Страница:
Питер не отрывал глаз от ее растерянного лица Он снова прижал ее к себе крепко, страстно
– Скажите, что вы доверяете мне настолько что готовы стать моей женой Вы не пожалеете об –этом Я всегда буду любить и уважать вас Вы навеки похитили мое сердце
Хриплый шепот Питера прервал неожиданный стук в дверь.
Анжелика, с трудом переведя дыхание, еле слышно произнесла:
– Да, кто там?
Питер услышал негромкий голос тети Минетты и с неохотой отпустил Анжелику Старушка, моментально оценив ситуацию, сдержанно поздоровалась с Питером и мягко, но уверенно заметила:
– Я так и не услышала, как ты спускаешься, и решила проводить тебя к гостям Мсье Джонатан уже ждет нас, моя дорогая. Он так готовился к сегодняшнему празднику Медлить дальше просто невежливо.
Анжелика покорно кивнула и шагнула к двери, однако тетя Минетта твердой рукой придержала ее да локоть и внезапно обратилась к Питеру
– Мсье Макфадден, вы нас извините, но Анжелике необходимо поправить кое-что из туалета Если бы вы были столь любезны и передали мсье Джонатану, что мы сию минуту спустимся.
– Конечно
Питер отвесил неловкий поклон и нехотя вышел из комнаты. Тогда тетя Минетта обратилась к Анжелике
– Ну а теперь, моя дорогая, умойся холодной водой, чтобы от слез не осталось и следа– Нынче вечером мы празднуем твое совершеннолетие. Столь радостное событие не оставляет места для слез.
Когда Анжелика умылась, тетя Минетта придирчиво осмотрела ее лицо, поворачивая за подбородок.
– Улыбнись же, дорогая. Это великое торжество, и я не устаю благодарить Господа за то, что он позволил нам свидеться и встретить этот день вместе. Неужели мы не покажем ему свою радость? Улыбайся, моя милая куколка… улыбайся!
Немного приободрившись от ее слов, Анжелика чуть улыбнулась.
– Да, тетя Минетта, ты права. Папа Джон уже заждался. Идем к нему?
Тетя Минетта кивнула и взяла ее под руку. Две изящные дамы быстро вышли в коридор и направились к лестнице. Там, внизу, в залитой ярким светом столовой, их уже давно ждали.
Гости сидели за столом, оживленно беседуя. Анжелика кивала негромким замечаниям тети Минетты и думала о том, что весь вечер отец не отводил от нее глаз. Ярко-голубые и подозрительно блестящие глаза с гордостью следили, как Анжелика вошла в комнату. Руки Джона, обнявшие ее, слегка дрожали, отчего едва не пропала ее решимость удержаться от слез.
Однако вечер удался на славу. С неохотой подчиняясь желанию Анжелики отпраздновать совершеннолетие как можно более скромно, Джонатан не пригласил никого из соседей. За праздничным столом собрались только обитатели ранчо, Питер, тетя Минетта, папа Джон и она сама. Но для Анжелики и этого было достаточно, более чем достаточно.
Анжелику удивили и тронули усилия, потраченные ковбоями и слугами на то, чтобы сделать ей в этот день приятное. Облаченные в лучшее воскресное платье, до блеска выбритые, гладко причесанные – они явно пришли заранее и с нетерпением дожидались ее выхода. Появление виновницы торжества было встречено хором восхищенных восклицаний, на которые Анжелика отвечала со всей возможной теплотой. Она была счастлива положить конец напряженным отношениям, установившимся после отъезда Гарета.
Мария и Софи, снова управлявшиеся на кухне вдвоем, приготовили роскошный ужин, включавший разнообразные блюда из удивительно нежной телятины (бычка забили специально в честь праздника) и ароматных, горячих овощей. Не забыли и про бисквиты, испеченные по рецепту Анжелики. Завершением торжественной трапезы являлся невероятных размеров фруктовый торт, в меру охлажденный и поданный ей с величайшей торжественностью. Анжелике полагалось самой разрезать и наделить гостей великолепным десертом, однако даже эти почетные хлопоты не отвлекали ее от мрачных мыслей.
Она выслушала в этот вечер множество искренних, горячих поздравлений и пожеланий. Казалось бы, от этого не может не растаять лед в душе – и все же с каждой минутой ее улыбка становилась все более принужденной. Гарет… целая вечность прошла с тех пор, как она видела его в последний раз. Торжественность нынешнего вечера заставляла еще больше ощущать боль разлуки. Еще немного – и ей не хватит сил сохранять даже внешнее спокойствие.
Тем временем вокруг стола раздались восклицания, и мужчины поудобнее откинулись на спинки стульев. Джонатан воспользовался минутным затишьем и встал. Он подошел к Анжелике, поцеловал ее в щеку и вытащил из кармана небольшую шкатулку.
– Анжелика, на день рождения положено дарить подарки, и мне кажется, самое время преподнести тебе вот это.
– Но ведь ты уже подарил мне это платье, – возразила Анжелика. – Я не ждала других подарков.
– Это платье – скорее подарок для меня, чем для тебя, – промолвил Джонатан, и его голубые глаза заволокло печальной дымкой. – Увидеть тебя в этом наряде – значит воплотить свою мечту… – Он на мгновение умолк и продолжал уже более бодрым тоном, протягивая шкатулку: – А вот что предназначено для тебя.
Анжелика открыла шкатулку, и на бархатном дне матово засветилась нитка крупных жемчужин с такими же серьгами.
– Твоя мама говорила, что ей подарили жемчуг в день восемнадцатилетия. И собиралась передать его тебе в такой же день, но… – Джон с трудом перевел дыхание. – Конечно, жемчуг пропал, но я дарю тебе вместо него вот этот, дорогая. Селеста наверняка одобрила бы мое решение.
Анжелика порывисто обняла Джонатана и прижалась щекой к его теплой груди. Не сразу совладав с подступившими к глазам слезами, она шепнула:
– Я буду беречь его, папа Джон.
Затем были преподнесены остальные подарки: золотая шкатулка от Питера и кружевная шаль от смущенного донельзя Бретта, Марии, Софи и остальных рабочих. Анжелика едва успела поблагодарить их, как из-за стола поднялась тетя Минетта.
С присущей ей решительностью она подошла к Анжелике и взяла ее за руку, торжественно заявив в наступившей тишине:
– Дорогая, мой подарок слишком личного свойства, чтобы вручать его здесь, за столом. А потому я осмелюсь просить у вас извинения… – Тетя Минетта обернулась в сторону обращенных к ней внимательных лиц и негромко сказала: – Мсье Джон. Мсье Макфадден… Полагаю, вам обоим стоит при этом присутствовать.
