Страница:
В отличие от сословий на Западе, как полагал вслед за Б. Н. Чичериным Градовский, русские сословия представляли собой не результат «органического развития», но результат политики правительства, направленной на обеспечение тяглых функций населения. Из потребности обеспечить выполнение государственных податей и повинностей, с одной стороны, и службы – с другой, и возникло, согласно концепции Градовского, крепостное право. Поскольку для государственной школы проблема крепостного права являлась главным вопросом времени, каждый крупный специалист стремился обосновать свою точку зрения. Соловьев, Чичерин, Кавелин исходили при этом из зависимости закрепощения крестьянства главным образом от географических условий: в крепостном праве они видели средство предотвратить безудержное рассредоточение населения, собрать его воедино и подчинить интересам служилого государства.
Градовский, принимая в целом этот взгляд, вносит существенное дополнение: крепостное право – средство предотвращения обезземеливания крестьянства. Согласно его концепции, обезземеливание крестьян в XVI–XVII веках было в полном разгаре и вело в перспективе к превращению крестьян в холопов. Процесс этот носил объективный характер (так как земли представляли все большую ценность для владельцев) и поэтому не мог быть остановлен законодательными мерами. Следовательно, решение государства о введении крепостного права исторически оправданно и единственно возможно: оно «сохранило по крайней мере человеческую личность, сделало крестьян частью земли, но не домашней вещью владельца, и эта мера, несмотря на все ее грустные стороны, дала впоследствии возможность освободить крестьян с землею, которую они столько столетий обливали своим потом и слезами».
А. Д. Градовский принимал активное участие в общественной жизни периода конституционных дебатов – характерны в этом смысле его выступления в газете «Голос» А. А. Краевского; особое внимание он уделял вопросам свободы печати от цензурных ограничений. Многие его публицистические статьи посвящены внешней политике, особенно проблеме национального самоопределения. В отношении Русско-турецкой войны Градовский поддерживал славянофилов. Национальное освобождение Болгарии он связывал с ее конституционным самоопределением. И, наряду с администраторами и общественными деятелями этой страны, а также с другими русскими юристами, участвовал в разработке проекта конституции Болгарии (1879), стремясь, в частности, более последовательно провести принцип разделения властей в политической системе, которая представляла собой конституционную монархию. Важное направление его исследований – взаимосвязь национальных движений с формированием независимых государств: процесс, набиравший силу в Европе 1870-х годов. Сюда следует отнести работы, посвященные объединению Италии и Германии, восстанию в Герцеговине и Русско-турецкой войне, польскому вопросу, славянскому единению.
Переход России к гражданскому обществу Градовский связывал с деятельностью государства. В центре его внимания – проблемы перехода от институтов абсолютизма к правовому государству и гражданскому обществу в духе консервативных идей германской правовой традиции. Для ученого характерна связь политических идей, исследований в области науки государственного права – и стремления расширить правовые представления общества. Связь действующего права и политики с просвещением должна, по его убеждению, создать личность «русского гражданина»; сильную монархическую власть необходимо совместить с гарантированными фундаментальными правами.
Градовского следует признать одним из основателей российской школы сравнительного конституционного права. Он видел в западных конституционных идеях определенный образец прогрессивного развития и посвятил этой теме ряд исследований. В разработанном им курсе «Государственное право важнейших европейских держав» (впервые опубликованном в 1886 году) исследуется переход от абсолютизма к конституционному строю на примере Великобритании, США, Франции, Италии, Испании, Скандинавских и Балканских стран, даже некоторых государств Латинской Америки (Мексика). Этот переход автор описывает как процесс объективный. Важнейшими параметрами «нового государственного порядка» признаются: принятие конституционного акта, определяющего полномочия государственной власти и их границы; провозглашение и обеспечение личных прав, которые не могут подвергнуться произвольному нарушению со стороны государственной власти; распределение отдельных функций власти между различными органами, способными сдерживать друг друга и тем обеспечивать законность и свободу; участие народа в отправлении законодательной, судебной и отчасти административной власти. Это целостная программа преобразований, необходимых для «обеспечения общественных интересов и контроля над действиями властей правительственных». Становление конституционализма в Германии для российской правовой мысли и политической практики представлялась ученому особенно интересным – ввиду аналогий с Россией. Ему посвящено специальное исследование «Германская конституция» (1875–1876).
Градовский изучал те составляющие русской общественной жизни, в которых видел действенные механизмы для модернизации; одним из первых занялся проблемами высшей администрации и систем местного управления в России. В условиях реформ и контрреформ, которых он стал свидетелем, исследователь представил сравнительно-правовой и социологический анализ потенциала бюрократии: для осуществления реформ, с одной стороны, и контрреформ – с другой.
А. Д. Градовский был сторонником эволюционного развития, в определенной мере даже консервативным либералом, и считал, что резкие изменения могут привести к дестабилизации государства и общества. Отсюда – его осуждение революционных доктрин и их российских адептов. Причина популярности социалистических идей в пореформенной России усматривалась им в низкой культуре населения, наивности и максимализме интеллигенции: реформа 1861 года освободила крестьян, прозябавших на уровне животных, но не дала учителей, школы, чтобы воспитать их для гражданской жизни.
