Страница:
Несколько минут спустя она прикрепила к веревке бутылку для взятия проб и начала погружать ее в воду очень медленно и осторожно. Красный заметил бутылку. С бока, ближайшего к ее лодке, протянулись щупальца. Рты на их концах открывались и всасывали воду, проверяя.
По краю колокола пробежали огоньки. Интересно! Если бы Красный общался с другой псевдосифонофорой, он бы выбросил химические вещества. Но он, должно быть, понимал, что такой вести она не воспримет, и потому прибегнул к ночному языку.
«Красно-красно-синий», сказали огоньки. (Первый цвет, собственно, был ближе к темно-розовому, и они даже хотели назвать его Розой. Но такое имя ему не подходило. Слишком он был велик и слишком опасен.)
Первая весть дважды обежала периметр колокола. Затем последовала вторая. «Оранжевый-оранжевый-оранжевый».
Оранжевый цвет выражал тревогу.
«Я Красно-красно-синий», сообщало животное, «и мне не нравится то, что ты делаешь».
Она вытащила бутылку, и животное успокоенно забормотало — бесцветный огонек обегал и обегал колокол. Она еще подождала. Красный потемнел. Теперь можно было без опасений включить мотор. Она двинулась на самой малой скорости, памятуя о длинных стрекательных щупальцах там внизу — скрытая от взгляда шелковая сеть в воде.
4
5
6
По краю колокола пробежали огоньки. Интересно! Если бы Красный общался с другой псевдосифонофорой, он бы выбросил химические вещества. Но он, должно быть, понимал, что такой вести она не воспримет, и потому прибегнул к ночному языку.
«Красно-красно-синий», сказали огоньки. (Первый цвет, собственно, был ближе к темно-розовому, и они даже хотели назвать его Розой. Но такое имя ему не подходило. Слишком он был велик и слишком опасен.)
Первая весть дважды обежала периметр колокола. Затем последовала вторая. «Оранжевый-оранжевый-оранжевый».
Оранжевый цвет выражал тревогу.
«Я Красно-красно-синий», сообщало животное, «и мне не нравится то, что ты делаешь».
Она вытащила бутылку, и животное успокоенно забормотало — бесцветный огонек обегал и обегал колокол. Она еще подождала. Красный потемнел. Теперь можно было без опасений включить мотор. Она двинулась на самой малой скорости, памятуя о длинных стрекательных щупальцах там внизу — скрытая от взгляда шелковая сеть в воде.
4
Три недели спустя начали приплывать остальные животные, одно, за другим минуя узкий пролив. Теперь началась настоящая работа. Анна изменила часы дежурства. Подавляющую часть ценной информации приносили ночи, когда животные плавали у самой поверхности и посылали вести-вспышки. Иногда (такое поведение наблюдалось только в брачный сезон) они повторяли одну и ту же либо все разом, либо по очереди, так что по бухте взад и вперед проносились одинаковые комбинации вспышек.
В бухту заплывали только относительно крупные животные с щупальцами примерно одной длины, так что они друг другу не угрожали. Прочие псевдосифонофоры — их были сотни — плавали в океане за входом в бухту, привлекаемые чем-то (возможно, каким-то феромоном), но не решаясь свернуть в пролив.
— Никаких признаков интеллекта, — заявила Мария. — Маленькие боятся больших, как заведено в природе. И всех влечет желание спариться, что также диктуется природой.
Анна не стала спорить: она была поглощена работой и очень утомлена. Она знала, что переговоры продолжаются — самолет регулярно пролетал над бухтой, но давно потеряла всякое представление, как могут обстоять дела.
Как-то утром после дежурства она поднялась на холм за станцией. Небо было темным и прозрачным, а над водой сияла утренне-вечерняя звезда — две ярко сверкающие точки.
Псевдосифы принялись сигналить перед самым концом ее смены и теперь разошлись вовсю. Пульсирующие синие и зеленые огни метались по бухте, передавались через пролив в океан. Ритм и чередование оставались неизменными, но цвета там выглядели бледнее. Кое-где она замечала оранжевые вспышки. В такой ситуации этот цвет мог означать сексуальную фрустрацию. По какой-то причине, остававшейся пока не разгаданной, псевдосифы спаривались только в бухте. А в открытом океане — никогда. (Еще одно доказательство, что их нельзя считать разумными. Отсутствие гибкости в поведении, общепринятого признака разумности, заметила Мария.) Маленькие знали, что в этом году размножаться не будут, и все-таки устраивали настоящую иллюминацию. Вдали от берега их было заметно меньше, но и там они усеивали темную воду до самого горизонта, вспыхивая одновременно с большими в бухте.
Изумительное зрелище.
Спустя несколько минут из лагеря вышли двое очень вежливых солдат. Морские пехотинцы. Название не изменилось, хотя теперь их корабли бороздили космос. Они были в форме, головы выбриты, если не считать узкого гребешка волос ото лба до затылка. Волосы мальчика были светло-золотистыми, прямыми и тонкими, темные волосы девушки курчавились тугими завитками.
— Холм входит в запретную зону, мэм, — сказала девушка. — Вы должны вернуться.
Ее товарищ посмотрел вниз на бухту и океан.
— Что это там? — спросил он.
— Животные, — ответила она. — Сейчас у них брачный сезон. Это как пение лягушек или как Верди. Мы пока не знаем, разумны ли они.
— А почему бы и нет? — сказал мальчик. — Киты ведь разумны. И дельфины.
Он ошибался, но ей не хотелось спорить.
— Я поднялась сюда, чтобы вести наблюдения.
— Да, посмотреть стоит!
— И так будет еще много недель.
— Ого! — воскликнул он радостно.
— Мэм, вы должны уйти отсюда, — сказала девушка.
На следующий день самолет не улетел в обычный час. Хвархатов пригласили на званый вечер, объяснила Катя.
— Этьен говорит, что они пытаются установить менее формальные отношения, поскольку вопрос о мебели был улажен.
— О мебели? — переспросила Анна.
— Меня не спрашивай, — сказала Катя. — Этьен сразу прикусил язык. Это засекреченные сведения.
— Хм! — буркнула Анна и отправилась на дежурство. Иоши ушел с катера, когда уже стемнело. Анна поднялась на палубу. Вода в бухте была зеркальной. В ней неподвижно висели инопланетяне, не обмениваясь сигналами.
По причалу к ней шли трое. Один впереди, двое следовали за ним. Толком она разглядела их, лишь когда они вошли в свет фонаря у края причала рядом с катером.
