Страница:
Малазан не могла взять в толк, как эта странная четверка пробралась в крепость, и это ее раздражало. Но когда они умрут, это уже не будет иметь значения.
Пока она выбирала заклинание, способное сломить оборону противника, к ней приблизился Ишеналир.
– Будь осторожна, – прошипел он.
– Ты дурак или трус? – огрызнулась красная. – Здесь собралась большая часть сил врага, и я намерена убить их быстро, чтобы никому не удалось улизнуть.
Зеленый повел крыльями:
– Отлично. Как прикажешь.
Малазан обрушила на защитников храма дождь из кислоты. Ее подданные наслали на них мрак и лед. Люди кричали, горели, шатались и падали. Дрогнули даже певчая и медный.
Чешуя Малазан начала сочиться кровью, красная бросилась вперед, и ее воинство последовало за ней. Она изрыгнула пламя, и еще больше людей оказались поверженными, в том числе и громадина с железными конечностями. Малазан рванулась вперед, впилась в шею певчей драконихи зубами и лишь тогда поняла…
Вторая иллюзия была куда достовернее, чем архоны. Монахи и их союзники издавали соответствующие звуки и правильно пахли, включая аппетитные ароматы жареного мяса и запекающейся крови. И все же теперь Малазан видела, что это тоже были всего лишь фантомы, потому что хрустально-голубоватая шея певчей в ее зубах оказалась неосязаемой и бесплотной, как паутина.
– Осторожно! – крикнул красный самец.
Несколько колонн, поддерживавших поперечные арки, в свою очередь несущие вес всего перекрытия, сделались коричневыми, а затем начали прогибаться и плавиться. Настоящие монастырские маги, явно спрятавшиеся где-то неподалеку, превратили мрамор в грязь. В тот же самый миг другой маг или жрец устроил небольшое землетрясение. Пол заходил волнами, словно поверхность моря. Большой обломок расписанного фресками камня полетел вниз, пробив дыру в крыле Малазан.
Она поняла, что сейчас обрушится весь потолок.
– Назад! – взревела дракониха. – Назад!
Ее спутники развернулись и кинулись к двери, топча и отталкивая друг друга в стремлении побыстрее вырваться наружу. Ишеналира она не видела. Хитрый змей наверняка отсиживался позади, когда остальные пошли в наступление, и это позволило ему первым оказаться в безопасности.
Шедшей же впереди Малазан пришлось бежать дальше всех. На нее посыпались куски резного камня, один сильно ударил по хребту, другой по макушке, мелкие осколки обожгли шкуру и запорошили глаза.
Ей казалось, что она тут же пришла в себя, но когда открыла глаза, вокруг уже не было живых драконов, только скрежещущий, грохочущий хаос рушащегося камня. Она поползла вперед, через расплющенное, изломанное тело клыкастого дракона, засыпанное обломками. Куски потолка снова и снова сыпались на нее.
Но Малазан была слишком зла, чтобы это могло остановить ее. Когда она была уже у дверей, рухнувший потолок накрыл ее всю целиком. И хотя удар был страшен, а тяжесть камня не позволила бы любому менее крупному существу даже пошевелиться, красная дракониха взревела, напряглась, ударила крыльями и вырвалась из-под обломков. Последнее усилие, и она вылетела навстречу солнечному свету, в безопасность.
Ее подданные благоговейно глазели на нее, демонстративно выражая радость, что она жива. Точнее, некоторые из них. Хотя Ишеналир не позволил себе выказать своих чувств в открытую, она подозревала, что гравированный жалеет, что ей удалось выбраться, и утешает его отчасти лишь вид бесчисленных кровоподтеков, изукрасивших ее шкуру.
– Ты, – прорычала она ему, – ты знал, что это западня, но все же позволил мне влезть в нее.
– Я просто почувствовал что-то, – ответил зеленый, – но не знал, что именно, а когда пытался посоветовать быть осторожнее, получил отповедь.
Малазан знала, что он прав, но это не могло смягчить ее. Он должен был действовать настойчивее, если бы действительно хотел спасти ей жизнь.
Что ж, к списку грехов, которые ему придется искупать в муках, когда придет время, добавился еще один. Сейчас же, какое бы отвращение ни питала к зеленому Малазан, монахов и их приспешников она ненавидела сильнее, потому что им удалось одурачить и ранить ее.
– Найдите другой вход! – провизжала красная дракониха. – Живо!
Теперь огонек освещал длинный широкий участок коридора, ведущего вниз, к внушительной каменной двери, по обеим сторонам которой стояли одинаковые статуи Вапрака Когтистого с огромными дубинами наперевес, жестокого божества огров. Черные и цвета кости плитки пола образовывали сложные несимметричные узоры. В центре каждой слоновьей костью была выложена руна, хотя там, где инкрустация выкладывалась белым по белому, различить символы было трудно.
Уилл обернулся к Павелу и Яготу:
– Кто-нибудь из вас может прочесть эти знаки?
– Я думаю, – нахмурившись, ответил Павел, – что они представляют собой разные принципы и сущности света. Идея в том, что мы должны наступить на те из них, которые относятся к добру, чтобы доказать, что готовы проникнуть глубже, в сердце зла.
Кое-кто из огров в хвосте процессии громко заворчал, расслышав презрение в голосе жреца.
– Думать так о богах могут лишь слабаки, но, может, ты и прав, – прорычал Ягот.
– Вопрос в том, – вставил Уилл, – сможете ли вы прочесть что-нибудь, что подсказало бы, на какие символы наступать безопасно?
Жрец человек и шаман огр задумались.
– Нет, – признался, наконец, Павел.
Уилл фыркнул:
– И чего было спрашивать? До сих пор я все делал сам.
Хафлинг был прав, ведь именно он обнаружил потайную лестницу, ведущую к гробницам под храмом, и именно он справился с ловушками, грозившими смертью вторгшимся сюда гостям.
– Вряд ли вы вообще на что-нибудь сгодитесь, – продолжал ворчать Уилл.
– Может быть, – предположил Ягот, – мы уже пробрались сквозь последние из ловушек.
– А может, – парировал вор, – если ты наступишь не на ту плитку, что-нибудь вылетит или выплеснется из этих замаскированных дырок и убьет тебя. – Он указал факелом на желобки в стенах, хотя подозревал, что его спутники так их и не увидели. Для этого нужны глаза ночного вора. – Можете попробовать.
Ягот косо взглянул на него:
– Может, я кину тебя туда и посмотрю, что будет.