Не выпуская руки Анжелики, тетя Минетта дождалась, пока та встала, и чопорно поклонилась остальным гостям:
– Еще раз прошу нас извинить.
Обменявшись недоуменными взглядами с Джоном и Питером, Анжелика позволила вывести себя из-за стола и пошла за тетей Минеттой к кабинету. Ее охватило странное, тревожное предчувствие, от которого сильно забилось сердце.
Обернувшись на звук захлопнувшейся двери, Анжелика почувствовала, как Джон взял ее под руку. Она не замечала, что от волнения ее колотит крупная дрожь. Отец усадил ее в кресло.
Тогда тетя Минетта вынула из расшитого ридикюля небольшой конверт.
– Моя дорогая Жанет… – тут старушка замялась. – Извини, что я воспользовалась именем, данным тебе при рождении. Но в данный момент это имеет исключительное значение. – Анжелика удивленно кивнула, и тетя Минетта продолжила: – Вы оба – мсье Джонатан и ты – знаете, что много лет назад я должна была вместе с тобой и твоей мамой отправиться в то роковое путешествие. Так бы оно и случилось, если бы не приступ лихорадки. На протяжении многих лет меня угнетал этот жестокий каприз судьбы, которой было угодно спасти меня и обречь двух самых дорогих моему сердцу существ на мучительную и безвременную кончину. И только получив известие от мсье Джонатана, я поняла, что провидению неспроста было угодно подарить мне жизнь. Я осталась жить, чтобы оказаться сегодня здесь…
Дорогая моя, твоя мама покидала Новый Орлеан с тяжким грузом на душе. В последние ночи перед отъездом ее мучили кошмары, которые необъяснимым образом оказались предвидением того, что вскоре случилось в пути. Однако сила любви к мсье Джонатану была столь велика, что никакие глупые, как ей казалось, предчувствия не могли заставить ее отложить отъезд. Единственной реакцией на предупреждение свыше стало вот это письмо. – Тетя Минетта снова остановилась, чтобы перевести дыхание – Селеста вложила этот конверт мне в руки перед самым расставанием. Она взяла с меня обещание, что, если она не доживет до твоего восемнадцатилетия, я сама вручу тебе ее письмо, так же как перед этим она вручила его мне. Дорогая моя, мама любила тебя больше всего на свете. И я передаю тебе ее письмо вместе с ее любовью… и своей также…
У Анжелики так тряслись руки, что она едва не выронила конверт. Сжимая его что было сил, она зажмурилась, чтобы хоть немного прийти в себя. Из прострации ее вывело прикосновение горячей руки: Джонатан смотрел на нее с тревогой и страхом. Внезапно она поняла, что он мучается не меньше, и поспешила покончить с неизвестностью. Печать была осторожно сломана, и из конверта показались исписанные изящным почерком листки.
– Дорогая моя, – раздался негромкий голос тети Минетты, – хотя, возможно, это будет нелегко, но я прошу прочесть письмо вслух. Мсье Джонатан имеет непосредственное отношение к изложенным здесь событиям и должен услышать слова своей возлюбленной Селесты.
Анжелика молча кивнула и развернула листки, все еще хранившие столь памятный ей аромат. По тому, как затуманился взор Джонатана, Анжелика поняла, что он также уловил этот запах. Но пора было приступать к чтению. В напряженной тишине кабинета зазвучал ее взволнованный звонкий голос:
"Моя дорогая, любимая Жанет!
Больше всего на свете мне бы хотелось, чтобы тебе никогда не пришлось читать это письмо. Но раз это случилось, значит, мне не довелось встретиться с тобой в день твоего совершеннолетия. Дорогая моя, прежде всего я хочу сказать, что восемнадцать лет назад чувствовала себя счастливейшей из смертных – невзирая на обстоятельства твоего рождения. Ты уже взрослая женщина и наверняка знаешь, что я не была замужем за твоим отцом, но заверяю от чистого сердца, что испытала ни с чем не сравнимое и ничем не замутненное счастье, впервые взглянув на твое милое личико! Пожалуйста, никогда не забывай, что я любила тебя, любила всегда, с самого твоего появления на свет И только ради чтой любви я решилась открыть тебе правду. Но следует начать издалека. Умоляю тебя не терять терпения, моя дорогая.
Жанет, ты никогда не знала своих дедушку и бабушку, и тебя, наверное, удивит, что они были чрезвычайно богатыми людьми и принадлежали к высшим слоям общества в Новом Орлеане. Я была их единственной дочерью, и к тому же довольно хорошенькой. Естественно, что меня баловали. Не было на свете вещей, которых я бы не смогла получить, и не было места, куда бы я не смогла отправиться. Только моя верная Минетта, ставшая мне дороже матери, одна на всем белом свете имела мужество напоминать мне хоть о каких-то правилах приличия и, будучи одновременно нянькой, гувернанткой и подругой, частенько вступала в бой с проявлениями моего неугомонного, дерзкого характера. Однако что могла сделать Минетта, коли родители безрассудно обожали меня и потакали мне во всем?
Мне было семнадцать лет, когда я безумно влюбилась. Незадолго перед этим я впервые вышла в свет, в общество таких же, как мы, чистокровных состоятельных креолов И когда на балу я познакомилась с Жаком Леклером, его красноречие не оставило меня равнодушной. Это был очень красивый мужчина. С густой шевелюрой, темной, как ночной небосвод, с черными пронзительными глазами… А великолепно сложенная мускулистая фигура так выгодно отличала его от нескладных мальчишек, с которыми я водила знакомство до сих пор! И я очертя голову кинулась в океан первой любви, ни минуты не сомневаясь, что его чувства ко мне не менее сильны, чем мои собственные.
Мы были знакомы всего месяц, когда Жак предложил мне выйти за него замуж и получил согласие. Однако мое счастье длилось недолго. Мои родители были вне себя! Жак оказался безродным выскочкой, авантюристом, бессовестно воспользовавшимся моей неопытностью! Нам запретили встречаться, и я была в отчаянии. Однако Жак не сдался. Клятвенными заверениями в своей любви ему удалось выманить меня на свидание. Но мало того: я уступила ему и позволила овладеть собой.
Сделав этот шаг, я с утроенной настойчивостью стала добиваться разрешения на брак. Я умоляла, требовала, угрожала, однако мои родители оставались непреклонны. Они не позволяли мне видеться с Жаком, и, не желая отказаться от своей любви, я согласилась бежать вместе с ним.
