Страница:
– Ничем не могу вам помочь. Вашему приятелю как-то ночью я сказала то же самое.
– Но вы же приходили к нему домой той ночью? Зачем?
Кейт пожала плечами. Она решила не упоминать о разговоре с Джеком. Скрывала ли она тем самым улики? Может быть.
– Не знаю. – Отчасти это было правдой.
– Странно, Кейт. Вы производите впечатление человека, который всегда знает, что делает.
Перед ее глазами возникло лицо Джека. Она раздраженно отогнала видение прочь.
– Значит, вы ошибаетесь, лейтенант.
Фрэнк церемонно закрыл записную книжку и подался вперед.
– Мне действительно необходима ваша помощь.
– Зачем?
– Пусть это останется между нами: меня больше интересуют результаты, чем юридические тонкости.
– Забавно, что вы говорите подобное прокурору.
– Я не хочу сказать, что играю не по правилам. – Фрэнк, наконец, сдался и достал свои сигареты. – Я имею в виду, что предпочитаю идти к цели по пути наименьшего сопротивления. Одобряете?
– Одобряю.
– По моим сведениям, хотя вы и ненавидите своего отца, он по-прежнему тоскует по вас.
– Кто вам сказал?
– Господи, я же следователь. Так это правда или нет?
– Не знаю.
– Черт возьми, Кейт, не играйте со мной в эти дурацкие игры. Правда это или нет?
Она со злостью примяла свою сигарету.
– Правда! Теперь вы довольны?!
– Пока нет, но я близок к этому. У меня есть план, как выкурить его оттуда, где он скрывается, и я надеюсь на вашу помощь.
– Не думаю, что я в состоянии помочь вам.
Кейт знала что за этим последует. Она видела это в глазах Фрэнка.
На изложение плана ему потребовалось десять минут. Три раза она сказала “нет”. Получасом позже они все еще сидели за столом.
Фрэнк откинулся на спинку стула, а затем резко подался вперед.
– Послушайте, Кейт, если вы не сделаете этого, то у нас не будет никаких шансов найти его. Если все так, как вы говорите, и мы не сможем построить обвинение, то его выпустят на свободу. Но если он виновен, и мы сможет это доказать, тогда, черт побери, даже не заикайтесь о том, что ему все должно сойти с рук. А теперь, если вы считаете, что я не прав, я отвезу вас домой и забуду, что встречался с вами, а ваш старик сможет продолжать безнаказанно красть... и, возможно, убивать. – Он в упор взглянул на нее.
Она открыла рот, но слов не последовало. Ее взгляд блуждал за его спиной, где возник зыбкий образ из прошлого, а потом внезапно исчез.
Почти тридцатилетняя Кейт Уитни была совершенно не похожа на малыша, заливисто смеющегося, когда отец подбрасывал ее в воздух, или на девочку, поверяющую ему важные тайны, которыми она не поделилась бы ни с кем другим. Она стала взрослой и уже долго жила самостоятельно. Кроме того, она была государственным прокурором, поклявшимся быть верным закону и Конституции. Она должна была следить за тем, чтобы каждый преступник понес заслуженное наказание, независимо от того, кем бы он ни был и чьим бы родственником ни являлся.
И затем у нее в уме возник еще один образ. Ее мать смотрит на дверь, ожидая, что он вернется домой. Беспокоится за него. Навещает его в тюрьме, составляет списки вопросов, по которым с ним нужно поговорить, наряжает Кейт перед этими свиданиями, все более радуется по мере того, как срок подходит к концу. Как будто он не вор, а какой-нибудь герой, спасающий человечество. Ей вспомнились жестокие слова Джека. Он сказал, что вся ее жизнь – это ложь. Он ожидал, что она посочувствует человеку, бросившему ее. Как будто обидели не ее, а Лютера Уитни. Что ж, Джек может катиться ко всем чертям. Она благодарила Бога, что отказалась выйти за него замуж. Человек, который так оскорбил ее, заслужил отказ. А вот Лютер Уитни заслужил все то, что ему предстояло. Может, он не убивал эту женщину. А может, и убил. Не ее дело это решать. Ее работа – сделать так, чтобы решение могли принять присяжные. В любом случае, место ее отца в тюрьме. По крайней мере, там он не причинит никому вреда. Не сможет опять разрушить чью-то жизнь.
Это были ее последние размышления перед тем, как она согласилась помочь полиции поймать своего отца.
Когда они встали, чтобы выйти на улицу, Фрэнк ощутил укол совести. Он был не совсем честен с Кейт Уитни. Более того, он попросту солгал, умолчав о том, что в деле есть более важные моменты, чем вопрос о поимке Лютера Уитни. Его чувство удовлетворения от достигнутого успеха было омрачено. Как и всем остальным людям, блюстителям закона иногда приходится лгать. От этого не становилось легче, в особенности если учесть, что он солгал человеку, который заслуживал уважения и которому он теперь глубоко сочувствовал.
Глава 18
– Но вы же приходили к нему домой той ночью? Зачем?
Кейт пожала плечами. Она решила не упоминать о разговоре с Джеком. Скрывала ли она тем самым улики? Может быть.
– Не знаю. – Отчасти это было правдой.
– Странно, Кейт. Вы производите впечатление человека, который всегда знает, что делает.
Перед ее глазами возникло лицо Джека. Она раздраженно отогнала видение прочь.
– Значит, вы ошибаетесь, лейтенант.
Фрэнк церемонно закрыл записную книжку и подался вперед.
– Мне действительно необходима ваша помощь.
– Зачем?
– Пусть это останется между нами: меня больше интересуют результаты, чем юридические тонкости.
– Забавно, что вы говорите подобное прокурору.
– Я не хочу сказать, что играю не по правилам. – Фрэнк, наконец, сдался и достал свои сигареты. – Я имею в виду, что предпочитаю идти к цели по пути наименьшего сопротивления. Одобряете?
– Одобряю.
– По моим сведениям, хотя вы и ненавидите своего отца, он по-прежнему тоскует по вас.
– Кто вам сказал?
