Страница:
Бертон поднялся, вынул из пачки две сигареты и одну предложил Фрэнку. Они закурили.
– Лично я именно так представляю себе его поимку, Сет. Если у вас, конечно, нет лучшего плана.
– Но ведь нам еще надо ее уговорить. Судя по тому, что вы сказали, она не очень-то склонна к сотрудничеству.
– Думаю, что с ней надо поговорить вам. Без меня. Может, я слишком надавил на нее. Со мной часто такое случается.
– Я сделаю это завтра же утром.
Фрэнк надел шляпу и пальто, а потом остановился.
– Знаете, я вовсе не хотел наезжать на вас, Билл.
Бертон ухмыльнулся.
– Конечно, хотели. Я бы на вашем месте поступил точно так же.
– Спасибо за помощь.
– Всегда к вашим услугам.
Сет направился к двери.
– Эй, Сет, могу я попросить вас о небольшом одолжении для бывшего полицейского со стажем?
– То есть?
– Позвольте мне присутствовать на задержании. Хотел бы я видеть его лицо, когда молот опустится на наковальню.
– Договорились. Я позвоню вам после разговора с ней. Я еду домой к семье. Советую вам поступить так же, Билл.
– Докурю и последую за вами.
Фрэнк вышел. Бертон сел, медленно докурил сигарету, допил остатки кофе.
Он мог скрыть от Сета Фрэнка имя Уитни. Сказать, что соответствующего отпечатка в ФБР не нашли. Но это было бы слишком опасной игрой. Если бы Фрэнк обнаружил это, пользуясь множеством независимых источников, Бертон был бы покойником. Такой обман нельзя было бы объяснить ничем, кроме правды, а правда исключалась из числа возможных вариантов. Кроме того, Бертону требовалось, чтобы Фрэнк установил личность Уитни. Весь план агента секретной службы был нацелен на то, чтобы Фрэнк выследил и загнал рецидивиста в ловушку. Выследить его, но не допустить ареста.
Бертон поднялся, надел пальто. Лютер Уитни. Неподходящее место, неподходящее время, неподходящие люди. Ну что ж, если только это может быть утешением: он ничего не почувствует. Даже не услышит выстрела. Он умрет, прежде чем нервные окончания успеют передать импульсы в мозг. Во всем этом был элемент случайности. Иногда он тебе на руку, иногда – нет. Если бы он только мог найти способ позволить президенту и главе его администрации выйти сухими из воды, он бы поработал на славу. Но эта задача, похоже, была не по силам даже ему.
Приближаясь к дому, он занервничал. Этот телефонный звонок его удивил. Ее голос звучал, как прежде: без надрыва, без злости. Как бы подтверждая слова Бертона, что она восприняла все довольно спокойно. Но он знал, каким жестким мог быть Бертон, и поэтому беспокоился. Позволить ему прийти в обычное время их свиданий было не лучшим решением Коллина. Но ставки были слишком высоки. Бертон убедил его в этом.
На его стук дверь отворилась, и он вошел. Когда он обернулся, дверь закрылась и она предстала перед ним, улыбаясь. Одетая в прозрачное белое нижнее белье, коротковатое и тесноватое в нужных местах. Она привстала на цыпочки и нежно поцеловала его в губы. Затем взяла за руку и повела в спальню.
Она дала ему знак лечь на кровать. Стоя перед ним, она расстегнула застежку тонкого бюстгальтера и сбросила его на пол. Затем сняла трусики. Он попытался привстать, но она мягко толкнула его обратно на кровать.
Она медленно села на него, ероша пальцами его волосы. Она опустила руку к его паху и через джинсы провела по нему кончиком ногтя. Он едва не вскрикнул: брюки стали до боли тесны ему. Он опять попытался коснуться ее, но она удержала его. Она расстегнула его ремень и, сняв джинсы, бросила их на пол. Затем она освободила его изнывающую от желания плоть. Она спрятала его член между ногами, слегка сжав его бедрами.
Она впилась губами в его губы, потом горячо зашептала ему на ухо:
– Тим, ты хочешь меня, правда? Ты безумно хочешь меня, да?
Он застонал и сжал ладонями ее ягодицы, но она быстро отвела его руки в стороны.
– Хочешь ведь?
– Да.
– И я той ночью так же хотела тебя. А появился он.
– Я знаю, прости меня. Мы поговорили, и он...
– Я знаю, он мне сказал. Что ты ничего не говорил ему про нас. Что ты вел себя, как джентльмен.
– Это его не касается.
– Правильно, Тим. Это не его дело. А теперь ты хочешь взять меня, правда?
– Господи, Глория. Конечно, хочу.
– До боли’
– До смерти. Я до смерти хочу тебя.
– Тебе приятно, Тим. О Боже, Тим, тебе так приятно.
– Только подожди, малышка, только подожди, и ты узнаешь, как это приятно.
– Я знаю, Тим. Кажется, я думаю только о том, как бы заняться с тобой любовью. Ты это знаешь?
– Да.
Коллин был в такой сильной истоме, что его глаза увлажнились. Она удовлетворенно лизнула слезинки.
– И ты уверен, что хочешь меня? Ты абсолютно уверен?
– Да!
Коллин почувствовал это прежде, чем сознание зафиксировало факт. Как бешеный порыв ледяного ветра.
– Убирайся вон. – Слова были сказаны медленно, раздельно, как будто она повторяла их несколько раз, чтобы достичь нужной интонации, с таким выражением, будто говорящий наслаждался каждым звуком.
Она слезла с него, позаботившись, чтобы сильно нажать на его напряженный член, так, что у Коллина перехватило дыхание.
– Глория...
Лежа, он почувствовал, как в лицо ударили его джинсы. Когда он отложил их в сторону и сел на кровати, она уже была одета в длинный махровый халат.
– Убирайся вон из моего дома, Коллин. Немедленно.
Смущенный, он быстро оделся под ее пристальным взглядом. Рассел шла за ним до входной двери, и когда та открылась и он переступил через порог, она резко вытолкнула его наружу и захлопнула дверь.
Мгновение он смотрел на дверь, пытаясь представить, что сейчас делает Рассел: смеется, плачет или не выказывает никаких эмоций. Он не хотел причинять ей боль. Он явно подверг ее унижению. Ему не следовало так поступать. Разумеется, она отплатила ему за унижение, доведя его до крайнего возбуждения, манипулируя им как какой-нибудь лабораторной крысой, а затем задернув занавес прямо перед его носом.