Глухой темной ночью я выскользнула из дома и отправилась туда, где ждал меня Жак. Он отвел меня в одному ему известное убежище, находившееся неподалеку от города. Я была все так же ослеплена любовью, хотя несколько обеспокоилась тем обстоятельством, что мы не поспешили прямиком к алтарю. Жак убедил меня, что прежде следует написать родителям письмо и сообщить о случившемся. По его словам выходило, что наша близость, не освященная узами брака, испугает их и заставит смириться с неизбежным. Мол, не успеем мы оглянуться, как снова окажемся у меня дома, получим благословение родителей и справим роскошную свадьбу.
Однако Жак не учел суровый характер моего отца. Письма оставались без ответа, и мой возлюбленный терял терпение. Наконец, надеясь переговорить с ними, он отправился в город один, без моего ведома. По возвращении ярость его была безгранична. На его щеке алел след от хлыста, и он выместил на мне свое унижение. Он кричал, что родители вычеркнули меня из своей жизни и вовсе не желают видеть меня снова. Что они предоставили ему одному обеспечивать мое содержание, а сами не дали ни пенни. Я была потрясена и все же уговорила его успокоиться, ведь наша любовь должна была преодолеть и этот неожиданный барьер.
И вот тогда Жак выложил мне, что вовсе не любит меня. Что такая избалованная дурочка, как я, не способна привлечь мужчину ничем, кроме разве что смазливой внешности. Он сказал, что я ему уже давно надоела и удерживало его при мне лишь ожидание богатого приданого. А коль скоро на это надеяться нечего, он не желает больше иметь со мной ничего общего.
В ту же ночь Жак покинул меня… бросил одну, беспомощную, не постеснявшись прихватить остатки моих драгоценностей. Я была совершенно разбита, уничтожена, однако нашла в себе силы добраться на следующий день до отчего дома. Увы, там я узнала, что родители отныне не желают меня видеть. Пришлось искать убежища в дешевых меблированных комнатах. Мне удалось утаить от алчных рук Жака одно кольцо: продав его за бесценок, я сумела продержаться несколько дней, прежде чем опять вернулась к родному дому. Но меня даже не пустили на порог, передав, что у мсье и мадам дю Буи нет никакой дочери.
Через неделю деньги подошли к концу. Я была близка к отчаянию и потому решилась. Надела свое самое лучшее платье, привела себя в порядок и отправилась в банк. Бабушка дю Буи положила на мое имя некоторую сумму, которая дала бы мне возможность хотя бы некоторое время продержаться, прежде чем решить, как жить дальше. Не чуя под собой ног, я перешагнула порог банка – и выяснила, что смогу распоряжаться деньгами только после совершеннолетия.
Этот удар оказался столь жесток, что я не выдержала и разрыдалась прямо на ступеньках банка. И тогда, в момент наивысшего отчаяния, я встретила Джонатана Доусона. Добрый, щедрый, все понимающий, он проводил меня обратно в мою комнату и оставался со мной до тех пор, пока я не пришла в себя. История моих злоключений тронула его настолько, что он расплатился с моими долгами и накормил меня горячим обедом – впервые за много дней.
На протяжении всей недели Джонатан Доусон постоянно навещал меня. В один из таких визитов он признался, что живет неподалеку от Нового Орлеана, что он женат… этот брак длится уже много лет, и у него есть сын. Ему не требовалось объяснять, что брак его не был счасливым – глаза его гасли при упоминании о жене и оживали, только когда речь заходила о сыне, названном Гаретом в честь отца Джонатана.
Именно тогда, когда Джонатан так заботился обо мне, подтвердились самые худшие мои опасения. Беременна! Отчаяние мое было столь велико, что я едва не лишилась чувств, – ив этот миг появился Джонатан. Не понимая причины моего полуобморочного состояния, он сделал все, чтобы помочь мне оправиться. Его руки были такими теплыми и ласковыми… Я взглянула на него – и впервые разглядела по-настоящему. Растерянная, испуганная, я с трудом соображала, что происходит, и хотела лишь одного – почувствовать себя в безопасности, хотя бы ненадолго. Как бы то ни было, в итоге я соблазнила Джонатана. Я отдалась ему со всем пылом израненной души.
На следующий день я очнулась в объятиях Джонатана и осознала, что натворила… и в душе моей созрел дьявольский план. Джонатан Доусон – человек чести, в этом я не сомневалась. Новообретенная мною «жизненная мудрость» шептала, что решение моей проблемы напрашивается само собой Джонатан успел обмолвиться, что задержится в Новом Орлеане еще на какое-то время для переговоров с посредниками. Мне следует удержать его как можно дольше при себе – и у меня появится надежда на какое-то будущее.
Вскоре выяснилось, что мне не требуется каких-то особых усилий для привлечения Джонатана. Его чувства ко мне не ограничивались влечением тела. Неожиданной стала моя собственная привязанность, которая росла день ото дня. Дошло до того, что, когда Джонатану настала пора уезжать, я не нашла в себе сил претворить свой коварный план в жизнь и объявить его отцом своего ребенка.
Прежде чем покинуть Новый Орлеан. Джонатан оставил мне достаточно денег, чтобы прожить целый месяц, ни в чем не нуждаясь. Я была безмерно благодарна ему и плакала при расставании. Но как же одиноко я себя почувствовала после его отъезда! Лишь теперь я с горечью осознала, что за все время, проведенное с Жаком, не испытала и тысячной доли того счастья, которое подарил мне Джонатан за обидно короткий месяц,
Деньги уже подходили к концу, когда Джонатан вернулся. Тот восторг, который я испытала при встрече, окончательно убедил меня в глубине моего чувства, и с тех пор я не переставала любить его одного. О моей беременности Джонатан узнал совершенно случайно. Конечно, он ни минуты не сомневался, что я ношу его ребенка, и ради нашей любви я не посмела разочаровать его. Потом я без конца молила Господа даровать мне прощение за эту ложь. Но когда я увидела, каким счастьем засиял его взор, впервые упавший на твое прелестное личико, – честное слово, Жанет, я уже не ощущала тяжести моего греха.
Осталось рассказать совсем немного. Твой папа Джон навещал нас при каждом удобном случае. Во время моей беременности он посещал Новый Орлеан не реже раза в месяц, и наша любовь возросла безмерно. Это благодаря моему милому Джону меня наконец отыскала Минетта. Она пришла и осталась со мной, и ей одной, кроме меня, известна тайна твоего рождения. О тебе прослышали мои родные, и хотя они так и не позволили мне вернуться, все же ссудили меня достаточной суммой, чтобы я могла не зависеть от щедрости Джонатана.
Он до последнего откладывал отъезд в Техас, не желая расставаться с нами, и лишь крайне затруднительное финансовое положение вынудило его перебраться на ранчо. Из-за этого мы почти не виделись весь последний год, но он нас не забыл. И вот теперь он послал за нами! Жду не дождусь того дня, когда смогу вслух повторить свои обеты… те самые обеты, что я постоянно твердила про себя все годы, что мы были вместе.
