Шутт всегда с готовностью отвечал на любые вопросы и был, как это принято говорить, открыт для предложений.

— Капитан. Простите, что отрываю вас, — проговорила Каменюка, остановившись около раскладного стула, на котором восседал Шутт. На столике перед ним была сложена стопка бумаг.

Шутт оторвал взгляд от бумаг и удивленно уставился на девушку:

— Слушаю вас. А кто это?

— Я — Каменюка, капитан, — представилась девушка. — Я в роте недавно, так что вы, наверное, меня плохо знаете…

— Да-да, конечно, — ответил Шутт, улыбаясь и вертя головой так, словно пытался уловить, откуда исходит голос Каменюки. — Какие проблемы… м-м-м… Каменюка? Только почему ты прячешься? Выйди и покажись мне!

— Простите, сэр? — озадаченно пробормотала Каменюка.

Она стояла прямо перед капитаном и решила, что тот, видимо, шутит. Если же он не шутил, то, наверное, его странствия по пустыне сказались на его психике не лучшим образом. На самом деле его поведение после возвращения в лагерь было до предела странным. Немного подумав, Каменюка решила, что лучше всего не тянуть и задать капитану тот вопрос, ради которого она, собственно, и подошла к нему.

— Дело вот в чем, сэр, — сказала девушка. — Ходят такие слухи, что нам вроде бы тут придется усмирять взбунтовавшихся роботов. Ну, вы же понимаете, нам всем очень хотелось бы узнать, так это или нет, если вы, конечно, в курсе. Мы понимаем, это, наверное, военная тайна, но…

— Взбунтовавшиеся роботы? — нахмурился Шутт, продолжая искать взглядом свою собеседницу. — Ну нет, с полной ответственностью могу заявить вам, что это невозможно. Роботы, Каменюка, это очень тонкие машины, изготавливаемые в соответствии с предельно точными спецификациями, и они застрахованы от любых ошибок. За исключением ошибок людей, конечно, — а такие ошибки порой случаются. Роботам можно доверять, Каменюка. Любой, кто станет утверждать обратное, не прав, поверь мне. Уж я-то это точно знаю!

— Да, сэр, — кивнула Каменюка, несколько удивленная тем, что Шутт говорит на эту тему столь эмоционально. — Так, значит, вы думаете, что нам вряд ли придется с ними драться?

— Драться? Не говори глупостей, — урезонил девушку Шутт. — Это чепуха, Каменюка, форменная чепуха. — Немного помолчав, он поинтересовался:

— Но в чем дело, а?

Ты что же, прячешься от меня?

— Прячусь? — Каменюка стащила с головы лиловую камуфляжную кепку и сказала:

— Да нет, сэр, я не прячусь!

Может, вам водички холодненькой попить надо, сэр? Может, вы перегрелись в пустыне?

— Ах вот ты где! — обрадованно воскликнул капитан и вдруг посмотрел на Каменюку в упор. — Что тут сказать?

Жара не так уж плоха, но принять меры предосторожности никогда не мешает, верно? Ну ладно. Если у тебя больше нет вопросов, извини. Мне надо просмотреть эти отчеты…

— Есть, сэр! — сказала Каменюка, снова нацепила кепку и отдала капитану честь. Озадаченно качая головой, она вернулась к своим товарищам.

— Ну что? — поинтересовался Бандюга. — Будем мы драться с роботами или нет?

— Капитан говорит — не будем, — ответила Каменюка. — Вот только не пойму — верить ему или нет, Бандюга. Похоже, У него мозги в пустыне слегка поджарились. Он меня вроде и не видел вообще.

— Да-а… Вот беда-то, — сокрушенно покачал головой Бандюга и устремил на капитана сочувственный взгляд. Капитан сосредоточенно перелистывал бумаги. — Будем надеяться, что он со временем оклемается. Ведь нам до зарезу нужно, чтобы он сделал так, чтобы все стало по-старому. Может, он даже сумеет придумать, как от майора избавиться, Каменюка ничего не успела ответить Бандюге. Появилась Бренди. Она стремительным шагом направилась к компании и прокричала:

— Ну-ну, все, пташки, разлетайтесь! У вас что, дела нет?

Вы в Космическом Легионе служите — напоминаю для забывчивых!

— Господи Всевышний, да разве про это забудешь, сержант? — простонал Бандюга.

