Стены сенота оказались круче, чем я думал, и их покрывала сеть побегов ползучих растений. Я не знал, сколько времени мне понадобится, чтобы преодолеть тридцать футов до верха, но несомненно больше, чем мне казалось вначале, что могло стать жизненно важным для Ридера, который имел ограниченный запас горючего. Все же мне в конце концов удалось преодолеть подъем, расцарапав до крови руки и грудь, но не потеряв при этом бесценный шнур.
   Я махнул рукой Ридеру, и вертолет начал постепенно подниматься, медленно сматывая трос. Я в свою очередь стравливал шнур, и когда вертолет замер на безопасной высоте, пятьсот футов шнура свисали вниз, изящно прогнувшись над сенотом. Пока Халстед тратил силы на то, чтобы закрепить груз на конце троса, я перевел дыхание и приготовился к своей собственной борьбе.
   Это была нелегкая задача – протащить более сотни фунтов оборудования на шестьдесят футов в сторону. Я снял с себя брезентовый пояс, застегнутый у меня на талии, и закрепил его на молодом дереве. Он был снабжен карабином, который можно было быстро расстегнуть в случае необходимости. Из-за растительности на краю сенота оставалось очень мало пространства для маневра. Я взял мачете и принялся рубить подлесок, расчищая себе место.
   Рев двигателя поменял тональность, давая сигнал, что Ридер готов приступить к следующей стадии операции, и вертолет снова начал медленное снижение с грузом, подвешенным на тросе лебедки. Я поспешно сматывал трос на руку до тех пор, пока бесформенный тюк на конце троса не оказался на одном уровне со мной, но на удалении шестидесяти футов от края сенота и в тридцати футах над водой.
   Я три раза обмотал конец шнура вокруг дерева, получив таким образом фрикционный тормоз, а затем начал притягивать груз. Поначалу он шел легко, но чем ближе становился, тем тяжелее было его тянуть. Ридер тоже постепенно снижался, что несколько облегчало мою задачу, хотя моя спина все равно была готова треснуть. Один раз вертолет пугающе накренился в воздухе, но Ридер снова взял его под контроль, и я продолжил свою работу.
   Я был просто счастлив, когда мне наконец пришлось выпрямиться, чтобы пристегнуть карабин брезентового пояса к концу троса лебедки. Рывок за кольцо быстрого сброса позволил грузу тяжело упасть на землю. Подняв голову, я посмотрел на вертолет и освободил трос, который, качнувшись, описал широкую дугу над сенотом. В какой-то момент мне показалось, что он сейчас запутается в ветвях деревьев на другой стороне, но Ридер уже быстро сматывал лебедку, и вертолет поднялся вверх как скоростной лифт. Он остановился на безопасной высоте и сделал три круга надо мной, перед тем как скрыться в направлении Лагеря-Два.
   Почти пятнадцать минут я просидел на краю сенота, свесив ноги, не в состоянии сделать что-либо еще. У меня все болело и ныло, и я чувствовал себя так, словно боролся с медведем. Наконец я начал распаковывать снаряжение. Я одел рубашку и брюки, запакованные в поклажу, а также высокие ботинки, затем выкурил сигарету, перед тем как приступить к обследованию территории.
   Сначала я решил произвести расчистку с помощью мачете, поскольку бак огнемета содержал не слишком много горючего и сам был чертовски прожорлив, а мне хотелось сберечь огонь на крайний случай. Прорубая свой путь через это сплетение ветвей и листьев, я не мог понять, каким образом Фаллон собирался путешествовать по джунглям со скоростью полмили в час, поскольку убедился в том, что не смог бы за час продвинуться дальше, чем на двести ярдов. К счастью у меня не было такой необходимости. Все, что я должен был сделать, это расчистить площадку, достаточную для посадки вертолета.
   Я вовсю размахивал мачете, когда вдруг лезвие ударилось о что-то со страшным лязгом, и сильный толчок сотряс мою руку. Я посмотрел на острие и с недоумением увидел, что оно затупилось. Я снова взмахнул мачете, на этот раз более осторожно, и, срубив ветви с широкими листьями, внезапно увидел лицо – широкое индейское лицо с большим носом и слегка косыми глазами, пристально смотревшими на меня.
   Полчаса энергичной работы открыли колонну, которая представляла из себя статую какого-то человека, облаченного в длинную подпоясанную тунику и со сложным головным убором. Остальную часть колонны занимал тонко вырезанный орнамент из листьев и какого-то подобия огромных насекомых.
