Баргушад Джалал. Обнаженный меч

   Из дупла раздался звонкий голос Бабека:
   - Глупцы! Оружие здесь, рядом со мной. Сдохнете, а его не получите!
   Бабек хотел раздразнить разбойников Лупоглазого, чтоб они сунулись в дупло, тогда он мог бы разить их по одному.
   Абу Имран подумал: "Не брешет ли этот щенок?"
   Бабек ни разу не видел его вблизи. Прищурившись, стал исподтишка разглядывать его. Злопамятный халифский верблюд был грозен. Сивая борода выглядела конским хвостом, а закрученные кверху усы - рогами дикого козла. Выпуклые глаза, окруженные морщинами, были красны. И одежда Абу Имрана была несуразной, уродливой. Поверх безрукавки он был опоясан широким ремнем, на котором висели разновеликие кинжалы в ножнах, отделанных серебром. Из-под шлема у него выбивались клочья жестких волос. На плоском, угольно-черном лице виднелись крупные впадины и эти впадины, как показалось Бабеку, были наполнены ядом. Выпуклую грудь прикрывал пластинчатый панцирь.
   Бабек подумал: "Что же они задумали? Долго мне торчать здесь? Поскорее бы получил известие Салман. Эх, очутиться бы сейчас на Гарагашге, тогда хоть сотня разбойников напади, всех перебил бы".
   Абу Имран был кровожаден. Будь его воля, он уже изрубил бы Баба чинар, а вместе с ним и Бабека, посмевшего взяться за доставку оружия Джавидану, Шахракову сыну. Но, подойдя к дуплу, Лупоглазый прорычал:
   - Эй, щенок, как ты туда забрался?!
   Бабек смолчал: "Пусть лает сколько хочет". На ругань и угрозы Лупоглазого он не обращал внимания. Молчком, прижавшись в угол дупла, держал обнаженный меч наготове. "Если живым выберусь отсюда, уж я-то знаю, что сделаю с Лупоглазым".
   Бабек замер, тревожно выжидая и мысленно твердя изречение, высеченное на лезвии отцовского меча: "О игид, помни: лучший советник огнепоклонника - его меч! Если во время битвы вложишь меч в ножны, то вовсе не берись за его рукоять!" Эти слова придавали ему веру и силы.
   Терпение Абу Имрана лопнуло. Он вновь не выдержал и сунул голову в дупло... Бабек молниеносно опустил меч!.. Если бы Лупоглазый не отскочил, меч рассек бы ему череп.
   Абу Имран заорал:
   - Помогите, кровью истекаю!
   Его приспешники, скинув с себя рубахи, разорвали их на полосы и перевязали своего главаря.
   Хотя Абу Имран и отскочил, меч все же сделал свое дело. - лобная кость была задета. Этот внезапный удар удесятерил злобу Лупоглазого. Со лба его стекала горячая кровь, заливала выпуклые, злобные глаза. Жесткая борода его тоже была в крови. Шлем, сбитый с головы, закатился в дупло и валялся теперь рядом с отрубленными головами юных хуррамитов. Пчелы, привыкшие к тишине, взбудораженные шумом, беспокойно жужжали и жалили разбойников. Лупоглазый отбивался:
   - И откуда еще эта пчелиная напасть?!
   Бабек высунул кончик меча из дупла:
   - Негодяй! Попробуй еще раз сунуться!..
   Абу Имран взревел на своих людей:
   - Заткните ему глотку, заткните!
   Его приспешники со всех сторон совали мечи в дупло, размахивали ими и поносили Бабека:
   - Подохнешь, как пес!
   - Зарубим!
   - Выходи, проклятый!
   Разбойники никогда не видели Абу Имрана таким растерянным. Но он никак не хотел уходить. Опираясь на меч, расхаживал возле дупла и пуще прежнего донимал своих подручных:
   - Бездельники, быстрее вытащите этого щенка из дупла, раа-можжите ему башку! Не то я от ярости лопну!
   Абу Имран то и дело ощупывал свою рану, но не стонал. Держался как ни в чем не бывало, тыкал мечом в дупло и требовал:
   - Вытащить его!