– Господи, я же следователь. Так это правда или нет?
– Не знаю.
– Черт возьми, Кейт, не играйте со мной в эти дурацкие игры. Правда это или нет?
Она со злостью примяла свою сигарету.
– Правда! Теперь вы довольны?!
– Пока нет, но я близок к этому. У меня есть план, как выкурить его оттуда, где он скрывается, и я надеюсь на вашу помощь.
– Не думаю, что я в состоянии помочь вам.
Кейт знала что за этим последует. Она видела это в глазах Фрэнка.
На изложение плана ему потребовалось десять минут. Три раза она сказала “нет”. Получасом позже они все еще сидели за столом.
Фрэнк откинулся на спинку стула, а затем резко подался вперед.
– Послушайте, Кейт, если вы не сделаете этого, то у нас не будет никаких шансов найти его. Если все так, как вы говорите, и мы не сможем построить обвинение, то его выпустят на свободу. Но если он виновен, и мы сможет это доказать, тогда, черт побери, даже не заикайтесь о том, что ему все должно сойти с рук. А теперь, если вы считаете, что я не прав, я отвезу вас домой и забуду, что встречался с вами, а ваш старик сможет продолжать безнаказанно красть... и, возможно, убивать. – Он в упор взглянул на нее.
Она открыла рот, но слов не последовало. Ее взгляд блуждал за его спиной, где возник зыбкий образ из прошлого, а потом внезапно исчез.
Почти тридцатилетняя Кейт Уитни была совершенно не похожа на малыша, заливисто смеющегося, когда отец подбрасывал ее в воздух, или на девочку, поверяющую ему важные тайны, которыми она не поделилась бы ни с кем другим. Она стала взрослой и уже долго жила самостоятельно. Кроме того, она была государственным прокурором, поклявшимся быть верным закону и Конституции. Она должна была следить за тем, чтобы каждый преступник понес заслуженное наказание, независимо от того, кем бы он ни был и чьим бы родственником ни являлся.
И затем у нее в уме возник еще один образ. Ее мать смотрит на дверь, ожидая, что он вернется домой. Беспокоится за него. Навещает его в тюрьме, составляет списки вопросов, по которым с ним нужно поговорить, наряжает Кейт перед этими свиданиями, все более радуется по мере того, как срок подходит к концу. Как будто он не вор, а какой-нибудь герой, спасающий человечество. Ей вспомнились жестокие слова Джека. Он сказал, что вся ее жизнь – это ложь. Он ожидал, что она посочувствует человеку, бросившему ее. Как будто обидели не ее, а Лютера Уитни. Что ж, Джек может катиться ко всем чертям. Она благодарила Бога, что отказалась выйти за него замуж. Человек, который так оскорбил ее, заслужил отказ. А вот Лютер Уитни заслужил все то, что ему предстояло. Может, он не убивал эту женщину. А может, и убил. Не ее дело это решать. Ее работа – сделать так, чтобы решение могли принять присяжные. В любом случае, место ее отца в тюрьме. По крайней мере, там он не причинит никому вреда. Не сможет опять разрушить чью-то жизнь.
Это были ее последние размышления перед тем, как она согласилась помочь полиции поймать своего отца.
Когда они встали, чтобы выйти на улицу, Фрэнк ощутил укол совести. Он был не совсем честен с Кейт Уитни. Более того, он попросту солгал, умолчав о том, что в деле есть более важные моменты, чем вопрос о поимке Лютера Уитни. Его чувство удовлетворения от достигнутого успеха было омрачено. Как и всем остальным людям, блюстителям закона иногда приходится лгать. От этого не становилось легче, в особенности если учесть, что он солгал человеку, который заслуживал уважения и которому он теперь глубоко сочувствовал.
Глава 18
Кейт позвонила отцу в тот же вечер: Фрэнк боялся упустить время. Голос на автоответчике привел ее в замешательство; за все эти годы она впервые услышала его. Он звучал спокойно, уверенно, размеренно, как голос сержанта, подающего команды на плацу. Когда раздался сигнал, она начала дрожать, и ей потребовалось все ее самообладание, чтобы выговорить простые слова, которые должны были заманить его в ловушку. Она постоянно напоминала себе, насколько он хитер и осторожен. Она хотела увидеться с ним, поговорить с ним. Чем скорее, тем лучше. Она подумала, догадается ли он о ловушке, а затем вспомнила их последнюю встречу и поняла, что он примет все за правду. Он никогда не заподозрит в обмане маленькую девочку, доверявшую ему свои самые сокровенные тайны. А ее вынудили сделать это.
Телефон зазвонил меньше чем через час. Потянувшись за трубкой, она отчаянно жалела, что согласилась на просьбу Фрэнка. Сидеть в ресторане, разрабатывая план поимки человека, подозреваемого в убийстве, – это одно, а участвовать в поимке собственного отца – совсем другое.
– Кейт. – Голос был слегка надтреснутым. В нем звучала нотка неверия.
– Привет, папа. – Она порадовалась, что эти слова вырвались у нее без принуждения. В этот момент она, казалось, была не способна ясно выразить простейшую мысль.
У нее дома встречаться было нельзя. Он это понимал. Его дом по очевидной причине тоже не подходил. Они должны встретиться на нейтральной территории, сказал он. Конечно. Она хотела поговорить, он, разумеется, хотел ее выслушать. Отчаянно хотел.
Они договорились о времени и месте встречи: завтра, в четыре, в маленьком кафе около ее работы. В это время там будет тихо и пусто, им никто не помешает. Он придет. Она была уверена, что помешать ему прийти может только смерть.
Она повесила трубку, а потом позвонила Фрэнку. Назвала ему время и место. Слушая свой голос, она, наконец, осознала, что сделала. Кейт чувствовала, что все вокруг рушится, и она не в силах этому помешать. Она бросила трубку и разрыдалась; разрыдалась столь бурно, что упала на пол; каждая частичка ее тела содрогалась, крошечную квартиру наполняли рыдания.
