Басов Николай Владленович. Мир вечного полдня (Мир вечного полдня - 1)

   Люба посмотрела на Ростика:
   - Пойдем спросим Кошеварова, что они будут делать?
   Ростик вспомнил, что Люба с дочерью предисполкома дружила, кажется, лет с десяти, познакомившись еще в музыкальной школе.
   - И у капитана заодно спросим, - предложил Ким.
   - Какого капитана? - не понял Пестель.
   - Капитана госбезопасности, видишь, они рядом стоят? Кстати, у него фамилия Дондик, а больше я про него ничего не знаю.
   Кошеваров, увидев Любу, шагнул к ней:
   - Любочка, нет совершенно никаких оснований для паники!
   - Ну, паники тоже нет, - ответила Люба, несмотря на напряжение, постаравшись улыбнуться.
   Ростик только сейчас заметил, что она сегодня утром очень мало улыбалась. Обычно она веселилась не переставая, да так, что прохожие оборачивались.
   - А я думал, ты волнуешься из-за этих мародеров... - сразу устало и нерешительно ответил Кошеваров.
   - Каких мародеров? - спросил Ким.
   - С ними уже разобрались, и довольно жестко, - вмешался капитан Дондик. - Практически по законам военного времени.
   - Нет, мы не о мародерах хотим спросить, - сказал Пестель чуть смущенно. - Мы другие вопросы хотим задать.
   - Ситуация с электричеством действительно непростая, вынужден признать, - отозвался Кошеваров, словно Пестеля волновало именно электричество. - И с водой тоже не все понятно. Но в целом...
   - С водой? - растерянно переспросил Ростик. - Так вы что - не были за городом?
   - А почему мы должны там быть? - жестковато спросил капитан Дондик.
   - Потому что там есть доказательства, что все совсем не просто. И электричеством наши проблемы не ограничиваются, - отозвался Пестель.
   - Вы знаете наши проблемы? - снова спросил капитан.
   - Нет, нет, не будем так обострять вопрос, - отозвался Кошеваров. В его глазах билось беспокойство, и голос звучал неуверенно. - Главные наши сложности, безусловно, еще не поняты до конца, но мы выясним их, и тогда...
   - Главные сложности, Илья Самойлович, - отозвался капитан Дондик, -в том, чтобы сохранить спокойствие людей.
   - Согласен, - тут же отозвался Кошеваров.
   Внезапно Люба блеснула глазами так, что Ростик положил руку на ее велосипед на случай, если она начнет размахивать руками, забыв о своем "Спорте".
   - У вас глаза есть, или вы будете отрицать, что.,. - Она замолчала. Даже объяснить, что же с ними произошло, как оказалось, было непросто.
   - Отрицать? - прервал ее Дондик, прищурившись. - Что отрицать?
   На высоких азиатских скулах Кима заиграли желваки.
   - Да хотя бы то, что мы видели.
   _ И что же вы видели? - спросил Кошеваров.
   - И кто видел? - спросил Дондик, оглядываясь, словно собирался звать каких-нибудь милиционеров.
   - Мы все, - сказал Пестель.
   Дондик мгновение подумал, потом сказал решительно:
   - Вот что, ребята, вы закатывайте свои велосипеды в гараж, там с ними ничего не случится, и пойдемте ко мне, расскажете все по порядку.
   Ким оглянулся, будто думал о бегстве. Это было так выразительно, что Ростик даже хмыкнул про себя. В самом-то деле, чего волноваться? Они ничего предосудительного не совершили, а делать из капитана чудовище из-за старых порядков, и тем более после публикации "Ивана Денисовича", явно не стоило.
   Поступили так, как предложил Дондик. Закатили велы, потом поднялись на второй этаж и перешли по какому-то коридору в кабинет начальника райуправления КГБ. Вместе с капитаном и ребятами, не отставая ни на шаг, топал и Кошеваров. Он был взволнован, на его очень белой коже алели лихорадочные пятна, но он старался держаться.