   Шло время. А это было на руку Бабеку. Из-за того, что выглянуло солнце, подойти к дуплу было невозможно. Пчелы, вылетев из улья, держали незваных пришельцев на расстоянии. И те при каждой попытке приблизиться к дуплу, вынуждены были поспешно отступать. Пытаясь при этом разделаться с пчелами, садящимися на лица, шеи, хлестали сами себя.
   А Бабек призадумался: "Где же застрял посланец за подмогой?"
   Злость Абу Имрана оборачивалась против него самого. Буйствуя, подобно умалишенным, он крушил все, что подворачивалось под руку. Его приспешники опасались, что обезумевший главарь того и гляди порубит их.
   Разбойники старались держаться подальше от Абу Имрана, суетились вокруг Баба чинара. А Лупоглазый разорялся:
   - Эй, недотепы! Что стоит выкурить оттуда какого-то щенка?
   Со страха никто не смел подойти к главарю, уговорить его и отнять у него меч: "От Лупоглазого всего можно ожидать". Они-то хорошо знали бешеный нрав Абу Имрана.
   Внезапно погода переменилась. Со стороны Базза плыли густые тучи и загромыхали над Баба чинаром. Сверкание молний и гром окончательно испортили разбойникам настроение.
   - Дождь пойдет!
   - Здесь торчать нельзя! Быстрее подпалите дупло. Сжечь этого щенка!
   Находчивость Абу Имрана обрадовала его разбойников. Они с трудом раздобыли сухой травы и щепок, набили в дупло. Сушняк, только сверху тронутый влагой, подымил-подымил и разгорелся. Горький дым наполнял дупло, похожее на пасть дракона. Языки пламени, вырываясь тут и там из-под дыма, устремлялись в дупло. Дым густел, огонь набирал силу. В улье не осталось пчел: одни сгорели, другие покинули свое жилье. Разбойники, чтоб уберечься от пчел, укутали головы, чем попало.
   Из большого дупла шел удушающий запах. Чтобы дым не набивался во второе дупло, Бабек одеждой заткнул его вход. Вырваться отсюда живым почти не оставалось надежды. Тряпье стало дымиться. Дым выедал глаза, забивался в горло Бабека. Пламя рвалось в его убежище.
   И тут Бабек, подняв голову, заметил в самом верху дупла дыру. "Великий Ормузд, можно ли выбраться через него?" Прикинул и решил, что выбраться можно, и даже ругнул себя, что забыл про это отверстие, замеченное им с самого начала. Схватив несколько стрел, он стал изо всех сил вонзать их попарно в податливые стенкики дупла. Устроив таким образом себе лестницу, он начал, широко расставляя ноги, выбираться из дупла.
   - Пророк Ширвин, помоги! - шептал он.
   Пламя уже охватило низ дупла. Но пошел дождь, и вода, затекая через верхний лаз дупла, не давала пламени разгореться.
   Абу Имран и так и этак изловчался заглянуть в дупло, чтоб увидеть воочию, как горит Бабек, но это ему не удалось. Пламя лизнуло его вспухшее лицо и он поневоле отпрянул.
   Чтобы угодить Лупоглазому, разбойники принялись глумиться над Бабеком.
   - Вы же, огнепоклонники, любите огонь, вот-тебе и огонь! Предостаточно, больше Ахриман не посмеет подступиться к тебе.
   - Если даже твой Джавидан прискачет, то и он не погасит этого огня. Гори сколько хочешь. Выходит, ты попросту нас дурачил?
   - Ха... ха... ха! Бабек, каково тебе? Великий Ормузд там, или удрал? Может, пророк Ширвин остался рядом с тобой?
   Лупоглазый злорадно ухмылялся. Присев поодаль от чинара, он приложил холодное лезвие меча ко лбу. Губы у него вспухли. Треск пламени доставлял ему удовольствие: "Болван безмозглый, сейчас сгоришь в огне, которому поклоняешься, и пепла твоего не найдут! Ха... ха...ха! Да поможет тебе огонь! Ну, где же тот главный жрец, который повязал тебя шерстяным поясом? А знаешь ли ты, что золото, посланное им Джавидану, попало в наши руки? Джавидан хотел купить на это золото оружие. Держи карман шире, как же, купит! Гори!"
