Страница:
Но, впрочем, мы уже залезли вперед, к будущему, пока еще неизвестному его участникам. И вернемся к 1384-му году, когда король Карл Дураццо еще жив, и даже не уехал в Венгрию, а Урбан VI сидит в Ночере и принимает Коссу.
XVIII
XIX
XX
XVIII
Со времени Великого Григория VII и Иннокентия III папство, разумеется, эволюционировало, и авторитет его то подымался, то затухал, хотя своей генеральной, так сказать, линии главы престола Святого Петра не меняли отнюдь.
Накатывающиеся с Востока волны новых завоевателей мало беспокоят Европу. При папе, Григории IX, происходит известная битва с татарами под Лигницей, где польское рыцарское войско было разбито в прах. Но, поскольку Батыевы рати далее не пошли, битву почли победою и успокоились.
В 1245-м году состоялся Лионский собор, на котором Михаил Черниговский отчаянно просил помощи у Запада против татар. (За что и был убит в ставке Батыя, а совсем не за отказ «поклониться идолам». Монголов отличала крайняя веротерпимость, а в войске их от трети до половины составляли христиане несторианского толка.)
Но на Лионском соборе папа анафемствовал императора Фридриха II, на что тот ответил общей критикой тогдашнего духовенства. А с монголами решили дружить, отправив посольство Плано Карпини в Каракорум, к монгольскому Великому Хану.
Гораздо больше занимают папу и королей взаимная грызня и неудачи в Святой Земле, где медленно, но верно, европейцы теряли одно за другим завоевания первого крестового похода[10].
В конце XIII — начале XIV столетия папы схлестнулись с французским королем Филиппом IV Красивым (1268—1314 гг.), тем самым, который разгромил орден тамплиеров и сжег Жака Моле. Филипп попросту перевел папский двор к себе под крыло, в Авиньон. Возвращение пап, через семьдесят лет, из Авиньона в Рим было долгим и трудным. Тут-то и началась схизма, когда правили Авиньонский и Римский папы одновременно, закончившаяся только на Констанцком соборе 1415—1417-х годов.
Папы очень долго, несмотря на призывы ряда проповедников и святых, сами не хотели возвращаться в Рим, где не кончались смуты и вооруженная вражда могущественных родов Орсини и Колонна, Савелли и Каэтани.
В Рим переселился было в 1367-м году папа Урбан V, француз, но он вернулся в Авиньон. Сменивший его Григорий XI (1370—1378 гг.), Роже де Бофор, опять же переселился в Рим в 1376-м году.
Григорий XI умер, и вот тут-то и явился из небытия Урбан VI, — даже не кардинал, а скромный архиепископ города Бари (куда были перевезены мощи Святого Николая из Мирр Ликийских, после чего Николай на Западе стал называться не Мирликийским, а Барийским), города на побережье Адриатики, Бартоломео Приньяно, избранный французскими кардиналами только потому, что воинственная толпа римлян била в стены дворца, угрожая расправами, требуя избрать папой итальянца, и даже обязательно римлянина.
Бартоломео Приньяно, по мысли выборщиков, должен был тихо сложить с себя сан и уступить престол французу, Роберту, из рода графов Женевских, чего он, однако, не сделал, проявив, наряду с упрямством и грубостью, незаурядную волю. Его соперник вернулся в Авиньон, и там был избран папой (антипапой) под именем Климента VII. Началась схизма.
Пользуясь источниками, мы можем дать портреты того и другого соперничающих наместников Святого Петра.
Женевский кардинал Роберт, епископ Камбре, отличался высоким ростом, атлетическим телосложением, красотой лица, прекрасными манерами и гладкой речью. Одевался великолепно. Подарками и подкупами многих привлек на свою сторону. Умел владеть собою, был красноречив и не стеснялся в средствах достижения своей цели. Бога он не боялся, на людей внимания не обращал. «Я, конечно, не служил Богу, если бы не находил это выгодным», — заявлял он. Папой он был избран на тридцать шестом году жизни.
Бартоломео Приньяно, архиепископ Барийский, по отзывам «лучший кандидат в папы, если бы он не был папой», был человек твердый, суровый, неподатливый, равнодушный к роскоши, деньгам и комфорту… Проклятьем его был несчастный характер — гордый, дерзкий, властный и горячий. Он постоянно оскорблял окружающих, его поступки отталкивали, даже когда вызывались добрыми намереньями. У него был смуглый цвет лица, блестящие черные глаза, сухие нервные руки, желчный беспокойный темперамент. Таким изображают папу Урбана VI биографы. Выходец из сравнительно незнатной семьи, он начал карьеру приходским священником, епископом стал через четырнадцать лет. Несколько лет провел в Авиньоне, в качестве советника Григория XI, хорошо изучил пороки куриалов и был намерен бороться с ними без всякого снисхождения. Своего любимого племянника, вознесенного им из ничтожества, он порою, наедине, порол, грозя отлучить от церкви, но вряд ли смог исправить этого «пустого ничтожного человека, достойного управлять скотным двором, а не быть знаменосцем церкви».
Положительное влияние на него оказывали только два человека: престарелый кардинал Святого Петра, рано умерший римлянин Франческо Томбальдески и монахиня Екатерина Бенинказа (Святая Екатерина Сиенская), скончавшаяся тоже еще при жизни Урбана VI.
Итак, Урбан VI, призванный было французами к отречению, уперся, избрав в ответ двадцать девять «своих» кардиналов. Он оказался властен и строг и не побоялся остаться на престоле Святого Петра, собираясь покончить с симонией и прочим, то есть воплотить в жизнь принципы Гильдебранда — Григория VII.
Урбан VI был из тех теоретиков, которые, плохо понимая реальную жизнь, увлекаются в одну из двух крайностей. Или, по доброте, теряют власть, или впадают в чрезвычайную жестокость на идейной основе, подобно французским последователям Руссо, создавшим якобинский террор, диктатуру и гильотину.
Церковь разделилась надвое. В каждом монастыре, на каждом доходном месте было по два кандидата, враждовавших друг с другом. Какая уж тут борьба с симонией! Кажется, никогда прежде авторитет церкви не опускался так низко.
