Страница:
– Волум! Давай к нам! – крикнул Калгак.
– Не могу!
– Почему?
– Патер[183] наказал пойти в рощу и набрать прошлогодних желудей!
Блофут потеребил брата за край застиранной туники.
– Идем с ними, мать довольна будет.
– Подожди, мы с тобой! – Калгак толкнул брата: – Возьми в хлеву мешок, только не кожаный, а рогожный.
Из дома отозвалась Раудикка:
– Калгак! Захвати плед и себе, и Блофуту. В роще еще сыро!
Братья с форсом, по скоттской[184] моде, повязали шерстяные пледы вокруг пояса и, забросив мешок за спину, вышли за ворота.
Файда шлепала по молодой траве босыми ногами. Отойдя от дома, дети перешли на кельтский язык. Как и все отпрыски отставных римских легионеров, они при отцах разговаривали на латыни, но стоило выйти из-под надзора или оказаться в компании матерей, начинали тараторить на наречиях британских племен.
В роще они первым долгом набили желудями котомки. Затем бросили их на землю и принялись играть. Волумий и Калгак изображали римский легион, отдавая приказы одновременно и за легата, и за трибуна, и за центурионов. Блофут был отдельной вспомогательной британской когортой. Файда исполняла роль колонны захваченных рабынь-пиктянок. Три дня назад с пограничного лимеса солдаты привели пленных женщин из племени пиктов[185], предназначенных для продажи в Лондиниуме.
Калгак, сжимая в пальцах увесистую жердь-копье, рычал подслушанными от конвойных легионеров словами:
– Живее!.. мать! Пошевеливайтесь, пиктские суки!
Файда громко плакала, время от времени падала в изнеможении. Напоследок кинулась бежать.
– Центурия! – орал Блофут. – Догнать стерву! Не убивать! Она стоит сотню денариев!
Войдя в раж, пацаны всерьез таскали девчонку за шиворот.
Наконец, угомонившись, присели на поваленный дуб и завели разговор.
– А у нас Фиделя забирают в Галлию.
Файла, расчесывая волосы, поинтересовалась:
– А где Галлия?
– А где-то за морем!
– Как здорово! Он женится там на красивой девушке и вернется домой.
– Косматая дура! – презрительно процедил Волумний, обрывая сестру. – Стоит тащиться в Галлию из-за одной девки! Он привезет из Галлии трех здоровых рабов, два воза награбленного имущества, три тысячи денариев наградных и получит права италийского гражданства! А потом поселится в Лондиниуме или Комулодуне и станет декурионом, как отец Кривого Ирдуцисса!
Мальчишки напыжились. Кровь завоевателей-отцов заговорила в них со всей силой. Они расправили плечи, выставили подбородки и заговорили рублеными фразами на вульгарной латыни с большой примесью кельтских слов.
Файда только вздохнула: «Дураки».
На обратном пути дети вышли на поляну со священным источником. Обложенный камнями ручей булькал и звенел на разные голоса. Отцы часто поили здесь скотину, но матери, оставшиеся верными учению друидов, приносили священной воде подношения и совершали очистительные моления за святотатства мужей.
– Напьемся! – предложил Блофут и первым устремился к воде.
– Блофут, не надо! – умоляюще просила Файда. – Ты заболеешь и умрешь, как Файф из Брокорнахта. Помнишь, он тоже пил воду из священной ниши!
– Ха-ха-ха!! – смеялись мальчишки.
– Смотрите! – вдруг побледнел Калгак. Дети замерли. К стволу дуба, под которым бил родник, длинным бронзовым гвоздем была прибита отсеченная человеческая голова. Прибита недавно. Капли крови на траве не успели потемнеть. Вмиг ожили все наставления матерей.
Девочка и мальчишки повалились на колени и, касаясь щекой земли, зашептали:
– Владыка подземного мира, Суцелл! Прости неразумные речи своих детей. Тебе, властелину сущего, живого и мертвого, вверяем наши души...
Хрипло каркнул сидевший на ветвях ворон.
– Суцелл ответил нам! Он не гневается! Пойдемте!
Назад они почти побежали.
Почти сто лет назад пришли в Британию римляне. В Лондиниуме, Комулодуне и Эбораке высились Храмы Юпитера, Весты и Меркурия, а затаившиеся коллегии друидов, насмехаясь над пришельцами, продолжали приносить кровавые жертвы древним суровым богам.
Бряцающие оружием центурии и турмы фракийцев спускались по сходням на берег. Сводили растерянных, ослабевших от морской качки коней. Почти шесть когорт и две алы прибыли в главный город Британии, резиденцию наместника.
Жители ничего не понимали.
– Наверное, новый император замышляет поход в страну скоттов. Вот и прислал этих чубатых истуканов!
– А кто будет содержать эту компанию? Опять увеличат налоги?
Прибывшие построились в колонны и, звякая коваными сандалиями, по булыжной мостовой направились к казармам британских когорт IX Испанского легиона.
Магистраты окружили прибывшего с войсками легата. Знатные кельты развернули свои колесницы и, громыхая ошиненными березовым деревом колесами, поехали по делам.
Наутро все прояснилось. Вновь прибывшие фракийские подразделения оставались в провинции, а на материк, в Галлию, отправлялись несколько манипулов IX Испанского легиона и пять британских вексиллатионов и ал.
Наместник Британии отвел на сборы два дня. По истечении этого срока воины собрались на той самой набережной Темзы, где трое суток назад ссаживались фракийцы. Солдаты номерных когорт в национальной одежде и со своим традиционным оружием заполнили пристань. Пестрели замотанные вокруг бедер шерстяные с длинной бахромой пледы, кожаные пирожком шапочки на темени. За пояса заткнуты остроклювые железные топоры-кельты. Рядом же расположились британцы вспомогательных когорт в римских доспехах. Плакали женщины и дети. Жены, сыновья и дочери отъезжавших.
Седой, враз сгорбившийся Квинт и Раудикка гладили загрубелые руки Фиделя. Бронзовотелый, рослый, как отец, воин щурил синие материнские глаза. Блофут с Кал-гаком терлись о ноги брата, восхищенно рассматривали его экипировку. Медный панцирь, широкий меч-полуспафу в замшевых ножнах.
– Смотри, слушайся там центуриона, – наказывал сыну ветеран. – От своих не отрывайся, но и вперед не лезь. Словом, сам понимаешь.