   Закурив сигару, я долгое время предавался созерцанию. Мне пришло в голову, что, возможно, мы нашли Уашуанок, хотя, будучи дилетантом, я не мог быть в этом уверен. Однако никто не будет вырезать подобные вещи для того, чтобы бросить их в лесу. Еще я почувствовал сожаление, поскольку теперь мне было нужно переместиться куда-то еще, чтобы расчистить площадку для вертолета, – он несомненно не сможет приземлиться на макушку этого косоглазого гиганта, поднимавшегося в высоту на восемь футов.
   Я вернулся назад к краю сенота и начал прорубать новую тропинку, ограничивая область, которую собирался расчистить. Сделав наугад несколько бросков в сторону, я не обнаружил новых колонн и приступил к работе. Как я и ожидал, горючее в огнемете иссякло задолго до того, как я закончил расчистку, но по крайней мере мне удалось использовать его с наибольшей выгодой, сведя к минимуму работу с мачете. Затем я завел бензопилу, чтобы спилить оставшиеся деревья, и зубчатая цепь с визгом вгрызалась в древесину.
   Ни одно из деревьев не было особенно толстым, самое большое имело ствол диаметром два с половиной фута. Но они оказались высокими, что доставило мне определенные проблемы. У меня не было опыта лесоруба, и я совершил ошибку – первое дерево, падая, чуть не сбросило меня в сенот и упало не там, где нужно, наломав по дороге целый ворох ветвей, которые мне пришлось тщательно убирать. Но урок не прошел даром, и к тому времени, когда наступили сумерки, я свалил уже шестнадцать деревьев.
   Я провел эту ночь в спальном мешке, тошнотворно пахнувшем бензином из-за того, что мотопила; которая была в него завернута, имела небольшую течь. Я не особенно расстроился, так как подумал, что резкий запах сможет отогнать москитов. Этого не произошло.
   Я съел холодного консервированного цыпленка и выпил виски из фляжки, которой меня предусмотрительно обеспечил Фаллон, смешав его с теплой водой из бутылки, после чего сидел в темноте, размышляя о маленьких коричневых людях с большими носами, изваявшими эту странную колонну и, возможно, построившими здесь город. Через некоторое время я лег спать.
* * *
   Утро принесло с собой вертолет, жужжащий у меня над головой, и человека, висящего, как паук, на тросе лебедки. Я все еще не расчистил площадку, которой хватило бы для посадки, но уже появилось достаточно места для того, чтобы Ридер смог опустить человека на лебедке, и этим человеком оказался Халстед. Он тяжело опустился на землю возле края сенота и махнул Ридеру рукой. Вертолет поднялся и медленно закружился на месте.
   Халстед подошел ко мне и огляделся по сторонам.
   – Вы собирались расчистить площадку в другом месте. Чем вызваны изменения?
   – Я столкнулся с трудностями, – ответил я.
   Он невесело усмехнулся.
   – Я так и думал. – Он посмотрел на пни спиленных деревьев. – У вас получается не слишком хорошо, не так ли? Вы могли бы сделать работу более качественно.
   Я любезно взмахнул рукой.
   – Преклоняюсь перед верховным авторитетом. Будьте моим гостем – смело беритесь за дело и исправьте ситуацию.
   Он что-то пробурчал, но не удостоил меня ответом. Вместо этого он взял длинную коробку, висевшую у него на плече, и вытянул из нее антенну.
   – Нам прислали пару уоки-токи из Лагеря-Один. Мы можем поговорить с Ридером. Что нам нужно, чтобы закончить работу?
   – Горючее для пилы и огнемета; динамит для пней – и человека, который может им пользоваться, если только вы не имеете подобного опыта. Я ни разу в жизни не пользовался взрывчаткой.
   – Я умею ее использовать, – сказал он коротко и начал разговор с Ридером.
   Через несколько минут вертолет снова снизился и спустил нам пару канистр с горючим. Затем его жужжание затихло, и мы приступили к работе.
   Надо отдать Халстеду должное, работал он, как демон. Две пары рук тоже вносили разницу, и мы успели сделать достаточно много до того, как вертолет вернулся. На этот раз он опустил нам ящик с гелегнитом, а следом за ним спустился и Фаллон с полными карманами детонаторов. Он передал их Халстеду и посмотрел на меня с веселыми искорками в глазах.
   – Вы выглядите так, словно вас тащили через кусты вверх тормашками. – Он огляделся по сторонам. – Вы проделали хорошую работу.