Но шагая к своей машине и вспоминая выражение ее лица, он почувствовал облегчение при мысли о том, что их недолгий роман закончился.
Она легла, утопая в мягком матрасе, будто погрузившись в теплую воду, где она не слышит и не видит, что происходит вокруг.
Они скоро придут. Как приходили к ее матери. Долгие годы много лет назад. Люди, врывавшиеся в дом и засыпавшие ее мать вопросами, на которые та не могла ответить. Они искали Лютера.
Она вспомнила, как горячо Джек проявил свои чувства, 0 крепко зажмурила глаза, стараясь отогнать от себя его слова.
Черт бы его побрал.
Она устала, устала больше, чем когда-либо уставала после бесчисленных судов. И он проделал с ней то же самое, что ц с ее матерью. Запутал ее в этой паутине, несмотря на то что она отчаянно не хотела этого, питала к ней отвращение и желала разорвать ее в клочья, если бы могла.
Она снова села, не в силах дышать. Она крепко сдавила горло пальцами, стараясь прогнать приступ удушья. Когда он отступил, она легла на бок и стала смотреть на фотографию матери.
Лютер Уитни – это все, что осталось от ее семьи. Она едва не расхохоталась. Он был единственным родным ей человеком. Да поможет ей Бог.
Она легла на спину и стала ждать. Ждать стука в дверь. От матери к дочери. Пришла и ее очередь.
Ванда Брум была его другом. Хорошим другом. С тех пор как они случайно встретились в Филадельфии после третьей отсидки Лютера и первой и единственной отсидки Ванды. А теперь и она умерла. Покончила с собой, как сообщалось в газете, и была найдена на переднем сиденье своей машины с пригоршней таблеток в желудке.
Лютер всегда считал себя сдержанным человеком, но теперь и его выдержка истощалась. Его жизнь была похожа на непрекращающийся ночной кошмар, за исключением тех минут, когда он просыпался и смотрел на отражение в зеркале: холодная вода стекала со все более дряхлеющих и стареющих частей его лица; каждый день вносил свой вклад в необратимый процесс, и он знал, что этому кошмару не будет конца.
Теперь, после смерти Ванды, особенно абсурдным казался тот факт, что идею насчет “работы” в доме Салливана подала именно она. Скверную, ужасную идею, как оказалось впоследствии, но порожденную ее удивительно изобретательным умом. Идею, в которую она вцепилась мертвой хваткой, несмотря на предупреждения Лютера и ее матери.
Они все спланировали, и он сделал это. Так просто. И оглядываясь назад, он признавал, что хотел этого. Это было испытание для него, вызов, а вызову, совмещенному с солидным кушем, слишком трудно противостоять.
Трудно представить, что творилось в душе у Ванды, когда Кристина Салливан не явилась в аэропорт. И она не могла предупредить Лютера.
Она была подругой Кристины. Их отношения были абсолютно искренними. Кристина воспринималась как отголосок реального мира в том мире роскоши, в котором жил Уолтер Салливан. Где каждый был не только красив, как Кристина, но и утончен, образован и обладал большими связями, чего не было и не могло быть у Кристины. И именно эта крепнувшая дружба послужила причиной того, что Кристина начала рассказывать Ванде о таких вещах, о которых рассказывать не следовало, включая назначение и содержимое тайника за зеркальной дверью.
Ванда была убеждена, что Салливаны настолько богаты, что не случится ничего страшного, если они немного потеряют. Лютер знал, как, вероятно, и Ванда, что в обществе считают иначе, но для них это не имело никакого значения.
Прожив трудную жизнь, при вечной нехватке денег, Ванда решила сыграть в лотерею по-крупному. Так же как и Кристина Салливан. Но ни та, ни другая не осознавали, насколько велика цена подобных поступков.
Лютер прилетел на Барбадос, и если бы Ванда уже не покинула остров, послал бы ей весточку. Он написал письмо ее матери. Эдвина, вероятно, должна была показать ей это письмо. Но поверила ли она ему? И даже если поверила, жизнь Кристины Салливан уже была принесена в жертву. В жертву, как, наверное, думала Ванда, ее собственной жадности и желанию обладать вещами, на которые у нее не было прав. Лютер мог представить себе, какие мысли роились у нее в голове, когда она в одиночестве ехала в это глухое место, когда откручивала крышку пузырька, чтобы достать эти таблетки, когда проваливалась в вечное небытие.
И он даже не смог присутствовать на похоронах. Не мог сказать Эдвине слова утешения без риска ввергнуть ее в этот кошмар. Они с Эдвиной были так же близки, как с Вандой, а в некоторых отношениях были связаны даже теснее. Он и Эдвина провели много ночей, пытаясь убедить Ванду отказаться от своего плана, но безуспешно. И только когда они сообразили, что с Лютером или без него, она это сделает, Лютер попросил Эдвину присмотреть за своей дочерью. Не позволить ей снова угодить за решетку.
Наконец, ему попался раздел частных объявлений, и через несколько секунд он нашел то из них, которое искал. Прочитав его, он не улыбнулся. Как и Билл Бертон, Лютер не верил, что в характере Глории Рассел есть какие-то благородные черты.
Он надеялся, что они поверили, что речь идет лишь о деньгах. Он взял лист бумаги и стал писать.
Бертон сидел напротив главы администрации в ее кабинете. Он пил диетическую кока-колу, но ему хотелось чего-нибудь покрепче.
– Я уже занимаюсь этим, Бертон. – Рассел поправила сережку в ухе после того, как положила телефонную трубку на рычаг.
Коллин тихо сидел в углу. Глава администрации до сих пор как будто не замечала его присутствия, несмотря на то что он двадцать минут назад вошел вместе с Бертоном.
– Так к какому сроку ему нужны деньги? – Бертон посмотрел на нее.
– Если деньги не поступят на указанный им счет к концу рабочего дня, завтра никого из нас всех здесь не будет. – Она быстро взглянула на Коллина, а потом вновь стала смотреть на Бертона.
– Черт. – Бертон поднялся.
– Я полагала, вы позаботитесь об этом, – сердито сказала ему Рассел.
Он проигнорировал ее замечание.
– И как он собирается осуществить передачу?
– Как только получит деньги, даст нам знать, где находится предмет.
– Значит, мы вынуждены довериться ему?
– Получается так.
– А как он узнает, что вы получили письмо? – Бертон принялся шагать по кабинету.
– Оно сегодня утром лежало в моем почтовом ящике. Почту мне доставляют во второй половине дня. Бертон рухнул на стул.
