Страница:
Я воскликнул:
– Смит!
– Да?
– Ветер поднимается.
Последовала пауза, в течение которой он сам бросил взгляд наружу, после чего произнес устало:
– Ну и что?
Я снова посмотрел на лес. Он находился в движении, верхушки деревьев плясали, ветви раскачивались от ветра. Все то время, что я находился в Кинтана Роо, воздух был неподвижным и горячим, а теперь пришла пора долгожданного холодного бриза. Я осторожно повернулся и вытянул голову, чтобы выглянуть из окна, не подставив себя при этом под прицельный выстрел. Небо на востоке было черным от густых облаков, которые временами освещались отдаленными вспышками молний.
– Фаллон! – воскликнул я. – Когда должен начаться сезон дождей?
Он едва заметно пошевелился.
– В любой момент, Джемми.
Его, казалось, не особенно заинтересовало, почему я задал вопрос.
Я сказал:
– Если бы вы теперь увидели облака и вспышки молний – что бы вы подумали?
– Что сезон уже начался, – ответил он.
– И это все? – спросил я разочарованно.
– Это все.
Еще одна пуля попала в домик, и я выругался, когда щепка уколола меня в голень.
– Эй! – крикнул Смит встревоженно. – Откуда, черт возьми, она прилетела? – Он показал на неровное отверстие в деревянном полу.
Я понял, что он имел в виду. Эта пуля прилетела под невозможным углом, и явно не вследствие рикошета. Очередная пуля, попав в стул, заставила его опрокинуться. Увидев отверстие в сидении стула, я понял, что произошло. Прислушавшись, я отчетливо различил, что следующая пуля прошла через крышу. Чиклерос забрались на склон холма позади сенота и теперь вели сверху интенсивный огонь по домику.
Ситуация стала совершенно невыносимой. Вся наша добавочная защита предназначалась для того, чтобы укрепить стены, и до сих пор она служила нам хорошо, но мы не были защищены сверху. Я уже мог видеть лучи дневного света, пробивающиеся сквозь трещины в асбестовой крыше, где пули расщепили хрупкую панель. Вполне вероятно, что, посылая пули в нужные места, чиклерос таким образом могут обрушить крышу нам на головы, но к тому времени мы скорее всего будем уже мертвы.
Мы могли бы найти себе минимальное укрытие, распластавшись в углу между полом и стеной, ближайшим к склону холма, но из такого положения мы не смогли бы видеть, что происходит перед домиком. Если мы сделаем так, то Гатту останется только подойти и открыть дверь – ему никто не сможет помешать.
Очередная пуля пробила крышу. Я спросил:
– Не хочешь ли выскочить наружу, Смит? Если ты выйдешь, я последую за тобой.
– Только не я, – сказал он упрямо. – Я умру прямо здесь.
Он умер через десять секунд после того, как произнес эти слова, получив прямо в лоб пулю, которая отбросила его к стене и заставила упасть на пол. Он умер, не увидев человека, который его убил, и так и не узнав, как выглядит Гатт, приказавший, чтобы его убили.
Я склонился над ним, и там, где я только что стоял, в стену ударила пуля. Фаллон крикнул:
– Джемми! Окно! – И тут же я услышал глухой звук выстрела из дробовика.
Раздался громкий вопль, и, повернувшись на полу с револьвером в руке, я увидел чиклеро, отпрянувшего от разбитого окна и Фаллона с дымящимся ружьем. Он подбежал к самому окну и выстрелил еще раз, после чего снаружи кто-то закричал.
Фаллон отпрянул назад и переломил ружье, чтобы его перезарядить, а я подскочил к окну. Один чиклеро удирал в укрытие, в то время как другой, прижав руки к лицу, брел, пошатываясь как пьяный, громко и жалобно стеная. Я проигнорировал его и выстрелил в третьего, который стоял возле двери, не далее чем в четырех футах от меня. Даже человек, никогда не державший в руках оружия, не смог бы в него промахнуться, и, издав стон, чиклеро резко согнулся пополам.
Я отступил назад, когда пуля разбила осколок стекла, оставшийся торчать в оконной раме, и сильно вздрогнул, когда еще две пули пробили крышу. В любой момент я ожидал удара, когда одна из них попадет в меня.
Фаллон внезапно снова вернулся к жизни. Он слегка подтолкнул меня ногой, и, подняв голову, я обнаружил, что он пристально смотрит на меня блестящими глазами.
