Азимов Айзек. Немезида (пер. Ю.Соколов)

Айзек Азимов
Немезида

   Марку Хэрсту, бесценному редактору, который, по-моему, тратит на мои рукописи больше времени, чем я сам.

От автора

   Книга эта не входит в мои серии об Академии, роботах или Галактической империи. Она сама по себе. Наверно, об этом стоит предупредить, чтобы избежать недоразумений. Может быть, я еще напишу другой роман, связывающий этот с остальными – а может быть, и нет. В конце концов, сколько же можно заставлять себя придумывать хитросплетения новой истории?
   И еще. Я давно уже руководствуюсь основным правилом – все мои произведения должны быть ясными. И потому отказался от мысли о всяких поэтических, символических и прочих экспериментах, хоть они и могли бы в случае удачи принести мне Пулитцеровскую премию. Я научился писать просто и ясно, и это помогает мне установить теплые отношения с читателями и профессиональными критиками.
   Мои книги пишутся сами собой – я сам удивился, обнаружив в своем романе две событийные линии. Одни события совершаются в будущем, другие – в прошлом, но обе линии сходятся в настоящем. Не сомневаюсь, что вы без труда разберетесь во всем, но, поскольку мы с вами друзья, я счел необходимым предупредить вас заранее.

Пролог

   Он остался один.
   Где-то там, далеко, светили звезды и среди них одна, небольшая, со своей маленькой системой миров. Мысленный взор являл ее гораздо отчетливей, чем можно было увидеть глазами, если вернуть прозрачность окну.
   Маленькая звезда, розовато-красная, цвета крови и разрушения, носящая соответствующее имя.
   Немезида!
   Немезида, богиня возмездия.
   Он опять вспомнил историю, которую слышал еще в молодости, – легенду, миф, сказание о всемирном Потопе, истребившем грешное человечество, когда уцелела одна семья, с которой все началось снова.
   Но на сей раз Потопа не будет. Грядет Немезида.
   Человечество вновь пало. Так пусть Немезида обрушит на него кару, – оно заслужило такую судьбу. И это будет не Потоп. Не просто Потоп.
   Даже если кому-то удастся уцелеть – куда им деваться?
   Почему, же он не чувствует жалости? Человечество не может оставаться таким, как есть. Оно медленно гибнет – и по заслугам. И если медленная смерть станет быстрой – о чем же жалеть?
   Здесь, вокруг Немезиды, кружит планета, вокруг планеты вращается спутник, вокруг спутника – Ротор.
   Только горстка избранных спаслась в Ковчеге от Потопа. Он не знал, каким был тот Ковчег, но сейчас Ковчегом стал Ротор. Он нес в себе семя рода людского, из которого должен вырасти новый и лучший мир.
   А старой Земле предстоит встреча с Немезидой.
   Он снова подумал об этом. Красный карлик неумолимо летел вперед. Ему и его мирам ничто не грозило. А вот Земле…
   Немезида уже в пути, Земля!
   Она несет предреченное возмездие!