Известен его призыв к молодежи отказаться от хождения в народ: «Нет, не будить зверя, а выгнать его, чтоб дать место человеку: не продолжать деморализацию общества, разжигая и поощряя животные инстинкты, а морализировать его – такова задача, налагаемая на вас Россией и действительными пользами русского народа». Преодоление отсталости Градовский связывал с продолжением реформ и культурной работой интеллигенции. Понятна его теоретическая роль в разработке земского движения, в частности основополагающая концепция «мелкой земской единицы». Суть концепции состоит в движении к гражданскому обществу через общесословные земские выборы на региональном уровне, которые постепенно вовлекут широкие народные массы в конструктивную государственную работу (механизм описан в работе «Крестьянские выборы в гласные уездных земских собраний»).
«Начала русского государственного права» стали не просто первым обобщающим курсом на данную тему. По словам Коркунова, в этом, главном для автора труде «все вообще вопросы русского государственного права изложены Градовским с такою полнотой и обстоятельностью, какой нельзя найти ни в каком другом сочинении». Это, «бесспорно, лучший и самый обстоятельный курс русского государственного права», фундаментальный вклад в исследование его теории, истории и практики. Последующие работы других специалистов (в частности, самого Коркунова) опирались на эту книгу как на отправной пункт всех дискуссий. В центре внимания – проблема «определения существа неограниченной монархии как юридической формы государства». Градовский подробно раскрывает отличия российского самодержавия как от конституционной монархии, так и от деспотических государств (самодержавие имеет неограниченный характер, но при этом верховная власть действует на основании закона). Констатация этого положения позволяла ставить сакраментальные вопросы о критериях законности решений власти, о соотношении собственно законов (актов, составленных и утвержденных в соответствии с определенной процедурой) и распоряжений императора, принимаемых им в виде указов и высочайших повелений (фиксированных в письменной форме или отдаваемых устно). (Проблема соотношения закона и указа в российском праве стала затем предметом специального исследования его ученика Н. М. Коркунова.)
В «Началах русского государственного права» рассмотрена также деятельность высших государственных учреждений – Сената, Государственного совета, которые разрабатывали и принимали законы перед их утверждением монархом. Развитие российской государственности предстает перед читателем в виде последовательного движения от абсолютизма к правовому государству, при котором указное право постепенно вытесняется законом.
Этот труд стал прекрасным теоретическим выражением идей либеральных реформ Александра II. В основе подхода лежит концепция отношений общества и государства в России, разработанная государственной школой и получившая у Градовского четкое выражение. Она раскрывает специфику российского сословного строя (по сравнению с западным), показывает роль государства в формировании сословных отношений, рассматривает административные реформы как инструмент модернизации традиционных социальных отношений. Если на Западе бюрократия формировалась из среднего класса и вступала в союз с королевской властью против феодализма, то в России «дворянство само сделалось бюрократией». Бюрократия определена как «особый организм должностей, даже особый класс лиц, резко выделенный из остального общества и связанный исключительно с центральной властью».
А. Д. Градовский выступал за переход от государства «механического» к государству «органическому», от централизации (свойственной абсолютистским системам периода их формирования) – к децентрализации, от полицейского государства (с жесткой системой вертикального контроля и административного подавления) – к самоуправлению (суть которого состоит в передаче административных обязанностей самому населению). Эти тенденции представлены Великой реформой 1861 года, которая (несмотря на объективно компромиссный характер) внесла в управление начало «всесословности», заложила основы преобразования судебных и хозяйственных учреждений. Градовский констатировал переходный характер российской ситуации: «Мы стоим на распутье. Возвращение к старому порядку невозможно; новый порядок не установился, даже пути к достижению его не избраны». Выход он, как и К. Д. Кавелин, видел не в одних только политических реформах (связанных с немедленным переходом к конституционной монархии). Важнейшее условие, по его мнению, – развитие самоуправления как основного инструмента вытеснения бюрократии из этой сферы. (В том числе, выдвигалась идея губернской реформы: ослабление власти губернатора за счет местного земского самоуправления.) «Самоуправление требует великого общественного покаяния, искреннего обращения к земле, к истинному труду и к народу. Настанет ли это великое время? Можем сказать евангельскими словами: „верую Господи – помоги моему неверию“».
Идеи Градовского оказали влияние на русский либерализм и земско-конституционное движение, в частности на взгляды Н. М. Коркунова. Оба они считали, что в России невозможна непосредственная рецепция западных конституционных норм, так как здесь отсутствуют соответствующие социальные институты. Пристальное внимание к институтам управления, характерным для российской реальности, объясняется тем, что ученый акцентировал внимание на тех механизмах, которые способны были реформировать эту реальность, способствуя эволюционному типу правовой и политической модернизации. Отсюда его интерес к деятельности высших учреждений, а также к проблемам цензуры и гласности, ко всем формам земского движения и самоуправления.
Когда после 1881 года наступила эпоха контрреформ, правовед открыто примкнул к оппозиционному лагерю. Однако с запретом «Голоса» активную публицистическую деятельность пришлось прекратить. Биограф Градовского Б. Б. Глинский написал о последних годах его жизни: новые реалии «были гибельны его сердцу, страдавшему пороком… развивалась все сильнее и сильнее сердечная болезнь, которая и свела его наконец в могилу».