   Наконец они уселись на стулья вдоль большого, затянутого зеленым сукном стола и стали, перебивая друг друга, рассказывать.
   Два или три раза Дондик рассердился, переспрашивая их весьма напряженным голосом, но было ясно - он злится не на них. Кошеваров несколько раз вскакивал, ходил у стены, вдоль расставленных стульев, и шумно тер сухие, на удивление большие, ладони.
   Ребята рассказали о поездке за город, о далеких развалинах, которые вполне могли оказаться и не развалинами вовсе, и самое главное - об идее Перегуды про необходимость выживать. Дондик выкурил две папиросы, пока слушал, а потом поднял голову и, твердо посмотрев в глаза каждому из ребят, отчеканил:
   - О том, что видели и слышали, - молчок
   Это было настолько неожиданно, что Ростик удивленно протянул::
   - Может, еще подписку о неразглашении дать? Капитан сквозь зубы процедил:
   - Нужно будет - дадите.
   - Но послушайте! - воскликнул Кошеваров, но продолжать не стал или не успел. Его перебила Люба:
   - Достаточно велосипеда, чтобы все узнать. Капитан посмотрел на Кошеварова:
   - Запретим.
   Вдруг Пестель улыбнулся.
   - Всем? - Ему никто не ответил. - А как быть с ногами, товарищ капитан? Ведь до края нашей земли можно пешком минут за двадцать дойти. Или даже быстрее.
   - Может, разъяснение по радио? - спросил Кошеваров, обращаясь, конечно, к Дондику.
   - Тока же нет. Даже микрофоны на площади не сумели к динамке присоединить.
   Ростик погладил сукно перед собой, потом сдержанно, пытаясь быть рассудительным, проговорил:
   - Товарищ капитан, мы же не враги. И людям придется что-то объяснять. Слухи...
   - Разговорчивые больно, - произнес капитан и стал закуривать третью папиросу. Внезапно Ростик увидел, как у него дрожат пальцы. Да он просто боится, удивился про себя.
   - А вам нужно быть повежливей, - спокойно, уверенно вдруг сказала Люба, она, вероятно, тоже заметила эти дрожащие пальцы капитана. - И смотреть на то, что происходит, своими глазами, а не... заемными.
   Внезапно капитан опустил руки на стол и, уже не стесняясь, сжал их в кулаки. Потом поднял голову, обвел всех долгим, прищуренным от дыма взглядом. Поднялся и проговорил:
   - Ладно, подождите пока.
   Он вышел, Кошеваров постоял, перекатываясь с носков на пятки, потом провел ладонью по волосам и тоже ушел.
   - Может, мы уже арестованы? - нервно спросил Ким.
   - За что? - отозвался Пестель.
   Ответить ему никто не успел. В комнату вернулся Дондик. Он даже немного запыхался.
   - Пойдемте-ка, еще раз расскажете, что видели.
   На этот раз идти было не очень далеко. Миновали тамбур, комнату с двумя секретаршами, испуганными светленькими девушками, которые больше смотрели в окно, чем на свои столы, и оказались в огромном, очень красивом кабинете. Ростик и не думал, что такие кабинеты вообще существуют, тут можно было разместить две квартиры, в которой обитало их семейство.
   За главным столом восседал, по-другому и не скажешь, секретарь райкома, всем известный по своим длинным и путаным выступлениям с праздничных трибун Савелий Прохорович Борщагов. Еще он был известен в городе тем, что ходатайствовал о переименовании Боловска в Брежневск. Но город сочли слишком маленьким для того, чтобы носить столь славное имя, и отказали. Впрочем, поставки стройматериалов для новостроек и количество автобусов увеличили.
   Борщагов был уже изрядно пожилым человеком, с очень круглой головой, с пшеничным чубом, падающим на выпуклый лоб, и маленькими пухленькими руками, глядя на которые каждому становилось ясно, если этот верховодитель "атакующего класса" и занимался когда-либо физическим трудом, то было это недолго и очень давно.