Фидель согласно кивал головой, не перебивая. По щекам матери текли слезы.
– На корабли!!! – раздалась команда. Заревели римские букцины. Им вторил мощный хор волынок скоттов. Наместник Британии произнес речь. Говорил о высокой миссии, выпавшей на долю солдат – сражаться с царем диких даков, которые не знают власти римского императора и питаются мясом младенцев. Уповал на то, что воины не посрамят славы Британии, – далеко по империи разнесут весть о своей доблести.
Кто из стоящих в строю знал истинное положение вещей? Напуганный переходом фракийских и мезийских отрядов на сторону Децебала, Траян спешным порядком разбрасывал по провинциям мятежные вексиллатионы, а взамен направлял части вспомогательных войск из Дальней Испании, Британии и Востока. Людей, чуждых языку и культуре племен, сражавшихся с римлянами.
...Тяжелые грузовые барки в окружении эскорта быстроходных либурнов, выйдя из устья Темзы, взяли курс в Океан. Постепенно туманная дымка заволокла высокие меловые скалы Альбиона. Чайки реяли в воздухе, садились на снасти. Британские легионеры печальными взглядами провожали остающиеся родные берега.
Часть шестая «МИРНЫЙ» ДОГОВОР
1
2
3
– Не могу!
– Почему?
– Патер[183] наказал пойти в рощу и набрать прошлогодних желудей!
Блофут потеребил брата за край застиранной туники.
– Идем с ними, мать довольна будет.
– Подожди, мы с тобой! – Калгак толкнул брата: – Возьми в хлеву мешок, только не кожаный, а рогожный.
Из дома отозвалась Раудикка:
– Калгак! Захвати плед и себе, и Блофуту. В роще еще сыро!
Братья с форсом, по скоттской[184] моде, повязали шерстяные пледы вокруг пояса и, забросив мешок за спину, вышли за ворота.
Файда шлепала по молодой траве босыми ногами. Отойдя от дома, дети перешли на кельтский язык. Как и все отпрыски отставных римских легионеров, они при отцах разговаривали на латыни, но стоило выйти из-под надзора или оказаться в компании матерей, начинали тараторить на наречиях британских племен.
В роще они первым долгом набили желудями котомки. Затем бросили их на землю и принялись играть. Волумий и Калгак изображали римский легион, отдавая приказы одновременно и за легата, и за трибуна, и за центурионов. Блофут был отдельной вспомогательной британской когортой. Файда исполняла роль колонны захваченных рабынь-пиктянок. Три дня назад с пограничного лимеса солдаты привели пленных женщин из племени пиктов[185], предназначенных для продажи в Лондиниуме.
Калгак, сжимая в пальцах увесистую жердь-копье, рычал подслушанными от конвойных легионеров словами:
– Живее!.. мать! Пошевеливайтесь, пиктские суки!
Файда громко плакала, время от времени падала в изнеможении. Напоследок кинулась бежать.
– Центурия! – орал Блофут. – Догнать стерву! Не убивать! Она стоит сотню денариев!
Войдя в раж, пацаны всерьез таскали девчонку за шиворот.
Наконец, угомонившись, присели на поваленный дуб и завели разговор.
– А у нас Фиделя забирают в Галлию.
Файла, расчесывая волосы, поинтересовалась:
– А где Галлия?
– А где-то за морем!
– Как здорово! Он женится там на красивой девушке и вернется домой.
– Косматая дура! – презрительно процедил Волумний, обрывая сестру. – Стоит тащиться в Галлию из-за одной девки! Он привезет из Галлии трех здоровых рабов, два воза награбленного имущества, три тысячи денариев наградных и получит права италийского гражданства! А потом поселится в Лондиниуме или Комулодуне и станет декурионом, как отец Кривого Ирдуцисса!
Мальчишки напыжились. Кровь завоевателей-отцов заговорила в них со всей силой. Они расправили плечи, выставили подбородки и заговорили рублеными фразами на вульгарной латыни с большой примесью кельтских слов.
Файда только вздохнула: «Дураки».
На обратном пути дети вышли на поляну со священным источником. Обложенный камнями ручей булькал и звенел на разные голоса. Отцы часто поили здесь скотину, но матери, оставшиеся верными учению друидов, приносили священной воде подношения и совершали очистительные моления за святотатства мужей.
– Напьемся! – предложил Блофут и первым устремился к воде.
– Блофут, не надо! – умоляюще просила Файда. – Ты заболеешь и умрешь, как Файф из Брокорнахта. Помнишь, он тоже пил воду из священной ниши!
– Ха-ха-ха!! – смеялись мальчишки.
– Смотрите! – вдруг побледнел Калгак. Дети замерли. К стволу дуба, под которым бил родник, длинным бронзовым гвоздем была прибита отсеченная человеческая голова. Прибита недавно. Капли крови на траве не успели потемнеть. Вмиг ожили все наставления матерей.
Девочка и мальчишки повалились на колени и, касаясь щекой земли, зашептали:
– Владыка подземного мира, Суцелл! Прости неразумные речи своих детей. Тебе, властелину сущего, живого и мертвого, вверяем наши души...
Хрипло каркнул сидевший на ветвях ворон.
– Суцелл ответил нам! Он не гневается! Пойдемте!
Назад они почти побежали.
Почти сто лет назад пришли в Британию римляне. В Лондиниуме, Комулодуне и Эбораке высились Храмы Юпитера, Весты и Меркурия, а затаившиеся коллегии друидов, насмехаясь над пришельцами, продолжали приносить кровавые жертвы древним суровым богам.
* * *
На пристани Лондиниума швартовались военные корабли. Много. Римские магистраты, легионеры и знатные британцы из числа перешедших на сторону завоевателей встречали гостей. Местная знать возвышалась на богато изукрашенных колесницах из орехового и березового дерева, инкрустированного серебром. Кельты так и не смогли отказаться от этого архаичного рода оружия. У дальних складов рабы разгружали с грузовых барок корзины с черным горючим камнем, добывавшимся по всей Британии и употреблявшимся для обогрева домов и в литейных печах.Бряцающие оружием центурии и турмы фракийцев спускались по сходням на берег. Сводили растерянных, ослабевших от морской качки коней. Почти шесть когорт и две алы прибыли в главный город Британии, резиденцию наместника.
Жители ничего не понимали.
– Наверное, новый император замышляет поход в страну скоттов. Вот и прислал этих чубатых истуканов!