Джонатан, когда ты прочтешь это письмо, умоляю простить мой обман. Я пошла на него ради любви, дорогой мой, той любви, которой полно мое сердце. Поверь, он дался мне нелегко. Могу признаться тебе и в том. что благодарна Жаку Леклеру, чья алчность вырвала меня из привычного круга. Не повстречай я его, я так и не узнала бы счастья твоей любви – да и вообще вряд ли узнала бы, что такое истинное чувство. Я так благодарна тебе за твою любовь! Она осветила мою жизнь, наполнила ее содержанием и смыслом. Je t'aime, Джонатан. Je t'aime.
И у тебя, моя дорогая Жанет, я также прошу прощения за то, что так долго держала в тайне правду о твоем рождении. Но ведь Джонатан Доусон был и остается твоим отцом в гораздо большей степени, нежели тот, другой. Именно Джонатан улыбкой встретил твое появление на свет, его руки обнимали и баюкали тебя, его голос пел тебе колыбельные, его ласковые глаза следили, как ты растешь. Он и сейчас наверняка любит тебя не меньше – как бы ни сложилась судьба.
К Минетте, заменившей мне родную мать, я обращаюсь с великой благодарностью за бескорыстную любовь и верность, благодаря которым я обрела наконец душевный покой.
И если Господу угодно будет простить меня, то знайте: я с улыбкой взираю на вас в этот самый миг – на мою истинную мать, мою красавицу дочь и мою вечную любовь Джонатана, который стал мне настоящим мужем – лучшим, какой только может быть на свете.
Je t'aime. Ваша навеки, Селеста".
Когда голос Анжелики умолк, воцарилась мертвая тишина. Она не замечала, что лицо ее давно повлажнело от слез, и с преувеличенной аккуратностью вложила письмо обратно в конверт. Однако, увидев слезы на глазах Джонатана Доусона, порывисто вскочила и крепко обняла того, кого считала отцом.
Его глухой голос прерывался от волнения.
– Анжелика… дорогая моя, сколько же раз мне суждено тебя потерять?..
С трудом удерживаясь от рыданий, Анжелика отстранилась, чтобы взглянуть в его скорбное лицо. Чувствуя, как сердце начинает петь, она еле слышно сказала:
– Папа Джон, разве ты ничего не понял?! Ты вовсе не потерял меня. Я была и останусь твоей дочерью и буду любить тебя еще сильнее, чем прежде. Но Гарет… теперь Гарет может вернуться домой! И мы непременно будем ждать его вместе, папа Джон!
Тут Анжелика взглянула на долговязую фигуру, прислонившуюся к дальней стене. Питер… Как же она забыла…
У нее вырвалось невольное восклицание – такая мука читалась на его веснушчатом лице. Переглянувшись с отцом, Анжелика подошла к Питеру и нерешительно обняла его. Ну что ж, нынешний вечер она посвятит Питеру, а завтра… Завтра…
Анжелика рассеянно всматривалась вдаль, то и дело пришпоривая лошадь. Послушная кобылка старалась из последних сил, как будто чувствовала нетерпение, снедавшее ее хозяйку. Резкий мартовский ветер трепал пушистые локоны и на миг рассеивал тревогу, росшую с каждым днем.
Прошла не одна неделя с того дня, когда тетя Минетта вручила Анжелике письмо от Селесты дю Буи. Она немедленно написала Гарету: пересказала содержание трогательного послания и просила поскорее вернуться домой, потому что ждет его и тоскует. Ответа не было. Тетя Минетта, сердечно распрощавшись со всеми, покинула «Круг Д» неделю назад, и с тех пор Анжелика не находила себе места.
Папа Джон… Ни на миг она не переставала думать о нем как об отце. И те чувства, что отражались в ясных ярко-голубых глазах, позволяли верить, что Доусон испытывает то же, что и Анжелика. Но также она замечала растущее в нем напряжение.
За спиной раздался стук копыт. Ей не было нужды оборачиваться, чтобы узнать, кто едет. Машинально натянув поводья, она заставила кобылу перейти на рысь и через плечо улыбнулась Питеру. Однако на его лице не отразилось даже тени ответной улыбки.
– Анжелика, никакая скачка не поможет вам избавиться от тревоги
Анжелика покачала головой, чувствуя, как горячие слезы подступили к глазам:
– И как только вы поняли что, Питер?
– Если любишь, всегда понимаешь.
Анжелика не ответила, и Питер грустно улыбнулся:
– Вы молчите, милая? Поверьте, меньше всего я хотел бы смущать вас своими речами или присутствием. Просто я не могу уехать, пока все окончательно не решится.
Внимательно посмотрев на него, Анжелика кивнула. Она целиком погрузилась в свою боль от разлуки с Гаретом, а ведь Питер страдает не меньше. Ощутив укол запоздалого раскаяния, она спросила:
– Питер, как по-вашему, отчего не едет Гарет? Прошла не одна неделя с тех пор, как я отправила письмо. Не кажется ли вам… – Тут она прикусила язык и отчаянно замотала головой: – Ох, простите меня, Питер, конечно, вам известно не больше, чем мне или папе Джону…
– Джон ведь тоже отправил письмо, правда? Вряд ли они оба могли затеряться. Больше похоже на то, что письма не застали Гарета в Сан-Антонио… Может быть, он сейчас в таком месте, куда письма вообще не доходят. Ведь он теперь служит в отряде Билла Тревиса? А насколько мне известно, Билл Тревис облечен особым доверием и выполняет специальные поручения правительства, верно?
– Да, так утверждают в комитете безопасности. Но ведь уже и март скоро кончится…
– Да, я знаю и не сомневаюсь, что Гарет давно был бы здесь, если бы получил письмо.
Анжелика, впервые дав волю зревшему в душе страху, смущенно глянула на Питера
– Вы… вы не думаете, что он мог найти кого-то еще… другую женщину… и теперь не решается приехать, зная, что я еще здесь?
Питер, не сразу совладав со смятением, которое породил этот вопрос, грустно качнул головой:
– Вряд ли мне могло настолько повезти. Вы хотите правдивого ответа, и я подчиняюсь. Гарет Доусон не вызывал во мне симпатии с самого начала. Еще в Реал-дель-Монте меня возмущало то, как он относится к вам и как силой принудил вас к близости. Мне он показался человеком, который не стесняется требовать от других намного больше любви и верности, чем заслужил, – так я думаю и по сей день. Однако я бы никогда не счел Гарета Доусона глупцом. Анжелика, когда он уезжал, его чувства к вам ни для кого не были тайной. Так что я не сомневаюсь: он вернется, как только получит письмо.