– В вашем чертовом почтовом ящике?! Вы хотите сказать, что он сшивался прямо возле вашего дома?
– Сомневаюсь, что это весьма специфичное послание он доверил бы кому-либо еще.
– Как вы догадались проверить ящик?
– Крышка была поднята. – Рассел едва не улыбнулась.
– Да, у парня голова варит неплохо, ему в этом не откажешь, шеф.
– И очевидно, лучше, чем у каждого из вас. Сказав это, она целую минуту, не отрываясь, смотрела на Коллина. Под ее взглядом он съежился и уставился в пол.
При виде этой сцены Бертон внутренне усмехнулся. Ничего, через пару недель парень скажет ему “спасибо”.
– По-настоящему меня больше ничего не удивляет, шеф. А вас? – Он посмотрел на нее, а потом на Коллина.
Рассел не ответила.
– Если деньги к нему не поступят, мы можем ожидать, что вскоре он каким-то образом засветится. Что тогда мы готовы предпринять?
Ледяное спокойствие главы администрации не было напускным. Она решила, что пора перестать рыдать, непрерывно опорожнять желудок в любой стрессовой ситуации, поскольку боли и унижения ей теперь хватит до конца жизни. Будь что будет: ко всему, кроме себя, она потеряла какой бы то ни было интерес. И ей стало значительно лучше.
– Сколько он хочет? – спросил Бертон.
– Пять миллионов, – спокойно ответила она.
Бертон выпучил глаза.
– И у вас есть такая сумма? Откуда?
– Это вас не касается.
– А президент знает? – Задавая вопрос, Бертон предвидел ответ.
– Это тоже вас не касается.
Бертон не стал настаивать. В самом деле, какое ему было дело?
– Справедливо. Ну что же, отвечаю на ваш вопрос: мы уже делаем кое-что. На вашем месте я бы нашел способ как-нибудь вернуть эти деньги. Пять миллионов долларов покойнику не особенно-то пригодятся.
– Нельзя убить того, кого вы не нашли, – возразила Рассел.
– Верно, верно, шеф. – Бертон вновь сел и начал рассказывать о разговоре с Сетом Фрэнком.
– Не очень-то понимаю, чего вы от меня хотите.
– Всего лишь кое-какую информацию, мисс Уитни. Я понимаю, что вы работаете в суде, и мне, поверьте, ужасно не хочется втягивать вас в расследование, но сейчас ваш отец является подозреваемым номер один в очень важном деле. – Фрэнк серьезно посмотрел на нее.
Они сидели в маленькой гостиной. Фрэнк держал записную книжку. Кейт, выпрямившись, сидела на краю дивана, стараясь оставаться спокойной, хотя ее пальцы непрестанно взлетали к небольшой цепочке на шее и скручивали ее в узелки, крошечные центры этого безумия.
– Судя по тому, что вы рассказали мне, лейтенант, улик у вас маловато. Будь я прокурором по этому делу, думаю, что на их основании я не смогла бы даже выписать ордер на арест, не говоря уже о предъявлении обвинения.
– Как знать, как знать. – Фрэнк наблюдал за ее манипуляциями с цепочкой.
На самом деле он пришел сюда вовсе не за информацией. Вероятно, он знал об ее отце значительно больше, чем она сама. Но ему нужно было заманить ее в ловушку. Потому что, как он полагал, это было именно ловушкой. Для кое-кого другого. И потом, какая ей разница? В любом случае, ему значительно удобнее было думать, что ей нет никакого дела до своего отца.
Фрэнк продолжал:
– Однако существуют весьма любопытные совпадения. Мы нашли отпечатки вашего отца на фургоне компании по уборке домов, который, мы знаем это достоверно, приезжал к Салливанам незадолго до убийства. Факт остается фактом: он был в том самом доме и в той самой спальне, где было совершено преступление, незадолго до этого. Это подтверждают два свидетеля. И мы точно знаем, что, поступая на работу, он использовал вымышленное имя, ложный адрес и фальшивый номер карточки социального страхования. К тому же, он, вероятно, скрывается. Она взглянула на него.
– У него уже были сроки. Вероятно, он представил ложные данные, так как полагал, что иначе его не возьмут на работу. Вы говорите, что он скрывается. Вам не приходило в голову, что он просто мог отправиться в путешествие. Даже у рецидивистов бывает отпуск.
Ее профессиональная интуиция подсказала ей, что она – невероятно! – защищает своего отца. Острая боль пронзила голову. Она невольно прижала пальцы к вискам.
– Еще одна интересная находка заключается в том, что ваш отец, был в дружеских отношениях с Вандой Брум, личной прислугой и доверенным лицом Кристины Салливан. Я проверял. Тогда, в Филадельфии, их взял на поруки один и тот же человек. По некоторым сведениям, все эти годы они поддерживали отношения. Ручаюсь, что Ванда знала о сейфе в спальне.
– Ну и что?
– А то, что я говорил с Вандой Брум. Совершенно очевидно, что она рассказала о деле намного меньше, чем знала.
– Тогда почему бы вам, вместо того, чтобы сидеть здесь со мной, не поговорить с ней еще раз? Может, она сама и совершила преступление?
– В это время ее не было в стране, тому есть сотня свидетелей. – Фрэнк кашлянул. – И я больше не имею возможности общаться с ней, так как она покончила с собой. И оставила записку, где выразила свое сожаление.
Кейт поднялась и рассеянно посмотрела в сторону окна. Казалось, ее сжимают ледяные тиски.
Фрэнк несколько минут выжидал, наблюдая за ней и пытаясь угадать ее чувства по мере того, как он выдвигал все больше улик против человека, который дал ей жизнь, а затем расстался с ней. Оставалась ли в ней любовь к нему? Следователь надеялся, что нет. Во всяком случае, он надеялся на это как профессионал. А как отец троих детей он сомневался, что это чувство может совсем умереть.
– Мисс Уитни, с вами все в порядке? Кейт медленно отвернулась от окна.
– Мы можем куда-нибудь пойти? Я голодна, а здесь нет никакой еды.
Они зашли в тот же ресторанчик, где Джек встречался с Лютером. Фрэнк набросился на свою еду, Кейт же ни к чему не прикоснулась.
Он взглянул на ее тарелку.
– Вы сами выбрали это место, я полагал, что вам нравится здешняя кухня. Знаете, только не обижайтесь, вам не мешало бы слегка поправиться.
Кейт, наконец, посмотрела на него; на ее губах играла полуулыбка.
– Так значит, вы вдобавок еще и диетолог?