Фрэнк задержался у телефона чуть дольше, чем надо было, и пожалел об этом. Он кричал в трубку, но она его не слышала, а если бы и услышала, то что толку? Она поступила правильно. Ей нечего было стыдиться, не в чем обвинять себя. Когда он, отчаявшись, положил трубку на рычаг, его удовлетворенность от необычайно успешного исхода дела исчезла, как гаснет сгоревшая спичка.
Он получил ответ на свой вопрос. Она все еще любила его. Для лейтенанта Сета Фрэнка эта мысль была тяжелой, но поддавалась контролю. У Сета Фрэнка, отца троих детей, она вызвала слезы, и он внезапно почувствовал, что уже не любит свою работу так сильно, как прежде.
Через несколько минут Бертон был в кабинете Рассел.
– Мне безразлично, как вы это сделаете, – раздраженно сказала она.
Бертон внутренне улыбнулся. Она становится разборчивой, как он и предполагал. Хочет, чтобы дело было сделано, но не хочет пачкать руки.
– Все, что от вас требуется, – это сказать президенту, где будет происходить задержание. И будьте уверены: он тут же сообщит Салливану. Он просто обязан это сделать.
Рассел удивилась.
– Почему?
– Не ваша забота. Не забудьте сделать то, что я вам сказал.
Он вышел из кабинета, прежде чем Рассел успела ответить.
Рассел, ходившая по комнате, остановилась и посмотрела на него.
– Полагаю, Алан, если бы это был не он, они вряд ли бы стали заваривать кашу с его арестом.
– Они уже совершили ошибки, Глория.
– Не спорю. Мы все совершаем их. Президент захлопнул подшивку, которую изучал, и, поднявшись, посмотрел в окно на лужайку перед Белым домом.
– Значит, этот человек вскоре окажется в тюрьме? – Он повернулся и посмотрел на нее.
– Должно быть.
– Что это значит?
– Только то, что иногда тщательно разработанные планы срываются.
– Бертон знает?
– Похоже, Бертон все и устроил.
Президент подошел к Рассел и коснулся ее руки.
– Что ты имеешь в виду?
Рассел изложила ему события нескольких последних дней.
Президент потер подбородок.
– Что же задумал Бертон?
Вопрос был обращен скорее к самому себе, чем к Рассел.
– Почему бы тебе не позвонить ему и самому не расспросить обо всем? Единственное, на чем он упорно настаивал – это чтобы ты известил Салливана.
– Салливана? С какой стати... – Президент не закончил фразу. Он позвонил Бертону, но ему сказали, что тот заболел и находится в больнице.
Президент впился глазами в лицо Рассел.
– Бертон сделает то, что собирался?
– Что ты имеешь в виду?
– Брось дурить, Глория. Ты прекрасно понимаешь что.
– Если ты думаешь, позаботится ли Бертон о том, чтобы этот человек никогда не попал в тюрьму, да, такая мысль приходила мне в голову.
Президент потрогал тяжелый нож для вскрытия конвертов, лежавший у него на столе, сел в кресло и отвернулся к окну. При виде этого предмета Рассел передернуло. Свой нож она давно уже выбросила.
– Алан!.. Чего ты от меня хочешь? – Она уставилась в его затылок. Он был президентом, и ей приходилось сидеть и терпеливо ждать, хотя бы она и желала задушить его.
Наконец, он повернулся к ней. Его глаза были темными, холодными и властными.
– Ничего. Не делай ничего. Я лучше свяжусь с Салливаном. Повтори мне место и время.
Президент взялся за телефон. Рассел приблизилась к нему и положила свою руку на его.
– Алан, в отчетах говорится, что на челюсти Кристины Салливан были синяки, и была попытка задушить ее. Он не поднял глаз.
– В самом деле?
– Алан, скажи, что на самом деле произошло тогда в спальне?
– Ну, судя по тому немногому, что я помню, она хотела играть чуть-чуть жестче, чем я. Отметины на шее? – Он помолчал и положил телефонную трубку. – Скажем так: у Кристи были необычные сексуальные наклонности. Включая страсть к сексуальному удушению. Это когда люди получают особое удовольствие, задыхаясь и одновременно испытывая оргазм.
– Я слышала об этом, Алан, но не думала, что ты можешь пойти на такое. – Ее голос звучал резко.
– Помните свое место, Рассел, – рявкнул президент. – Я не обязан отчитываться ни перед вами, ни перед кем-либо другим.
Отступив назад, она поспешно ответила:
– Конечно, прошу прощения, господин президент.
Лицо Ричмонда смягчилось; он поднялся и растерянно развел руками.
– Я сделал это ради Кристи, Глория, что я могу еще сказать? Иногда женщины странно влияют на мужчин. И я, конечно же, от этого не застрахован.
– Тогда почему она пыталась убить тебя?
– Я же сказал: она хотела играть жестче, чем я. Она напилась и утратила самоконтроль. Как ни печально, но такое случается.
Глория посмотрела мимо него в окно. Встреча с Кристиной Салливан не просто “случилась”. Ради устройства этого свидания им пришлось пожертвовать рядом встреч в рамках предвыборной кампании. Она потрясла головой, когда воспоминания той ночи вновь овладели ею.
Президент подошел к ней сзади, взял за плечи и повернул к себе.
– Глория, нам всем пришлось тогда очень нелегко. Разумеется, я не желал смерти Кристины. Меньше всего на свете я желал этого. Я приехал туда, чтобы провести тихий, романтический вечер в компании очень красивой женщины. Боже мой, я же не чудовище. – Его лицо расплылось в обезоруживающей улыбке.
– Я знаю это, Алан. Только, все эти свидания, все эти женщины... Когда-то подобное должно было случиться. Президент пожал плечами.
– Что ж, я говорил тебе и раньше: я не первый на этом посту, кто позволяет себе неофициальные встречи такого рода. И не последний. – Он нежно взял ее за подбородок. – Тебе известно, какие требования предъявляет эта работа, Глория, известно лучше, чем другим. Другой такой работы не сыскать.
– Я знаю, напряжение огромное. Я понимаю это, Алан.