– Вы можете скрыться отсюда, – произнес он быстро. – Двигайтесь быстрее!
Я открыл рот, а он вытянул руку и показал на акваланги.
– В сеноте, черт возьми! – прокричал он. – Они не смогут там до вас добраться. – Он подполз к стене и прижался глазом к пулевому отверстию. – Снаружи все тихо. Я смогу их сдержать достаточно долго.
– А как насчет вас?
Он повернулся.
– Как насчет меня? Я мертв в любом случае. Не волнуйтесь, Гатт не получит меня живым.
На долгие раздумья времени не оставалось. Кэтрин и я могли погрузиться в сенот и продержаться в нем несколько дольше, находясь вне досягаемости для пуль Гатта, но что потом? Как только мы снова покажемся на поверхности, так сразу же превратимся в неподвижные мишени – мы не сможем вечно оставаться под водой. И все же, небольшое продление жизни дает еще одну маленькую надежду, а если мы останемся там, где находимся, то несомненно будем убиты в течение следующих нескольких минут.
Я схватил Кэтрин за руку.
– Одевай свое снаряжение, – крикнул я, – Шевелись побыстрее.
Она посмотрела на меня удивленным взглядом, но повиновалась без промедления. Она сорвала с себя одежу и влезла в гидрокостюм, после чего я помог ей одеть акваланги.
– А что с Фаллоном? – спросила она, чуть дыша.
– Не думай о нем! – рявкнул я. – Сконцентрируйся на том, что делаешь.
Темп ружейного огня заметно снизился, чего я не мог понять. На месте Гатта я решил бы, что пришло время сделать из домика решето, но пока мы с Кэтрин сражались с экипировкой и подсоединяли баллоны, только одна пуля пробила крышу.
Я повернулся к Фаллону.
– Как там снаружи?
Он выглянул в окно, посмотрев на тучи, приближающиеся с востока, и внезапный порыв ветра поднял на его голове редкие волосы.
– Я ошибался, Джемми, – сказал он отрывисто. – Это приближается буря. Ветер уже очень сильный.
– Я сомневаюсь, что это сможет нам как-то помочь, – заметил я. – Воздушный баллоны тяжело давили на мои плечи, и я знал, что не смогу бежать слишком быстро, а Кэтрин придется еще труднее. Существовала большая вероятность того, что нас подстрелят по дороге к сеноту.
– Время идти, – сказал Фаллон и взял в руки винтовку. Он выложил все оружие перед окном в одну линию. – Сейчас не время для длительных прощаний, Джемми, – сказал он, раздраженно пожав плечами. – Убирайтесь отсюда поскорее.
Он повернулся к нам спиной и замер у окна с винтовкой наперевес.
Я отодвинул в сторону стол, которым была забаррикадирована дверь, а затем сказал Кэтрин:
– Когда я открою дверь, сразу беги. Не думай больше ни о чем, кроме того, как поскорее добраться до сенота. Как только до него доберешься, немедленно ныряй в пещеру. Поняла?
Она кивнула, но затем беспомощно посмотрела на Фаллона.
– А как насчет?..
– Не думай об этом, – сказал я. – Давай... беги!
Я открыл дверь, и она выскочила наружу. Я, низко пригнувшись, быстро последовал за ней и резко изменил направление, как только мои ноги коснулись земли за порогом.
Я услышал треск винтовочного выстрела и не понял, кто стреляет – враг, или это Фаллон начал вести прикрывающий огонь. Я увидел, как Кэтрин завернула за угол домика, и, последовав за ней, тут же нарвался на порыв ветра плотного, как кирпичная стена. От неожиданности я широко открыл рот, и ветер сразу же сбил меня с дыхания. Почему-то ружейный огонь был на удивление редким – прозвучало всего лишь несколько отдельных выстрелов, – и я не заметил, чтобы хотя бы одна пуля ударила где-то рядом.
Я отвел глаза от Кэтрин и, подняв голову вверх, обнаружил возможную причину. Весь склон холма над сено-том находился в яростном движении от раскачиваемых ветром деревьев, и по его поверхности пробегали волны, как по пшеничному полю от дуновения английского бриза. Только здесь под порывами ветра гнулись стофутовые деревья, а не стебли пшеницы, – и это было нечто более сильное, чем легкий английский зефир. Мне внезапно пришло в голову, что тем, кто находится на склоне холма, грозит опасность лишиться своей шкуры.
