Страница:
Через час с небольшим мы покинули пределы аномалии, и корабль вновь пошёл ровно. Томассон обратился к Веберу:
– Навигатор, коррекция курса нужна?
– Похоже, что нет, шкипер.
– Похоже?
– Я уверен, сэр.
Командор в задумчивости потёр свой гладко выбритый подбородок.
– И всё же проверим. Штурман, переключить привод в холостой режим. Оператор – подъём в апертуру.
– Привод приостановлен, – отчитался я.
– Начинаю подъём, – сообщила Топалова.
В инсайде мы были почти слепы. Надёжные ориентиры отсутствовали (аномалии нельзя было считать надёжными ориентирами), и нам приходилось полагаться лишь на чисто математические расчёты, производимые компьютером. Однако со временем погрешность расчётов накапливалась, поэтому периодически требовался подъём в апертуру для определения точного местонахождения по электрослабым отражениям звёзд.
Всё это, впрочем, относилось к длинным отрезкам пути в несколько десятков светолет. Ну и ещё, конечно, коррекция производилась при подлёте к системе назначения. Однако до Тау Кита оставалось ещё добрых два световых года, так что было ясно – Томассон решил убедиться, что я ничего не напортачил при прохождении аномалии.
Когда мы пересекли критический уровень десять в двадцать седьмой и оказались в апертуре, навигатор быстро произвёл необходимые счисления и сообщил:
– Погрешность курса в пределах допустимого минимума. Я же говорил, шкип, что коррекция не нужна.
– Принято, – сказал Томассон. – Оставаться в апертуре. – С этими словами он включил интерком на своём капитанском пульте и объявил о смене лётной вахты.
Спустя пять минут нашу команду заменила другая четвёрка лётчиков. Томассон отправил нас отдыхать, поручив Топаловой определить меня в одну из свободных кают. Покидая рубку, я бросил на Павлова вопросительный взгляд, но тот лишь качнул головой: мол, ступай, парень.
Когда мы спустились палубой ниже, где находились офицерские каюты, я осторожно поинтересовался у своей провожатой:
– Как вы думаете, я выдержал экзамен?
– Экзамен? – не поняла Топалова. Потом до неё дошло, и она улыбнулась: – Пожалуй, да. По крайней мере, у меня нет к вам никаких претензий... Гм. Значит, это был экзамен?
– Да.
– И какого рода?
– Наподобие вступительного. Капитан Павлов сказал, что если я выдержу его, то буду зачислен в Астроэкспедицию.
К моему удивлению, Топалова энергично кивнула:
– Вот это правильно! Лучше брать своих курсантов, чем нанимать легионеров.
Я собирался было спросить, о каких легионерах она толкует, но тут Топалова хитро усмехнулась:
– А знаете, когда шкипер сообщил, что в нашу команду временно зачислен курсант, мы грешным делом решили, что нам собираются навязать какого-нибудь адмиральского сынка-заморыша. Потому-то мы все сбежались в рубку – хотели поглазеть на это чудо природы.
Я с трудом подавил истерический смех. Насчёт адмиральского сынка их догадка оказалась верной – прямо не в бровь, а в глаз. Знали бы они ещё, какого адмирала я сын...
Мы прошли в жилой отсек лётно-навигационной службы, который располагался особняком от кают остальных офицеров – точно так же, как держались особняком и сами лётчики, считавшие себя элитой на корабле – на мой взгляд, вполне заслуженно.
Топалова остановилась перед дверью без таблички.
– Здесь свободно. Отдохните, расслабьтесь немного, а через полчаса приходите в офицерскую столовую на ужин. До встречи, курсант Вильчинский.
Ободряюще хлопнув меня по плечу, она зашагала обратно по коридору. Я проводил её взглядом, затем открыл дверь, которая оказалась не запертой, и вошёл в каюту.
Лишь теперь, оставшись наедине с собой, я почувствовал, как напряжены мои нервы. Нельзя сказать, что я сильно перетрудился, просто на моих плечах лежала двойная ответственность – за корабль, который я пилотировал, и за своё будущее, которое во многом зависело от этого полёта.
Я повалился на застеленную койку, рассчитывая полчаса отдохнуть перед ужином, но едва моя голова коснулась мягкой подушки, я уснул мёртвым сном.
6
7
– Навигатор, коррекция курса нужна?
– Похоже, что нет, шкипер.
– Похоже?
– Я уверен, сэр.
Командор в задумчивости потёр свой гладко выбритый подбородок.
– И всё же проверим. Штурман, переключить привод в холостой режим. Оператор – подъём в апертуру.
– Привод приостановлен, – отчитался я.
– Начинаю подъём, – сообщила Топалова.
В инсайде мы были почти слепы. Надёжные ориентиры отсутствовали (аномалии нельзя было считать надёжными ориентирами), и нам приходилось полагаться лишь на чисто математические расчёты, производимые компьютером. Однако со временем погрешность расчётов накапливалась, поэтому периодически требовался подъём в апертуру для определения точного местонахождения по электрослабым отражениям звёзд.
Всё это, впрочем, относилось к длинным отрезкам пути в несколько десятков светолет. Ну и ещё, конечно, коррекция производилась при подлёте к системе назначения. Однако до Тау Кита оставалось ещё добрых два световых года, так что было ясно – Томассон решил убедиться, что я ничего не напортачил при прохождении аномалии.
Когда мы пересекли критический уровень десять в двадцать седьмой и оказались в апертуре, навигатор быстро произвёл необходимые счисления и сообщил:
– Погрешность курса в пределах допустимого минимума. Я же говорил, шкип, что коррекция не нужна.
– Принято, – сказал Томассон. – Оставаться в апертуре. – С этими словами он включил интерком на своём капитанском пульте и объявил о смене лётной вахты.
Спустя пять минут нашу команду заменила другая четвёрка лётчиков. Томассон отправил нас отдыхать, поручив Топаловой определить меня в одну из свободных кают. Покидая рубку, я бросил на Павлова вопросительный взгляд, но тот лишь качнул головой: мол, ступай, парень.