– Правильно. Эта работа требует больше того, что в человеческих силах. Иногда чтобы выдержать, нужно расслабиться, на время вырваться из тисков. Очень важно справляться с напряжением, ведь этим определяется то, насколько хорошо я буду служить людям, отдавшим за меня свои голоса, оказавшим мне доверие.
Он отвернулся к своему столу.
– Кстати, общение с красивыми женщинами – сравнительно безобидный способ снятия напряжения.
Глория со злостью уставилась ему в спину. Он, что, серьезно думает, что может обмануть ее – ее-то! – этой риторикой, этой квазипатриотической фразой.
– Для Кристины Салливан это оказалось совсем не безобидным, – выпалила она.
Ричмонд обернулся; он больше не улыбался.
– Глория, я действительно больше не желаю это обсуждать. Что произошло, то произошло. Надо думать о будущем. Согласна?
Она кивнула и вышла из комнаты.
Президент снова взял телефонную трубку. Он расскажет своему хорошему другу Уолтеру Салливану обо всех деталях полицейской операции. После разговора президент улыбнулся. Похоже, ждать оставалось недолго. Они почти у цели. На Бертона он мог положиться. Бертон сделает все как надо. Надо им всем.
Он примерил новое пальто. Оно было ему впору. Брюки были великоваты: он похудел. Ему нужно будет побольше есть. Можно даже начать с того, чтобы предложить своей дочери ранний ужин. Если она ему позволит. Он подумает, как осторожно намекнуть ей на это: ему не хотелось быть назойливым.
Джек! Должно быть, это Джек. Он рассказал ей об их встрече. Что у ее отца неприятности. Вот в чем дело. Конечно! Как он раньше не догадался? Но что бы это значило? Что он ей небезразличен? Он почувствовал, как у него в шее началась дрожь и постепенно перешла в колени. Спустя все эти годы? Он тихо выругался: какое неудачное время! Но он уже принял решение, и ничто не могло ему помешать. Даже его девочка. Он чувствовал приближение чего-то ужасного.
Лютер был уверен: Ричмонд ничего не знает о его переписке с главой администрации. Ее единственной надеждой было выкупить то, чем обладал Лютер, и сделать так, чтобы никто и никогда больше не увидел этого предмета. Откупиться от него, надеясь, что он исчезнет навсегда, и мир ничего не узнает. Он убедился, что деньги поступили на нужный счет. То, что произошло с этими деньгами, окажется для них первым сюрпризом.
Однако второй сюрприз заставит их напрочь забыть о первом. И было бы лучше, чтобы президент пока ни о чем не подозревал. Лютер сильно сомневался, что президенту может угрожать какой-либо срок. Но оснований для его импичмента будет более чем достаточно. Уотергейт по сравнению с его деянием покажется невинной выходкой. Интересно, чем занимаются подвергнутые импичменту экс-президенты, подумал он. Он надеялся, что сгорают в пламени собственного разложения.
Лютер достал из кармана письмо. Он позаботится о том, чтобы она получила его примерно в то время, когда будет ожидать последних инструкций от него. Расплата. Для нее настанет час расплаты. Для всех них настанет час расплаты. Пусть она корчится, извивается, как извивалась все последнее время.
Как он ни старался, но не мог забыть неторопливый сексуальный акт, совершенный этой женщиной в присутствии еще теплого тела, как будто оно было кучей мусора, на которую можно не обращать внимания. И потом – Ричмонд. Пьяный, пускающий слюни ублюдок! Воспоминания вновь заставили его сердце учащенно биться. Он стиснул зубы, а потом зловеще улыбнулся.
Он смирится с любым сроком, который сможет выхлопотать для него Джек. Двадцать лет, десять лет, десять дней. Ему уже было все равно. Плевать на президента и все его окружение. Плевать на этот город. Он снесет их к чертовой матери.
Но сначала он хотел повидаться с дочерью. А потом уже ему действительно будет на все наплевать.
Шагая к кровати, он вздрогнул. Его осенила еще одна мысль. Мысль, причинявшая боль, но вполне вероятная. Он присел на кровать и выпил стакан воды. Если это была правда, мог ли он обвинять ее? И потом, он мог просто сразу убить двух зайцев. Он лег на кровать и подумал, что, пожалуй, предложение Кейт казалось слишком хорошим, чтобы быть искренним. Заслуживал ли он чего-нибудь лучшего от нее? Ответ был абсолютно ясен. Не заслуживал.
Рассел, поручившая проследить за путем, по которому пойдут деньги, довольно скоро обнаружит что произошло. Она не обрадуется. Она не обрадуется также от следующего полученного ею письма.
Кафе располагалось на первом этаже современного общественного здания. Двумя этажами выше висела строительная люлька. Двое рабочих меняли треснувшую стеклянную панель. Весь фасад здания состоял из зеркальных панелей, в которых отражалась местность напротив. Панель была тяжелой, и даже двум мускулистым рабочим стоило большого труда перемещать ее.
Кейт закуталась плотнее в пальто и пила кофе. Вечернее солнце пригревало, несмотря на холод, но быстро клонилось к горизонту. По столикам ползли длинные тени. Она почувствовала, что ее глаза слезятся: солнце светило ей прямо в лицо, зависнув над обветшалыми домами, расположенными по диагонали через улицу, на которой находилось кафе. Они предназначались на слом, чтобы освободить место для новых построек. Она не заметила, что окно на верхнем этаже одного из этих домов было открыто. В соседнем два окна были выбиты. Входная дверь в другом почти провалилась внутрь.
Кейт взглянула на часы. Она сидела здесь уже около двадцати минут. Для нее, привыкшей к сумасшедшему ритму прокуратуры, время тянулось невыносимо медленно. Она не сомневалась, что поблизости притаились десятки полицейских, готовых к атаке, как только он приблизится к ней. Она задумалась. Будет ли у них возможность что-то сказать друг другу? И что, черт возьми, она могла ему сказать? Привет, папа, тебе крышка? Она потерла замерзшие щеки и стала ждать. Он должен появиться ровно в четыре. Было слишком поздно что-либо менять. Вообще, слишком поздно что-то делать. Но она поступила правильно, несмотря на испытываемое ею чувство вины, несмотря на то что впала в истерику после звонка следователю. Она со злостью сцепила руки. Она вот-вот сдаст своего отца в руки полиции, и он заслужил это. Ей надоело думать об этом. Ей лишь хотелось, чтобы все поскорее кончилось.
