Авраменко Олег Евгеньевич. Реальная угроза

   – Ох, чёрт! – потрясённо произнёс я, прижав ладони к вискам. – Ты... ты обманывал людей. Ты подставлял их! Ты манипулировал их судьбами... судьбами десятков тысяч...
   – Да, сын, я это делал. Ради спасения трёхсот миллионов ютландцев. И если Бог есть, то... – Отец помолчал. – Я сомневаюсь, что он простит меня. Но он, безусловно, меня поймёт.

5

   К исходу третьих суток вторжения тяньгонский флот миновал «точку возврата», и тогда начался его разгром.
   Специальные подразделения «живых покойников» перестали имитировать ложные потери, ранее призванные вводить врага в заблуждение. Наши корабли усилили давление на тяньгонцев, и в бой наконец-то вступили корветы, оснащённые зарконскими «звапами».
   «Орион» с кораблями прикрытия вылетел в составе первой очереди из ста семидесяти шести ударных групп. Включившись в сражение, мы сразу убедились, как крупно просчитались тяньгонские адмиралы, разделив свой флот на шесть частей. Давным-давно, когда из-за гравитационных возмущений корабли не могли погружаться в вакуум в окрестностях системы, это была верная тактика, призванная растянуть силы обороняющихся. Но наши корабли свободно бороздили глубины Моря Дирака и за короткое время могли передислоцироваться в любую точку системы за пределами «теневой зоны», до которой было ещё очень далеко. Зато вражеские группировки не имели возможности обмениваться помощью и менять свою диспозицию. Вдобавок они избрали слишком растянутое построение: с одной стороны, это уменьшало площадь эффективного сечения, что снижало потери при массированном обстреле с флангов и ковровых минных атаках из апертуры; но с другой, облегчало нам единичные набеги – вынырнул из вакуума, обстрелял врага и сразу скрылся.
   Дробление тяньгонского флота на шесть частей и их растянутое построение было на руку и при «зваповых» атаках. Благодаря более мощным, чем у катеров, бортовым реакторам корветов, дальность поражения возросла в несколько раз, и нам не приходилось слишком близко подбираться к потоку вражеских кораблей, чтобы иметь возможность обстреливать наиболее крупные суда, находящиеся в самой его середине. А то, что все корабли линейного класса, шли под плотным прикрытием, не очень усложняло нашу задачу. Лучи из «звапов» (Горан любезно объяснил, что они представляют собой пучки микроскопически тонких «нитей» нагретого до температуры глубокого инсайда внешнего вакуума) беспрепятственно проникали и сквозь силовое поле, и сквозь плотную материю, не повреждая её, пока не встречали на своём пути излучатель, который жадно поглощал их энергию, после чего срабатывал тот самый эффект «вакуумного зажигания».
   За первые шесть часов атаки ударных «зваповых» групп была уничтожена добрая треть линейного состава тяньгонского флота. Поражение других целей – кораблей первого класса и ниже – по ходу дела производилось, но пока не являлось для нас приоритетной задачей. Главными мишенями были линкоры, авианосцы и десантные транспорты – суда, без которых противник не мог перевести сражение на поверхность планеты и в её воздушное пространство.
   К концу нашей боевой смены из ста семидесяти шести участвовавших в битве корветов, оснащённых «звапами», погиб только один – и исключительно по неосторожности капитана, который после удачного залпа и быстрого погружения в апертуру, распорядился на секунду всплыть, чтобы посмотреть на результат своей работы. Эта секунда оказалась для корвета роковой, а корабли прикрытия просто физически не успели среагировать на несогласованный манёвр своего подопечного.
   За исключением этого случая, остальные корветы-«звапоносцы» ни разу не подвергались смертельной опасности, их надёжно прикрывали корабли сопровождения. Прикрывали – и порой гибли, выполняя свою задачу «беречь и защищать».
   Не избежала потерь и наша группа. Один из фрегатов был подбит, прикрывая «Орион» от массированной огневой атаки трёх вражеских эсминцев, а час спустя у лёгкого крейсера был повреждён излучатель – к счастью, это не помешало ему совершить погружение и уйти на базу для ремонта. В обоих случаях нам немедленно присылали замену.