   Дождь лил, не переставая. Разбойники толпились у входа в горящее дупло.
   Огонь перекинулся на нижние ветви Баба чинара. Разбойники шарахнулись от огня. Дождь ослабевал и потому не мог погасить огня.
   Кони разбойников время от времени настораживались, почуяв' отдаленный шум, беспокойно топтались и ржали.
   Вспугнутые аисты с криком кружились над деревом, окутанным дымом.
   Все вокруг потонуло в густом дыме. Высоко над чинаром, в дыму, шла необычная схватка. Раненая змея, свисающая из клюва аиста, извивалась, стараясь обвить крылья птицы. Но аист сопротивлялся. Разбойники, еле раскрывая распухшие от пчелиных укусов глаза, глазели на этот необычный бой в ненастном небе. И не замечали беспокойства лошадей.
   Бабек, впиваясь своими железными пальцами в стенки дупла, стал осторожно подниматься по не очень-то надежным "ступенькам" вверх. Добравшись до отверстия, высунул в него голову и жадно глотнул воздух.
   Ухватившись за кривую ветку у самого отверстия, прислушался. Со стороны Каменного моста доносился топот конских копыт. "Это, должно быть, наши!"
   Изредка погрохатывал гром, дождь опять усилился. Конский топот и гиканье всадников приближались.
   Лупоглазый, почуяв опасность, вскочил, нахмурил седые брови и еще больше выпучил вспухшие глаза.
   - Неверные скачут! - крикнул и первым, обрезав путы своего коня, не вдевая ногу в стремя, вскочил в седло:
   - В бой!
   Разбойники, повскакав на своих коней, пустились врассыпную, как стрелы, но вынуждены были тотчас же воротиться назад, ибо были окружены хуррамитами.
   Будто бы и вправду Ахриман вновь перерезал небесную жилу. Дождь все лил и лил. Под чинаром завязалась кровавая сеча. От лязга мечей закладывало уши. Много перевидевший на своем веку старый чинар, такой сшибки еще не видел.
   Во главе отряда прибыл сам Джавидан, Шахраков сын. Он казался статуей, с ног до головы был одет в железо, лицо закрывала маска.
   Бабек спрыгнул с чинара. Люди Абу Имрана не ожидали этого: "Он - черт, дьявол?! Откуда он взялся?" Парень, ездивший за подмогой, соскочил с Гарагашги и отдал повод коня хозяину. А сам, выскользнув из-под копыт коней, отошел в сторону и, засев за большим камнем, принялся осыпать врагов градом стрел.
   Муавия несмотря на рану, присоединился к отряду, прибывшему на подмогу. Бабек, рубя направо и налево, спросил:
   - Брат, ты, может, знаешь, кто этот, одетый в броню игид?
   - Это Джавидан, - сказал Муавия. - Он приехал к Салману... А наш парень как раз и подоспел туда... Сам Джавидан, сев на коня, возглавил отряд.
   Джавидан бился горячо. Глядя на него, Бабек ощущал прилив силы и смелости: "Джавидан, Джавидан, Джавидан! Я давно хотел увидеть этого витязя. Как хорошо, что не погиб, увидел! Храбрый человек!"
   Джавидан сшибся с Абу Имраном. Мечи высекали искры.
   - Гей!.. Гей!..
   - О великий Ормузд!..
   - На, получай!.. О аллах!
   Чуть поодаль бился Салман, поглядывал в сторону Бабека и, видя, как тот владеет мечом, сердце его переполнялось гордостью.
   Землю вокруг Баба чинара устилали мертвые тела. Хуррамиты истребляли разбойников Абу Имрана. Лупоглазый понял, что дела плохи, поспешил улизнуть. Он вдруг, повернув своего коня, устремился прочь от Джавидана. Конь Абу Имрана был одних кровей с хуррамитскими. Стрелой сорвался он с места и с необыкновенной быстротой выбрался из гущи свалки, устремился в долину. Джавидан преследовал Абу Имрана, и когда почти настиг его, в колено коня угодила стрела. Чья это была стрела, никто не знал.
   Конь Джавидана споткнулся. Всадник раздосадованно соскочил с коня. Абу Имран со своими приспешниками скрылся.
   Лязг мечей утих.