Но он продолжал твердить себе, что все будет хорошо. За то время, которым он располагал, был составлен план действий. Маккарти провел разведку местности вскоре после звонка Салливана. Он сразу же подумал о предназначенных к сносу домах. Это, действительно, было наиболее удобным местом. Маккарти находился здесь с четырех часов утра. Ему потребуется пятнадцать секунд после выстрела, чтобы бросить винтовку, сбежать по лестнице, выйти на улицу через входную дверь и сесть в машину. Пока полицейские сообразят, что к чему, он будет милях в двух от дома. Самолет взлетит через сорок пять минут с частной взлетно-посадочной полосы в десяти милях севернее Вашингтона. Место приземления – Нью-Йорк. На борту будет лишь один пассажир, и через немногим более пяти часов Маккарти превратится в заботливо обхаживаемого пассажира “Конкорда”, направляющегося в Лондон.
Он в десятый раз проверил винтовку и оптический прицел, машинально смахнув пылинку со ствола. Конечно, неплохо было бы воспользоваться глушителем, но найти глушитель, подходящий к такой мощной винтовке, как у него, было практически невозможно. Маккарти рассчитывал, что суматоха не позволит обнаружить место выстрела. Он осмотрел улицу и взглянул на часы. Уже скоро.
Но даже такой опытный киллер, как Маккарти, не мог предположить, что в голову его жертвы будет направлено дуло еще одной винтовки. А в оптический прицел будут смотреть такие же, как у него, острые глаза. И даже острее.
Сразу после выстрела Коллин быстро разберет винтовку и спрячет ее в фургоне, затем с пистолетом и полицейским значком выскочит наружу и, присоединившись к полицейским, станет лихорадочно выяснять, что же, черт возьми, здесь произошло. Никому и в голову не придет искать в фургоне секретной службы винтовку или стрелка, только что уничтожившего подозреваемого в убийстве.
Молодому агенту план Бертона казался очень удачным. Коллин ничего не имел против Лютера Уитни, но на кону было гораздо больше, чем жизнь шестидесятишестилетнего преступника. Несравнимо больше. Коллин не хотел убивать старика, более того, после того как все закончится, он желал бы забыть обо всем как можно скорее. Но такова жизнь. Ему платили за его работу, более того, он поклялся честно делать свою работу, несмотря ни на что. Преступал ли он закон? С технической точки зрения, он совершал убийство. С реалистической же точки зрения, он лишь делал то, что должен был сделать. Он полагал, что президент знал об этом, Глория Рассел тоже, а Билл Бертон, человек, которого он уважал больше всех, приказал ему сделать это. Не в правилах Коллина было нарушать приказы. Кроме того, старик совершил кражу со взломом. Ему грозило лет двадцать. Он столько не выдержит. Кому хочется быть за решеткой в восемьдесят лет? Коллин лишь избавлял его от страданий. На его месте Коллин тоже лучше бы принял пулю.
Коллин посмотрел на рабочих в строительной люльке над кафе, которые с трудом выравнивали новую панель. Один из них взялся за конец веревки, соединенной с подъемником. Панель медленно поползла вверх.
Телефон зазвонил меньше чем через час. Потянувшись за трубкой, она отчаянно жалела, что согласилась на просьбу Фрэнка. Сидеть в ресторане, разрабатывая план поимки человека, подозреваемого в убийстве, – это одно, а участвовать в поимке собственного отца – совсем другое.
– Кейт. – Голос был слегка надтреснутым. В нем звучала нотка неверия.
– Привет, папа. – Она порадовалась, что эти слова вырвались у нее без принуждения. В этот момент она, казалось, была не способна ясно выразить простейшую мысль.
У нее дома встречаться было нельзя. Он это понимал. Его дом по очевидной причине тоже не подходил. Они должны встретиться на нейтральной территории, сказал он. Конечно. Она хотела поговорить, он, разумеется, хотел ее выслушать. Отчаянно хотел.
Они договорились о времени и месте встречи: завтра, в четыре, в маленьком кафе около ее работы. В это время там будет тихо и пусто, им никто не помешает. Он придет. Она была уверена, что помешать ему прийти может только смерть.
Она повесила трубку, а потом позвонила Фрэнку. Назвала ему время и место. Слушая свой голос, она, наконец, осознала, что сделала. Кейт чувствовала, что все вокруг рушится, и она не в силах этому помешать. Она бросила трубку и разрыдалась; разрыдалась столь бурно, что упала на пол; каждая частичка ее тела содрогалась, крошечную квартиру наполняли рыдания.
Фрэнк задержался у телефона чуть дольше, чем надо было, и пожалел об этом. Он кричал в трубку, но она его не слышала, а если бы и услышала, то что толку? Она поступила правильно. Ей нечего было стыдиться, не в чем обвинять себя. Когда он, отчаявшись, положил трубку на рычаг, его удовлетворенность от необычайно успешного исхода дела исчезла, как гаснет сгоревшая спичка.
Он получил ответ на свой вопрос. Она все еще любила его. Для лейтенанта Сета Фрэнка эта мысль была тяжелой, но поддавалась контролю. У Сета Фрэнка, отца троих детей, она вызвала слезы, и он внезапно почувствовал, что уже не любит свою работу так сильно, как прежде.
* * *
Бертон положил трубку. Следователь Фрэнк только что, как и обещал, предложил ему присутствовать при задержании.Через несколько минут Бертон был в кабинете Рассел.
– Мне безразлично, как вы это сделаете, – раздраженно сказала она.
Бертон внутренне улыбнулся. Она становится разборчивой, как он и предполагал. Хочет, чтобы дело было сделано, но не хочет пачкать руки.