– А кто будет содержать эту компанию? Опять увеличат налоги?
Прибывшие построились в колонны и, звякая коваными сандалиями, по булыжной мостовой направились к казармам британских когорт IX Испанского легиона.
Магистраты окружили прибывшего с войсками легата. Знатные кельты развернули свои колесницы и, громыхая ошиненными березовым деревом колесами, поехали по делам.
Наутро все прояснилось. Вновь прибывшие фракийские подразделения оставались в провинции, а на материк, в Галлию, отправлялись несколько манипулов IX Испанского легиона и пять британских вексиллатионов и ал.
Наместник Британии отвел на сборы два дня. По истечении этого срока воины собрались на той самой набережной Темзы, где трое суток назад ссаживались фракийцы. Солдаты номерных когорт в национальной одежде и со своим традиционным оружием заполнили пристань. Пестрели замотанные вокруг бедер шерстяные с длинной бахромой пледы, кожаные пирожком шапочки на темени. За пояса заткнуты остроклювые железные топоры-кельты. Рядом же расположились британцы вспомогательных когорт в римских доспехах. Плакали женщины и дети. Жены, сыновья и дочери отъезжавших.
Седой, враз сгорбившийся Квинт и Раудикка гладили загрубелые руки Фиделя. Бронзовотелый, рослый, как отец, воин щурил синие материнские глаза. Блофут с Кал-гаком терлись о ноги брата, восхищенно рассматривали его экипировку. Медный панцирь, широкий меч-полуспафу в замшевых ножнах.
– Смотри, слушайся там центуриона, – наказывал сыну ветеран. – От своих не отрывайся, но и вперед не лезь. Словом, сам понимаешь.
Фидель согласно кивал головой, не перебивая. По щекам матери текли слезы.
– На корабли!!! – раздалась команда. Заревели римские букцины. Им вторил мощный хор волынок скоттов. Наместник Британии произнес речь. Говорил о высокой миссии, выпавшей на долю солдат – сражаться с царем диких даков, которые не знают власти римского императора и питаются мясом младенцев. Уповал на то, что воины не посрамят славы Британии, – далеко по империи разнесут весть о своей доблести.
Кто из стоящих в строю знал истинное положение вещей? Напуганный переходом фракийских и мезийских отрядов на сторону Децебала, Траян спешным порядком разбрасывал по провинциям мятежные вексиллатионы, а взамен направлял части вспомогательных войск из Дальней Испании, Британии и Востока. Людей, чуждых языку и культуре племен, сражавшихся с римлянами.
...Тяжелые грузовые барки в окружении эскорта быстроходных либурнов, выйдя из устья Темзы, взяли курс в Океан. Постепенно туманная дымка заволокла высокие меловые скалы Альбиона. Чайки реяли в воздухе, садились на снасти. Британские легионеры печальными взглядами провожали остающиеся родные берега.
Часть шестая «МИРНЫЙ» ДОГОВОР
1
Смоченная в уксусе тряпка легла ему на лоб. Котизон открыл глаза. Первое, что увидел, были белоснежные мягкие руки мачехи.
– Очнулся?! – удивленно и радостно воскликнула Тзинта.
Наследник попытался пошевелить головой и не смог. Пронзила острая боль. Она заметила гримасу на его губах.
– Лежи, не двигайся, Котизон! Дротик разорвал тебе шейные мышцы и задел артерию. Рана может вновь открыться.
– Пить, – слабо выдавил он.
Кисло-сладкая густая жидкость полилась в рот. «Вареное вино», – понял он. Тзинта, радуясь его приходу в сознание, словоохотливо болтала:
– Почтенный Мукапиус сам осматривал тебя. Похвалил тех воинов, которые еще там, в бою, перевязали туго-натуго твое горло. Если бы не это, сказал он, ты истек бы кровью. Мазал рану своими снадобьями и велел больше давать тебе красного вина Вареного и с медом. Так что скоро поправишься! Тисса! Принеси мне новое полотенце! А это хорошенько смочи в уксусе и отожми.
Дочка, со страхом и жалостью глядя на сводного брата, бежала исполнять поручение.
– А где отец? – спросил Котизон, напрягшись.
На лицо мачехи набежала тень.
– На войне. Все с войсками. И Регебал, и План, и царь с братом. Римляне опять перешли Данувий. Почтенный Мукапиус говорит, пока никаких известий не получал. Да и разве привезут что-нибудь утешительное?! Котизон, я начала бояться, что Траян придет к Сармизагетузе. Поправляйся быстрее. Ты так нужен мне и сестре! Может, нам уже сейчас подумать об отъезде? Поехать в Пороллис?
Пасынок устало опустил веки. Брови сошлись в одну черту.
– Тзинта, корми меня чаще. Понемногу, пять-шесть раз в день. И когда придет верховный жрец, проводи его ко мне. Я непременно должен поговорить с ним. И еще. Пока я не забыл. Пошли гонца к отцу и передай, что Фратанч сарматский перед боем под Адамклисси рассказывал о каком-то вожде танаисских сарматов с золотым браслетом на руке. Так вот, тот человек никакой не сирак. Он предатель на римской службе. И скорее всего языг. Пусть остерегутся. Сарматы и даки должны поймать и убить лазутчика... Слышишь меня, Тзинта?
Женщина отерла испарину со лба юноши.
– Котизон, ты бредишь. Фратанч сарматский и сын Ратибора-карпа погибли в сражении на мезийских полях. Да и какой, скажи, сармат не носит браслетов на руках?
– Я не брежу! У изменника особый браслет! Всадники Фратанча, видевшие негодяя в ночь перед битвой, узнали его и его приятеля в бою. Он во главе языгской конницы дрался вместе с маврами римлян против них и роксоланов. На украшении изображен двуликий римский бог Времени. Пошли гонца к отцу, Тзинта...
– Я сделаю все, как ты велишь, Котизон.
На четвертый день, когда раненый мог уже свободно глотать твердую пищу, из-под Тибуска приехал Регебал. Шурин царя похудел и был вымазан грязью с ног до головы. Рабы во дворе со страхом поглядывали на господина. Сестре не сказал ничего. Сразу прошел в комнату Котизона. Увидев зятя, тот приподнялся и сел на постели.
– Какие новости, Регебал?
– Плохие. Очень плохие.
– Отдали Тибуск?