И он, и все остальные легионеры поспешно разошлись по своим постам. Бренди довольно кивнула. Покуда легионеры были при деле, у майора было меньше причин для придирок. А она-то думала, что для нее давным-давно миновали те дни, когда ей приходилось выслуживаться перед офицерами.

Однако Бренди надеялась на то, что нынешние тяжелые времена долго не продлятся. Она бросила взгляд на Шутта, который, весело усмехаясь, перелистывал бумаги. Бандюга был прав: только на капитана и оставалось надеяться, только он мог каким-то образом избавить роту от тирании майора. А до тех пор веселой жизни в роте «Омега» не предвиделось — даже для старшего сержанта.

* * *

В дверь постучали. Лейтенант Рембрандт взглянула на вошедшего и улыбнулась.

— Шоколадный Гарри! Входи, садись, — пригласила она сержанта-снабженца и отложила в сторону отчет.

До прибытия майора Портача Рембрандт читала отчеты только время от времени — когда эти отчеты касались чего-то действительно важного в жизни роты. Теперь же она просто погрязла в отчетах, и большая их часть была неудобочитаемой и пустяковой. Поэтому Рембрандт радовалась любой возможности оторваться от этой занудной работы. Положительно любой возможности.

Сержант-снабженец кивнул и уселся напротив лейтенанта.

— У меня проблема, Ремми, — заявил он без обиняков.

— Мог бы и не говорить. По тебе заметно, — вздохнула Рембрандт. — В чем дело, ШТ.? Только не говори мне, что за тобой опять охотятся байкеры. Мы теперь от них на расстоянии в десяток парсеков.

— Да нет, если бы это были байкеры, так это ерунда, — махнул рукой Шоколадный Гарри, подвинул стул ближе к столу и, наклонившись к Рембрандт, прошептал:

— Я сильно беспокоюсь за капитана.

— Как и все мы, — тихо отозвалась Рембрандт. — Этого выскочку-майора назначили командиром роты через голову капитана, а капитан вроде бы и не сопротивляется. Но честно говоря, это непросто — когда у тебя отбирают командование.

— Это точно, — проворчал Гарри. — Дело пахнет керосином. Только я не удивляюсь. Уж я-то Легион как свои пять пальцев знаю. А что до нового майора, так это — дерьмо полное, таких как блины пекут в генштабе. Ко мне он пока не совался — только велел отчеты какие-то дурацкие составить. Но только чует мое сердце — очень скоро он на меня насядет. А к тебе я не за этим пришел, Ремми.

— Ты сказал, что волнуешься за капитана, — напомнила Гарри лейтенант и выжидающе уставилась на него.

— Точно. Странно он ведет себя, Ремми.

— Странно — согласна. Но ты о чем?

Шоколадный Гарри потеребил бороденку, задумался и сказал:

— Сам не знаю. Но только держится он так, словно мы все как будто опять в «Жирном Куше» оказались. Разгуливает по лагерю, разодетый как петух — ну прямо вроде как бы пообедать с послом собирается, не иначе. А я что-то тут пока никаких послов не наблюдал, Ремми. Откуда послам взяться в этой пустыне?

— Да, это выглядит необычно, — согласилась Рембрандт. — Ведь он всегда твердил нам, что гордится военной формой, и всегда был примером для нас в плане аккуратности.

— Вот-вот, и еще он разговаривает с нами так, словно мы все еще торчим в казино, — подхватил Гарри, еще немного помолчал и добавил:

— Думаю я так, Ремми: он слегка головкой повредился.

— Возможно, жара в пустыне так на него повлияла, Гарри, — предположила Рембрандт. — Те часовые, которые первыми увидели капитана, сказали, что он уже тогда вел себя странно, и Армстронг это подтверждает. Часовые выстрелили в капитана из зенобианского парализатора, поначалу не узнав его. Может быть, все из-за этого дурацкого выстрела?

— Кто знает? Может, вправду он слегка перегрелся, — покачал головой Гарри. — Но я тебе скажу, Ремми, какие у меня мысли на этот счет. — Он наклонился еще ближе и прошептал:

— Он ведь вернулся сразу после переговоров с зенобианцами, Ремми, так? А Бикер пока не возвратился.

Спорим, что они затеяли какую-то игру?

— К чему ты клонишь? — ошарашенно прошептала в ответ Рембрандт. До сих пор ей и в голову не приходила мысль о том, что странное поведение капитана может быть каким-то образом связано с местными жителями планеты.