Когда мы спустились палубой ниже, где находились офицерские каюты, я осторожно поинтересовался у своей провожатой:
– Как вы думаете, я выдержал экзамен?
– Экзамен? – не поняла Топалова. Потом до неё дошло, и она улыбнулась: – Пожалуй, да. По крайней мере, у меня нет к вам никаких претензий... Гм. Значит, это был экзамен?
– Да.
– И какого рода?
– Наподобие вступительного. Капитан Павлов сказал, что если я выдержу его, то буду зачислен в Астроэкспедицию.
К моему удивлению, Топалова энергично кивнула:
– Вот это правильно! Лучше брать своих курсантов, чем нанимать легионеров.
Я собирался было спросить, о каких легионерах она толкует, но тут Топалова хитро усмехнулась:
– А знаете, когда шкипер сообщил, что в нашу команду временно зачислен курсант, мы грешным делом решили, что нам собираются навязать какого-нибудь адмиральского сынка-заморыша. Потому-то мы все сбежались в рубку – хотели поглазеть на это чудо природы.
Я с трудом подавил истерический смех. Насчёт адмиральского сынка их догадка оказалась верной – прямо не в бровь, а в глаз. Знали бы они ещё, какого адмирала я сын...
Мы прошли в жилой отсек лётно-навигационной службы, который располагался особняком от кают остальных офицеров – точно так же, как держались особняком и сами лётчики, считавшие себя элитой на корабле – на мой взгляд, вполне заслуженно.
Топалова остановилась перед дверью без таблички.
– Здесь свободно. Отдохните, расслабьтесь немного, а через полчаса приходите в офицерскую столовую на ужин. До встречи, курсант Вильчинский.
Ободряюще хлопнув меня по плечу, она зашагала обратно по коридору. Я проводил её взглядом, затем открыл дверь, которая оказалась не запертой, и вошёл в каюту.
Лишь теперь, оставшись наедине с собой, я почувствовал, как напряжены мои нервы. Нельзя сказать, что я сильно перетрудился, просто на моих плечах лежала двойная ответственность – за корабль, который я пилотировал, и за своё будущее, которое во многом зависело от этого полёта.
Я повалился на застеленную койку, рассчитывая полчаса отдохнуть перед ужином, но едва моя голова коснулась мягкой подушки, я уснул мёртвым сном.
6
Проснувшись, я обнаружил, что проспал более десяти часов. Это было плохо. И не просто плохо, а скверно. Я вскочил с койки, чувствуя, как меня охватывает паника. Что подумает обо мне Павлов? Всего четыре часа лётной вахты – и я уже свалился без задних ног. Даже если там, в рубке управления, я выдержал экзамен, то потом...
Тут мой взгляд упал на дверцу одёжного шкафа. Я точно помнил, что десять часов назад там ничего не было. Помнил, потому что ещё хотел заглянуть внутрь и проверить, не осталось ли вещей от прежнего хозяина. А сейчас дверца была слегка приоткрыта, и на ней висела голубая офицерская форма Астроэкспедиции. Со знаками различия суб-лейтенанта – одна широкая и одна узкая нашивки на погонах. С золотыми крылышками лётно-навигационной службы на левой стороне мундира. А справа... справа была именная планка с моей фамилией!
Нет, это невозможно! Ну, допустим, я успешно прошёл испытание и меня зачислили в Астроэкспедицию. Тогда мне полагалось бы звание уорента, в лучшем случае – мичмана. Но никак не суб-лейтенанта.
Наверное, кто-то решил надо мной подшутить, предположил я. Рассчитывает, что я, дурачок, напялю на себя эту форму и пойду в ней разгуливать по кораблю. Вот смеху-то будет, обхохочешься! Чижик-пыжик возомнил себя орлом...
Тем не менее я всё-таки примерил на себя мундир – исключительно чтобы посмотреть, как он на мне сидит. А сидел он просто идеально, как влитой. Я сунул руки в карманы и в правом нащупал какую-то бумажку. Достав её, я прочитал: «Это не шутка, суб-лейтенант Вильчинский. Поздравляю. Кэп Павлов».
Ого! Это совсем другое дело. Через десять минут, приняв холодный освежающий душ и наскоро приведя себя в порядок, я уже без опаски облачился в свою новую форму. Хотя, конечно, теоретически нельзя было исключить, что и записка от капитана Павлова была частью всё того же розыгрыша, но я решил рискнуть – в конце концов, как сказала бы Элис, меня не расстреляют.
Первым, кого я повстречал, выйдя из каюты и покинув жилой отсек лётной службы, был уорент-офицер из интендантской службы. Он поприветствовал меня, как старшего по званию, не проявив никакого удивления по поводу того, что на борту «Марианны» оказался лишний суб-лейтенант. Ну а поскольку хозяйственники всегда самые осведомлённые люди на корабле, я мог больше не беспокоиться из-за своего мундира – его я носил на законных основаниях.
Меня буквально распирало от радости и гордости, но сполна насладиться своим успехом мне мешало острое чувство голода. Если не считать пары сандвичей, второпях поглощённых мной во время вахты, я последний раз нормально ел вчера утром у себя на квартире – а с тех пор прошло без малого двадцать часов. Посему я, не особо раздумывая, направился в офицерскую столовую.
Там было не слишком многолюдно – человек десять молодых мужчин и женщин в светло-серых униформах без всяких знаков различия, а также несколько офицеров, среди которых не было ни одного из лётно-навигационной службы. Находившийся в другом конце обеденного зала сержант-стюард жестом показал, что видит меня, и немедленно скрылся за дверью камбуза.
Я выбрал свободный столик возле искусственного окна с видом на сосновый бор и едва успел устроиться за ним, как вернулся стюард, толкая перед собой тележку. Он вежливо поздоровался со мной («Доброе утро, сэр!»), выставил на стол блюда и, пожелав приятного аппетита, удалился. Здесь не предлагали меню и не принимали заказов, а просто кормили комплексными завтраками, обедами и ужинами, в зависимости от индивидуального расписания каждого члена команды. Выбрать себе еду и напитки можно было в расположенном по соседству кафе, но там за это приходилось платить.