– Скажите, что вы доверяете мне настолько что готовы стать моей женой Вы не пожалеете об –этом Я всегда буду любить и уважать вас Вы навеки похитили мое сердце
Хриплый шепот Питера прервал неожиданный стук в дверь.
Анжелика, с трудом переведя дыхание, еле слышно произнесла:
– Да, кто там?
Питер услышал негромкий голос тети Минетты и с неохотой отпустил Анжелику Старушка, моментально оценив ситуацию, сдержанно поздоровалась с Питером и мягко, но уверенно заметила:
– Я так и не услышала, как ты спускаешься, и решила проводить тебя к гостям Мсье Джонатан уже ждет нас, моя дорогая. Он так готовился к сегодняшнему празднику Медлить дальше просто невежливо.
Анжелика покорно кивнула и шагнула к двери, однако тетя Минетта твердой рукой придержала ее да локоть и внезапно обратилась к Питеру
– Мсье Макфадден, вы нас извините, но Анжелике необходимо поправить кое-что из туалета Если бы вы были столь любезны и передали мсье Джонатану, что мы сию минуту спустимся.
– Конечно
Питер отвесил неловкий поклон и нехотя вышел из комнаты. Тогда тетя Минетта обратилась к Анжелике
– Ну а теперь, моя дорогая, умойся холодной водой, чтобы от слез не осталось и следа– Нынче вечером мы празднуем твое совершеннолетие. Столь радостное событие не оставляет места для слез.
Когда Анжелика умылась, тетя Минетта придирчиво осмотрела ее лицо, поворачивая за подбородок.
– Улыбнись же, дорогая. Это великое торжество, и я не устаю благодарить Господа за то, что он позволил нам свидеться и встретить этот день вместе. Неужели мы не покажем ему свою радость? Улыбайся, моя милая куколка… улыбайся!
Немного приободрившись от ее слов, Анжелика чуть улыбнулась.
– Да, тетя Минетта, ты права. Папа Джон уже заждался. Идем к нему?
Тетя Минетта кивнула и взяла ее под руку. Две изящные дамы быстро вышли в коридор и направились к лестнице. Там, внизу, в залитой ярким светом столовой, их уже давно ждали.
Гости сидели за столом, оживленно беседуя. Анжелика кивала негромким замечаниям тети Минетты и думала о том, что весь вечер отец не отводил от нее глаз. Ярко-голубые и подозрительно блестящие глаза с гордостью следили, как Анжелика вошла в комнату. Руки Джона, обнявшие ее, слегка дрожали, отчего едва не пропала ее решимость удержаться от слез.
Однако вечер удался на славу. С неохотой подчиняясь желанию Анжелики отпраздновать совершеннолетие как можно более скромно, Джонатан не пригласил никого из соседей. За праздничным столом собрались только обитатели ранчо, Питер, тетя Минетта, папа Джон и она сама. Но для Анжелики и этого было достаточно, более чем достаточно.
Анжелику удивили и тронули усилия, потраченные ковбоями и слугами на то, чтобы сделать ей в этот день приятное. Облаченные в лучшее воскресное платье, до блеска выбритые, гладко причесанные – они явно пришли заранее и с нетерпением дожидались ее выхода. Появление виновницы торжества было встречено хором восхищенных восклицаний, на которые Анжелика отвечала со всей возможной теплотой. Она была счастлива положить конец напряженным отношениям, установившимся после отъезда Гарета.
Мария и Софи, снова управлявшиеся на кухне вдвоем, приготовили роскошный ужин, включавший разнообразные блюда из удивительно нежной телятины (бычка забили специально в честь праздника) и ароматных, горячих овощей. Не забыли и про бисквиты, испеченные по рецепту Анжелики. Завершением торжественной трапезы являлся невероятных размеров фруктовый торт, в меру охлажденный и поданный ей с величайшей торжественностью. Анжелике полагалось самой разрезать и наделить гостей великолепным десертом, однако даже эти почетные хлопоты не отвлекали ее от мрачных мыслей.
Она выслушала в этот вечер множество искренних, горячих поздравлений и пожеланий. Казалось бы, от этого не может не растаять лед в душе – и все же с каждой минутой ее улыбка становилась все более принужденной. Гарет… целая вечность прошла с тех пор, как она видела его в последний раз. Торжественность нынешнего вечера заставляла еще больше ощущать боль разлуки. Еще немного – и ей не хватит сил сохранять даже внешнее спокойствие.
Тем временем вокруг стола раздались восклицания, и мужчины поудобнее откинулись на спинки стульев. Джонатан воспользовался минутным затишьем и встал. Он подошел к Анжелике, поцеловал ее в щеку и вытащил из кармана небольшую шкатулку.
– Анжелика, на день рождения положено дарить подарки, и мне кажется, самое время преподнести тебе вот это.
– Но ведь ты уже подарил мне это платье, – возразила Анжелика. – Я не ждала других подарков.
– Это платье – скорее подарок для меня, чем для тебя, – промолвил Джонатан, и его голубые глаза заволокло печальной дымкой. – Увидеть тебя в этом наряде – значит воплотить свою мечту… – Он на мгновение умолк и продолжал уже более бодрым тоном, протягивая шкатулку: – А вот что предназначено для тебя.
Анжелика открыла шкатулку, и на бархатном дне матово засветилась нитка крупных жемчужин с такими же серьгами.
– Твоя мама говорила, что ей подарили жемчуг в день восемнадцатилетия. И собиралась передать его тебе в такой же день, но… – Джон с трудом перевел дыхание. – Конечно, жемчуг пропал, но я дарю тебе вместо него вот этот, дорогая. Селеста наверняка одобрила бы мое решение.
Анжелика порывисто обняла Джонатана и прижалась щекой к его теплой груди. Не сразу совладав с подступившими к глазам слезами, она шепнула:
– Я буду беречь его, папа Джон.
Затем были преподнесены остальные подарки: золотая шкатулка от Питера и кружевная шаль от смущенного донельзя Бретта, Марии, Софи и остальных рабочих. Анжелика едва успела поблагодарить их, как из-за стола поднялась тетя Минетта.
С присущей ей решительностью она подошла к Анжелике и взяла ее за руку, торжественно заявив в наступившей тишине:
– Дорогая, мой подарок слишком личного свойства, чтобы вручать его здесь, за столом. А потому я осмелюсь просить у вас извинения… – Тетя Минетта обернулась в сторону обращенных к ней внимательных лиц и негромко сказала: – Мсье Джон. Мсье Макфадден… Полагаю, вам обоим стоит при этом присутствовать.