— Думаю, они ему чего-нибудь в еду подмешали или в питье, вот что я думаю, — шепнул сержант-снабженец. — Ты сама-то пошевели мозгами, Ремми: мы тут сидим на базе, которая битком набита суперсовременной аппаратурой, и стоит зенобианцам прибрать все это к лапам, тогда Альянсу сильно не поздоровится. А эта их болтовня насчет невидимых интервентов — лично я в нее ни капельки не верю, Ремми. Я так думаю, что ящеры решили одурманить капитана, чтобы через него заполучить всю нашу аппаратуру и оружие.

— Это — серьезное обвинение, — покачала головой Рембрандт. — Нам нужны более веские доказательства, прежде чем мы могли бы предпринять какие-то действия.

— Так я потому и пришел поговорить с тобой, Ремми, — прошептал Шоколадный Гарри. — Майор Портач… кто его знает, как он себя поведет, скажи я ему про это. Скорей всего начнет действовать по уставу, а от этого тут, сама понимаешь, толку чуть. Нам надо четко выяснить, что происходит, а уж потом майору докладывать.

Рембрандт ответила не сразу. В принципе утаивание от командира такой потенциально взрывоопасной информации было чревато трибуналом. Нравился Рембрандт ее новый командир или нет — на сегодняшний день ее командиром был он. С другой стороны, майор и сам заметил, что с капитаном что-то не так, и предпринял в связи с этим меры, которые сам считал необходимыми. Говорить с майором об этом, следовательно, было не обязательно. Рембрандт решила, что ее задача — уточнить диагноз, предположительно поставленный Шоколадным Гарри. До тех пор, пока она не убедилась бы, что для безопасности роты «Омега» существует явная угроза извне, майора предупреждать нужды не было. Но пока отметать подозрения Шоколадного Гарри как совершенно беспочвенные Рембрандт не решалась. Она твердо решила понять, что происходит, и ждать не могла.

— Хорошо, — решительно кивнула она. — С чего начнем?

— Вопрос отличный, — кивнул Гарри, но сам отвечать на этот вопрос не стал.

ГЛАВА 12

Дневник, запись № 569


Став командиром роты «Омега», мой босс значительно расширил круг знакомств. Прежде всего он познакомился с представителями ряда других разумных рас — от слизнеподобных синтианцев до гамбольтов, похожих на крупных котов. Ему очень повезло, и он стал участником первого контакта между людьми и зенобианцами, и впоследствии не без непосредственной помощи моего босса они вступили в Галактический Альянс.

Капитану представилась редкая возможность наблюдать различия между зенобианцами и людьми, которые по культурному и психологическому уровню значительно отличаются друг от друга.

Тем не менее ничто не могло подготовить моего босса к пониманию расы, с представителями которой встречаться прежде не доводилось не только ему, но и кому бы то ни было вообще.


— Они так и не показываются, — в отчаянии проговорил Шутт. Последний час он провел, расхаживая из угла в угол по тесному помещению, ставшему тюрьмой для него и Бикера. — Когда же они это намерены сделать?

— Может быть, они уже показывались нам, сэр, — возразил Бикер. — Может быть, мы просто не в состоянии их увидеть и услышать, — предположил он.

Дворецкий сидел в уголке, поджав колени, чтобы нервно расхаживающий туда-сюда капитан его не задел.

— Я по-прежнему не понимаю, как это возможно, — буркнул Шутт, развернулся и уставился на Бикера. — Проблему невидимости очень тщательно исследовали. Уж ты мне поверь, если бы невидимость можно было создать с помощью какой-нибудь техники, ею уже бы вовсю пользовались вооруженные силы по всей галактике. Но невидимость проявляется при совершенно определенных условиях — к примеру, с помощью аппаратуры, которой пользуются иллюзионисты.

— Между прочим, это может иметь самое непосредственное отношение к делу, сэр, — заметил Бикер. — Те, кто взял нас в плен, вполне могли напичкать каким угодно оборудованием эти стены. Мы также не можем быть уверены в том, что они добавляют в нашу пищу и воду и даже в воздух, которым мы дышим. Трудно сказать, чего они добиваются, не показываясь нам на глаза. Наверняка это стоит им немалых усилий, даже если они не вкладывают в это больших денег — если, конечно, понятие денег им знакомо.

Шутт снова обошел «камеру» по периметру и сказал:

— Знаешь, Бик, быть может, они вовсе не зациклены на деньгах. Самое главное, чему меня научило наше пребывание на Ландуре, так это то, что не стоит переживать из-за денег. Впервые в жизни я озаботился ценностью чего-то иного, а не просто инстинктивно старался держаться в тени. И переживать мне не приходилось вообще. При том, как меня поддерживали — и в первую очередь, конечно, ты, — я в итоге получил гораздо больше, чем вложил.