   Когда положенные шесть часов истекли, и мы, по приказу командования, направились к Станции-Один, в душе каждого из присутствовавших на мостике «Ориона» царила странная смесь ликования и печали. Мы уничтожили немало тяньгонских кораблей и могли гордиться эффективность своих атак – без малого девяносто процентов попаданий. Но также мы думали о людях, погибших на фрегате. Сейчас шла война, смерть была повсюду, но эти люди погибли рядом с нами, защищая нас. Можно даже сказать – вместо нас...
   – Капитан был эриданец, – произнёс Вебер, первым заговорив вслух о том, о чём мы все думали. – Старший помощник – из пилотов-отставников; кажется, родом с Брешии. Это всё, что я знаю.
   – Я виноват, – отозвался Горан. – Я видел, что те проклятые эсминцы смещаются к периферии. Но рассчитывал, что успеем.
   – Мы бы успели, – сказал суб-лейтенант Картрайт. – Если бы я не потратил три секунды на уточнение цели.
   – А я задержалась с погружением, – внесла свою лепту Кортни.
   Я понял, что это самобичевание нужно немедленно прекратить, и твёрдо произнёс:
   – Никто ни в чём не виноват, просто так сложилось. Это война, уяснили? Отставить нытьё!
   Мои подчинённые отставили. Принц тоже – хотя формально считался моим командиром.
   Впрочем, свои командирские обязанности Горан воспринимал на особенный манер. При подготовке к очередному налёту на противника он составлял детальный план, расписанный по десятым долям секунды, передавал его мне и капитанам кораблей сопровождения, после чего предоставлял нам действовать самостоятельно. По ходу атаки он ни разу не вмешивался, так что оперативное командование нашей группой целиком ложилось на мои плечи. Такое положение всех устраивало: принц, обладая мощным аналитическим мышлением, разрабатывал довольно остроумные и грамотные планы атак, а их практическим воплощением занимались мы.
   По прибытии на станцию мы с Гораном отправились для отчёта в штаб. Но не в штаб Седьмой эскадры, к которой на постоянной основе был приписан «Орион», а в штаб спешно сформированного Особого Стратегического Корпуса, в состав которого вошли все семь сотен ударных «зваповых» групп. Командовал им всё тот же вице-адмирал Бенсон – отец усиленно протаскивал его в полные адмиралы. Впрочем, Бенсон, несмотря на молодость, действительно был отличным военачальником и вполне заслуживал того, чтобы стать первым ютландцем с четырьмя адмиральскими звёздами на погонах.
   С самим Бенсоном мы не встретились – он по-прежнему находился в космосе, осуществляя общее руководство ударными группами. Зато мы мило побеседовали с контр-адмиралом Сантьяго, который после того неприятного инцидента на перевалочной базе был переведён на кабинетную работу. Контр-адмирал не таил на меня обиды за то, что тогда я фактически выставил его недотёпой; наоборот, он испытывал ко мне чувство признательности, что я, настояв на немедленном преследовании лайнера, спас его от более крупных неприятностей, если бы он, из-за своей растерянности, позволил кораблю с предателем на борту ускользнуть. А так ему даже не вынесли выговора, а тихо и мирно сняли с должности командира дивизиона и назначили на не слишком ответственный, но почётный пост в штабе.
   От Сантьяго мы узнали, что из ста семидесяти шести ударных групп нашей смены мы оказались на пятом месте по количеству уничтоженных кораблей противника с учётом их ранговой принадлежности. Для меня это оказалось большим и приятным сюрпризом; почему-то я ожидал, что мы будем плестись в самом хвосте по боевым показателям.
   – Ты комплексуешь, Алекс, – сказал мне Горан, когда мы вышли из штаба. – Подсознательно считаешь, что раз ты такой молодой, то и толку от тебя мало. А на самом деле ты отличный капитан.
   – А ты отличный стратег, – ответил я взаимной любезностью. – Твои планы атак были великолепны. Именно благодаря тебе мы достигли таких показателей.
   Принц улыбнулся:
   – Сойдёмся на том, что мы оба хороши.