Не выпуская руки Анжелики, тетя Минетта дождалась, пока та встала, и чопорно поклонилась остальным гостям:
– Еще раз прошу нас извинить.
Обменявшись недоуменными взглядами с Джоном и Питером, Анжелика позволила вывести себя из-за стола и пошла за тетей Минеттой к кабинету. Ее охватило странное, тревожное предчувствие, от которого сильно забилось сердце.
Обернувшись на звук захлопнувшейся двери, Анжелика почувствовала, как Джон взял ее под руку. Она не замечала, что от волнения ее колотит крупная дрожь. Отец усадил ее в кресло.
Тогда тетя Минетта вынула из расшитого ридикюля небольшой конверт.
– Моя дорогая Жанет… – тут старушка замялась. – Извини, что я воспользовалась именем, данным тебе при рождении. Но в данный момент это имеет исключительное значение. – Анжелика удивленно кивнула, и тетя Минетта продолжила: – Вы оба – мсье Джонатан и ты – знаете, что много лет назад я должна была вместе с тобой и твоей мамой отправиться в то роковое путешествие. Так бы оно и случилось, если бы не приступ лихорадки. На протяжении многих лет меня угнетал этот жестокий каприз судьбы, которой было угодно спасти меня и обречь двух самых дорогих моему сердцу существ на мучительную и безвременную кончину. И только получив известие от мсье Джонатана, я поняла, что провидению неспроста было угодно подарить мне жизнь. Я осталась жить, чтобы оказаться сегодня здесь…
Дорогая моя, твоя мама покидала Новый Орлеан с тяжким грузом на душе. В последние ночи перед отъездом ее мучили кошмары, которые необъяснимым образом оказались предвидением того, что вскоре случилось в пути. Однако сила любви к мсье Джонатану была столь велика, что никакие глупые, как ей казалось, предчувствия не могли заставить ее отложить отъезд. Единственной реакцией на предупреждение свыше стало вот это письмо. – Тетя Минетта снова остановилась, чтобы перевести дыхание – Селеста вложила этот конверт мне в руки перед самым расставанием. Она взяла с меня обещание, что, если она не доживет до твоего восемнадцатилетия, я сама вручу тебе ее письмо, так же как перед этим она вручила его мне. Дорогая моя, мама любила тебя больше всего на свете. И я передаю тебе ее письмо вместе с ее любовью… и своей также…
У Анжелики так тряслись руки, что она едва не выронила конверт. Сжимая его что было сил, она зажмурилась, чтобы хоть немного прийти в себя. Из прострации ее вывело прикосновение горячей руки: Джонатан смотрел на нее с тревогой и страхом. Внезапно она поняла, что он мучается не меньше, и поспешила покончить с неизвестностью. Печать была осторожно сломана, и из конверта показались исписанные изящным почерком листки.
– Дорогая моя, – раздался негромкий голос тети Минетты, – хотя, возможно, это будет нелегко, но я прошу прочесть письмо вслух. Мсье Джонатан имеет непосредственное отношение к изложенным здесь событиям и должен услышать слова своей возлюбленной Селесты.
Анжелика молча кивнула и развернула листки, все еще хранившие столь памятный ей аромат. По тому, как затуманился взор Джонатана, Анжелика поняла, что он также уловил этот запах. Но пора было приступать к чтению. В напряженной тишине кабинета зазвучал ее взволнованный звонкий голос:
"Моя дорогая, любимая Жанет!
Больше всего на свете мне бы хотелось, чтобы тебе никогда не пришлось читать это письмо. Но раз это случилось, значит, мне не довелось встретиться с тобой в день твоего совершеннолетия. Дорогая моя, прежде всего я хочу сказать, что восемнадцать лет назад чувствовала себя счастливейшей из смертных – невзирая на обстоятельства твоего рождения. Ты уже взрослая женщина и наверняка знаешь, что я не была замужем за твоим отцом, но заверяю от чистого сердца, что испытала ни с чем не сравнимое и ничем не замутненное счастье, впервые взглянув на твое милое личико! Пожалуйста, никогда не забывай, что я любила тебя, любила всегда, с самого твоего появления на свет И только ради чтой любви я решилась открыть тебе правду. Но следует начать издалека. Умоляю тебя не терять терпения, моя дорогая.
Жанет, ты никогда не знала своих дедушку и бабушку, и тебя, наверное, удивит, что они были чрезвычайно богатыми людьми и принадлежали к высшим слоям общества в Новом Орлеане. Я была их единственной дочерью, и к тому же довольно хорошенькой. Естественно, что меня баловали. Не было на свете вещей, которых я бы не смогла получить, и не было места, куда бы я не смогла отправиться. Только моя верная Минетта, ставшая мне дороже матери, одна на всем белом свете имела мужество напоминать мне хоть о каких-то правилах приличия и, будучи одновременно нянькой, гувернанткой и подругой, частенько вступала в бой с проявлениями моего неугомонного, дерзкого характера. Однако что могла сделать Минетта, коли родители безрассудно обожали меня и потакали мне во всем?
Мне было семнадцать лет, когда я безумно влюбилась. Незадолго перед этим я впервые вышла в свет, в общество таких же, как мы, чистокровных состоятельных креолов И когда на балу я познакомилась с Жаком Леклером, его красноречие не оставило меня равнодушной. Это был очень красивый мужчина. С густой шевелюрой, темной, как ночной небосвод, с черными пронзительными глазами… А великолепно сложенная мускулистая фигура так выгодно отличала его от нескладных мальчишек, с которыми я водила знакомство до сих пор! И я очертя голову кинулась в океан первой любви, ни минуты не сомневаясь, что его чувства ко мне не менее сильны, чем мои собственные.
Мы были знакомы всего месяц, когда Жак предложил мне выйти за него замуж и получил согласие. Однако мое счастье длилось недолго. Мои родители были вне себя! Жак оказался безродным выскочкой, авантюристом, бессовестно воспользовавшимся моей неопытностью! Нам запретили встречаться, и я была в отчаянии. Однако Жак не сдался. Клятвенными заверениями в своей любви ему удалось выманить меня на свидание. Но мало того: я уступила ему и позволила овладеть собой.
Сделав этот шаг, я с утроенной настойчивостью стала добиваться разрешения на брак. Я умоляла, требовала, угрожала, однако мои родители оставались непреклонны. Они не позволяли мне видеться с Жаком, и, не желая отказаться от своей любви, я согласилась бежать вместе с ним.