Однако Урбана VI признала почти вся Италия, Германия, Англия, Венгрия и Польша (где как раз совершалась последняя великая победа католицизма в его стремлении на Восток — крещение Литвы). В свою очередь Климента VII признали Франция, Ирландия, Неаполитанское королевство, Савойя и Испания.
В папской области шла непрерывная война. Урбан VI, по-видимому, действительно к концу жизни тронулся разумом. Но еще до того он начал войну с Карлом Дураццо (фактически с его супругой!), требуя от него, как пишет Парадисис, выделить удел своему бесталанному и распущенному племяннику из неаполитанских владений, в составе Ночеры и Амальфи с прилегающей территорией. (По другим сведениям, однако, Маргарита Дураццо захватила племянника Урбана VI и держала у себя в заключении.)
В гневе и припадке подозрительности, явно уже болезненного характера, Урбан арестовал шестерых кардиналов, подозреваемых им в измене самому себе в пользу авиньонского соперника, и заточил их в подземельях своего замка в Ночере. (Мол, они собирались обвинить его, арестовать, судить, объявив еретиком, и низложить. Судя по тому, как в свое время расправились с Коссой, возможно, Урбан VI и не был далек от истины.)
Все это описывает Дитрих фон Ним, секретарь папы Урбана и, соответственно, очевидец всего последующего. Кроме кардиналов, папа арестовал еще несколько епископов и проклял все семейство Дураццо. Захваченных кардиналов велели пытать. Вместо них Урбан назначил новых, из неаполитанских противников короля. Дамы Неаполя, затевая очередное увеселение, не забывали приглашать «наших милых кардиналов» (переспать с кардиналом в ту эпоху считалось почетным для любой женщины или девушки, о чем, опять же, пишет Парадисис. И, явно, новоназначенные кардиналы этим своим преимуществом пользовались вовсю).
А пока новоназначенные кардиналы развлекались в Неаполе, прежних, схваченных Урбаном VI кардиналов и епископов, пытали в Ночере. Те из них, кто остался в живых, стали калеками с перебитыми костями — сообщает одна летопись. Но кто остался? В конце концов схваченные кардиналы были убиты все, кроме англичанина Истона.
В источниках нет имени «пирата, ставшего священнослужителем», коему Урбан поручил пытать арестованных. Был ли это сам Косса, или кто-то из его спутников, или вообще посторонний человек — неясно. Но в любом случае Косса, ежели он действительно служил Урбану VI, не мог остаться в стороне.
Ясно, что был разговор не в тронном зале, а с глазу на глаз. Ясно, что кроме обещанных выплат пострадавшим, Косса обещал бросить пиратство и принять духовный сан. (Ему легко стало решиться на этот шаг, ибо на то была и воля матери, и принятая всеми тремя пиратами клятва.)
Урбан же должен был, прежде всего, снять с Коссы тяготевшее над ним и Яндрой обвинение святой инквизиции (и только папа мог это сделать!). Мог и сделал, ибо о дальнейших каких-то осложнениях Коссы с капитанами Святой Марии уже не слышно. И Косса, загнанный в угол, мог согласиться на то, чтобы быть судьей схваченных кардиналов. Он, видимо, все-таки вел следствие, пытали другие[11].
На очередную жалобу Буонаккорсо (оба, он и Ринери, стали священниками по представительству Коссы, сам же он был рукоположен дьяконом-секретарем, должность, с которой путь вверх был более удобен и прям) Косса мог ответить так:
— Ты хотел стать священником? — возразил Косса, побледнев. — Ты стал им! Почему вы все мыслите только о доходах и выгодах той или другой должности, не задумываясь о плате за нее? Завидуете чужому богатству, не ведая, что чем богаче человек, тем труднее ему это богатство сохранить! Тем больше завистников вокруг! Тем больше надобно работать, черт возьми! И, зачастую, тем опаснее и даже грязнее сама работа! Ты не был и никогда бы не стал капитаном корабля, Гуиндаччо, ибо ты тотчас проиграл бы свой корабль в кости, или спьяну посадил на мель, или не сумел награбить достаточно, чтобы расплатиться с командой! И наемный рабочий у статочного крестьянина, сколько бы ни ворчал на хозяина, не мог бы сам свести концы с концами, как и наемный солдат не может заменить кондотьера, а коли может, то и становится им, как Сфорца!
Мечтая о том, чтобы стать священником, ты о чем думал, дурень? О поповских доходах! А ты когда-нибудь правил службу? Да таких, как ты, невежд хватает в духовном звании, но не ими держится церковь! Нас едва не убили мужики, помни об этом! Им только корысть и помешала! А спас — Урбан! Ты мечтал о безопасной работе, так работай же, скотина! Чего безопаснее — мучать жалких стариков, облаченных в сутаны, вытягивать и вывертывать им суставы, подвешивать, вливать воду в рот, ломать кости рук и ног, ни за что не отвечая, ибо отвечаю я! Бичевать эти старые тела, прижигать раскаленным железом, вымучивая признанья, которые должен формулировать и вытягивать из них опять же я!
— Но когда это кончится, Бальтазар?! — воскликнул Гуиндаччо Буонаккорсо с надрывом. — Я привык убивать в сражениях!
— Убивал ты и после сражений! Вспомни, скольких мы топили, только чтобы не оставлять свидетелей. А что будет с этими кардиналами, не ведаю и я. Ты видел, как зловеще сверкают глаза у Урбана, когда начинаются пытки? Теперь он надумал во время допросов сидеть под окном и громко петь молитвы.
— Он безумен!
— Да, по-видимому, да!
— И мы служим безумцу?
— Мы служим безумцам, Гуиндаччо! Ибо никто из сильных мира сего не мыслит о собственной смерти! И о том, что воспоследует за ней!
— И ты не мыслишь!
— И я! Но я хоть понимаю, что делаю, и на что иду! Взгляни на Ринери! Гуинджи не задает вопросов. а он ведь был, как и я, студентом Болонского университета, теологом, до того, как бежал со мною! А кем был ты?
— Так-то оно так, капитан! — безнадежно вздохнул одноглазый пират. — Так-то оно так…
— Именно так! — жестко обрезал Косса.