   Несколько хуррамитских молодцов пустились в погоню за Абу Имраном.
   - Напрасная затея, - сказал Джавидан. - Я его коня хорошо знаю. Он не раз выручал этого подлеца!
   Джавидан, передав повод своего раненого коня одному из молодых хуррамитов, подошел к Бабеку:
   - Это - Бабек? - спросил он, обратившись к Салману. - Сын моего друга Абдуллы?
   - Он самый, - ответил Салман с гордостью. - По вашему, великий полководец, поручению постоянно забочусь о нем.
   Джавидан, оглядев Бабека, похлопал его по спине.
   - Гордый парень, будто сам Абдулла стоит передо мной. - Джавидан еще раз пристально, оценивающе оглядел его: - Храбрец, что надо, из него добрый полководец выйдет.
   От гордости, а может, от радости Бабек чуть было не лишился дара речи. Ведь его хвалил сам предводитель хуррамитов, тигр крепости Базз - Джавидан, Шахраков сын!..
   XIV
   БАГДАДСКАЯ ПЛЕННИЦА
   Тот, кто не берет в плен других, сам станет пленником!
   Арабская пословица
   С того дня, когда солнце вошло в созвездие Ковша, тревога Гаруна ар-Рашида нарастала. Казалось, лекарь Джебраиль кузнечными клещами вырвал у халифа вместо гнилого здоровый зуб. У него шумело в ушах. Мысли халифа были заняты полководцем Абдул-лой ибн Мубареком: "А вдруг в Азербайджане и его казнят, как Езида!" Абдулла с трудом усмирил восстание хуррамитов, а потом его связь с Багдадом полностью прервалась. Халифу хорошо были известны и суровая природа, и храбрые люди Азербайджана. Уж который год хуррамиты не смерялись с волей халифов, сопротивлялись насильственному омусульманиванию, уходили в разрушенные храмы - атешгяхи, зажигали там огни, пили хум. И точили мечи.
   Да, халиф был не в духе, и как на зло Абу Нуввас опять отсиживал свое в тюрьме. Будь поэт во дворце, он, возможно, своими лиричными стихами о любовных похождениях развлек бы халифа. Но поэту предстояло отсиживать еще несколько месяцев. А во дворце не находилось влиятельного человека, которому удалось бы уговорить халифа, чтобы тот сократил срок заключения Абу Нувваса. Его вина была не так уж велика. Последнее время он опять писал только о вине и красавицах. Да еще тайком от халифа Гаруна сманивал наследника, принца Амина якобы на охоту, а на самом деле водил его в пригородные монастыри и там спаивал. Не однажды возлияния их бывали столь обильными, что они, опьянев, без чувств валились на землю. Эти разгулы наследника порождали во дворце нежелательные разговоры. Недоброжелатели халифа получали пищу для пересудов и сплетен. Язык главного визиря Гаджи Джафа-ра был острее меча...
   Порою халиф Гарун, уединившись в укромном месте, размышлял и мысленно жаловался на свою судьбу, а более всего, на Гаджи Джафара, но не находил облегчения: "Пророк Мухаммед был мудр и дальновиден", - говорил он про себя. Не зря он повторял: "Кому дашь хлеба, тот в конце концов станет твоим врагом!" Отца Гаджи Джафара, Яхью, мой отец Мехти взял себе главным визирем, возвысил до себя. А сам Гаджи Джафар такое же положение получил от меня. А теперь он роет мне могилу на кладбище Газмия. Неблагодарный!.. Что же предпринять?!"
   И действительно, как на зло, кому бы из придворных ни доверялся халиф Гарун, кого бы ни называл братом, именно тот становился ему врагом. То, что главный визирь Гаджи Джафар в дворцовом саду взобрался ему на плечи, окончательно отвратило сердце халифа от визиря.
   Халиф Гарун без развлечений не мог усидеть в Золотом дворце. Сколько раз он порывался выпустить поэта Абу Нувваса из тюрьмы, но каждый раз удерживало его Ч4го-то. В такие беспокойные дни у халифа оставалась только одна утеха львиная охота на вавилонских болотах.