Глава первая
Марлена

1

   Последний раз Марлена видела Солнечную систему, когда ей едва миновал год. И, конечно, ничего не помнила.
   Марлена много читала, но это занятие не помогло ей ощутить себя крохотной частичкой Солнечной Семьи.
   Все свои пятнадцать лет она провела на Роторе, который был для нее целым миром. Как-никак восемь километров в диаметре. Лет с десяти у нее вошло в привычку регулярно, примерно раз в месяц, обходить его кругом. Иногда Марлена забиралась туда, где тяготение было слабым – и тогда девочка почти парила в воздухе, едва касаясь ногами поверхности. Но пари или ходи – Ротор летел все дальше и дальше, а с ним и здания, парки… и люди.
   Путешествие занимало целый день, но мать девочки и не думала беспокоиться. Она всегда говорила, что Ротор – абсолютно безопасное место. «Это не Земля», – твердила она, не объясняя, впрочем, почему считала Землю местом не безопасным. «Да так, ничего», – говорила она.
   Меньше всего Марлене нравились люди. Говорили, что, по последним данным, на Роторе их шестьдесят тысяч. Слишком много. Даже чересчур. И у каждого на лице фальшь. Марлена ненавидела эти лица, замечая то, что пряталось под приветливой внешностью. Но она молчала. Только раз, еще маленькой девочкой, она осмелилась сказать об этом, но мать рассердилась и запретила ей неуважительно говорить о взрослых.
   Став постарше, она научилась видеть фальшь куда более ясно, и лживые лица перестали волновать ее. Она научилась не обращать на них внимания и старалась почаще уединяться и размышляла, размышляла.
   Она все чаще думала об Эритро – планете, на орбите которой прошло ее детство. Марлена частенько забиралась на обзорную палубу и, сама не зная почему, с жадностью вглядывалась в лик планеты, мечтая когда-нибудь попасть туда.
   Иногда мать спрашивала девочку, чем привлекает ее пустынная безжизненная планета, но та отмалчивалась. Она и сама не знала. «Просто хочется взглянуть на нее», – был ее всегдашний ответ.
   Она разглядывала планету в одиночестве, на обзорной палубе никогда никого не было. Роториане сюда не ходили: это не запрещалось, но почему-то никто не испытывал к Эритро подобного интереса.
   Половина планеты была светлой, половина – погружена во мрак. Марлена смутно помнила, что впервые увидела ее диск, сидя у матери на руках. С каждым мгновеньем планета становилась больше: Ротор медленно приближался к ней.
   Действительно ли она это помнила? Впрочем, тогда ей было почти четыре года – могла и запомнить.
   Воспоминание это – реальное или придуманное – незаметно сменилось размышлениями о величине планеты. Диаметр Эритро превышал двенадцать тысяч километров – что рядом с ними жалкие восемь? Планета не выглядела такой большой, и Марлена не могла далее представить себе, что стоит на ее поверхности, а вокруг просторная ширь на сотни и даже тысячи километров. Но она знала, что хочет увидеть это, очень хочет.
   А вот Ауринела Эритро не интересовала, и Марлену это огорчало. Он говорил, что у него и так есть о чем подумать, например, как получше готовиться к поступлению в колледж: ведь ему уже семнадцать с половиной. А Марлене недавно исполнилось всего пятнадцать. Подумаешь, разница – убеждала она себя, – все равно девочки развиваются быстрее.
   Должны, по крайней мере. Она с привычным недовольством оглядела себя – ребенок, совсем еще ребенок, все еще коренастая коротышка.
   Она вновь перевела взгляд на Эритро, огромную и прекрасную, рдеющую под лучами красного солнца. Это большое небесное тело на самом деле не было планетой. Девочка знала, что перед ней спутник. Спутник громадного Мегаса, который и был настоящей планетой. Правда, на Роторе под этим словом обычно подразумевалась Эритро. Парочка эта, Мегас и Эритро, а с ними и Ротор, кружили вокруг звезды, которая звалась Немезидой.
   – Марлена!
   Девочка узнала голос Ауринела. В последнее время она все больше помалкивала в его присутствии, и причина этой застенчивости смущала ее. Ей нравилось, как он произносит ее имя. Ауринел делал это правильно. В три слога: Мар-ле-на, слегка раскатывая букву «р». Просто приятно слушать.
   Она обернулась и, стараясь не покраснеть, пробормотала:
   – Привет, Ауринел.
   Он ухмыльнулся:
   – Опять на Эритро глазеешь, а?
   Марлена не ответила. Конечно же, она была занята именно этим. Все знали, что ее интересует Эритро,
   – Как ты здесь оказался?
   (Ну скажи, что искал меня, подумала она.)
   – Твоя мать послала меня, – ответил Ауринел.
   (Ладно.)
   – Почему?