– Нет. Тибуск держится. Защитой его командует Сусаг. От раны скончался Тит. Тяжело ранен Леллий.
– Тит? Когда?
– Несколько дней тому назад в Тибуске. – Регебал налил из стоявшего на столе перед ложем выздоравливающего кувшина вареного вина. – Во время вылазки ему попали в ногу языгской стрелой. Рана начала гноиться. Сделали прижигание, но не помогло. Нога распухла со ствол сосны. Потом красные пятна перешли на живот. Тит сам попросил о смерти. Хотел, чтобы его закололи мечом по римскому обычаю, никто из воинов не смог. Тогда жрецы дали ему напиток смерти.
– Да упокоится его душа на небесных просторах Замолксиса. Он заслужил бессмертие у Кабиров!
Регебал залпом осушил кубок и наполнил вновь.
– Котизон, Гуннерих и Зигфрид германские не пришли к нам на помощь. Мы дважды посылали гонцов. «Римляне воюют с даками, – ответили вожди квадов и маркоманнов, – с нами Траян соблюдает мир». Они или боятся тех легионов, что эта римская собака оставила напротив их границ, или предали нас!
Сын Децебала горестно дернул уголком рта:
– Скорее всего, и струсили, и предали. Глупцы! Но так или иначе мне больше нельзя валяться в постели! Муказен!
Личный постельничий царя, восемнадцатилетний Муказен, влетел в помещение.
– Слушаю.
– Принеси мою одежду и оружие. Стой! Панцирь не надо!
Юноша вытаращил глаза.
– Царственная Тзинта запретила мне...
– Делай и не рассуждай! – рявкнул в бешенстве наследник.
Утром Регебал с Котизоном отправились в дорогу. Путь лежал в Тибуск. Молодой полководец был еще очень слаб, но всей силой воли заставлял себя сидеть в седле прямо и улыбаться. Костобоки личной охраны сына Децебала с уважением поглядывали на командира. Они знали ему цену. И под Тапэ, и при Адамклисси юноша сражался в первых рядах. Шурин обнял на прощание царицу и шепнул ей на ухо:
– Тзинта, будет лучше, если ты потихоньку начнешь собирать вещи. После падения Тибуска римляне обязательно придут к Сармизагетузе. Тиссу заблаговременно отправь в Пороллис. Но только не посвящай в свои планы Мукапиуса. Старику будет спокойнее спать, когда он ни о чем не будет догадываться. В случае чего, младшие жрецы успеют вывезти богатства храмов в крепости под Кумидавой!
Глаза брата бегали по сторонам, и от этого у Тзинты на душе стало совсем плохо. Не желает добра Децебалу его приближенный. «Может, предупредить мужа? Но о чем? Регебал заботится о жене царя и его дочери. Он как будто даже радуется приближению войск Траяна. Или мне кажется? О, великая Богиня Утренней Зари, помоги найти правильный выход!»
Супруга дакийского царя наверняка знала бы, как поступить, если бы кто-нибудь рассказал ей о встрече ее ближайшего родственника в тибусканском лесу с сарматским воином с золотым браслетом на левой руке. Степняк передал вельможе привет от Дакиска и Кората. Они говорили менее получаса, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы дальнейшая судьба войны окончательно предрешилась в пользу римлян. Ни один из тысячи даков не мог себе даже представить, что рядом с царем Дакии во главе армии находится изменник.
– Очнулся?! – удивленно и радостно воскликнула Тзинта.
Наследник попытался пошевелить головой и не смог. Пронзила острая боль. Она заметила гримасу на его губах.
– Лежи, не двигайся, Котизон! Дротик разорвал тебе шейные мышцы и задел артерию. Рана может вновь открыться.
– Пить, – слабо выдавил он.
Кисло-сладкая густая жидкость полилась в рот. «Вареное вино», – понял он. Тзинта, радуясь его приходу в сознание, словоохотливо болтала:
– Почтенный Мукапиус сам осматривал тебя. Похвалил тех воинов, которые еще там, в бою, перевязали туго-натуго твое горло. Если бы не это, сказал он, ты истек бы кровью. Мазал рану своими снадобьями и велел больше давать тебе красного вина Вареного и с медом. Так что скоро поправишься! Тисса! Принеси мне новое полотенце! А это хорошенько смочи в уксусе и отожми.
Дочка, со страхом и жалостью глядя на сводного брата, бежала исполнять поручение.
– А где отец? – спросил Котизон, напрягшись.
На лицо мачехи набежала тень.
– На войне. Все с войсками. И Регебал, и План, и царь с братом. Римляне опять перешли Данувий. Почтенный Мукапиус говорит, пока никаких известий не получал. Да и разве привезут что-нибудь утешительное?! Котизон, я начала бояться, что Траян придет к Сармизагетузе. Поправляйся быстрее. Ты так нужен мне и сестре! Может, нам уже сейчас подумать об отъезде? Поехать в Пороллис?
Пасынок устало опустил веки. Брови сошлись в одну черту.
– Тзинта, корми меня чаще. Понемногу, пять-шесть раз в день. И когда придет верховный жрец, проводи его ко мне. Я непременно должен поговорить с ним. И еще. Пока я не забыл. Пошли гонца к отцу и передай, что Фратанч сарматский перед боем под Адамклисси рассказывал о каком-то вожде танаисских сарматов с золотым браслетом на руке. Так вот, тот человек никакой не сирак. Он предатель на римской службе. И скорее всего языг. Пусть остерегутся. Сарматы и даки должны поймать и убить лазутчика... Слышишь меня, Тзинта?
Женщина отерла испарину со лба юноши.
– Котизон, ты бредишь. Фратанч сарматский и сын Ратибора-карпа погибли в сражении на мезийских полях. Да и какой, скажи, сармат не носит браслетов на руках?
– Я не брежу! У изменника особый браслет! Всадники Фратанча, видевшие негодяя в ночь перед битвой, узнали его и его приятеля в бою. Он во главе языгской конницы дрался вместе с маврами римлян против них и роксоланов. На украшении изображен двуликий римский бог Времени. Пошли гонца к отцу, Тзинта...
– Я сделаю все, как ты велишь, Котизон.
На четвертый день, когда раненый мог уже свободно глотать твердую пищу, из-под Тибуска приехал Регебал. Шурин царя похудел и был вымазан грязью с ног до головы. Рабы во дворе со страхом поглядывали на господина. Сестре не сказал ничего. Сразу прошел в комнату Котизона. Увидев зятя, тот приподнялся и сел на постели.