– Блестящая мысль, учитывая, что я нужен вам, чтобы пробраться дальше.
– Так поторопись, – сплюнул шаман.
Уилл присел на корточки и уставился на плитки пола, выискивая следы потертости, свидетельствующие о том, что на них наступали, и малейшие отличия в толщине, плоскости наклона или ширине зазоров между ними. Все это помогло бы опознать ловушки. Мало-помалу он сумел отыскать те и другие в нескольких первых рядах, и этого оказалось достаточно, чтобы расшифровать весь узор.
– Твой предки хитроумием не отличались, – выпрямившись, заявил он Яготу. – Они оставили слишком, много ловушек. Действительно искусный охотник не ставил бы столько капканов. Он сообразил бы, как расположить куда меньшее их количество, чтобы наверняка поймать любого болвана, идущего наугад.
– Как нам пройти? – рыкнул Ягот.
Уилл указал факелом на белый квадрат со знаком, напоминающим кривой трезубец с лезвием, как у топора, на толстом конце рукояти.
– Вставай на эту, – предложил хафлинг, – и вот на эти.
– Сначала ты, – ответил огр.
– Как хочешь.
Уилл шагнул вперед.
Сначала Ягот был рад, что идет следом, но вскоре решил опередить хафлинга. Возможно, он хотел продемонстрировать бесстрашие, чтобы укрепить свой авторитет внутри племени.
И тут Уилл увидел нечто.
– Замри! – бросил он, и, к его разочарованию, Ягот послушался.
– В чем дело? – поинтересовался огр.
– Я недооценил твоих предков, – пояснил Уилл. – Другие белые плитки со знаком трезубца безопасны, но не та, на которую ты чуть было не наступил. Вставай на черную в углу, с мечом и крыльями.
Ягот закрыл здоровый глаз и уставился на Уилла изуродованным.
– Ты хочешь, чтобы я сделал неверный шаг? – заявил огр.
– Нет, – ответил Уилл. – Белая плитка лежит не там, где должна. Послушай, поскольку я не могу видеть сквозь стены, то и не сумею рассказать тебе об этой большой и сложной ловушке. Но я разгадал ее, потому что в таких штуках должна быть симметрия. Строители должны были поровну распределять вес и правильно поддерживать его, иначе все провалились бы сквозь пол. Для любых механизмов нужно место, и они должны располагаться в совершенно определенных точках, чтобы обслуживать конкретную часть ловушки. Мне ясно, куда нужно наступать. Если хочешь, я снова пойду впереди.
Ягот усмехнулся и поставил ногу на меч и крылья.
– Добро пожаловать, – съязвил Уилл.
Строители вырезали некие знаки и на огромной каменной двери, но насколько мог судить Уилл, это были просто надписи, и они не представляли опасности. На двери не было никаких механических запоров, но даже Ягот, навалившийся на нее изо всех сил, не смог сдвинуть ее с места.
– Позвольте мне, – сказал Павел. Он пробормотал молитву, сжал свой амулет в виде солнца, и в подземелье на миг вспыхнул теплый красно-золотистый свет, словно они встречали рассвет под открытым небом. – Попробуй теперь.
Ягот снова толкнул дверь, и та легко распахнулась.
За ее порогом находилось то, что они искали, – пещера, в которой хранилось древнее знание. Спутникам хватило одного взгляда, чтобы понять: тем, кто это самое знание собирал, явно не хватало бумаги. На полках и на столах они увидели немногочисленные тома, тогда как большая часть совокупной мудрости была запечатлена на каменных и глиняных табличках. Стопки таких табличек лежали повсюду, и Уилл содрогнулся, прикинув, сколько же времени потребуется Павелу, чтобы изучить их все. Хотя, может быть, и не потребуется. Может, Саммастер отложил самые важные отдельно.
Ягот нетерпеливо зарычал и протиснулся мимо Уилла в библиотеку. Хафлинг и Павел вошли следом, а за ними и остальные огры. Гиганты таращили глаза и тихонько переговаривались.
И тут Павел вскрикнул.
– Приготовьтесь! Что-то должно произойти.
Уилл развернулся. Он не увидел ничего, кроме табличек, пыли, теней, и спросил:
– Ты уверен?
– Да, – ответил Павел. – Я чувствую, что равновесие нарушено. Саммастер оставил здесь одну из своих собственных ловушек.
«Что ж, – подумал Уилл, готовя к бою пращу, – по крайней мере, это означает, что место действительно важное».
Но когда воздух раскололся даже не надвое, а натрое и два бесформенных, комковатых и полужидких, как густое варево, ужаса потекли внутрь, извиваясь и бурля, эта мысль не слишком его утешила.
Предполагалось, что в комнате для гостей Кара будет отдыхать после работы в архивах, но на самом деле она притащила сюда уйму потрепанных, пахнущих затхлостью книг и свитков и сидела у стола, склонясь над одной из них. Дорн поднял было руку, чтобы постучать в полуоткрытую дверь, но прежде чем успел сделать это, Кара обернулась в кресле.
Она ощутила его присутствие острым драконьим чутьем. Мышцы его напряглись, но она улыбнулась, и приветливый огонек все лавандовых глазах заставил улечься волну внезапной неприязни.
– Я думала, – заговорила она, – что ты готовишь свое воинство к ночному бою.
– Мы с монахами хотели продолжить занятия, но Рэрун сказал, что никакие тренировки им не помогут, если они будут слишком уставшими, чтобы драться, когда драконы явятся снова.
– Рэрун умница.
Дорн фыркнул.
– В любом случае, за неимением лучшего, я решил попробовать черничное вино, которое делают братья. – Полуголем взвесил на ладони бутыль. – Оно должно быть неплохим, и я подумал, что, может, ты тоже захочешь его оценить. – Тут он смешался. – Но ты работаешь. Я пойду.
– Нет, – сказала она, вставая. – Останься, пожалуйста. Буквы уже пляшут у меня перед глазами. Мне надо прерваться, и я с удовольствием выпью вина. – Она достала глиняные чашки, которые монахи принесли ей вместе с кувшином воды. – Сойдут вместо кубков.
Дорн вытащил пробку и разлил вино. Рука его чуть дрожала, и он едва не расплескал напиток.
Вино было добрым, сладким, но не слишком. Вся беда в том, что Дорн не мог опрокинуть его залпом. Повисающая между глотками неловкая тишина оглушала его. Он удивлялся, что Кара не заполняет напряженные паузы разговором. Она, бард, была мастерица поболтать, ему же такой способности отчаянно недоставало, а Кара словно ждала, чтобы он начал первым.