   – Она сказала, что ты не в духе, а когда ты принимаешься жалеть себя, то поднимаешься сюда. И что я должен увести тебя. Потому что иначе, сказала она, ты станешь еще угрюмее. А почему у тебя плохое настроение?
   – Хорошее нестроение. А если и не совсем, то не без причины.
   – Какой причины? Выкладывай, ты уже не маленькая и должна уметь выражать свои чувства словами.
   Марлена подняла бровь.
   – Я прекрасно умею разговаривать. А причина простая – я хочу путешествовать.
   Ауринел расхохотался.
   – Но ты же путешествуешь, Марлена. Ты уже пролетела больше двух световых лет. Во всей истории Солнечной системы никому до нас не удавалось пролететь и части светового года. Никому. Так что нечего кукситься, Марлена Инсигна Фишер, галактическая путешественница.
   Марлена едва сдержалась, чтобы не хихикнуть. Инсигна – это девичья фамилия ее матери. Прежде, когда Ауринел, дурачась, называл ее полным именем, он отдавал честь и корчил уморительную гримасу, но такого не случалось уже давно. Наверное, потому, подумала она, что он уже считает себя взрослым и отрабатывает достойные манеры.
   – Я не помню путешествия, – ответила она. – И ты это знаешь. А раз так, значит, и нечего было запоминать. Просто мы здесь, в двух световых годах от Солнечной системы, и никогда не вернемся назад.
   – А ты откуда знаешь?
   – Да ну тебя, Ауринел. Неужели ты хоть раз слышал, чтобы кто-нибудь говорил о возвращении?
   – Ну и что? Земля – мирок людный, всю Солнечную систему тоже обжили, повсюду теперь тесновато. И нам лучше здесь, потому что мы хозяева всему, что видит глаз.
   – Какие хозяева? Мы целую вечность пялимся на Эритро, но почему-то не торопимся спускаться, чтобы стать ее истинными хозяевами.
   – О чем ты? Ведь на Эритро уже построен прекрасный и надежный Купол. Ты же знаешь.
   – Он не для нас, а для горстки ученых. А я говорю о нас с тобой. Нам даже не разрешают бывать там.
   – Всему свое время, – no-взрослому сказал Ауринел.
   – Конечно – когда стану старухой или помру.
   – Не сгущай краски. И вообще пошли-ка отсюда, пусть твоя мама порадуется. Да и мне некогда торчать здесь. Дела. Долоретта…
   В ушах Марлены застучало, и она уже не расслышала, что Ауринел сказал дальше. Довольно и того, что было произнесено это имя… Долоретта!
   Марлена ненавидела Долоретту, такую стройную – и такую пустую.
   Ах вот, значит, как! Ауринел волочится за Долореттой. Взглянув на него, Марлена сразу это поняла. А теперь его послали за ней, и он, видите ли, тратит здесь попусту свое драгоценное время. Теперь ей все стало ясно. Значит, он спешит к этой… этой Долоретте. (Ну почему она всегда обо всем догадывается? Иногда это так противно.)
   Марлене вдруг захотелось сделать Ауринелу больно, отыскать такие слова, от которых ему стало бы не по себе. Ошеломить его.
   – Мы не вернемся в Солнечную систему, – проговорила она. – И я знаю почему…
   – Ну и почему же? – Марлена не ответила, и он насмешливо добавил: – Опять девчачьи тайны?
   Марлену это задело.
   – Не хочу тебе говорить, – пробормотала она. – Я и сама не должна была знать об этом.
   Но ей так хотелось все выложить ему. Ей так хотелось, чтобы всем было так же плохо, как и ей.
   – Но мне-то скажешь? Мы ведь друзья?
   – Друзья? – переспросила Марлена. – Ну хорошо, скажу. Мы никогда не вернемся назад, потому что Земля обречена.
   Реакция Ауринела оказалась совсем не такой, как она ожидала. Он разразился громким хохотом. И не сразу заметил ее яростный и негодующий взгляд.
   – Марлена, откуда ты это взяла? – спросил он. – Ужасников насмотрелась, что ли?
   – Я их не смотрю.
   – Тогда почему говоришь такие вещи?
   – Потому что знаю. Я умею делать выводы. Из того, что говорят люди и о чем умалчивают, и из того, что у них получается, когда они полагают, что изображают именно то, что хотят. И из того, что мне отвечает компьютер, когда я задаю ему вопросы.
   – Ну и что он тебе отвечает?
   – Я не хочу, чтобы ты знал об этом.
   – А может быть, ты просто выдумываешь?
   – Нет. Земля погибнет не в один миг – быть может, на это уйдут тысячелетия, но она обречена. – Марлена важно кивнула. – И ничто ее не спасет.
   Она повернулась и, сердитая, пошла прочь. Как посмел Ауринел усомниться в ее словах? И не просто усомниться: он решил, что она не в своем уме. Впрочем, наверное, так оно и есть – она сказала ему слишком много и ничего этим не добилась. Все вышло не так, как она хотела.
   Ауринел смотрел ей вслед. Улыбка исчезла с его лица, и тревожная складка залегла между бровями.