Первый был человек, но она, едва взглянув на него, впилась глазами в одного из его спутников — плотного, в серой одежде. Его плоское широкое лицо покрывал серый мех, а глаза были сплошь синими — ни намека на белки — с горизонтальными полосками зрачков, в первый момент широкими, но тут же сузившимися на свету.
Инопланетянин секунду смотрел на нее, потом опустил взгляд. Третьим был морской пехотинец, мальчик, с которым она говорила на холме. Он нес винтовку, как и инопланетянин.
Человек впереди вооружен не был, во всяком случае она не увидела ничего, похожего на оружие. Его руки были засунуты в карманы куртки, простой, сшитой из коричневатой ткани и чуть странного покроя, словно ее сшил кто-то, имеющий лишь смутное представление о человеческих фасонах. Остальная его одежда тоже была простой, коричневатой и какой-то не такой.
Одно из вознаграждений за измену? Скверно сшитая одежда неуклюжего покроя?
А он сказал:
— Прямой взгляд означает вызов. Одинаково у обеих рас. Вот почему он опустил глаза. Показывая, что не хочет боя.
— Прекрасно, — сказала Анна.
— Мне назвали вас как специалиста, от которого я могу узнать про огни в океане.
Она кивнула, все еще глядя на серую фигуру.
— Можно мне подняться на борт? Боюсь, они пойдут со мной и устроят проверку, нет ли тут чего-нибудь, чему могу повредить я или что может повредить мне.
Она взглянула на него. Он был таким же непримечательным, как и на ком-экране, когда она увидела его в первый раз. Только волосы были сухими и вились — рыжевато-каштановые с заметной проседью. Лицо у него было очень бледным, словно годы и годы его не касались солнечные лучи.
— Вы переводчик, — сказала она. Не называть же его предателем!
Он кивнул.
Какого черта? Почему бы и нет? Когда еще ей выпадет случай рассмотреть хвархата вблизи? Она указала на трап.
Он что-то сказал инопланетянину. Оба солдата поднялись на катер и занялись обыском.
— Поосторожнее! — крикнула Анна им вслед. Никлас добавил что-то на непонятном языке, шагнул на борт и оперся о поручень, оглядывая бухту. Кто-то из псевдосифонофор начал сигналить: желтый, зеленый, белый, желтый — почти наверное имя. «Я это я. Я это я».
— Ну, так что же они такое? — спросил он.
Она объяснила и затем добавила:
— Беда в том… Мы знаем, что степень разумности у них связана с размерами. К такому выводу мы пришли, изучая маленьких. Эти ребята там еще подростки и не слишком сообразительны. А большие не покидают открытого океана, и мы еще не нашли способа подобраться к ним.
Солдаты вышли из каюты и остановились, поглядывая на Никласа и друг на друга. Мальчик (морской пехотинец) как будто нервничал. Выражение лица инопланетянина ей ничего не сказало. Да и выражение ли это вообще? Поза указывала на настороженность, но без тревоги. Он не боялся, но ничего не упускал, хотя и не смотрел никому прямо в лицо.
— Все это очень интересно, — сказал Никлас. — Но я не понимаю, почему вы полагаете, что эти животные могут быть разумными существами.
Теперь сигналили шестеро-семеро. И все вести были разными. Нет, не хор. Может быть, секстет. Или просто какофония.
— Что я могу вам сказать? Определить разумность расы не слишком трудно, когда ее представители похожи на нас, например, ваш серый приятель. Хвархаты с самого начала ни у кого сомнений не вызывали. Едва мы увидели их первый космолет, едва они произвели первый выстрел по нашему, мы поняли это.
Он посмотрел на нее, но ничего не сказал.
— А они там (она махнула рукой на бухту) иные в полном смысле слова. Мы не можем твердо решить, каковы признаки интеллекта у морских животных, не пользующихся орудиями. Но почему вас это заинтересовало?
— Простое любопытство. Последние дни мы улетали после наступления темноты, и я видел внизу их огни. Их видно и с острова — пятна света, покачивающиеся в океане. Вы говорите, что это молодь? И еще, мне надо как-то убить время. Сегодня они устраивают светский вечер. Дурацкая затея, но генерал заинтересовался. Он никогда не видел, как развлекается компания землян. По-моему, из этого ничего не выйдет. Хвархаты не едят ради развлечения. Для них прием пищи либо необходимость, либо священнодействие. Пить ради развлечения они пьют, но их попойки — крайне неприятная штука, и я их избегаю, насколько могу. — Он помолчал, глядя на бухту. — Мне жутко подумать, как генерал пытается поддерживать светскую беседу или — впервые в жизни — разделывается с канапе.
— А что с переговорами? — спросила она.
— Это ведь еще только начало. — Он пожал плечами. — А дипломатия не входит в сферу моей деятельности.
Ей хотелось задать вопрос, каким образом он оказался в таком положении, но она не представляла, как к нему подступиться. Как, ну, как предают свою расу? И она продолжала рассказывать о животных в бухте, официально именуемых Pseudosiphonophora gigantans(Псевдосифонофоры гигантские). Потом она умолкла, и они вместе продолжали смотреть на бухту.
Стоял он спокойно, небрежно положив локти на поручень и свободно переплетя пальцы, но она ощущала судорожное напряжение и одиночество. Ну, на мысль о напряжении ее могло навести что-то в его позе, на что сознательно она внимания не обратила. А одиночество? Ее выдумка?
Он выпрямился.
— Мне пора. Насколько я знаю генерала, он уже скучает, а, возможно, и натоксичился. Алкоголь на хвархатов не действует, но он прихватил с собой свою дрянь. — Он помолчал. — Спасибо за информацию. В старинной книге, не помню ее заглавия, есть строка о познании нового: единственный абсолютно надежный источник радости и единственное подлинное утешение. — Он усмехнулся. — А последнее время новое я узнавал только о мебели. А это мало что дает, поверьте.
Он ушел в сопровождении обоих солдат. Анна следила за ними, пока их фигуры не растаяли в темноте. На редкость странный разговор!
В бухту заплывали только относительно крупные животные с щупальцами примерно одной длины, так что они друг другу не угрожали. Прочие псевдосифонофоры — их были сотни — плавали в океане за входом в бухту, привлекаемые чем-то (возможно, каким-то феромоном), но не решаясь свернуть в пролив.
— Никаких признаков интеллекта, — заявила Мария. — Маленькие боятся больших, как заведено в природе. И всех влечет желание спариться, что также диктуется природой.
Анна не стала спорить: она была поглощена работой и очень утомлена. Она знала, что переговоры продолжаются — самолет регулярно пролетал над бухтой, но давно потеряла всякое представление, как могут обстоять дела.