Но у меня не было времени думать об этом. Я увидел, что Кэтрин в нерешительности стоит на краю сенота. Сейчас была не та ситуация, чтобы соблюдать все тонкости процедуры погружения, поэтому я крикнул ей:
– Прыгай! Прыгай, черт возьми!
Но она по-прежнему колебалась, перед тем как совершить тридцатифутовый прыжок, и мне пришлось подтолкнуть ее в поясницу, после чего, потеряв равновесие, она упала в воду. Я последовал за ней через долю секунды и вошел в воду ногами вперед. От сильного напряжения ремни акваланга врезались мне в тело, а затем вода сомкнулась у меня над головой.
Глава 12
1
2
– Смит!
– Да?
– Ветер поднимается.
Последовала пауза, в течение которой он сам бросил взгляд наружу, после чего произнес устало:
– Ну и что?
Я снова посмотрел на лес. Он находился в движении, верхушки деревьев плясали, ветви раскачивались от ветра. Все то время, что я находился в Кинтана Роо, воздух был неподвижным и горячим, а теперь пришла пора долгожданного холодного бриза. Я осторожно повернулся и вытянул голову, чтобы выглянуть из окна, не подставив себя при этом под прицельный выстрел. Небо на востоке было черным от густых облаков, которые временами освещались отдаленными вспышками молний.
– Фаллон! – воскликнул я. – Когда должен начаться сезон дождей?
Он едва заметно пошевелился.
– В любой момент, Джемми.
Его, казалось, не особенно заинтересовало, почему я задал вопрос.
Я сказал:
– Если бы вы теперь увидели облака и вспышки молний – что бы вы подумали?
– Что сезон уже начался, – ответил он.
– И это все? – спросил я разочарованно.
– Это все.
Еще одна пуля попала в домик, и я выругался, когда щепка уколола меня в голень.
– Эй! – крикнул Смит встревоженно. – Откуда, черт возьми, она прилетела? – Он показал на неровное отверстие в деревянном полу.
Я понял, что он имел в виду. Эта пуля прилетела под невозможным углом, и явно не вследствие рикошета. Очередная пуля, попав в стул, заставила его опрокинуться. Увидев отверстие в сидении стула, я понял, что произошло. Прислушавшись, я отчетливо различил, что следующая пуля прошла через крышу. Чиклерос забрались на склон холма позади сенота и теперь вели сверху интенсивный огонь по домику.
Ситуация стала совершенно невыносимой. Вся наша добавочная защита предназначалась для того, чтобы укрепить стены, и до сих пор она служила нам хорошо, но мы не были защищены сверху. Я уже мог видеть лучи дневного света, пробивающиеся сквозь трещины в асбестовой крыше, где пули расщепили хрупкую панель. Вполне вероятно, что, посылая пули в нужные места, чиклерос таким образом могут обрушить крышу нам на головы, но к тому времени мы скорее всего будем уже мертвы.
Мы могли бы найти себе минимальное укрытие, распластавшись в углу между полом и стеной, ближайшим к склону холма, но из такого положения мы не смогли бы видеть, что происходит перед домиком. Если мы сделаем так, то Гатту останется только подойти и открыть дверь – ему никто не сможет помешать.
Очередная пуля пробила крышу. Я спросил:
– Не хочешь ли выскочить наружу, Смит? Если ты выйдешь, я последую за тобой.
– Только не я, – сказал он упрямо. – Я умру прямо здесь.
Он умер через десять секунд после того, как произнес эти слова, получив прямо в лоб пулю, которая отбросила его к стене и заставила упасть на пол. Он умер, не увидев человека, который его убил, и так и не узнав, как выглядит Гатт, приказавший, чтобы его убили.
Я склонился над ним, и там, где я только что стоял, в стену ударила пуля. Фаллон крикнул:
– Джемми! Окно! – И тут же я услышал глухой звук выстрела из дробовика.
Раздался громкий вопль, и, повернувшись на полу с револьвером в руке, я увидел чиклеро, отпрянувшего от разбитого окна и Фаллона с дымящимся ружьем. Он подбежал к самому окну и выстрелил еще раз, после чего снаружи кто-то закричал.
Фаллон отпрянул назад и переломил ружье, чтобы его перезарядить, а я подскочил к окну. Один чиклеро удирал в укрытие, в то время как другой, прижав руки к лицу, брел, пошатываясь как пьяный, громко и жалобно стеная. Я проигнорировал его и выстрелил в третьего, который стоял возле двери, не далее чем в четырех футах от меня. Даже человек, никогда не державший в руках оружия, не смог бы в него промахнуться, и, издав стон, чиклеро резко согнулся пополам.