Глухой темной ночью я выскользнула из дома и отправилась туда, где ждал меня Жак. Он отвел меня в одному ему известное убежище, находившееся неподалеку от города. Я была все так же ослеплена любовью, хотя несколько обеспокоилась тем обстоятельством, что мы не поспешили прямиком к алтарю. Жак убедил меня, что прежде следует написать родителям письмо и сообщить о случившемся. По его словам выходило, что наша близость, не освященная узами брака, испугает их и заставит смириться с неизбежным. Мол, не успеем мы оглянуться, как снова окажемся у меня дома, получим благословение родителей и справим роскошную свадьбу.
Однако Жак не учел суровый характер моего отца. Письма оставались без ответа, и мой возлюбленный терял терпение. Наконец, надеясь переговорить с ними, он отправился в город один, без моего ведома. По возвращении ярость его была безгранична. На его щеке алел след от хлыста, и он выместил на мне свое унижение. Он кричал, что родители вычеркнули меня из своей жизни и вовсе не желают видеть меня снова. Что они предоставили ему одному обеспечивать мое содержание, а сами не дали ни пенни. Я была потрясена и все же уговорила его успокоиться, ведь наша любовь должна была преодолеть и этот неожиданный барьер.
И вот тогда Жак выложил мне, что вовсе не любит меня. Что такая избалованная дурочка, как я, не способна привлечь мужчину ничем, кроме разве что смазливой внешности. Он сказал, что я ему уже давно надоела и удерживало его при мне лишь ожидание богатого приданого. А коль скоро на это надеяться нечего, он не желает больше иметь со мной ничего общего.
В ту же ночь Жак покинул меня… бросил одну, беспомощную, не постеснявшись прихватить остатки моих драгоценностей. Я была совершенно разбита, уничтожена, однако нашла в себе силы добраться на следующий день до отчего дома. Увы, там я узнала, что родители отныне не желают меня видеть. Пришлось искать убежища в дешевых меблированных комнатах. Мне удалось утаить от алчных рук Жака одно кольцо: продав его за бесценок, я сумела продержаться несколько дней, прежде чем опять вернулась к родному дому. Но меня даже не пустили на порог, передав, что у мсье и мадам дю Буи нет никакой дочери.
Через неделю деньги подошли к концу. Я была близка к отчаянию и потому решилась. Надела свое самое лучшее платье, привела себя в порядок и отправилась в банк. Бабушка дю Буи положила на мое имя некоторую сумму, которая дала бы мне возможность хотя бы некоторое время продержаться, прежде чем решить, как жить дальше. Не чуя под собой ног, я перешагнула порог банка – и выяснила, что смогу распоряжаться деньгами только после совершеннолетия.
Этот удар оказался столь жесток, что я не выдержала и разрыдалась прямо на ступеньках банка. И тогда, в момент наивысшего отчаяния, я встретила Джонатана Доусона. Добрый, щедрый, все понимающий, он проводил меня обратно в мою комнату и оставался со мной до тех пор, пока я не пришла в себя. История моих злоключений тронула его настолько, что он расплатился с моими долгами и накормил меня горячим обедом – впервые за много дней.
На протяжении всей недели Джонатан Доусон постоянно навещал меня. В один из таких визитов он признался, что живет неподалеку от Нового Орлеана, что он женат… этот брак длится уже много лет, и у него есть сын. Ему не требовалось объяснять, что брак его не был счасливым – глаза его гасли при упоминании о жене и оживали, только когда речь заходила о сыне, названном Гаретом в честь отца Джонатана.
Именно тогда, когда Джонатан так заботился обо мне, подтвердились самые худшие мои опасения. Беременна! Отчаяние мое было столь велико, что я едва не лишилась чувств, – ив этот миг появился Джонатан. Не понимая причины моего полуобморочного состояния, он сделал все, чтобы помочь мне оправиться. Его руки были такими теплыми и ласковыми… Я взглянула на него – и впервые разглядела по-настоящему. Растерянная, испуганная, я с трудом соображала, что происходит, и хотела лишь одного – почувствовать себя в безопасности, хотя бы ненадолго. Как бы то ни было, в итоге я соблазнила Джонатана. Я отдалась ему со всем пылом израненной души.
На следующий день я очнулась в объятиях Джонатана и осознала, что натворила… и в душе моей созрел дьявольский план. Джонатан Доусон – человек чести, в этом я не сомневалась. Новообретенная мною «жизненная мудрость» шептала, что решение моей проблемы напрашивается само собой Джонатан успел обмолвиться, что задержится в Новом Орлеане еще на какое-то время для переговоров с посредниками. Мне следует удержать его как можно дольше при себе – и у меня появится надежда на какое-то будущее.
Вскоре выяснилось, что мне не требуется каких-то особых усилий для привлечения Джонатана. Его чувства ко мне не ограничивались влечением тела. Неожиданной стала моя собственная привязанность, которая росла день ото дня. Дошло до того, что, когда Джонатану настала пора уезжать, я не нашла в себе сил претворить свой коварный план в жизнь и объявить его отцом своего ребенка.
Прежде чем покинуть Новый Орлеан. Джонатан оставил мне достаточно денег, чтобы прожить целый месяц, ни в чем не нуждаясь. Я была безмерно благодарна ему и плакала при расставании. Но как же одиноко я себя почувствовала после его отъезда! Лишь теперь я с горечью осознала, что за все время, проведенное с Жаком, не испытала и тысячной доли того счастья, которое подарил мне Джонатан за обидно короткий месяц,
Деньги уже подходили к концу, когда Джонатан вернулся. Тот восторг, который я испытала при встрече, окончательно убедил меня в глубине моего чувства, и с тех пор я не переставала любить его одного. О моей беременности Джонатан узнал совершенно случайно. Конечно, он ни минуты не сомневался, что я ношу его ребенка, и ради нашей любви я не посмела разочаровать его. Потом я без конца молила Господа даровать мне прощение за эту ложь. Но когда я увидела, каким счастьем засиял его взор, впервые упавший на твое прелестное личико, – честное слово, Жанет, я уже не ощущала тяжести моего греха.
Осталось рассказать совсем немного. Твой папа Джон навещал нас при каждом удобном случае. Во время моей беременности он посещал Новый Орлеан не реже раза в месяц, и наша любовь возросла безмерно. Это благодаря моему милому Джону меня наконец отыскала Минетта. Она пришла и осталась со мной, и ей одной, кроме меня, известна тайна твоего рождения. О тебе прослышали мои родные, и хотя они так и не позволили мне вернуться, все же ссудили меня достаточной суммой, чтобы я могла не зависеть от щедрости Джонатана.
Он до последнего откладывал отъезд в Техас, не желая расставаться с нами, и лишь крайне затруднительное финансовое положение вынудило его перебраться на ранчо. Из-за этого мы почти не виделись весь последний год, но он нас не забыл. И вот теперь он послал за нами! Жду не дождусь того дня, когда смогу вслух повторить свои обеты… те самые обеты, что я постоянно твердила про себя все годы, что мы были вместе.