Накатывающиеся с Востока волны новых завоевателей мало беспокоят Европу. При папе, Григории IX, происходит известная битва с татарами под Лигницей, где польское рыцарское войско было разбито в прах. Но, поскольку Батыевы рати далее не пошли, битву почли победою и успокоились.
В 1245-м году состоялся Лионский собор, на котором Михаил Черниговский отчаянно просил помощи у Запада против татар. (За что и был убит в ставке Батыя, а совсем не за отказ «поклониться идолам». Монголов отличала крайняя веротерпимость, а в войске их от трети до половины составляли христиане несторианского толка.)
Но на Лионском соборе папа анафемствовал императора Фридриха II, на что тот ответил общей критикой тогдашнего духовенства. А с монголами решили дружить, отправив посольство Плано Карпини в Каракорум, к монгольскому Великому Хану.
Гораздо больше занимают папу и королей взаимная грызня и неудачи в Святой Земле, где медленно, но верно, европейцы теряли одно за другим завоевания первого крестового похода[10].
В конце XIII — начале XIV столетия папы схлестнулись с французским королем Филиппом IV Красивым (1268—1314 гг.), тем самым, который разгромил орден тамплиеров и сжег Жака Моле. Филипп попросту перевел папский двор к себе под крыло, в Авиньон. Возвращение пап, через семьдесят лет, из Авиньона в Рим было долгим и трудным. Тут-то и началась схизма, когда правили Авиньонский и Римский папы одновременно, закончившаяся только на Констанцком соборе 1415—1417-х годов.
Папы очень долго, несмотря на призывы ряда проповедников и святых, сами не хотели возвращаться в Рим, где не кончались смуты и вооруженная вражда могущественных родов Орсини и Колонна, Савелли и Каэтани.
В Рим переселился было в 1367-м году папа Урбан V, француз, но он вернулся в Авиньон. Сменивший его Григорий XI (1370—1378 гг.), Роже де Бофор, опять же переселился в Рим в 1376-м году.
Григорий XI умер, и вот тут-то и явился из небытия Урбан VI, — даже не кардинал, а скромный архиепископ города Бари (куда были перевезены мощи Святого Николая из Мирр Ликийских, после чего Николай на Западе стал называться не Мирликийским, а Барийским), города на побережье Адриатики, Бартоломео Приньяно, избранный французскими кардиналами только потому, что воинственная толпа римлян била в стены дворца, угрожая расправами, требуя избрать папой итальянца, и даже обязательно римлянина.
Бартоломео Приньяно, по мысли выборщиков, должен был тихо сложить с себя сан и уступить престол французу, Роберту, из рода графов Женевских, чего он, однако, не сделал, проявив, наряду с упрямством и грубостью, незаурядную волю. Его соперник вернулся в Авиньон, и там был избран папой (антипапой) под именем Климента VII. Началась схизма.
Пользуясь источниками, мы можем дать портреты того и другого соперничающих наместников Святого Петра.
Женевский кардинал Роберт, епископ Камбре, отличался высоким ростом, атлетическим телосложением, красотой лица, прекрасными манерами и гладкой речью. Одевался великолепно. Подарками и подкупами многих привлек на свою сторону. Умел владеть собою, был красноречив и не стеснялся в средствах достижения своей цели. Бога он не боялся, на людей внимания не обращал. «Я, конечно, не служил Богу, если бы не находил это выгодным», — заявлял он. Папой он был избран на тридцать шестом году жизни.
Бартоломео Приньяно, архиепископ Барийский, по отзывам «лучший кандидат в папы, если бы он не был папой», был человек твердый, суровый, неподатливый, равнодушный к роскоши, деньгам и комфорту… Проклятьем его был несчастный характер — гордый, дерзкий, властный и горячий. Он постоянно оскорблял окружающих, его поступки отталкивали, даже когда вызывались добрыми намереньями. У него был смуглый цвет лица, блестящие черные глаза, сухие нервные руки, желчный беспокойный темперамент. Таким изображают папу Урбана VI биографы. Выходец из сравнительно незнатной семьи, он начал карьеру приходским священником, епископом стал через четырнадцать лет. Несколько лет провел в Авиньоне, в качестве советника Григория XI, хорошо изучил пороки куриалов и был намерен бороться с ними без всякого снисхождения. Своего любимого племянника, вознесенного им из ничтожества, он порою, наедине, порол, грозя отлучить от церкви, но вряд ли смог исправить этого «пустого ничтожного человека, достойного управлять скотным двором, а не быть знаменосцем церкви».
Положительное влияние на него оказывали только два человека: престарелый кардинал Святого Петра, рано умерший римлянин Франческо Томбальдески и монахиня Екатерина Бенинказа (Святая Екатерина Сиенская), скончавшаяся тоже еще при жизни Урбана VI.
Итак, Урбан VI, призванный было французами к отречению, уперся, избрав в ответ двадцать девять «своих» кардиналов. Он оказался властен и строг и не побоялся остаться на престоле Святого Петра, собираясь покончить с симонией и прочим, то есть воплотить в жизнь принципы Гильдебранда — Григория VII.
Урбан VI был из тех теоретиков, которые, плохо понимая реальную жизнь, увлекаются в одну из двух крайностей. Или, по доброте, теряют власть, или впадают в чрезвычайную жестокость на идейной основе, подобно французским последователям Руссо, создавшим якобинский террор, диктатуру и гильотину.
Церковь разделилась надвое. В каждом монастыре, на каждом доходном месте было по два кандидата, враждовавших друг с другом. Какая уж тут борьба с симонией! Кажется, никогда прежде авторитет церкви не опускался так низко.
Однако Урбана VI признала почти вся Италия, Германия, Англия, Венгрия и Польша (где как раз совершалась последняя великая победа католицизма в его стремлении на Восток — крещение Литвы). В свою очередь Климента VII признали Франция, Ирландия, Неаполитанское королевство, Савойя и Испания.
В папской области шла непрерывная война. Урбан VI, по-видимому, действительно к концу жизни тронулся разумом. Но еще до того он начал войну с Карлом Дураццо (фактически с его супругой!), требуя от него, как пишет Парадисис, выделить удел своему бесталанному и распущенному племяннику из неаполитанских владений, в составе Ночеры и Амальфи с прилегающей территорией. (По другим сведениям, однако, Маргарита Дураццо захватила племянника Урбана VI и держала у себя в заключении.)