– У меня трое дочурок. Старшей шестнадцать лет, она худая, как щепка, ростом почти с меня, и при этом уверена, что она полная. Если бы не румянец на ее щеках, я мог бы подумать, что у нее анорексия. А моя жена, Боже правый, она постоянно сипит на какой-нибудь диете. Я хочу сказать, что она, конечно, выглядит отлично, но, должно быть, существует некая идеальная фигура, к которой стремится любая женщина.
– Любая, но не я.
– Ешьте. Я говорю это своим дочерям каждый день. Ешьте.
Кейт взяла вилку и смогла съесть половину содержимого своей тарелки. И когда Кейт попивала чай, а Фрэнк держал в руке огромную чашку кофе, они оба почувствовали себя намного свободнее; беседа вновь вернулась к Лютеру Уитни.
– Если вы думаете, что у вас достаточно оснований для его ареста, почему вы этого не делаете?
Фрэнк, покачав головой, поставил свою чашку на стол.
– Вы же были у него дома. Его там нет уже давно. Возможно, он скрылся сразу после того, как это случилось.
– При условии, что это сделал именно он. Все ваши улики косвенные. Это не более чем догадки, лейтенант.
– Могу я говорить с вами начистоту, Кейт? Кстати, могу я называть вас Кейт?
Она кивнула.
Фрэнк поставил локти на стол и в упор посмотрел на нее.
– Давайте без дураков: почему вам так трудно поверить, что ваш старик прикончил эту женщину? У него уже были три отсидки. Он явно жил на грани между законом и преступлением всю свою жизнь. Его допрашивали по поводу дюжины других краж со взломом, но не смогли предъявить ему обвинений. Он профессиональный преступник. Вам знаком этот тип. Человеческая жизнь для них ни черта не значит.
Прежде чем ответить, Кейт отпила чаю. Профессиональный преступник’ Разумеется, ее отец был именно профессиональным преступником. Она не сомневалась, что все эти годы он продолжал совершать преступления. Это явно было у него в крови. Как наркомания. Неизлечимо.
– Он никого не убивает, – тихо сказала она. – Он может украсть, но он никогда не причинил никому физического вреда. Это не в его правилах.
Что такого особенного сказал Джек?.. Ее отец был напуган. Он был так сильно напуган, что его вырвало. Полиция никогда не пугала ее отца. А если именно он убил эту женщину? Возможно, всего лишь рефлекс, пистолет выстрелил, и пуля оборвала жизнь Кристины Салливан. Все это могло произойти в считанные секунды. Времени думать не было. Только действовать. Чтобы не остаться в тюрьме до конца жизни. Все это было возможно. Если отец убил эту женщину, он был бы напуган, был бы в ужасе, его могло бы стошнить от страха.
Несмотря на всю причиненную отцом боль, вспоминая о нем, она часто думала о том, каким ласковым и добрым он был. Об обнимавших ее больших руках. Как правило, его неразговорчивость со многими людьми граничила с невежливостью. Но с ней он разговаривал. Он говорил с ней, а не поверх ее, мимо ее, как делали большинство взрослых. Он говорил с ней именно о том, что интересует маленьких детей. О цветах, о птицах, о том, почему небо неожиданно изменяет свой цвет. О платьях, ленточках и шатающихся зубах, которым она не давала покоя. Это были короткие мгновения доверительного общения отца и дочери, жестоко растоптанные, когда его осудили и посадили за решетку. Но когда она подросла, эти разговоры постепенно превратились в тарабарщину, истинное лицо Лютера Уитни с его доброй улыбкой и большими, но нежными пальцами она стала связывать с тем местом, куда его посадили.
Почему же она считала, что этот человек не способен на убийство?
Фрэнк наблюдал за ее быстро моргающими глазами. В ней происходил какой-то перелом, он это чувствовал.
Фрэнк взял ложку и добавил сахару в кофе.
– Так вы говорите, что не можете представить своего отца в роли убийцы этой женщины? Я полагал, что вы давно не поддерживаете отношений друг с другом.
Кейт, вздрогнув, отвлеклась от своих размышлений.
– Я не говорю, что не могу этого представить. Я просто хочу сказать, что...
Она чувствовала, что запутывается. Она допросила не одну сотню свидетелей, и ни один из них не вел себя на допросе так беспомощно.
Она торопливо покопалась в своей сумочке и достала пачку сигарет. Увидев сигареты, Фрэнк достал жевательную резинку.
Она выпустила дым в сторону от него и увидела резинку.
– Тоже пытаетесь бросить? – В ее глазах блеснула искорка интереса.
– Пытаюсь, но ничего не выходит. Так что вы сказали? Она медленно выдохнула дым, пытаясь справиться с нервным возбуждением.
– Как я уже вам говорила, я не видела отца несколько лет. Возможно, он и оказался способен убить эту женщину. Все может быть. Но в суде это не имеет никакого значения. В суде важны только улики. И точка.
– Мы пытаемся найти доказательства его вины.
– Но у вас нет никаких реальных вещественных улик, которые связывают его с местом преступления? Отпечатки? Свидетели? Есть у вас что-нибудь подобное?
Замявшись, Фрэнк, наконец, решился ответить.
– Нет.
– Вам удалось установить, что у него есть какие-то украденные предметы?
– Пока мы ничего не нашли.
– Результаты баллистической экспертизы?
– Отрицательные. Одна бесполезная пуля, никакого оружия.
Почувствовав себя более уверенно, как только разговор коснулся юридического анализа дела, Кейт откинулась на спинку стула.
– И это все, что у вас есть? – Она искоса посмотрела на него.
Он опять замялся и пожал плечами.
– Видимо, да.
– Тогда, детектив, у вас нет ничего! Ничего!
– У меня есть интуиция, и она подсказывает мне, что Лютер Уитни был в том доме, в той спальне и в то самое время. А теперь я хочу узнать, где он скрывается.
– Лично я именно так представляю себе его поимку, Сет. Если у вас, конечно, нет лучшего плана.
– Но ведь нам еще надо ее уговорить. Судя по тому, что вы сказали, она не очень-то склонна к сотрудничеству.
– Думаю, что с ней надо поговорить вам. Без меня. Может, я слишком надавил на нее. Со мной часто такое случается.
– Я сделаю это завтра же утром.
Фрэнк надел шляпу и пальто, а потом остановился.
– Знаете, я вовсе не хотел наезжать на вас, Билл.
Бертон ухмыльнулся.
– Конечно, хотели. Я бы на вашем месте поступил точно так же.
– Спасибо за помощь.
– Всегда к вашим услугам.