   На болотах по ночам вой волков и шакалов, рык львов доставляли халифу особое удовольствие. С охоты халиф обычно возвращался не в Багдад, а в загородную летнюю резиденцию Анбар. Но и здесь он не находил покоя. Каждый день по несколько гонцов на конях с подрезанными хвостами прибывали сюда. Имя сына маслоторговца Абдуллы, Бабека, тоже попало в красноперые послания. До халифа дошла весть о том, что подросток по имени Бабек рассек мечом лоб Лупоглазому Абу Имрану!.. Халиф сердился, выходил из себя, грозил восставшим хуррамитам и повторял: "Покойный родитель мой говорил, что пока не сломишь Азербайджан, не будет спокойствия в халифате".
   А в Золотом дворце опять свирепствовала Зубейда хатун. Она вновь, подобно жене Нерона Сабине Помпее, мастерски исполняла свою роль. Ревность лишала ее разума. Халиф несколько ночей последнего месяца провел с Мараджиль хатун и в ее честь освободил сто рабов. А по Золотому дворцу пронесся слух, дескать, после того, как Зубейда хатун заболела лихорадкой, халпф совсем охладел к ней. Иначе халиф, выказав щедрость, не отпустил бы столько рабов на волю в честь персиянки Мараджиль.
   На самом же деле это было своеобразной хитростью халифа. Надо было одним махом пресечь неприятные слухи и сплетни, распространяемые персами, и укрепить положение наследника Амина. А чтобы сбить персов с толку, следовало оказывать повышенное внимание Мараджиль хатун.
   Властолюбивая Айзурана хатун при каждом намазе обращалась к аллаху с одной и той же мольбой. Мать знала, что тревожит сына и невестку, и потому молила всевышнего, чтобы тот наполнил их сердца взаимной тягой, укрепил их любовь, слил воедино их
   звезды.
   Как верблюд предчувствует свою смерть, так и Гаджи Джафар ощущал приближение своего конца. Но вел себя так, будто он не лишился своего влияния, ничем не выдавал своего смятения: "Пока хуррамиты в Баззе не покорены. А вдруг Джавидан убьет халифского военачальника Абдуллу? Дай бог, чтоб так и было".
   О страшных кознях в Золотом дворце первыми узнавали пронырливые купцы. Среди них были и такие, что радовались, и такие, что огорчались. Иудейские купцы молились своему пророку, чтоб сторонники хуррамитов не потерпели поражения. Они, евреи, сочувствовали хуррамитам: заключая сделки, хуррамиты не мелочились, не выторговывали скидок, платили щедро. Да к тому же хуррамит-ские купцы и не соперничали с иудейскими.
   А знаменитый багдадский работорговец Фенхас раздавал сеидам подаяния, чтобы те молились за победу халифа Гаруна. Каждый сгребал жар в свою сторону. Если положение халифа упрочится, то доходы Фенхаса возрастут, из Азербайджана поступит много
   рабов.
   Халиф Гарун послал такой приказ военачальнику Абдулле: "Разрушай атешгяхи хуррамитов! Захваченных повстанцев вешай! Жен и детей обрати в рабство, пригони на базары Багдада и Гирдмана!"
   С тех пор, как перестали поступать письма от военачальника Абдуллы, Фенхас, как и халиф, не находил себе места. По ночам он не мог заснуть, беспокоясь не столько о халифском войске и его предводителе, сколько о своих доходах: "О, боже милостивый, ведь этот Абдулла писал мне, что когда солнце войдет в созвездие Ковша75, пленники будут в Багдаде. И вот, давно уже минули все сроки, а о пленных ни слуху, ни духу. Не дай бог, чтобы с полководцем Абдуллой случилось какое-нибудь несчастье. Боюсь, что и его, как прежнего наместника Азербайджана - Езида, убьют. Ведь я ему расписку76 выслал". Фенхас, как и Айзурана хатун, после каждого намаза обращался к аллаху с просьбой: "О, творец, убереги полководца Абдуллу от всех бед! Услышь меня, всевышний, одного из самых преданных рабов твоих, я честно зарабатываю свой хлеб, мне столько лет, а я никого ни разу не обманул, никому вреда не причинил. В моем доме не бывало ни крохи, добытой путем неправедным".