2

   Долгое путешествие к Немезиде превратило Эугению Инсигну в немолодую женщину. Все эти годы она напоминала себе: я делаю это ради наших детей, ради их будущего.
   Однако эта мысль всегда угнетала ее.
   Почему? Ведь она знала, что Ротор должен был покинуть Солнечную систему. Об этом знали все добровольцы, улетавшие на Роторе. А среди тех, у кого не хватило духу на вечную разлуку с родной планетой, был и…
   Эугения предпочитала не оканчивать эту мысль, так часто приходившую в голову. Теперь все они здесь, на Роторе, – но был ли Ротор для них домом? Разве что для Марлены: другого дома она не знала. А она, Эугения? Ее домом была Земля – и Луна, и Солнце, и Марс, и все миры, что знало человечество на протяжении своей истории и предыстории, с тех пор как появилась сама жизнь. Нет, Ротор не дом им – этого нельзя было забывать.
   Первые двадцать восемь лет своей жизни Эугения провела в Солнечной системе – и даже училась на Земле с двадцати одного до двадцати трех лет.
   Как ни странно, Земля частенько вспоминалась ей. Эугения не любила Землю: эти толпы, шум, суету, абсолютную слабохарактерность, обнаруживаемую тамошними властями в важных вопросах, и их грубый деспотизм в каждой мелочи. Еще ей не нравилась вечная непогода, ее разрушительная сила, уродующая землю и приводящая в ярость океан. И, закончив образование, она с радостью вернулась на Ротор с молодым мужем. Ей хотелось, чтобы он полюбил милый ее сердцу вращающийся мирок так же, как и она, родившаяся в нем.
   Но мужу Ротор казался тесным. «Тебе осточертеет здесь через полгода», – говорил он.
   Жена наскучила ему даже раньше. Ну что ж…
   Все уладится, все будет хорошо, но не для нее. Она, Эугения Инсигна, навеки затерялась между мирами. И все это ради детей. Эугения родилась на Роторе и прекрасно может обойтись без Земли. Марлена уже и вовсе не видела ничего, кроме Ротора, и сумеет прожить без Солнечной системы, зная лишь о том, что где-то возле Солнца – родина ее предков. А ее дети забудут и об этом. И Земля, и Солнечная система станут для них мифом, и только Эритро будет цветущим миром.
   Эугения надеялась на это. У Марлены вдруг обнаружилась странная привязанность к Эритро: впрочем, она может исчезнуть так же быстро, как и возникла.
   И все-таки жаловаться на судьбу было бы несправедливо. Нельзя было даже мечтать о том, что возле Немезиды обнаружится планета, пригодная для жизни людей. Совпадение условий на ней с земными оказалось воистину удивительным. Однако если прикинуть все вероятности и учесть, что Немезида не так уж и далека от Солнечной системы, то такое совпадение уже не покажется невероятным.
   Эугения вернулась к своим ежедневным отчетам – компьютер дожидался ее внимания с присущим его племени бесконечным терпением.