– Какие новости, Регебал?
– Плохие. Очень плохие.
– Отдали Тибуск?
– Нет. Тибуск держится. Защитой его командует Сусаг. От раны скончался Тит. Тяжело ранен Леллий.
– Тит? Когда?
– Несколько дней тому назад в Тибуске. – Регебал налил из стоявшего на столе перед ложем выздоравливающего кувшина вареного вина. – Во время вылазки ему попали в ногу языгской стрелой. Рана начала гноиться. Сделали прижигание, но не помогло. Нога распухла со ствол сосны. Потом красные пятна перешли на живот. Тит сам попросил о смерти. Хотел, чтобы его закололи мечом по римскому обычаю, никто из воинов не смог. Тогда жрецы дали ему напиток смерти.
– Да упокоится его душа на небесных просторах Замолксиса. Он заслужил бессмертие у Кабиров!
Регебал залпом осушил кубок и наполнил вновь.
– Котизон, Гуннерих и Зигфрид германские не пришли к нам на помощь. Мы дважды посылали гонцов. «Римляне воюют с даками, – ответили вожди квадов и маркоманнов, – с нами Траян соблюдает мир». Они или боятся тех легионов, что эта римская собака оставила напротив их границ, или предали нас!
Сын Децебала горестно дернул уголком рта:
– Скорее всего, и струсили, и предали. Глупцы! Но так или иначе мне больше нельзя валяться в постели! Муказен!
Личный постельничий царя, восемнадцатилетний Муказен, влетел в помещение.
– Слушаю.
– Принеси мою одежду и оружие. Стой! Панцирь не надо!
Юноша вытаращил глаза.
– Царственная Тзинта запретила мне...
– Делай и не рассуждай! – рявкнул в бешенстве наследник.
Утром Регебал с Котизоном отправились в дорогу. Путь лежал в Тибуск. Молодой полководец был еще очень слаб, но всей силой воли заставлял себя сидеть в седле прямо и улыбаться. Костобоки личной охраны сына Децебала с уважением поглядывали на командира. Они знали ему цену. И под Тапэ, и при Адамклисси юноша сражался в первых рядах. Шурин обнял на прощание царицу и шепнул ей на ухо:
– Тзинта, будет лучше, если ты потихоньку начнешь собирать вещи. После падения Тибуска римляне обязательно придут к Сармизагетузе. Тиссу заблаговременно отправь в Пороллис. Но только не посвящай в свои планы Мукапиуса. Старику будет спокойнее спать, когда он ни о чем не будет догадываться. В случае чего, младшие жрецы успеют вывезти богатства храмов в крепости под Кумидавой!
Глаза брата бегали по сторонам, и от этого у Тзинты на душе стало совсем плохо. Не желает добра Децебалу его приближенный. «Может, предупредить мужа? Но о чем? Регебал заботится о жене царя и его дочери. Он как будто даже радуется приближению войск Траяна. Или мне кажется? О, великая Богиня Утренней Зари, помоги найти правильный выход!»
Супруга дакийского царя наверняка знала бы, как поступить, если бы кто-нибудь рассказал ей о встрече ее ближайшего родственника в тибусканском лесу с сарматским воином с золотым браслетом на левой руке. Степняк передал вельможе привет от Дакиска и Кората. Они говорили менее получаса, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы дальнейшая судьба войны окончательно предрешилась в пользу римлян. Ни один из тысячи даков не мог себе даже представить, что рядом с царем Дакии во главе армии находится изменник.
2
Подходила к концу третья декада осады Тибуска. Обновленная за счет вспомогательных когорт британцев и испанцев, александрийских греков и пальмирских стрелков-сирийцев, римская армия в середине апреля вновь форсировала Данувий и перешла в наступление. Корпуса Авидия Нигрина и Траяна теперь двигались с двух сторон вокруг Банатского нагорья. Обойдя крутые густо заросшие лиственными и хвойными лесами горы, римляне вышли к Тибуску. Укрепленный перешедшими на сторону Децебала римскими инженерами город являлся ключом к проходам в Южных Карпатах. Отсюда лежал прямой путь на Сармизагетузу. Сердце и мозг дакийского царства.
Тщательно осмотрев оборонительные рубежи Тибуска, Траян взял его в планомерную осаду. Выведенные на тридцать – сорок миль к северо-востоку XVI Флавиев и XII Сдвоенный легионы преградили доступ любой помощи осажденным со стороны Децебала.
Новая кампания приняла еще более ожесточенный характер. Не проходило ни одного дня без известий о нападении даков на посты и укрепления римлян. Солдаты Траяна штурмовали поселения и крепостицы, с беспощадной жестокостью уничтожали целые местечки за каждый дерзкий налет. Эта изощренная война с невидимым дерзким врагом изматывала силы, постоянно держала в напряжении. Заступить в караул и выстоять его всю смену считалось верхом геройства и доблести. Каждый четвертый пост вырезался дакийскими налетчиками. За зверства воины Децебала платили римлянам той же монетой. Легионеры уже не шарахались в стороны от рядами уложенных вблизи лагерных стен голов или висящих на суках кож, заживо содранных со своих попавших в плен товарищей.
Императора не смущало ничто. Он был воин до мозга костей и все неудачи и промахи относил за счет издержек войны. На разорение родины противник отвечал ожесточением борьбы. Это было естественным. Но ожесточение было одновременно и свидетельством слабости. Страх не мог овладеть римской армией, скованной железной дисциплиной и опьяненной жаждой близкой наживы. Десятки тысяч угнанных в рабство даков, разграбленные святилища богов, стада и гурты захваченного скота наглядно давали каждому легионеру, от новобранца до легата, воочию убедиться в размерах военной добычи. Солдаты считали, сколько придется на долю каждого, и неистовый всепожирающий огонь жадности загорался в их глазах. С этим пламенем они уходили в дозор, лезли на плюющиеся смолой стены городов, умирали на полях сражений.
Лагерь осаждающих под Тибуском гудел, как растревоженный улей. Когорты рыли подходы, оборудовали позиции метательных машин, готовили осадные материалы. Южные ворота кардо не запирались ни на мгновение. Сюда пригонялись толпы пленных и свозилась захваченная добыча Квесторы и казначеи осматривали и клеймили людей, считали золотые и серебряные изделия, рулоны материи, кожи, меха, одежду, вещи, и затем в сопровождении отрядов охраны все отправлялось в тыл, в Дробету. Оттуда через Данувий в Виминаций и Рим. Навстречу ехали подводы с оружием, слитками железа и бронзы, амфоры с зерном и маслом. Горшки с нефтью и серой. Двигались свежие манипулы из залеченных раненых, вставших в строй.