Александр Дмитриевич Градовский скончался в Санкт-Петербурге 6 ноября 1889 года, не дожив до сорока семи лет.
Константин Николаевич Романов: «Обратиться к России, чтобы она сама собою правила…»
Градовский, принимая в целом этот взгляд, вносит существенное дополнение: крепостное право – средство предотвращения обезземеливания крестьянства. Согласно его концепции, обезземеливание крестьян в XVI–XVII веках было в полном разгаре и вело в перспективе к превращению крестьян в холопов. Процесс этот носил объективный характер (так как земли представляли все большую ценность для владельцев) и поэтому не мог быть остановлен законодательными мерами. Следовательно, решение государства о введении крепостного права исторически оправданно и единственно возможно: оно «сохранило по крайней мере человеческую личность, сделало крестьян частью земли, но не домашней вещью владельца, и эта мера, несмотря на все ее грустные стороны, дала впоследствии возможность освободить крестьян с землею, которую они столько столетий обливали своим потом и слезами».
А. Д. Градовский принимал активное участие в общественной жизни периода конституционных дебатов – характерны в этом смысле его выступления в газете «Голос» А. А. Краевского; особое внимание он уделял вопросам свободы печати от цензурных ограничений. Многие его публицистические статьи посвящены внешней политике, особенно проблеме национального самоопределения. В отношении Русско-турецкой войны Градовский поддерживал славянофилов. Национальное освобождение Болгарии он связывал с ее конституционным самоопределением. И, наряду с администраторами и общественными деятелями этой страны, а также с другими русскими юристами, участвовал в разработке проекта конституции Болгарии (1879), стремясь, в частности, более последовательно провести принцип разделения властей в политической системе, которая представляла собой конституционную монархию. Важное направление его исследований – взаимосвязь национальных движений с формированием независимых государств: процесс, набиравший силу в Европе 1870-х годов. Сюда следует отнести работы, посвященные объединению Италии и Германии, восстанию в Герцеговине и Русско-турецкой войне, польскому вопросу, славянскому единению.
Переход России к гражданскому обществу Градовский связывал с деятельностью государства. В центре его внимания – проблемы перехода от институтов абсолютизма к правовому государству и гражданскому обществу в духе консервативных идей германской правовой традиции. Для ученого характерна связь политических идей, исследований в области науки государственного права – и стремления расширить правовые представления общества. Связь действующего права и политики с просвещением должна, по его убеждению, создать личность «русского гражданина»; сильную монархическую власть необходимо совместить с гарантированными фундаментальными правами.
Градовского следует признать одним из основателей российской школы сравнительного конституционного права. Он видел в западных конституционных идеях определенный образец прогрессивного развития и посвятил этой теме ряд исследований. В разработанном им курсе «Государственное право важнейших европейских держав» (впервые опубликованном в 1886 году) исследуется переход от абсолютизма к конституционному строю на примере Великобритании, США, Франции, Италии, Испании, Скандинавских и Балканских стран, даже некоторых государств Латинской Америки (Мексика). Этот переход автор описывает как процесс объективный. Важнейшими параметрами «нового государственного порядка» признаются: принятие конституционного акта, определяющего полномочия государственной власти и их границы; провозглашение и обеспечение личных прав, которые не могут подвергнуться произвольному нарушению со стороны государственной власти; распределение отдельных функций власти между различными органами, способными сдерживать друг друга и тем обеспечивать законность и свободу; участие народа в отправлении законодательной, судебной и отчасти административной власти. Это целостная программа преобразований, необходимых для «обеспечения общественных интересов и контроля над действиями властей правительственных». Становление конституционализма в Германии для российской правовой мысли и политической практики представлялась ученому особенно интересным – ввиду аналогий с Россией. Ему посвящено специальное исследование «Германская конституция» (1875–1876).
Градовский изучал те составляющие русской общественной жизни, в которых видел действенные механизмы для модернизации; одним из первых занялся проблемами высшей администрации и систем местного управления в России. В условиях реформ и контрреформ, которых он стал свидетелем, исследователь представил сравнительно-правовой и социологический анализ потенциала бюрократии: для осуществления реформ, с одной стороны, и контрреформ – с другой.
А. Д. Градовский был сторонником эволюционного развития, в определенной мере даже консервативным либералом, и считал, что резкие изменения могут привести к дестабилизации государства и общества. Отсюда – его осуждение революционных доктрин и их российских адептов. Причина популярности социалистических идей в пореформенной России усматривалась им в низкой культуре населения, наивности и максимализме интеллигенции: реформа 1861 года освободила крестьян, прозябавших на уровне животных, но не дала учителей, школы, чтобы воспитать их для гражданской жизни.