Как-то утром после дежурства она поднялась на холм за станцией. Небо было темным и прозрачным, а над водой сияла утренне-вечерняя звезда — две ярко сверкающие точки.
Псевдосифы принялись сигналить перед самым концом ее смены и теперь разошлись вовсю. Пульсирующие синие и зеленые огни метались по бухте, передавались через пролив в океан. Ритм и чередование оставались неизменными, но цвета там выглядели бледнее. Кое-где она замечала оранжевые вспышки. В такой ситуации этот цвет мог означать сексуальную фрустрацию. По какой-то причине, остававшейся пока не разгаданной, псевдосифы спаривались только в бухте. А в открытом океане — никогда. (Еще одно доказательство, что их нельзя считать разумными. Отсутствие гибкости в поведении, общепринятого признака разумности, заметила Мария.) Маленькие знали, что в этом году размножаться не будут, и все-таки устраивали настоящую иллюминацию. Вдали от берега их было заметно меньше, но и там они усеивали темную воду до самого горизонта, вспыхивая одновременно с большими в бухте.
Изумительное зрелище.
Спустя несколько минут из лагеря вышли двое очень вежливых солдат. Морские пехотинцы. Название не изменилось, хотя теперь их корабли бороздили космос. Они были в форме, головы выбриты, если не считать узкого гребешка волос ото лба до затылка. Волосы мальчика были светло-золотистыми, прямыми и тонкими, темные волосы девушки курчавились тугими завитками.
— Холм входит в запретную зону, мэм, — сказала девушка. — Вы должны вернуться.
Ее товарищ посмотрел вниз на бухту и океан.
— Что это там? — спросил он.
— Животные, — ответила она. — Сейчас у них брачный сезон. Это как пение лягушек или как Верди. Мы пока не знаем, разумны ли они.
— А почему бы и нет? — сказал мальчик. — Киты ведь разумны. И дельфины.
Он ошибался, но ей не хотелось спорить.
— Я поднялась сюда, чтобы вести наблюдения.
— Да, посмотреть стоит!
— И так будет еще много недель.
— Ого! — воскликнул он радостно.
— Мэм, вы должны уйти отсюда, — сказала девушка.
На следующий день самолет не улетел в обычный час. Хвархатов пригласили на званый вечер, объяснила Катя.
— Этьен говорит, что они пытаются установить менее формальные отношения, поскольку вопрос о мебели был улажен.
— О мебели? — переспросила Анна.
— Меня не спрашивай, — сказала Катя. — Этьен сразу прикусил язык. Это засекреченные сведения.
— Хм! — буркнула Анна и отправилась на дежурство. Иоши ушел с катера, когда уже стемнело. Анна поднялась на палубу. Вода в бухте была зеркальной. В ней неподвижно висели инопланетяне, не обмениваясь сигналами.
По причалу к ней шли трое. Один впереди, двое следовали за ним. Толком она разглядела их, лишь когда они вошли в свет фонаря у края причала рядом с катером.
Первый был человек, но она, едва взглянув на него, впилась глазами в одного из его спутников — плотного, в серой одежде. Его плоское широкое лицо покрывал серый мех, а глаза были сплошь синими — ни намека на белки — с горизонтальными полосками зрачков, в первый момент широкими, но тут же сузившимися на свету.
Инопланетянин секунду смотрел на нее, потом опустил взгляд. Третьим был морской пехотинец, мальчик, с которым она говорила на холме. Он нес винтовку, как и инопланетянин.
Человек впереди вооружен не был, во всяком случае она не увидела ничего, похожего на оружие. Его руки были засунуты в карманы куртки, простой, сшитой из коричневатой ткани и чуть странного покроя, словно ее сшил кто-то, имеющий лишь смутное представление о человеческих фасонах. Остальная его одежда тоже была простой, коричневатой и какой-то не такой.
Одно из вознаграждений за измену? Скверно сшитая одежда неуклюжего покроя?
А он сказал:
— Прямой взгляд означает вызов. Одинаково у обеих рас. Вот почему он опустил глаза. Показывая, что не хочет боя.
— Прекрасно, — сказала Анна.
— Мне назвали вас как специалиста, от которого я могу узнать про огни в океане.
Она кивнула, все еще глядя на серую фигуру.
— Можно мне подняться на борт? Боюсь, они пойдут со мной и устроят проверку, нет ли тут чего-нибудь, чему могу повредить я или что может повредить мне.
Она взглянула на него. Он был таким же непримечательным, как и на ком-экране, когда она увидела его в первый раз. Только волосы были сухими и вились — рыжевато-каштановые с заметной проседью. Лицо у него было очень бледным, словно годы и годы его не касались солнечные лучи.
— Вы переводчик, — сказала она. Не называть же его предателем!
Он кивнул.
Какого черта? Почему бы и нет? Когда еще ей выпадет случай рассмотреть хвархата вблизи? Она указала на трап.
Он что-то сказал инопланетянину. Оба солдата поднялись на катер и занялись обыском.
— Поосторожнее! — крикнула Анна им вслед. Никлас добавил что-то на непонятном языке, шагнул на борт и оперся о поручень, оглядывая бухту. Кто-то из псевдосифонофор начал сигналить: желтый, зеленый, белый, желтый — почти наверное имя. «Я это я. Я это я».
— Ну, так что же они такое? — спросил он.
Она объяснила и затем добавила:
— Беда в том… Мы знаем, что степень разумности у них связана с размерами. К такому выводу мы пришли, изучая маленьких. Эти ребята там еще подростки и не слишком сообразительны. А большие не покидают открытого океана, и мы еще не нашли способа подобраться к ним.
Солдаты вышли из каюты и остановились, поглядывая на Никласа и друг на друга. Мальчик (морской пехотинец) как будто нервничал. Выражение лица инопланетянина ей ничего не сказало. Да и выражение ли это вообще? Поза указывала на настороженность, но без тревоги. Он не боялся, но ничего не упускал, хотя и не смотрел никому прямо в лицо.
— Все это очень интересно, — сказал Никлас. — Но я не понимаю, почему вы полагаете, что эти животные могут быть разумными существами.
Теперь сигналили шестеро-семеро. И все вести были разными. Нет, не хор. Может быть, секстет. Или просто какофония.
— Что я могу вам сказать? Определить разумность расы не слишком трудно, когда ее представители похожи на нас, например, ваш серый приятель. Хвархаты с самого начала ни у кого сомнений не вызывали. Едва мы увидели их первый космолет, едва они произвели первый выстрел по нашему, мы поняли это.
Он посмотрел на нее, но ничего не сказал.