Сет направился к двери.
– Эй, Сет, могу я попросить вас о небольшом одолжении для бывшего полицейского со стажем?
– То есть?
– Позвольте мне присутствовать на задержании. Хотел бы я видеть его лицо, когда молот опустится на наковальню.
– Договорились. Я позвоню вам после разговора с ней. Я еду домой к семье. Советую вам поступить так же, Билл.
– Докурю и последую за вами.
Фрэнк вышел. Бертон сел, медленно докурил сигарету, допил остатки кофе.
Он мог скрыть от Сета Фрэнка имя Уитни. Сказать, что соответствующего отпечатка в ФБР не нашли. Но это было бы слишком опасной игрой. Если бы Фрэнк обнаружил это, пользуясь множеством независимых источников, Бертон был бы покойником. Такой обман нельзя было бы объяснить ничем, кроме правды, а правда исключалась из числа возможных вариантов. Кроме того, Бертону требовалось, чтобы Фрэнк установил личность Уитни. Весь план агента секретной службы был нацелен на то, чтобы Фрэнк выследил и загнал рецидивиста в ловушку. Выследить его, но не допустить ареста.
Бертон поднялся, надел пальто. Лютер Уитни. Неподходящее место, неподходящее время, неподходящие люди. Ну что ж, если только это может быть утешением: он ничего не почувствует. Даже не услышит выстрела. Он умрет, прежде чем нервные окончания успеют передать импульсы в мозг. Во всем этом был элемент случайности. Иногда он тебе на руку, иногда – нет. Если бы он только мог найти способ позволить президенту и главе его администрации выйти сухими из воды, он бы поработал на славу. Но эта задача, похоже, была не по силам даже ему.
* * *
Коллин припарковал машину вдали от дома. Ветер лениво нес падающие с деревьев последние разноцветные листья. Он был одет просто: джинсы, хлопчатобумажный пуловер и кожаная куртка. Оружия у него не было. Его волосы еще не просохли после принятого наспех душа. Из-под брюк выглядывали голые лодыжки. Можно было подумать, что он направляется в библиотеку колледжа, чтобы провести вечер за учебниками, или на субботнюю вечеринку после футбольного матча.Приближаясь к дому, он занервничал. Этот телефонный звонок его удивил. Ее голос звучал, как прежде: без надрыва, без злости. Как бы подтверждая слова Бертона, что она восприняла все довольно спокойно. Но он знал, каким жестким мог быть Бертон, и поэтому беспокоился. Позволить ему прийти в обычное время их свиданий было не лучшим решением Коллина. Но ставки были слишком высоки. Бертон убедил его в этом.
На его стук дверь отворилась, и он вошел. Когда он обернулся, дверь закрылась и она предстала перед ним, улыбаясь. Одетая в прозрачное белое нижнее белье, коротковатое и тесноватое в нужных местах. Она привстала на цыпочки и нежно поцеловала его в губы. Затем взяла за руку и повела в спальню.
Она дала ему знак лечь на кровать. Стоя перед ним, она расстегнула застежку тонкого бюстгальтера и сбросила его на пол. Затем сняла трусики. Он попытался привстать, но она мягко толкнула его обратно на кровать.
Она медленно села на него, ероша пальцами его волосы. Она опустила руку к его паху и через джинсы провела по нему кончиком ногтя. Он едва не вскрикнул: брюки стали до боли тесны ему. Он опять попытался коснуться ее, но она удержала его. Она расстегнула его ремень и, сняв джинсы, бросила их на пол. Затем она освободила его изнывающую от желания плоть. Она спрятала его член между ногами, слегка сжав его бедрами.
Она впилась губами в его губы, потом горячо зашептала ему на ухо:
– Тим, ты хочешь меня, правда? Ты безумно хочешь меня, да?
Он застонал и сжал ладонями ее ягодицы, но она быстро отвела его руки в стороны.
– Хочешь ведь?
– Да.
– И я той ночью так же хотела тебя. А появился он.
– Я знаю, прости меня. Мы поговорили, и он...
– Я знаю, он мне сказал. Что ты ничего не говорил ему про нас. Что ты вел себя, как джентльмен.
– Это его не касается.
– Правильно, Тим. Это не его дело. А теперь ты хочешь взять меня, правда?
– Господи, Глория. Конечно, хочу.
– До боли’
– До смерти. Я до смерти хочу тебя.
– Тебе приятно, Тим. О Боже, Тим, тебе так приятно.
– Только подожди, малышка, только подожди, и ты узнаешь, как это приятно.
– Я знаю, Тим. Кажется, я думаю только о том, как бы заняться с тобой любовью. Ты это знаешь?
– Да.
Коллин был в такой сильной истоме, что его глаза увлажнились. Она удовлетворенно лизнула слезинки.
– И ты уверен, что хочешь меня? Ты абсолютно уверен?
– Да!
Коллин почувствовал это прежде, чем сознание зафиксировало факт. Как бешеный порыв ледяного ветра.
– Убирайся вон. – Слова были сказаны медленно, раздельно, как будто она повторяла их несколько раз, чтобы достичь нужной интонации, с таким выражением, будто говорящий наслаждался каждым звуком.
Она слезла с него, позаботившись, чтобы сильно нажать на его напряженный член, так, что у Коллина перехватило дыхание.
– Глория...
Лежа, он почувствовал, как в лицо ударили его джинсы. Когда он отложил их в сторону и сел на кровати, она уже была одета в длинный махровый халат.
– Убирайся вон из моего дома, Коллин. Немедленно.
Смущенный, он быстро оделся под ее пристальным взглядом. Рассел шла за ним до входной двери, и когда та открылась и он переступил через порог, она резко вытолкнула его наружу и захлопнула дверь.
Мгновение он смотрел на дверь, пытаясь представить, что сейчас делает Рассел: смеется, плачет или не выказывает никаких эмоций. Он не хотел причинять ей боль. Он явно подверг ее унижению. Ему не следовало так поступать. Разумеется, она отплатила ему за унижение, доведя его до крайнего возбуждения, манипулируя им как какой-нибудь лабораторной крысой, а затем задернув занавес прямо перед его носом.
Но шагая к своей машине и вспоминая выражение ее лица, он почувствовал облегчение при мысли о том, что их недолгий роман закончился.