– Я думаю, драконы нападут утром, – выдавил он, наконец.
– Мы сможем выстоять?
– У меня для них приготовлен сюрприз еще в одном узком месте. Однако если они и не прорвутся с первого раза, то в ближайшее время сделают это непременно. Они намерены как можно скорее загнать нас в подвалы.
– А я все еще ничего не нашла. А может быть, уже прочла нужную книгу и не поняла, что это именно то, что мы ищем. Тайные письмена часто коварны. Они говорят иносказаниями и метафорами, а я чувствую себя такой поглупевшей из-за бешенства, грызущего мой мозг.
– Твой ум в порядке, ты призвала на помощь всех ученых монастыря. У тебя все получится.
Дорн поднял живую руку, чтобы коснуться ее лица, но заколебался.
Однако прежде, чем он отдернул пальцы, Кара взяла его ладонь в свою и сказала:
– Я благодарна тебе за доверие.
– Конечно, я в тебя верю, – ответил полуголем. – На самом деле, с некоторых, пор… глупо, наверное, что я тебе это говорю. Но Рэрун считает, что я дурак, если не скажу, и что если один из нас умрет в этих пещерах, а я так и не скажу этого… ну, может, это будет совсем плохо…
– Ты же такой храбрый. Почему ты так боишься сказать о своем чувстве, даже догадываясь о моем?
– Не знаю.
– Наверное, это неважно. Я хочу спросить еще вот о чем: тебя больше не смущает, что я дракон?
– Нет.
Он надеялся, что это правда. Он хотел, чтобы это было правдой.
– Тогда давай не будем больше терять времени. – И она открыла ему свои объятия.
У её поцелуев был привкус черничного вина. Дорн гадал, как они могут быть одновременно такими настойчивыми и нежными, и скольким она отдавалась прежде, и какое наслаждение дарила им. Ни одна из шлюх, за деньги даривших ему свои ласки, не способна была столь сладко и мучительно длить эту первую фазу любовной игры. И он понял, что на самом деле ничего не ведает о настоящем искусстве любви. Дар, который предлагала ему Кара, ничем не походил на те грубые совокупления, какие он знал до сих пор. Это был исступленный восторг, воспетый в тысячах песен, которых до сего дня он не понимал.
– Расшнуруй мое платье, – шепнула Кара охрипшим голосом.
Неловкими движениями, трепеща от страсти, он снял покровы ее гибкого белого тела, и она тоже потянулась, чтобы раздеть его. На мгновение ему захотелось остановить ее. Она была прекрасна, как Огненноволосая Сьюн, а он, со своими шрамами и железом, вживленным в плоть, фантастически безобразен. Но она, похоже, так не думала.
Кара опустилась на колени на овальный ковер посреди комнаты и потянула его за руку. Может, она думала, что кровать не выдержит веса его наполовину железного тела, а может, просто хотела, чтобы было побольше места. В любом случае, это было замечательно. Он больше не думал ни о чем, лишь хотел снова и снова касаться ее, и чтобы она тоже касалась его.
Но, видимо, для последнего слияния время еще не пришло. Она мягко опрокинула его навзничь, поцеловала в губы, а потом начала покрывать поцелуями человеческую часть его груди. Он задыхался и дрожал от наслаждения.
Пока не почувствовал ее зубы.
Это удивило его, потому что до сих пор она не делала ничего, что могло бы причинить ему хоть самую малую боль. Но некоторые проститутки, случалось, покусывали его, занимаясь любовью, а Каре, видимо, это тоже нравилось. Не желая говорить и делать ничего, что могло бы уменьшить ее удовольствие, он изо всех сил тоже старался наслаждаться этим ощущением, хотя с каждой секундой она прикусывала его все сильнее.
Когда же она вонзила зубы в мягкую плоть его живота, Дорна пронзила острая боль.
– Нет, – сказал он. – Ты делаешь мне больно!
Он взял в руки ее голову, пытаясь отстраниться.
Кара зарычала, словно зверь, и вырвалась. Она вонзила зубы еще глубже и замотала головой; будто хотела вырвать кусок мяса.
Она была драконом, хоть и казалась человеком, и теперь пыталась сожрать его живьем. Охваченный яростью и отвращением, он занес было железный кулак, чтобы раздробить ей череп.
Но нет. Вместо этого он ударил ее тыльной стороной своей человеческой руки. Она не отпускала его, и тогда он ударил еще раз, сильнее.
Кара вскинула голову. Зрачки ее сделались ромбовидными, а окровавленные зубы – длинными и острыми. Сверкающая голубизна стерла румянец с ее щек. Певчая царапала его превращающимися в когти ногтями, пытаясь дотянуться до горла полуголема.
В следующий миг девушка полностью превратится в дракона и разорвет его на куски. Он с силой ударил Кару в челюсть.
Удар оглушил ее, и она обмякла. Дорн спихнул ее тело на пол, навалился сверху, хотел было схватить ее за горло и увидел, что схватка окончена. Яркая голубизна исчезла с ее кожи. Зрачки в широко раскрытых глазах снова стали круглыми.
– Прости, – прошептала она.
Дорн не нашелся, что ответить.
– Я не хотела, – сказала Кара. – Это все бешенство. Очевидно, что… что возбуждение открыло ему дорогу. Ты понимаешь?
– Я пойду. – Он поднял с пола свои брюки и начал одеваться, отвернувшись от нее. Так было легче, хотя и ненамного.
На мгновение он перестал чувствовать себя уродом. Вообразил, что может наслаждаться теми же радостями и утехами, что и обычные люди. Он подумал, что нужно было иметь поистине безграничное драконье коварство и жестокость, чтобы воскресить надежды, покинувшие его давным-давно, а потом сокрушить их еще раз.
Что ж, он больше не предоставит Каре возможности снова причинить ему боль. Он будет защищать ее ради успеха их дела, но пусть Черная Рука заберет его, если Дорн снова станет болтать с ней или слушать ее песни.
Охотник направился к выходу, но, оказавшись у двери, заколебался.
Гнев был его другом большую часть жизни. Он привык лелеять его, как защиту от печали, боли и одиночества, иначе эти чувства сокрушили бы его. И все же эмоции, бушующие в нем, показались ему достойными презрения, потаканием собственным слабостям, отговоркой, чтобы облегчить свои страдания, не обращая внимания на боль друга.
Он обернулся. Кара все еще сидела на полу и беззвучно рыдала. При виде ее заплаканного лица сердце Дорна сжалось. Теперь полуголем возненавидел себя за то, что едва не оставил ее один на один с ее стыдом.