   Тут уже находился Кошеваров, человек пять - семь незнакомых Ростику людей, вероятно из партактива, и Наум Макарович Вершигора. Тот самый, что считался главным редактором "Известки". От него-то во время рассказа, который опять пришлось повторить для присутствующих, ребята и выслушали больше всего вопросов. Впрочем, они не успели на них ответить. Потому что Борщагов стал отдавать распоряжения, которые касались то ли радиоузла, то ли стадиона. Тут Дондик, не отходивший далеко, взял Кима за локоть и, как бы всех разом, повел его к двери. В приемной с секретаршами он написал какую-то бумажку и вручил ее Пестелю:
   - По этой записке вам вернут велосипеды. И пошел в кабинет Борщагова.
   - Стойте! - звонко, по-девчоночьи сказала Люба.
   - Да? - Капитан обернулся.
   - А спасибо? Вы забыли сказать...
   Капитан нахмурился. Вдруг он виновато развел руками и чуть заметно улыбнулся:
   - Да, извините. Конечно, спасибо.
   Они вышли. Получили свои велосипеды и пошли сквозь толпу в сторону дома. Ким восхищенно покрутил головой:
   - Здорово ты его!
   - Он еще не безнадежен, - отозвался Пестель. - Все-таки даже извинился.
   - Ростик посмотрел на Любу и почувствовал, как от беспокойства и незнакомой, но такой приятной нежности к этой девчушке у него сжимается сердце. Потом резко, гораздо резче, чем хотел, произнес: Главной трудностью в нашем выживании, как ни странно, будут собственные начальники.
   - Верно, - с чувством поддержал друга Ким. - Пропади они пропадом.
   4
   От всех волнений у Ростика так разыгрался аппетит, что он едва дождался, пока из-за поворота появится дом. Потом он затащил Кима к себе, и они устроили грандиозную яичницу на двенадцать яиц с колбасой, поджаренным хлебом, помидорами и кучей зеленого укропа. После еды они пришли к выводу, что яйца тут не хуже, чем на Земле, а потому можно изучать этот мир с определенным смаком. После обеда, вернее, второго завтрака, они вышли на улицу, где людей стало поменьше, - должно быть, все тоже разошлись подкрепиться.
   Ким покосился на свой вел, оставленный во дворе Ростикова дома, но тащить его домой не стал, - наверное, слишком плотно наелся. Ребята уселись на лавочке, на знаменитой отцовской лавочке, на которую приходили посидеть даже с других улиц. Жара стала невыносимой, асфальт начал плавиться, иногда на нем оставались следы, как в тягучем пластилине.
   Люба не показывалась. Вероятно, ее заставили что-нибудь делать. А может, и нет. Потому что ее мама, Тамара Ависовна, как и остальные начальники города, должна была находиться при деле. Шутка ли сказать, она была директором райпищеторга, и под ее ответственностью находились все столовые района.
   - Района больше нет, - поправил друга Ким.
   - Интересно, а сколько нас?
   - В нашем... - он помолчал, - мире остался только город Бобыри, где мы уже были. Может, еще Квелищево, Острохатка и Морока.
   - Значит, это меньше двухсот тысяч человек.
   - Гораздо меньше. Но зато со всеми ресурсами города. Они помолчали.
   - Нет, не со всеми, - отозвался наконец Ростик. - А только с теми, которые тут могут быть использованы. Например, мы жарили яичницу на керосинке, а новостройки, где полно газовых плит... Понимаешь?
   - Что же тогда у нас осталось? - Ким тряхнул иссиня- черным чубом. -Керосинки и стоящие заводы?
   - Да, это ты верно подметил, - согласился Ростик. - С тем чтобы пустить какие-нибудь электрогенераторы, у них проблема. То ли топливо экономят, то ли... Этот вид энергии тут вообще не самый подходящий для наших машин. Другой формы электромагнитное поле, например. Так что заводы стоят. А скоро и керосин достать будет не просто.