– Все, что от вас требуется, – это сказать президенту, где будет происходить задержание. И будьте уверены: он тут же сообщит Салливану. Он просто обязан это сделать.
Рассел удивилась.
– Почему?
– Не ваша забота. Не забудьте сделать то, что я вам сказал.
Он вышел из кабинета, прежде чем Рассел успела ответить.
* * *
– В полиции уверены, что это тот самый взломщик? – В голосе президента, оторвавшего взгляд от стола, слышались нотки обеспокоенности.Рассел, ходившая по комнате, остановилась и посмотрела на него.
– Полагаю, Алан, если бы это был не он, они вряд ли бы стали заваривать кашу с его арестом.
– Они уже совершили ошибки, Глория.
– Не спорю. Мы все совершаем их. Президент захлопнул подшивку, которую изучал, и, поднявшись, посмотрел в окно на лужайку перед Белым домом.
– Значит, этот человек вскоре окажется в тюрьме? – Он повернулся и посмотрел на нее.
– Должно быть.
– Что это значит?
– Только то, что иногда тщательно разработанные планы срываются.
– Бертон знает?
– Похоже, Бертон все и устроил.
Президент подошел к Рассел и коснулся ее руки.
– Что ты имеешь в виду?
Рассел изложила ему события нескольких последних дней.
Президент потер подбородок.
– Что же задумал Бертон?
Вопрос был обращен скорее к самому себе, чем к Рассел.
– Почему бы тебе не позвонить ему и самому не расспросить обо всем? Единственное, на чем он упорно настаивал – это чтобы ты известил Салливана.
– Салливана? С какой стати... – Президент не закончил фразу. Он позвонил Бертону, но ему сказали, что тот заболел и находится в больнице.
Президент впился глазами в лицо Рассел.
– Бертон сделает то, что собирался?
– Что ты имеешь в виду?
– Брось дурить, Глория. Ты прекрасно понимаешь что.
– Если ты думаешь, позаботится ли Бертон о том, чтобы этот человек никогда не попал в тюрьму, да, такая мысль приходила мне в голову.
Президент потрогал тяжелый нож для вскрытия конвертов, лежавший у него на столе, сел в кресло и отвернулся к окну. При виде этого предмета Рассел передернуло. Свой нож она давно уже выбросила.
– Алан!.. Чего ты от меня хочешь? – Она уставилась в его затылок. Он был президентом, и ей приходилось сидеть и терпеливо ждать, хотя бы она и желала задушить его.
Наконец, он повернулся к ней. Его глаза были темными, холодными и властными.
– Ничего. Не делай ничего. Я лучше свяжусь с Салливаном. Повтори мне место и время.
Президент взялся за телефон. Рассел приблизилась к нему и положила свою руку на его.
– Алан, в отчетах говорится, что на челюсти Кристины Салливан были синяки, и была попытка задушить ее. Он не поднял глаз.
– В самом деле?
– Алан, скажи, что на самом деле произошло тогда в спальне?
– Ну, судя по тому немногому, что я помню, она хотела играть чуть-чуть жестче, чем я. Отметины на шее? – Он помолчал и положил телефонную трубку. – Скажем так: у Кристи были необычные сексуальные наклонности. Включая страсть к сексуальному удушению. Это когда люди получают особое удовольствие, задыхаясь и одновременно испытывая оргазм.
– Я слышала об этом, Алан, но не думала, что ты можешь пойти на такое. – Ее голос звучал резко.
– Помните свое место, Рассел, – рявкнул президент. – Я не обязан отчитываться ни перед вами, ни перед кем-либо другим.
Отступив назад, она поспешно ответила:
– Конечно, прошу прощения, господин президент.
Лицо Ричмонда смягчилось; он поднялся и растерянно развел руками.
– Я сделал это ради Кристи, Глория, что я могу еще сказать? Иногда женщины странно влияют на мужчин. И я, конечно же, от этого не застрахован.
– Тогда почему она пыталась убить тебя?
– Я же сказал: она хотела играть жестче, чем я. Она напилась и утратила самоконтроль. Как ни печально, но такое случается.
Глория посмотрела мимо него в окно. Встреча с Кристиной Салливан не просто “случилась”. Ради устройства этого свидания им пришлось пожертвовать рядом встреч в рамках предвыборной кампании. Она потрясла головой, когда воспоминания той ночи вновь овладели ею.
Президент подошел к ней сзади, взял за плечи и повернул к себе.
– Глория, нам всем пришлось тогда очень нелегко. Разумеется, я не желал смерти Кристины. Меньше всего на свете я желал этого. Я приехал туда, чтобы провести тихий, романтический вечер в компании очень красивой женщины. Боже мой, я же не чудовище. – Его лицо расплылось в обезоруживающей улыбке.
– Я знаю это, Алан. Только, все эти свидания, все эти женщины... Когда-то подобное должно было случиться. Президент пожал плечами.
– Что ж, я говорил тебе и раньше: я не первый на этом посту, кто позволяет себе неофициальные встречи такого рода. И не последний. – Он нежно взял ее за подбородок. – Тебе известно, какие требования предъявляет эта работа, Глория, известно лучше, чем другим. Другой такой работы не сыскать.
– Я знаю, напряжение огромное. Я понимаю это, Алан.
– Правильно. Эта работа требует больше того, что в человеческих силах. Иногда чтобы выдержать, нужно расслабиться, на время вырваться из тисков. Очень важно справляться с напряжением, ведь этим определяется то, насколько хорошо я буду служить людям, отдавшим за меня свои голоса, оказавшим мне доверие.
Он отвернулся к своему столу.
– Кстати, общение с красивыми женщинами – сравнительно безобидный способ снятия напряжения.
Глория со злостью уставилась ему в спину. Он, что, серьезно думает, что может обмануть ее – ее-то! – этой риторикой, этой квазипатриотической фразой.
– Для Кристины Салливан это оказалось совсем не безобидным, – выпалила она.
Ричмонд обернулся; он больше не улыбался.