– Прости меня, – сказал Дорн, – это не твоя вина. Виноват я. Не надо было мне тянуть так долго, разбираясь в своих чувствах. Почему бы тебе не одеться. Сядем, будем разговаривать и пить вино.
Так они и сделали, а когда и бутыль, и разговоры иссякли, они просто сидели, взявшись за руки. Эту картину и застал Рэрун, пришедший сообщить, что Шатулио исчез.
Каждое было ростом с огра. Казалось, бог создал из грязи несколько цветных драконов, а потом, недовольный результатом, скатал все фигуры в единый ком. Тела их переливались оттенками голубого, зеленого, черного, белого и красного. Из извивающейся центральной части торчало несколько уродливых голов, похожих на драконьи. Конечностей, как таковых, у них не было, но там, где их тела соприкасались с полом, они то исчезали, то вытягивались, становились то тверже, то мягче, и таким образом твари перемещались по камням.
Эти монстры назывались «чешуйчатые тошнотники». Распознав их, Павел сразу понял, что должно случиться дальше, но крикнуть и предупредить остальных не успел.
Один из тошнотников взревел, издав громоподобный звук, от которого содрогнулись стены подземной библиотеки, и пара длинноруких, коротконогих огров в ужасе кинулась прочь. Все головы второго стража разом разинули рты, и воздух наполнила разъедающая глаза вонь. Тварь выплюнула струи кислоты, гиганты огры завопили, а их грубые шкуры вспыхнули и задымились.
Павел произнес слова молитвы, сжал в руке свой солнечный амулет, и в воздухе возникла дубинка, сотканная из малинового света. Она подлетела к тошнотнику и принялась колотить его.
Уилл раскрутил пращу и метнул камень. Булыжник ударил по одной из голов монстра и отскочил, тут же угодив во вторую.
Ягот прыгнул вперед и вонзил наконечник копья в колышущееся, аморфное тело.
– Проклятие, да деритесь же! – прорычал шаман.
Остальные огры издали воинственные кличи, не менее ужасные, чем рев тошнотника, и кинулись в атаку. Павел сотворил вторую летающую дубинку в помощь первой, вспорол шкуру тошнотника с помощью пронзительного магического звука, а затем вызвал вспышку золотого света, который должен был сжечь часть силы монстра.
Но что бы ни делали он и его спутники, на тошнотников это не действовало. Их клыки наносили ограм жуткие раны, однако настоящий кошмар начался тогда, когда, с интервалом в несколько секунд, они поочередно переставали кусаться и выдыхали из пастей огонь.
Павел краем глаза заметил внезапно появившееся свечение. Он попытался отпрянуть, но струя огня все же задела его. Жгучая боль заставила жреца опуститься на колени.
Тело его хотело одного – лежать не двигаясь, набираясь сил от скалы, но в бою это могло стать смертельной ошибкой. Павел заставил себя поднять голову и задохнулся от ужаса.
Та же огненная вспышка, что обожгла его, сбила с ног и нескольких огров. Тошнотник, выдохнувший пламя, теперь перемещался на своем волнующемся, полужидком оснований к ним, разинув все пасти, готовые вырвать остатки жизни из беспомощных великанов.
Уилл бросился между монстром и его жертвами. Его кривой охотничий нож сверкал снова и снова, кромсая шкуру существа. Тварь попыталась укусить его, сразу три головы щелкнули зубами почти одновременно, и хафлинг чудом увернулся.
– Помогай, шарлатан! – крикнул он.
Жрец солнца с трудом пополз вперед, быстро прочитал молитву об исцелении, и рука его вспыхнула красным светом. Он приложил ладонь к обуглившемуся, бородавчатому, кисло пахнущему телу одного из поверженных огров, тот застонал и пошевелился.
– Ступай в бой! – приказал ему Павел.
Он поспешил исцелить второго и потерял драгоценные мгновения. Раненый не просто был выведен из строя, а мертв. Павел вознес молитву над женщиной-огром. Пробуждаясь, она съежилась и закрыла рукой глаза, словно все еще ощущала страшное дыхание тошнотника.
Огры, исцеленные Павелом, начали подниматься. Сам он рванулся вперед, к Уиллу, и принялся лупить монстра дубинкой, уворачиваясь от скрежещущих зубов, тянущихся к нему отовсюду. Тошнотник начал вытягивать одну из шей, словно она была из теста, изгибая ее дугой за плечо противника, а Павел этого даже не замечал, пока ему в спину не вонзились клыки. Он нырнул вниз, и хотя мерзкой твари удалось сорвать накидку и часть куртки, плечо, кажется, не слишком пострадало.
Маг ударил тошнотника еще раз. В ответ тот выпустил струю искристого холода. Стужа пронзила Павела до костей, и он пошатнулся. Драконья голова метнулась к нему, и колдун испугался, что не успеет восстановить равновесие, чтобы парировать выпад.
К счастью, этого не потребовалось. Женщина-огр, которую он исцелил, бросилась на тошнотника и рубанула по вытянутой шее кремневым топором. Удар почти отсек голову, и наконец-то отвратительное существо остановилось в нерешительности.
– Сейчас! – закричал Уилл. – Добейте его сейчас же!
Хафлинг, Павел и огры бросились вперед. Они рубили, кололи, били изо всех сил. Тошнотник начал оседать, но не рухнул на землю, а скорее растворился в воздухе.
Павел развернулся ко второму стражу как раз вовремя, чтобы увидеть, как тот выплюнул языки трещащего пламени в Ягота и других своих противников.
– Теперь этого! – с трудом выдохнул человек. – Давайте прикончим этого!
Он и его помощники налетели на тошнотника. В следующий миг тот разинул челюсти, и жрец приготовился увернуться от очередной огненной вспышки. Но из пасти вместо пламени хлынула кровь. Монстр задрожал и внезапно тоже стал таять, как и его напарник.
Павел вздохнул, и на миг от облегчения голова его сделалась совсем пустой. Выдернув копье из тела тошнотника, Ягот поднял оружие и отвел руку назад. Павел попросту не понял, что это значит.
Пока она выбирала заклинание, способное сломить оборону противника, к ней приблизился Ишеналир.
– Будь осторожна, – прошипел он.
– Ты дурак или трус? – огрызнулась красная. – Здесь собралась большая часть сил врага, и я намерена убить их быстро, чтобы никому не удалось улизнуть.
Зеленый повел крыльями:
– Отлично. Как прикажешь.