   Неожиданно захотелось пить. А вот Ким, наоборот, потел. Кожа у него сделалась сверкающей, словно он покрасился перламутровым лаком.
   - Ну и что теперь будет? - спросил он.
   Ответ на этот вопрос так и повис в воздухе, потому что в конце улицы появился Пестель. Он неторопливо ехал на своем велосипеде, управляя им одной рукой.
   - Э-гей! - заорали оба приятеля, впрочем не вставая с лавочки. Уж очень жарко было.
   Пестель заметил их, пошатался, потом свернул на Октябрьскую, съехал с пригорка и подкатил к лавочке. Не слезая, притормозил, поставив ногу на оградку вековечной липы. Ростик только теперь понял, что Пестель исчез как-то незаметно. И, по всей видимости, пока они жрали яичницу и рассиживались, занимался делом. Потому что в руке у него была картонная коробка из-под обуви.
   - Что это? - спросил Ростик.
   - Оказывается, тут полно всякой живности неизвестных видов.
   Ким после сытного завтрака не понял.
   - Что такое?
   - Неизвестные насекомые, жужелицы, кузнечики, даже одного мышонка поймал.
   С этими словами Пестель расстегнул боковой карман курточки, который у него оказался на молнии, и в самом деле выволок мышонка размером в половину среднего пальца.
   - Очень похож, - признал Ростик.
   - Ну, положим, раза в три крупнее, если сравнивать с нашей полевкой, но...
   - Как же ты его поймал? - спросил Ким.
   - Представляешь, они не боятся людей. Словно место, где мы оказались, совершенно дикое. А мы раз - и перенеслись.
   - Зря не сказал, вместе поехали бы.
   - А стоило. Я видел неизвестного оленя. Он опять же меня не испугался, я подошел к нему шагов на десять. Но потом его спугнула стая каких-то койотов или шакалов... Но они оказались в панцире. Представляете, на лбу и груди - довольно легкие, как я подозреваю, но защищающие жизненные органы пластины. И они им практически не мешают бегать, иначе бы олень...
   - А ты? - вмешался Ростик.
   - Что я?
   - Как удрал от них?
   Пестель пожал плечами. Складывалось впечатление, что ему это даже не пришло в голову.
   - А чем отличаются койоты от шакалов? Глаза Пестеля блеснули.
   - Ты можешь считать, что шакалы приручаются, а койоты нет.
   - Я предпочитаю собак, - отозвался Ким и был, конечно, совершенно прав.
   Ростик посмотрел на небо. Вокруг этого солнца висела какая-то серятина, какой на Земле никогда не бывало. Там если вставало солнышко, то мир окрашивался в свои краски, а небо - в голубизну.
   - У собак тут могут быть большие проблемы, - сказал Пестель.
   - Почему?
   Да, Солнце, дневное светило, тут было чужим шаром, который просто лил на них и на весь мир жару. Стоило представить себе это, как в сердце, несмотря на сытный завтрак и спокойный, напоенный ароматом акации воздух, закрадывался холодок. Ростик потряс головой, чтобы развеять наваждение, но оно не проходило.
   Внезапно на улицу выкатила машина. Только сейчас Ростик понял, что не видел на улицах машин. Это был газетный "уазик". Антон, восседавший за баранкой, притормозил напротив лавочки и вышел. Эдик тоже вышел, вытираясь панамой, - наверное, в машине было еще жарче. Он начал говорить, словно они и не расстались у обсерватории:
   - На всех предприятиях введено особое положение. Тока пока не будет, но воду подавать смогут, включив насосы на солярке. Два часа утром, два вечером.
   - Каких часов? - спросил Ким. - Тут время другое, Перегуда сказал...
   - Пока приказано считать в сутках двадцать четыре часа, а лишнее время добавят минутам.