– Глория, я действительно больше не желаю это обсуждать. Что произошло, то произошло. Надо думать о будущем. Согласна?
Она кивнула и вышла из комнаты.
Президент снова взял телефонную трубку. Он расскажет своему хорошему другу Уолтеру Салливану обо всех деталях полицейской операции. После разговора президент улыбнулся. Похоже, ждать оставалось недолго. Они почти у цели. На Бертона он мог положиться. Бертон сделает все как надо. Надо им всем.
* * *
Лютер взглянул на часы. Час дня. Он принял душ, почистил зубы и затем привел в порядок свою недавно отпущенную бороду. Прической он занимался до тех пор, пока не остался полностью доволен ею. Сегодня он выглядел значительно лучше. Телефонный звонок Кейт принес много вопросов, на которые он не находил ответа. Он подносил трубку к уху снова и снова, чтобы еще раз прослушать сообщение, просто услышать ее голос, произносящий слова, на которые он уже не надеялся. Он рискнул сходить в магазин мужской одежды в центре города и купил новые брюки, пальто и кожаные туфли. Он сначала решил надеть галстук, но потом передумал.Он примерил новое пальто. Оно было ему впору. Брюки были великоваты: он похудел. Ему нужно будет побольше есть. Можно даже начать с того, чтобы предложить своей дочери ранний ужин. Если она ему позволит. Он подумает, как осторожно намекнуть ей на это: ему не хотелось быть назойливым.
Джек! Должно быть, это Джек. Он рассказал ей об их встрече. Что у ее отца неприятности. Вот в чем дело. Конечно! Как он раньше не догадался? Но что бы это значило? Что он ей небезразличен? Он почувствовал, как у него в шее началась дрожь и постепенно перешла в колени. Спустя все эти годы? Он тихо выругался: какое неудачное время! Но он уже принял решение, и ничто не могло ему помешать. Даже его девочка. Он чувствовал приближение чего-то ужасного.
Лютер был уверен: Ричмонд ничего не знает о его переписке с главой администрации. Ее единственной надеждой было выкупить то, чем обладал Лютер, и сделать так, чтобы никто и никогда больше не увидел этого предмета. Откупиться от него, надеясь, что он исчезнет навсегда, и мир ничего не узнает. Он убедился, что деньги поступили на нужный счет. То, что произошло с этими деньгами, окажется для них первым сюрпризом.
Однако второй сюрприз заставит их напрочь забыть о первом. И было бы лучше, чтобы президент пока ни о чем не подозревал. Лютер сильно сомневался, что президенту может угрожать какой-либо срок. Но оснований для его импичмента будет более чем достаточно. Уотергейт по сравнению с его деянием покажется невинной выходкой. Интересно, чем занимаются подвергнутые импичменту экс-президенты, подумал он. Он надеялся, что сгорают в пламени собственного разложения.
Лютер достал из кармана письмо. Он позаботится о том, чтобы она получила его примерно в то время, когда будет ожидать последних инструкций от него. Расплата. Для нее настанет час расплаты. Для всех них настанет час расплаты. Пусть она корчится, извивается, как извивалась все последнее время.
Как он ни старался, но не мог забыть неторопливый сексуальный акт, совершенный этой женщиной в присутствии еще теплого тела, как будто оно было кучей мусора, на которую можно не обращать внимания. И потом – Ричмонд. Пьяный, пускающий слюни ублюдок! Воспоминания вновь заставили его сердце учащенно биться. Он стиснул зубы, а потом зловеще улыбнулся.
Он смирится с любым сроком, который сможет выхлопотать для него Джек. Двадцать лет, десять лет, десять дней. Ему уже было все равно. Плевать на президента и все его окружение. Плевать на этот город. Он снесет их к чертовой матери.
Но сначала он хотел повидаться с дочерью. А потом уже ему действительно будет на все наплевать.
Шагая к кровати, он вздрогнул. Его осенила еще одна мысль. Мысль, причинявшая боль, но вполне вероятная. Он присел на кровать и выпил стакан воды. Если это была правда, мог ли он обвинять ее? И потом, он мог просто сразу убить двух зайцев. Он лег на кровать и подумал, что, пожалуй, предложение Кейт казалось слишком хорошим, чтобы быть искренним. Заслуживал ли он чего-нибудь лучшего от нее? Ответ был абсолютно ясен. Не заслуживал.
* * *
Как только денежный перевод поступил на счет в центральный банк округа Колумбия, в соответствии с заранее заданной программой деньги немедленно были переведены компьютером в пять различных местных банков, по одному миллиону долларов в каждый. Затем каждая отдельная сумма проследовала окольным путем через различные банки, пока, наконец, все пять миллионов вновь не оказались на одном счете.Рассел, поручившая проследить за путем, по которому пойдут деньги, довольно скоро обнаружит что произошло. Она не обрадуется. Она не обрадуется также от следующего полученного ею письма.
* * *
Кафе “Алонзо” существовало около года. Около него на открытом воздухе стояло несколько столиков под цветными зонтиками, отгороженных от тротуара перилами. Кофе здесь был крепким и готовился разными способами; местная выпечка пользовалась популярностью у прохожих, спешащих утром на работу, а в полдень на обед. Без пяти четыре за столиком на улице сидел лишь один человек. Погода стояла холодная, зонтики были сложены и напоминали теперь гигантские соломинки для коктейлей.Кафе располагалось на первом этаже современного общественного здания. Двумя этажами выше висела строительная люлька. Двое рабочих меняли треснувшую стеклянную панель. Весь фасад здания состоял из зеркальных панелей, в которых отражалась местность напротив. Панель была тяжелой, и даже двум мускулистым рабочим стоило большого труда перемещать ее.
Кейт закуталась плотнее в пальто и пила кофе. Вечернее солнце пригревало, несмотря на холод, но быстро клонилось к горизонту. По столикам ползли длинные тени. Она почувствовала, что ее глаза слезятся: солнце светило ей прямо в лицо, зависнув над обветшалыми домами, расположенными по диагонали через улицу, на которой находилось кафе. Они предназначались на слом, чтобы освободить место для новых построек. Она не заметила, что окно на верхнем этаже одного из этих домов было открыто. В соседнем два окна были выбиты. Входная дверь в другом почти провалилась внутрь.