В гневе и припадке подозрительности, явно уже болезненного характера, Урбан арестовал шестерых кардиналов, подозреваемых им в измене самому себе в пользу авиньонского соперника, и заточил их в подземельях своего замка в Ночере. (Мол, они собирались обвинить его, арестовать, судить, объявив еретиком, и низложить. Судя по тому, как в свое время расправились с Коссой, возможно, Урбан VI и не был далек от истины.)
Все это описывает Дитрих фон Ним, секретарь папы Урбана и, соответственно, очевидец всего последующего. Кроме кардиналов, папа арестовал еще несколько епископов и проклял все семейство Дураццо. Захваченных кардиналов велели пытать. Вместо них Урбан назначил новых, из неаполитанских противников короля. Дамы Неаполя, затевая очередное увеселение, не забывали приглашать «наших милых кардиналов» (переспать с кардиналом в ту эпоху считалось почетным для любой женщины или девушки, о чем, опять же, пишет Парадисис. И, явно, новоназначенные кардиналы этим своим преимуществом пользовались вовсю).
А пока новоназначенные кардиналы развлекались в Неаполе, прежних, схваченных Урбаном VI кардиналов и епископов, пытали в Ночере. Те из них, кто остался в живых, стали калеками с перебитыми костями — сообщает одна летопись. Но кто остался? В конце концов схваченные кардиналы были убиты все, кроме англичанина Истона.
В источниках нет имени «пирата, ставшего священнослужителем», коему Урбан поручил пытать арестованных. Был ли это сам Косса, или кто-то из его спутников, или вообще посторонний человек — неясно. Но в любом случае Косса, ежели он действительно служил Урбану VI, не мог остаться в стороне.
Ясно, что был разговор не в тронном зале, а с глазу на глаз. Ясно, что кроме обещанных выплат пострадавшим, Косса обещал бросить пиратство и принять духовный сан. (Ему легко стало решиться на этот шаг, ибо на то была и воля матери, и принятая всеми тремя пиратами клятва.)
Урбан же должен был, прежде всего, снять с Коссы тяготевшее над ним и Яндрой обвинение святой инквизиции (и только папа мог это сделать!). Мог и сделал, ибо о дальнейших каких-то осложнениях Коссы с капитанами Святой Марии уже не слышно. И Косса, загнанный в угол, мог согласиться на то, чтобы быть судьей схваченных кардиналов. Он, видимо, все-таки вел следствие, пытали другие[11].
На очередную жалобу Буонаккорсо (оба, он и Ринери, стали священниками по представительству Коссы, сам же он был рукоположен дьяконом-секретарем, должность, с которой путь вверх был более удобен и прям) Косса мог ответить так:
— Ты хотел стать священником? — возразил Косса, побледнев. — Ты стал им! Почему вы все мыслите только о доходах и выгодах той или другой должности, не задумываясь о плате за нее? Завидуете чужому богатству, не ведая, что чем богаче человек, тем труднее ему это богатство сохранить! Тем больше завистников вокруг! Тем больше надобно работать, черт возьми! И, зачастую, тем опаснее и даже грязнее сама работа! Ты не был и никогда бы не стал капитаном корабля, Гуиндаччо, ибо ты тотчас проиграл бы свой корабль в кости, или спьяну посадил на мель, или не сумел награбить достаточно, чтобы расплатиться с командой! И наемный рабочий у статочного крестьянина, сколько бы ни ворчал на хозяина, не мог бы сам свести концы с концами, как и наемный солдат не может заменить кондотьера, а коли может, то и становится им, как Сфорца!
Мечтая о том, чтобы стать священником, ты о чем думал, дурень? О поповских доходах! А ты когда-нибудь правил службу? Да таких, как ты, невежд хватает в духовном звании, но не ими держится церковь! Нас едва не убили мужики, помни об этом! Им только корысть и помешала! А спас — Урбан! Ты мечтал о безопасной работе, так работай же, скотина! Чего безопаснее — мучать жалких стариков, облаченных в сутаны, вытягивать и вывертывать им суставы, подвешивать, вливать воду в рот, ломать кости рук и ног, ни за что не отвечая, ибо отвечаю я! Бичевать эти старые тела, прижигать раскаленным железом, вымучивая признанья, которые должен формулировать и вытягивать из них опять же я!
— Но когда это кончится, Бальтазар?! — воскликнул Гуиндаччо Буонаккорсо с надрывом. — Я привык убивать в сражениях!
— Убивал ты и после сражений! Вспомни, скольких мы топили, только чтобы не оставлять свидетелей. А что будет с этими кардиналами, не ведаю и я. Ты видел, как зловеще сверкают глаза у Урбана, когда начинаются пытки? Теперь он надумал во время допросов сидеть под окном и громко петь молитвы.
— Он безумен!
— Да, по-видимому, да!
— И мы служим безумцу?
— Мы служим безумцам, Гуиндаччо! Ибо никто из сильных мира сего не мыслит о собственной смерти! И о том, что воспоследует за ней!
— И ты не мыслишь!
— И я! Но я хоть понимаю, что делаю, и на что иду! Взгляни на Ринери! Гуинджи не задает вопросов. а он ведь был, как и я, студентом Болонского университета, теологом, до того, как бежал со мною! А кем был ты?
— Так-то оно так, капитан! — безнадежно вздохнул одноглазый пират. — Так-то оно так…
— Именно так! — жестко обрезал Косса.
XIX
Не забудем и того, что первым делом, порученным Урбаном Коссе, была все-таки военная операция. Следовало отбросить от Ночеры осаждающих, и Косса выполнял задачу с честью. (Не забудем, что Ночеру осаждал Альберико да Барбьяно, лучший кондотьер Италии!)
Он вышел к растерянным папским солдатам в блестящей кирасе и, тряхнув кудрями — Косса был без шлема, — выговорил насмешливо:
— Кто же из вас мужик, а кто баба, никак не пойму? — И прибавил такое, что солдаты весело заржали, разом почуяв своего в пиратском атамане.