   - Так сколько же сейчас времени? - спросил Ростик, вспомнив, что хронометр на стене показывал, что еще нет полдня.
   Ему никто не ответил. Тогда Антон сказал:
   - А вокруг города установят сплошной периметр.
   - И до каких пор? - спросил Ростик.
   - Пока не утрясется.
   - Так, может, вообще не утрясется, - ответил Пестель, - Подумайте, как это, - он обвел рукой и улицу, и сизое небо над собой, и неподвижные, словно нарисованные, деревья, - как это может утрястись?
   - Ты очень странно рассуждаешь, - сказал Эдик. От волнения акцент у него стал заметнее. - Если началось, то может и кончиться.
   - Ничего не кончится, - буркнул Пестель и стал разворачивать велосипед, чтобы ехать домой.
   Перед этим он, конечно, забрал у Ростика из рук мышонка. Судьба у того была незавидная, он должен был погибнуть под препарационным скальпелем великого любителя и знатока всего живого. Впрочем, подумал Ростик, это неправильно - осуждать человека за то, в чем не смыслишь.
   Внезапно за калитку своего дома вышла Люба. Она оглянулась, заметила ребят и направилась к ним. Ростик с удовольствием посмотрел, как она идет.
   - Мама приходила, - сказала она, - объявлены мобилизационные мероприятия.
   - Точно знаешь? - спросил Эдик. Иногда его кавказская грамматика не соответствовала природной вежливости.
   Люба вытянула из кармашка листок размером в четверть листа. Это было написанное от руки предписание. Ростик подумал: "Неужели теперь мы никогда не вернемся к цивилизации?"
   - Тебя, что ли, забирают? - спросил Антон. В голосе его отчетливо зазвучали сварливые нотки.
   % - Маму. Она как директор... Ну, в общем, подлежит призыву.
   - Война? - спросил Ким.
   - Говорят, на лагерь солдат было нападение, какие-то огромные богомолы или что-то похожее.
   - И еще приказано не паниковать, - сказал Эдик. Ким поднялся, возбужденно шмыгнул носом.
   - Ты же журналист, давай смотаемся? У вас еще бензин остался?
   - Нет, не получится. Я должен сдать материал в редакцию. Он не уточнял, какой материал и зачем этот материал
   редакции. Но переспрашивать его никто не стал. Ким просто повернулся к Ростику:
   - Рост, а ты?
   - Если тут просиживать, ничего не узнаем. Следовательно, - сказал он, поднимаясь, - нужно ехать.
   Больше их никто не поддержал, - наверное, еще не обедали, а есть тут почему-то хотелось зверски. Но доехали ребята только до завода.
   Тут дорога была перегорожена бревном, уложенным на два деревянных ящика, и стояло несколько солдат с автоматами. Еще несколько солдатиков сидело в стороне, в тени. Всем командовал тот парень, которого утром опускали в колодец, по фамилии Квадратный. Впрочем, не исключено, что это было прозвище, и довольно меткое.
   После недолгого препирательства пришлось возвращаться. Проезжая новостройки, они вдруг услышали заливистый голос и, свернув за угол, чуть не врезались в колонну ребят, которыми командовал мрачный, темноволосый старшина. Он вел их в окружении пяти солдат с карабинами, словно конвоировал пленных. Сходство еще больше усиливалось молчанием мобилизованных, их понурым видом и штатской, неудобной одеждой. Многие несли за плечами солдатские сидоры, у одного был туристский рюкзак.
   Ребята освободили им дорогу, потом Ким сказал:
   - Вот и началась мобилизация.
   Но Ростик даже не кивнул. Ему вдруг в голову пришла отменная идея, он даже не мог понять, почему она не появилась раньше.
   - Слушай, Ким, а ведь у отца есть аварийный комплект рации в мастерской.
   - Ну и что?
   - Ты что, не понимаешь? Она не требует электричества, ее, можно использовать, если кто-то будет просто крутить маховичок.
   До Кима дошло.
   - Что же ты раньше не сказал?