Я отступил назад, когда пуля разбила осколок стекла, оставшийся торчать в оконной раме, и сильно вздрогнул, когда еще две пули пробили крышу. В любой момент я ожидал удара, когда одна из них попадет в меня.
Фаллон внезапно снова вернулся к жизни. Он слегка подтолкнул меня ногой, и, подняв голову, я обнаружил, что он пристально смотрит на меня блестящими глазами.
– Вы можете скрыться отсюда, – произнес он быстро. – Двигайтесь быстрее!
Я открыл рот, а он вытянул руку и показал на акваланги.
– В сеноте, черт возьми! – прокричал он. – Они не смогут там до вас добраться. – Он подполз к стене и прижался глазом к пулевому отверстию. – Снаружи все тихо. Я смогу их сдержать достаточно долго.
– А как насчет вас?
Он повернулся.
– Как насчет меня? Я мертв в любом случае. Не волнуйтесь, Гатт не получит меня живым.
На долгие раздумья времени не оставалось. Кэтрин и я могли погрузиться в сенот и продержаться в нем несколько дольше, находясь вне досягаемости для пуль Гатта, но что потом? Как только мы снова покажемся на поверхности, так сразу же превратимся в неподвижные мишени – мы не сможем вечно оставаться под водой. И все же, небольшое продление жизни дает еще одну маленькую надежду, а если мы останемся там, где находимся, то несомненно будем убиты в течение следующих нескольких минут.
Я схватил Кэтрин за руку.
– Одевай свое снаряжение, – крикнул я, – Шевелись побыстрее.
Она посмотрела на меня удивленным взглядом, но повиновалась без промедления. Она сорвала с себя одежу и влезла в гидрокостюм, после чего я помог ей одеть акваланги.
– А что с Фаллоном? – спросила она, чуть дыша.
– Не думай о нем! – рявкнул я. – Сконцентрируйся на том, что делаешь.
Темп ружейного огня заметно снизился, чего я не мог понять. На месте Гатта я решил бы, что пришло время сделать из домика решето, но пока мы с Кэтрин сражались с экипировкой и подсоединяли баллоны, только одна пуля пробила крышу.
Я повернулся к Фаллону.
– Как там снаружи?
Он выглянул в окно, посмотрев на тучи, приближающиеся с востока, и внезапный порыв ветра поднял на его голове редкие волосы.
– Я ошибался, Джемми, – сказал он отрывисто. – Это приближается буря. Ветер уже очень сильный.
– Я сомневаюсь, что это сможет нам как-то помочь, – заметил я. – Воздушный баллоны тяжело давили на мои плечи, и я знал, что не смогу бежать слишком быстро, а Кэтрин придется еще труднее. Существовала большая вероятность того, что нас подстрелят по дороге к сеноту.
– Время идти, – сказал Фаллон и взял в руки винтовку. Он выложил все оружие перед окном в одну линию. – Сейчас не время для длительных прощаний, Джемми, – сказал он, раздраженно пожав плечами. – Убирайтесь отсюда поскорее.
Он повернулся к нам спиной и замер у окна с винтовкой наперевес.
Я отодвинул в сторону стол, которым была забаррикадирована дверь, а затем сказал Кэтрин:
– Когда я открою дверь, сразу беги. Не думай больше ни о чем, кроме того, как поскорее добраться до сенота. Как только до него доберешься, немедленно ныряй в пещеру. Поняла?
Она кивнула, но затем беспомощно посмотрела на Фаллона.
– А как насчет?..
– Не думай об этом, – сказал я. – Давай... беги!
Я открыл дверь, и она выскочила наружу. Я, низко пригнувшись, быстро последовал за ней и резко изменил направление, как только мои ноги коснулись земли за порогом.
Я услышал треск винтовочного выстрела и не понял, кто стреляет – враг, или это Фаллон начал вести прикрывающий огонь. Я увидел, как Кэтрин завернула за угол домика, и, последовав за ней, тут же нарвался на порыв ветра плотного, как кирпичная стена. От неожиданности я широко открыл рот, и ветер сразу же сбил меня с дыхания. Почему-то ружейный огонь был на удивление редким – прозвучало всего лишь несколько отдельных выстрелов, – и я не заметил, чтобы хотя бы одна пуля ударила где-то рядом.