Известен его призыв к молодежи отказаться от хождения в народ: «Нет, не будить зверя, а выгнать его, чтоб дать место человеку: не продолжать деморализацию общества, разжигая и поощряя животные инстинкты, а морализировать его – такова задача, налагаемая на вас Россией и действительными пользами русского народа». Преодоление отсталости Градовский связывал с продолжением реформ и культурной работой интеллигенции. Понятна его теоретическая роль в разработке земского движения, в частности основополагающая концепция «мелкой земской единицы». Суть концепции состоит в движении к гражданскому обществу через общесословные земские выборы на региональном уровне, которые постепенно вовлекут широкие народные массы в конструктивную государственную работу (механизм описан в работе «Крестьянские выборы в гласные уездных земских собраний»).
«Начала русского государственного права» стали не просто первым обобщающим курсом на данную тему. По словам Коркунова, в этом, главном для автора труде «все вообще вопросы русского государственного права изложены Градовским с такою полнотой и обстоятельностью, какой нельзя найти ни в каком другом сочинении». Это, «бесспорно, лучший и самый обстоятельный курс русского государственного права», фундаментальный вклад в исследование его теории, истории и практики. Последующие работы других специалистов (в частности, самого Коркунова) опирались на эту книгу как на отправной пункт всех дискуссий. В центре внимания – проблема «определения существа неограниченной монархии как юридической формы государства». Градовский подробно раскрывает отличия российского самодержавия как от конституционной монархии, так и от деспотических государств (самодержавие имеет неограниченный характер, но при этом верховная власть действует на основании закона). Констатация этого положения позволяла ставить сакраментальные вопросы о критериях законности решений власти, о соотношении собственно законов (актов, составленных и утвержденных в соответствии с определенной процедурой) и распоряжений императора, принимаемых им в виде указов и высочайших повелений (фиксированных в письменной форме или отдаваемых устно). (Проблема соотношения закона и указа в российском праве стала затем предметом специального исследования его ученика Н. М. Коркунова.)
В «Началах русского государственного права» рассмотрена также деятельность высших государственных учреждений – Сената, Государственного совета, которые разрабатывали и принимали законы перед их утверждением монархом. Развитие российской государственности предстает перед читателем в виде последовательного движения от абсолютизма к правовому государству, при котором указное право постепенно вытесняется законом.
Этот труд стал прекрасным теоретическим выражением идей либеральных реформ Александра II. В основе подхода лежит концепция отношений общества и государства в России, разработанная государственной школой и получившая у Градовского четкое выражение. Она раскрывает специфику российского сословного строя (по сравнению с западным), показывает роль государства в формировании сословных отношений, рассматривает административные реформы как инструмент модернизации традиционных социальных отношений. Если на Западе бюрократия формировалась из среднего класса и вступала в союз с королевской властью против феодализма, то в России «дворянство само сделалось бюрократией». Бюрократия определена как «особый организм должностей, даже особый класс лиц, резко выделенный из остального общества и связанный исключительно с центральной властью».
А. Д. Градовский выступал за переход от государства «механического» к государству «органическому», от централизации (свойственной абсолютистским системам периода их формирования) – к децентрализации, от полицейского государства (с жесткой системой вертикального контроля и административного подавления) – к самоуправлению (суть которого состоит в передаче административных обязанностей самому населению). Эти тенденции представлены Великой реформой 1861 года, которая (несмотря на объективно компромиссный характер) внесла в управление начало «всесословности», заложила основы преобразования судебных и хозяйственных учреждений. Градовский констатировал переходный характер российской ситуации: «Мы стоим на распутье. Возвращение к старому порядку невозможно; новый порядок не установился, даже пути к достижению его не избраны». Выход он, как и К. Д. Кавелин, видел не в одних только политических реформах (связанных с немедленным переходом к конституционной монархии). Важнейшее условие, по его мнению, – развитие самоуправления как основного инструмента вытеснения бюрократии из этой сферы. (В том числе, выдвигалась идея губернской реформы: ослабление власти губернатора за счет местного земского самоуправления.) «Самоуправление требует великого общественного покаяния, искреннего обращения к земле, к истинному труду и к народу. Настанет ли это великое время? Можем сказать евангельскими словами: „верую Господи – помоги моему неверию“».
Идеи Градовского оказали влияние на русский либерализм и земско-конституционное движение, в частности на взгляды Н. М. Коркунова. Оба они считали, что в России невозможна непосредственная рецепция западных конституционных норм, так как здесь отсутствуют соответствующие социальные институты. Пристальное внимание к институтам управления, характерным для российской реальности, объясняется тем, что ученый акцентировал внимание на тех механизмах, которые способны были реформировать эту реальность, способствуя эволюционному типу правовой и политической модернизации. Отсюда его интерес к деятельности высших учреждений, а также к проблемам цензуры и гласности, ко всем формам земского движения и самоуправления.
Когда после 1881 года наступила эпоха контрреформ, правовед открыто примкнул к оппозиционному лагерю. Однако с запретом «Голоса» активную публицистическую деятельность пришлось прекратить. Биограф Градовского Б. Б. Глинский написал о последних годах его жизни: новые реалии «были гибельны его сердцу, страдавшему пороком… развивалась все сильнее и сильнее сердечная болезнь, которая и свела его наконец в могилу».
Александр Дмитриевич Градовский скончался в Санкт-Петербурге 6 ноября 1889 года, не дожив до сорока семи лет.
