка решили, что следует делать.
— Его бабушка? Вы привезли на переговоры вашу бабушку?
— Она начала слабеть, — сказал генерал, и мы подумали, что ей больше не стоит жить одной. А потому Пер, моя тетя Пер, пригласила ее к себе. — Он сказал мне по-эттински: — Они бросили кости, и Пер выпала наименее счастливая комбинация. Без всяких сомнений по велению Богини. Апци с бабушкой не совладала бы, и было бы очень жаль, если бы Сей утратила свой приятный характер.
— А нельзя сказать все это по-английски? — спросила Анна.
— Нет, — ответил Эттин Гварха. — Извините, мэм Перес. Я невежлив. Она привыкла быть с другими людьми, и мои тетки подумали, что лучше не оставлять ее в доме Пер в окружении только младших членов семьи.
— Она бы скушала их вместо завтрака, — заметил я.
— И потому вы привезли ее сюда?
— Да, вероятно, она скушает вместо завтрака нас.
Генерал бросил на меня свирепый взгляд.
— Не вводи в заблуждение Перес Анну и не клевещи на людей, которые давали тебе приют более двадцати лет. Мы не… Как называются пожиратели себе подобных?
— Капиталисты, — сказала Анна.
— Это точно? — Эттин Гварха обернулся ко мне.
— В таком контексте вернее были бы «каннибалы».
— Ха!
После этого мы некоторое время ждали в молчании. Я смотрел на свои ноги. В одном носке на обычном месте у большого пальца намечалась дырка. Странно, какие и когда замечаешь мелочи. Вроде гобелена в коридоре у входа. Стоило закрыть глаза, и я словно опять его увидел: большой, квадратный, винно-красный трактор, женщина, точно серо-голубая колонна. Она держала гаечный ключ, совсем такой же, как простые гаечные ключи на Земле. Я пользовался таким, когда был мальчишкой.
Наконец Эттин Гварха сказал по-английски:
— Почему люди рассказывали тебе секреты?
Я открыл глаза.
— Потому что я умею слушать. Не все время, но часто.
— Тогда почему ты не слушал меня, когда я велел тебе держаться сзади?
— Я должен был что-то сделать. Надежда только в действии.
— Что-что?
— Цитата. Из одного земного философа.
Он нахмурился.
— Это же абсолютно неверно. Такое мнение широко распространено среди человеков?
— Но почему неверно? — спросила Анна.
Я заметил, что он переменил позу и уселся поудобнее, готовясь к разговору на свою любимую тему — о морали.
— У всего есть следствия: у бездействия как и у действия. Но обычно не делать ничего лучше, чем делать что-то, и меньше — лучше, чем больше. Сказать, что действие — основание для надежды, значит, подталкивать людей, глупцов, вроде Ники, метаться и делать что-то, что угодно, лишь бы не сносить терпеливо отчаяние.
Он помолчал.
— Из этого вовсе не следует, что мы должны бездельничать. Нужных дел очень много, это очевидно. Но нам следует соблюдать осторожность, особенно когда мы предпринимаем что-то новое. Богиня дала нам разум, чтобы мы думали о том, что делаем, и дала нам способность отличать хорошее от дурного. Большего мы ждать от нее не должны. Она не станет спасать нас от последствий наших глупостей. Необходимы же — всегда необходимы — терпение, настойчивость, осмотрительность и доверие. Мы должны верить, что вселенная знает, что она делает, и что другие люди не обязательно глупы.
— Но вы же не доверяете Нику, правда? — спросила Анна.
Гварха открыл было рот, но ничего не сказал, так как заговорил воздух: Эттин Пер позвала нас всех в комнату с пустыми стенами.
Мы вошли — Анна первая, за ней Гварха и, наконец, я. Женщины посмотрели на нас. Пер сказала:
— Ники, будешь переводить. Скажи женщине Переса, чтобы она села рядом со мной.
Мы с Гвархой заняли наши прежние места, и круг замкнулся — свободных кресел больше не осталось.
— Представляю я, — сказал Гварха мягким басом. Скрытая резкость исчезла. Ярость улеглась. Возможно, он устал, как Анна, как старая дама, которая словно поникла.
Однако едва представления завершились, Петали выпрямилась и заговорила.
— Мы нашли решение трех проблем. Остается первая впереди. Это ты, Перес Анна.
Я перевел.