Грамотно руководить ратными Коссе, после многочисленных его подвигов на африканском берегу, не составило труда. Что такое засада, обходный маневр, нежданная атака на противника, расположившегося спокойно поесть, выпить вина и перекинуться в кости — все это Косса ведал достаточно хорошо. Осаждающие были отбиты нежданным ударом с трех сторон, захвачено одиннадцать катапульт, после чего камни перестали залетать в окна папского дворца.
Вскоре Косса был посвящен в духовный сан, а далее, как утверждает Парадисис, начал руководить следствием, на котором присутствовали то племянник папы, то сам Урбан VI. И по мере того как шло следствие, как мучали несчастных стариков, добиваясь неведомых признаний, Коссе, хотя он не показывал виду, становилось все страшнее. Стихиры под окном камеры пыток пел явно сумасшедший человек или же одержимый, не ведающий, что творит.
Бесчеловечные подробности этих допросов, в результате которых кардиналы превратились в мешки костей, обтянутых кожею, с перебитыми конечностями, отбитыми почками, в безнадежных инвалидов, которых и отпустить-то уже было нельзя, сообщает секретарь папы, Дитрих фон Ним[12].
Урбан ярел. Временем, во время пыток, у него изо рта текла слюна, и он как-то плотоядно причмокивал (Косса вечерами, вспоминая эти сцены, долго не мог приняться за еду. Даже его мутило.) Ринери Гуинджи молчал, как-то сморщиваясь и отводя глаза. И молчание его было паче укоризн и жалоб Гуиндаччо.
Единожды Урбан даже и на «своих пиратов» напал с укоризнами и грязной руганью, ибо ему показалось что Буонаккорсо во время допросов плачет.
— Глаз у него такой! — возразил Косса, отводя взор. — Я сам не раз обманывался на этом! В своем ремесле оба моих помощника были достаточно тверды!
Урбан утих, мрачно сопя.
Самое скверное было то, что ни кардиналы, ни епископы вины своей не признавали по-прежнему, и лишь кардинал Сангарский подал знак, что будет говорить, и… попросил смерти! А в вину себе поставил прежние пытки, которые творил сам над иными, угождая Урбану.
Все это продолжалось бесконечно. Урбан распевал псалмы под аккомпанемент стонов пытаемых кардиналов. Племянник папы смеялся (видимо, выпущенный из заключения?), смеялся и острил, наблюдая, как дергаются измученные тела. Страшный своей бессмысленностью хоровод смерти тянулся и тянулся, никак не кончаясь. А зловещие слухи о том расползались по Италии и по другим странам, рождая ужас и отвращение к Урбану. Любопытно, стали бы римляне теперь столь же пылко защищать своего духовного главу?
Тем часом Карл Дураццо сумел собрать значительные силы и осадил Ночеру. Урбан три-четыре раза в день появлялся у окна замка со свечой и колокольчиком, громко посылая анафемы королю и его войску. Но что делать дальше? Кончаются припасы, не хватает оружия. Нет арбалетных стрел, не хватает каменных ядер для катапульт. И опять Косса оказался спасителем папы.
Косса сам явился к Урбану.
— Ваше святейшество! Продержаться мы можем всего неделю!
По бегающему взору, по беспокойно шевелящимся пальцам Косса понял, что папа думает совсем о другом.
— Как, кардиналы еще не признались? — вопросил Урбан.
— Святой отец! — возразил Косса, теряя терпение. — Еще неделя, и крепость не устоит! Теперь уже поздно думать о кардиналах!
Глаза Урбана остановились, наконец, на лице Коссы. Он начал что-то понимать.
— Спаси! — пробормотал Урбан.
— Нужны грамоты в Нолу, к графу Раймондо Орсини, и к иным… Прикажи дать мне их, и я попробую пробраться сквозь вражеские заставы!
— Не убежишь? — вопросил Урбан, беспокойно оглядывая пирата.
«Убежать я могу и без твоих грамот!» — подумал Косса с презрением, но не сказал ничего.
— Мои друзья остаются у тебя! — возразил он.
Ночь. Черная ночь Италии. Топот коня. Он дважды менял путь, сбивая погоню со следа. «Продержатся или нет?» — билась где-то у виска неотвязная мысль.
Карл Дураццо был все же «венгром». Граф Нолы, Раймондо и Томазо Сан-Северино и даже Пьетро Тартеро, настоятель монастыря в Монте-Кассино, все трое претендовали некогда на неаполитанский королевский трон. Успеют ли? В свое умение убеждать Бальтазар верил свято. Но успеют ли? Большой армии даже и не нужно. Из Ночеры так и так придется отступить… Успеют ли только?
Успели. Папские солдаты еще держались, закладывая в катапульты вывороченные камни мостовой. Барбьяно пришлось оттянуть войска и дать отступить противнику. Ночеру папская гвардия оставляла в относительном порядке. Казну и пленных кардиналов увезли с собой. (Это, видимо, и было поражением войск Урбана в 1385 г.)
Урбана VI повезли в Салерно. Альберико да Барбьяно не очень преследовал отступающих. Ему было важно лишь удалить папу из владений Карла, который спешил в Венгрию завоевывать венгерский трон.
В Салерно следовало грузиться на корабли и плыть в Рим, но узнав, что его ожидает флот Гаспара Коссы вызванный Бальтазаром, Урбан уперся.
— Он служит Провансу! — кричал папа, брызжа слюной. — Он захватит меня в плен и передаст Клименту!
Взгляд папы был безумен. Настаивать было бесполезно.
— Что с ним? — спросил Гаспар, когда они уже оба поняли, что папа не уступит.
— Страх! — возразил Бальтазар. — Видал бы ты, до чего он довел пленных кардиналов!
— Твой папа наверняка сумасшедший, — пожал плечами старый пират. — У него временем стекленеют глаза.
— Да, Гаспар, да! Но я не могу бросить его теперь, ибо пропаду сам!
Братья обнялись, и у Коссы, мгновением, оттеплело сердце. Все-таки брат верен ему и дважды уже доказывал, что они — единая семья, без чего было бы слишком трудно жить!