   Но не успела она приняться за работу, как позвонила секретарша – негромкий голос донесся из крошечного динамика, приколотого к левому плечу.
   – Вас хочет видеть Ауринел Пампас. Он не записывался на прием.
   Инсигна поморщилась, но тут же вспомнила, что сама посылала его за Марленой.
   – Пусть войдет, – сказала она.
   Она бросила беглый взгляд в зеркало и убедилась, что выглядит превосходно. Она казалась себе моложе своих сорока двух. И надеялась, что остальные разделяют ее мнение.
   Глупо думать о внешности, ожидая семнадцатилетнего мальчишку, но Эугения Инсигна заметила, как глядела на него бедняжка Марлена, и прекрасно понимала, что означал этот взгляд. Инсигна догадывалась, что Ауринел, юноша, внешностью своей весьма довольный, едва ли обратит внимание на Марлену, еще не избавившуюся от подростковой угловатости. Но если Марлену ожидает разочарование, – пусть у девочки не будет повода вообразить, что мать могла в чем-то содействовать ее неудаче, – придется очаровать мальчугана.
   Все равно окажусь виноватой, со вздохом подумала Инсигна, когда Ауринел, застенчиво улыбаясь, ступил в ее кабинет.
   – Ну, Ауринел, – проговорила она, – отыскал Марлену?
   – Да, мэм, Именно там, где вы сказали. Я передал ей, что вы хотели, чтобы она ушла оттуда.
   – И какой она тебе показалась?
   – Не могу вам сказать, доктор Инсигна, депрессия у нее или что-нибудь другое, только в голову ей пробралась забавная идейка. Даже не знаю, понравится ли ей, если я расскажу обо всем вам.
   – Не стоило бы, конечно, узнавать об этом от чужого человека, но странные идеи посещают ее нередко, и это меня беспокоит. Так что, пожалуйста, лучше скажи.
   Ауринел покачал головой.
   – Ладно, только не выдавайте меня. Совершенно ненормальная мысль. Она решила, что Земля должна погибнуть.
   Ауринел ожидал, что Инсигна рассмеется.
   Но смеха не последовало. Напротив, она забеспокоилась:
   – Что такое? Почему она так решила?
   – Не знаю, доктор Инсигна. Марлена странный ребенок – вы это знаете – и идеи ее посещают… А может быть, она просто дурачила меня?..
   – Вполне возможно, даже наверняка, – перебила его Инсигна. – У моей дочери странные представления о чувстве юмора. Послушай, Ауринел, я бы не хотела, чтобы ты болтал об этом. Знаешь, не люблю дурацких разговоров. Ты понимаешь?
   – Конечно, мэм.
   – Я серьезно – ни слова.
   Ауринел кивнул.
   – И спасибо, что рассказал. Это важно. Я переговорю с Марленой, выясню, что ее встревожило, но так, чтобы не выдать тебя.
   – Спасибо, – поблагодарил Ауринел. – Еще минуточку, мэм.
   – Да?
   – Значит, Земля и в самом деле погибнет?
   Поглядев на юношу, Инсигна деланно усмехнулась.
   – Нет, конечно! Можешь не волноваться.
   Глядя ему вслед, Инсигна думала, что ей, пожалуй, не удалось убедить мальчишку в своей искренности.