— Вы сказали, что мне не причинят вреда, — возразила Анна. — И я бы хотела узнать про Никласа. Что будет с ним.
— Ты понимаешь, как это серьезно? — спросила Петали. — Он сообщил тебе информацию, которую мы — наши мужчины — не предназначали для человеков. Будь он из Людей, Эттин Гварха попросил бы его убить себя. И он сам бы это предложил, не дожидаясь, чтобы его просили.
Старуха замолчала, и я перевел. Анна заметно испугалась.
— Если о случившемся станет известно, он умрет. Неизбежно, — сказала Петали. — Если мы сумеем сохранить все в тайне внутри семьи, то, думаю, нам удастся спасти Ники.
— Это правда? — спросила Анна.
— Более или менее, — ответил я. — Но не забудьте, Эттин Петали рассчитывает заключить сделку. Какого рода, я пока не знаю.
— Поосторожнее, — сказал генерал по-эттински.
— Чего вы хотите? — спросила она у старухи.
— Мы хотим, чтобы ты молчала. Не говори про это ничего другим человекам.
— Обещать я не могу, — сказала Анна. — Если меня заберет военная разведка, я расскажу все, что мне известно.
— Жаль, что она не мужчина, — заметила старуха, когда услышала перевод. — Несчастный случай, и все.
— Но не с женщиной же, матушка! — поторопилась сказать Эттин Сей.
— Я еще не впала в слабоумие и знаю правила достойного поведения.
Вмешалась Эттин Пер.
— Нам придется устроить так, чтобы вы пока остались тут. Если вы пойдете нам навстречу, это будет можно организовать. Мы будем настаивать на прямых переговорах с вами.
— И как долго? — спросила Анна.
— Мы не знаем, — ответила Пер. — Но помните, положение очень опасное. Если вы откажетесь, Ники почти наверняка умрет, Эттин Гварху оттеснят назад. Человечеству придется иметь дело с сыном Лугалы и его омерзительной матерью. Если они возьмут на себя переговоры, война неизбежна. А Ники сказал вам, что человечество в ней не победит?
Я перевел.
— Ник? — сказала Анна.
— Как вы можете меня спрашивать? Я ведь между молотом и наковальней, и мне трудно быть объективным.
Она выжидающе промолчала, и генерал сказал:
— Дело может обернуться менее скверно, чем предполагают мои тетки, но не думаю, что оно обернется хорошо, если на меня падет тень, а так и будет, стоит этой истории дойти до посторонних ушей.
Гварха всегда так четко сознает свою важность!
— Мы просим год или два, — сказала Эттин Сей по-английски. — Думаем, этого достаточно.
— И вы просите, чтобы я действовала на вашей стороне против собственной расы? — сказала Анна.
— Да, — ответила Эттин Сей.
— Ники почти наверное прав, — сказал генерал. — Если начнется война, мы будем вынуждены объявить вас нелюдьми. Если вы люди, мы не сможем отступить от правил войны. Но вы несомненно их нарушите, и тогда нас ждет уничтожение. И не только здесь на периметре, это мы еще выдержали бы, но и в самом центре. И чтобы выжить, чтобы спасти наши родные очаги, нам придется вступить с вами в борьбу, точно с… — Последнее слово он произнес по-хварски.
— Точно с вредным жучком, пожирающим посевы, — перевел я.
— Мэм, поверьте, мы вас истребим, — сказал генерал. — Если у нас не будет иного выхода.
— А какая альтернатива? — спросила Анна.
Женщины переменили позы: устроились поудобнее, словно Гварха, когда он готовится порассуждать о морали. Только они собрались обговорить условия сделки.
— Вопрос в том, что такое человеки, необходимо разрешить раз и навсегда, — сказала Эттин Пер. — И этот вопрос не для мужчин. Они еще никогда не решали, кто личность, а кто нет. Это всегда было исключительной обязанностью женщин. Мы осматриваем новорожденных и устанавливаем, станут они или не станут настоящими людьми. Мы обследуем заболевших и устанавливаем, сохранился ли в них истинный дух. Мы научились проникать за внешность. Мы владеем этими знаниями, но мужчины их лишены. И они никак не могут найти решение этого вопроса.
— Мы поставим эту проблему перед Сплетением, — заявила Эттин Пер, — вдали от сына Лугалы. А женщина Лугалы пусть поспешит за нами. Дома мы сумеем с ней сладить.