   Они добрались до дома и в спешном порядке отыскали рацию. Она оказалась вполне в норме, маховичок, вращаемый специальной ручкой, зажужжал, вырабатывая необходимый для устройства ток. Потом Ростик натянул большие, обтянутые замшей наушники и покрутил настройку.
   Судя по всему, рация работала, и даже гораздо лучше, чем думал Рост. Но поймать хоть что-то понятное не удалось. Отругав себя за то, что плохо слушал объяснения отца, когда тот пытался научить его ловить станции, различать их и поддерживать с ними контакт, он дал послушать Киму, а когда и тот ничего не понял, ребята нашли проволоку и подсоединились к стационарной антенне, которую отец сделал на крыше их дома. Но и с усиленной антенной они только зря крутили ручку аппарата. В наушниках потрескивало, шелестело, иногда жужжало, иногда Ростику даже казалось, что он ловит звуки какой-то далекой, незнакомой речи, но ничего конкретного так и не появилось.
   Провозившись несколько часов, даже проголодавшись и снова перекусив, ребята поняли, что, если с машиной все было в порядке, значит, никому в зоне досягаемости их антенны не известно не только радио, но и электричество вообще, потому что ни разу они не наткнулись даже на рев несущей.
   Когда часы подползли к четырем, приехала усталая мама. Она заставила мальчишек натаскать воды из колодца в бочку и стала возиться на кухне. Ким, опомнившись, засобирался и, хотя Ростик уговаривал его остаться еще немного, все-таки отправился домой.
   Тогда они остались вдвоем. Поужинав, сели в саду под вишней. Мама вытянула ноги, за один день они стали какими-то не такими, как Ростик привык, - более толстыми, натруженными. Он присел, попытался помассировать лодыжки, но мама лишь печально улыбнулась:
   - Не помогает.
   - А в чем дело-то?
   - У стариков сердечные атаки, пришлось ходить по всему городу. Замучилась. - Вдруг она стала очень настороженной, как будто услышала что-то непонятное. - Но вот что странно. Такие перетряски должны вызвать более неблагоприятный клинический фон. А у нас даже спятивших всего-то человек пять оказалось... Складывается впечатление, что всех, в целях безопасности, анестезировали каким-то очень мудрым образом. Никто, по сути, не волнуется, не болеет, даже не очень переживает, что мы тут оказались.
   - Не знаю, - вздохнул Ростик. - Может, кто-то и не переживает, а вот разлука...
   И лишь потом сообразил, что говорить об этом не следовало. Глаза у мамы стали такими, что он чуть не вздрогнул. Но она не произнесла ни слова.
   Они посидели еще немного. Вдруг солнце нахмурилось и погасло. Оказалось, вечера тут практически не было.
   5
   Ребята с оружием из мобилизационного участка явились ночью. Они торопились сами и торопили Ростика. Впрочем, когда стало ясно, что он никуда удирать не собирается, они затопали дальше по улице, попросив его поторапливаться. Потом они зашли к Киму, Пестелю, и даже, к кому-то из девушек. Колонна формировалась быстро, как будто все давно ожидали мобилизации.
   Зато когда народу стало много, вооруженные конвоиры, возникшие по бокам, довольно-таки раздражали. Пестель спросил Ростика:
   - Ты не знаешь, почему они устроили этот маскарад? Не могли призывников вызвать повесткой? Опасаются массового дезертирства в необжитые окружающие просторы? Нам ведь через пару часов, наверное, оружие вручат? Не опасаются, что мы его не по назначению используем?
   Тогда Ростик высказался в том смысле, что повестки, скорее всего, уже не на чем печатать. Это подействовало, но плохо. Каждый понимал, что начальство решило, так сказать, подстраховаться. То, что это было проделано в форме, оскорбительной для большинства мобилизованных, их не трогало.