3

   Янус Питт обладал весьма значительной внешностью, что, вероятно, помогло ему подняться к вершинам власти на Роторе. При подборе жителей будущих поселений предпочтение отдавали людям ростом не выше среднего. Тогда еще собирались экономить – на помещении и ресурсах. Потом выяснилось, что подобные предосторожности излишни, и от них отказались, однако тенденция успела сформироваться, и жители самых первых поселений были ниже, чем в тех, что заселялись позднее.
   Питт был высок, по-юношески строен, голубоглаз, и только легкая седина свидетельствовала о том, что он уже немолод – как-никак уже пятьдесят шесть.
   Взглянув на вошедшую Инсигну, Питт улыбнулся. В ее присутствии он всегда ощущал какую-то неловкость: она раздражала его своей вечной принципиальностью – с такими людьми всегда трудно общаться.
   – Спасибо, что сразу принял меня, Янус, – проговорила она.
   Питт отодвинулся от компьютера и откинулся на спинку кресла.
   – К чему пустые формальности? Ведь мы давно знаем друг друга.
   – И столько пережили вместе, – добавила Инсигна.
   – Верно, – согласился Питт. – Как твоя дочь?
   – О ней-то я и хочу поговорить с тобой. Мы заэкранированы?
   Питт удивленно поднял брови.
   – Экранировать? Что и от кого?
   Ведь Ротор практически один во всей Вселенной. Солнечная система более чем в двух световых годах отсюда, а другие миры словно и вовсе не существуют: до них, может быть, миллионы световых лет.
   Конечно, роториане могли чувствовать свое одиночество, могли ощущать неуверенность. Но опасаться чего-то извне…
   – Ты знаешь, при решении каких именно вопросов необходимо экранироваться, – сказала Инсигна. – Ты сам настаивал на их секретности.
   Включив экран, Питт вздохнул:
   – Опять за старое… Ради бога, Эугения, все давным-давно улажено – еще четырнадцать лет назад, когда мы улетали. Конечно, я понимаю, что ты не можешь об этом забыть…
   – Забыть? Почему я должна забыть? Это моя звезда, – она указала в сторону Немезиды, – и я в известной мере отвечаю за нее.
   Питт скрипнул зубами. Опять… – подумал он. Но вслух сказал:
   – Мы заэкранированы. Итак, Эугения, что тебя встревожило?
   – Марлена. Моя дочь. Она все узнала.
   – Что узнала?
   – Все… О Немезиде, о том, что случится с Солнечной системой.
   – Как это могло произойти? Или ты проболталась?
   Инсигна беспомощно развела руками.
   – Само собой, я ничего ей не говорила, но ей и не нужно говорить. Не знаю, как это у нее получается, но Марлена, кажется, замечает абсолютно вес. Она умеет догадываться, даже о чем человек думает. Эту ее способность я заметила уже давно, только в последний год она проявляется все сильнее.
   – Догадывается, значит, и время от времени попадает в точку. Объясни Марлене, что на сей раз она ошиблась, и последи, чтобы девочка не болтала.
   – Но она уже успела поделиться этим открытием с молодым человеком, а он передал мне их разговор, Так я обо всем и узнала. Юношу зовут Ауринел Пампас, Он сын моих друзей.
   – Хорошо. Учтем и это. Скажи ему, чтобы не придавал значения фантазиям маленьких девочек.
   – Она уже не маленькая. Ей пятнадцать.
   – Уверяю тебя – для него она малышка, Я знаю, что говорю, – ведь я наблюдаю за этим юношей. Он торопится стать взрослым, а насколько я помню себя, у мальчишек его возраста пятнадцатилетние девчонки не вызывают интереса, тем более…
   – Тем более, что она такая нескладная? – перебила его Инсигна. – Ты это хотел сказать? Но она ведь такая умница.
   – Это важно для нас с тобой. Но не для Ауринела, Если хочешь, я сам поговорю с мальчишкой. А ты побеседуй с Марленой. Объясни ей, что ее догадка смешна, что гибель Земли невозможна. И не следует распространять выдумки.
   – Самое печальное то, что она совершенно права…
   – Опять ты за свое. Знаешь, Эугения, мы с тобой столько лет скрывали эту тайну от всех, что будет лучше, если все так и останется. Едва люди узнают правду, они се тотчас исказят. На нас обрушится целый шквал дурацких сантиментов, абсолютно никому не нужных. Они помешают нам осуществить то, ради чего мы оставили Солнечную систему.
   Эугения недоуменно поглядела на Питта.
   – Значит, у тебя нет ни капли жалости к Солнечной системе, к Земле, породившей человечество.
   – Знаешь, Эугения, чувства мои к делу не относятся, и я не могу позволить тебе отдаться эмоциям. Мы оставили Солнечную систему, когда поняли, что человеку пришла пора осваивать звездные миры. Я уверен, что за нами последуют другие, возможно, это происходит уже сейчас. Мы сделали человечество явлением галактического масштаба, и нам не следует мыслить в рамках одной планетной системы. Наше дело – здесь.
   Они посмотрели друг на друга.
   – Ты снова затыкаешь мне рот, – тяжело вздохнув, произнесла Эугения. – Ты заставлял меня молчать все эти годы.
   – Да, и я буду делать это и в будущем году, и через год. Хватит, Эугения, ты меня утомляешь. Довольно с меня и первого раза.
   И он вновь отвернулся к компьютеру.