Я отвел глаза от Кэтрин и, подняв голову вверх, обнаружил возможную причину. Весь склон холма над сено-том находился в яростном движении от раскачиваемых ветром деревьев, и по его поверхности пробегали волны, как по пшеничному полю от дуновения английского бриза. Только здесь под порывами ветра гнулись стофутовые деревья, а не стебли пшеницы, – и это было нечто более сильное, чем легкий английский зефир. Мне внезапно пришло в голову, что тем, кто находится на склоне холма, грозит опасность лишиться своей шкуры.
Но у меня не было времени думать об этом. Я увидел, что Кэтрин в нерешительности стоит на краю сенота. Сейчас была не та ситуация, чтобы соблюдать все тонкости процедуры погружения, поэтому я крикнул ей:
– Прыгай! Прыгай, черт возьми!
Но она по-прежнему колебалась, перед тем как совершить тридцатифутовый прыжок, и мне пришлось подтолкнуть ее в поясницу, после чего, потеряв равновесие, она упала в воду. Я последовал за ней через долю секунды и вошел в воду ногами вперед. От сильного напряжения ремни акваланга врезались мне в тело, а затем вода сомкнулась у меня над головой.
Глава 12
1
Оказавшись под водой, я начал стремительно погружаться, высматривая Кэтрин. Я увидел ее, но к моему изумлению, она снова поднималась наверх – прямо к поверхности. Я повернулся и последовал за ней, не понимая, что она хочет сделать, и схватил ее до того, как она успела вынырнуть на воздух.
Тут я увидел, что произошло. Маска слетела с ее лица, вероятно, от удара о воду, и воздушный шланг согнулся и запутался среди баллонов на спине в месте, где она не могла достать до него рукой. У нее быстро кончался воздух, но она не теряла головы и постепенно выпускала его изо рта тонкой струйкой пузырьков, как в плавательном бассейне Фаллона, когда я хотел ее испугать. Она не поддалась панике даже когда я схватил ее, а просто позволила мне оттащить себя под водой к краю сенота.
Мы вынырнули на поверхность, и она задышала широко открытым ртом. Я выплюнул свой загубник и распутал ее шланг, а перед тем, как надвинуть маску, она сказала:
– Спасибо! Но разве здесь не опасно?
Мы находились у самого края водоема прямо под склоном холма и были защищены от выстрелов сверху отвесной стеной сенота, но если кто-нибудь пройдет мимо Фаллона, то мы окажемся в положении сидящих на воде уток.
– Плыви под водой к якорному тросу и там подожди меня. Не бойся выстрелов – вода достаточно плотная субстанция, она останавливает пулю на протяжении шести дюймов. Тебе ничто не будет угрожать на глубине в два фута, ты будешь там как за броневой плитой.
Она нырнула под воду и исчезла. Я не мог ее видеть из-за отблесков, танцующих по волнистой поверхности воды, потерявшей свое сходство с зеркалом под порывами ветра, но судя по внезапно вытянувшимся в линию фонтанчикам, ребята на склоне холма различали Кэтрин достаточно хорошо. Я надеялся на то, что был прав, повторяя эту фольклорную историю насчет пули, попадающей в воду, и вздохнул с облегчением, когда увидел всплеск воды около плота, означающий, что она в безопасности.
Теперь пришла моя очередь. Я нырнул и поплыл к плоту, держась на глубине четыре фута. Будь я проклят, если не увидел пулю, опускающуюся вертикально на дно, ее кончик был расплющен от удара о воду. Народное предание оказалось верным.
Я нашел Кэтрин, держащуюся за трос под плотом, и, вытянув руку, показал ей – вниз. Она послушно начала погружение, придерживаясь одной рукой за трос, а я последовал за ней.
Мы опустились до глубины шестьдесят пять футов, где на тросе был отмечен уровень пещеры, и, заплыв в нее, я с чувством глубокого облегчения вынырнул на поверхность. Кэтрин всплыла рядом со мной, и я помог ей взобраться на уступ, после чего включил свет.
– Мы сделали это, – сказал я.
Она усталым движением сняла с себя маску.
– Но как долго мы здесь продержимся? – спросила она и посмотрела на меня укоризненно. – Ты оставил Фаллона умирать, ты бросил его.
– Это было его собственное решение, – сказал я коротко. – Закрой свой клапан, ты расходуешь воздух.
Она машинально повернула его, а я переключил свое внимание на пещеру. Она была достаточно большой, и, по моей оценке, ее объем составлял три тысячи кубических футов – нам пришлось накачать сюда с поверхности большое количество воздуха, чтобы вытеснить всю воду. На такой глубине воздух находился под давлением три атмосферы, таким образом, он содержал кислорода в три раза больше, чем в эквивалентном объеме на поверхности, что было нам на пользу. Но с каждым выдохом мы выпускаем из легких двуокись углерода, и когда содержимое СО2 возрастет, у нас появятся неприятности.
Некоторое время я отдыхал и смотрел, как желтый свет фонаря отражается от груды золотых тарелок, сваленных в дальнем конце уступа. Проблема была простой; решение несколько сложнее. Чем дольше мы будем оставаться внизу, тем больше времени нам понадобится на декомпрессию на пути вверх – но баллоны аквалангов не содержат воздуха, достаточного для длительной декомпрессии. Наконец я нагнулся вниз и ополоснул свою маску водой, перед тем как ее надеть.
Кэтрин выпрямилась.
– Куда ты собрался?
– Я ненадолго, – ответил я. – Только опущусь на дно сената, чтобы поискать способ продлить наше пребывание здесь. С тобой все будет в порядке – просто расслабься и ни о чем не беспокойся.
– Я могу тебе помочь?
– Я немного подумал, а затем сказал:
– Нет. Ты только зря израсходуешь свой воздух. Его достаточно в пещере для того, чтобы поддерживать наше дыхание, а мне еще может понадобиться тот, что в твоем акваланге.
Она, подняв голову, посмотрела на фонарь и вздрогнула.
– Я надеюсь, что он не погаснет. Странно, что он до сих пор горит.
– Батареи находятся наверху, и в них еще много энергии, – сказал я. – Тут нет ничего удивительного. Не падай духом, я скоро вернусь.
Я опустил маску, скользнул в воду и выплыл из пещеры, после чего опустился на дно. Я нашел там один из наших рабочих фонарей и подумал над тем, стоит ли его включать, поскольку свет будет заметен с поверхности. В конце концов я рискнул – вряд ли Гатт сможет меня достать, не имея при себе глубинной бомбы, и очевидно, что ему не удастся ее сделать за короткое время.
Я поискал большие баллоны, которые мы с Рудетски скинули с плота, и оказалось, что они рассыпались в разные стороны. Найти распределитель, который мы сбросили вслед за баллонами, оказалось значительно сложнее, но я обнаружил его под кольцами воздушного шланга, свернувшегося на дне как огромная змея, и удовлетворенно хмыкнул про себя, увидев, что вентиль по-прежнему привязан к распределителю веревочной петлей. Без этого вентиля я оказался бы в трудном положении.
Собрать баллоны в одно место оказалось задачей, достойной Геркулеса, но в конце концов я с ней справился и присоединил баллоны к распределителю. У подводников возникает та же проблема, связанная с невесомостью, что и у космонавтов, и каждый раз, когда я пытался завернуть потуже гайку, мое тело начинало вращаться вокруг баллона в обратном направлении. Я провел внизу почти целый час, пока наконец мне удалось присоединить все баллоны к распределителю с открытыми кранами и привинтить воздушный шланг с закрытым клапаном на конце к выводу распределителя. Теперь весь воздух в баллонах был доступен через клапан воздушного шланга.
Я заплыл в пещеру, волоча за собой шланг, и, вынырнув на поверхность, поднял его вверх в триумфальном жесте. Кэтрин сидела в дальнем конце уступа, и когда я воскликнул: "Держи его!" – она никак не прореагировала, и лишь только едва повернулась, чтобы посмотреть на меня.
Я выбрался из воды, с трудом удерживая концы шланга, а затем вытравил его побольше и закрепил на месте, усевшись сверху.
– Что с тобой случилось? – поинтересовался я.
Некоторое время она не отвечала, а потом произнесла бесцветным голосом:
– Я думаю о Фаллоне.
– Ох!
– Это все, что ты можешь сказать? – спросила она со страстью в голосе, но внезапно гнев ее утих, не успев разгореться.
– Ты думаешь, он мертв? – спросила она более спокойно.
Я задумался.
– Вероятно, – ответил я наконец.
– Боже мой, я ошибалась в тебе, – сказала она с горечью. – Оказывается, ты расчетливый и жестокий. Ты можешь оставить человека умирать и больше не вспоминать о нем.
– Что я чувствую, тебя не касается. Это было решение Фаллона – он принял его сам.
– Но ты извлек из него выгоду.
– Так же как и ты, – заметил я.
– Я знаю, – сказала она безысходно. – Я знаю. Но я не мужчина; я не могу убивать и сражаться.
– Я и сам не привык к этому, – сказал я едко. – В отличие от Гатта. Но ты будешь убивать, если это будет тебе необходимо, Кэтрин. Так же как и все мы. Ты человеческое существо – способное на убийство при самозащите. Мы все можем убивать, но некоторых из нас нужно к этому вынудить.
– И ты не считаешь, что тебе нужно защищать Фаллона, – сказала она тихо.
– Нет, не считаю, – произнес я так же тихо. – Поскольку я буду защищать мертвого человека. Фаллон это знал, Кэти; он знал, что умирает от рака. Он узнал об этом еще в Мехико и поэтому вел себя так безответственно. А теперь его мучает совесть. Он хотел успокоить ее, Кэти. Он хотел сделать так, чтобы совесть его вновь стала чиста. Ты думаешь, я имел право отказать ему в этом – тем более, что в любом случае мы все скоро будем мертвы.
Я с трудом расслышал слова:
– О Боже! – прошептала она. – Я не знала – я не знала.
Я почувствовал себя пристыженным.
– Прости меня, – сказал я. – Я немного запутался. Я забыл, что ты не знаешь. Он сказал мне об этом перед самой атакой Гатта. Ему предстояло вернуться в Мехико, чтобы умереть через три месяца. Не слишком много времени, чтобы строить какие-то планы, не так ли?
– Вот почему ему так не хотелось отсюда уезжать. – Ее голос прервался всхлипыванием. – Я видела, он смотрел на город так, словно у него с ним любовный роман. Он гладил те вещи, которые мы для него доставали.
– Он был человеком, который прощается со всем, что любит, – сказал я.
Некоторое время она сохраняла молчание, а затем тихо произнесла:
– Мне очень жаль, Джемми; я сожалею о тех словах, которые тебе сказала. Теперь я многое бы дала за то, чтобы никогда их не произносить.
– Забудь об этом.
Я сосредоточился на охране шланга, а затем начал размышлять над тем, что мне с ним делать. Средний аквалангист не помнит на память Адмиралтейскую таблицу для подводников; и я не был исключением. Однако в последнее время я сверялся с ней достаточно часто, особенно в связи с глубинами, имеющими отношение к сеноту, и неплохо помнил все цифры. Рано или поздно нам придется подниматься на поверхность, а это означает декомпрессию по пути наверх, а продолжительность декомпрессии зависит от достигнутой глубины и длительности проведенного на ней времени.
Я только что провел целый час на глубине почти ста футов, после чего поднялся до шестидесяти пяти футов, и если я проведу в пещере по меньшей мере еще один час, то потом, при декомпрессии, смогу не принимать во внимание погружение на дно сенота. Избыточный азот к тому времени уже постепенно выйдет из моих тканей.
Останется только подняться на поверхность. Чем дольше мы будем находиться в пещере, тем больше времени понадобится на декомпрессию, а время декомпрессии строго ограничено количеством воздуха, оставшегося в больших баллонах на дне сенота. Будет большим несчастьем остаться без воздуха во время, скажем, двадцатифутовой декомпрессионной остановки. Придется либо остаться в воде и задохнуться, либо подняться на поверхность и получить кессонную болезнь. Главная проблема заключалась в том, что я не знал, сколько воздуха осталось в баллонах – Рудетски сам проводил все поверхностные работы на плоту, и у него не было повода говорить мне об этом.
Поэтому мне оставалось только положиться на волю случая, и я решил исходить из того, что баллоны полны наполовину. Баллоны моего акваланга были почти пусты, но те, что у Кэтрин, оставались практически полными, и у меня был небольшой резерв. Я наконец рассчитал, что если мы проведем в пещере три часа, то на декомпрессию понадобится два часа – всего пройдет пять часов с того момента, как мы, нырнув, укрылись от пуль. За пять часов наверху вполне могут произойти какие-нибудь перемены. Я слабо усмехнулся. Никогда не стоит терять оптимизма – Гатт даже мог пустить себе пулю в лоб в припадке ярости.