Всюду, на высотах и перекрестках путей, дыбились частоколы полевых крепостей, оснащенных катапультами и скорпионами. Рядом с таким укреплением высилась сигнальная башня. По ночам длинные пунктиры факельных огоньков уносились со скоростью ветра к ставке армии, под Тибуск. Римляне не скрывали, что они пришли надолго. Навсегда Под контролем свирепых галлов с собаками и целых центурий легионеров сотни пленных даков рыли землю, срезали склоны гор, валили лес. Там, где еще совсем недавно шумели кронами вековые дубы и сосны, теперь ложились отесанные камни дорог, вкапывались милевые столбы, перебрасывались добротные арочные мостики. Деревья вдоль магистралей и кастр вырубались на расстояние броска копья. Казалось, гигантский паук заплетает в свою паутину все новые и новые территории. Даки, совершавшие рейды по тылам римской армии, с ненавистью наблюдали следы деятельности чудовищной военной машины.
Пируст и Дазий, рыскавшие во главе отряда сензийской конницы в сорока милях от ставки Траяна, слезли с лошадей на полотне одной из магистралей. Вождь сензиев нагнулся, ощупывая руками брусчатку.
– Хорошо уложили, гады. Давай разберем сколько сможем и разбросаем камни! А когда придут чинить, нападем и перебьем десяток-другой «петухов»!
Пируст покачал головой. «Нереально».
– Это ничего не даст, Дазий. Они на таких работах стараются на совесть. Булыжники уложены на жидкий бетон. Чтобы отколоть их, потребуются железные ломы. Мы только иступим все топоры. Да и чинить дорогу придет не одна центурия. Добавь к солдатам несколько десятков рабов. Нет, Дазий! Зачем нам разрушать то, что римляне строят для нас самих? После того, как прогоним Траяна, у Дакии уже будут хорошие пути на юг.
– Римляне!!! Конные! Много! – крикнул с сосны наблюдатель.
Дазий и Пируст вскочили на коней.
– Слазь! Уходим! Дадес! Положи поперек дороги те башки, что мы накосили вчера! Пусть порадуются! Живей!
Даки проворно извлекли из седельных тороков пятнадцать отрубленных голов римских солдат, попавшихся отряду во время заготовки фуража, и ровной линией разложили поперек дороги. Дадес подумал немного и поместил под носом одной из них обглоданную баранью кость. Все захохотали:
– О-го-ха-ха!!! Смысл понятен! Это все, что вы получите на нашей земле!
Густые ветви сомкнулись за последними всадниками. Лес на склоне звучно шумел, словно одобряя действия своих сыновей.
Тщательно осмотрев оборонительные рубежи Тибуска, Траян взял его в планомерную осаду. Выведенные на тридцать – сорок миль к северо-востоку XVI Флавиев и XII Сдвоенный легионы преградили доступ любой помощи осажденным со стороны Децебала.
Новая кампания приняла еще более ожесточенный характер. Не проходило ни одного дня без известий о нападении даков на посты и укрепления римлян. Солдаты Траяна штурмовали поселения и крепостицы, с беспощадной жестокостью уничтожали целые местечки за каждый дерзкий налет. Эта изощренная война с невидимым дерзким врагом изматывала силы, постоянно держала в напряжении. Заступить в караул и выстоять его всю смену считалось верхом геройства и доблести. Каждый четвертый пост вырезался дакийскими налетчиками. За зверства воины Децебала платили римлянам той же монетой. Легионеры уже не шарахались в стороны от рядами уложенных вблизи лагерных стен голов или висящих на суках кож, заживо содранных со своих попавших в плен товарищей.
Императора не смущало ничто. Он был воин до мозга костей и все неудачи и промахи относил за счет издержек войны. На разорение родины противник отвечал ожесточением борьбы. Это было естественным. Но ожесточение было одновременно и свидетельством слабости. Страх не мог овладеть римской армией, скованной железной дисциплиной и опьяненной жаждой близкой наживы. Десятки тысяч угнанных в рабство даков, разграбленные святилища богов, стада и гурты захваченного скота наглядно давали каждому легионеру, от новобранца до легата, воочию убедиться в размерах военной добычи. Солдаты считали, сколько придется на долю каждого, и неистовый всепожирающий огонь жадности загорался в их глазах. С этим пламенем они уходили в дозор, лезли на плюющиеся смолой стены городов, умирали на полях сражений.
Лагерь осаждающих под Тибуском гудел, как растревоженный улей. Когорты рыли подходы, оборудовали позиции метательных машин, готовили осадные материалы. Южные ворота кардо не запирались ни на мгновение. Сюда пригонялись толпы пленных и свозилась захваченная добыча Квесторы и казначеи осматривали и клеймили людей, считали золотые и серебряные изделия, рулоны материи, кожи, меха, одежду, вещи, и затем в сопровождении отрядов охраны все отправлялось в тыл, в Дробету. Оттуда через Данувий в Виминаций и Рим. Навстречу ехали подводы с оружием, слитками железа и бронзы, амфоры с зерном и маслом. Горшки с нефтью и серой. Двигались свежие манипулы из залеченных раненых, вставших в строй.
Всюду, на высотах и перекрестках путей, дыбились частоколы полевых крепостей, оснащенных катапультами и скорпионами. Рядом с таким укреплением высилась сигнальная башня. По ночам длинные пунктиры факельных огоньков уносились со скоростью ветра к ставке армии, под Тибуск. Римляне не скрывали, что они пришли надолго. Навсегда Под контролем свирепых галлов с собаками и целых центурий легионеров сотни пленных даков рыли землю, срезали склоны гор, валили лес. Там, где еще совсем недавно шумели кронами вековые дубы и сосны, теперь ложились отесанные камни дорог, вкапывались милевые столбы, перебрасывались добротные арочные мостики. Деревья вдоль магистралей и кастр вырубались на расстояние броска копья. Казалось, гигантский паук заплетает в свою паутину все новые и новые территории. Даки, совершавшие рейды по тылам римской армии, с ненавистью наблюдали следы деятельности чудовищной военной машины.