   Каждый день, проснувшись, Фенхас, как безумный, расхаживал по комнате, затем, прихватив главного писаря Мирзу Горбатого, отправлялся к Хорасанским воротам. Откуда бы ни пригоняли пленных, всех их вводили в город через эти зеленые ворота. Фенхас не отходил от них.
   Вот и сегодня Фенхас с утра прохаживался у ворот. И Горбатый Мирза был с ним. Стражники в шлемах, вооруженные копьями и шитами, стояли у Хорасанских ворот. Фенхас, словно бы сросся с ними. Каждый день справлялся у стражников, когда же пригонят пленных.
   Фенхас заскучал и развлечения ради задирал Горбатого:
   - Мирза, говорят, что в яму большей частью попадают не слепые, а зрячие.
   - Извини, - сказал Горбатый Мирза и хитро заулыбался, странно повертев тонкой шеей, на которой выступали синие жилы. - Мы не из тех зрячих, что в ямы валятся. - Увидев, что Фекхас молчит, Мирза добавил. - Не горюй, на днях я был в Доме мудрости77 у звездочетов. Клянусь аллахом, наши дела будут удачными. Звездочеты говорят, что сейчас на небе самая яркая звезда - Утарид78. Значит, следует ожидать приятных вестей.
   Фенхас пальцами, похожими на змей, погладил бороду и, сглотнув слюну, оскалил крупные, желтые зубы:
   - Да услышит тебя аллах, я тоже чую, поживу. Базарный плут аль-Джахиз79 говорит, если б не было глупых, умные остались бы голодными. Ну, что ты скажешь о моем уме? Есть в этой голове что-нибудь или нет?
   - Гм... Если б ты не был умным, то разве послал бы задаток за шесть тысяч пленных полководцу Абдулле. Посмотрим, какая прибыль будет у тебя на этот раз! Если только по десять дирхемов заработаешь на каждом рабе, и то посчитай, сколько будет. Иудейские купцы услышат - от зависти лопнут.
   - Пусть все завистники лопнут. Эти ушлые иудейские купчишки прибрали к своим рукам всю торговлю бумагой. Мало им этого? На багдадских базарах бумага стоит дороже египетского ситца. А почему мы не завидуем им? Пусть поумерят свои аппетиты, а то, клянусь могилой отца, настропалю халифа Гаруна и изгоню их из Багдада. Пусть идут торговать в Хорасан. Пусть не мозолят глаза тут.
   Фенхас переговаривался с Горбатым Мирзой, а сам все время наблюдал за караванной дорогой. И Горбатый, прислонившись к воротам, поглядывал на дорогу. Утренний ветер обдавал их пылью. Фенхас то и дело тер глаза, теребил бороду, а время от времени поправлял островерхий тайласан. Ветер раздувал широкие полы серой абы Фенхаса.
   - Мирза, - сказал купец, - придержи свой тайласан, а то ветром унесет. Багдадский ветер, будь он неладен, не дает раскрыть глаза. Все лето дул-дул и сейчас не унимается.
   - Эх, у каждой красавицы свой изъян. Багдад - самый ценный дар аллаха мусульманам. Потому и прозвали Багдадом - "Дар бога". Таких сладких, вкусных фиников во всем халифате нет. Лавки, базары, слава аллаху, ломятся от товаров, даже птичье молоко здесь можно найти. А зеленой земли80 - сколько душе угодно.
   Сильный ветер запутывал полы ляббады - накидки вокруг тощих ног Горбатого Мирзы. Медная чернильница, свисающая с пояса, раскачивалась на ветру, ударяясь об его колено. Перо служило закладкой в большой толстой тетради в черном переплете. Горбатый Мирза знал, почему нарушилась связь между Золотым дворцом и военачальником Абдуллой. Хуррамиты на горных дорогах перехватывали гонцов Абдуллы и приканчивали их. Горбатый Мирза понимал и то, что будут приняты соответствующие меры и связь возобновится. "А жаль!" - подумал он.