— А они там (она махнула рукой на бухту) иные в полном смысле слова. Мы не можем твердо решить, каковы признаки интеллекта у морских животных, не пользующихся орудиями. Но почему вас это заинтересовало?
— Простое любопытство. Последние дни мы улетали после наступления темноты, и я видел внизу их огни. Их видно и с острова — пятна света, покачивающиеся в океане. Вы говорите, что это молодь? И еще, мне надо как-то убить время. Сегодня они устраивают светский вечер. Дурацкая затея, но генерал заинтересовался. Он никогда не видел, как развлекается компания землян. По-моему, из этого ничего не выйдет. Хвархаты не едят ради развлечения. Для них прием пищи либо необходимость, либо священнодействие. Пить ради развлечения они пьют, но их попойки — крайне неприятная штука, и я их избегаю, насколько могу. — Он помолчал, глядя на бухту. — Мне жутко подумать, как генерал пытается поддерживать светскую беседу или — впервые в жизни — разделывается с канапе.
— А что с переговорами? — спросила она.
— Это ведь еще только начало. — Он пожал плечами. — А дипломатия не входит в сферу моей деятельности.
Ей хотелось задать вопрос, каким образом он оказался в таком положении, но она не представляла, как к нему подступиться. Как, ну, как предают свою расу? И она продолжала рассказывать о животных в бухте, официально именуемых Pseudosiphonophora gigantans(Псевдосифонофоры гигантские). Потом она умолкла, и они вместе продолжали смотреть на бухту.
Стоял он спокойно, небрежно положив локти на поручень и свободно переплетя пальцы, но она ощущала судорожное напряжение и одиночество. Ну, на мысль о напряжении ее могло навести что-то в его позе, на что сознательно она внимания не обратила. А одиночество? Ее выдумка?
Он выпрямился.
— Мне пора. Насколько я знаю генерала, он уже скучает, а, возможно, и натоксичился. Алкоголь на хвархатов не действует, но он прихватил с собой свою дрянь. — Он помолчал. — Спасибо за информацию. В старинной книге, не помню ее заглавия, есть строка о познании нового: единственный абсолютно надежный источник радости и единственное подлинное утешение. — Он усмехнулся. — А последнее время новое я узнавал только о мебели. А это мало что дает, поверьте.
Он ушел в сопровождении обоих солдат. Анна следила за ними, пока их фигуры не растаяли в темноте. На редкость странный разговор!
5
Утром, когда она сменилась с дежурства, ее вызвал Реймонд.
— Будьте добры, Анна, зайдите ко мне. — Он заметил выражение ее лица и добавил: — Это очень важно.
Она схватила в столовой чашку кофе с тартинкой и, злясь, пошла к нему. Рей никогда ей не нравился, и на последних выборах она за него не голосовала. Однако надо отдать ему должное, директором он был неплохим и умел ладить с дипломатами и военными. В данный момент — умение очень полезное.
Он оказался не один. У большого письменного стола сидела женщина в форме. Ее кожа была такой же темной и такого же оттенка, как кофе, который только что выпила Анна. Она была острижена по уставу, и ее скальп блестел, как отполированный, а волосы — узкий уставной гребешок — были выбелены. В ее ушах болтались серьги из мелких бусин.
— Майор Ндо, — сказал Реймонд.
— Пожалуйста, садитесь, — сказала майор.
Анна села. Ее охватила тревога. К ее блузе и брюкам прилипли крошки. Она смахнула их и повернула голову, ища, куда поставить чашку. Не найдя ничего подходящего, она поставила ее на пол.
— Вчера вечером, — сказала майор, — вы разговаривали с Никласом Сандерсом. Я хотела бы, чтобы вы пересказали мне этот разговор. Пожалуйста, постарайтесь быть паточное и объясните биологическую часть.
— С какой стати?
— Анна, прошу вас! — сказал Реймонд.
Она подчинилась.
Когда она замолчала, майор кивнула.
— Отлично. Очень близко к записи, только объяснения более подробные. Вы больше ничего не добавите? Какие-нибудь ваши наблюдения.
Ей понравился Сандерс, но военным она ничего говорить не собиралась.
— Нет. Кто он?
Женщина засмеялась.
— Ничего не могу вам ответить, мэм Перес. Это очень щекотливый материал. Не засекреченный, но не для огласки.
— Я понимаю, что говорю слегка по-детски, но, по-моему, это не честно. Я ведь только что сообщила вам все, что вы потребовали.
Майор кивнула.
— Вы правы, это нечестно. Не сошлюсь на присловье, что жизнь нечестна изначально, так как всегда считала его глупым и бесполезным. Ваши трудности объясняются не тем, что нечестна жизнь, а тем, что нечестна я. — Она широко улыбнулась. — Всегда полезно проводить четкую границу между вооруженными силами и вселенной. И сказать я вам могу только то, что и так очевидно: переговоры очень важны, ситуация щекотливая, а этот мудак оказался в самом центре, и его охраняет дипломатическая неприкосновенность.
Рей сказал:
— Благодарю вас, Анна, за вашу помощь.
Она ушла, забыв недопитую чашку. Ну, авось, Рей на нее наступит!
В следующий раз она увидела Никласа у двери своей комнаты в сиянии солнечного света. Одежда на нем была точно такая же как прежде: сшита из коричневатой ткани по нелепому фасону. В солнечном свете его волосы выглядели гораздо более седыми.
— Как вы меня отыскали?
— Остановил какого-то человека и спросил. — Он ухмыльнулся. — Я не знал вашего имени, но оказалось достаточно сказать: «Женщина, которая без умолку говорит об этих тварях в бухте». Не хотите ли погулять?
— А переговоры?
— Я попросил у генерала выходной. Ведь есть и другие переводчики, а я попросту устал сидеть. Он знает, во что я превращаюсь без физических упражнений.
Она подумала и кивнула.
— В сопровождении близнецов. — Он чуть посторонился, и она увидела морского пехотинца — все того же мальчика — и инопланетянина. Но прежнего или нет, она не могла решить.
— Дайте мне минуту.
Он прислонился к косяку открытой двери. Тело его напряглось с маниакальной судорожностью. Она было подумала, что он принял какой-то наркотик, но его глаза смотрели ясно и нормально фокусировались. Поразил необычный цвет радужек — темно-зеленый, как у нефрита из Нового Света. Такой цвет она видела впервые, но наркотики же не меняют цвет глаз. Хотя она не специалист… Да и в любом случае, его лицо сохраняло бодрое выражение. Нет, наркотики тут ни при чем. Он просто счастлив, решила она.