Теперь отправились сушею в Беневенто, а оттуда в местечко между Барлеттой и Трани, на берегу Адриатики, «Злого Адрия» римлян, вскипающего волнами, когда ветра, идущие с востока, перевалив через горы Долмации, яростно падают вниз и гонят взбесившуюся воду к итальянскому берегу. Здесь, близ Бари, своей, на беду, оставленной некогда архиепископии, Урбан чувствовал себя в большей безопасности.
Увечные кардиналы ехали, с трудом держась в седлах. Епископ Акилы, с вывернутыми суставами рук и ног, вообще не мог сидеть на лошади.
— Он хочет меня погубить! Он еле тащится! — Глаза Урбана начали стекленеть, что говорило о начале нового приступа.
— Убейте его! — вскричал папа.
Сабля (не обязательно Бальтазарова!) обрушилась на голову страдальца. «Хорошая смерть! — подумал про себя Косса. — Для него — особенно хорошая смерть!»
Дикий взгляд Урбана был страшен.
— Оставьте труп на дороге! — вскричал он людям, пытавшимся поднять убитого. — Бросьте его тут! Пускай его сожрут вороны!
(Об этом эпизоде сообщает секретарь Урбана, фон Ним.)
Достали (наняли) генуэзский корабль. Началось долгое путешествие вокруг всей Италии, тяжкое для всех, а особенно мучительное для заключенных.
В Пизе сделали остановку. Необходимо было обновить запасы снеди и пресной воды. Правитель города, Пьетро Гамбакорти, сам встретил папу и просил о снисхождении к арестованным. Урбан рассвирепел:
— Они заговорщики, отцеубийцы, они намеревали отравить папу, своего отца! Они слуги дьявола! — кричал он.
Заключенные, напоминающие скелеты, продолжали, однако, отстаивать свою невиновность.
В Генуе дож передал папе письмо от английского короля:
«Кардинал Истон — мой подданный, — писал король Ричард. — Если он действительно думал отравить тебя, если ты боишься за свою жизнь, удали его. Отправь его ко мне. Я сам буду присматривать за ним. Если же ты не пришлешь кардинала ко мне, то, значит, ты со мной не считаешься. А это заставит меня задуматься, не является ли законным папой Климент VII, а не ты».
Английского кардинала пришлось освободить, но другим досталось еще больше, невзирая на просьбы генуэзцев прекратить их мучения.
Урбан упорствовал. Приближалась развязка.
Когда сбежали два «министра» папы, — кардинал Равенны и кардинал Пьетро-Молло, даже безумный Урбан почуял начало конца. Вскоре узналось, что оба бежали к Клименту VII в Авиньон.
— И этих змей я столько лет пригревал на своей груди!
У него оставались в заключении пятеро кардиналов и четыре епископа, и уже была совершена попытка их выкрасть.
Урбан снова сел на корабль. Девятерых арестованных, измученных до предела людей, по его приказу посадили в мешки и, отплыв подальше от берегов, утопили в море.
Когда добрались до Лукки, выяснилось, что Карл Дураццо убит в Венгрии. Папа тут же проклял вдову и королевского сына, заявив, что наследником короля является он сам.
Как давно строгий епископ из города Бари обещал покончить с симонией и развратом церковников! Разбогатев, Урбан извлек из монастыря двух своих племянниц и, богато наградив, выдал замуж. Продолжал кутить и тратить церковное серебро похитивший монахиню из монастыря Франческо Приньяно, племянник Урбана. Меж тем, в воспаленном воображении Урбана роились все новые планы завоеваний, теперь уже в Греции, в Ахайе, «чтобы помочь грекам обрести свет, утраченный при патриархе Фотии в VIII веке»(!)
И плевать было ему, как и всем папам до и после Урбана, что именно католическая церковь, как предельно ясно доказал Фотий, культурнейший человек своего времени, отпала от Вселенского православия, что произошло не разделение церквей, а именно отпадение, формально лишь закрепленное уже в XI столетии, что чудовищный процесс обмирщения Запада, «путь технического прогресса», в наши дни поставивший под вопрос само существование человечества, начался именно тогда, именно с эпохою Возрождения, когда тело одолело Дух, духовное начало, объявленное стеснительными узами «мрачных» Средних веков, было принесено в жертву плоти, в жертву безверию, и начали рушиться все те преграды, которые хоть как-то обуздывали хищный «звериный» дух европейца… Какой уж там гроб Господень, какие подвиги во имя Христа, когда пьяные крестоносцы в цареградской Софии заставляли на святом престоле танцевать голых проституток!
Урбан рвался ухватить свой кусок из византийского наследства, он затевал войну с венгерским королем и уже издал буллу, объявлявшую о конфискации в пользу римского престола Ахайи (Пелопоннеса, где располагалось тогда Ахейское княжество, формально подчиненное венгерскому королю). И неизвестно, чем бы все это окончилось, но по дороге в Рим Урбан упал с мула и по приезде в вечный город вскоре умер (1389 г.).
Папский племянник быстро отвез похищенную красавицу-монахиню в ее прежний монастырь, взял жену и детей, забрал все награбленные богатства и тихо смылся, направляясь на корабле в Рим. Увы, корабль затонул. Приньяно с семьей погибли, и судьба еще раз доказала, что справедливость все-таки живет в мире и наказание за грехи приходит в свой неотменимый черед. Правда — не ко всем и не всегда. Но… вправе ли человек судить о промыслах Высшей Воли?
Он вышел к растерянным папским солдатам в блестящей кирасе и, тряхнув кудрями — Косса был без шлема, — выговорил насмешливо:
— Кто же из вас мужик, а кто баба, никак не пойму? — И прибавил такое, что солдаты весело заржали, разом почуяв своего в пиратском атамане.
Грамотно руководить ратными Коссе, после многочисленных его подвигов на африканском берегу, не составило труда. Что такое засада, обходный маневр, нежданная атака на противника, расположившегося спокойно поесть, выпить вина и перекинуться в кости — все это Косса ведал достаточно хорошо. Осаждающие были отбиты нежданным ударом с трех сторон, захвачено одиннадцать катапульт, после чего камни перестали залетать в окна папского дворца.