Бикер нахмурился.

— Верно, сэр, но мы были недалеки от…

— Тем не менее все обошлось, — отмахнулся Шутт от возражения своего дворецкого. — И если на то пошло, от волнений вообще нет никакого толку. Они доставляли мне только несчастья, в то время как мне следовало больше доверять моим подчиненным. Выводы я умею делать не хуже других. К примеру, я поручил Суши и Рвачу поиски Прячущихся, а это значит, что рано или поздно они выяснят, что случилось с нами. А как только они это выяснят, они придумают, как нас отсюда вызволить. Так зачем волноваться понапрасну?

Бикер сцепил пальцы.

— Тому, что вы перестали переживать из-за денег, я, сэр, очень рад. — Он улыбнулся. — Если это действительно так и если вы действительно так высоко цените мою помощь, я так думаю, сейчас самое время поговорить о повышении моего жалованья.

— Об этом можно будет поговорить, если мы выберемся отсюда, — вздохнул Шутт. — Тут ведь от денег никакого проку, верно?

Бикер невозмутимо проговорил:

— За время от дня повышения жалованья может скопиться немалая сумма, сэр.

— Тут ты прав, — признал Шутт и вдруг вытаращил глаза. — Погоди минутку… Опять появляется отверстие в стенке!

Бикер обернулся в ту сторону, куда смотрел Шутт. И действительно: участок стенки потемнел и стал пористым, как в тот раз, когда их решили покормить. Неужели им предстояло наконец увидеть тех, кто захватил их в плен? Вряд ли Прячущиеся точно знали, как часто люди нуждаются в еде, хотя судя по тому, чем они попотчевали пленников, они имели какое-то понятие о том, чем люди питаются.

Шутт присел и пристально вгляделся в потемневший участок стены. Но, как и в прошлый раз, он не увидел ровным счетом ничего, хотя отверстие явно существовало, если через него в помещение попадали предметы. На этот раз в отверстии появился шар размером с человеческую голову.

Стукнувшись об пол, он подскочил, со звоном покатился по «камере» и остановился около ног Бикера. Дворецкий наклонился и поднял шар с пола.

— Что это такое? — озадаченно проговорил он, держа шар на ладони.

Шутт внимательно осмотрел шар, покачал головой и сказал:

— Больше всего эта штука напоминает мяч для игры в гравибол. Вот только зачем-то внутрь него засунули колокольчик.

* * *

Рембрандт решила употребить час, свободный от дежурства, для того, чтобы зарисовать с натуры окрестности за оградой базового лагеря. Как обычно, преображение чистого листа бумаги в изображение пейзажа помогло ей отвлечься от других мыслей. Проблем в последнее время накопи лось немало. Но опять же, как обычно, проблемы сами стали искать ее, и хочешь не хочешь, надо было с ними разбираться.

— Ладно, Суши, рассказывай, что вы там такое обнаружили, — сказала она, недовольно отложив в сторону блокнот для рисования и карандаш. — Даже не стану спрашивать, где вы с Рвачом все это время прятались.

— А я бы вам и не сказал, если бы вы и спросили, — усмехнулся Суши. — Майор Портач пока про нас ничего не знает, но мне почему-то кажется, что он бы не позволил нам продолжить работу. А мы твердо намерены ее продолжить.

Рвач так говорит: «Если майору что-то не понравится, он это мигом запретит».

— Это очень на него похоже, — вздохнула Рембрандт. — Но ты не задавался таким вопросом — а что, если ваша работа не понравится мне?

— К такому варианту мы бы отнеслись очень серьезно, — признался Суши. — Но честно говоря, мне кажется, что истина в последней инстанции в данном случае — капитан Шутник. Если он велит нам прекратить работу, значит, так тому и быть. А если приказ будет исходить от кого-то другого, я, пожалуй, могу и не согласиться.

— А капитан что говорит?

Суши немного помолчал, но признался:

— Я с ним еще не разговаривал. Судя по тому, что я слышал, он ведет себя очень странно. Может быть, пребывание в пустыне так на нем сказалось — не знаю. Как бы то ни было, я так думаю, будет лучше, если я доведу до конца то дело, которое он мне поручил.

Рембрандт снова вздохнула.