Анна взяла куртку, и они вышли за пределы станции.
— На холм? — спросил Никлас.
— Он в запретной зоне.
— Капрал? — Никлас посмотрел на морского пехотинца.
— Да, сэр. Для персонала станции.
— Но не для меня?
— Точно не знаю. Думаю, вам можно. Но не с мэм.
— Бессмыслица какая-то! — Никлас посмотрел по сторонам. — Мне хочется взобраться повыше и поглядеть вдаль. Вон туда! — Он указал на холм с южной стороны станции. — Туда можно?
— У меня нет распоряжений об этом холме. Наверное, можно.
День был ясный и ветреный. Склон оказался крутым и скользким из-за растаявшего ночного инея. Поднимались они медленно, особенно солдаты, обремененные винтовками.
— Эй! — не выдержал мальчик. — Не так быстро!
Анна оглянулась — как и Никлас. Солдаты заметно отстали и находились гораздо ниже их.
— Мы подождем на вершине, — ответил Никлас и продолжал взбираться.
— Сэр! — Мальчик кинулся за ним, поскользнулся, упал и покатился вниз по склону, крепко держа винтовку.
Никлас отдал распоряжение на языке хвархатов, и второй солдат начал спускаться следом за мальчиком.
— Как бестолково! — заметил Никлас. И почему их не обучают лучше? Впрочем, их учат исполнять приказы, а не думать. Ему же, вероятно, отдали приказы, не слишком сочетающиеся друг с другом. Вряд ли в лагере пришли хоть к какому-то соглашению относительно меня.
— На таком расстоянии магнитофон еще записывает? — спросила она.
Мальчик уже достиг конца склона. Винтовку он все-таки выпустил, и теперь ее держал инопланетянин, ожидая, когда мальчик встанет. Тело инопланетянина выражало безразличную вежливость.
— Такой, каким снабдили капрала? Вполне возможно, что он и сейчас нас записывает. — Никлас огляделся. — Богиня! Какой чудесный день. Всюду золото и лазурь. Мне действительно очень не хватает открытого неба и ветра. А если вас тревожат магнитофоны, так один есть и на мне. Не говорите ни о чем таком, чего не хотели бы представить для анализа хвархатской службе безопасности.
— Да, по-видимому, такая жизнь должна быть нудноватой.
С этой высоты уже открывался широкий вид на океан весь в белых барашках. Никлас был прав — день действительно выдался на редкость.
— В данную минуту я нахожу ее очень забавной. Причина, возможно, заключена в погоде, и еще в том, что сегодня мне не придется сидеть в комнате без окон, храня неподвижность несколько часов и не разминаясь.
Солдаты вскарабкались к ним. Лицо мальчика алело, форма измялась и испачкалась.
— Больше не делайте этого, сэр!
— Чего?
— Не уходите вперед, когда я прошу вас подождать. Я ведь маг и выстрелить в вас.
Никлас покачал головой.
— Сначала хорошенько подумайте, капрал. Хаттин здесь для того, чтобы охранять мою жизнь. Приказ он получил очень четкий.
Мальчик упрямо набычился.
— Я выполняю свой долг.
Инопланетянин Хаттин наблюдал за ними с обычной непроницаемостью. Как всегда он ни на кого прямо не смотрел, но Анна не сомневалась, что видит он практически все.
— Он не знает английского, верно? — спросила она.
— Нет, и не хочет знать. Хаттин очень милый мальчик, но совсем не любопытный. Инопланетные извращенцы его не интересуют.
— И он никому не смотрит в глаза.
— Я выше его по рангу. Хвархаты-мужчины строго соблюдают иерархию. Нижестоящий ни в коем случае не станет глядеть прямо на вышестоящего. Капрал равен ему, но он еще и враг. Посмотреть на врага прямо, значит, вызвать его на бой, и я уведомил его, что вы женщина. Хвархаты-мужчины не смотрят на женщин не из их рода.
Они уже снова поднимались. Солдаты не отставали от них ни на шаг. Когда они вышли на вершину, Анна спросила:
— Инопланетные извращенцы — что вы под этим подразумеваете? Нечто вроде «чужеземных дьяволов», как китайцы называли европейцев?
— Отчасти. Хаттин… как бы это выразить? Он традиционалист. Он твердо знает, как кому положено вести себя. Он усвоил это в детстве в родном доме. Любое отклонение внушает либо брезгливость, либо опасение. Вы поглядите, какой вид!
С одной стороны — бухта, станция, а над ними лагерь. Его купола очевидно поддались быстрой коррозии, во всяком случае на поверхности: они отливали зеленью ярь-медянки, рыжиной ржавчины, тусклым золотом грязного самородка.
С другой стороны склон спускался к широкому пляжу и океану. Дно тут было мелким, и волны накатывались полого длинными белыми полосами.
— Но как вы попали в такое положение? — вдруг спросила она.
Он засмеялся.
— Вопрос в хварском духе. Взятые в целом хвархаты очень прямолинейны. Когда хотят что-нибудь узнать, то спрашивают без обиняков, не деликатничая. Если вы не хотите ответить, то скажете: «Я не буду говорить об этом».
Он умолк и несколько секунд смотрел на океан.
— Они редко лгут. Помните, что написал о древних персах Геродот, если не ошибаюсь. Они учили своих сыновей ездить верхом, стрелять из лука и говорить правду. Хвархаты именно такие, только оружием пользуются куда более внушительным.
— Иными словами вы не хотите говорить об этом?
— Не сейчас, — ответил он после некоторого молчания.
Они пошли по гребню холма. Споры все облетели, и ножки уже не выглядели перистыми. Они гнулись на ветру точно камыши.
Так хорошо! Так спокойно! Или это не то слово? Ветер, навевающий тихую радость, развеивающий скуку и апатию.
Потом Никлас сказал:
— Не думайте, что все хвархаты похожи на Хаттина. Они разнятся не меньше землян, хотя и в несколько иных планах. Генерал, например, далеко не так консервативен и очень любознателен.
— Кому вы это говорите? — спросила Анна.
— Вам в числе прочих. — Он улыбнулся. — Вернемся? Я хочу узнать побольше о ваших животных.
Они направились к бухте, и солдаты за ними. Когда они прошли по причалу к катеру, Никлас остановился и что-то сказал хвархату. Анна спустилась в каюту.
— У нас гости, Иош.
Никлас вошел, пригнувшись в низкой двери. Иоши вежливо встал, но поежился. В присутствии незнакомых ему всегда было не по себе.
— Это… — Анна замялась. — У вас есть какой-нибудь чин или ранг?