Малазан обрушила на защитников храма дождь из кислоты. Ее подданные наслали на них мрак и лед. Люди кричали, горели, шатались и падали. Дрогнули даже певчая и медный.
Чешуя Малазан начала сочиться кровью, красная бросилась вперед, и ее воинство последовало за ней. Она изрыгнула пламя, и еще больше людей оказались поверженными, в том числе и громадина с железными конечностями. Малазан рванулась вперед, впилась в шею певчей драконихи зубами и лишь тогда поняла…
Вторая иллюзия была куда достовернее, чем архоны. Монахи и их союзники издавали соответствующие звуки и правильно пахли, включая аппетитные ароматы жареного мяса и запекающейся крови. И все же теперь Малазан видела, что это тоже были всего лишь фантомы, потому что хрустально-голубоватая шея певчей в ее зубах оказалась неосязаемой и бесплотной, как паутина.
– Осторожно! – крикнул красный самец.
Несколько колонн, поддерживавших поперечные арки, в свою очередь несущие вес всего перекрытия, сделались коричневыми, а затем начали прогибаться и плавиться. Настоящие монастырские маги, явно спрятавшиеся где-то неподалеку, превратили мрамор в грязь. В тот же самый миг другой маг или жрец устроил небольшое землетрясение. Пол заходил волнами, словно поверхность моря. Большой обломок расписанного фресками камня полетел вниз, пробив дыру в крыле Малазан.
Она поняла, что сейчас обрушится весь потолок.
– Назад! – взревела дракониха. – Назад!
Ее спутники развернулись и кинулись к двери, топча и отталкивая друг друга в стремлении побыстрее вырваться наружу. Ишеналира она не видела. Хитрый змей наверняка отсиживался позади, когда остальные пошли в наступление, и это позволило ему первым оказаться в безопасности.
Шедшей же впереди Малазан пришлось бежать дальше всех. На нее посыпались куски резного камня, один сильно ударил по хребту, другой по макушке, мелкие осколки обожгли шкуру и запорошили глаза.
Ей казалось, что она тут же пришла в себя, но когда открыла глаза, вокруг уже не было живых драконов, только скрежещущий, грохочущий хаос рушащегося камня. Она поползла вперед, через расплющенное, изломанное тело клыкастого дракона, засыпанное обломками. Куски потолка снова и снова сыпались на нее.
Но Малазан была слишком зла, чтобы это могло остановить ее. Когда она была уже у дверей, рухнувший потолок накрыл ее всю целиком. И хотя удар был страшен, а тяжесть камня не позволила бы любому менее крупному существу даже пошевелиться, красная дракониха взревела, напряглась, ударила крыльями и вырвалась из-под обломков. Последнее усилие, и она вылетела навстречу солнечному свету, в безопасность.
Ее подданные благоговейно глазели на нее, демонстративно выражая радость, что она жива. Точнее, некоторые из них. Хотя Ишеналир не позволил себе выказать своих чувств в открытую, она подозревала, что гравированный жалеет, что ей удалось выбраться, и утешает его отчасти лишь вид бесчисленных кровоподтеков, изукрасивших ее шкуру.
– Ты, – прорычала она ему, – ты знал, что это западня, но все же позволил мне влезть в нее.
– Я просто почувствовал что-то, – ответил зеленый, – но не знал, что именно, а когда пытался посоветовать быть осторожнее, получил отповедь.
Малазан знала, что он прав, но это не могло смягчить ее. Он должен был действовать настойчивее, если бы действительно хотел спасти ей жизнь.
Что ж, к списку грехов, которые ему придется искупать в муках, когда придет время, добавился еще один. Сейчас же, какое бы отвращение ни питала к зеленому Малазан, монахов и их приспешников она ненавидела сильнее, потому что им удалось одурачить и ранить ее.
– Найдите другой вход! – провизжала красная дракониха. – Живо!
* * *
Уилл держал факел, сооруженный для него Павелом, – магический огонек на конце палочки. Теплое золотистое свечение было ровнее, чем колеблющиеся отсветы пламени, и это было плюсом, когда вор искал едва заметные намеки на потайные ловушки и двери.Теперь огонек освещал длинный широкий участок коридора, ведущего вниз, к внушительной каменной двери, по обеим сторонам которой стояли одинаковые статуи Вапрака Когтистого с огромными дубинами наперевес, жестокого божества огров. Черные и цвета кости плитки пола образовывали сложные несимметричные узоры. В центре каждой слоновьей костью была выложена руна, хотя там, где инкрустация выкладывалась белым по белому, различить символы было трудно.
Уилл обернулся к Павелу и Яготу:
– Кто-нибудь из вас может прочесть эти знаки?
– Я думаю, – нахмурившись, ответил Павел, – что они представляют собой разные принципы и сущности света. Идея в том, что мы должны наступить на те из них, которые относятся к добру, чтобы доказать, что готовы проникнуть глубже, в сердце зла.
Кое-кто из огров в хвосте процессии громко заворчал, расслышав презрение в голосе жреца.
– Думать так о богах могут лишь слабаки, но, может, ты и прав, – прорычал Ягот.
– Вопрос в том, – вставил Уилл, – сможете ли вы прочесть что-нибудь, что подсказало бы, на какие символы наступать безопасно?
Жрец человек и шаман огр задумались.
– Нет, – признался, наконец, Павел.
Уилл фыркнул:
– И чего было спрашивать? До сих пор я все делал сам.
Хафлинг был прав, ведь именно он обнаружил потайную лестницу, ведущую к гробницам под храмом, и именно он справился с ловушками, грозившими смертью вторгшимся сюда гостям.
– Вряд ли вы вообще на что-нибудь сгодитесь, – продолжал ворчать Уилл.
– Может быть, – предположил Ягот, – мы уже пробрались сквозь последние из ловушек.
– А может, – парировал вор, – если ты наступишь не на ту плитку, что-нибудь вылетит или выплеснется из этих замаскированных дырок и убьет тебя. – Он указал факелом на желобки в стенах, хотя подозревал, что его спутники так их и не увидели. Для этого нужны глаза ночного вора. – Можете попробовать.
Ягот косо взглянул на него:
– Может, я кину тебя туда и посмотрю, что будет.
– Блестящая мысль, учитывая, что я нужен вам, чтобы пробраться дальше.
– Так поторопись, – сплюнул шаман.
Уилл присел на корточки и уставился на плитки пола, выискивая следы потертости, свидетельствующие о том, что на них наступали, и малейшие отличия в толщине, плоскости наклона или ширине зазоров между ними. Все это помогло бы опознать ловушки. Мало-помалу он сумел отыскать те и другие в нескольких первых рядах, и этого оказалось достаточно, чтобы расшифровать весь узор.