Константин Николаевич Романов: «Обратиться к России, чтобы она сама собою правила…»
Татьяна Антонова
26 ноября 1846 года в Большой церкви Зимнего дворца девятнадцатилетний великий князь Константин Николаевич (1827–1892), второй сын царствующего императора Николая I, принял воинскую присягу и принес торжественный обет «служить за Веру, Царя и Отечество всеми силами души и сердца, не щадя живота своего и даже последней капли крови». В первый день своего совершеннолетия молодой князь чувствовал себя вполне подготовленным к испытаниям судьбы и своему главному предназначению – управлению морским ведомством империи. К моменту присяги он имел звание генерал-адмирала и освоил все премудрости мореплавания, которым обучали его Ф. П. Литке, участник полярных экспедиций и кругосветного плавания в команде В. М. Головнина, а также капитан-лейтенанты А. Озеров и Ф. Лутковский.
Ф. П. Литке воспитывал великого князя с 1832 года и всегда оставался для него непререкаемым авторитетом. Спустя много лет Константин Николаевич так оценил влияние Литке на становление собственной личности: «Помимо всех его достоинств и ученой знаменитости, преобладающая черта характера его была постоянная прямота и честность в исполнении своего долга. Целые полвека мы с ним были связаны дружбою, и я ему был обязан всем тем, что я есмь, что из меня вышло… Он меня поставил на ноги».
Много сделал для становления Константина Николаевича поэт В. А. Жуковский, который не только раскрывал перед ним общие истины, но и учил его искать гуманитарный смысл в высокой политике: «В наше время нужны не дела славы, озаряющие только немногих избранных, а дела благодетельные для всех и каждого». Всегда помнил Константин и строгие наставления отца, императора Николая Павловича, утверждавшего, что великие князья «созданы для серьезной, даже для черной работы, а не для снимания сливочек…»
Первым серьезным делом великого князя стала подготовка проекта Морских уставов, которая продолжалась ни много ни мало десять лет (1850–1860-е годы). Его помощником был назначен чиновник особых поручений Министерства внутренних дел коллежский секретарь А. В. Головнин, сын известного мореплавателя В. М. Головнина. С этого момента началась их многолетняя крепкая дружба. Старший по возрасту и более опытный в канцелярских делах, Головнин оказался не только его верным соратником, но и «вдохновителем» многих реформаторских инициатив. Современники считали, что Головнин сделался при его высочестве «чем-то вроде первого министра» и без него «великий князь, генерал-адмирал, не был бы тем, что он есть, не играл бы своей роли». В морской реформе особая роль Константина Николаевича проявилась в способности определить ее стратегию, руководствуясь не узко бюрократическими интересами, а реальными потребностями страны и достижениями науки мореплавания.
Наведение порядка в Морском министерстве великий князь начал с отказа от канцелярской парадности и бумажной отчетности, которые прятали истинное положение дел. «Взгляните на годовые отчеты, – советовал великий князь чиновникам своего ведомства, – везде сделано все возможное, везде приобретены успехи… Взгляните на дело, всмотритесь в него, отделите сущность от бумаги, то, что есть, от того, что кажется, правду от неправды, и редко, где окажется прочная, плодотворная польза. Сверху блеск, внизу гниль…»
В ломке старого великий князь опирался на офицерский корпус флотов, считая полезной «децентрализацию» системы его управления. Поэтому и проект Морского устава разрабатывался по новому сценарию, гласно и публично. Первоначальный его вариант рассылался «по всему морскому миру», офицерам Балтийского и Черноморского флотов, и переделывался по их отзывам и замечаниям. В его принципах был учтен законодательный опыт морских стран Европы. Головнин свидетельствовал, что великий князь «приказывал составить подробные обозрения всех прежних узаконений» для сравнения с «постановлениями иностранными».
Местом, где великий князь и Головнин наиболее плодотворно работали над проектом морской реформы, стала Венеция. Бывало, в редкие перерывы между поездками «по всем европейским дворам» великий князь начинал грустить по «тихой, спокойной и рабочей жизни» в Венеции. «Этак таскаться и ничего не делать ужасно скучно. Скоро ли мы опять с тобой засядем за работу?» – писал он Головнину в апреле 1852 года.
Помимо правовых аспектов морской реформы, усилия Константина Николаевича были направлены на техническое переоснащение отечественного флота. Для этой цели тщательно изучались им «образчики» европейского кораблестроения. Во время своего пребывания во Франции в апреле 1857 года он с пристрастием осматривал адмиралтейство, поражаясь «колоссальности» размеров фрегата «Императрица Евгения» с двигателем в 800 сил для обеспечения хода в 12 узлов, заводом «с огромными станками, который составлял огромную экономию рук и работы». В чертежном отделе его внимание привлекли «детальные планы» новых кораблей. Из этих посещений он старался извлечь «во всех подробностях» все, что только может быть полезно дома, «все, что пойдет нам впрок».