6

   На шестой день тяньгонский флот (вернее, то, что от него осталось) должен был начать торможение, если собирался вступить в бой у Ютланда, а не промчаться на всех парах мимо планеты. Но к этому времени враг потерял все свои самые тяжёлые корабли, а вместе с ними – и высшее командование в полном составе. Оставшиеся адмиралы дивизионного и бригадного звена, очевидно, долго не могли между собой договориться о дальнейших действиях, но затем наконец решились признать, что их вторжение захлебнулось, и корабли всех шести группировок, не сбавляя тяги ходовых двигателей, стали отклоняться от первоначального курса, чтобы кратчайшим путём уйти за пределы системы.
   Однако в эйнштейновом космосе поменять направление движения гораздо труднее, чем в глубоком вакууме или, скажем, в воздушном пространстве, где можно совершить резкий разворот, опираясь на сопротивление внешней среды – насыщенного энергией инсайда или воздуха. Направленная в сторону планеты скорость никуда не делась, и чтобы погасить её, требовалось столько же времени, как и на разгон. Поэтому тяньгонские корабли вынуждены были идти по широкой дуге и могли покинуть область, недоступную для погружения, лишь через пять или шесть дней.
   На Ютланде уже начались празднества по поводу победы, а между тем наш флот не прекращал атак на уже убегающего противника. В своём обращении к народу и Вооружённым Силам отец заявил, что мы должны нанести тяньгонцам полное и окончательное поражение – в качестве наглядного урока всем потенциальным агрессорам, которые втихую точат на нас зубы. Эта позиция получила всемерную поддержку общественности и военных.
   Одновременно с этим по всем доступным каналам связи противнику был предъявлен ультиматум с требованием безоговорочной капитуляции. В случае неподчинения наше командование грозило им полным уничтожением.
   В первые часы после ультиматума никакой реакции не было, но спустя некоторое время под беспрерывными атаками наших сил тяньгонцы убедились, что мы не собираемся так просто отпускать их. Элементарные расчёты показывали, что при сохранении нынешней динамики потерь шансы на спасение имела лишь малая часть флота.
   Поначалу дезертировали отдельные корабли – стремительным рывком они вылетали за пределы своей группировки, на частоте позывных сообщали о сдаче и начинали торможение. Некоторые из таких кораблей подбивали свои же, но с каждым часом дезертиров становилось всё больше, а потом начали сдаваться целые бригады и дивизионы. Но опять же – всё из-за той же скорости нам предстояло ждать ещё несколько дней, пока корабли замедлят движение и на их борт можно будет высадить космических пехотинцев с призовыми командами. А пока суть да дело, на ещё незаселённых островах в Западном океане строились лагеря для военнопленных – мы не собирались долго держать их на своих хлебах, но чтобы организовать их доставку на одну из нейтральных планет для последующей передачи властям Тянь-Го, требовалось некоторое время.
   Элис прокомментировала это так:
   – Наконец-то и нашим армейским будет чем заняться. Правда, не думаю, что они обрадуются роли надзирателей...
   Но далеко не все тяньгонцы собирались сдаваться. Некоторые корабли совершали самоубийственные погружения и гибли уже в апертуре, иные продолжали надеяться на спасение. Однако теперь, когда половина недобитого вражеского флота предпочла плен смерти, у остальных почти не было шансов добраться до «точки возврата».
   Впрочем, мы – имея в виду мою команду – в охоте за беглецами не участвовали. Для нас война уже практически закончилась. Когда стало ясно, что тяньгонцы отказались от намерения атаковать Ютланд, отец провёл совещание Генерального Штаба, на котором единодушно согласились, что с военной, политической и моральной точек зрения было бы большой ошибкой оставлять Группировку Планетарной Обороны в стороне от боевых действий. А поскольку на её судах отсутствовали излучатели, то было решено произвести временную ротацию личного состава – «планетарники» заняли корабли Звёздного Флота, а мы, «звёздники», отравились нести боевое дежурство в окрестностях Ютланда. Хотя какое там «боевое дежурство»! Нас просто определили в орбитальный санаторий – отдыхать, расслабляться и безучастно наблюдать за завершающей фазой войны.
   Принц Горан, хотя и мог настоять на продолжении своего участия в сражении, всё же решил не качать права и сложил с себя обязанности командира ударной группы. Заявив, что исполнил свой долг перед памятью сестры, он даже снял адмиральский мундир и переоделся в штатское. Мы попрощались с ним на Станции-Один, а потом наш «Орион» отправился к границе «теневой зоны», где для обмена экипажами встречались корабли Звёздного Флота и Планетарной Обороны.