Глава вторая
Немезида

4

   В первый раз он заставил ее молчать шестнадцать лет назад, в 2220 году, в том самом году, когда перед людьми открылась Галактика.
   Тогда шевелюра Януса Питта была темно-каштановой, а сам он еще не занимал должность комиссара Ротора, но уже считался многообещающим и весьма перспективным специалистом. Он возглавлял департамент исследований и коммерции и отвечал за работу Дальнего Зонда, который во многом был его собственным детищем.
   Это было время, когда предпринимались первые попытки передачи материи через пространство с помощью гиперпривода.
   Насколько было известно, только на Роторе занимались разработкой гиперпривода, и Питт принадлежал к числу энергичнейших сторонников полной секретности этих исследований.
   – Солнечная система перенаселена, – говорил он на заседании совета. – Для космических поселений уже не хватает места. Даже пояс астероидов не поможет исправить ситуацию, поскольку и он почти весь заселен. Но что хуже всего – в каждом поселении существует собственное экологическое равновесие. От этого страдает коммерция, потому что все боятся подцепить чужую заразу. Уважаемые коллеги, у нас нет другого выхода; Ротор должен покинуть Солнечную систему – без торжественных проводов, без предупреждений. Покинуть навсегда, найти место во Вселенной, где мы сможем построить собственный дом, вырастить новую ветвь человечества, создать собственное общество и собственный образ жизни. Без гиперпривода это невозможно – но он у нас есть. За нами, разумеется, последуют другие. Солнечная система превратится в созревший одуванчик, семена которого разлетятся по всей Вселенной. Если мы отправимся первыми, то, быть может, сумеем подыскать уютное местечко еще до того, как начнется массовый Исход. Мы успеем встать на ноги и сможем противостоять любому, кто посягнет на наш дом. Галактика велика, места должно хватить для всех.
   Присутствующие яростно заспорили. Одни в качестве аргумента выдвигали страх, боязнь оставить обжитое место, другие – любовь к родной планете. Некоторые идеалисты советовали поделиться знаниями со всеми, чтобы и другие могли воспользоваться ими.
   На победу Питт не надеялся. Но она пришла к нему – в лице Эугении Инсигны, давшей ему в руки решающий аргумент. Немыслимая удача – ведь она обратилась прямо к нему.
   Ей было тогда всего двадцать шесть лет. Она была замужем, но детей у нее еще не было.
   Взволнованная, раскрасневшаяся, Эугения была нагружена ворохом распечаток.
   Питт помнил, что при ее появлении он почувствовал раздражение. Он был секретарем департамента, а она – если говорить честно – никто, но с того самого момента считать ее таковой уже было нельзя.
   Но Питт пока еще не знал об этом – и уже собирался выразить недовольство подобной бесцеремонностью. Но, заметив возбуждение молодой женщины, воздержался от колкостей. Она явно намеревалась обрушить на него свой утомительный энтузиазм и немедленно ознакомить со всеми подробностями этих многочисленных документов.