— И мы заберем с собой Ники, — добавила Эттин Сей по-английски.
— Что-о? — воскликнул я.
— Зачем? — спросил генерал.
Ответила Эттин Пер.
— Его нужно убрать с периметра и от человеков. Сам можешь понять, Гварха. И он наш первый впереди специалист по человечеству. Совершенно очевидно, что Сплетению понадобится проконсультироваться с ним. А потому он улетит с нами, и никто не удивится, а он будет у нас год под надзором.
— Перевести все или частично? — спросил я.
— Не надо, — сказала Эттин Петали и посмотрела на внука. — Другого выхода нет. Если будет решено, что он личность… Я ничего не обещаю, но мы постараемся найти способ отправить его сюда.
— А если нет? — жестко спросил Гварха.
— Не стоит заглядывать так далеко, — сказала Пер.
Вероятно, меня усыпят точно собаку, заведшую привычку кусаться. Завлекательная мысль.
— Что происходит? — спросила Анна.
— Семейный спор.
Генерал посмотрел на меня.
— Ники…
— Ты можешь предложить что-нибудь еще?
— Нет.
— Может быть, и к лучшему. Я уже столько лет тебе твержу, что головные все только портят. Может быть, женщины сумеют справиться.
— Конечно, сумеем, — заявила старая дама.
Пер наклонилась вперед.
— Спроси женщину Переса, согласна ли она молчать и оставаться здесь, пока мы не уладим все дома.
Я перевел.
— А ваше мнение? — спросила Анна.
— Соглашайтесь.
— Хорошо. Я обещаю. Но если все уладится, я хочу быть первым после вас человеком, кто посетит родную планету хвархатов.
Едва старая дама услышала, что соглашение достигнуто, она откинулась на спинку и словно съежилась. Внезапно она превратилась в мешок костей из седого меха. Великолепное вышитое платье теперь выглядело нелепо. Ее глаза закрылись.
Дочери тревожно переглянулись.
— Матушка? — сказала Пер.
— Не хочешь ли вздремнуть? — спросила Апци.
— Уберите этих людей — если они люди. Я сделала все, что могла.
Мы ушли.
Вейхар все еще ждал в коридоре. Генерал отослал его, и мы с Гвархой проводили Анну до ее комнат. У двери она остановилась и сказала:
— Какой, на редкость, ужасный день!
— Поблагодарите за него Никласа, — ответил генерал.
— Нет, вы, правда, прекрасно говорите по-английски, — сказала она. — Я немножко выпью и лягу вздремнуть, как и ваша бабушка, которая, думается, мелет кости, чтобы печь себе хлеб.
— Фи-фай! — вставил я.
— Фо-фам! — докончила она и скрылась за дверью.
— Что это значит? — спросил генерал.
— Словечки из детской сказки и напоминание, что мы оба с Земли.
Мы пошли по коридорам, и я рассказал ему про Джека, бобовый стебель и людоеда с его фи-фай-фо-фам.
— Ха! — сказал он, дослушав. — Интересно, до чего вы похожи на нас во всем, кроме того, в чем вы от нас отличаетесь. Это словно одна из наших историй про Умного Мальчика и Умную Девочку.
Мы остановились перед его дверью.
— Первозащитник, мне необходимо задать вам вопрос, и я бы очень не хотел, чтобы нас подслушали.
— Обязательно сейчас?
— Много ли у нас остается времени?
Синие глаза уставились на меня полосками зрачков. Он выдохнул воздух и приложил ладонь к панели.
— Входи.
Он сел на диван.
Я выбрал удобное место у стены, откуда мог следить за выражением его лица.
— Твой вопрос?
— До сих пор я не знал за вами ни единого бесчестного поступка. Вы нарушили свое обещание мне и вы нарушили одно из правил ведения войны. Мне хотелось бы знать, почему.
— Это же очевидно. Я полагал, что ты намерен предать меня. — После паузы он добавил: — И Людей.
— Почему вы это полагали?
— Не имеет значения. Я же был прав.
Я выжидающе промолчал. Он опустил глаза.
— Гварха, когда ты пристыжен или смущен, то мог бы прямо оповещать об этом.
Он поднял глаза и встретил мой взгляд.
— Я сомневался в характере твоих отношений с Анной. Она тебе не родственница. История о родстве Канзаса с Иллинойсом полная чушь.