   Нашими сменщиками был экипаж командора Михайлова – того самого бывшего лейтенанта с «Марианны», старшего пилота мятежной Четвёртой лётной группы, которая вместе с десантниками участвовала в захвате фрегата. Михайлов и его ребята пострадали из-за предательства Гарсии – никаких обвинений им, правда, не предъявляли и вряд ли даже всерьёз подозревали их в соучастии, но на всякий случай решили перестраховаться и направили служить в Группировку Планетарной Обороны.
   Лично я уже давно не питал враждебности ни к Михайлову, ни к другим мятежникам, но неприятный осадок после тех событий всё же остался. Чисто по-человечески я не мог забыть и полностью простить захват корабля, выстрел из шокера и трёхдневное заключение в собственной каюте. Поэтому отношения между нами никак нельзя было назвать тёплыми и дружескими.
   Я провёл Михайлова в свою каюту и сказал ему:
   – Что ж, коллега, желаю тебе удачи. Зарабатывай капитанский чин и место в Звёздном Флоте. Но предупреждаю: если позволишь подбить мой корабль, я тебя и в аду достану.
   Он сдержанно улыбнулся:
   – Всё будет в порядке, кэп, не беспокойся. В ад я не тороплюсь, делать мне там нечего. Одни религии описывают его холодным, другие – огненным, но все сходятся на том, что космоса и звёзд там нет. Так что корабль я верну тебе в целости и сохранности.
   С этими словами Михайлов заглянул в спальню.
   «Если он ехидно ухмыльнётся, – решил я, – то получит в зубы. И пусть тогда осмелится дать сдачи сыну адмирала Шнайдера...»
   Но Михайлов не думал ухмыляться.
   – Очень приятная обстановка. У меня, кстати, тоже такой матрас. Правда, я сообразил под него и широкую койку. А без неё, по-твоему, лучше?
   Помимо своей воли я оказался втянутым в короткую дискуссию о преимуществах и недостатках высоких и низких постелей. В итоге мы решили по окончании войны сравнить свои впечатления.
 
   Как и положено капитану, я последним покинул «Орион» и перешёл на борт лёгкого эсминца «Сан-Себастьян», где меня уже ждала вся команда. Поскольку обмен экипажами состоялся на самой границе «теневой зоны», весь путь к Ютланду нам предстояло пройти без погружения, на реактивных двигателях. Это задание я поручил Тому Наумову с Кончитой Беккер, которые в сражении почти не участвовали, лишь изредка и ненадолго подменяя Элис на посту помощника штурмана, да ещё садились за пульты основных пилотов, когда корабль следовал от базы в район боевых действий и обратно.
   Главный старшина Маковский от имени своей группы «старых вояк» наконец-то обратился ко мне с просьбой разрешить им принять чего-нибудь покрепче слабоакогольного пива. Я разрешил – и не только принять, но и хорошенько напиться, распространив своё разрешение на всех свободных от вахты членов команды. А в офицерской кают-компании мы устроили небольшую пирушку с шампанским по случаю уже окончившейся для нас войны.
   Именно на этой вечеринке я впервые заметил отсутствие Кортни Прайс. И вспомнил, что в последний раз видел её, когда «Орион» ещё стоял на приколе возле Станции-Один; а во время короткого перелёта к месту встречи с «Сан-Себастьяном» оператором погружения была Беккер.
   Охваченный смутными подозрениями, я не стал поднимать эту тему на всеобщее обсуждение, а улучил момент, отвёл в сторону Купера и спросил его, знает ли он, где Прайс.
   – Да, кэп, – тихо ответил старпом. – Ещё на базе она обратилась в штаб с просьбой об отпуске по семейным обстоятельствам. Её без проблем отпустили – для нас-то война уже кончилась.
   – Вот как? А кто завизировал её рапорт?
   – Я. Она не хотела обращаться к вам, кэп... Ну, не хотела сцен прощания. А я пошёл ей навстречу. – Он посмотрел мне в глаза. – Если что, я готов нести за это ответственность.
   Я мотнул головой:
   – Что за глупости! Какая там ответственность!
   А Купер тихо вздохнул:
   – Боюсь, её больше не будет в нашей команде. Жаль. Прайс отличный пилот. И очень привлекательная девушка...