Никлас кивнул.
— «Держатель»в буквальном переводе. Чин, примерно равный капитану.
— Капитан Сандерс. Доктор Нагамицу Иоши. Капитан интересуется нашими ребятами в бухте.
Иоши выглядел озадаченным. Он тщетно пытался понять, кто такой Никлас. Кто-то из лагеря, это ясно: на станции незнакомым людям взяться больше было неоткуда. И тут он встал в тупик. Анна прямо-таки видела, как он силится вспомнить, в каком человеческом сообществе есть чин «держатель».
— Иош, ты не объяснишь работу приборов?
Он тут же принялся называть и объяснять. Сонар и радар, подводные камеры и микрофоны, приборы, фиксирующие движение воды в бухте. Он объяснил, как берутся и анализируются пробы. И в заключение рассказал о Моби.
Все это время солдаты оставались снаружи. Мальчик стоял у самой двери. (Время от времени Иоши недоуменно посматривал на него.) Инопланетянина Анна не видела.
— Вы разговариваете с ними при помощи этого плота? — сказал Никлас.
— Вступаем в общение, — ответил Иоши. — Это бесспорно, но мы не уверены, что разговариваем с ними. Во-первых, грамматические категории у них словно бы отсутствуют. Мы запрограммированы считать, что любое разумное существо должно иметь способ выражать взаимоотношения и причинные связи. Мы говорим им слова. Они отвечают словами. Иногда теми же. Точно попугаи, особенно в брачный сезон. Вы же, конечно, видели игру огней все последние недели? Вы здесь давно?
— Со времени прибытия хвархатов, — ответил Никлас.
— А! — сказал Иоши. Он все еще не мог понять, кто этот человек.
Анна подумала, что это блестящий пример ватсоновского мышления (естественно, названного так в честь друга Шерлока Холмса, предмета незаслуженных насмешек.) Почтенный доктор отнюдь не был дураком. Просто он не всегда умудрялся нащупать внутренние связи, вот как Иоши в эту минуту. Он перешел к тому, как они обучили животных петь «Был ягненочек у Мэри».
— Мы перевели песенку на международный аварийный код и просигналили ее с Моби — разумеется во время брачного сезона. И они восприняли и подхватили. Но нам не удалось добиться, чтобы они повторяли ее поочередно. Им обязательно нужно было синхронизироваться. Великолепное зрелище, но не поведение разумных существ.
— Но почему? — спросил Никлас. — Вы говорите про хоровое пение. Так поют и земляне. И хвархаты тоже.
— Они поют хором? — сказал Иоши. — Я и не представлял себе. — Однако он продолжал пребывать в неведении. — Но я имел в виду попугайничанье. Слишком уж они склонны повторять — и с нами, и друг с другом. Это не признак интеллекта.
— Мне кажется, это ложная проблема, — заметил Никлас. — Интеллект — скользкое слово, как и почти все его синонимы. Понимание, осознание, постижение, разум. В какой степени правомерно обсуждать интеллект любых существ? Будь то земляне или хвархаты, компьютеры, дельфины и киты? И вообще, чего вы, собственно, хотите?
Иоши посмотрел на него укоризненным взглядом.
— Нам нужен кто-то, с кем можно разговаривать. Кто поймет.
— Так поговорите с ребятами на холме, хотя сколько они поймут, это большой вопрос. — Никлас посмотрел на капрала. — Вы можете сказать, сколько сейчас времени?
Мальчик взглянул на приклад своей винтовки.
— Пятнадцать пятьдесят.
— Мне пора. Иногда самолет улетает рано. — Он повернулся к Иоши, у которого отвисла челюсть. — Благодарю вас, доктор Нагамицу. Всего хорошего, Анна.
Он наклонился и вышел из каюты, а Иоши пробормотал:
— Так это он…
— Угу, — ответила Анна. — Я все ждала, когда ты сообразишь. Разве ты не заметил, как он одет?
— Я подумал, что, возможно, на Земле появилась новая мода. Или это что-то форменное. Я военных плохо различаю. Их так много, и они делятся на такое количество разных служб… Кто их все запомнит? Во что ты впуталась, Анна?
— Ерунда. В лагере все известно. Он не сбежал тайком. И не может никому причинить вреда.
— Будьте добры, Анна, зайдите ко мне. — Он заметил выражение ее лица и добавил: — Это очень важно.
Она схватила в столовой чашку кофе с тартинкой и, злясь, пошла к нему. Рей никогда ей не нравился, и на последних выборах она за него не голосовала. Однако надо отдать ему должное, директором он был неплохим и умел ладить с дипломатами и военными. В данный момент — умение очень полезное.
Он оказался не один. У большого письменного стола сидела женщина в форме. Ее кожа была такой же темной и такого же оттенка, как кофе, который только что выпила Анна. Она была острижена по уставу, и ее скальп блестел, как отполированный, а волосы — узкий уставной гребешок — были выбелены. В ее ушах болтались серьги из мелких бусин.
— Майор Ндо, — сказал Реймонд.
— Пожалуйста, садитесь, — сказала майор.
Анна села. Ее охватила тревога. К ее блузе и брюкам прилипли крошки. Она смахнула их и повернула голову, ища, куда поставить чашку. Не найдя ничего подходящего, она поставила ее на пол.
— Вчера вечером, — сказала майор, — вы разговаривали с Никласом Сандерсом. Я хотела бы, чтобы вы пересказали мне этот разговор. Пожалуйста, постарайтесь быть паточное и объясните биологическую часть.
— С какой стати?
— Анна, прошу вас! — сказал Реймонд.
Она подчинилась.
Когда она замолчала, майор кивнула.
— Отлично. Очень близко к записи, только объяснения более подробные. Вы больше ничего не добавите? Какие-нибудь ваши наблюдения.
Ей понравился Сандерс, но военным она ничего говорить не собиралась.
— Нет. Кто он?
Женщина засмеялась.
— Ничего не могу вам ответить, мэм Перес. Это очень щекотливый материал. Не засекреченный, но не для огласки.
— Я понимаю, что говорю слегка по-детски, но, по-моему, это не честно. Я ведь только что сообщила вам все, что вы потребовали.
Майор кивнула.
— Вы правы, это нечестно. Не сошлюсь на присловье, что жизнь нечестна изначально, так как всегда считала его глупым и бесполезным. Ваши трудности объясняются не тем, что нечестна жизнь, а тем, что нечестна я. — Она широко улыбнулась. — Всегда полезно проводить четкую границу между вооруженными силами и вселенной. И сказать я вам могу только то, что и так очевидно: переговоры очень важны, ситуация щекотливая, а этот мудак оказался в самом центре, и его охраняет дипломатическая неприкосновенность.