— Тут все сразу стало на свои места.
— Дерьмо ты безмозглое!
— Я просто вспомнил, что ты землянин, — сказал он жалобно.
— Что ты хотел выяснить, когда нашпиговал жучками наши комнаты? Найти доказательства измены? Или выяснить, не залезаю ли я в постель к Анне?
Он уставился на ковер.
— Дурень. Никто из землян не возбуждает во мне сексуального интереса. Я сижу в зале совещаний, глядя на человечьих мужчин напротив, и думаю: «Они же должны казаться мне привлекательными». Но не кажутся. Я помню, что прежде земляне казались мне красивыми, но теперь я их такими не нахожу. Не только в сравнении с тобой и Вейхаром, но даже с беднягой Матсехаром. Но они мои люди, а Анна — мой друг, и я так зол, что не хочу продолжать этот разговор.
Я направился к двери. Он сгорбился, опустив глаза, и молчал.
Самое время прогуляться.
Я выбрал свой обычный маршрут подальше от обитаемых секторов. Я объяснил Анне, что станция в значительной своей части пуста, всего лишь оболочка. Возможно, это и так, но от всей внутренней поверхности цилиндра тянутся коридоры. Некоторые — во всю его длину, и я предпочитаю их, когда чувствую себя в ловушке: можно смотреть вперед на уходящую вдаль цепь плафонов.
Другие опоясывают теоретически пустое центральное пространство. Они мне нравятся меньше. Слишком заметен изгиб пола и потолка, и нет длинной перспективы.
Возможно, они требовались при постройке. Обычно в них пусто и всегда холодно. Но почему в них поддерживается давление? И почему на стольких дверях там служба безопасности поставила свои печати?
Я знаю, Гварха, ты не ответишь на эти вопросы. Да и скорее всего меня уже не будет на станции, когда ты их прочтешь. Вот моя теория.
Двери ведут в тамбуры, а за тамбурами скрыт еще один мрачный сюрприз наступающего Шена Валхи. Какой, собственно, я не уверен. Возможно, межзвездный военный корабль класса «луат» со всеми его косморазведчиками и мусорщиками. В воображении я вижу, как он висит в середине дипломатической станции — огромный, тупорылый, страшный, и косморазведчики облепили его, точно сосущие детеныши.
Мусорщики (почти наверное) помещены сверху. Плоские, в форме наконечника копья, как чешуи на широкой спине луата.
Вот каким он рисуется мне, Гвар. Бронированное чудовище из легенды для эвакуации женщин — или для уничтожения земного космолета.
Может быть, я ошибаюсь. Может быть, за этими дверями ничего нет. Ты часто говорил мне, что воображение у меня чересчур сильное.
Я шел и злился. Не стану пересказывать рожденные злобой мысли — мелочные, выгораживающие меня. Потом началась секция, где плафоны не горели, и светились только лампочки у пола. На пересечении двух коридоров я остановился. Один уходил направо и налево совершенно прямо, другой — слегка изгибался. Воздух был холоднее обычного и пахнул химикалиями, с помощью которых настилают ковры.
Я начал проделывать серии упражнений для ханацина. Медленные, следя, чтобы каждое движение было абсолютно точным. Это помогло. Я начал следующую, еще более медленную, а затем перешел с третьей — сохранению определенных поз. Обычно к этому моменту мое дыхание успокаивается.
Третья серия уносит все следы раздражения. Во время четвертой уже не осознаешь себя. К концу пятой обретаешь истинный покой. Уже не двигаешься. Ты пуст, распахнут, готов, безмятежен и чулмар. Перевода для последнего слова я так и не подобрал. В обычной речи оно означает «благочестивый», «с юмором». Но в контексте ханацина? Не знаю. Я завершил пятую серию, некоторое время пробыл в трансе, затем очнулся. Коридоры не изменились, а я совсем замерз. Взглядом я поискал камеры, наблюдающие за пересечением коридоров. Их было две — под самым потолком, скрытые тенями. Наверное, на каком-то наблюдательном посту дежурные смотрели на свои экраны и гадали, что затеял Сандерс Никлас на этот раз? Если ему вздумалось тренироваться для ханацина, то почему здесь, а не в ханацин-зале?
Место для всего, и все на своем месте, наставлял меня отец, имея в виду свою библиотеку и сарай, где хранились инструменты.