* * *
Впервые за все время работы в прокуратуре штата Кейт не вышла на работу, сказавшись больной. Натянув на себя одеяло, она сидела в постели, опершись на подушки, и смотрела в окно на мрачный рассвет. Каждый раз, когда она пыталась вылезти из постели, перед ее глазами начинал маячить образ Билла Бертона, похожего на гранитную глыбу с острыми краями, грозящую раздавить ее или пронзить насквозь.Она легла, утопая в мягком матрасе, будто погрузившись в теплую воду, где она не слышит и не видит, что происходит вокруг.
Они скоро придут. Как приходили к ее матери. Долгие годы много лет назад. Люди, врывавшиеся в дом и засыпавшие ее мать вопросами, на которые та не могла ответить. Они искали Лютера.
Она вспомнила, как горячо Джек проявил свои чувства, 0 крепко зажмурила глаза, стараясь отогнать от себя его слова.
Черт бы его побрал.
Она устала, устала больше, чем когда-либо уставала после бесчисленных судов. И он проделал с ней то же самое, что ц с ее матерью. Запутал ее в этой паутине, несмотря на то что она отчаянно не хотела этого, питала к ней отвращение и желала разорвать ее в клочья, если бы могла.
Она снова села, не в силах дышать. Она крепко сдавила горло пальцами, стараясь прогнать приступ удушья. Когда он отступил, она легла на бок и стала смотреть на фотографию матери.
Лютер Уитни – это все, что осталось от ее семьи. Она едва не расхохоталась. Он был единственным родным ей человеком. Да поможет ей Бог.
Она легла на спину и стала ждать. Ждать стука в дверь. От матери к дочери. Пришла и ее очередь.
* * *
В то же самое время, в десяти минутах езды от Кейт, Лютер в очередной раз перечитывал статью из старой газеты. Радом с ним стояла позабытая чашка с кофе. Неподалеку журчал небольшой холодильник. В углу бормотал телевизор. Больше в комнате не раздавалось ни звука.Ванда Брум была его другом. Хорошим другом. С тех пор как они случайно встретились в Филадельфии после третьей отсидки Лютера и первой и единственной отсидки Ванды. А теперь и она умерла. Покончила с собой, как сообщалось в газете, и была найдена на переднем сиденье своей машины с пригоршней таблеток в желудке.
Лютер всегда считал себя сдержанным человеком, но теперь и его выдержка истощалась. Его жизнь была похожа на непрекращающийся ночной кошмар, за исключением тех минут, когда он просыпался и смотрел на отражение в зеркале: холодная вода стекала со все более дряхлеющих и стареющих частей его лица; каждый день вносил свой вклад в необратимый процесс, и он знал, что этому кошмару не будет конца.
Теперь, после смерти Ванды, особенно абсурдным казался тот факт, что идею насчет “работы” в доме Салливана подала именно она. Скверную, ужасную идею, как оказалось впоследствии, но порожденную ее удивительно изобретательным умом. Идею, в которую она вцепилась мертвой хваткой, несмотря на предупреждения Лютера и ее матери.
Они все спланировали, и он сделал это. Так просто. И оглядываясь назад, он признавал, что хотел этого. Это было испытание для него, вызов, а вызову, совмещенному с солидным кушем, слишком трудно противостоять.
Трудно представить, что творилось в душе у Ванды, когда Кристина Салливан не явилась в аэропорт. И она не могла предупредить Лютера.
Она была подругой Кристины. Их отношения были абсолютно искренними. Кристина воспринималась как отголосок реального мира в том мире роскоши, в котором жил Уолтер Салливан. Где каждый был не только красив, как Кристина, но и утончен, образован и обладал большими связями, чего не было и не могло быть у Кристины. И именно эта крепнувшая дружба послужила причиной того, что Кристина начала рассказывать Ванде о таких вещах, о которых рассказывать не следовало, включая назначение и содержимое тайника за зеркальной дверью.
Ванда была убеждена, что Салливаны настолько богаты, что не случится ничего страшного, если они немного потеряют. Лютер знал, как, вероятно, и Ванда, что в обществе считают иначе, но для них это не имело никакого значения.
Прожив трудную жизнь, при вечной нехватке денег, Ванда решила сыграть в лотерею по-крупному. Так же как и Кристина Салливан. Но ни та, ни другая не осознавали, насколько велика цена подобных поступков.
Лютер прилетел на Барбадос, и если бы Ванда уже не покинула остров, послал бы ей весточку. Он написал письмо ее матери. Эдвина, вероятно, должна была показать ей это письмо. Но поверила ли она ему? И даже если поверила, жизнь Кристины Салливан уже была принесена в жертву. В жертву, как, наверное, думала Ванда, ее собственной жадности и желанию обладать вещами, на которые у нее не было прав. Лютер мог представить себе, какие мысли роились у нее в голове, когда она в одиночестве ехала в это глухое место, когда откручивала крышку пузырька, чтобы достать эти таблетки, когда проваливалась в вечное небытие.
И он даже не смог присутствовать на похоронах. Не мог сказать Эдвине слова утешения без риска ввергнуть ее в этот кошмар. Они с Эдвиной были так же близки, как с Вандой, а в некоторых отношениях были связаны даже теснее. Он и Эдвина провели много ночей, пытаясь убедить Ванду отказаться от своего плана, но безуспешно. И только когда они сообразили, что с Лютером или без него, она это сделает, Лютер попросил Эдвину присмотреть за своей дочерью. Не позволить ей снова угодить за решетку.
Наконец, ему попался раздел частных объявлений, и через несколько секунд он нашел то из них, которое искал. Прочитав его, он не улыбнулся. Как и Билл Бертон, Лютер не верил, что в характере Глории Рассел есть какие-то благородные черты.
Он надеялся, что они поверили, что речь идет лишь о деньгах. Он взял лист бумаги и стал писать.
* * *
– Отследите местонахождение счета.Бертон сидел напротив главы администрации в ее кабинете. Он пил диетическую кока-колу, но ему хотелось чего-нибудь покрепче.
– Я уже занимаюсь этим, Бертон. – Рассел поправила сережку в ухе после того, как положила телефонную трубку на рычаг.
Коллин тихо сидел в углу. Глава администрации до сих пор как будто не замечала его присутствия, несмотря на то что он двадцать минут назад вошел вместе с Бертоном.
– Так к какому сроку ему нужны деньги? – Бертон посмотрел на нее.
– Если деньги не поступят на указанный им счет к концу рабочего дня, завтра никого из нас всех здесь не будет. – Она быстро взглянула на Коллина, а потом вновь стала смотреть на Бертона.
– Черт. – Бертон поднялся.
– Я полагала, вы позаботитесь об этом, – сердито сказала ему Рассел.
Он проигнорировал ее замечание.