– Твой предки хитроумием не отличались, – выпрямившись, заявил он Яготу. – Они оставили слишком, много ловушек. Действительно искусный охотник не ставил бы столько капканов. Он сообразил бы, как расположить куда меньшее их количество, чтобы наверняка поймать любого болвана, идущего наугад.
– Как нам пройти? – рыкнул Ягот.
Уилл указал факелом на белый квадрат со знаком, напоминающим кривой трезубец с лезвием, как у топора, на толстом конце рукояти.
– Вставай на эту, – предложил хафлинг, – и вот на эти.
– Сначала ты, – ответил огр.
– Как хочешь.
Уилл шагнул вперед.
Сначала Ягот был рад, что идет следом, но вскоре решил опередить хафлинга. Возможно, он хотел продемонстрировать бесстрашие, чтобы укрепить свой авторитет внутри племени.
И тут Уилл увидел нечто.
– Замри! – бросил он, и, к его разочарованию, Ягот послушался.
– В чем дело? – поинтересовался огр.
– Я недооценил твоих предков, – пояснил Уилл. – Другие белые плитки со знаком трезубца безопасны, но не та, на которую ты чуть было не наступил. Вставай на черную в углу, с мечом и крыльями.
Ягот закрыл здоровый глаз и уставился на Уилла изуродованным.
– Ты хочешь, чтобы я сделал неверный шаг? – заявил огр.
– Нет, – ответил Уилл. – Белая плитка лежит не там, где должна. Послушай, поскольку я не могу видеть сквозь стены, то и не сумею рассказать тебе об этой большой и сложной ловушке. Но я разгадал ее, потому что в таких штуках должна быть симметрия. Строители должны были поровну распределять вес и правильно поддерживать его, иначе все провалились бы сквозь пол. Для любых механизмов нужно место, и они должны располагаться в совершенно определенных точках, чтобы обслуживать конкретную часть ловушки. Мне ясно, куда нужно наступать. Если хочешь, я снова пойду впереди.
Ягот усмехнулся и поставил ногу на меч и крылья.
– Добро пожаловать, – съязвил Уилл.
Строители вырезали некие знаки и на огромной каменной двери, но насколько мог судить Уилл, это были просто надписи, и они не представляли опасности. На двери не было никаких механических запоров, но даже Ягот, навалившийся на нее изо всех сил, не смог сдвинуть ее с места.
– Позвольте мне, – сказал Павел. Он пробормотал молитву, сжал свой амулет в виде солнца, и в подземелье на миг вспыхнул теплый красно-золотистый свет, словно они встречали рассвет под открытым небом. – Попробуй теперь.
Ягот снова толкнул дверь, и та легко распахнулась.
За ее порогом находилось то, что они искали, – пещера, в которой хранилось древнее знание. Спутникам хватило одного взгляда, чтобы понять: тем, кто это самое знание собирал, явно не хватало бумаги. На полках и на столах они увидели немногочисленные тома, тогда как большая часть совокупной мудрости была запечатлена на каменных и глиняных табличках. Стопки таких табличек лежали повсюду, и Уилл содрогнулся, прикинув, сколько же времени потребуется Павелу, чтобы изучить их все. Хотя, может быть, и не потребуется. Может, Саммастер отложил самые важные отдельно.
Ягот нетерпеливо зарычал и протиснулся мимо Уилла в библиотеку. Хафлинг и Павел вошли следом, а за ними и остальные огры. Гиганты таращили глаза и тихонько переговаривались.
И тут Павел вскрикнул.
– Приготовьтесь! Что-то должно произойти.
Уилл развернулся. Он не увидел ничего, кроме табличек, пыли, теней, и спросил:
– Ты уверен?
– Да, – ответил Павел. – Я чувствую, что равновесие нарушено. Саммастер оставил здесь одну из своих собственных ловушек.
«Что ж, – подумал Уилл, готовя к бою пращу, – по крайней мере, это означает, что место действительно важное».
Но когда воздух раскололся даже не надвое, а натрое и два бесформенных, комковатых и полужидких, как густое варево, ужаса потекли внутрь, извиваясь и бурля, эта мысль не слишком его утешила.
* * *
Дорн отыскал Кару в отведенной ей монахами маленькой, бедно обставленной гостевой комнатке. Неяркий свет масляной лампы играл на ее серебристых волосах, торчащих неровными клочьями. Магия целителей залечила ожоги на голове, но локоны, которых она лишилась, отрастут еще не скоро. Интересно, подумалось ему, доживут ли они оба до того дня, когда он снова увидит их во всей красе.Предполагалось, что в комнате для гостей Кара будет отдыхать после работы в архивах, но на самом деле она притащила сюда уйму потрепанных, пахнущих затхлостью книг и свитков и сидела у стола, склонясь над одной из них. Дорн поднял было руку, чтобы постучать в полуоткрытую дверь, но прежде чем успел сделать это, Кара обернулась в кресле.
Она ощутила его присутствие острым драконьим чутьем. Мышцы его напряглись, но она улыбнулась, и приветливый огонек все лавандовых глазах заставил улечься волну внезапной неприязни.
– Я думала, – заговорила она, – что ты готовишь свое воинство к ночному бою.
– Мы с монахами хотели продолжить занятия, но Рэрун сказал, что никакие тренировки им не помогут, если они будут слишком уставшими, чтобы драться, когда драконы явятся снова.
– Рэрун умница.
Дорн фыркнул.
– В любом случае, за неимением лучшего, я решил попробовать черничное вино, которое делают братья. – Полуголем взвесил на ладони бутыль. – Оно должно быть неплохим, и я подумал, что, может, ты тоже захочешь его оценить. – Тут он смешался. – Но ты работаешь. Я пойду.
– Нет, – сказала она, вставая. – Останься, пожалуйста. Буквы уже пляшут у меня перед глазами. Мне надо прерваться, и я с удовольствием выпью вина. – Она достала глиняные чашки, которые монахи принесли ей вместе с кувшином воды. – Сойдут вместо кубков.
Дорн вытащил пробку и разлил вино. Рука его чуть дрожала, и он едва не расплескал напиток.
Вино было добрым, сладким, но не слишком. Вся беда в том, что Дорн не мог опрокинуть его залпом. Повисающая между глотками неловкая тишина оглушала его. Он удивлялся, что Кара не заполняет напряженные паузы разговором. Она, бард, была мастерица поболтать, ему же такой способности отчаянно недоставало, а Кара словно ждала, чтобы он начал первым.