 
   Позже, когда мы отпраздновали и разошлись по своим новым каютам, Лина, лёжа между мной и Элис в постели, задумчиво произнесла:
   – Без Кортни как-то непривычно.
   – Тебе понравилось с ней? – спросила Элис.
   – Допустим, понравилось. А тебе что, нет?
   – Мне тоже понравилось, – признала моя старшая жена. – Но она была лишней.
   – Да, лишней, – согласилась младшая. – С ней было хорошо, но мы не чувствовали себя единой семьёй. А сейчас всё стало как прежде, так легко и уютно... хотя немного грустно.
   Я молчал и не вмешивался в их разговор.
   – И мне грустно, – сказала Элис. – Но так всегда бывает, когда расстаёшься с хорошим другом. Это быстро пройдёт... А Кортни всё-таки молодчина. Она поняла, что не сможет ничего изменить, и ушла. Хотя она очень старалась, делала всё, чтобы мы влюбились в неё.
   – А я люблю её, – сказала Лина. – Но только как подругу... А знаете что?
   – Что?
   – Если вы не против, давайте будем приглашать её в гости. Нечасто, раз в месяц-полтора. И ненадолго – всего на пару деньков.
   Элис хмыкнула:
   – Вообще-то неплохая идея. Саша, как ты думаешь?
   Я обнял обеих девушек, поцеловал Лину, а Элис погладил по щеке.
   – Мне и вас двоих хватает, милые жёнушки. А вот вы – настоящие нимфоманки. Моё счастье, что вам не нужен второй мужчина.

7

   Через несколько дней сдавшиеся вражеские суда сбавили скорость до допустимого уровня, и началась массовая высадка космических пехотинцев. Пленных тяньгонцев переводили на старые линкоры, временно переоборудованные под тюремные транспорты, и доставляли на планету.
   Между тем, в тридцати астроединицах от звезды, на самой окраине системы, Звёздный Флот Ютланда добивал непокорные корабли, чьи экипажи решили погибнуть, но не сдаваться. Впрочем, некоторые из них в последний момент всё же принимали решение о капитуляции, погружались в апертуру, которая на таком расстоянии была уже более или менее безопасной, затем немедленно всплывали, погасив свою скорость до нуля, и принимали на борт пехотный десант с призовой командой.
   Я внимательно следил за всеми сводками из района боевых действий и всякий раз облегчённо вздыхал, когда получал известие о благополучном возвращении «Ориона» на базу. А в одной из сводок я встретил имя второго лейтенанта Адамса, который служил у меня на корабле перед самой войной, когда мы патрулировали систему. Во время высадки десанта на один из сдавшихся фрегатов часть его команды внезапно оказала сопротивление, но Адамс во главе своего взвода быстро угомонил тяньгонцев, получил незначительное ранение, был награждён медалью «За храбрость» и повышен в чине до первого лейтенанта.
   На пятый день нашего, с позволения сказать, боевого дежурства нас навестили дорогие гости – Яна и Павлов. Как и меня, сестру тоже сняли с её крейсера «Викторикс», но не перевели в Группировку Планетарной Обороны, а временно прикомандировали к Ставке Главного Командования. Учитывая её опыт, можно было не сомневаться, что там она занималась ответственной работой. Мы с ней ежедневно обменивались видеопосланиями – вести прямой разговор с сорокаминутными паузами было попросту нереально.
   После небольшой церемонии, вызванной появлением на борту эсминца главнокомандующего Военно-Космическими Силами, я провёл Яну и Павлова в в свою капитанскую каюту. Естественно, Элис и Лина присоединились к нам.
   Как только дверь за нами затворилась, Яна мигом отбросила свою сдержанность, повесилась мне на шею и стала целовать меня.
   – Алекс, братик, слава богу, ты жив. Я так рада! Я так волновалась за тебя!
   – Ну, уймись, сестрёнка, – растерянно пробормотал я. – Что с тобой?
   Павлов объяснил:
   – Запоздалая реакция. Всё это время она не могла поверить до конца, что тяньгонцы разбиты, и боялась какой-нибудь каверзы с их стороны. Боялась, что тебя снова пошлют в бой.