Когда я вернулся к себе, лампочка над дверью в комнаты Гвархи янтарно светилась. Дверь была отперта. Я больше не злился, но очень устал, и настроение, рожденное сериями упражнений, еще отчасти сохранялось. Мне не хотелось его терять, слушая обвинения или оправдания Гвархи.
Я принял душ и лег спать.
Утром в моем компьютере была весть от Гвархи на главном хварском языке, очень официальная и очень вежливая.
Он предпочел бы, чтобы я не вступал ни в какой контакт с человеками.
Он предпочел бы, чтобы я не подключался ни к каким кодированным записям, кроме, естественно, лично моих.
Он предпочел бы, чтобы я не ходил к себе в кабинет.
В моем статусе, позаботился он объяснить, никаких изменений не произошло. Мой доступ к секретным материалам сохраняется. Он никаких распоряжений не отдавал. (Еще бы! Тогда уже ничего нельзя было бы сохранить в тайне.) Но в виде одолжения ему, не могу ли я провести день в каких-либо безобидных занятиях?
— Безусловно! — сообщил я компьютеру.
Он знает, что я люблю гулять по пустым секторам, и знает, как важны для меня такие прогулки. Но не буду ли я так добр ограничиться теми секторами станции, которые используются в настоящее время?
И он будет очень благодарен, если я вечером навещу его.
Опять-таки, безусловно.
День я работал над своим журналом, стараясь записать все, пока не начал забывать и пока информация не начала меняться, как обычно это бывает. Человеческий мозг как запоминающее устройство оставляет желать лучшего.
Подредактировать можно будет потом: подобрать другие, более точные слова, сделать описание живее. Хотя есть опасность: реальность превращается в искусство.
Свет лампочки у двери Гвархи стал янтарным. Он дома и ждет меня. Наверное, достал кувшин халина и сидит с чашей в руке на диване перед кувшином, обиженный, полный жалости к себе. Говнюшка, как он смел шпионить за мной?
Почему предал его и его Людей? Сейчас я вижу только, что был глуп.
И кто из нас больший предатель? Кто причинил вред серьезнее?
Впрочем, неважно. Наверное, женщины Эттина заберут меня отсюда очень скоро. Помириться мы с Гвархой можем только сейчас. Может быть. Богиня будет милостива к нам, и у нас еще будет время спорить и винить друг друга — время для сотен предположений и контрпредположений. А пока я хочу только мира и покоя.
Почему-то мне вспоминаются животные Анны — гигантские медузы, разрывающиеся между страхом и сладострастием, отчаянно сигналящие о своих добрых намерениях, а вокруг колышутся их стрекательные щупальца.
«Я это я. Я не нападу. Дай мне приблизиться. Дай мне прикоснуться к тебе. Обменяемся тем, что зовется любовью.»
Когда я закончу эту фразу, я отключу компьютер, встану и пойду к двери.
Из журнала Сандерс Никласа и т.д.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВОЗВРАЩЕНИЕ
1
Несколько дней все шло по-прежнему — во всяком случае, насколько было известно Анне. Она наблюдала мужские переговоры, продолжавшиеся без изменений, и проводила все остальное время с землянами. Никто из хвархатов к ней не заглядывал. О Нике она не знала ничего, и в зале переговоров он не появлялся.
«Сохраняй спокойствие», — твердила она себе.
По коридорам ее провожал Вейхар или новый молодой человек — Чейчик — с прелестным дымчато-серым мехом. По-английски он говорил с резким акцентом и обычной хварской любезностью. Его глаза, которые она видела редко, так как он благопристойно их все время отводил, были бледно-серыми, почти бесцветными.
— Что с Матсехаром? — спросила она у Вейхара.
— Вам не нравится Чейчик Ан?
— Он, видимо, прелесть, но мне не хватает подробнейших, удар за ударом, описаний очередной сцены матсехаровской пьесы.
Вейхар засмеялся.
— Пьесу он почти закончил, но в финале столкнулся с трудностями и попросил отпуск, чтобы заняться исключительно пьесой.
— И он его получил? Его освободили от служебных обязанностей ради пьесы?
— Пьеса и есть его главная обязанность. Он же служит в художественном корпусе, не забудьте. А сюда откомандирован временно.
Два дня спустя Вейхар встретил ее у дверей секции землян.
— Нам придется… как это? — пойти в обход по пути к вашим комнатам.