– И как он собирается осуществить передачу?
– Как только получит деньги, даст нам знать, где находится предмет.
– Значит, мы вынуждены довериться ему?
– Получается так.
– А как он узнает, что вы получили письмо? – Бертон принялся шагать по кабинету.
– Оно сегодня утром лежало в моем почтовом ящике. Почту мне доставляют во второй половине дня. Бертон рухнул на стул.
– В вашем чертовом почтовом ящике?! Вы хотите сказать, что он сшивался прямо возле вашего дома?
– Сомневаюсь, что это весьма специфичное послание он доверил бы кому-либо еще.
– Как вы догадались проверить ящик?
– Крышка была поднята. – Рассел едва не улыбнулась.
– Да, у парня голова варит неплохо, ему в этом не откажешь, шеф.
– И очевидно, лучше, чем у каждого из вас. Сказав это, она целую минуту, не отрываясь, смотрела на Коллина. Под ее взглядом он съежился и уставился в пол.
При виде этой сцены Бертон внутренне усмехнулся. Ничего, через пару недель парень скажет ему “спасибо”.
– По-настоящему меня больше ничего не удивляет, шеф. А вас? – Он посмотрел на нее, а потом на Коллина.
Рассел не ответила.
– Если деньги к нему не поступят, мы можем ожидать, что вскоре он каким-то образом засветится. Что тогда мы готовы предпринять?
Ледяное спокойствие главы администрации не было напускным. Она решила, что пора перестать рыдать, непрерывно опорожнять желудок в любой стрессовой ситуации, поскольку боли и унижения ей теперь хватит до конца жизни. Будь что будет: ко всему, кроме себя, она потеряла какой бы то ни было интерес. И ей стало значительно лучше.
– Сколько он хочет? – спросил Бертон.
– Пять миллионов, – спокойно ответила она.
Бертон выпучил глаза.
– И у вас есть такая сумма? Откуда?
– Это вас не касается.
– А президент знает? – Задавая вопрос, Бертон предвидел ответ.
– Это тоже вас не касается.
Бертон не стал настаивать. В самом деле, какое ему было дело?
– Справедливо. Ну что же, отвечаю на ваш вопрос: мы уже делаем кое-что. На вашем месте я бы нашел способ как-нибудь вернуть эти деньги. Пять миллионов долларов покойнику не особенно-то пригодятся.
– Нельзя убить того, кого вы не нашли, – возразила Рассел.
– Верно, верно, шеф. – Бертон вновь сел и начал рассказывать о разговоре с Сетом Фрэнком.
* * *
Открывая дверь, Кейт была полностью одета, предполагая, что, будь она в халате, беседа продлится дольше, и что с каждым вопросом она будет казаться все более и более уязвимой. А ей меньше всего хотелось выглядеть уязвимой, хотя именно так она себя и чувствовала.– Не очень-то понимаю, чего вы от меня хотите.
– Всего лишь кое-какую информацию, мисс Уитни. Я понимаю, что вы работаете в суде, и мне, поверьте, ужасно не хочется втягивать вас в расследование, но сейчас ваш отец является подозреваемым номер один в очень важном деле. – Фрэнк серьезно посмотрел на нее.
Они сидели в маленькой гостиной. Фрэнк держал записную книжку. Кейт, выпрямившись, сидела на краю дивана, стараясь оставаться спокойной, хотя ее пальцы непрестанно взлетали к небольшой цепочке на шее и скручивали ее в узелки, крошечные центры этого безумия.
– Судя по тому, что вы рассказали мне, лейтенант, улик у вас маловато. Будь я прокурором по этому делу, думаю, что на их основании я не смогла бы даже выписать ордер на арест, не говоря уже о предъявлении обвинения.
– Как знать, как знать. – Фрэнк наблюдал за ее манипуляциями с цепочкой.
На самом деле он пришел сюда вовсе не за информацией. Вероятно, он знал об ее отце значительно больше, чем она сама. Но ему нужно было заманить ее в ловушку. Потому что, как он полагал, это было именно ловушкой. Для кое-кого другого. И потом, какая ей разница? В любом случае, ему значительно удобнее было думать, что ей нет никакого дела до своего отца.
Фрэнк продолжал:
– Однако существуют весьма любопытные совпадения. Мы нашли отпечатки вашего отца на фургоне компании по уборке домов, который, мы знаем это достоверно, приезжал к Салливанам незадолго до убийства. Факт остается фактом: он был в том самом доме и в той самой спальне, где было совершено преступление, незадолго до этого. Это подтверждают два свидетеля. И мы точно знаем, что, поступая на работу, он использовал вымышленное имя, ложный адрес и фальшивый номер карточки социального страхования. К тому же, он, вероятно, скрывается. Она взглянула на него.
– У него уже были сроки. Вероятно, он представил ложные данные, так как полагал, что иначе его не возьмут на работу. Вы говорите, что он скрывается. Вам не приходило в голову, что он просто мог отправиться в путешествие. Даже у рецидивистов бывает отпуск.
Ее профессиональная интуиция подсказала ей, что она – невероятно! – защищает своего отца. Острая боль пронзила голову. Она невольно прижала пальцы к вискам.
– Еще одна интересная находка заключается в том, что ваш отец, был в дружеских отношениях с Вандой Брум, личной прислугой и доверенным лицом Кристины Салливан. Я проверял. Тогда, в Филадельфии, их взял на поруки один и тот же человек. По некоторым сведениям, все эти годы они поддерживали отношения. Ручаюсь, что Ванда знала о сейфе в спальне.
– Ну и что?
– А то, что я говорил с Вандой Брум. Совершенно очевидно, что она рассказала о деле намного меньше, чем знала.
– Тогда почему бы вам, вместо того, чтобы сидеть здесь со мной, не поговорить с ней еще раз? Может, она сама и совершила преступление?
– В это время ее не было в стране, тому есть сотня свидетелей. – Фрэнк кашлянул. – И я больше не имею возможности общаться с ней, так как она покончила с собой. И оставила записку, где выразила свое сожаление.
Кейт поднялась и рассеянно посмотрела в сторону окна. Казалось, ее сжимают ледяные тиски.
Фрэнк несколько минут выжидал, наблюдая за ней и пытаясь угадать ее чувства по мере того, как он выдвигал все больше улик против человека, который дал ей жизнь, а затем расстался с ней. Оставалась ли в ней любовь к нему? Следователь надеялся, что нет. Во всяком случае, он надеялся на это как профессионал. А как отец троих детей он сомневался, что это чувство может совсем умереть.