Рей сказал:
— Благодарю вас, Анна, за вашу помощь.
Она ушла, забыв недопитую чашку. Ну, авось, Рей на нее наступит!
В следующий раз она увидела Никласа у двери своей комнаты в сиянии солнечного света. Одежда на нем была точно такая же как прежде: сшита из коричневатой ткани по нелепому фасону. В солнечном свете его волосы выглядели гораздо более седыми.
— Как вы меня отыскали?
— Остановил какого-то человека и спросил. — Он ухмыльнулся. — Я не знал вашего имени, но оказалось достаточно сказать: «Женщина, которая без умолку говорит об этих тварях в бухте». Не хотите ли погулять?
— А переговоры?
— Я попросил у генерала выходной. Ведь есть и другие переводчики, а я попросту устал сидеть. Он знает, во что я превращаюсь без физических упражнений.
Она подумала и кивнула.
— В сопровождении близнецов. — Он чуть посторонился, и она увидела морского пехотинца — все того же мальчика — и инопланетянина. Но прежнего или нет, она не могла решить.
— Дайте мне минуту.
Он прислонился к косяку открытой двери. Тело его напряглось с маниакальной судорожностью. Она было подумала, что он принял какой-то наркотик, но его глаза смотрели ясно и нормально фокусировались. Поразил необычный цвет радужек — темно-зеленый, как у нефрита из Нового Света. Такой цвет она видела впервые, но наркотики же не меняют цвет глаз. Хотя она не специалист… Да и в любом случае, его лицо сохраняло бодрое выражение. Нет, наркотики тут ни при чем. Он просто счастлив, решила она.
Анна взяла куртку, и они вышли за пределы станции.
— На холм? — спросил Никлас.
— Он в запретной зоне.
— Капрал? — Никлас посмотрел на морского пехотинца.
— Да, сэр. Для персонала станции.
— Но не для меня?
— Точно не знаю. Думаю, вам можно. Но не с мэм.
— Бессмыслица какая-то! — Никлас посмотрел по сторонам. — Мне хочется взобраться повыше и поглядеть вдаль. Вон туда! — Он указал на холм с южной стороны станции. — Туда можно?
— У меня нет распоряжений об этом холме. Наверное, можно.
День был ясный и ветреный. Склон оказался крутым и скользким из-за растаявшего ночного инея. Поднимались они медленно, особенно солдаты, обремененные винтовками.
— Эй! — не выдержал мальчик. — Не так быстро!
Анна оглянулась — как и Никлас. Солдаты заметно отстали и находились гораздо ниже их.
— Мы подождем на вершине, — ответил Никлас и продолжал взбираться.
— Сэр! — Мальчик кинулся за ним, поскользнулся, упал и покатился вниз по склону, крепко держа винтовку.
Никлас отдал распоряжение на языке хвархатов, и второй солдат начал спускаться следом за мальчиком.
— Как бестолково! — заметил Никлас. И почему их не обучают лучше? Впрочем, их учат исполнять приказы, а не думать. Ему же, вероятно, отдали приказы, не слишком сочетающиеся друг с другом. Вряд ли в лагере пришли хоть к какому-то соглашению относительно меня.
— На таком расстоянии магнитофон еще записывает? — спросила она.
Мальчик уже достиг конца склона. Винтовку он все-таки выпустил, и теперь ее держал инопланетянин, ожидая, когда мальчик встанет. Тело инопланетянина выражало безразличную вежливость.
— Такой, каким снабдили капрала? Вполне возможно, что он и сейчас нас записывает. — Никлас огляделся. — Богиня! Какой чудесный день. Всюду золото и лазурь. Мне действительно очень не хватает открытого неба и ветра. А если вас тревожат магнитофоны, так один есть и на мне. Не говорите ни о чем таком, чего не хотели бы представить для анализа хвархатской службе безопасности.
— Да, по-видимому, такая жизнь должна быть нудноватой.
С этой высоты уже открывался широкий вид на океан весь в белых барашках. Никлас был прав — день действительно выдался на редкость.
— В данную минуту я нахожу ее очень забавной. Причина, возможно, заключена в погоде, и еще в том, что сегодня мне не придется сидеть в комнате без окон, храня неподвижность несколько часов и не разминаясь.
Солдаты вскарабкались к ним. Лицо мальчика алело, форма измялась и испачкалась.
— Больше не делайте этого, сэр!
— Чего?
— Не уходите вперед, когда я прошу вас подождать. Я ведь маг и выстрелить в вас.
Никлас покачал головой.
— Сначала хорошенько подумайте, капрал. Хаттин здесь для того, чтобы охранять мою жизнь. Приказ он получил очень четкий.
Мальчик упрямо набычился.
— Я выполняю свой долг.
Инопланетянин Хаттин наблюдал за ними с обычной непроницаемостью. Как всегда он ни на кого прямо не смотрел, но Анна не сомневалась, что видит он практически все.
— Он не знает английского, верно? — спросила она.
— Нет, и не хочет знать. Хаттин очень милый мальчик, но совсем не любопытный. Инопланетные извращенцы его не интересуют.
— И он никому не смотрит в глаза.
— Я выше его по рангу. Хвархаты-мужчины строго соблюдают иерархию. Нижестоящий ни в коем случае не станет глядеть прямо на вышестоящего. Капрал равен ему, но он еще и враг. Посмотреть на врага прямо, значит, вызвать его на бой, и я уведомил его, что вы женщина. Хвархаты-мужчины не смотрят на женщин не из их рода.
Они уже снова поднимались. Солдаты не отставали от них ни на шаг. Когда они вышли на вершину, Анна спросила:
— Инопланетные извращенцы — что вы под этим подразумеваете? Нечто вроде «чужеземных дьяволов», как китайцы называли европейцев?
— Отчасти. Хаттин… как бы это выразить? Он традиционалист. Он твердо знает, как кому положено вести себя. Он усвоил это в детстве в родном доме. Любое отклонение внушает либо брезгливость, либо опасение. Вы поглядите, какой вид!
С одной стороны — бухта, станция, а над ними лагерь. Его купола очевидно поддались быстрой коррозии, во всяком случае на поверхности: они отливали зеленью ярь-медянки, рыжиной ржавчины, тусклым золотом грязного самородка.
С другой стороны склон спускался к широкому пляжу и океану. Дно тут было мелким, и волны накатывались полого длинными белыми полосами.
— Но как вы попали в такое положение? — вдруг спросила она.
Он засмеялся.