– Я думаю, драконы нападут утром, – выдавил он, наконец.
– Мы сможем выстоять?
– У меня для них приготовлен сюрприз еще в одном узком месте. Однако если они и не прорвутся с первого раза, то в ближайшее время сделают это непременно. Они намерены как можно скорее загнать нас в подвалы.
– А я все еще ничего не нашла. А может быть, уже прочла нужную книгу и не поняла, что это именно то, что мы ищем. Тайные письмена часто коварны. Они говорят иносказаниями и метафорами, а я чувствую себя такой поглупевшей из-за бешенства, грызущего мой мозг.
– Твой ум в порядке, ты призвала на помощь всех ученых монастыря. У тебя все получится.
Дорн поднял живую руку, чтобы коснуться ее лица, но заколебался.
Однако прежде, чем он отдернул пальцы, Кара взяла его ладонь в свою и сказала:
– Я благодарна тебе за доверие.
– Конечно, я в тебя верю, – ответил полуголем. – На самом деле, с некоторых, пор… глупо, наверное, что я тебе это говорю. Но Рэрун считает, что я дурак, если не скажу, и что если один из нас умрет в этих пещерах, а я так и не скажу этого… ну, может, это будет совсем плохо…
– Ты же такой храбрый. Почему ты так боишься сказать о своем чувстве, даже догадываясь о моем?
– Не знаю.
– Наверное, это неважно. Я хочу спросить еще вот о чем: тебя больше не смущает, что я дракон?
– Нет.
Он надеялся, что это правда. Он хотел, чтобы это было правдой.
– Тогда давай не будем больше терять времени. – И она открыла ему свои объятия.
У её поцелуев был привкус черничного вина. Дорн гадал, как они могут быть одновременно такими настойчивыми и нежными, и скольким она отдавалась прежде, и какое наслаждение дарила им. Ни одна из шлюх, за деньги даривших ему свои ласки, не способна была столь сладко и мучительно длить эту первую фазу любовной игры. И он понял, что на самом деле ничего не ведает о настоящем искусстве любви. Дар, который предлагала ему Кара, ничем не походил на те грубые совокупления, какие он знал до сих пор. Это был исступленный восторг, воспетый в тысячах песен, которых до сего дня он не понимал.
– Расшнуруй мое платье, – шепнула Кара охрипшим голосом.
Неловкими движениями, трепеща от страсти, он снял покровы ее гибкого белого тела, и она тоже потянулась, чтобы раздеть его. На мгновение ему захотелось остановить ее. Она была прекрасна, как Огненноволосая Сьюн, а он, со своими шрамами и железом, вживленным в плоть, фантастически безобразен. Но она, похоже, так не думала.
Кара опустилась на колени на овальный ковер посреди комнаты и потянула его за руку. Может, она думала, что кровать не выдержит веса его наполовину железного тела, а может, просто хотела, чтобы было побольше места. В любом случае, это было замечательно. Он больше не думал ни о чем, лишь хотел снова и снова касаться ее, и чтобы она тоже касалась его.
Но, видимо, для последнего слияния время еще не пришло. Она мягко опрокинула его навзничь, поцеловала в губы, а потом начала покрывать поцелуями человеческую часть его груди. Он задыхался и дрожал от наслаждения.
Пока не почувствовал ее зубы.
Это удивило его, потому что до сих пор она не делала ничего, что могло бы причинить ему хоть самую малую боль. Но некоторые проститутки, случалось, покусывали его, занимаясь любовью, а Каре, видимо, это тоже нравилось. Не желая говорить и делать ничего, что могло бы уменьшить ее удовольствие, он изо всех сил тоже старался наслаждаться этим ощущением, хотя с каждой секундой она прикусывала его все сильнее.
Когда же она вонзила зубы в мягкую плоть его живота, Дорна пронзила острая боль.
– Нет, – сказал он. – Ты делаешь мне больно!
Он взял в руки ее голову, пытаясь отстраниться.
Кара зарычала, словно зверь, и вырвалась. Она вонзила зубы еще глубже и замотала головой; будто хотела вырвать кусок мяса.
Она была драконом, хоть и казалась человеком, и теперь пыталась сожрать его живьем. Охваченный яростью и отвращением, он занес было железный кулак, чтобы раздробить ей череп.
Но нет. Вместо этого он ударил ее тыльной стороной своей человеческой руки. Она не отпускала его, и тогда он ударил еще раз, сильнее.
Кара вскинула голову. Зрачки ее сделались ромбовидными, а окровавленные зубы – длинными и острыми. Сверкающая голубизна стерла румянец с ее щек. Певчая царапала его превращающимися в когти ногтями, пытаясь дотянуться до горла полуголема.
В следующий миг девушка полностью превратится в дракона и разорвет его на куски. Он с силой ударил Кару в челюсть.
Удар оглушил ее, и она обмякла. Дорн спихнул ее тело на пол, навалился сверху, хотел было схватить ее за горло и увидел, что схватка окончена. Яркая голубизна исчезла с ее кожи. Зрачки в широко раскрытых глазах снова стали круглыми.
– Прости, – прошептала она.
Дорн не нашелся, что ответить.
– Я не хотела, – сказала Кара. – Это все бешенство. Очевидно, что… что возбуждение открыло ему дорогу. Ты понимаешь?
– Я пойду. – Он поднял с пола свои брюки и начал одеваться, отвернувшись от нее. Так было легче, хотя и ненамного.
На мгновение он перестал чувствовать себя уродом. Вообразил, что может наслаждаться теми же радостями и утехами, что и обычные люди. Он подумал, что нужно было иметь поистине безграничное драконье коварство и жестокость, чтобы воскресить надежды, покинувшие его давным-давно, а потом сокрушить их еще раз.
Что ж, он больше не предоставит Каре возможности снова причинить ему боль. Он будет защищать ее ради успеха их дела, но пусть Черная Рука заберет его, если Дорн снова станет болтать с ней или слушать ее песни.
Охотник направился к выходу, но, оказавшись у двери, заколебался.
Гнев был его другом большую часть жизни. Он привык лелеять его, как защиту от печали, боли и одиночества, иначе эти чувства сокрушили бы его. И все же эмоции, бушующие в нем, показались ему достойными презрения, потаканием собственным слабостям, отговоркой, чтобы облегчить свои страдания, не обращая внимания на боль друга.