– Мисс Уитни, с вами все в порядке? Кейт медленно отвернулась от окна.
– Мы можем куда-нибудь пойти? Я голодна, а здесь нет никакой еды.
Они зашли в тот же ресторанчик, где Джек встречался с Лютером. Фрэнк набросился на свою еду, Кейт же ни к чему не прикоснулась.
Он взглянул на ее тарелку.
– Вы сами выбрали это место, я полагал, что вам нравится здешняя кухня. Знаете, только не обижайтесь, вам не мешало бы слегка поправиться.
Кейт, наконец, посмотрела на него; на ее губах играла полуулыбка.
– Так значит, вы вдобавок еще и диетолог?
– У меня трое дочурок. Старшей шестнадцать лет, она худая, как щепка, ростом почти с меня, и при этом уверена, что она полная. Если бы не румянец на ее щеках, я мог бы подумать, что у нее анорексия. А моя жена, Боже правый, она постоянно сипит на какой-нибудь диете. Я хочу сказать, что она, конечно, выглядит отлично, но, должно быть, существует некая идеальная фигура, к которой стремится любая женщина.
– Любая, но не я.
– Ешьте. Я говорю это своим дочерям каждый день. Ешьте.
Кейт взяла вилку и смогла съесть половину содержимого своей тарелки. И когда Кейт попивала чай, а Фрэнк держал в руке огромную чашку кофе, они оба почувствовали себя намного свободнее; беседа вновь вернулась к Лютеру Уитни.
– Если вы думаете, что у вас достаточно оснований для его ареста, почему вы этого не делаете?
Фрэнк, покачав головой, поставил свою чашку на стол.
– Вы же были у него дома. Его там нет уже давно. Возможно, он скрылся сразу после того, как это случилось.
– При условии, что это сделал именно он. Все ваши улики косвенные. Это не более чем догадки, лейтенант.
– Могу я говорить с вами начистоту, Кейт? Кстати, могу я называть вас Кейт?
Она кивнула.
Фрэнк поставил локти на стол и в упор посмотрел на нее.
– Давайте без дураков: почему вам так трудно поверить, что ваш старик прикончил эту женщину? У него уже были три отсидки. Он явно жил на грани между законом и преступлением всю свою жизнь. Его допрашивали по поводу дюжины других краж со взломом, но не смогли предъявить ему обвинений. Он профессиональный преступник. Вам знаком этот тип. Человеческая жизнь для них ни черта не значит.
Прежде чем ответить, Кейт отпила чаю. Профессиональный преступник’ Разумеется, ее отец был именно профессиональным преступником. Она не сомневалась, что все эти годы он продолжал совершать преступления. Это явно было у него в крови. Как наркомания. Неизлечимо.
– Он никого не убивает, – тихо сказала она. – Он может украсть, но он никогда не причинил никому физического вреда. Это не в его правилах.
Что такого особенного сказал Джек?.. Ее отец был напуган. Он был так сильно напуган, что его вырвало. Полиция никогда не пугала ее отца. А если именно он убил эту женщину? Возможно, всего лишь рефлекс, пистолет выстрелил, и пуля оборвала жизнь Кристины Салливан. Все это могло произойти в считанные секунды. Времени думать не было. Только действовать. Чтобы не остаться в тюрьме до конца жизни. Все это было возможно. Если отец убил эту женщину, он был бы напуган, был бы в ужасе, его могло бы стошнить от страха.
Несмотря на всю причиненную отцом боль, вспоминая о нем, она часто думала о том, каким ласковым и добрым он был. Об обнимавших ее больших руках. Как правило, его неразговорчивость со многими людьми граничила с невежливостью. Но с ней он разговаривал. Он говорил с ней, а не поверх ее, мимо ее, как делали большинство взрослых. Он говорил с ней именно о том, что интересует маленьких детей. О цветах, о птицах, о том, почему небо неожиданно изменяет свой цвет. О платьях, ленточках и шатающихся зубах, которым она не давала покоя. Это были короткие мгновения доверительного общения отца и дочери, жестоко растоптанные, когда его осудили и посадили за решетку. Но когда она подросла, эти разговоры постепенно превратились в тарабарщину, истинное лицо Лютера Уитни с его доброй улыбкой и большими, но нежными пальцами она стала связывать с тем местом, куда его посадили.
Почему же она считала, что этот человек не способен на убийство?
Фрэнк наблюдал за ее быстро моргающими глазами. В ней происходил какой-то перелом, он это чувствовал.
Фрэнк взял ложку и добавил сахару в кофе.
– Так вы говорите, что не можете представить своего отца в роли убийцы этой женщины? Я полагал, что вы давно не поддерживаете отношений друг с другом.
Кейт, вздрогнув, отвлеклась от своих размышлений.
– Я не говорю, что не могу этого представить. Я просто хочу сказать, что...
Она чувствовала, что запутывается. Она допросила не одну сотню свидетелей, и ни один из них не вел себя на допросе так беспомощно.
Она торопливо покопалась в своей сумочке и достала пачку сигарет. Увидев сигареты, Фрэнк достал жевательную резинку.
Она выпустила дым в сторону от него и увидела резинку.
– Тоже пытаетесь бросить? – В ее глазах блеснула искорка интереса.
– Пытаюсь, но ничего не выходит. Так что вы сказали? Она медленно выдохнула дым, пытаясь справиться с нервным возбуждением.
– Как я уже вам говорила, я не видела отца несколько лет. Возможно, он и оказался способен убить эту женщину. Все может быть. Но в суде это не имеет никакого значения. В суде важны только улики. И точка.
– Мы пытаемся найти доказательства его вины.
– Но у вас нет никаких реальных вещественных улик, которые связывают его с местом преступления? Отпечатки? Свидетели? Есть у вас что-нибудь подобное?
Замявшись, Фрэнк, наконец, решился ответить.
– Нет.
– Вам удалось установить, что у него есть какие-то украденные предметы?
– Пока мы ничего не нашли.
– Результаты баллистической экспертизы?
– Отрицательные. Одна бесполезная пуля, никакого оружия.
Почувствовав себя более уверенно, как только разговор коснулся юридического анализа дела, Кейт откинулась на спинку стула.
– И это все, что у вас есть? – Она искоса посмотрела на него.
Он опять замялся и пожал плечами.
– Видимо, да.
– Тогда, детектив, у вас нет ничего! Ничего!
– У меня есть интуиция, и она подсказывает мне, что Лютер Уитни был в том доме, в той спальне и в то самое время. А теперь я хочу узнать, где он скрывается.