   – Теперь уже точно не пошлют, – сказал я, обнимая Яну за плечи. – Ни тебя, ни меня. И, кстати, дорогая, я за тебя тоже сильно переживал. Не для того я нашёл сестру, чтобы терять её.
   Она решительно мотнула головой:
   – Да что со мной могло случиться! Ничегошеньки! А ты... ты мог нарваться на неприятности.
   Усаживаясь в кресло, Павлов произнёс:
   – Привыкай к заботе старшей сестры, Александр. Скоро ты почувствуешь всю её прелесть на собственной шкуре. Почти весь прошлый год тебе удавалось скрываться от Яны – то в полёте на перевалочную базу, то на Вавилоне. Но не всё коту масленица.
   – Прекрати, несносный! – огрызнулась Яна. И ко мне: – Ты не слушай кэпа. У него сестра сущая мегера. Потому-то он окопался на Ютланде и рад-радёшенек. Но я совсем не такая. Ты ведь не против, чтобы я заботилась о тебе.
   – Нисколечко, – ответил я и тоже сел в кресло.
   К вящему неудовольствию Элис и Лины, сестра устроилась у меня на коленях. Павлов смотрел на нас с благожелательной улыбкой, словно добрый дядюшка.
   – И чем же мы обязаны честью вашего визита? – спросил я. – Просто так или по делу?
   – Просто так, – ответил Павлов. – Пролетали мимо, решили навестить родственников, поболтать.
   – Вы на Ютланд?
   – Да, нас отозвал твой отец. Теперь за главного в Ставке адмирал Биргофф. Так бы выразиться, подметает оставшийся мусор.
   – А почему не Бенсон? Позавчера я слышал, что он получил четвёртую звезду и стал вашим заместителем.
   – Его тоже отозвали, – пояснил Павлов. – Сейчас он уже должен быть на Ютланде. Кстати, и ты, Александр, готовься – тебя вызовут если не завтра, так послезавтра. Скоро грядут большие перемены.
   – А в чём дело? – заинтригованно спросил я.
   – Отец сейчас на пике своей популярности, – стала объяснять сестра. – Его поддерживают даже те, кто всегда относился к нему скептически. И он намерен выжать из ситуации максимум.
   – Какой максимум?
   – Через три дня собирается Совет Старейшин. Но не только на торжественное заседание по случаю победы, а ещё и для того, чтобы провести конституционную реформу, которая должна наполнить титул императора соответствующим содержанием. Проще говоря, учредить монархию. Наследственную.
   Элис ахнула. Лина взвизгнула. А я от изумления разинул рот.
   Яна чмокнула меня в щеку и добавила:
   – Вот так-то, мой принц. А точнее – кронпринц.
   – Но это же... – промямлил я, едва ко мне вернулся дар речи. – Это же...
   – Ну и что же это? – спросил Павлов. – Хочешь сказать, что глупо? Вовсе нет, это очень даже умно. Твой отец закладывает прочный фундамент стабильности системы, которую сам не создал, но которую укрепил и довёл почти до совершенства. Смена власти при элективных авторитарных режимах всегда сопровождается политическими пертурбациями, порой в мягкой форме – борьба за лидерство в верхах, а бывает и в жёсткой – вплоть до гражданской войны. Император решил устранить эту угрозу путём конституирования передачи власти по старшей мужской линии.
   – Но я... Чёрт возьми, я для этого не гожусь! Да и не примут меня...
   – Примут, примут, не беспокойся. В ближайшее время твой отец умирать не собирается, а со временем ты станешь для ютландцев в доску своим парнем. Впрочем, ты и так свой, тебя уже приняли. Ты что, новости не смотришь?
   – Смотрит, – отозвалась Элис. – Но Саша у нас слишком застенчивый. Как только упоминают о нём, он сразу переключается на другой канал или вырубает телик.
   – Ты ведь герой, Александр, – продолжал Павлов. – И не только потому, что отлично сражался. Наряду с твоим отцом тебя считают спасителем Ютланда. Ведь это ты обратил внимание на вооружение зарконских катеров, ты настоял на их покупке и пригласил к нам принца Горана, который привёз с собой ещё пять сотен «звапов».
   – Нет, нет! – запротестовал я. – Всё было не так.
   – По официальной версии, именно так. И принц Горан в своих интервью подтвердил это.
   – Просто из любезности.