   Потом началась работа. Поступил приказ окапываться по периметру, тянуть колючую проволоку, строить эшелонированную оборону, выставлять заслоны, разбивать сам город на сектора и квадраты, патрулировать их, выставлять посты и наблюдательные пикеты, возводить на передовой долговременные огневые точки и организовывать коммуникации... Это был какой-то ад, люди ели урывками, работали по нескольку суток без сна, без понимания того, что они делают, часто даже не умываясь по нескольку дней, потому что вода стала редкостью. Все колодцы к утру второго дня пребывания Боловска в новом положении были взяты под охрану, а на воду ввели карточки.
   Потом стало известно, что биостанция при зверосовхозе, который стоял дальше всех прочих, в единственном лесу, была уничтожена полностью. Люди погибли каким-то чудовищным образом, а многие вещи и оборудование пропало. На Пестеля это произвело огромное впечатление. Они уже получили оружие и даже привыкли для сна прикладываться к стенке окопа, не выпуская автомат из рук. Когда Ростик спросил его, знал ли он тех, кого называли в числе убитых, тот ответил:
   - Да если бы ночью не пришли, я бы к утру сам туда поехал. Хотел сверить результаты, попросить кое-что для препарирования... Помнишь, я нес коробку с живностью?
   Ростик помнил. Он вообще жизнь до Переноса - так теперь называлось все, происшедшее утром второго июня, - вспоминал редко и как-то слабо. Помнил только отца, его руки, глаза, улыбку...
   А то, что произошло после второго июня, ему представлялось в деталях, сочно и выпукло. И хотя от недосыпания в голове установился какой-то постоянный гул, хотя от недоедания и усталости подгибались ноги и дрожали руки, хотя после сна одеревеневшее тело подолгу не могло двигаться без напряжения - он понимал происходящее тут, под этим солнцем, гораздо лучше, словно его сознание подходило для этого места куда лучше, чем Земля.
   Пока строили линию обороны, никого за пределами периметра видно не было, кроме, разумеется, рабочих ближайшего совхоза. Те повели себя странно. Они решили, что как бы то ни было, война там или нет, а нужно косить траву, следить, чтобы на полях наливалось зерно, и что следовало бы испытать на предмет всхожести ту почву, которую по понятной аналогии стали называть красноземом.
   Самых рьяных на время арестовывали, но на остальных это не действовало, они так же выезжали работать, как и на Земле. Но вдруг весь этот энтузиазм кончился - стало известно, что бензина и солярки для уборочной все равно не будет. Заговорили, что топливо теперь используется только для насосов, качающих откуда-то воду. И горожанам это было понятно. В районах новостроек, где не было никаких колодцев, а жило более полста тысяч человек, без воды за неделю вспыхнула бы настоящая эпидемия.
   По дислокации, которая сложилась как бы сама собой, ребята с Октябрьской и соседних улиц оказались на хуторе Бобыри. Направление считалось трудным, тут в самом деле раньше других пришлось стрелять. Командиром стал лейтенант Достальский, тот самый, которого Ростик встретил колодца в первый день. Так уж получилось, что он оказался единственным обученным военным в городе, и потому им сначала попробовали затыкать все дырки разом, но потом решили, что он нужнее всего в Бобырях.
   К тому же тут подъездные рельсы с вагоноремонтного завода уходили практически в степь, метров на семьдесят за колючую проволоку. И именно сюда все время кто-то шастал. Сначала это были какие-то зверушки, похожие на кабанов с жесткой щетиной на низких загривках, потом вдруг появились светло-зеленые богомолы под два метра, с крохотными головками, мощными лезвиями на трехсуставчатых лапищах, и четырьмя маленькими ручками, растущими прямо из брюха, которыми они могли делать тонкую работу. Эти прогнали кабанов и принялись за дело сами.
   Никто толком и разбираться не стал, чего хотели насекомые, потому что сразу пришел приказ бить на поражение, словно люди действительно находились тут на фронте, словно эти богомолы были врагами, словно весь мир за колючкой был враждебен городу.