   Горбатый Мирза, как и хозяин, всматриваясь в дорогу, перечислял на память приметы, которые сообщила ему Гаранфиль: "ростом и статью похожа на меня. Косы длинные. Карие глаза яркие. На ручном кандале клеймо-пламя. На правом глазу небольшое пятнышко". Что стоит найти ее по таким приметам? Пусть только прибудут, даже из десяти тысяч пленниц узнаю. Дело не шуточное, Гаранфиль дала мне четыре тысячи, чтоб я ее выкупил и возвратиться в Билалабад помог. А вот, как сама Гаранфиль разузнала, что ее взяли в плен и погнали сюда? Ах, пустая моя башка! Ведь Гаранфиль - наложница халифа, огнепоклонница, все ходы-выходы знает. Наверно, тайных гонцов имеет, вести с родины получает... Сто динаров перепадет мне. Самую дорогую рабыню Фенхас продаст за триста динаров. Ну, пусть даже за четыреста. Потом с Гаранфиль дополучу.
   Звон колокольчиков прервал размышления Горбатого Мирзы, Он глянул сначала на Фенхаса, потом на дорогу. Фенхас, насторожившись, вперился в ту сторону, откуда донесся звон колокольчиков. Толстые губы растянулись в улыбке, показав зубы. Работорговец оживился. Потер руки:
   - Ведут!
   - Поздравляю!
   - Приготовь бумагу, перо!
   - Приготовил.
   Стражники, видя, как радуется Фенхас, удивились:
   - Что делать несчастному, ведь он так беден.
   - Нашел бедного! Фенхас побогаче самого Гаруна. Если все его золото высыпать в Тигр, плотина получится. Невольничий рынок Сугулабд в его руках.
   - Верно, брат! Самого богатого купца огнепоклонников, Шибла, вместе с его верблюжьими караванами Фенхас может купить, получив прибыль за один день.
   Стражники переговаривались, а Фенхас в это время был уже далеко за воротами. Ему не терпелось взглянуть на пленных.
   Ветер усилился. У ворот стояла такая плотная стена пыли, что разглядеть лица пленных, покрытые к тому же застывшей кровью, было трудно. На" шеях у людей, изнуренных до крайности, висели свинцовые пластинки. Фарраши и сыщики халифа сновали между рядами, выискивая кого-то. Фенхас затерялся в этой суматохе. Горбатый Мирза с тетрадью и пером в руке спешил от одного пленника к другому, сведения о них - местожительство, имя, возраст - со свинцовых табличек переносил в свою тетрадь. Сыщики халифа, отобрав тех, кто был нужен им, оттесняли несчастных к воротам, а оттуда гнали в сторону дворца. Сердце Горбатого Мирзы ёкнуло: "А вдруг и ее уведут!" Что значит для них горбатый писарь, коли и сам Фенхас побаивается сыщиков повелителя: "Бессовестные, будто мясники. Как заприметят смазливую пленницу, так и кидаются, как волки, и утаскивают. Даже не подумают, сколько за этот товар заплатил Фенхас".
   Наглость сыщиков привела в ужас Горбатого Мирзу. Он метался, словно в чем-то провинившись: "Пророк Ширвин, сжалься надо мной! Отведи вражеский глаз от меня! Если сыщики прознают о моем намерении, схватят меня и тотчас же повесят на мосту Рас-аль-Чиср!"
   У ворот происходило столпотворение. После утреннего намаза часть пленников со свинцовыми табличками на шеях и с кандалами на руках впустили в город. Звон кандалов разбудил весь Багдад. Мосты через Тигр чуть ли не прогибались под тяжестью пленников. Самодовольные еврейки и христианки, закутанные в чадры спесивые мусульманки, ищущие себе служанок, вышли поглядеть на пленниц.
   - О аллах! Ты только погляди! Какие выносливые люди!
   - Боже, помилуй, ни звука не издают! Их мать родила, или камень?!
   - Это же кяфиры! А какими должны быть кяфиры? Они даже своих умерших не почитают, отдают на съедение птицам и разной твари.
   Фенхас и Горбатый Мирза стояли у ворот. Пленных здесь было много.
   Круглое лицо Фенхаса побагровело. Рабовладелец сердился, размахивал руками, кому-то грозил:
   - Я этого так не оставлю! Призову виновных к ответу! Что за зверство, что за дикость! Эти стражники совсем забыли совесть!
   - Что случилось, мой господин? - тихо спросил Горбатый Мирза. - Кто это опять рассердил тебя?