Джонатан, когда ты прочтешь это письмо, умоляю простить мой обман. Я пошла на него ради любви, дорогой мой, той любви, которой полно мое сердце. Поверь, он дался мне нелегко. Могу признаться тебе и в том. что благодарна Жаку Леклеру, чья алчность вырвала меня из привычного круга. Не повстречай я его, я так и не узнала бы счастья твоей любви – да и вообще вряд ли узнала бы, что такое истинное чувство. Я так благодарна тебе за твою любовь! Она осветила мою жизнь, наполнила ее содержанием и смыслом. Je t'aime, Джонатан. Je t'aime.
И у тебя, моя дорогая Жанет, я также прошу прощения за то, что так долго держала в тайне правду о твоем рождении. Но ведь Джонатан Доусон был и остается твоим отцом в гораздо большей степени, нежели тот, другой. Именно Джонатан улыбкой встретил твое появление на свет, его руки обнимали и баюкали тебя, его голос пел тебе колыбельные, его ласковые глаза следили, как ты растешь. Он и сейчас наверняка любит тебя не меньше – как бы ни сложилась судьба.
К Минетте, заменившей мне родную мать, я обращаюсь с великой благодарностью за бескорыстную любовь и верность, благодаря которым я обрела наконец душевный покой.
И если Господу угодно будет простить меня, то знайте: я с улыбкой взираю на вас в этот самый миг – на мою истинную мать, мою красавицу дочь и мою вечную любовь Джонатана, который стал мне настоящим мужем – лучшим, какой только может быть на свете.
Je t'aime. Ваша навеки, Селеста".
Когда голос Анжелики умолк, воцарилась мертвая тишина. Она не замечала, что лицо ее давно повлажнело от слез, и с преувеличенной аккуратностью вложила письмо обратно в конверт. Однако, увидев слезы на глазах Джонатана Доусона, порывисто вскочила и крепко обняла того, кого считала отцом.
Его глухой голос прерывался от волнения.
– Анжелика… дорогая моя, сколько же раз мне суждено тебя потерять?..
С трудом удерживаясь от рыданий, Анжелика отстранилась, чтобы взглянуть в его скорбное лицо. Чувствуя, как сердце начинает петь, она еле слышно сказала:
– Папа Джон, разве ты ничего не понял?! Ты вовсе не потерял меня. Я была и останусь твоей дочерью и буду любить тебя еще сильнее, чем прежде. Но Гарет… теперь Гарет может вернуться домой! И мы непременно будем ждать его вместе, папа Джон!
Тут Анжелика взглянула на долговязую фигуру, прислонившуюся к дальней стене. Питер… Как же она забыла…
У нее вырвалось невольное восклицание – такая мука читалась на его веснушчатом лице. Переглянувшись с отцом, Анжелика подошла к Питеру и нерешительно обняла его. Ну что ж, нынешний вечер она посвятит Питеру, а завтра… Завтра…
Анжелика рассеянно всматривалась вдаль, то и дело пришпоривая лошадь. Послушная кобылка старалась из последних сил, как будто чувствовала нетерпение, снедавшее ее хозяйку. Резкий мартовский ветер трепал пушистые локоны и на миг рассеивал тревогу, росшую с каждым днем.
Прошла не одна неделя с того дня, когда тетя Минетта вручила Анжелике письмо от Селесты дю Буи. Она немедленно написала Гарету: пересказала содержание трогательного послания и просила поскорее вернуться домой, потому что ждет его и тоскует. Ответа не было. Тетя Минетта, сердечно распрощавшись со всеми, покинула «Круг Д» неделю назад, и с тех пор Анжелика не находила себе места.
Папа Джон… Ни на миг она не переставала думать о нем как об отце. И те чувства, что отражались в ясных ярко-голубых глазах, позволяли верить, что Доусон испытывает то же, что и Анжелика. Но также она замечала растущее в нем напряжение.
За спиной раздался стук копыт. Ей не было нужды оборачиваться, чтобы узнать, кто едет. Машинально натянув поводья, она заставила кобылу перейти на рысь и через плечо улыбнулась Питеру. Однако на его лице не отразилось даже тени ответной улыбки.
– Анжелика, никакая скачка не поможет вам избавиться от тревоги
Анжелика покачала головой, чувствуя, как горячие слезы подступили к глазам:
– И как только вы поняли что, Питер?
– Если любишь, всегда понимаешь.
Анжелика не ответила, и Питер грустно улыбнулся:
– Вы молчите, милая? Поверьте, меньше всего я хотел бы смущать вас своими речами или присутствием. Просто я не могу уехать, пока все окончательно не решится.
Внимательно посмотрев на него, Анжелика кивнула. Она целиком погрузилась в свою боль от разлуки с Гаретом, а ведь Питер страдает не меньше. Ощутив укол запоздалого раскаяния, она спросила:
– Питер, как по-вашему, отчего не едет Гарет? Прошла не одна неделя с тех пор, как я отправила письмо. Не кажется ли вам… – Тут она прикусила язык и отчаянно замотала головой: – Ох, простите меня, Питер, конечно, вам известно не больше, чем мне или папе Джону…
– Джон ведь тоже отправил письмо, правда? Вряд ли они оба могли затеряться. Больше похоже на то, что письма не застали Гарета в Сан-Антонио… Может быть, он сейчас в таком месте, куда письма вообще не доходят. Ведь он теперь служит в отряде Билла Тревиса? А насколько мне известно, Билл Тревис облечен особым доверием и выполняет специальные поручения правительства, верно?
– Да, так утверждают в комитете безопасности. Но ведь уже и март скоро кончится…
– Да, я знаю и не сомневаюсь, что Гарет давно был бы здесь, если бы получил письмо.
Анжелика, впервые дав волю зревшему в душе страху, смущенно глянула на Питера
– Вы… вы не думаете, что он мог найти кого-то еще… другую женщину… и теперь не решается приехать, зная, что я еще здесь?
Питер, не сразу совладав со смятением, которое породил этот вопрос, грустно качнул головой:
– Вряд ли мне могло настолько повезти. Вы хотите правдивого ответа, и я подчиняюсь. Гарет Доусон не вызывал во мне симпатии с самого начала. Еще в Реал-дель-Монте меня возмущало то, как он относится к вам и как силой принудил вас к близости. Мне он показался человеком, который не стесняется требовать от других намного больше любви и верности, чем заслужил, – так я думаю и по сей день. Однако я бы никогда не счел Гарета Доусона глупцом. Анжелика, когда он уезжал, его чувства к вам ни для кого не были тайной. Так что я не сомневаюсь: он вернется, как только получит письмо.