Вскоре Косса был посвящен в духовный сан, а далее, как утверждает Парадисис, начал руководить следствием, на котором присутствовали то племянник папы, то сам Урбан VI. И по мере того как шло следствие, как мучали несчастных стариков, добиваясь неведомых признаний, Коссе, хотя он не показывал виду, становилось все страшнее. Стихиры под окном камеры пыток пел явно сумасшедший человек или же одержимый, не ведающий, что творит.
Бесчеловечные подробности этих допросов, в результате которых кардиналы превратились в мешки костей, обтянутых кожею, с перебитыми конечностями, отбитыми почками, в безнадежных инвалидов, которых и отпустить-то уже было нельзя, сообщает секретарь папы, Дитрих фон Ним[12].
Урбан ярел. Временем, во время пыток, у него изо рта текла слюна, и он как-то плотоядно причмокивал (Косса вечерами, вспоминая эти сцены, долго не мог приняться за еду. Даже его мутило.) Ринери Гуинджи молчал, как-то сморщиваясь и отводя глаза. И молчание его было паче укоризн и жалоб Гуиндаччо.
Единожды Урбан даже и на «своих пиратов» напал с укоризнами и грязной руганью, ибо ему показалось что Буонаккорсо во время допросов плачет.
— Глаз у него такой! — возразил Косса, отводя взор. — Я сам не раз обманывался на этом! В своем ремесле оба моих помощника были достаточно тверды!
Урбан утих, мрачно сопя.
Самое скверное было то, что ни кардиналы, ни епископы вины своей не признавали по-прежнему, и лишь кардинал Сангарский подал знак, что будет говорить, и… попросил смерти! А в вину себе поставил прежние пытки, которые творил сам над иными, угождая Урбану.
Все это продолжалось бесконечно. Урбан распевал псалмы под аккомпанемент стонов пытаемых кардиналов. Племянник папы смеялся (видимо, выпущенный из заключения?), смеялся и острил, наблюдая, как дергаются измученные тела. Страшный своей бессмысленностью хоровод смерти тянулся и тянулся, никак не кончаясь. А зловещие слухи о том расползались по Италии и по другим странам, рождая ужас и отвращение к Урбану. Любопытно, стали бы римляне теперь столь же пылко защищать своего духовного главу?
Тем часом Карл Дураццо сумел собрать значительные силы и осадил Ночеру. Урбан три-четыре раза в день появлялся у окна замка со свечой и колокольчиком, громко посылая анафемы королю и его войску. Но что делать дальше? Кончаются припасы, не хватает оружия. Нет арбалетных стрел, не хватает каменных ядер для катапульт. И опять Косса оказался спасителем папы.
Косса сам явился к Урбану.
— Ваше святейшество! Продержаться мы можем всего неделю!
По бегающему взору, по беспокойно шевелящимся пальцам Косса понял, что папа думает совсем о другом.
— Как, кардиналы еще не признались? — вопросил Урбан.
— Святой отец! — возразил Косса, теряя терпение. — Еще неделя, и крепость не устоит! Теперь уже поздно думать о кардиналах!
Глаза Урбана остановились, наконец, на лице Коссы. Он начал что-то понимать.
— Спаси! — пробормотал Урбан.
— Нужны грамоты в Нолу, к графу Раймондо Орсини, и к иным… Прикажи дать мне их, и я попробую пробраться сквозь вражеские заставы!
— Не убежишь? — вопросил Урбан, беспокойно оглядывая пирата.
«Убежать я могу и без твоих грамот!» — подумал Косса с презрением, но не сказал ничего.
— Мои друзья остаются у тебя! — возразил он.
Ночь. Черная ночь Италии. Топот коня. Он дважды менял путь, сбивая погоню со следа. «Продержатся или нет?» — билась где-то у виска неотвязная мысль.
Карл Дураццо был все же «венгром». Граф Нолы, Раймондо и Томазо Сан-Северино и даже Пьетро Тартеро, настоятель монастыря в Монте-Кассино, все трое претендовали некогда на неаполитанский королевский трон. Успеют ли? В свое умение убеждать Бальтазар верил свято. Но успеют ли? Большой армии даже и не нужно. Из Ночеры так и так придется отступить… Успеют ли только?
Успели. Папские солдаты еще держались, закладывая в катапульты вывороченные камни мостовой. Барбьяно пришлось оттянуть войска и дать отступить противнику. Ночеру папская гвардия оставляла в относительном порядке. Казну и пленных кардиналов увезли с собой. (Это, видимо, и было поражением войск Урбана в 1385 г.)
Урбана VI повезли в Салерно. Альберико да Барбьяно не очень преследовал отступающих. Ему было важно лишь удалить папу из владений Карла, который спешил в Венгрию завоевывать венгерский трон.
В Салерно следовало грузиться на корабли и плыть в Рим, но узнав, что его ожидает флот Гаспара Коссы вызванный Бальтазаром, Урбан уперся.
— Он служит Провансу! — кричал папа, брызжа слюной. — Он захватит меня в плен и передаст Клименту!
Взгляд папы был безумен. Настаивать было бесполезно.
— Что с ним? — спросил Гаспар, когда они уже оба поняли, что папа не уступит.
— Страх! — возразил Бальтазар. — Видал бы ты, до чего он довел пленных кардиналов!
— Твой папа наверняка сумасшедший, — пожал плечами старый пират. — У него временем стекленеют глаза.
— Да, Гаспар, да! Но я не могу бросить его теперь, ибо пропаду сам!
Братья обнялись, и у Коссы, мгновением, оттеплело сердце. Все-таки брат верен ему и дважды уже доказывал, что они — единая семья, без чего было бы слишком трудно жить!
Теперь отправились сушею в Беневенто, а оттуда в местечко между Барлеттой и Трани, на берегу Адриатики, «Злого Адрия» римлян, вскипающего волнами, когда ветра, идущие с востока, перевалив через горы Долмации, яростно падают вниз и гонят взбесившуюся воду к итальянскому берегу. Здесь, близ Бари, своей, на беду, оставленной некогда архиепископии, Урбан чувствовал себя в большей безопасности.
Увечные кардиналы ехали, с трудом держась в седлах. Епископ Акилы, с вывернутыми суставами рук и ног, вообще не мог сидеть на лошади.
— Он хочет меня погубить! Он еле тащится! — Глаза Урбана начали стекленеть, что говорило о начале нового приступа.