Вскоре после подписания Парижского трактата (1856) и по мере накопления финансовых ресурсов началась модернизация российского флота. Стартовой площадкой новых военных кораблей-броненосцев, оснащенных паровым двигателем, стали гавани Балтики – Петербург, Кронштадт, Стрельна, Охта. В конце 1858 года великий князь с гордостью докладывал брату-императору о фрегате «Светлана», «которым любой флот мог бы гордиться»: «Он будет носить сплошную шестидесятифунтовую артиллерию и ходит по двенадцать узлов». С азартной увлеченностью вел он будничные дела большого корабельного хозяйства, в течение дня успевая побывать на пороховом и пильном заводах, в адмиралтейских мастерских, в доках, посмотреть на переоборудование старых шлюпочных сараев, поговорить о купленных за границей «винтах и машинах» и проконтролировать, как идет их установка на стоящих под кранами судах. «В восемь утра отправился в Кронштадт, – записал Константин Николаевич в дневнике 22 марта 1860 года. – Приехавши, отправился прямо на Пороховой завод. Котлы „Гремящего“ шибко подвигаются вперед. В кузнице видел сварку второй пушки, а в токарной – сверление первой. Обошел все мастерские завода, везде большая деятельность…»
Таким ритмом достигалось многое, но не все из задуманного в морской реформе ему удалось осуществить. Ощутимым его поражением стала кадровая политика. Великому князю «не хватило поддержки» для изменения порядка выдвижения на должность по личным качествам, «не стесняясь чинами». Головнин объяснял этот неуспех тем, что противники его идеи «видели в уничтожении чинов меру демократическую, которая стремилась ко введению между людьми равенства…».
Участие великого князя Константина Николаевича в государственных делах не ограничивалось морским ведомством. В царствование брата, императора Александра II (1855–1881), он занимал посты, делавшие его одной из ключевых фигур российской политики. С 1857 года он был членом Секретного (затем Главного) комитета по крестьянскому делу (с 1860 года – его председателем); членом Финансового и Сибирского комитетов; с 1861 по 1864 год – наместником в Царстве Польском; с 1865 по 1881 год – председателем Государственного совета.
Именно единомышленники великого князя – «константиновцы» – обеспечили реализацию императором курса либеральных реформ. Помимо А. В. Головнина, возглавившего с 1861 года Министерство народного просвещения, его ближайшими сподвижниками были министр финансов М. Х. Рейтерн, военный министр Д. А. Милютин и другие.
«Константиновцы» имели в некотором смысле свой печатный орган – «Морской сборник», издававшийся с 1848 года на средства Морского министерства. Добившись освобождения журнала от контроля общей цензуры, великий князь превратил его в общественную трибуну, где на рубеже 1850–1860-х годов, помимо морской реформы, широко обсуждались преобразования в других сферах государственного управления.
Со второй половины 1850-х годов центральным вопросом внутренней политики стала подготовка отмены крепостного права. Активной поддержкой идеи освобождения крестьян великий князь обеспечил себе репутацию главы «либеральной партии», «партии красных» в окружении императора. Сразу же вступил он в противоборство с председателем Секретного комитета князем А. Ф. Орловым, пытавшимся завести реформу в тупик и даже упразднить Комитет. Константин Николаевич отстаивал вариант освобождения крестьян с передачей им земли в собственность, но с сохранением общинного начала там, где этому способствовали местные условия. В тот момент такая позиция опережала готовность императора согласиться на освобождение крестьян с землей и вызывала ненависть крепостников.
Влияние великого князя на ход крестьянской реформы значительно усилилось после назначения его председателем Главного крестьянского комитета. Но этому событию предшествовала описанная А. В. Головниным ситуация серьезного психологического кризиса. В течение лета 1860 года, рассказывал Головнин, он каждую неделю сообщал великому князю сведения, собираемые им в поездке по внутренним губерниям. Туда он отправился с согласия его высочества для изучения мнения о предстоящей реформе широкого круга лиц – губернаторов, предводителей дворянства, помещиков и крепостных крестьян. Главный результат наблюдений Головнина сводился к мысли о необходимости ускоренного завершения начатого дела, о невозможности откладывать его еще на несколько лет. По возвращении Головнин нашел великого князя в Павловске в «странном расположении духа», которое его крайне огорчило и в котором он увидел влияние людей, «не любящих Россию».
В разговоре с Головниным Константин Николаевич сказал тогда, что не хочет заниматься этим делом, которое требует специальных знаний, признает себя только моряком, а занятия крестьянским вопросом его отвлекут от флота, что он желает отправиться на «нашу эскадру», находящуюся тогда у берегов Сирии. Он даже намеревался просить государя уволить его от участия в Главном комитете.
Головнин «с ужасом и горестью» воспринял попытку демарша великого князя. Он полагал, что тому виною доктор Гауровиц и супруга Константина Николаевича, великая княгиня Александра Иосифовна, желавшие отплыть в свите великого князя за границу исходя из своих личных целей и эгоистичных расчетов – крестьянская реформа мало их интересовала. Жена Константина Николаевича, «находясь под влиянием людей крайне ограниченных, из консерваторов, желала удалить великого князя от так называемых красных, которые составляли крестьянское положение». Отстранив его от всякого участия в крестьянском деле, великая княгиня не хотела его ссорить окончательно с русским дворянством, «которое враждебно смотрело на все это», – констатировал Головнин. Сам же великий князь, по свидетельству биографа, часто соглашался с их доводами из-за «природной скромности».