— Почему?
— Первозащитник выразил желание увидеть вас.
Какой первозащитник — можно было не спрашивать. Вейхар называл так только Эттин Гварху.
Он проводил ее в кабинет Эттин Гвархи, который выглядел точно так же, как в последний раз, когда она была тут, но перед столом стояло только одно кресло. Эттин Гварха сидел за столом. На нем была военная космическая форма. Он сказал:
— Вам не нужно ждать, держатель. Я распоряжусь, чтобы мэм Перес проводили в ее комнаты.
Вейхар ушел. Дверь за ним закрылась, и Эттин Гварха кивнул на пустое кресло.
— Прошу вас, садитесь.
Анна села.
Он сложил ладони и посмотрел на нее. Комната была ярко освещена, и его зрачки сузились в две черные черточки поперек синего фона. Глаза хвархатов ее особенно смущали, если, пожалуй, не считать их кистей.
— Я оставлял вас без внимания, мэм. Прошу извинения. Произошло много всего.
Анна выжидательно молчала.
— Прибыл корабль. Он увез моих родственниц домой. Лугала Минти решила отбыть с ними. Цей Ама Ул и ее переводчица останутся. Никакой женщине не следует оставаться единственной на периметре. — Он промолчал, все еще не отводя от нее глаз. — Ники полетит с моими тетками. Мы с вами останемся тут… как это говорится?.. держать оборону. — Он разнял руки и взял что-то вроде металлического карандаша. — От такого положения мне очень не по себе. Женщина не должна участвовать в борьбе на периметре.
— Но я уже в нее втянута.
— Да, а потому нам необходимо обсудить, что предпринять. Вашу роль и мою. Мне кажется, все основное мы уже обсудили в предыдущей беседе. В той, в которой участвовали мои родственницы. Но я хочу быть абсолютно уверен, что мы достигли взаимного понимания и согласия.
Он говорил с особой тщательностью, медленнее обычного, с педантичностью, а его длинные узкие мохнатые руки вертели и вертели металлическое стило.
— Мои тетки устроят так, чтобы сюда прислали других женщин побеседовать с вами. Скорее всего Сплетение поручит им расспросить вас о человечестве. Если Сплетению придется решать, что такое человеки, ему потребуется информация. Эти женщины обеспечат причину для вашего пребывания в хварском космическом пространстве. Говорите с ними так честно, как сможете. Если почувствуете, что честь не позволит вам отвечать, так прямо им и скажите. Люди понимают требования чести. Но, пожалуйста, будьте осторожны. Я не уверен, что способен дать вам полностью понять, насколько эта ситуация опасна для Ники, для меня и для моих теток. Если у вас возникнут проблемы, обращайтесь прямо ко мне. Хей Атала Вейхар абсолютно надежен, а Эйх Матсехар — хороший друг Ники, и никто еще не ставил под сомнение порядочность женщины Цей Ама. Но я не хочу, чтобы кто-нибудь из них узнал о том, что случилось.
— Вот и весь мой план, мэм Перес, — продолжал он после паузы. — Вы будете беседовать с прилетающими женщинами. Я буду продолжать переговоры. Мы будем надеяться, что в центре дела пойдут хорошо, и никто не узнает о том, что произошло.
Он бросил стило и снова, сложив ладони, встретил ее взгляд. Нет, он ее не обманывал. Этому хвархату было очень и очень не по себе.
— У меня ощущение, будто я подвергался испытанию, как герой старинной пьесы, и не выдержал его. Я не смог допустить, чтобы Ники погиб.
— А что следовало бы сделать? — спросила Анна.
— Предложить ему убить себя или же сообщить о его измене. И то, и другое было бы вполне приемлемо, хотя первое нанесло бы моей карьере меньше вреда. При условии, что никто не узнал бы, почему он себя убил.
«Сохраняй спокойствие», — твердила она себе.
По коридорам ее провожал Вейхар или новый молодой человек — Чейчик — с прелестным дымчато-серым мехом. По-английски он говорил с резким акцентом и обычной хварской любезностью. Его глаза, которые она видела редко, так как он благопристойно их все время отводил, были бледно-серыми, почти бесцветными.
— Что с Матсехаром? — спросила она у Вейхара.
— Вам не нравится Чейчик Ан?
— Он, видимо, прелесть, но мне не хватает подробнейших, удар за ударом, описаний очередной сцены матсехаровской пьесы.