— Вопрос в хварском духе. Взятые в целом хвархаты очень прямолинейны. Когда хотят что-нибудь узнать, то спрашивают без обиняков, не деликатничая. Если вы не хотите ответить, то скажете: «Я не буду говорить об этом».
Он умолк и несколько секунд смотрел на океан.
— Они редко лгут. Помните, что написал о древних персах Геродот, если не ошибаюсь. Они учили своих сыновей ездить верхом, стрелять из лука и говорить правду. Хвархаты именно такие, только оружием пользуются куда более внушительным.
— Иными словами вы не хотите говорить об этом?
— Не сейчас, — ответил он после некоторого молчания.
Они пошли по гребню холма. Споры все облетели, и ножки уже не выглядели перистыми. Они гнулись на ветру точно камыши.
Так хорошо! Так спокойно! Или это не то слово? Ветер, навевающий тихую радость, развеивающий скуку и апатию.
Потом Никлас сказал:
— Не думайте, что все хвархаты похожи на Хаттина. Они разнятся не меньше землян, хотя и в несколько иных планах. Генерал, например, далеко не так консервативен и очень любознателен.
— Кому вы это говорите? — спросила Анна.
— Вам в числе прочих. — Он улыбнулся. — Вернемся? Я хочу узнать побольше о ваших животных.
Они направились к бухте, и солдаты за ними. Когда они прошли по причалу к катеру, Никлас остановился и что-то сказал хвархату. Анна спустилась в каюту.
— У нас гости, Иош.
Никлас вошел, пригнувшись в низкой двери. Иоши вежливо встал, но поежился. В присутствии незнакомых ему всегда было не по себе.
— Это… — Анна замялась. — У вас есть какой-нибудь чин или ранг?
Никлас кивнул.
— «Держатель»в буквальном переводе. Чин, примерно равный капитану.
— Капитан Сандерс. Доктор Нагамицу Иоши. Капитан интересуется нашими ребятами в бухте.
Иоши выглядел озадаченным. Он тщетно пытался понять, кто такой Никлас. Кто-то из лагеря, это ясно: на станции незнакомым людям взяться больше было неоткуда. И тут он встал в тупик. Анна прямо-таки видела, как он силится вспомнить, в каком человеческом сообществе есть чин «держатель».
— Иош, ты не объяснишь работу приборов?
Он тут же принялся называть и объяснять. Сонар и радар, подводные камеры и микрофоны, приборы, фиксирующие движение воды в бухте. Он объяснил, как берутся и анализируются пробы. И в заключение рассказал о Моби.
Все это время солдаты оставались снаружи. Мальчик стоял у самой двери. (Время от времени Иоши недоуменно посматривал на него.) Инопланетянина Анна не видела.
— Вы разговариваете с ними при помощи этого плота? — сказал Никлас.
— Вступаем в общение, — ответил Иоши. — Это бесспорно, но мы не уверены, что разговариваем с ними. Во-первых, грамматические категории у них словно бы отсутствуют. Мы запрограммированы считать, что любое разумное существо должно иметь способ выражать взаимоотношения и причинные связи. Мы говорим им слова. Они отвечают словами. Иногда теми же. Точно попугаи, особенно в брачный сезон. Вы же, конечно, видели игру огней все последние недели? Вы здесь давно?
— Со времени прибытия хвархатов, — ответил Никлас.
— А! — сказал Иоши. Он все еще не мог понять, кто этот человек.
Анна подумала, что это блестящий пример ватсоновского мышления (естественно, названного так в честь друга Шерлока Холмса, предмета незаслуженных насмешек.) Почтенный доктор отнюдь не был дураком. Просто он не всегда умудрялся нащупать внутренние связи, вот как Иоши в эту минуту. Он перешел к тому, как они обучили животных петь «Был ягненочек у Мэри».
— Мы перевели песенку на международный аварийный код и просигналили ее с Моби — разумеется во время брачного сезона. И они восприняли и подхватили. Но нам не удалось добиться, чтобы они повторяли ее поочередно. Им обязательно нужно было синхронизироваться. Великолепное зрелище, но не поведение разумных существ.
— Но почему? — спросил Никлас. — Вы говорите про хоровое пение. Так поют и земляне. И хвархаты тоже.
— Они поют хором? — сказал Иоши. — Я и не представлял себе. — Однако он продолжал пребывать в неведении. — Но я имел в виду попугайничанье. Слишком уж они склонны повторять — и с нами, и друг с другом. Это не признак интеллекта.
— Мне кажется, это ложная проблема, — заметил Никлас. — Интеллект — скользкое слово, как и почти все его синонимы. Понимание, осознание, постижение, разум. В какой степени правомерно обсуждать интеллект любых существ? Будь то земляне или хвархаты, компьютеры, дельфины и киты? И вообще, чего вы, собственно, хотите?
Иоши посмотрел на него укоризненным взглядом.
— Нам нужен кто-то, с кем можно разговаривать. Кто поймет.
— Так поговорите с ребятами на холме, хотя сколько они поймут, это большой вопрос. — Никлас посмотрел на капрала. — Вы можете сказать, сколько сейчас времени?
Мальчик взглянул на приклад своей винтовки.
— Пятнадцать пятьдесят.
— Мне пора. Иногда самолет улетает рано. — Он повернулся к Иоши, у которого отвисла челюсть. — Благодарю вас, доктор Нагамицу. Всего хорошего, Анна.
Он наклонился и вышел из каюты, а Иоши пробормотал:
— Так это он…
— Угу, — ответила Анна. — Я все ждала, когда ты сообразишь. Разве ты не заметил, как он одет?
— Я подумал, что, возможно, на Земле появилась новая мода. Или это что-то форменное. Я военных плохо различаю. Их так много, и они делятся на такое количество разных служб… Кто их все запомнит? Во что ты впуталась, Анна?
— Ерунда. В лагере все известно. Он не сбежал тайком. И не может никому причинить вреда.
6
Кабинет генерала (временный на острове) выглядит неуютно и убого, как все недолговечное: серые стены, серый ковер от стены до стены, рабочий стол и два кресла.
Окон нет. Напротив стола повешен гобелен. Большой, незатейливый, словно бы предназначенный для общественных мест. Прежде я этого гобелена в его комнатах не видел. Наверное, забрал его из запасников флагмана, чтобы как-то замаскировать пустую стену.
Окон нет. Напротив стола повешен гобелен. Большой, незатейливый, словно бы предназначенный для общественных мест. Прежде я этого гобелена в его комнатах не видел. Наверное, забрал его из запасников флагмана, чтобы как-то замаскировать пустую стену.