Он обернулся. Кара все еще сидела на полу и беззвучно рыдала. При виде ее заплаканного лица сердце Дорна сжалось. Теперь полуголем возненавидел себя за то, что едва не оставил ее один на один с ее стыдом.
– Прости меня, – сказал Дорн, – это не твоя вина. Виноват я. Не надо было мне тянуть так долго, разбираясь в своих чувствах. Почему бы тебе не одеться. Сядем, будем разговаривать и пить вино.
Так они и сделали, а когда и бутыль, и разговоры иссякли, они просто сидели, взявшись за руки. Эту картину и застал Рэрун, пришедший сообщить, что Шатулио исчез.
* * *
Стражи Саммастера, извиваясь и дергаясь, вытекали прямо из воздуха. В первый момент, при свете единственного факела, созданного магией, Павелу было трудно распознать, что это за дрянь. Но потом его разум справился с этой задачей, невзирая на темноту и сбивающую с толку, тошнотворную зыбкость существ.Каждое было ростом с огра. Казалось, бог создал из грязи несколько цветных драконов, а потом, недовольный результатом, скатал все фигуры в единый ком. Тела их переливались оттенками голубого, зеленого, черного, белого и красного. Из извивающейся центральной части торчало несколько уродливых голов, похожих на драконьи. Конечностей, как таковых, у них не было, но там, где их тела соприкасались с полом, они то исчезали, то вытягивались, становились то тверже, то мягче, и таким образом твари перемещались по камням.
Эти монстры назывались «чешуйчатые тошнотники». Распознав их, Павел сразу понял, что должно случиться дальше, но крикнуть и предупредить остальных не успел.
Один из тошнотников взревел, издав громоподобный звук, от которого содрогнулись стены подземной библиотеки, и пара длинноруких, коротконогих огров в ужасе кинулась прочь. Все головы второго стража разом разинули рты, и воздух наполнила разъедающая глаза вонь. Тварь выплюнула струи кислоты, гиганты огры завопили, а их грубые шкуры вспыхнули и задымились.
Павел произнес слова молитвы, сжал в руке свой солнечный амулет, и в воздухе возникла дубинка, сотканная из малинового света. Она подлетела к тошнотнику и принялась колотить его.
Уилл раскрутил пращу и метнул камень. Булыжник ударил по одной из голов монстра и отскочил, тут же угодив во вторую.
Ягот прыгнул вперед и вонзил наконечник копья в колышущееся, аморфное тело.
– Проклятие, да деритесь же! – прорычал шаман.
Остальные огры издали воинственные кличи, не менее ужасные, чем рев тошнотника, и кинулись в атаку. Павел сотворил вторую летающую дубинку в помощь первой, вспорол шкуру тошнотника с помощью пронзительного магического звука, а затем вызвал вспышку золотого света, который должен был сжечь часть силы монстра.
Но что бы ни делали он и его спутники, на тошнотников это не действовало. Их клыки наносили ограм жуткие раны, однако настоящий кошмар начался тогда, когда, с интервалом в несколько секунд, они поочередно переставали кусаться и выдыхали из пастей огонь.
Павел краем глаза заметил внезапно появившееся свечение. Он попытался отпрянуть, но струя огня все же задела его. Жгучая боль заставила жреца опуститься на колени.
Тело его хотело одного – лежать не двигаясь, набираясь сил от скалы, но в бою это могло стать смертельной ошибкой. Павел заставил себя поднять голову и задохнулся от ужаса.
Та же огненная вспышка, что обожгла его, сбила с ног и нескольких огров. Тошнотник, выдохнувший пламя, теперь перемещался на своем волнующемся, полужидком оснований к ним, разинув все пасти, готовые вырвать остатки жизни из беспомощных великанов.
Уилл бросился между монстром и его жертвами. Его кривой охотничий нож сверкал снова и снова, кромсая шкуру существа. Тварь попыталась укусить его, сразу три головы щелкнули зубами почти одновременно, и хафлинг чудом увернулся.
– Помогай, шарлатан! – крикнул он.
Жрец солнца с трудом пополз вперед, быстро прочитал молитву об исцелении, и рука его вспыхнула красным светом. Он приложил ладонь к обуглившемуся, бородавчатому, кисло пахнущему телу одного из поверженных огров, тот застонал и пошевелился.
– Ступай в бой! – приказал ему Павел.
Он поспешил исцелить второго и потерял драгоценные мгновения. Раненый не просто был выведен из строя, а мертв. Павел вознес молитву над женщиной-огром. Пробуждаясь, она съежилась и закрыла рукой глаза, словно все еще ощущала страшное дыхание тошнотника.
Огры, исцеленные Павелом, начали подниматься. Сам он рванулся вперед, к Уиллу, и принялся лупить монстра дубинкой, уворачиваясь от скрежещущих зубов, тянущихся к нему отовсюду. Тошнотник начал вытягивать одну из шей, словно она была из теста, изгибая ее дугой за плечо противника, а Павел этого даже не замечал, пока ему в спину не вонзились клыки. Он нырнул вниз, и хотя мерзкой твари удалось сорвать накидку и часть куртки, плечо, кажется, не слишком пострадало.
Маг ударил тошнотника еще раз. В ответ тот выпустил струю искристого холода. Стужа пронзила Павела до костей, и он пошатнулся. Драконья голова метнулась к нему, и колдун испугался, что не успеет восстановить равновесие, чтобы парировать выпад.
К счастью, этого не потребовалось. Женщина-огр, которую он исцелил, бросилась на тошнотника и рубанула по вытянутой шее кремневым топором. Удар почти отсек голову, и наконец-то отвратительное существо остановилось в нерешительности.
– Сейчас! – закричал Уилл. – Добейте его сейчас же!
Хафлинг, Павел и огры бросились вперед. Они рубили, кололи, били изо всех сил. Тошнотник начал оседать, но не рухнул на землю, а скорее растворился в воздухе.
Павел развернулся ко второму стражу как раз вовремя, чтобы увидеть, как тот выплюнул языки трещащего пламени в Ягота и других своих противников.
– Теперь этого! – с трудом выдохнул человек. – Давайте прикончим этого!
Он и его помощники налетели на тошнотника. В следующий миг тот разинул челюсти, и жрец приготовился увернуться от очередной огненной вспышки. Но из пасти вместо пламени хлынула кровь. Монстр задрожал и внезапно тоже стал таять, как и его напарник.
Павел вздохнул, и на миг от облегчения голова его сделалась совсем пустой. Выдернув копье из тела тошнотника, Ягот поднял оружие и отвел руку назад. Павел попросту не понял, что это значит.