— Суши, даже в роте «Омега» нельзя игнорировать приказы старших по званию. Мне бы очень хотелось, чтобы майора к нам не присылали, но правила от этого не меняются.

Пока командир роты — он, нравится тебе это или нет.

Суши подмигнул Рембрандт:

— А я не игнорирую его приказы, лейтенант. Он мне пока вообще никаких приказов не давал.

— Не давал, потому что вы с Рвачом фактически находитесь в самовольной отлучке с тех пор, как майор прибыл на базу, — возразила Рембрандт. — А я фактически нарушаю устав Легиона тем, что не сообщаю о вашей самоволке.

— Мы вас не заложим, если вы не заложите нас, — благородно пообещал Суши. — Так что давайте-ка я лучше вам быстренько расскажу, зачем я к вам пришел, а потом скоренько смоюсь, чтобы нас никто вместе не видел и не смог заложить ни вас, ни нас.

— Ты прекрасно понимаешь, что вас закладывать я не собиралась, — возразила Рембрандт. — Но если ты покинул то место, где вы прячетесь, для того, чтобы о чем-то мне рассказать, то лучше выкладывай поскорее, пока нас и вправду кто-нибудь не увидел.

— Ага, заметано, — осклабился Суши, наклонился к самому уху Рембрандт и прошептал:

— Наш новый приборчик поймал сигнал из пустыни. Я почти уверен в том, что это сигналят те самые инопланетяне, которых ищут зенобианцы.

Рембрандт села прямее.

— Сигнал. Полагаю, возможность того, что это просто какие-нибудь местные радиошумы, вы исключили? Если ты не ошибаешься, то это означает, что вы с Рвачом только что достигли одной из главных целей нашего присутствия на этой планете. — Она умолкла и пару секунд не спускала глаз с Суши. — Но почему ты решил рассказать об этом мне, а не командиру роты? Он обязательно должен узнать об этом.

Быть может, он вас даже наградит за работу.

— Ой-ой-ой! — шутливо покачал головой Суши. — Нет, Ремми, в этом я очень сильно сомневаюсь. Майора сюда послали с одной-единственной целью: дискредитировать капитана Шутника. А капитан поручил нам с Рвачом работать по совершенно дикой программе — как раз по такой, какие в Генштабе терпеть не могут. А майор — он же скорее все провалит, но чтобы все было по уставу, чем будет добиваться успеха другим путем, а особенно — если этот путь выбрал капитан. В лучшем случае, если я ему все расскажу, он все пропустит мимо ушей. А хотя нет, не так: в лучшем случае он мне позволит довести дело до конца, а потом присвоит себе успех. Тогда хоть что-нибудь все-таки будет сделано.

— А что надо сделать? — спросила Рембрандт.

— Сделать надо вот что: нужно узнать, откуда исходит этот сигнал, — ответил Суши. — И я так думаю, что, если нам это удастся, мы найдем и аэроджип, и Бикера, а может быть, даже выясним, что стряслось с капитаном и как привести его в норму.

— Дело стоящее, — кивнула Рембрандт. — Шоколадный Гарри уже обратился ко мне с предложением отправить отряд на поиски аэроджипа, но этот запрос наверняка затерялся в куче бумаг на столе у майора. Все до единого в роте видят, что капитан — не в своей тарелке, но он не пожелает, чтобы его обследовали, а майор вовсе не желает ему помогать — это не в его интересах. А большинство легионеров думают, будто капитан что-то скрывает — что-то такое, что они могли бы сделать, и поэтому пытаются поговорить с ним, когда думают, что их не видит майор. А я так считаю: единственный человек, который мог бы уговорить капитана проявить заботу о собственном здоровье, — это Бикер.

— Верно, — согласился Суши. — Вот поэтому-то мы и должны разыскать Бикера и доставить его на базу — если получится.

— Понятно, — закусила губу Рембрандт. — Говори, что ты от меня хочешь.

Суши довольно улыбнулся и зашептал:

— Вот какой у меня план…

* * *

Лейтенант Окопник зажмурился от яркого солнца. Его лоб уже покрылся каплями испарины, и он точно знал: если он пробудет еще минут пять за пределами своего кабинета, оборудованного кондиционером, то неминуемо взмокнет от пота.

«Генштаб мог бы придумать для нас с майором какое-нибудь местечко поприятнее», — раздраженно подумал Окопник.