   – У меня есть кое-что вам показать, – сказал я, и провел его по узкой тропинке, проложенной мною в предыдущий день. – Я тут наткнулся на Старика Косоглазого, он несколько спутал мои планы.
   Фаллон издал крик восторга и почти уткнулся Косоглазому в живот.
   – Старая Империя! – сказал он с благоговением и провел руками по покрытому резьбой камню.
   – Что это такое?
   – Это стела – каменный алтарь майя. – По принятому обычаю, они воздвигали стелу каждый катун – это период времени около двадцати лет. – Он бросил взгляд назад вдоль тропинки, ведущей к сеноту. – Здесь должны быть еще такие стелы, возможно, они окружают сенот.
   Он начал срывать с камня побеги ползущих растений, и я понял, что больше ему ни до чего нет дела. Я сказал:
   – Ладно, я оставляю вас продолжать знакомство наедине. Пойду помогу Халстеду разнести себя в клочья.
   – Хорошо, – сказал он с отсутствующим видом. Затем он повернулся. – Это чудесная находка. С ее помощью мы сможем сразу установить дату основания города.
   – Города? – Я обвел рукой сумрачные заросли. – Это Уашуанок?
   Он, подняв голову, посмотрел на колонну.
   – У меня нет никаких сомнений. Такие сложные стелы устанавливали только в городах. Да, я думаю, что мы нашли Уашуанок.

4

   Нам пришлось приложить немало усилий для того, чтобы оторвать Фаллона от его ненаглядной колонны и вернуть в Лагерь-Два. Он бродил вокруг нее как влюбленный, который только что нашел мечту своего сердца, заполняя свой блокнот сложными рисунками и неразборчивыми каракулями. Позднее, к концу дня, мы практически внесли его в вертолет, который совершил точную посадку на краю сенота, и на протяжении всего обратного пути он что-то беспрерывно бормотал себе под нос.
   Я очень устал, но после роскошной горячей ванны почувствовал облегчение в голове и теле, достаточное, чтобы дойти до большого домика и присоединиться к остальным вместо того, чтобы завалиться спать. Я застал Фаллона и Халстеда в активной погоне за истиной, и Кэтрин, пристально следящую за спором в своей обычной роли укротителя Халстеда.
   Я послушал некоторое время, не понимая особенно, о чем идет речь, и был несколько удивлен, обнаружив, что Халстед спокойнее, чем Фаллон. После вспышек, имевших место последние несколько недель, я ожидал, что он разорвет на себе рубаху, когда мы на самом деле найдем Уашуанок, но Халстед казался холодным, как лед, и дискуссия, которую он вел с Фаллоном, была сугубо интеллектуальной. Он выглядел таким безразличным, словно просто нашел шестипенсовик на мостовой, а не город, который искал, не жалея сил.
   Это у Фаллона энтузиазм перехлестывал через край. Он весь бурлил, как только что открытая бутылка шампанского, и, подсовывая Халстеду под нос свои рисунки, с трудом мог усидеть на месте.
   – Несомненно, Старая Империя, – настаивал он. – Посмотрите на резьбу.
   Он пустился в объяснения, которые звучали для меня как иностранный язык. Я сказал:
   – Ради Бога, полегче! Как насчет того, чтобы посвятить меня в секрет?
   Он остановился и посмотрел на меня с изумлением.
   – Но я же объясняю вам.
   – Вам лучше повторить мне все на английском.
   Он откинулся назад в своем кресле и печально покачал головой.
   – Для того, чтобы объяснить календарь майя, мне понадобится больше времени, чем я могу себе позволить, так что вы должны принять мои слова на веру. Вот посмотрите-ка сюда. – Он пододвинул мне свои каракули, в которых я распознал насекомых, виденных мною в орнаменте на колонне. – Это дата, которая вырезана на стеле, – она гласит: "9 Циклов, 12 Катунов, 10 Тунов, 12 Кинов, 4 Эба, 10 Яшов", что вместе составляет 1386112 дня или 3 797 лет. Поскольку майя вели свое летоисчисление от 3113 года до н.э., это даст нам дату 684 год н. э.
   Он взял в руки лист бумаги.
   – Кроме того, мы можем узнать – майя отличались большой точностью, – что это был 18-й день после полнолуния первого из шести циклов.
   Он произнес все это очень быстро, и я почувствовал легкое головокружение.
   – Я поверю вам в этом на слово, – сказал я. – Вы хотите сказать, что Уашуаноку около тринадцати столетий?