Впрочем, я настолько проголодался, что мне было не до разборчивости. В считанные минуты я проглотил весь завтрак, подумал было попросить добавки, но решил воздержаться и стал не спеша попивать горячий кофе, с любопытством поглядывая в сторону «серых униформ». Их было одиннадцать человек – семеро мужчин и четыре женщины в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет, все, как один, смуглые. У нас на Октавии такой оттенок кожи большая редкость, наша Эпсилон даёт слишком мало ультрафиолета – гораздо меньше, чем Тау Кита или Солнце, не говоря уже о Веге и Альтаире. Поэтому, находясь на планетах с более высокой солнечной радиацией, нам приходится соблюдать осторожность, чтобы не обжечь кожу.
До меня донеслась реплика по-португальски с характерным акцентом. Да, точно, это таукитяне. Ну и словечко, чтоб им пусто было. У их предков не хватило фантазии придумать более оригинальное название для своего мира, чем Тау Кита IV – то есть четвёртая планета в системе Тау Кита. Зато наши предки оказались на высоте. Эпсилон Эридана II была восьмой человеческой колонией за пределами Земли, вот и получилась Октавия – незамысловато, но красиво, звучит прямо-таки по-царски. Впрочем, мы редко именуем себя октавианцами, предпочитая термин «эриданцы», по имени всего созвездия, а наш язык официально называется эриданским – хотя на самом деле это лишь особый диалект английского, сформировавшийся под сильным влиянием испанского, русского и немецкого языков.
Когда я уже допивал кофе, в столовой появилась Топалова. Заметив меня, она двинулась в мою сторону. Сейчас её русые волосы были распущены, и с такой причёской она выглядела ещё более молодой и привлекательной. У меня мелькнула мысль, что будь я лет на пять старше, то непременно клюнул бы на неё.
– Привет, коллега, – поздоровалась она, усаживаясь напротив меня. Вездесущий стюард уже накрывал перед ней стол.
– Здравствуйте, лейтенант, – ответил я.
– Можно просто Яна, – сказала Топалова, принимаясь за завтрак. – Раз мы в одной команде, то давай во внеслужебное время без формальностей. В конце концов, ты всего лишь рангом ниже меня по званию. Договорились?
– Хорошо, – кивнул я. – Меня зовут Александр, а коротко – Алекс, Сандро или Саша, кому как больше нравится. И кстати, о звании. Я... это...
– Ты в отпаде, – помогла мне Топалова.
– Ну, и в отпаде тоже. Я – гм – озадачен. Я рассчитывал максимум на мичмана, а скорее даже на уорент-офицера...
– «Прапор» не годится, – категорически заявила она. – Ни один шкипер Астроэкспедиции не подпустит уорента к пульту управления. Что же касается мичмана, то... Ты ведь уже понял, что тебя взяли штатным пилотом, а не стажёром?
– В общем, да.
– Лётчиков-стажёров у нас нет, – продолжала Топалова. – На мой взгляд, это неправильно, но так уж сложилось. Вчера вечером кэп Павлов рассказал нам, что командование собиралось сделать для тебя исключение, взять учеником в порядке эксперимента, но на деле ты оказался достаточно хорош, чтобы стать полноправным пилотом. А во всей Астроэкспедиции нет ни одного лётчика в звании мичмана, так что ты был бы среди нас вроде белой вороны – как бы и настоящий пилот, но всё же хуже других. К тому же тут есть и технический нюанс: бухгалтерские формы для лётно-навигационного состава не содержат графы с категорией жалования О1 – только О2 и выше. Не переделывать же их ради тебя одного. Да и собственно, между мичманом и суб-лейтенантом разница небольшая.
В последних её словах проступили немного пренебрежительные нотки отслужившего положенный срок лейтенанта, который уже видит себя лейтенантом-командором6.
– Теперь всё ясно, – сказал я. – Вот только... Согласятся ли с этим в Главном штабе?
– Не беспокойся, Алекс. Звания и должности младших офицеров лётной службы находятся в компетенции командира бригады. А кэп имеет большой вес в штабе, и никто не станет придираться к его решению. Поэтому за свои нашивки можешь не переживать. Добро пожаловать в ряды «собак Павлова».
– Чего-чего? – не понял я.
– Это такой каламбур. Официально наша бригада называется «Волчья стая», но однажды, ещё в самом начале её существования, какой-то остряк обыграл фамилию нашего кэпа... Ты что-нибудь слышал об учёном Павлове?
– Конечно. Кроме диплома пилота-навигатора, у меня ещё степень бакалавра по биологии. Иван Павлов – физиолог двадцатого века, лауреат Нобелевской премии, основатель учения о сигнальных системах. Его опыты по развитию условных рефлексов у собак стали классикой, а термин «собака Павлова» широко вошёл в научный и околонаучный обиход, обозначая...
– Вот именно, – перебила меня Топалова. – Короче, острота упала на благодатную почву, и это шутливое название быстро вытеснило «Волчью стаю». Но теперь в нём нет ничего от шутки. «Собаки Павлова» пользуются уважением в Корпусе, мы одна из элитных бригад, и нам поручают наиболее ответственные задания.
– Вроде этого? – слегка иронично поинтересовался я. – Экспедиция к Тау Кита? Между прочим, где мы сейчас?
– Летим обратно. Уже два часа как стартовали. Этот рейс был профилактическим – мы «обкатывали» корабль после капитального техобслуживания. А заодно нам поручили забрать легионеров.
– Кого?
– Вот этих ребят. – Она незаметно кивнула в сторону таукитян. – Все они пилоты, на борту их более сотни. На Тау резко урезали расходы на космические исследования, и тамошней Астроэкспедиции пришлось пойти на сокращение лётного состава. Мы поспешили завербовать самых лучших из попавших под увольнение, пока до них не добралась загребущая лапа землян. Видишь ли, у нас нехватка кадров. За последний год нашлось немало молодых идиотов, которые решили, что военная карьера престижнее работы исследователя.
– Но зачем же брать пополнение со стороны? Можно ведь и своих.
Ответить она не успела, так как в это время к нашей компании присоединился навигатор Вебер. Поздравив меня с назначением и предложив называть его по имени – Ганс, он сказал:
– Кстати, Яна ещё не сообщила тебе, что ты зачислен в нашу Первую группу? Не скажу за других, но лично мне будет приятно с тобой работать.
– Мне тоже, – кивнула Топалова.
Первая группа! Я знал, что по штатному расписанию в лётную группу под номером один входят первый пилот корабля со старшим навигатором – а следовательно, таковыми были Топалова и Вебер. Как правило, Первой группе поручались наиболее сложные и ответственные участки пути. Сначала я почувствовал себя польщённым и чуть не заважничал от гордости, но уже в следующий момент сообразил: меня, новичка, определили под опеку самых опытных лётчиков, чтобы я, часом, не наломал дров.
Приступая к еде, Вебер спросил:
– Так о чём вы там говорили перед моим приходом? До моих ушей донеслось что-то об идиотах, выбирающих военную службу. Странно слышать это от тебя, Яна. Ты же закончила Норд-Пойнт, а потом три года служила в ВКС.
– Три с половиной, – уточнила она. – А на следующий же день после присвоения суб-лейтенантского звания подала рапорт о переводе в Астроэкспедицию. Но речь не об этом. Мы обсуждали кадровую политику Корпуса. Алекс считает несправедливым, что мы вербуем лётчиков с других планет, вместо того чтобы брать свою молодёжь – выпускников наших космических колледжей.
– Целиком и полностью поддерживаю его, – кивнул Вебер. – К сожалению, наше начальство считает иначе, оно не желает нянчиться с новичками.
– Но меня же взяли... – робко заметил я.
– С тобой случай особый, – сказала Топалова. – Ты закончил колледж уже полностью подготовленным лётчиком; ты обладаешь тем зрелым мастерством, которое обычно приходит лишь с годами. Не подумай, что я льщу тебе, я констатирую факт. Я летала с тобой, я видела тебя в работе. Ты не демонстрировал ничего сверхъестественного, не производил головокружительных трюков, которые так любят смаковать в кино и на виртуальных симуляторах, но которым нет места в реальности. Ты просто делал своё дело, ты управлял кораблём спокойно и уверенно, как опытный профессионал. Вчера вечером я просматривала запись полёта, это моя обязанность как первого пилота, – так вот, за все четыре часа ты не совершил ни единой ошибки, даже самой мелкой и незначительной.
– Короче, ты самородок, – подхватил Вебер. – И вот что я тебе скажу: если твой первый успех не вскружит тебе голову, как это часто случается со слишком одарёнными ребятами, если ты и дальше будешь работать над собой, то в будущем можешь стать лётчиком экстра-класса, какие появляются лишь раз на десять или двадцать лет. Таким, как кэп Павлов. Таким, какими были коммодор Йенсен и адмирал Шнайдер.
От неожиданности я поперхнулся и закашлялся. Топалова нахмурилась, а по губам Вебера скользнула беззаботная улыбка.
– Кажется, ты шокирован сравнением со Шнайдером? А зря. Человеческая личность многогранна, и нельзя рассматривать её только под одним углом. Тем более такую незаурядную личность, как Бруно Шнайдер. Да, он был фашистом. Но это ни в коей мере не перечёркивает того, что он был величайшим пилотом своего времени... И вот ещё что. Если при наших старших всплывёт имя адмирала Шнайдера, постарайся воздержаться от резко негативных характеристик типа «фашизм», «путч», «хунта» и тому подобного. Иначе можешь попасть в неловкую ситуацию.
– Почему?
Вебер небрежно передёрнул плечами:
– Да потому, что верхушка Корпуса кишмя кишит его бывшими соратниками. Как ты думаешь, что случилось с участниками мятежа после его провала? Да, лидеров посадили в тюрьму, некоторые ещё не отбыли свой срок. Часть старших и младших офицеров просто отправили в отставку. Рядовой и сержантский состав, за некоторым исключением, амнистировали – они ведь, по сути, лишь исполняли приказы начальства. Но оставалась ещё прослойка военнослужащих, которые чересчур увязли в заговоре, чтобы получить полную амнистию, но и не заслуживали на тюрьму или увольнение. Поэтому им предложили перевестись из Военно-Космических Сил в Астроэкспедицию, где их политические взгляды не могли принести особого вреда обществу. Большинство, разумеется, согласилось – в их числе и наш кэп.
– Павлов? – потрясённо переспросил я.
– Да, представь себе. Я сам был поражён, когда узнал о его прошлом. – Тут Вебер понизил голос почти до шёпота. – Но и это ещё не всё. Говорят, что и наш начштаба, сам адмирал Фаулер, был причастен к заговору! Точных подтверждений этому нет, всё жутко засекречено, однако его перевод в Корпус подозрительно совпадает по времени с переводом других мятежников.
«О, боже! – подумал я. – О, дьявол!..»
Теперь я начал понимать подлинные причины головокружительного старта моей лётной карьеры. И не скажу, что мне это нравилось...
Тут мой взгляд упал на дверцу одёжного шкафа. Я точно помнил, что десять часов назад там ничего не было. Помнил, потому что ещё хотел заглянуть внутрь и проверить, не осталось ли вещей от прежнего хозяина. А сейчас дверца была слегка приоткрыта, и на ней висела голубая офицерская форма Астроэкспедиции. Со знаками различия суб-лейтенанта – одна широкая и одна узкая нашивки на погонах. С золотыми крылышками лётно-навигационной службы на левой стороне мундира. А справа... справа была именная планка с моей фамилией!
Нет, это невозможно! Ну, допустим, я успешно прошёл испытание и меня зачислили в Астроэкспедицию. Тогда мне полагалось бы звание уорента, в лучшем случае – мичмана. Но никак не суб-лейтенанта.
Наверное, кто-то решил надо мной подшутить, предположил я. Рассчитывает, что я, дурачок, напялю на себя эту форму и пойду в ней разгуливать по кораблю. Вот смеху-то будет, обхохочешься! Чижик-пыжик возомнил себя орлом...
Тем не менее я всё-таки примерил на себя мундир – исключительно чтобы посмотреть, как он на мне сидит. А сидел он просто идеально, как влитой. Я сунул руки в карманы и в правом нащупал какую-то бумажку. Достав её, я прочитал: «Это не шутка, суб-лейтенант Вильчинский. Поздравляю. Кэп Павлов».
Ого! Это совсем другое дело. Через десять минут, приняв холодный освежающий душ и наскоро приведя себя в порядок, я уже без опаски облачился в свою новую форму. Хотя, конечно, теоретически нельзя было исключить, что и записка от капитана Павлова была частью всё того же розыгрыша, но я решил рискнуть – в конце концов, как сказала бы Элис, меня не расстреляют.
Первым, кого я повстречал, выйдя из каюты и покинув жилой отсек лётной службы, был уорент-офицер из интендантской службы. Он поприветствовал меня, как старшего по званию, не проявив никакого удивления по поводу того, что на борту «Марианны» оказался лишний суб-лейтенант. Ну а поскольку хозяйственники всегда самые осведомлённые люди на корабле, я мог больше не беспокоиться из-за своего мундира – его я носил на законных основаниях.
Меня буквально распирало от радости и гордости, но сполна насладиться своим успехом мне мешало острое чувство голода. Если не считать пары сандвичей, второпях поглощённых мной во время вахты, я последний раз нормально ел вчера утром у себя на квартире – а с тех пор прошло без малого двадцать часов. Посему я, не особо раздумывая, направился в офицерскую столовую.
Там было не слишком многолюдно – человек десять молодых мужчин и женщин в светло-серых униформах без всяких знаков различия, а также несколько офицеров, среди которых не было ни одного из лётно-навигационной службы. Находившийся в другом конце обеденного зала сержант-стюард жестом показал, что видит меня, и немедленно скрылся за дверью камбуза.
Я выбрал свободный столик возле искусственного окна с видом на сосновый бор и едва успел устроиться за ним, как вернулся стюард, толкая перед собой тележку. Он вежливо поздоровался со мной («Доброе утро, сэр!»), выставил на стол блюда и, пожелав приятного аппетита, удалился. Здесь не предлагали меню и не принимали заказов, а просто кормили комплексными завтраками, обедами и ужинами, в зависимости от индивидуального расписания каждого члена команды. Выбрать себе еду и напитки можно было в расположенном по соседству кафе, но там за это приходилось платить.
Впрочем, я настолько проголодался, что мне было не до разборчивости. В считанные минуты я проглотил весь завтрак, подумал было попросить добавки, но решил воздержаться и стал не спеша попивать горячий кофе, с любопытством поглядывая в сторону «серых униформ». Их было одиннадцать человек – семеро мужчин и четыре женщины в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет, все, как один, смуглые. У нас на Октавии такой оттенок кожи большая редкость, наша Эпсилон даёт слишком мало ультрафиолета – гораздо меньше, чем Тау Кита или Солнце, не говоря уже о Веге и Альтаире. Поэтому, находясь на планетах с более высокой солнечной радиацией, нам приходится соблюдать осторожность, чтобы не обжечь кожу.
До меня донеслась реплика по-португальски с характерным акцентом. Да, точно, это таукитяне. Ну и словечко, чтоб им пусто было. У их предков не хватило фантазии придумать более оригинальное название для своего мира, чем Тау Кита IV – то есть четвёртая планета в системе Тау Кита. Зато наши предки оказались на высоте. Эпсилон Эридана II была восьмой человеческой колонией за пределами Земли, вот и получилась Октавия – незамысловато, но красиво, звучит прямо-таки по-царски. Впрочем, мы редко именуем себя октавианцами, предпочитая термин «эриданцы», по имени всего созвездия, а наш язык официально называется эриданским – хотя на самом деле это лишь особый диалект английского, сформировавшийся под сильным влиянием испанского, русского и немецкого языков.
Когда я уже допивал кофе, в столовой появилась Топалова. Заметив меня, она двинулась в мою сторону. Сейчас её русые волосы были распущены, и с такой причёской она выглядела ещё более молодой и привлекательной. У меня мелькнула мысль, что будь я лет на пять старше, то непременно клюнул бы на неё.
– Привет, коллега, – поздоровалась она, усаживаясь напротив меня. Вездесущий стюард уже накрывал перед ней стол.
– Здравствуйте, лейтенант, – ответил я.
– Можно просто Яна, – сказала Топалова, принимаясь за завтрак. – Раз мы в одной команде, то давай во внеслужебное время без формальностей. В конце концов, ты всего лишь рангом ниже меня по званию. Договорились?
– Хорошо, – кивнул я. – Меня зовут Александр, а коротко – Алекс, Сандро или Саша, кому как больше нравится. И кстати, о звании. Я... это...
– Ты в отпаде, – помогла мне Топалова.
– Ну, и в отпаде тоже. Я – гм – озадачен. Я рассчитывал максимум на мичмана, а скорее даже на уорент-офицера...
– «Прапор» не годится, – категорически заявила она. – Ни один шкипер Астроэкспедиции не подпустит уорента к пульту управления. Что же касается мичмана, то... Ты ведь уже понял, что тебя взяли штатным пилотом, а не стажёром?
– В общем, да.
– Лётчиков-стажёров у нас нет, – продолжала Топалова. – На мой взгляд, это неправильно, но так уж сложилось. Вчера вечером кэп Павлов рассказал нам, что командование собиралось сделать для тебя исключение, взять учеником в порядке эксперимента, но на деле ты оказался достаточно хорош, чтобы стать полноправным пилотом. А во всей Астроэкспедиции нет ни одного лётчика в звании мичмана, так что ты был бы среди нас вроде белой вороны – как бы и настоящий пилот, но всё же хуже других. К тому же тут есть и технический нюанс: бухгалтерские формы для лётно-навигационного состава не содержат графы с категорией жалования О1 – только О2 и выше. Не переделывать же их ради тебя одного. Да и собственно, между мичманом и суб-лейтенантом разница небольшая.
В последних её словах проступили немного пренебрежительные нотки отслужившего положенный срок лейтенанта, который уже видит себя лейтенантом-командором6.
– Теперь всё ясно, – сказал я. – Вот только... Согласятся ли с этим в Главном штабе?
– Не беспокойся, Алекс. Звания и должности младших офицеров лётной службы находятся в компетенции командира бригады. А кэп имеет большой вес в штабе, и никто не станет придираться к его решению. Поэтому за свои нашивки можешь не переживать. Добро пожаловать в ряды «собак Павлова».
– Чего-чего? – не понял я.
– Это такой каламбур. Официально наша бригада называется «Волчья стая», но однажды, ещё в самом начале её существования, какой-то остряк обыграл фамилию нашего кэпа... Ты что-нибудь слышал об учёном Павлове?
– Конечно. Кроме диплома пилота-навигатора, у меня ещё степень бакалавра по биологии. Иван Павлов – физиолог двадцатого века, лауреат Нобелевской премии, основатель учения о сигнальных системах. Его опыты по развитию условных рефлексов у собак стали классикой, а термин «собака Павлова» широко вошёл в научный и околонаучный обиход, обозначая...
– Вот именно, – перебила меня Топалова. – Короче, острота упала на благодатную почву, и это шутливое название быстро вытеснило «Волчью стаю». Но теперь в нём нет ничего от шутки. «Собаки Павлова» пользуются уважением в Корпусе, мы одна из элитных бригад, и нам поручают наиболее ответственные задания.
– Вроде этого? – слегка иронично поинтересовался я. – Экспедиция к Тау Кита? Между прочим, где мы сейчас?
– Летим обратно. Уже два часа как стартовали. Этот рейс был профилактическим – мы «обкатывали» корабль после капитального техобслуживания. А заодно нам поручили забрать легионеров.
– Кого?
– Вот этих ребят. – Она незаметно кивнула в сторону таукитян. – Все они пилоты, на борту их более сотни. На Тау резко урезали расходы на космические исследования, и тамошней Астроэкспедиции пришлось пойти на сокращение лётного состава. Мы поспешили завербовать самых лучших из попавших под увольнение, пока до них не добралась загребущая лапа землян. Видишь ли, у нас нехватка кадров. За последний год нашлось немало молодых идиотов, которые решили, что военная карьера престижнее работы исследователя.
– Но зачем же брать пополнение со стороны? Можно ведь и своих.
Ответить она не успела, так как в это время к нашей компании присоединился навигатор Вебер. Поздравив меня с назначением и предложив называть его по имени – Ганс, он сказал:
– Кстати, Яна ещё не сообщила тебе, что ты зачислен в нашу Первую группу? Не скажу за других, но лично мне будет приятно с тобой работать.
– Мне тоже, – кивнула Топалова.
Первая группа! Я знал, что по штатному расписанию в лётную группу под номером один входят первый пилот корабля со старшим навигатором – а следовательно, таковыми были Топалова и Вебер. Как правило, Первой группе поручались наиболее сложные и ответственные участки пути. Сначала я почувствовал себя польщённым и чуть не заважничал от гордости, но уже в следующий момент сообразил: меня, новичка, определили под опеку самых опытных лётчиков, чтобы я, часом, не наломал дров.
Приступая к еде, Вебер спросил:
– Так о чём вы там говорили перед моим приходом? До моих ушей донеслось что-то об идиотах, выбирающих военную службу. Странно слышать это от тебя, Яна. Ты же закончила Норд-Пойнт, а потом три года служила в ВКС.
– Три с половиной, – уточнила она. – А на следующий же день после присвоения суб-лейтенантского звания подала рапорт о переводе в Астроэкспедицию. Но речь не об этом. Мы обсуждали кадровую политику Корпуса. Алекс считает несправедливым, что мы вербуем лётчиков с других планет, вместо того чтобы брать свою молодёжь – выпускников наших космических колледжей.
– Целиком и полностью поддерживаю его, – кивнул Вебер. – К сожалению, наше начальство считает иначе, оно не желает нянчиться с новичками.
– Но меня же взяли... – робко заметил я.
– С тобой случай особый, – сказала Топалова. – Ты закончил колледж уже полностью подготовленным лётчиком; ты обладаешь тем зрелым мастерством, которое обычно приходит лишь с годами. Не подумай, что я льщу тебе, я констатирую факт. Я летала с тобой, я видела тебя в работе. Ты не демонстрировал ничего сверхъестественного, не производил головокружительных трюков, которые так любят смаковать в кино и на виртуальных симуляторах, но которым нет места в реальности. Ты просто делал своё дело, ты управлял кораблём спокойно и уверенно, как опытный профессионал. Вчера вечером я просматривала запись полёта, это моя обязанность как первого пилота, – так вот, за все четыре часа ты не совершил ни единой ошибки, даже самой мелкой и незначительной.
– Короче, ты самородок, – подхватил Вебер. – И вот что я тебе скажу: если твой первый успех не вскружит тебе голову, как это часто случается со слишком одарёнными ребятами, если ты и дальше будешь работать над собой, то в будущем можешь стать лётчиком экстра-класса, какие появляются лишь раз на десять или двадцать лет. Таким, как кэп Павлов. Таким, какими были коммодор Йенсен и адмирал Шнайдер.
От неожиданности я поперхнулся и закашлялся. Топалова нахмурилась, а по губам Вебера скользнула беззаботная улыбка.
– Кажется, ты шокирован сравнением со Шнайдером? А зря. Человеческая личность многогранна, и нельзя рассматривать её только под одним углом. Тем более такую незаурядную личность, как Бруно Шнайдер. Да, он был фашистом. Но это ни в коей мере не перечёркивает того, что он был величайшим пилотом своего времени... И вот ещё что. Если при наших старших всплывёт имя адмирала Шнайдера, постарайся воздержаться от резко негативных характеристик типа «фашизм», «путч», «хунта» и тому подобного. Иначе можешь попасть в неловкую ситуацию.
– Почему?
Вебер небрежно передёрнул плечами:
– Да потому, что верхушка Корпуса кишмя кишит его бывшими соратниками. Как ты думаешь, что случилось с участниками мятежа после его провала? Да, лидеров посадили в тюрьму, некоторые ещё не отбыли свой срок. Часть старших и младших офицеров просто отправили в отставку. Рядовой и сержантский состав, за некоторым исключением, амнистировали – они ведь, по сути, лишь исполняли приказы начальства. Но оставалась ещё прослойка военнослужащих, которые чересчур увязли в заговоре, чтобы получить полную амнистию, но и не заслуживали на тюрьму или увольнение. Поэтому им предложили перевестись из Военно-Космических Сил в Астроэкспедицию, где их политические взгляды не могли принести особого вреда обществу. Большинство, разумеется, согласилось – в их числе и наш кэп.
– Павлов? – потрясённо переспросил я.
– Да, представь себе. Я сам был поражён, когда узнал о его прошлом. – Тут Вебер понизил голос почти до шёпота. – Но и это ещё не всё. Говорят, что и наш начштаба, сам адмирал Фаулер, был причастен к заговору! Точных подтверждений этому нет, всё жутко засекречено, однако его перевод в Корпус подозрительно совпадает по времени с переводом других мятежников.
«О, боже! – подумал я. – О, дьявол!..»
Теперь я начал понимать подлинные причины головокружительного старта моей лётной карьеры. И не скажу, что мне это нравилось...
7
Вскоре после завтрака меня вызвали к старшему помощнику для оформления всех необходимых документов. Старпом Крамер был лейтенантом-командором, вторым по должности и званию после Томассона, но ему ни при каких условиях не грозило стать капитаном корабля. В этой части лётного устава Астроэкспедиция следовала порядкам, принятым в гражданском флоте: старший помощник был администратором, он занимался внутренними делами корабля и не имел никакого отношения к его управлению. Шкиперу наследовали лётчики в соответствии со штатным расписанием должностей, а старпом так и оставался старпомом, и его продвижение по службе как правило выражалось в переводе на аналогичную должность на более крупном судне или на штабную работу – тоже административного плана. Но, помимо своих основных обязанностей, старший помощник исполнял ещё одну важную функцию – противовеса капитанской власти. В критических ситуациях он мог отменить любое решение шкипера, которое считал ошибочным, он даже имел право сместить капитана с должности и назначить на его место первого пилота или старшего навигатора. В истории нашей Астроэкспедиции были известны лишь считанные случаи, когда старпомы прибегали к таким экстраординарным мерам, и во всех этих случаях дисциплинарные комиссии признавали их действия правомерными и обоснованными.
Лейтком Крамер оказался весьма приятным человеком, и с первой же минуты мы с ним отлично поладили. Впрочем, такая уж работа у старпома – ладить с экипажем. Он немного побеседовал со мной на разные темы, чтобы составить обо мне предварительное мнение, затем мы занялись документами. Первым делом я ознакомился с приказом командира бригады о моём зачислении на службу с присвоением звания суб-лейтенанта (тут меня поджидал очередной сюрприз: Павлов самолично повысил мой пилотский класс до третьего). Дальше последовали разнообразные ведомости от интендантской службы – о постановке меня на довольствие по категории О2, о выделении каюты, о положенном мне обмундировании и так далее. Потом было распоряжение начальника медсанчасти, предписывавшее мне пройти комплексный медицинский осмотр в главной клинике Корпуса, и направление на добрую дюжину прививок.
А на закуску я получил бланк анкеты, подобной тем, которые уже не раз заполнял, подавая заявление в гражданские космические компании, но куда более детальной. Помимо стандартных, там были такие пункты, как кулинарные вкусы, хобби, предпочтения в спорте, кино и литературе и даже любимые цвета. Кроме семейного положения и наличия детей (я указал «холост, бездетен»), также спрашивалось, с кем я живу, и в качестве вариантов предлагалось – собственная семья, родители, другие родственники, друг, подруга. После некоторых колебаний я вписал имя Элис Тёрнер, обозначив её как подругу – в конце концов, это слово имеет широкий смысл.
Но окончательно меня добили две соседствующие графы: «Сексуальная ориентация» и «Отношение к сексуальным меньшинствам». Растерянно моргнув, я обратился к старпому:
– А мне всегда казалось, что это является сугубо личным делом каждого гражданина Октавии.
– Так оно и есть, – невозмутимо кивнул Крамер. – Ни ориентация служащего, ни его воззрения по данному вопросу не влияют на его карьеру. Однако мы должны знать о них во избежание неприятных эксцессов. Служба в Астроэкспедиции имеет свою специфику, и это нельзя не учитывать. Исследуя Дальний Космос, мы зачастую проводим в полёте по несколько месяцев кряду. В таких условиях корабль становится замкнутым автономным мирком, и очень важно поддерживать в нём нормальную психологическую атмосферу. Поэтому у нас нет запрета на близкие отношения между членами экипажа, тогда как в военном флоте это подпадает под определение неуставных взаимоотношений. Если в Корпусе служат муж и жена, друг и подруга... гм, пара друзей или подруг, мы определяем их на один корабль. Комплектуя вахты и специальные подразделения, мы учитываем ваши анкетные данные, в частности, и по тем пунктам, которые вас так смутили. Вот, например, младший сержант Каминская, бортпроводница, которая обычно дежурит на мостике с Первой группой, бисексуальна – ей нравятся как мужчины, так и женщины. Она этого не скрывает – впрочем, скрыть подобное на корабле невозможно. Если вас это смущает, я изменю график её вахт.
– Меня это совсем не смущает, – сказал я. И после некоторых колебаний уточнил: – В женщинах не смущает. А что касается мужчин, то... нельзя сказать, что к таким мужчинам я отношусь враждебно или с отвращением. Нет, никакого сознательного предубеждения. Просто в их обществе мне немного неуютно.
– Быть может, – предположил Крамер, смерив меня оценивающим взглядом, – причина в вашей привлекательной внешности. Бывало такое, что с вами пытались заигрывать?
– Бывало, – признался я, в который уже раз досадуя, что лицом пошёл в свою мать-актрису. – И чувствовал я себя прескверно.
– Да, вас можно понять. Тогда попробуем сформулировать вашу позицию по данному вопросу следующим образом: «Ситуационно обусловленное, но лишённое агрессии неприятие мужского гомо– и бисексуализма, при полной толерантности к женскому». Вас это устраивает?
– Целиком и полностью. Я бы не выразился точнее.
– Тогда так и напишите, – посоветовал старпом. – Слово в слово.
Я написал. А по поводу собственной ориентации меня так и подмывало спросить у Крамера, как называется мужчина, которого влечёт к «розовым» девушкам, но потом я рассудил, что это будет чересчур, и решительно указал «гетеро».
Когда я расправился с анкетой, старший помощник отправил меня к капитану Павлову, который находился в рубке командующего – фрегат «Марианна», как я уже и сам догадался, был бригадным флагманом.
Ответив кивком на моё приветствие, Павлов сказал:
– Присаживайтесь, пилот. Шкипер Томассон скоро освободится, мы соберём в кают-компании свободных от вахты офицеров и по всей форме представим вас как нового члена команды. Вы довольны?
Я замялся.
– Да, сэр, я доволен, но...
– «Но»? – нахмурился он, внимательнее присмотревшись ко мне. – Что с вами, суб-лейтенант? Вы, кажется, не в своей тарелке, хотя, по идее, должны сиять от радости и прыгать до потолка. В чём дело?
Лейтком Крамер оказался весьма приятным человеком, и с первой же минуты мы с ним отлично поладили. Впрочем, такая уж работа у старпома – ладить с экипажем. Он немного побеседовал со мной на разные темы, чтобы составить обо мне предварительное мнение, затем мы занялись документами. Первым делом я ознакомился с приказом командира бригады о моём зачислении на службу с присвоением звания суб-лейтенанта (тут меня поджидал очередной сюрприз: Павлов самолично повысил мой пилотский класс до третьего). Дальше последовали разнообразные ведомости от интендантской службы – о постановке меня на довольствие по категории О2, о выделении каюты, о положенном мне обмундировании и так далее. Потом было распоряжение начальника медсанчасти, предписывавшее мне пройти комплексный медицинский осмотр в главной клинике Корпуса, и направление на добрую дюжину прививок.
А на закуску я получил бланк анкеты, подобной тем, которые уже не раз заполнял, подавая заявление в гражданские космические компании, но куда более детальной. Помимо стандартных, там были такие пункты, как кулинарные вкусы, хобби, предпочтения в спорте, кино и литературе и даже любимые цвета. Кроме семейного положения и наличия детей (я указал «холост, бездетен»), также спрашивалось, с кем я живу, и в качестве вариантов предлагалось – собственная семья, родители, другие родственники, друг, подруга. После некоторых колебаний я вписал имя Элис Тёрнер, обозначив её как подругу – в конце концов, это слово имеет широкий смысл.
Но окончательно меня добили две соседствующие графы: «Сексуальная ориентация» и «Отношение к сексуальным меньшинствам». Растерянно моргнув, я обратился к старпому:
– А мне всегда казалось, что это является сугубо личным делом каждого гражданина Октавии.
– Так оно и есть, – невозмутимо кивнул Крамер. – Ни ориентация служащего, ни его воззрения по данному вопросу не влияют на его карьеру. Однако мы должны знать о них во избежание неприятных эксцессов. Служба в Астроэкспедиции имеет свою специфику, и это нельзя не учитывать. Исследуя Дальний Космос, мы зачастую проводим в полёте по несколько месяцев кряду. В таких условиях корабль становится замкнутым автономным мирком, и очень важно поддерживать в нём нормальную психологическую атмосферу. Поэтому у нас нет запрета на близкие отношения между членами экипажа, тогда как в военном флоте это подпадает под определение неуставных взаимоотношений. Если в Корпусе служат муж и жена, друг и подруга... гм, пара друзей или подруг, мы определяем их на один корабль. Комплектуя вахты и специальные подразделения, мы учитываем ваши анкетные данные, в частности, и по тем пунктам, которые вас так смутили. Вот, например, младший сержант Каминская, бортпроводница, которая обычно дежурит на мостике с Первой группой, бисексуальна – ей нравятся как мужчины, так и женщины. Она этого не скрывает – впрочем, скрыть подобное на корабле невозможно. Если вас это смущает, я изменю график её вахт.
– Меня это совсем не смущает, – сказал я. И после некоторых колебаний уточнил: – В женщинах не смущает. А что касается мужчин, то... нельзя сказать, что к таким мужчинам я отношусь враждебно или с отвращением. Нет, никакого сознательного предубеждения. Просто в их обществе мне немного неуютно.
– Быть может, – предположил Крамер, смерив меня оценивающим взглядом, – причина в вашей привлекательной внешности. Бывало такое, что с вами пытались заигрывать?
– Бывало, – признался я, в который уже раз досадуя, что лицом пошёл в свою мать-актрису. – И чувствовал я себя прескверно.
– Да, вас можно понять. Тогда попробуем сформулировать вашу позицию по данному вопросу следующим образом: «Ситуационно обусловленное, но лишённое агрессии неприятие мужского гомо– и бисексуализма, при полной толерантности к женскому». Вас это устраивает?
– Целиком и полностью. Я бы не выразился точнее.
– Тогда так и напишите, – посоветовал старпом. – Слово в слово.
Я написал. А по поводу собственной ориентации меня так и подмывало спросить у Крамера, как называется мужчина, которого влечёт к «розовым» девушкам, но потом я рассудил, что это будет чересчур, и решительно указал «гетеро».
Когда я расправился с анкетой, старший помощник отправил меня к капитану Павлову, который находился в рубке командующего – фрегат «Марианна», как я уже и сам догадался, был бригадным флагманом.
Ответив кивком на моё приветствие, Павлов сказал:
– Присаживайтесь, пилот. Шкипер Томассон скоро освободится, мы соберём в кают-компании свободных от вахты офицеров и по всей форме представим вас как нового члена команды. Вы довольны?
Я замялся.
– Да, сэр, я доволен, но...
– «Но»? – нахмурился он, внимательнее присмотревшись ко мне. – Что с вами, суб-лейтенант? Вы, кажется, не в своей тарелке, хотя, по идее, должны сиять от радости и прыгать до потолка. В чём дело?