Кейт взглянула на часы. Она сидела здесь уже около двадцати минут. Для нее, привыкшей к сумасшедшему ритму прокуратуры, время тянулось невыносимо медленно. Она не сомневалась, что поблизости притаились десятки полицейских, готовых к атаке, как только он приблизится к ней. Она задумалась. Будет ли у них возможность что-то сказать друг другу? И что, черт возьми, она могла ему сказать? Привет, папа, тебе крышка? Она потерла замерзшие щеки и стала ждать. Он должен появиться ровно в четыре. Было слишком поздно что-либо менять. Вообще, слишком поздно что-то делать. Но она поступила правильно, несмотря на испытываемое ею чувство вины, несмотря на то что впала в истерику после звонка следователю. Она со злостью сцепила руки. Она вот-вот сдаст своего отца в руки полиции, и он заслужил это. Ей надоело думать об этом. Ей лишь хотелось, чтобы все поскорее кончилось.
* * *
Маккарти это не нравилось. Совершенно не нравилось. Обычно он следил за мишенью, иногда в течение недель, пока не начинал разбираться в привычках и поведении жертвы лучше, чем она сама. Это облегчало задачу убийства. Запас времени также давал Маккарти возможность разработать план бегства и предусмотреть свои действия на тот случай, если все пойдет вопреки плану. На этот раз у него не было подобной возможности. Сообщение Салливана было кратким. Он уже заплатил ему огромную сумму в виде поденной платы, еще два миллиона он получит после успешного завершения работы. Как ни крути, его щедро отблагодарили авансом, и теперь пришла пора отрабатывать эти деньги. Маккарти нервничал сильнее только, пожалуй, во время выполнения своего первого заказа много лет назад. К тому же весь район кишел полицейскими.Но он продолжал твердить себе, что все будет хорошо. За то время, которым он располагал, был составлен план действий. Маккарти провел разведку местности вскоре после звонка Салливана. Он сразу же подумал о предназначенных к сносу домах. Это, действительно, было наиболее удобным местом. Маккарти находился здесь с четырех часов утра. Ему потребуется пятнадцать секунд после выстрела, чтобы бросить винтовку, сбежать по лестнице, выйти на улицу через входную дверь и сесть в машину. Пока полицейские сообразят, что к чему, он будет милях в двух от дома. Самолет взлетит через сорок пять минут с частной взлетно-посадочной полосы в десяти милях севернее Вашингтона. Место приземления – Нью-Йорк. На борту будет лишь один пассажир, и через немногим более пяти часов Маккарти превратится в заботливо обхаживаемого пассажира “Конкорда”, направляющегося в Лондон.
Он в десятый раз проверил винтовку и оптический прицел, машинально смахнув пылинку со ствола. Конечно, неплохо было бы воспользоваться глушителем, но найти глушитель, подходящий к такой мощной винтовке, как у него, было практически невозможно. Маккарти рассчитывал, что суматоха не позволит обнаружить место выстрела. Он осмотрел улицу и взглянул на часы. Уже скоро.
Но даже такой опытный киллер, как Маккарти, не мог предположить, что в голову его жертвы будет направлено дуло еще одной винтовки. А в оптический прицел будут смотреть такие же, как у него, острые глаза. И даже острее.
* * *
Коллин стал снайпером в Морском корпусе, и сержант, под началом которого он тренировался, написал в своем отзыве, что никогда не встречал лучшего стрелка, чем он. Картина этого “посвящения в рыцари” возникла в его оптическом прицеле; Коллин расслабился. Он осмотрел фургон, внутри которого находился. Он стоял на противоположной к кафе стороне улицы, около бордюра. Цель находилась на уровне прямого выстрела. Коллин вновь посмотрел в прицел; в перекрестии возникла Кейт Уитни. Коллин приоткрыл скользящее окошко фургона. Он находился в тени домов. Никто не мог видеть, чем он занимается. У него также было дополнительное преимущество: он знал, что Сет Фрэнк и группа захвата располагались справа от кафе, а остальные полицейские были в холле общественного здания, где находилось кафе. Поблизости в различных точках стояли машины без опознавательных знаков. Если Уитни попытается бежать, его быстро поймают. Но Коллин знал, что тот вообще никуда не убежит.Сразу после выстрела Коллин быстро разберет винтовку и спрячет ее в фургоне, затем с пистолетом и полицейским значком выскочит наружу и, присоединившись к полицейским, станет лихорадочно выяснять, что же, черт возьми, здесь произошло. Никому и в голову не придет искать в фургоне секретной службы винтовку или стрелка, только что уничтожившего подозреваемого в убийстве.
Молодому агенту план Бертона казался очень удачным. Коллин ничего не имел против Лютера Уитни, но на кону было гораздо больше, чем жизнь шестидесятишестилетнего преступника. Несравнимо больше. Коллин не хотел убивать старика, более того, после того как все закончится, он желал бы забыть обо всем как можно скорее. Но такова жизнь. Ему платили за его работу, более того, он поклялся честно делать свою работу, несмотря ни на что. Преступал ли он закон? С технической точки зрения, он совершал убийство. С реалистической же точки зрения, он лишь делал то, что должен был сделать. Он полагал, что президент знал об этом, Глория Рассел тоже, а Билл Бертон, человек, которого он уважал больше всех, приказал ему сделать это. Не в правилах Коллина было нарушать приказы. Кроме того, старик совершил кражу со взломом. Ему грозило лет двадцать. Он столько не выдержит. Кому хочется быть за решеткой в восемьдесят лет? Коллин лишь избавлял его от страданий. На его месте Коллин тоже лучше бы принял пулю.
Коллин посмотрел на рабочих в строительной люльке над кафе, которые с трудом выравнивали новую панель. Один из них взялся за конец веревки, соединенной с подъемником. Панель медленно поползла вверх.