— Убейте его! — вскричал папа.
Сабля (не обязательно Бальтазарова!) обрушилась на голову страдальца. «Хорошая смерть! — подумал про себя Косса. — Для него — особенно хорошая смерть!»
Дикий взгляд Урбана был страшен.
— Оставьте труп на дороге! — вскричал он людям, пытавшимся поднять убитого. — Бросьте его тут! Пускай его сожрут вороны!
(Об этом эпизоде сообщает секретарь Урбана, фон Ним.)
Достали (наняли) генуэзский корабль. Началось долгое путешествие вокруг всей Италии, тяжкое для всех, а особенно мучительное для заключенных.
В Пизе сделали остановку. Необходимо было обновить запасы снеди и пресной воды. Правитель города, Пьетро Гамбакорти, сам встретил папу и просил о снисхождении к арестованным. Урбан рассвирепел:
— Они заговорщики, отцеубийцы, они намеревали отравить папу, своего отца! Они слуги дьявола! — кричал он.
Заключенные, напоминающие скелеты, продолжали, однако, отстаивать свою невиновность.
В Генуе дож передал папе письмо от английского короля:
«Кардинал Истон — мой подданный, — писал король Ричард. — Если он действительно думал отравить тебя, если ты боишься за свою жизнь, удали его. Отправь его ко мне. Я сам буду присматривать за ним. Если же ты не пришлешь кардинала ко мне, то, значит, ты со мной не считаешься. А это заставит меня задуматься, не является ли законным папой Климент VII, а не ты».
Английского кардинала пришлось освободить, но другим досталось еще больше, невзирая на просьбы генуэзцев прекратить их мучения.
Урбан упорствовал. Приближалась развязка.
Когда сбежали два «министра» папы, — кардинал Равенны и кардинал Пьетро-Молло, даже безумный Урбан почуял начало конца. Вскоре узналось, что оба бежали к Клименту VII в Авиньон.
— И этих змей я столько лет пригревал на своей груди!
У него оставались в заключении пятеро кардиналов и четыре епископа, и уже была совершена попытка их выкрасть.
Урбан снова сел на корабль. Девятерых арестованных, измученных до предела людей, по его приказу посадили в мешки и, отплыв подальше от берегов, утопили в море.
Когда добрались до Лукки, выяснилось, что Карл Дураццо убит в Венгрии. Папа тут же проклял вдову и королевского сына, заявив, что наследником короля является он сам.
Как давно строгий епископ из города Бари обещал покончить с симонией и развратом церковников! Разбогатев, Урбан извлек из монастыря двух своих племянниц и, богато наградив, выдал замуж. Продолжал кутить и тратить церковное серебро похитивший монахиню из монастыря Франческо Приньяно, племянник Урбана. Меж тем, в воспаленном воображении Урбана роились все новые планы завоеваний, теперь уже в Греции, в Ахайе, «чтобы помочь грекам обрести свет, утраченный при патриархе Фотии в VIII веке»(!)
И плевать было ему, как и всем папам до и после Урбана, что именно католическая церковь, как предельно ясно доказал Фотий, культурнейший человек своего времени, отпала от Вселенского православия, что произошло не разделение церквей, а именно отпадение, формально лишь закрепленное уже в XI столетии, что чудовищный процесс обмирщения Запада, «путь технического прогресса», в наши дни поставивший под вопрос само существование человечества, начался именно тогда, именно с эпохою Возрождения, когда тело одолело Дух, духовное начало, объявленное стеснительными узами «мрачных» Средних веков, было принесено в жертву плоти, в жертву безверию, и начали рушиться все те преграды, которые хоть как-то обуздывали хищный «звериный» дух европейца… Какой уж там гроб Господень, какие подвиги во имя Христа, когда пьяные крестоносцы в цареградской Софии заставляли на святом престоле танцевать голых проституток!
Урбан рвался ухватить свой кусок из византийского наследства, он затевал войну с венгерским королем и уже издал буллу, объявлявшую о конфискации в пользу римского престола Ахайи (Пелопоннеса, где располагалось тогда Ахейское княжество, формально подчиненное венгерскому королю). И неизвестно, чем бы все это окончилось, но по дороге в Рим Урбан упал с мула и по приезде в вечный город вскоре умер (1389 г.).
Папский племянник быстро отвез похищенную красавицу-монахиню в ее прежний монастырь, взял жену и детей, забрал все награбленные богатства и тихо смылся, направляясь на корабле в Рим. Увы, корабль затонул. Приньяно с семьей погибли, и судьба еще раз доказала, что справедливость все-таки живет в мире и наказание за грехи приходит в свой неотменимый черед. Правда — не ко всем и не всегда. Но… вправе ли человек судить о промыслах Высшей Воли?
XX
Оставшиеся кардиналы Урбана, числом четырнадцать, опасаясь мести Климента VII, собрали конклав и выбрали нового папу из своей среды, молодого человека, Петра Томачелли, неаполитанца, друга семьи Косса и ровесника Бальтазара. Ему было тридцать лет, и, в отличие от Бальтазара, теолога и доктора обоих прав, как-никак, он был абсолютно безграмотен, по свидетельству Дитриха фон Нима. Полагаем, однако, что бы там ни писал злой на всех Дитрих фон Ним, латынь-то он знал и обычной грамотностью владел!
Быстрота выбора не должна нас удивлять. Когда-то выборы нового папы затягивались неимоверно, иногда на годы. В борьбе с чем были изобретены новые правила выбора: «конклав», что значит — под ключ, когда кардиналов-выборщиков запирали, иногда даже замуровывали двери, до тех пор пока они не придут к согласию. Ежели кардиналы затягивали выборы, им сокращали рацион, подавая в окошко лишь хлеб и воду.
Быстрота выбора не должна нас удивлять. Когда-то выборы нового папы затягивались неимоверно, иногда на годы. В борьбе с чем были изобретены новые правила выбора: «конклав», что значит — под ключ, когда кардиналов-выборщиков запирали, иногда даже замуровывали двери, до тех пор пока они не придут к согласию. Ежели кардиналы затягивали выборы, им сокращали рацион, подавая в окошко лишь хлеб и воду.