В конце концов душевные колебания и скепсис великого князя были преодолены. С 10 октября 1861 года начались почти ежедневные заседания Главного комитета, куда уже поступил разработанный Редакционными комиссиями Заключительный проект крестьянской реформы. Эти заседания продолжались до января 1861 года и проходили в жарких спорах, взаимных колкостях между сторонниками и противниками реформы.
Ф. П. Литке воспитывал великого князя с 1832 года и всегда оставался для него непререкаемым авторитетом. Спустя много лет Константин Николаевич так оценил влияние Литке на становление собственной личности: «Помимо всех его достоинств и ученой знаменитости, преобладающая черта характера его была постоянная прямота и честность в исполнении своего долга. Целые полвека мы с ним были связаны дружбою, и я ему был обязан всем тем, что я есмь, что из меня вышло… Он меня поставил на ноги».
Много сделал для становления Константина Николаевича поэт В. А. Жуковский, который не только раскрывал перед ним общие истины, но и учил его искать гуманитарный смысл в высокой политике: «В наше время нужны не дела славы, озаряющие только немногих избранных, а дела благодетельные для всех и каждого». Всегда помнил Константин и строгие наставления отца, императора Николая Павловича, утверждавшего, что великие князья «созданы для серьезной, даже для черной работы, а не для снимания сливочек…»
Первым серьезным делом великого князя стала подготовка проекта Морских уставов, которая продолжалась ни много ни мало десять лет (1850–1860-е годы). Его помощником был назначен чиновник особых поручений Министерства внутренних дел коллежский секретарь А. В. Головнин, сын известного мореплавателя В. М. Головнина. С этого момента началась их многолетняя крепкая дружба. Старший по возрасту и более опытный в канцелярских делах, Головнин оказался не только его верным соратником, но и «вдохновителем» многих реформаторских инициатив. Современники считали, что Головнин сделался при его высочестве «чем-то вроде первого министра» и без него «великий князь, генерал-адмирал, не был бы тем, что он есть, не играл бы своей роли». В морской реформе особая роль Константина Николаевича проявилась в способности определить ее стратегию, руководствуясь не узко бюрократическими интересами, а реальными потребностями страны и достижениями науки мореплавания.
Наведение порядка в Морском министерстве великий князь начал с отказа от канцелярской парадности и бумажной отчетности, которые прятали истинное положение дел. «Взгляните на годовые отчеты, – советовал великий князь чиновникам своего ведомства, – везде сделано все возможное, везде приобретены успехи… Взгляните на дело, всмотритесь в него, отделите сущность от бумаги, то, что есть, от того, что кажется, правду от неправды, и редко, где окажется прочная, плодотворная польза. Сверху блеск, внизу гниль…»
В ломке старого великий князь опирался на офицерский корпус флотов, считая полезной «децентрализацию» системы его управления. Поэтому и проект Морского устава разрабатывался по новому сценарию, гласно и публично. Первоначальный его вариант рассылался «по всему морскому миру», офицерам Балтийского и Черноморского флотов, и переделывался по их отзывам и замечаниям. В его принципах был учтен законодательный опыт морских стран Европы. Головнин свидетельствовал, что великий князь «приказывал составить подробные обозрения всех прежних узаконений» для сравнения с «постановлениями иностранными».
Местом, где великий князь и Головнин наиболее плодотворно работали над проектом морской реформы, стала Венеция. Бывало, в редкие перерывы между поездками «по всем европейским дворам» великий князь начинал грустить по «тихой, спокойной и рабочей жизни» в Венеции. «Этак таскаться и ничего не делать ужасно скучно. Скоро ли мы опять с тобой засядем за работу?» – писал он Головнину в апреле 1852 года.
Помимо правовых аспектов морской реформы, усилия Константина Николаевича были направлены на техническое переоснащение отечественного флота. Для этой цели тщательно изучались им «образчики» европейского кораблестроения. Во время своего пребывания во Франции в апреле 1857 года он с пристрастием осматривал адмиралтейство, поражаясь «колоссальности» размеров фрегата «Императрица Евгения» с двигателем в 800 сил для обеспечения хода в 12 узлов, заводом «с огромными станками, который составлял огромную экономию рук и работы». В чертежном отделе его внимание привлекли «детальные планы» новых кораблей. Из этих посещений он старался извлечь «во всех подробностях» все, что только может быть полезно дома, «все, что пойдет нам впрок».