Пируст и Дазий, рыскавшие во главе отряда сензийской конницы в сорока милях от ставки Траяна, слезли с лошадей на полотне одной из магистралей. Вождь сензиев нагнулся, ощупывая руками брусчатку.
– Хорошо уложили, гады. Давай разберем сколько сможем и разбросаем камни! А когда придут чинить, нападем и перебьем десяток-другой «петухов»!
Пируст покачал головой. «Нереально».
– Это ничего не даст, Дазий. Они на таких работах стараются на совесть. Булыжники уложены на жидкий бетон. Чтобы отколоть их, потребуются железные ломы. Мы только иступим все топоры. Да и чинить дорогу придет не одна центурия. Добавь к солдатам несколько десятков рабов. Нет, Дазий! Зачем нам разрушать то, что римляне строят для нас самих? После того, как прогоним Траяна, у Дакии уже будут хорошие пути на юг.
– Римляне!!! Конные! Много! – крикнул с сосны наблюдатель.
Дазий и Пируст вскочили на коней.
– Слазь! Уходим! Дадес! Положи поперек дороги те башки, что мы накосили вчера! Пусть порадуются! Живей!
Даки проворно извлекли из седельных тороков пятнадцать отрубленных голов римских солдат, попавшихся отряду во время заготовки фуража, и ровной линией разложили поперек дороги. Дадес подумал немного и поместил под носом одной из них обглоданную баранью кость. Все захохотали:
– О-го-ха-ха!!! Смысл понятен! Это все, что вы получите на нашей земле!
Густые ветви сомкнулись за последними всадниками. Лес на склоне звучно шумел, словно одобряя действия своих сыновей.
3
Скориб с высоты стен рассматривал римлян, осадивших город. Сверху они казались размером с ягоды сливы, не больше. Играя важную роль форпоста дакийской столицы, охранявшего проходы Южных Карпат, Тибуск представлял собой первоклассную крепость. Он был заложен еще Котизоном Великим на вершине крутой горы. При Децебале на месте обветшалых глинобитных стен и дубовых бревен возвели новые, каменные. Толщина их достигла пяти-шести метров. Между двумя рядами параллельных кладок с перемычками засыпали глину с гравием. Такая бутовая стена отличалась большой прочностью. В ряде случаев тараны не в состоянии были проломить ее. Бут служил прекрасным амортизатором. Инженеры Децебала поставили на каждую башню до пяти метательных машин различного назначения. В арсеналах хранились тысячи зажигательных снарядов с нефтью, смолой и серой. В промежутках, за зубцами, сложены груды камней. Круглых, отесанных и грубо отколотых, с острыми краями, для метания.
Римляне методично, изо дня в день, все ближе и ближе подводили линии траншей к валам. Толпы безжалостно избиваемых пленных даков таскали в мешках и корзинах землю, возводили насыпь. Катапультарии со стен тщательно целились и стреляли длинными аппаратными дротиками в солдат, прячущихся за рабами. Однажды Скориб увидел, как работавший невольник выдернул из земли прилетевшее со стены копье и свирепым ударом в горло сразил ничего не ожидавшего охранника. Другие набросились и изрубили смельчака в куски. Это навело командира баллистариев на смелую мысль. И вот теперь он стоял за зубчатым бордюром и следил за перемещениями врагов внизу.
Тяжелая ладонь легла на плечо камнеметчика. Скориб обернулся. Рядом, прикрыв глаза от солнца полой рубахи, возвышался Сусаг.
– Как тут у тебя, мастер?
– Все в порядке. Трубы прозвучали три раза. Скоро начнут работу.
Лучший полководец царя нахмурился и устало присел на обмотанные ветошью и пропитанные смолой камни.
– Худо, Скориб. Сарматы хотят уходить. Борак сказал мне, что не намерен сидеть в каменном мешке и ждать смерти. Я просил его спешить воинов и поставить на стены, но он ответил: «Место сармата на коне и в чистом поле, а не в мышеловке». Регебал с Котизоном уже не смогут пробиться в Тибуск. Когда Траян докончит насыпь, я прикажу заложить ворота глыбами, и тогда мы не впустим никого.
Скориб, прищурив один глаз, что-то соразмеряя, то приближал, то удалял от носа большой палец правой руки.
– Так... Есть... Как раз! Один полный бросок! Знаешь, Сусаг. Лучше отпусти сарматов. Проку от них здесь все равно не будет, А там, – строитель кивнул на окружающие горы, – Борак и его ребята попортят римлянам немало крови. Что, если мы раздачу оружия, которую я придумал, приурочим к вылазке сарматов? А-а?
Лицо Сусага прояснилось. Военачальник вскочил и в волнении прошелся туда-сюда.
– Гм! Заманчиво. Да нам ничего не остается. Все равно укрыться в воротах эти бедняги не успеют, а так сарматы выведут их к лесу. Ну, Скориб! Ну, голова! Зови мне сюда Борака и Феликса. А сам иди готовь все, что нужно!
Мастер ушел. Немного погодя явился старейшина степных конников и Феликс – римлянин на службе у Децебала. Командир сильно сдал, похоронив верного друга Тита.
Начальник тибусканского гарнизона щелкнул пальцами:
– Борак! Ты рассудил правильно! Сарматам нечего делать в Тибуске. Сегодня твои воины покинут крепость. Но я прошу тебя хорошенько потрепать римлян во время ухода!
Старик осклабился:
– Об этом, почтенный Сусаг, можешь не беспокоиться – перебьем столько, сколько попадется на пути.
Феликс не задавал лишних вопросов. Внимательно слушал.
– Теперь о деле, – продолжал Сусаг. – Вы знаете – на строительстве насыпи работают рабы-даки. Так вот. Скориб предложил сбросить им от нас оружие. Топоры, копья, несколько десятков мечей. Как только внизу начнется потасовка, выводи свои сотни и дуй прямо на Сармизагетузу, Борак. И прихвати с собой всех, кого успеешь, из освободившихся рабов. Крикни им, чтобы хватались за хвосты лошадей. Ты, Феликс, выйдешь с тремя сотнями пеших. Постарайся поджечь скрепы насыпи. Если римляне подоспеют быстрее, чем мы надеемся, – сразу уходи. Учти, я закрою ворота при малейшей опасности. Слишком дорогой подарок Траяну – сдать Тибуск без сопротивления!
В одиннадцать часов утра, после смены стражи, тридцать семь баллист Скориба перекинули через зубцы вниз до пятисот единиц оружия. Даки из числа работающих сориентировались мгновенно. Расхватав ножи, палицы и топоры, они с бешенством накинулись на караульную центурию. Центурион позорно бросил своих воинов и сбежал. Вслед за этим распахнулись окованные медными листами ворота и три тысячи сарматов в чешуйчатых панцирях до пят кинулись на прорыв. За ними вышла полная легионерная когорта костобоков под командованием Феликса. Даки волокли горшки с нефтью, комки протухшего сала и смолу. По всему римскому лагерю поднялась тревога. К месту схватки Траян направил два полных легиона. VII Клавдиев и XXX Ульпиев во главе со своими легатами и самим императором бегом помчались остановить уходящих варваров.
К чести римлян, они преодолели расстояние между лагерем и местом вылазки за предельно короткий срок, но... опоздали. Хвост сарматского клина пылил далеко впереди. Часть Феликса, выполнив задание, отошла в город, не потеряв ни единого человека. На пятачке, где все произошло, остались лежать только трупы саперов, охранного манипула и погибших рабов. Угловые балки насыпи, обильно политые горючими составами, полыхали жарким огнем. Клодиан, командир XXX Ульпиева легиона, приказал отвести когорты назад.
Римляне методично, изо дня в день, все ближе и ближе подводили линии траншей к валам. Толпы безжалостно избиваемых пленных даков таскали в мешках и корзинах землю, возводили насыпь. Катапультарии со стен тщательно целились и стреляли длинными аппаратными дротиками в солдат, прячущихся за рабами. Однажды Скориб увидел, как работавший невольник выдернул из земли прилетевшее со стены копье и свирепым ударом в горло сразил ничего не ожидавшего охранника. Другие набросились и изрубили смельчака в куски. Это навело командира баллистариев на смелую мысль. И вот теперь он стоял за зубчатым бордюром и следил за перемещениями врагов внизу.
Тяжелая ладонь легла на плечо камнеметчика. Скориб обернулся. Рядом, прикрыв глаза от солнца полой рубахи, возвышался Сусаг.
– Как тут у тебя, мастер?
– Все в порядке. Трубы прозвучали три раза. Скоро начнут работу.
Лучший полководец царя нахмурился и устало присел на обмотанные ветошью и пропитанные смолой камни.
– Худо, Скориб. Сарматы хотят уходить. Борак сказал мне, что не намерен сидеть в каменном мешке и ждать смерти. Я просил его спешить воинов и поставить на стены, но он ответил: «Место сармата на коне и в чистом поле, а не в мышеловке». Регебал с Котизоном уже не смогут пробиться в Тибуск. Когда Траян докончит насыпь, я прикажу заложить ворота глыбами, и тогда мы не впустим никого.
Скориб, прищурив один глаз, что-то соразмеряя, то приближал, то удалял от носа большой палец правой руки.
– Так... Есть... Как раз! Один полный бросок! Знаешь, Сусаг. Лучше отпусти сарматов. Проку от них здесь все равно не будет, А там, – строитель кивнул на окружающие горы, – Борак и его ребята попортят римлянам немало крови. Что, если мы раздачу оружия, которую я придумал, приурочим к вылазке сарматов? А-а?
Лицо Сусага прояснилось. Военачальник вскочил и в волнении прошелся туда-сюда.
– Гм! Заманчиво. Да нам ничего не остается. Все равно укрыться в воротах эти бедняги не успеют, а так сарматы выведут их к лесу. Ну, Скориб! Ну, голова! Зови мне сюда Борака и Феликса. А сам иди готовь все, что нужно!
Мастер ушел. Немного погодя явился старейшина степных конников и Феликс – римлянин на службе у Децебала. Командир сильно сдал, похоронив верного друга Тита.
Начальник тибусканского гарнизона щелкнул пальцами:
– Борак! Ты рассудил правильно! Сарматам нечего делать в Тибуске. Сегодня твои воины покинут крепость. Но я прошу тебя хорошенько потрепать римлян во время ухода!
Старик осклабился:
– Об этом, почтенный Сусаг, можешь не беспокоиться – перебьем столько, сколько попадется на пути.
Феликс не задавал лишних вопросов. Внимательно слушал.
– Теперь о деле, – продолжал Сусаг. – Вы знаете – на строительстве насыпи работают рабы-даки. Так вот. Скориб предложил сбросить им от нас оружие. Топоры, копья, несколько десятков мечей. Как только внизу начнется потасовка, выводи свои сотни и дуй прямо на Сармизагетузу, Борак. И прихвати с собой всех, кого успеешь, из освободившихся рабов. Крикни им, чтобы хватались за хвосты лошадей. Ты, Феликс, выйдешь с тремя сотнями пеших. Постарайся поджечь скрепы насыпи. Если римляне подоспеют быстрее, чем мы надеемся, – сразу уходи. Учти, я закрою ворота при малейшей опасности. Слишком дорогой подарок Траяну – сдать Тибуск без сопротивления!
В одиннадцать часов утра, после смены стражи, тридцать семь баллист Скориба перекинули через зубцы вниз до пятисот единиц оружия. Даки из числа работающих сориентировались мгновенно. Расхватав ножи, палицы и топоры, они с бешенством накинулись на караульную центурию. Центурион позорно бросил своих воинов и сбежал. Вслед за этим распахнулись окованные медными листами ворота и три тысячи сарматов в чешуйчатых панцирях до пят кинулись на прорыв. За ними вышла полная легионерная когорта костобоков под командованием Феликса. Даки волокли горшки с нефтью, комки протухшего сала и смолу. По всему римскому лагерю поднялась тревога. К месту схватки Траян направил два полных легиона. VII Клавдиев и XXX Ульпиев во главе со своими легатами и самим императором бегом помчались остановить уходящих варваров.
К чести римлян, они преодолели расстояние между лагерем и местом вылазки за предельно короткий срок, но... опоздали. Хвост сарматского клина пылил далеко впереди. Часть Феликса, выполнив задание, отошла в город, не потеряв ни единого человека. На пятачке, где все произошло, остались лежать только трупы саперов, охранного манипула и погибших рабов. Угловые балки насыпи, обильно политые горючими составами, полыхали жарким огнем. Клодиан, командир XXX Ульпиева легиона, приказал отвести когорты назад.