   – Это возраст стелы, – ответил он уверенно. – Сам город должен быть значительно старше.
   – Это было задолго до Виверо, – произнес я задумчиво. – Неужели город просуществовал так долго?
   – Вы путаете Старую Империю с Новой Империей, – сказал он. – Старая Империя распалась около 800 года н.э., и многие города оказались брошены, но примерно через сто лет произошло вторжение толтеков – племени ица, которые заново заселили некоторые города, такие, как Чичен-Ица и другие. Уашуанок, похоже, был одним из них. – Он улыбнулся. – Виверо часто упоминает в своем письме Храм Кукулькана в Уашуаноке. У нас есть основания считать, что Кукулькан был реальным историческим лицом, человеком, который привел толтеков в Юкатан, подобно тому, как Моисей привел детей Израилевых в Землю Обетованную. Несомненно, майя-толтекская цивилизация Новой Империи имела большое сходство с Империей Ацтеков в Мексике и сохранила мало общего со Старой Империей майя. Например, у них были распространены человеческие жертвоприношения. Старик Виверо не заблуждался на этот счет.
   – Значит, Уашуанок был населен во времена Виверо? Я хочу сказать, если не принимать во внимание его письмо и обратиться к историческим фактам?
   – Да, конечно. Только не поймите меня превратно, когда я говорю про Империи. Новая Империя распалась ко времени появления испанцев. Вместо нее появилось большое количество мелких государств и воюющих между собой провинций, которые с трудом объединились в союз, чтобы оказать сопротивление испанцам. Вполне возможно, что испанцы нанесли последний удар, но в любом случае эта система не просуществовала бы долго.
   Халстед слушал эти объяснения Фаллона со скучающим выражением на лице. Для него все это было прописной истиной, и он уже начал проявлять беспокойство. Он спросил:
   – Когда мы приступим к исследованиям?
   Фаллон призадумался.
   – Нам предстоит проделать большую организационную работу на этом участке. Потребуется большое количество людей для того, чтобы расчистить его от леса.
   В этом он был прав. Понадобилось три дня для того, чтобы расчистить территорию, достаточную для посадки вертолета, пилотируемого весьма искусным летчиком. Для того, чтобы расчистить сто акров с должными предосторожностями, даже маленькой армии лесорубов потребуется большое количество времени.
   Фаллон продолжил.
   – Я думаю, теперь мы можем оставить этот лагерь и переместиться в Лагерь-Один. Я поручу Джо Рудетски разбить Лагерь-Три непосредственно на месте расположения города. Теперь, когда там может сесть вертолет, это будет не очень трудно. Я думаю, для начала нам понадобится бригада из двадцати человек. Максимум через две недели мы сможем туда перебраться.
   – Зачем ждать так долго? – спросил Халстед. – За это время я смогу проделать громадную работу. Сезон дождей не за горами.
   – Сначала мы должны наладить материально-техническое обеспечение, – сказал Фаллон резко. – Впоследствии это сэкономят нам время.
   – Да черт с ним! – воскликнул Халстед. – Я в любом случае собираюсь посмотреть там что к чему. Материально-техническое обеспечение я оставляю вам. – Он нагнулся вперед. – Разве вы не понимаете, что нас там ждет – прямо на земле. Даже Уил сразу же наткнулся на что-то важное, хотя оказался слишком туп, чтобы понять, что перед ним.
   – Это все находится там на протяжении трех столетий, – сказал Фаллон. – Оно будет на месте и через три недели, когда мы сможем приступить к работе должным образом.
   – Хорошо, тогда я проведу предварительную разведку, – произнес Халстед упрямо.
   – Нет, не проведете, – заявил Фаллон решительно. – И я скажу вам, почему. Никто не возьмет вас туда – я прослежу за этим. Если только вы не решитесь совершить прогулку через джунгли.
   – Черт вас всех возьми! – яростно воскликнул Халстед. Он повернулся к своей жене. – Ты не верила мне, не так ли? Тебя загипнотизировали россказни Уила. Неужели ты не видишь, что он хочет оставить все себе, первым сделать публикацию?
   – Меня совершенно не волнует первая публикация, – возразил Фаллон энергично. – Все, что я хочу, это то, чтобы работа велась как положено. Нельзя начинать раскапывать город на манер грабителей могил.
   Их голоса становились все громче, поэтому я сказал:
   – Нельзя ли потише?
   Халстед повернулся ко мне и прохрипел:
   – Вас это не касается. Вы уже причинили мне достаточно вреда – подобрались у меня за спиной к моей жене и настроили ее против меня. Вы все здесь против меня – все вы.
   – Никто здесь не против вас, – сказал Фаллон. – Если бы мы были против, то вас бы здесь не было вообще.
   Я быстро добавил:
   – И если будете снова нести такую чушь, вас выбросят отсюда немедленно. Не понимаю, почему мы должны терпеть ваши выходки, так что выпустите пар и ведите себя как подобает человеку.
   Я подумал, что он сейчас меня ударит. Его кресло опрокинулось, когда он вскочил на ноги.
   – Черт побери! – произнес он в ярости и выскочил из домика.
   Кэтрин тоже поднялась.
   – Мне очень жаль, – сказала она.
   – Это не ваша вина, – утешил ее Фаллон. Он повернулся ко мне. – Психиатрия не моя область, но, на мой взгляд, это выглядит как паранойя. Этот человек одержим манией преследования, раздутой до огромных масштабов.
   – Похоже что так.
   – Я снова прошу освободить меня от данного вам обещания, – сказал он.
   Кэтрин выглядела очень несчастной и взволнованной. Я произнес медленно:
   – Я говорил вам, что было дано другое обещание.
   – Может быть, – согласился Фаллон. – Но Поль в таком состоянии представляет угрозу для всех нас. Это не самая подходящая часть света для разрешения личных конфликтов.
   Я сказал мягко:
   – Кэтрин, если вы сможете вернуть Полю здравый смысл и заставить его принести извинения, тогда он может остаться. В противном случае он уедет отсюда – заявляю об этом твердо. Так что все в ваших руках, надеюсь, вы понимаете.
   Тихим голосом она ответила:
   – Я понимаю.
   Она вышла, и Фаллон посмотрел на меня.
   – Мне кажется, вы совершаете ошибку. Он того не стоит. – Он достал свою трубку и начал ее набивать. Через некоторое время он добавил тихо: – Так же как и она.
   – Я вовсе не влюблен в нее, – сказал я. – Мне просто чертовски ее жаль. Если Халстеда теперь выбросят из экспедиции, ее жизнь превратится в ад.
   Он чиркнул спичкой и посмотрел на пламя.
   – Некоторые люди не могут сказать, где проходит граница между любовью и жалостью, – заметил он туманно.

5

   Мы вылетели в сторону побережья и Лагеря-Один на следующий день ранним утром. Халстед проспал часть полета, так как его клонило в сон после супружеского спора, затянувшегося далеко за полночь. Но, очевидно, она одержала победу, так как Халстед извинился. Однако это были весьма сомнительные извинения, которые произносились с такими муками, словно их выдирали из него раскаленными клещами, но я все же решил принять их. В конце концов Халстед в первый раз на моей памяти извинился за что-то, так что, возможно, подобная нерешительность происходила из-за недостатка опыта. Все же это была своего рода победа.
   Мы совершили посадку в Лагере-Один, который, казалось, разросся еще больше за период моего отсутствия; появились новые домики, которых я не помнил. Нас встретил Джо Рудетски, который порастерял свою невозмутимость и выглядел немного затравленным. Когда Фаллон спросил его, в чем дело, он разразился гневной тирадой.
   – Эти проклятые белые дикари – эти ублюдки чиклерос! Таких ворюг свет не видывал. Мы теряем оборудование быстрее, чем оно доставляется.
   – Ты организовал охрану?
   – Конечно, но мои ребята от этого не в восторге. Ты бросаешься за одним из чиклерос, а он в ответ начинает стрелять. Они слишком легко нажимают на курок, и надо сказать, моим мальчикам это не нравится; им кажется, что они получают деньги за другую работу.
   Фаллон выглядел мрачным.
   – Свяжитесь с Патом Харрисом и скажите ему, чтобы он прислал несколько охранников из службы безопасности – самых крутых, каких только сможет найти.
   – Конечно, мистер Фаллон. Я сделаю это. – Рудетски, казалось, испытал облегчение от того, что кто-то принял решение. Он сказал: – Я не знал, можно ли стрелять в ответ. Мы думали, что сможем доставить вам неприятности, если войдем в конфликт с местным законом.
   – Его здесь и близко нет, – заметил Фаллон. – Если кто-то стреляет в вас, не задумываясь стреляйте в ответ.
   – Отлично! – воскликнул Рудетски. – Мистер Харрис сказал, что он будет здесь сегодня или завтра.
   – Вот как? – произнес Фаллон удивленно. – Интересно, зачем.
   В небе раздался монотонный звук, и я посмотрел вверх.
   – Похоже, что летит самолет. Может быть, это он.
   Рудетски задрал голову к небу.
   – Нет, – сказал он. – Это тот самолет, который летает над побережьем всю неделю – вперед-назад без перерыва. – Он поднял руку. – Смотрите – вот он.
   Маленький двухмоторный аэроплан появился над морем и повернул в сторону взлетной полосы. Он резко нырнул вниз и пронесся над нами с натужным воем маленьких двигателей, работающих на пределе. Мы инстинктивно пригнули головы, и Рудетски сказал:
   – Такое он делает в первый раз.
   Фаллон смотрел на самолет, который, набрав высоту, разворачивался над морем.
   – У тебя есть какие-нибудь предположения насчет того, кто это?
   – Нет, – ответил Рудетски. Он сделал паузу. – Но мне кажется, мы скоро это узнаем. Похоже, что он заходит на посадку.
   Аэроплан совершил еще один разворот над морем и, постепенно снижаясь, направился прямо к полосе. Коснувшись земли, он слегка подпрыгнул и, немного прокатившись, остановился напротив нас. Из кабины выбрался человек и, спрыгнув на землю, зашагал по направлению к нам. Когда он подошел поближе, я увидел, что он одет в белый тропический костюм, безукоризненно выглаженный и отутюженный, который выглядел несообразно рядом с одеждой нашей маленькой группы, поизносившейся за неделю, проведенную в Лагере-Два.
   Приблизившись, он приподнял свою панаму.
   – Профессор Фаллон? – спросил он.
   Фаллон выступил вперед.
   – Я Фаллон.
   Человек с энтузиазмом протянул ему руку.
   – Как я рад встретиться с вами, профессор! Я оказался в этих местах и подумал, что непременно должен заскочить к вам. Меня зовут Гатт – Джек Гатт.

Глава 8

1

   Гатт оказался человеком около пятидесяти пяти лет, имеющим небольшой лишний вес. Он был гладким, как шелк, и обладал талантом политика говорить много, не сказав при этом ничего. Согласно изложенной им истории, он давно восхищался профессором Фаллоном и сожалел, что не имел возможности встретиться с ним ранее. Он приехал в Мексику на Олимпийские Игры и решил воспользоваться удобным случаем, чтобы совершить экскурсию на Юкатан и посетить великие города майя – он уже побывал в Ушмале, Чичен-Ице, Кобе – и, услышав о том, что знаменитый профессор Фаллон работает где-то поблизости, он решил по-простому заскочить к нему, чтобы выразить свое уважение и припасть к стопам гения. Он бросался именами, как сумасшедший, – казалось, он знает всех влиятельных людей в Соединенных Штатах, – и вскоре выяснилось, что у них с Фаллоном есть общие знакомые.
   Все это звучало весьма правдоподобно, и пока он выпускал свою дымовую завесу из слов, я начал беспокоиться за то, что Фаллон будет с ним излишне прям. Но Фаллон был совсем не глуп и прекрасно разыгрывал из себя прямодушного археолога. Он пригласил Гатта остаться на ленч, и Гатт поспешно принял приглашение, после чего мы все включились в непринужденную беседу.
   Слушая болтовню Гатта, можно было подумать, что перед вами несомненно высококультурный человек, но информация, полученная мной от Пата Харриса, помогала мне оценить его трезво. Было почти невозможно отождествить темный мир наркотиков, проституции и вымогательства с приятными манерами мистера Джека Гатта, который с энтузиазмом говорил о театре и балете и даже выудил у Фаллона тысячу долларов в виде пожертвования в фонд обездоленных детей-сирот. Фаллон выписал чек без тени улыбки – свидетельство его актерских способностей, но в еще большей степени комплимент таланту к мошенничеству у Гатта.
   Я думаю, что двойственное впечатление, которое производил Гатт, удержало меня от того, чтобы наброситься на него прямо тогда. В конце концов это был тот самый человек, который ответствен за смерть моего брата, и я должен был вцепиться в него мертвой хваткой, но где-то в дальнем уголке моего мозга появилось постепенно крепнущее чувство, что произошла ошибка, что это вовсе не тот бандит, который контролирует изрядную часть американского преступного мира. Я должен был знать людей лучше. Я должен был помнить о том, что Гиммлер искренне любил детей, и что человек может улыбаться, оставаясь при этом негодяем. В общем, я ничего не сделал – о чем потом не раз пожалел.