Вскоре после подписания Парижского трактата (1856) и по мере накопления финансовых ресурсов началась модернизация российского флота. Стартовой площадкой новых военных кораблей-броненосцев, оснащенных паровым двигателем, стали гавани Балтики – Петербург, Кронштадт, Стрельна, Охта. В конце 1858 года великий князь с гордостью докладывал брату-императору о фрегате «Светлана», «которым любой флот мог бы гордиться»: «Он будет носить сплошную шестидесятифунтовую артиллерию и ходит по двенадцать узлов». С азартной увлеченностью вел он будничные дела большого корабельного хозяйства, в течение дня успевая побывать на пороховом и пильном заводах, в адмиралтейских мастерских, в доках, посмотреть на переоборудование старых шлюпочных сараев, поговорить о купленных за границей «винтах и машинах» и проконтролировать, как идет их установка на стоящих под кранами судах. «В восемь утра отправился в Кронштадт, – записал Константин Николаевич в дневнике 22 марта 1860 года. – Приехавши, отправился прямо на Пороховой завод. Котлы „Гремящего“ шибко подвигаются вперед. В кузнице видел сварку второй пушки, а в токарной – сверление первой. Обошел все мастерские завода, везде большая деятельность…»
Таким ритмом достигалось многое, но не все из задуманного в морской реформе ему удалось осуществить. Ощутимым его поражением стала кадровая политика. Великому князю «не хватило поддержки» для изменения порядка выдвижения на должность по личным качествам, «не стесняясь чинами». Головнин объяснял этот неуспех тем, что противники его идеи «видели в уничтожении чинов меру демократическую, которая стремилась ко введению между людьми равенства…».
Участие великого князя Константина Николаевича в государственных делах не ограничивалось морским ведомством. В царствование брата, императора Александра II (1855–1881), он занимал посты, делавшие его одной из ключевых фигур российской политики. С 1857 года он был членом Секретного (затем Главного) комитета по крестьянскому делу (с 1860 года – его председателем); членом Финансового и Сибирского комитетов; с 1861 по 1864 год – наместником в Царстве Польском; с 1865 по 1881 год – председателем Государственного совета.
Именно единомышленники великого князя – «константиновцы» – обеспечили реализацию императором курса либеральных реформ. Помимо А. В. Головнина, возглавившего с 1861 года Министерство народного просвещения, его ближайшими сподвижниками были министр финансов М. Х. Рейтерн, военный министр Д. А. Милютин и другие.
«Константиновцы» имели в некотором смысле свой печатный орган – «Морской сборник», издававшийся с 1848 года на средства Морского министерства. Добившись освобождения журнала от контроля общей цензуры, великий князь превратил его в общественную трибуну, где на рубеже 1850–1860-х годов, помимо морской реформы, широко обсуждались преобразования в других сферах государственного управления.
Со второй половины 1850-х годов центральным вопросом внутренней политики стала подготовка отмены крепостного права. Активной поддержкой идеи освобождения крестьян великий князь обеспечил себе репутацию главы «либеральной партии», «партии красных» в окружении императора. Сразу же вступил он в противоборство с председателем Секретного комитета князем А. Ф. Орловым, пытавшимся завести реформу в тупик и даже упразднить Комитет. Константин Николаевич отстаивал вариант освобождения крестьян с передачей им земли в собственность, но с сохранением общинного начала там, где этому способствовали местные условия. В тот момент такая позиция опережала готовность императора согласиться на освобождение крестьян с землей и вызывала ненависть крепостников.
Влияние великого князя на ход крестьянской реформы значительно усилилось после назначения его председателем Главного крестьянского комитета. Но этому событию предшествовала описанная А. В. Головниным ситуация серьезного психологического кризиса. В течение лета 1860 года, рассказывал Головнин, он каждую неделю сообщал великому князю сведения, собираемые им в поездке по внутренним губерниям. Туда он отправился с согласия его высочества для изучения мнения о предстоящей реформе широкого круга лиц – губернаторов, предводителей дворянства, помещиков и крепостных крестьян. Главный результат наблюдений Головнина сводился к мысли о необходимости ускоренного завершения начатого дела, о невозможности откладывать его еще на несколько лет. По возвращении Головнин нашел великого князя в Павловске в «странном расположении духа», которое его крайне огорчило и в котором он увидел влияние людей, «не любящих Россию».
В разговоре с Головниным Константин Николаевич сказал тогда, что не хочет заниматься этим делом, которое требует специальных знаний, признает себя только моряком, а занятия крестьянским вопросом его отвлекут от флота, что он желает отправиться на «нашу эскадру», находящуюся тогда у берегов Сирии. Он даже намеревался просить государя уволить его от участия в Главном комитете.
Головнин «с ужасом и горестью» воспринял попытку демарша великого князя. Он полагал, что тому виною доктор Гауровиц и супруга Константина Николаевича, великая княгиня Александра Иосифовна, желавшие отплыть в свите великого князя за границу исходя из своих личных целей и эгоистичных расчетов – крестьянская реформа мало их интересовала. Жена Константина Николаевича, «находясь под влиянием людей крайне ограниченных, из консерваторов, желала удалить великого князя от так называемых красных, которые составляли крестьянское положение». Отстранив его от всякого участия в крестьянском деле, великая княгиня не хотела его ссорить окончательно с русским дворянством, «которое враждебно смотрело на все это», – констатировал Головнин. Сам же великий князь, по свидетельству биографа, часто соглашался с их доводами из-за «природной скромности».
В конце концов душевные колебания и скепсис великого князя были преодолены. С 10 октября 1861 года начались почти ежедневные заседания Главного комитета, куда уже поступил разработанный Редакционными комиссиями Заключительный проект крестьянской реформы. Эти заседания продолжались до января 1861 года и проходили в жарких спорах, взаимных колкостях между сторонниками и противниками реформы.