Вейхар засмеялся.
— Пьесу он почти закончил, но в финале столкнулся с трудностями и попросил отпуск, чтобы заняться исключительно пьесой.
— И он его получил? Его освободили от служебных обязанностей ради пьесы?
— Пьеса и есть его главная обязанность. Он же служит в художественном корпусе, не забудьте. А сюда откомандирован временно.
Два дня спустя Вейхар встретил ее у дверей секции землян.
— Нам придется… как это? — пойти в обход по пути к вашим комнатам.
— Почему?
— Первозащитник выразил желание увидеть вас.
Какой первозащитник — можно было не спрашивать. Вейхар называл так только Эттин Гварху.
Он проводил ее в кабинет Эттин Гвархи, который выглядел точно так же, как в последний раз, когда она была тут, но перед столом стояло только одно кресло. Эттин Гварха сидел за столом. На нем была военная космическая форма. Он сказал:
— Вам не нужно ждать, держатель. Я распоряжусь, чтобы мэм Перес проводили в ее комнаты.
Вейхар ушел. Дверь за ним закрылась, и Эттин Гварха кивнул на пустое кресло.
— Прошу вас, садитесь.
Анна села.
Он сложил ладони и посмотрел на нее. Комната была ярко освещена, и его зрачки сузились в две черные черточки поперек синего фона. Глаза хвархатов ее особенно смущали, если, пожалуй, не считать их кистей.
— Я оставлял вас без внимания, мэм. Прошу извинения. Произошло много всего.
Анна выжидательно молчала.
— Прибыл корабль. Он увез моих родственниц домой. Лугала Минти решила отбыть с ними. Цей Ама Ул и ее переводчица останутся. Никакой женщине не следует оставаться единственной на периметре. — Он промолчал, все еще не отводя от нее глаз. — Ники полетит с моими тетками. Мы с вами останемся тут… как это говорится?.. держать оборону. — Он разнял руки и взял что-то вроде металлического карандаша. — От такого положения мне очень не по себе. Женщина не должна участвовать в борьбе на периметре.
— Но я уже в нее втянута.
— Да, а потому нам необходимо обсудить, что предпринять. Вашу роль и мою. Мне кажется, все основное мы уже обсудили в предыдущей беседе. В той, в которой участвовали мои родственницы. Но я хочу быть абсолютно уверен, что мы достигли взаимного понимания и согласия.
Он говорил с особой тщательностью, медленнее обычного, с педантичностью, а его длинные узкие мохнатые руки вертели и вертели металлическое стило.
— Мои тетки устроят так, чтобы сюда прислали других женщин побеседовать с вами. Скорее всего Сплетение поручит им расспросить вас о человечестве. Если Сплетению придется решать, что такое человеки, ему потребуется информация. Эти женщины обеспечат причину для вашего пребывания в хварском космическом пространстве. Говорите с ними так честно, как сможете. Если почувствуете, что честь не позволит вам отвечать, так прямо им и скажите. Люди понимают требования чести. Но, пожалуйста, будьте осторожны. Я не уверен, что способен дать вам полностью понять, насколько эта ситуация опасна для Ники, для меня и для моих теток. Если у вас возникнут проблемы, обращайтесь прямо ко мне. Хей Атала Вейхар абсолютно надежен, а Эйх Матсехар — хороший друг Ники, и никто еще не ставил под сомнение порядочность женщины Цей Ама. Но я не хочу, чтобы кто-нибудь из них узнал о том, что случилось.
— Вот и весь мой план, мэм Перес, — продолжал он после паузы. — Вы будете беседовать с прилетающими женщинами. Я буду продолжать переговоры. Мы будем надеяться, что в центре дела пойдут хорошо, и никто не узнает о том, что произошло.
Он бросил стило и снова, сложив ладони, встретил ее взгляд. Нет, он ее не обманывал. Этому хвархату было очень и очень не по себе.
— У меня ощущение, будто я подвергался испытанию, как герой старинной пьесы, и не выдержал его. Я не смог допустить, чтобы Ники погиб.
— А что следовало бы сделать? — спросила Анна.
— Предложить ему убить себя или же сообщить о его измене. И то, и другое было бы вполне приемлемо, хотя первое нанесло бы моей карьере меньше вреда. При условии, что никто не узнал бы, почему он себя убил.