Если уж начальству непременно нужно было сместить с поста командира роты «Омега» капитана Шутника, так почему этого не сделали в ту пору, когда рота была расквартирована на роскошном курорте? Конечно, нынешний лагерь был намного удобнее, чем стандартные казармы, но все же…

Ну что ж, если уж ему не повезло с климатом, тем больше было причин не отказываться от тех возможностей, которые теперь перед ним открывались. Окопник полагал, что майор Портач — его билет первым классом к тому, чтобы выслужиться перед руководством генштаба, и он был бы полным идиотом, если бы не выжал из этого обстоятельства все, что только можно. Первая ступень в намеченном Окопником восхождении по служебной лестнице состояла в том, чтобы оказывать майору максимально возможное количество услуг. В его понимании это заключалось в раскрытии максимального числа недостатков, чтобы за счет этого майор мог дискредитировать, а в конце концов — и уничтожить своего предшественника на посту командира роты. К счастью, эта задача оказалась не такой уж сложной.

Окопник заметил группу легионеров, которые были чем-то заняты, и неторопливо подошел к ним, чтобы посмотреть, чем именно они занимаются. Он почти не сомневался в том, что непременно уличит их в чем-либо неподобающем, и тогда сумеет добавить еще один пункт в обвинениях против капитана Шутника. Окопник мысленно потирал руки.

Накопление компромата почти примирило его с невыносимой жарой.

Легионеры заметили приближение лейтенанта — он услышал, как кто-то из них негромко проговорил:

— Ребята, Проныра идет.

Окопник нахмурился. Слух у него был довольно-таки острым, но он не смог определить, кто из легионеров это сказал. Ни один уважающий себя офицер не упустил бы возможности подобающим образом наказать наглеца за такое оскорбление. Но еще приятнее было бы наложить дисциплинарное взыскание на всю компанию. Поэтому Окопник сделал вид, что ничего не слышал.

— Чем это вы тут занимаетесь? — строго вопросил он, сжав кулаки и подбоченившись. В этой позе, которую он принял ради того, чтобы выглядеть устрашающе, он, напротив, смотрелся довольно потешно. Как бы то ни было, легионеры оторвались от своих занятий и развернулись к нему.

— Вкалываем, лейтенант, — ответил один из них — долговязый малый, которого, судя по нашивке, звали Стрит.

Акцент у него был такой сильный, что Окопник не сразу разобрал, что он ответил.

— То есть работаете? — прищурился Окопник. — Я бы вам посоветовал действительно работать. Тут вам не база отдыха, не забывайте об этом.

— Да он просто гений, — пробормотал кто-то, и Окопник снова не понял — кто именно.

Окопник решил снова проигнорировать издевку — ведь, если на то пошло, ее можно было воспринять и как комплимент.

— И чем же именно вы занимаетесь? — поинтересовался он.

Молодой круглолицый легионер в старомодных очках ответил:

— Превосходный вопрос, лейтенант. Пожалуй, если мы все будем правильно ставить вопросы, мы непременно узнаем ответ.

— Что ты хотел этим сказать… — подозрительно прищурился Окопник и прочел имя легионера на нашивке:

— …Махатма? — Имя и лицо показались ему знакомыми. Не этот ли легионер вел себя неподобающим образом на первой поверке? — Уж не то ли, что вы сами не знаете, чем занимаетесь?

— А разве кто-то из нас понимает досконально, чем занимается? — с едва заметной улыбкой осведомился Махатма. — Простейшее действие чревато последствиями, которых никто не в состоянии предвидеть.

— Мощно задвинул, Махатма. Внушает, — с трудом сдерживая смех, отметил Стрит и одобрительно кивнул, потирая ладони.

— Вы служите в Легионе, — горделиво запрокинул голову Окопник и устремил на Махатму суровый взгляд — ему очень хотелось, чтобы взгляд получился как можно более суровым. — О последствиях должны думать офицеры. А вы должны выполнять приказы, и если вы будете их выполнять, все будет хорошо.

Что будет, если легионеры не станут выполнять приказы, он предоставил их воображению.

Окопник не учел того, насколько богатым воображением обладает Махатма.

— Лейтенант Окопник, могу ли я задать вам вопрос, сэр? — проговорил Махатма, подняв руку, словно школьник. Проигнорировать его не было никакой возможности.

— В чем дело, Махатма? — нахмурился Окопник, крайне недовольный тем, что разговор идет не так, как он задумал.

Он решил, что поскорее отделается от Махатмы и сам поведет беседу.

Махатма, сохраняя подчеркнуто серьезное выражение лица, спросил: