Страница:
Когда на мостик явились наши сменщики, из капитанской рубки вышли Томассон, Павлов и главный инженер Роско – в последние полчаса они проводили там совещание.
Вместо распоряжения о смене вахты, шкипер отдал приказ начать подъём – и не в апертуру, а в обычное пространство. Соблюдая крайние меры предосторожности, мы потратили на это более четверти часа. Наконец корабль вынырнул на поверхность вакуума, где, как всегда, был полный «штиль» и ничто, кроме показаний наших приборов, не свидетельствовало о том, что в глубинах Моря Дирака вовсю бушует самая фундаментальная мировая стихия.
Пока мы совершали всплытие, командор Томассон объявил по интеркому полный сбор лётно-навигационной службы, и теперь в рубке находились все без исключения лётчики «Марианны».
– Итак, – заговорил шкипер, – теперь уже нет никаких сомнений, что это – реликтовая аномалия. Расчёты показывают, что её радиус приблизительно равен сорока семи световым годам, а звезда Аруна находится почти в самом её центре. Так что обходных вариантов у нас нет – придётся идти напролом. В связи с этим я объявляю в лётно-навигационной и инженерной службах чрезвычайную ситуацию, отмену выходных и скользящего графика вахт. Главный инженер сам разберётся в своём хозяйстве, а на мостике произойдут следующие изменения: персональный состав лётной вахты увеличивается до шести человек – вводятся в действие посты помощника оператора погружения и второго помощника штурмана. Четвёртая группа распускается, за её счёт будут доукомплектованы остальные три. Начальник экспедиции, капитан Павлов, согласился возглавить Третью группу в качестве штурмана. Сейчас на вахту заступает Вторая группа, в её состав дополнительно войдут пилот Мамаева – помощник оператора погружения, и пилот Кох – второй помощник штурмана. Приступайте к активации дополнительных пультов, господа. Все остальные свободны. Обновлённые составы двух других групп будут объявлены в течение часа.
Покидая рубку управления, я прикинул в уме, что даже с учётом Павлова для полной комплектации трёх групп по шесть лётчиков не хватает одного человека. Топалова тоже быстро разобралась с арифметикой и сказала:
– Похоже, у Гарсии появится неплохой шанс частично реабилитировать себя... Гм. Хотя я на месте шкипера не рискнула бы.
Как вскоре выяснилось, командор Томассон разделял мнение Топаловой и рисковать не захотел. Он перевёл Элис Тёрнер вторым помощником штурмана к Павлову, а взамен наша Первая группа получила только двух лётчиков – зато это были третий пилот Келли и четвёртый пилот Михайлов. Таким образом, у нас подобралась серьёзная компания – трое старших пилотов и старший навигатор. Плюс ещё я – новичок, которого Топалова на полном серьёзе назвала лучшим на корабле оператором погружения. Если на секунду принять это утверждение как данность, то получается, что Павлов собрал под своим крылом самых молодых, а наша группа, оставшись без второго помощника штурмана, была укомплектована четырьмя наиболее опытными лётчиками и мной – гм – молодым да ранним. И всё же меня здорово смутило, что в списке личного состава группы я был указан как оператор погружения, а старший меня и по званию, и по возрасту, и по стажу лейтенант Михайлов был определён мне в помощники.
После некоторых колебаний я решился поговорить с самим Михайловым и высказал ему свои сомнения. В ответ он фыркнул:
– Не бери дурного в голову, парень. Я не Гарсия, меня это совсем не задевает. К тому же, если шкипер не ошибается по поводу аномалии, то эти сорок светолет будут сущим адом. Работы хватит для нас обоих.
Насчёт работы он был совершенно прав. На следующей же вахте мы вкалывали, как проклятые, и ежечасно менялись ролями – то я исполнял функции основного оператора, а Михайлов «подчищал» мои действия, то наоборот. Точно так же работали и Топалова с Келли, а Вебер чуть ли не каждую минуту снабжал их «корректировками» – так назывались рассчитанные по ходу дела поправки к курсу.
Все члены лётно-навигационной службы испытывали огромные нагрузки и старались по возможности больше спать, а досуг – промежуток между вахтой и сном – проводили за спокойными развлечениями, вроде просмотра фильмов или чтения книг. В спортзал никто не ходил, хотя при обычных обстоятельствах это был обязательный пункт в распорядке дня каждого лётчика; сейчас для физических упражнений у нас просто не оставалось сил. Но больше прочих изматывал себя Томассон, который почти не покидал мостик и лишь на время короткого сна его подменяли Павлов или Топалова.
С Элис я виделся урывками. Когда я сменялся с вахты, она уже обычно спала, чтобы набраться сил перед своей сменой. Лишь поздно вечером по бортовому времени, когда я собирался ложиться, она просыпалась и ненадолго заглядывала ко мне. Несмотря на напряжённый график работы и усталость, Элис была в восторге – совершенно искренне она говорила мне, что это лучшие дни в её жизни. И я понимал почему: только теперь, в критической ситуации, она по-настоящему почувствовала себя нужной, осознала наконец, что в лётной команде её держат не из-за того, что я попросил, не благодаря расположению Топаловой, а потому что она действительно обладает незаурядными способностями пилота.
Для прохождения последних сорока световых лет нам понадобилось более пяти суток. Когда на девяносто третий день полёта наша группа явилась в рубку управления, чтобы сменить группу Павлова, командор Томассон распорядился:
– Пилот Топалова, занять пост помощника штурмана. Пилот Вильчинский – помощник оператора погружения. Остальные свободны.
Стало ясно, что дело движется к концу, поэтому шкипер решил не проводить полную смену вахты, а лишь укрепил её двумя свежими пилотами. Занимая своё место я мельком взглянул на Элис, чей пульт второго помощника штурмана находился рядом с моим. Она была поглощена работой и словно не замечала меня. Я слегка удивился, почему Томассон не поменял и её, но потом пришёл к выводу, что он просто даёт ей возможность присутствовать при завершении полёта. Похоже, он понимал, насколько это для неё важно.
Я быстро ознакомился с показаниями приборов и принял на себя управление вакуумными излучателями, давая основному оператору передышку. Глубина погружения корабля была на целых пять порядков меньше оптимальной – всего десять в тридцатой. Вакуум «штормило» почти на двенадцать балов, а это был предел для нашего фрегата. До цели оставалось всего девятнадцать световых дней, мы шли на скорости менее тысячи узлов, и нам нужно было продержаться ещё полчаса. Только полчаса, чтобы добраться до системы Аруны. А если нет, если дальше аномалия станет вообще непроходимой, мы окажемся слишком, слишком далеко от звезды по меркам досветовых скоростей, и нам понадобится ещё несколько месяцев полёта в обычном эйнштейновом пространстве...
Я держал корабль на требуемом уровне погружения, ежесекундно сбрасывая с излучателей излишки энергии. Капитан Павлов вёл фрегат по постоянно корректируемому навигатором курсу, а Топалова вместе с Элис осуществляли «подчистку», выполняя множество мелких, но необходимых действий, стабилизировавших движение корабля.
И всё-таки мы дотянули, хотя для этого потребовалось больше часа, так как по мере приближения к системе вакуумные возмущения усиливались под воздействием гравитации звезды, и Павлов был вынужден всё больше сбавлять скорость. Наконец кэп переключил привод в холостой режим – а поскольку в инсайде отсутствовала инерция, корабль тотчас остановился.
– Это всё, шкипер, дальше полетим на досвете. Слишком сильно штормит. – Он вздохнул. – Эх, жаль, что у нас нет третьей пары излучателей!.. Но ладно. В конце концов, тридцать семь астроединиц до звезды – не так и много.
Признав правоту Павлова, Томассон распорядился начать подъём. Мы произвели его аккуратно и плавно, без «встрясок», что в данных условиях было делом непростым – даже в апертуре вакуум бесновался, отчего элекрослабые отражения звёзд на обзорных экранах расплывались в крупные, неправильной формы пятна.
Но в обычном пространстве всё было как обычно. Звёзды вновь стали яркими точками на чёрном бархате космоса, а среди них виднелся небольшой жёлто-оранжевый диск Аруны – цели нашего путешествия. До неё было 37 астрономических единиц, то есть в 37 раз дальше, чем от Земли до Солнца или почти в сотню раз – чем от нашей Октавии до Эпсилон Эридана.
Элис наконец отвлеклась от своего пульта и торжествующе посмотрела на меня. Её лицо выражало усталость, на лбу блестели мелкие капли испарины, но глаза её лучились радостью.
«Да, дорогая, – ответил я взглядом на её взгляд. – Теперь ты настоящий пилот, и этого уже никто не оспорит...»
– Господа, – объявил командор Томассон. – Первая часть нашего задания успешно выполнена – мы достигли окрестностей системы Аруны. От имени командования Корпуса выношу вам и всем вашим коллегам по лётно-навигационной службе благодарность за высокий профессионализм и самоотверженность.
Павлов повернулся в своём кресле к шкиперу, выразительно посмотрел на него, а потом слегка кивнул головой в сторону Элис. Вернее, в нашу с ней сторону, но я сразу догадался, что это касается её.
Томассон понимающе улыбнулся и произнёс:
– Сержант Тёрнер... – он сделал выжидательную паузу.
Элис тотчас вскочила со своего места.
– Да, командор?
– Мичман Тёрнер! – важно провозгласил шкипер. – Пилот четвёртого класса.
Она вся просияла.
– Есть, сэр!
глава третья
1
2
Вместо распоряжения о смене вахты, шкипер отдал приказ начать подъём – и не в апертуру, а в обычное пространство. Соблюдая крайние меры предосторожности, мы потратили на это более четверти часа. Наконец корабль вынырнул на поверхность вакуума, где, как всегда, был полный «штиль» и ничто, кроме показаний наших приборов, не свидетельствовало о том, что в глубинах Моря Дирака вовсю бушует самая фундаментальная мировая стихия.
Пока мы совершали всплытие, командор Томассон объявил по интеркому полный сбор лётно-навигационной службы, и теперь в рубке находились все без исключения лётчики «Марианны».
– Итак, – заговорил шкипер, – теперь уже нет никаких сомнений, что это – реликтовая аномалия. Расчёты показывают, что её радиус приблизительно равен сорока семи световым годам, а звезда Аруна находится почти в самом её центре. Так что обходных вариантов у нас нет – придётся идти напролом. В связи с этим я объявляю в лётно-навигационной и инженерной службах чрезвычайную ситуацию, отмену выходных и скользящего графика вахт. Главный инженер сам разберётся в своём хозяйстве, а на мостике произойдут следующие изменения: персональный состав лётной вахты увеличивается до шести человек – вводятся в действие посты помощника оператора погружения и второго помощника штурмана. Четвёртая группа распускается, за её счёт будут доукомплектованы остальные три. Начальник экспедиции, капитан Павлов, согласился возглавить Третью группу в качестве штурмана. Сейчас на вахту заступает Вторая группа, в её состав дополнительно войдут пилот Мамаева – помощник оператора погружения, и пилот Кох – второй помощник штурмана. Приступайте к активации дополнительных пультов, господа. Все остальные свободны. Обновлённые составы двух других групп будут объявлены в течение часа.
Покидая рубку управления, я прикинул в уме, что даже с учётом Павлова для полной комплектации трёх групп по шесть лётчиков не хватает одного человека. Топалова тоже быстро разобралась с арифметикой и сказала:
– Похоже, у Гарсии появится неплохой шанс частично реабилитировать себя... Гм. Хотя я на месте шкипера не рискнула бы.
Как вскоре выяснилось, командор Томассон разделял мнение Топаловой и рисковать не захотел. Он перевёл Элис Тёрнер вторым помощником штурмана к Павлову, а взамен наша Первая группа получила только двух лётчиков – зато это были третий пилот Келли и четвёртый пилот Михайлов. Таким образом, у нас подобралась серьёзная компания – трое старших пилотов и старший навигатор. Плюс ещё я – новичок, которого Топалова на полном серьёзе назвала лучшим на корабле оператором погружения. Если на секунду принять это утверждение как данность, то получается, что Павлов собрал под своим крылом самых молодых, а наша группа, оставшись без второго помощника штурмана, была укомплектована четырьмя наиболее опытными лётчиками и мной – гм – молодым да ранним. И всё же меня здорово смутило, что в списке личного состава группы я был указан как оператор погружения, а старший меня и по званию, и по возрасту, и по стажу лейтенант Михайлов был определён мне в помощники.
После некоторых колебаний я решился поговорить с самим Михайловым и высказал ему свои сомнения. В ответ он фыркнул:
– Не бери дурного в голову, парень. Я не Гарсия, меня это совсем не задевает. К тому же, если шкипер не ошибается по поводу аномалии, то эти сорок светолет будут сущим адом. Работы хватит для нас обоих.
Насчёт работы он был совершенно прав. На следующей же вахте мы вкалывали, как проклятые, и ежечасно менялись ролями – то я исполнял функции основного оператора, а Михайлов «подчищал» мои действия, то наоборот. Точно так же работали и Топалова с Келли, а Вебер чуть ли не каждую минуту снабжал их «корректировками» – так назывались рассчитанные по ходу дела поправки к курсу.
Все члены лётно-навигационной службы испытывали огромные нагрузки и старались по возможности больше спать, а досуг – промежуток между вахтой и сном – проводили за спокойными развлечениями, вроде просмотра фильмов или чтения книг. В спортзал никто не ходил, хотя при обычных обстоятельствах это был обязательный пункт в распорядке дня каждого лётчика; сейчас для физических упражнений у нас просто не оставалось сил. Но больше прочих изматывал себя Томассон, который почти не покидал мостик и лишь на время короткого сна его подменяли Павлов или Топалова.
С Элис я виделся урывками. Когда я сменялся с вахты, она уже обычно спала, чтобы набраться сил перед своей сменой. Лишь поздно вечером по бортовому времени, когда я собирался ложиться, она просыпалась и ненадолго заглядывала ко мне. Несмотря на напряжённый график работы и усталость, Элис была в восторге – совершенно искренне она говорила мне, что это лучшие дни в её жизни. И я понимал почему: только теперь, в критической ситуации, она по-настоящему почувствовала себя нужной, осознала наконец, что в лётной команде её держат не из-за того, что я попросил, не благодаря расположению Топаловой, а потому что она действительно обладает незаурядными способностями пилота.
Для прохождения последних сорока световых лет нам понадобилось более пяти суток. Когда на девяносто третий день полёта наша группа явилась в рубку управления, чтобы сменить группу Павлова, командор Томассон распорядился:
– Пилот Топалова, занять пост помощника штурмана. Пилот Вильчинский – помощник оператора погружения. Остальные свободны.
Стало ясно, что дело движется к концу, поэтому шкипер решил не проводить полную смену вахты, а лишь укрепил её двумя свежими пилотами. Занимая своё место я мельком взглянул на Элис, чей пульт второго помощника штурмана находился рядом с моим. Она была поглощена работой и словно не замечала меня. Я слегка удивился, почему Томассон не поменял и её, но потом пришёл к выводу, что он просто даёт ей возможность присутствовать при завершении полёта. Похоже, он понимал, насколько это для неё важно.
Я быстро ознакомился с показаниями приборов и принял на себя управление вакуумными излучателями, давая основному оператору передышку. Глубина погружения корабля была на целых пять порядков меньше оптимальной – всего десять в тридцатой. Вакуум «штормило» почти на двенадцать балов, а это был предел для нашего фрегата. До цели оставалось всего девятнадцать световых дней, мы шли на скорости менее тысячи узлов, и нам нужно было продержаться ещё полчаса. Только полчаса, чтобы добраться до системы Аруны. А если нет, если дальше аномалия станет вообще непроходимой, мы окажемся слишком, слишком далеко от звезды по меркам досветовых скоростей, и нам понадобится ещё несколько месяцев полёта в обычном эйнштейновом пространстве...
Я держал корабль на требуемом уровне погружения, ежесекундно сбрасывая с излучателей излишки энергии. Капитан Павлов вёл фрегат по постоянно корректируемому навигатором курсу, а Топалова вместе с Элис осуществляли «подчистку», выполняя множество мелких, но необходимых действий, стабилизировавших движение корабля.
И всё-таки мы дотянули, хотя для этого потребовалось больше часа, так как по мере приближения к системе вакуумные возмущения усиливались под воздействием гравитации звезды, и Павлов был вынужден всё больше сбавлять скорость. Наконец кэп переключил привод в холостой режим – а поскольку в инсайде отсутствовала инерция, корабль тотчас остановился.
– Это всё, шкипер, дальше полетим на досвете. Слишком сильно штормит. – Он вздохнул. – Эх, жаль, что у нас нет третьей пары излучателей!.. Но ладно. В конце концов, тридцать семь астроединиц до звезды – не так и много.
Признав правоту Павлова, Томассон распорядился начать подъём. Мы произвели его аккуратно и плавно, без «встрясок», что в данных условиях было делом непростым – даже в апертуре вакуум бесновался, отчего элекрослабые отражения звёзд на обзорных экранах расплывались в крупные, неправильной формы пятна.
Но в обычном пространстве всё было как обычно. Звёзды вновь стали яркими точками на чёрном бархате космоса, а среди них виднелся небольшой жёлто-оранжевый диск Аруны – цели нашего путешествия. До неё было 37 астрономических единиц, то есть в 37 раз дальше, чем от Земли до Солнца или почти в сотню раз – чем от нашей Октавии до Эпсилон Эридана.
Элис наконец отвлеклась от своего пульта и торжествующе посмотрела на меня. Её лицо выражало усталость, на лбу блестели мелкие капли испарины, но глаза её лучились радостью.
«Да, дорогая, – ответил я взглядом на её взгляд. – Теперь ты настоящий пилот, и этого уже никто не оспорит...»
– Господа, – объявил командор Томассон. – Первая часть нашего задания успешно выполнена – мы достигли окрестностей системы Аруны. От имени командования Корпуса выношу вам и всем вашим коллегам по лётно-навигационной службе благодарность за высокий профессионализм и самоотверженность.
Павлов повернулся в своём кресле к шкиперу, выразительно посмотрел на него, а потом слегка кивнул головой в сторону Элис. Вернее, в нашу с ней сторону, но я сразу догадался, что это касается её.
Томассон понимающе улыбнулся и произнёс:
– Сержант Тёрнер... – он сделал выжидательную паузу.
Элис тотчас вскочила со своего места.
– Да, командор?
– Мичман Тёрнер! – важно провозгласил шкипер. – Пилот четвёртого класса.
Она вся просияла.
– Есть, сэр!
глава третья
ЮТЛАНД
1
Я всегда считал, что космический полёт в обычном пространстве на черепашьей досветовой скорости – скучнейшее занятие. Так оно, собственно, и есть, но после шести сумасшедших вахт, проведённых в напряжённой борьбе со штормящим вакуумом, исключительно для разнообразия было приятно посидеть, расслабившись, в штурманском кресле и практически ничего не делать – лишь контролировать исполнение компьютером программы автопилота и время от времени проверять функционирование подчинённых мне бортовых систем.
Эту лётную вахту мы с Элис несли вдвоём – в данных обстоятельствах присутствие в рубке управления четырёх пилотов было излишним, поэтому Томассон разделил нас на пары и соответственно сократил время дежурства с восьми часов до четырёх. Даже при всём том, что корабль сейчас летел на досвете, мне очень польстило, что шкипер поставил меня во главе вахты; а Элис, со своей стороны, была очень довольна, что её определили под моё начало, а не отдали под опеку опытных Топаловой или Вебера. Тем самым Томассон определённо давал понять, что больше не считает её стажёром-новичком, за которым нужен постоянный присмотр.
...Бросив быстрый взгляд на Элис, я в который раз исподтишка улыбнулся. В моей улыбке присутствовала и радость, и гордость, и отчасти – ирония. Прошло уже три дня с тех пор, как её произвели в мичманы, но она, похоже, всё ещё не могла поверить в происшедшее и раз за разом, совершенно непроизвольно, поглядывала на свои погоны, словно желая убедиться, что там действительно присутствует широкая золотая нашивка.
– Чего скалишься? – заметив мою улыбку, произнесла Элис. Она попыталась сердито надуть губы, но выражение лица у неё получилось совсем не сердитым, а скорее капризным. – Смешно, да? Уже забыл, как сам себя вёл, когда стал офицером?
– Нет, не забыл, – ответил я, слегка смутившись. – И вовсе мне не смешно, а приятно. В смысле – приятно смотреть на тебя. Ты здорово выглядишь в своей новой форме. Просто сногсшибательно. – Я оглянулся на Лину, которая, как обычно, во время наших вахт была дежурной стюардессой на мостике. – Правда, Линочка?
Девушка одарила меня тёплой улыбкой, а Элис – очередным восхищённым взглядом.
– О да, конечно!
Словом, в рубке царила непринуждённая, почти семейная атмосфера. Но чересчур непринуждённой и слишком семейной (что, разумеется, было бы не к добру) ей не позволяло стать присутствие четвёртого человека – офицера связи мичмана Эндрюса.
Пока мы совершали межзвёздный перелёт, связисты на мостике не показывались – здесь им было нечего делать и они занимались исключительно внутрикорабельными коммуникациями. Зато теперь их дежурства у систем внешней связи возобновились, и в последние два дня они, пожалуй, были единственными в рубке, кто по-настоящему работал.
Всё это время внимание Эндрюса было сосредоточено на компьютерном терминале, куда поступали данные о принимаемых кораблём радиосигналах искусственного происхождения. Их источником являлась вторая от звезды планета, которая, как уже было установлено со стопроцентной вероятностью, принадлежала к земному типу и на которой, по всей видимости, располагалась база Земной Астроэкспедиции.
Я сделал оговорку «по всей видимости», так как мы находились ещё довольно далеко от планеты, в 25 астрономических единицах, и хотя наш фрегат располагал весьма мощными телескопами, толку от них пока было мало, так как планету от нас заслоняла солнечная корона. Из проводимых наблюдений можно было лишь сделать общий вывод о присутствии на планете и в её окрестностях явственных следов разумной деятельности, но никаких конкретных деталей рассмотреть не удавалось.
Примерно так же, может, немного лучше, обстояли дела с радиоперехватом. Из-за расстояния принимаемые нами сигналы были очень слабы, к тому же, проходя через солнечную корону, они претерпевали сильные искажения, и нашим специалистам удавалось вычленять из них лишь отдельные слова, в лучшем случае – обрывки фраз или короткие, длительностью в пару секунд, фрагменты музыки. С изображениями дела обстояли и того хуже – до сих пор любые попытки реконструировать видеосигналы давали в результате какие-то абстрактные размытые картинки, не содержащие никакой полезной информации.
А вот нас, несомненно, уже заметили – ведь мы летели с включённым на полную мощность термоядерным двигателем, и плазменный «хвост» за кормой корабля должен был сиять ярче иных звёзд. Вообще-то странно, что до сих пор с нами не попытались связаться по узконаправленному лучу. Хотя, конечно, несколькочасовое запаздывание с ответами на таких расстояниях у кого угодно отобьёт охоту к общению, но всё же я на месте землян уже давно послал бы запрос: «кто вы и зачем явились». Или они принимают нас за своих?..
Наконец Эндрюс отстранился от экрана и откинулся на спинку кресла.
– Линочка, пожалуйста, сообрази мне кофе.
– Одну минуту, – с готовностью ответила она.
Впрочем, ей понадобилось меньше минуты – Лина была очень расторопной стюардессой.
Получив чашку дымящегося кофе, Эндрюс сделал глоток, достал сигарету и закурил. Его примеру последовала и Элис. А я подумал, что если когда-нибудь стану шкипером, категорически запрещу курение на мостике своего корабля. Но после некоторых размышлений я отказался от этой идеи. Если пилот – курильщик, то нельзя лишать его на восемь часов никотина, так как это отрицательно скажется на эффективности его работы.
– Ну что там у вас? – спросила Элис у Эндрюса. – Есть что-то новенькое?
– Да нет, всё по-старому, – ответил он. – Материала много, но он никак не поддаётся систематизации. Хотя... – связист замялся. – Есть тут одна странность.
– Какая?
– Все эти слова, обрывки фраз. Если взять их в совокупности и подвергнуть статистическому и лингвистическому анализу... То есть, не «если», я это уже сделал. И получил любопытный результат: компьютер считает, что перехваченные нами сигналы более характерны не для исследовательской базы, пусть и многочисленной, а скорее для крупной, вполне устоявшейся колонии.
– А почему бы и нет, – пожал я плечами. – Если земляне действительно обнаружили здесь что-то серьёзное, то за семь лет их база могла разрастись в настоящую колонию. Тем более, при таком щедром финансировании.
Однако Эндрюс покачал головой:
– Термин «устоявшаяся колония» подразумевает, что она стабильно и автономно существует как минимум на протяжении десятилетий.
– И что это значит?
Он пожал плечами:
– Интересный вопрос. Думаю, ответ мы получим в ближайшие дни.
Через час в рубку явился командор Томассон – вскоре предстояла смена вахты. Вместе с ним пришёл и капитан Павлов. Я отчитался, что полёт проходит в полном соответствии с графиком, а затем мичман Эндрюс доложил о результатах своего анализа. Кэп очень этим заинтересовался, немедленно вызвал на связь главного математика научно-исследовательской группы и в свойственной ему язвительно-вежливой манере полюбопытствовал, почему подобный анализ не был произведён раньше. Пространные объяснения профессора вкратце сводились к тому, что незачем тратить даром драгоценное время, если через день-другой всё выяснится и так. Павлов такую аргументацию отмёл и настоятельно посоветовал прямо сейчас заняться этим делом, а в качестве консультанта по связи отправил к нему мичмана Эндрюса. Главный математик был явно недоволен полученным заданием, но возражать не стал.
Как обычно, за пять минут до окончания вахты на мостик прибыли наши сменщики – четвёртый пилот Михайлов и пилот Кох. Их сопровождал начальник десантной службы, майор Алавес, вместе с двумя подчинёнными. Вот это уже было крайне необычно, и Томассон удивлённо спросил:
– В чём дело, майор? Что-то случилось?
Алавес молча достал лучевой пистолет и направил его на шкипера. В руках Михайлова, Коха и двух десантников тоже появилось оружие – но не лучевики, а шокеры. Впрочем, от этого жуткая суть происходящего не менялась.
– Господа, – произнёс майор. – Прошу вас не делать никаких глупостей. Мы не собираемся причинять вам вреда, просто настало время сменить командование. В данный момент мои подчинённые берут все корабельные службы под свой контроль.
От потрясения меня буквально парализовало. Лицо Томассона побагровело; Павлов наоборот – стал бледен, как покойник. Элис часто моргала, словно не в силах поверить, что это происходит в действительности. Лина избрала, наверное, лучший выход из положения – прислонившись к стене, она тихонько осела на пол, лишившись от испуга чувств.
– Это бунт! – наконец выдавил из себя шкипер.
– Нет, сэр, – бесстрастно возразил майор. – Это всего лишь превентивный арест. Мы действуем по приказу вышестоящего начальства.
– Чёрт... – тихо, почти шёпотом, произнёс Павлов. – Чёрт! – повторил он уже громче. – Это Фаулер?
– Совершенно верно, кэп. Адмирал Фаулер. Мы выполняем его распоряжение. Корабль прибыл в систему Аруны и теперь переходит под моё командование – временно, пока мы не доберёмся до планеты. А там нас ждут друзья. – Тут майор позволил себе ухмыльнуться. – Но, конечно, не земляне. Всю эту историю с исследовательской базой Земной Астроэкспедиции и проектом «Атлантида» придумал сам адмирал – чтобы вы помалкивали и никому не проговорились, что на самом деле корабль летит не к Вецену, а сюда. Он знал, чем вас увлечь.
Капитан удручённо вздохнул:
– Да уж, знал. И ловко одурачил меня. А ведь я должен был почуять неладное, когда Фаулер навязал мне десантный отряд не из моей бригады.
– И Четвёртую лётную группу, – мрачно добавил Томассон, бросив уничтожающий взгляд на Михайлова.
– Но это же... пиратство! – неожиданно вмешалась Элис, голос её срывался от негодования. – Пиратство, в котором участвует сам начальник Астроэкспедиции!
Павлов печально посмотрел на неё:
– Это не пиратство, девочка, а нечто похуже. Это заговор с целью государственного переворота. События семнадцатилетней давности некоторых людей ничему не научили. До поры до времени они затаились и потихоньку готовились к новому путчу. Заговорщики организовали базу в этой глуши, в самом центре аномалии, куда никто по доброй воле не сунется, похищали корабли и перегоняли их сюда, а на самой Октавии скрытно вербовали новых сторонников. Ведь так, майор?
– И да, и нет, капитан. Вы неправильно употребляете слова. Мы не заговорщики, а революционеры, и готовим не путч, а народное восстание. Когда-то вы тоже так считали, но потом отреклись от своих убеждений, вам не хватило мужества продолжать борьбу. Однако не все оказались такими малодушными. И в Армии, и во Флоте, и в Астроэкспедиции осталось немало здоровых сил, сохранивших верность идеям великого адмирала Шнайдера.
Упоминание имени отца вывело меня из оцепенения. Я быстро прикинул в уме, что из всех присутствующих мятежников, только у майора Алавеса есть смертельное оружие – лучевой пистолет. Если я завладею им, то...
Едва я вскочил с кресла, чтобы наброситься на майора, как меня сшиб удар шокера. Я так и не понял, кто в меня стрелял.
Эту лётную вахту мы с Элис несли вдвоём – в данных обстоятельствах присутствие в рубке управления четырёх пилотов было излишним, поэтому Томассон разделил нас на пары и соответственно сократил время дежурства с восьми часов до четырёх. Даже при всём том, что корабль сейчас летел на досвете, мне очень польстило, что шкипер поставил меня во главе вахты; а Элис, со своей стороны, была очень довольна, что её определили под моё начало, а не отдали под опеку опытных Топаловой или Вебера. Тем самым Томассон определённо давал понять, что больше не считает её стажёром-новичком, за которым нужен постоянный присмотр.
...Бросив быстрый взгляд на Элис, я в который раз исподтишка улыбнулся. В моей улыбке присутствовала и радость, и гордость, и отчасти – ирония. Прошло уже три дня с тех пор, как её произвели в мичманы, но она, похоже, всё ещё не могла поверить в происшедшее и раз за разом, совершенно непроизвольно, поглядывала на свои погоны, словно желая убедиться, что там действительно присутствует широкая золотая нашивка.
– Чего скалишься? – заметив мою улыбку, произнесла Элис. Она попыталась сердито надуть губы, но выражение лица у неё получилось совсем не сердитым, а скорее капризным. – Смешно, да? Уже забыл, как сам себя вёл, когда стал офицером?
– Нет, не забыл, – ответил я, слегка смутившись. – И вовсе мне не смешно, а приятно. В смысле – приятно смотреть на тебя. Ты здорово выглядишь в своей новой форме. Просто сногсшибательно. – Я оглянулся на Лину, которая, как обычно, во время наших вахт была дежурной стюардессой на мостике. – Правда, Линочка?
Девушка одарила меня тёплой улыбкой, а Элис – очередным восхищённым взглядом.
– О да, конечно!
Словом, в рубке царила непринуждённая, почти семейная атмосфера. Но чересчур непринуждённой и слишком семейной (что, разумеется, было бы не к добру) ей не позволяло стать присутствие четвёртого человека – офицера связи мичмана Эндрюса.
Пока мы совершали межзвёздный перелёт, связисты на мостике не показывались – здесь им было нечего делать и они занимались исключительно внутрикорабельными коммуникациями. Зато теперь их дежурства у систем внешней связи возобновились, и в последние два дня они, пожалуй, были единственными в рубке, кто по-настоящему работал.
Всё это время внимание Эндрюса было сосредоточено на компьютерном терминале, куда поступали данные о принимаемых кораблём радиосигналах искусственного происхождения. Их источником являлась вторая от звезды планета, которая, как уже было установлено со стопроцентной вероятностью, принадлежала к земному типу и на которой, по всей видимости, располагалась база Земной Астроэкспедиции.
Я сделал оговорку «по всей видимости», так как мы находились ещё довольно далеко от планеты, в 25 астрономических единицах, и хотя наш фрегат располагал весьма мощными телескопами, толку от них пока было мало, так как планету от нас заслоняла солнечная корона. Из проводимых наблюдений можно было лишь сделать общий вывод о присутствии на планете и в её окрестностях явственных следов разумной деятельности, но никаких конкретных деталей рассмотреть не удавалось.
Примерно так же, может, немного лучше, обстояли дела с радиоперехватом. Из-за расстояния принимаемые нами сигналы были очень слабы, к тому же, проходя через солнечную корону, они претерпевали сильные искажения, и нашим специалистам удавалось вычленять из них лишь отдельные слова, в лучшем случае – обрывки фраз или короткие, длительностью в пару секунд, фрагменты музыки. С изображениями дела обстояли и того хуже – до сих пор любые попытки реконструировать видеосигналы давали в результате какие-то абстрактные размытые картинки, не содержащие никакой полезной информации.
А вот нас, несомненно, уже заметили – ведь мы летели с включённым на полную мощность термоядерным двигателем, и плазменный «хвост» за кормой корабля должен был сиять ярче иных звёзд. Вообще-то странно, что до сих пор с нами не попытались связаться по узконаправленному лучу. Хотя, конечно, несколькочасовое запаздывание с ответами на таких расстояниях у кого угодно отобьёт охоту к общению, но всё же я на месте землян уже давно послал бы запрос: «кто вы и зачем явились». Или они принимают нас за своих?..
Наконец Эндрюс отстранился от экрана и откинулся на спинку кресла.
– Линочка, пожалуйста, сообрази мне кофе.
– Одну минуту, – с готовностью ответила она.
Впрочем, ей понадобилось меньше минуты – Лина была очень расторопной стюардессой.
Получив чашку дымящегося кофе, Эндрюс сделал глоток, достал сигарету и закурил. Его примеру последовала и Элис. А я подумал, что если когда-нибудь стану шкипером, категорически запрещу курение на мостике своего корабля. Но после некоторых размышлений я отказался от этой идеи. Если пилот – курильщик, то нельзя лишать его на восемь часов никотина, так как это отрицательно скажется на эффективности его работы.
– Ну что там у вас? – спросила Элис у Эндрюса. – Есть что-то новенькое?
– Да нет, всё по-старому, – ответил он. – Материала много, но он никак не поддаётся систематизации. Хотя... – связист замялся. – Есть тут одна странность.
– Какая?
– Все эти слова, обрывки фраз. Если взять их в совокупности и подвергнуть статистическому и лингвистическому анализу... То есть, не «если», я это уже сделал. И получил любопытный результат: компьютер считает, что перехваченные нами сигналы более характерны не для исследовательской базы, пусть и многочисленной, а скорее для крупной, вполне устоявшейся колонии.
– А почему бы и нет, – пожал я плечами. – Если земляне действительно обнаружили здесь что-то серьёзное, то за семь лет их база могла разрастись в настоящую колонию. Тем более, при таком щедром финансировании.
Однако Эндрюс покачал головой:
– Термин «устоявшаяся колония» подразумевает, что она стабильно и автономно существует как минимум на протяжении десятилетий.
– И что это значит?
Он пожал плечами:
– Интересный вопрос. Думаю, ответ мы получим в ближайшие дни.
Через час в рубку явился командор Томассон – вскоре предстояла смена вахты. Вместе с ним пришёл и капитан Павлов. Я отчитался, что полёт проходит в полном соответствии с графиком, а затем мичман Эндрюс доложил о результатах своего анализа. Кэп очень этим заинтересовался, немедленно вызвал на связь главного математика научно-исследовательской группы и в свойственной ему язвительно-вежливой манере полюбопытствовал, почему подобный анализ не был произведён раньше. Пространные объяснения профессора вкратце сводились к тому, что незачем тратить даром драгоценное время, если через день-другой всё выяснится и так. Павлов такую аргументацию отмёл и настоятельно посоветовал прямо сейчас заняться этим делом, а в качестве консультанта по связи отправил к нему мичмана Эндрюса. Главный математик был явно недоволен полученным заданием, но возражать не стал.
Как обычно, за пять минут до окончания вахты на мостик прибыли наши сменщики – четвёртый пилот Михайлов и пилот Кох. Их сопровождал начальник десантной службы, майор Алавес, вместе с двумя подчинёнными. Вот это уже было крайне необычно, и Томассон удивлённо спросил:
– В чём дело, майор? Что-то случилось?
Алавес молча достал лучевой пистолет и направил его на шкипера. В руках Михайлова, Коха и двух десантников тоже появилось оружие – но не лучевики, а шокеры. Впрочем, от этого жуткая суть происходящего не менялась.
– Господа, – произнёс майор. – Прошу вас не делать никаких глупостей. Мы не собираемся причинять вам вреда, просто настало время сменить командование. В данный момент мои подчинённые берут все корабельные службы под свой контроль.
От потрясения меня буквально парализовало. Лицо Томассона побагровело; Павлов наоборот – стал бледен, как покойник. Элис часто моргала, словно не в силах поверить, что это происходит в действительности. Лина избрала, наверное, лучший выход из положения – прислонившись к стене, она тихонько осела на пол, лишившись от испуга чувств.
– Это бунт! – наконец выдавил из себя шкипер.
– Нет, сэр, – бесстрастно возразил майор. – Это всего лишь превентивный арест. Мы действуем по приказу вышестоящего начальства.
– Чёрт... – тихо, почти шёпотом, произнёс Павлов. – Чёрт! – повторил он уже громче. – Это Фаулер?
– Совершенно верно, кэп. Адмирал Фаулер. Мы выполняем его распоряжение. Корабль прибыл в систему Аруны и теперь переходит под моё командование – временно, пока мы не доберёмся до планеты. А там нас ждут друзья. – Тут майор позволил себе ухмыльнуться. – Но, конечно, не земляне. Всю эту историю с исследовательской базой Земной Астроэкспедиции и проектом «Атлантида» придумал сам адмирал – чтобы вы помалкивали и никому не проговорились, что на самом деле корабль летит не к Вецену, а сюда. Он знал, чем вас увлечь.
Капитан удручённо вздохнул:
– Да уж, знал. И ловко одурачил меня. А ведь я должен был почуять неладное, когда Фаулер навязал мне десантный отряд не из моей бригады.
– И Четвёртую лётную группу, – мрачно добавил Томассон, бросив уничтожающий взгляд на Михайлова.
– Но это же... пиратство! – неожиданно вмешалась Элис, голос её срывался от негодования. – Пиратство, в котором участвует сам начальник Астроэкспедиции!
Павлов печально посмотрел на неё:
– Это не пиратство, девочка, а нечто похуже. Это заговор с целью государственного переворота. События семнадцатилетней давности некоторых людей ничему не научили. До поры до времени они затаились и потихоньку готовились к новому путчу. Заговорщики организовали базу в этой глуши, в самом центре аномалии, куда никто по доброй воле не сунется, похищали корабли и перегоняли их сюда, а на самой Октавии скрытно вербовали новых сторонников. Ведь так, майор?
– И да, и нет, капитан. Вы неправильно употребляете слова. Мы не заговорщики, а революционеры, и готовим не путч, а народное восстание. Когда-то вы тоже так считали, но потом отреклись от своих убеждений, вам не хватило мужества продолжать борьбу. Однако не все оказались такими малодушными. И в Армии, и во Флоте, и в Астроэкспедиции осталось немало здоровых сил, сохранивших верность идеям великого адмирала Шнайдера.
Упоминание имени отца вывело меня из оцепенения. Я быстро прикинул в уме, что из всех присутствующих мятежников, только у майора Алавеса есть смертельное оружие – лучевой пистолет. Если я завладею им, то...
Едва я вскочил с кресла, чтобы наброситься на майора, как меня сшиб удар шокера. Я так и не понял, кто в меня стрелял.
2
Через три дня «Марианна» достигла планеты и совершила посадку. Всё это время я провёл запертый в своей каюте, не общаясь ни с кем, кроме Лины, которая под присмотром охранника приносила мне еду. Каждый раз мы имели возможность перекинуться лишь несколькими словами, и от неё я с облегчением узнал, что захват корабля обошёлся без человеческих жертв. Все старшие офицеры, большинство младших, а также некоторые прапорщики, сержанты и несколько учёных, оказавших сопротивление, теперь находились под арестом, а остальные члены экипажа вынужденно подчинились мятежникам. А вдобавок, помимо десантного отряда и пилотов из Четвёртой группы, среди команды нашлось ещё с десяток человек, в основном из инженерной службы, которые то ли с самого начала участвовали в заговоре, то ли добровольно примкнули к нему. В их числе оказался и Гарсия. Его сразу же выпустили из изолятора, и, по словам Лины, он вёл себя вполне нормально...
О том, что мы приземлились, я догадался по изменившейся силе тяжести, когда были отключены генераторы искусственной гравитации. Вскоре вслед за этим слегка увеличилось давление воздуха – из чего я сделал вполне логичный вывод, что плотность атмосферы на этой планете несколько выше, чем на Октавии.
Примерно через полчаса в мою в каюту вошли двое вооружённых десантников и первым делом сделали мне инъекцию иммуномодулятора – стандартная процедура при высадке на другую планету со своим комплексом болезнетворных бактерий и микробов, против которых у моего организма ещё не выработалась сопротивляемость. Затем на меня надели наручники и вывели в коридор, где уже находились другие арестованные пилоты, в том числе и Элис. Протиснувшись ко мне, он неловко схватила меня за руки – на её запястьях, как и у остальных, тоже красовались «браслеты».
– Ну как ты, Саша?
– Да вроде в порядке... Если это можно назвать порядком.
Она вздохнула:
– Со мной то же самое. Здорово мы влипли, нечего сказать...
Нас отконвоировали к выходу из корабля и посадили в уже ожидавшие у трапа флайеры с надписью «SG» на фюзеляже, что очевидно означало Space Guard – Космическая Гвардия; как правило, в ведении этого подразделения ВКС находились наземные космодромы, космические станции и орбитальная авиация. Спускаясь на эскалаторе, я успел оглядеться вокруг и убедился, что на стоянках в основном находятся планетарные челноки. Лишь вдали виднелось десятка два катеров и лёгких корветов; из них пять или шесть кораблей были оснащёны дополнительными парами вакуумных излучателей, которые, вне всяких сомнений, были призваны улучшить их ходовые качества в условиях местной аномалии.
При посадке во флайеры нас с Элис разделили, и я оказался в компании Павлова, Томассона, Крамера и Топаловой. В качестве охраны к нам подсел майор Алавес, а место водителя занимал мужчина лет сорока в незнакомой военной форме. Впрочем, знаки различия у него были вполне стандартные и указывали на ранг полковника.
Павлов смерил меня усталым взглядом и спросил:
– Как вы, Вильчинский?
– Ничего, сэр, – ответил я и чуть было не добавил: «По крайней мере, лучше, чем вы».
Кэп в самом деле выглядел худо. Его лицо было бледным и осунувшимся, с болезненным пергаментным оттенком, а под глазами залегли тёмные круги. Было видно, что он тяжело перенёс случившееся и возлагал всю вину на себя...
Когда посадка во флайеры закончилась, полковник включил свой коммуникатор и произнёс по-английски:
– Готово, ребята, отправляемся.
Он первым запустил двигатели и поднял флайер в воздух. За нами гуськом последовали остальные машины.
Покинув пределы космодрома, мы набрали высоту и взяли курс на видневшийся впереди город, посреди которого, словно зеркальце, блестело в солнечных лучах озеро. Город был довольно большой – как я прикинул, в нём должно проживать не менее пяти миллионов человек. Разнообразие его архитектуры явственно свидетельствовало о том, что он не был построен за несколько лет, а постепенно разрастался в течение многих десятилетий.
«Значит, Эндрюс был прав, – подумалось мне. – На этой планете находится не база, а устоявшаяся колония. Колония, о существовании которой остальное человечество даже не подозревает...»
О том, что мы приземлились, я догадался по изменившейся силе тяжести, когда были отключены генераторы искусственной гравитации. Вскоре вслед за этим слегка увеличилось давление воздуха – из чего я сделал вполне логичный вывод, что плотность атмосферы на этой планете несколько выше, чем на Октавии.
Примерно через полчаса в мою в каюту вошли двое вооружённых десантников и первым делом сделали мне инъекцию иммуномодулятора – стандартная процедура при высадке на другую планету со своим комплексом болезнетворных бактерий и микробов, против которых у моего организма ещё не выработалась сопротивляемость. Затем на меня надели наручники и вывели в коридор, где уже находились другие арестованные пилоты, в том числе и Элис. Протиснувшись ко мне, он неловко схватила меня за руки – на её запястьях, как и у остальных, тоже красовались «браслеты».
– Ну как ты, Саша?
– Да вроде в порядке... Если это можно назвать порядком.
Она вздохнула:
– Со мной то же самое. Здорово мы влипли, нечего сказать...
Нас отконвоировали к выходу из корабля и посадили в уже ожидавшие у трапа флайеры с надписью «SG» на фюзеляже, что очевидно означало Space Guard – Космическая Гвардия; как правило, в ведении этого подразделения ВКС находились наземные космодромы, космические станции и орбитальная авиация. Спускаясь на эскалаторе, я успел оглядеться вокруг и убедился, что на стоянках в основном находятся планетарные челноки. Лишь вдали виднелось десятка два катеров и лёгких корветов; из них пять или шесть кораблей были оснащёны дополнительными парами вакуумных излучателей, которые, вне всяких сомнений, были призваны улучшить их ходовые качества в условиях местной аномалии.
При посадке во флайеры нас с Элис разделили, и я оказался в компании Павлова, Томассона, Крамера и Топаловой. В качестве охраны к нам подсел майор Алавес, а место водителя занимал мужчина лет сорока в незнакомой военной форме. Впрочем, знаки различия у него были вполне стандартные и указывали на ранг полковника.
Павлов смерил меня усталым взглядом и спросил:
– Как вы, Вильчинский?
– Ничего, сэр, – ответил я и чуть было не добавил: «По крайней мере, лучше, чем вы».
Кэп в самом деле выглядел худо. Его лицо было бледным и осунувшимся, с болезненным пергаментным оттенком, а под глазами залегли тёмные круги. Было видно, что он тяжело перенёс случившееся и возлагал всю вину на себя...
Когда посадка во флайеры закончилась, полковник включил свой коммуникатор и произнёс по-английски:
– Готово, ребята, отправляемся.
Он первым запустил двигатели и поднял флайер в воздух. За нами гуськом последовали остальные машины.
Покинув пределы космодрома, мы набрали высоту и взяли курс на видневшийся впереди город, посреди которого, словно зеркальце, блестело в солнечных лучах озеро. Город был довольно большой – как я прикинул, в нём должно проживать не менее пяти миллионов человек. Разнообразие его архитектуры явственно свидетельствовало о том, что он не был построен за несколько лет, а постепенно разрастался в течение многих десятилетий.
«Значит, Эндрюс был прав, – подумалось мне. – На этой планете находится не база, а устоявшаяся колония. Колония, о существовании которой остальное человечество даже не подозревает...»