Я посмотрел, сколько прошло времени, и подумал, что моя привычка постоянно носить водонепроницаемые, устойчивые к давлению часы подводника оказалась весьма полезной. Мы находились внизу уже полтора часа, так что, перед тем как покинуть пещеру, оставалось провести здесь еще столько же времени. Я вытянулся на твердых камнях, по-прежнему придавливая шланг, и приготовился к ожиданию.
– Джемми!
– Да.
– Никто раньше не называл меня Кэти – за исключением отца.
– Не надо смотреть на меня как на отца, – сказал я угрюмо.
– Не буду, – пообещала она торжественно.
Свет погас – не после серии последних отчаянных вспышек, как бывает, когда садятся батареи, а внезапно, словно кто-то повернул выключатель. Кэтрин издала испуганный крик, но я успокоил ее.
– Не бойся, девочка! Беспокоиться не о чем.
– Это батареи?
– Возможно, – ответил я, хотя знал, что это не так.
Кто-то выключил свет намеренно, или произошло повреждение цепи. Мы остались в темноте, которая ощущалась физически – влажный черный покров, окутавший нас. Темнота, сама по себе, никогда меня не беспокоила, но я знал, что она порою оказывает необычайное влияние на других, поэтому протянул руку.
– Кэти, иди сюда, – сказал я. – Давай не будем отдаляться друг от друга.
Я почувствовал ее руку в своей.
– Я надеюсь, этого никогда не произойдет.
Потом мы непрерывно говорили, чтобы не чувствовать гнетущей тишины пещеры, – говорили обо всем, о чем только можно говорить – про ее отца и ее работу в колледже, про мои спортивные увлечения фехтованием и подводным плаванием, про ферму Хентри, про Багамы, про мое будущее, про ее будущее – про наше будущее. В этой темноте мы забылись настолько, что поверили в то, будто у нас есть будущее.
Один раз она спросила:
– Откуда взялся этот ветер, который налетел так внезапно?
– Какой ветер?
– Тот, что поднялся перед тем, как мы побежали к сеноту.
Я резко вернулся к суровой действительности.
– Я не знаю. Ридер говорил мне, что неподалеку от побережья бушует ураган. Может быть, он свернул вглубь континента. Насколько мне известно, Ридер постоянно прослушивал сводки погоды.
Авария вертолета и погоня в лесу, казалось, произошли столетие назад.
Я посмотрел на часы, и люминесцентный циферблат призрачно проплыл в темноте. Пришло время всплывать, о чем я и сказал. Кэтрин восприняла это практично.
– Я готова, – сказала она.
Мои губы стали сухими, и я с трудом выговаривал слова.
– Ты останешься здесь, – произнес я.
Я услышал, как она перевела дыхание.
– Почему?
– Воздуха хватит только одному из нас. Если мы начнем всплывать вместе, то оба погибнем. Ты не можешь плыть, поскольку только Бог знает, что творится на поверхности. Даже если Гатт уже убрался отсюда, все равно тебе придется найти детали компрессора, который спрятал Рудетски, и снова заставить его работать. Ты сможешь это сделать?
– Вряд ли, – ответила она. – Думаю, что не смогу.
– Значит, это должен сделать я. Бог свидетель, мне не хочется оставлять тебя здесь, но другого выхода нет.
– Сколько времени тебе потребуется?
– Почти два часа на то, чтобы всплыть, и приблизительно час на то, чтобы собрать компрессор. Ты не останешься здесь без воздуха, Кэти; его тебе хватит на семь или восемь часов.
– Семь часов это слишком много, не так ли? Если ты не вернешься через семь часов, значит, не вернешься совсем. Верно, Джемми?
Она была права – и я знал это.
– Я вернусь гораздо раньше, – пообещал я, но мы оба представляли себе, каковы наши шансы.
Ее голос стал задумчивым.
– Лучше сразу утонуть, чем медленно задыхаться от недостатка воздуха.
– Ради Бога! – воскликнул я. – Ты останешься в этой проклятой пещере до тех пор, пока я не вернусь, ты слышишь меня? Ты останешься здесь – обещай мне!
– Я останусь, – сказала она мягко, а затем внезапно оказалась в моих объятиях. – Поцелуй меня, милый.
Ее губы прижались к моим, и я крепко обнял ее, не обращая внимания на эти чертовски неуклюжие и неромантичные гидрокостюмы, одетые на нас.
Наконец я легонько оттолкнул ее.
– Мы не можем терять время, – сказал я и нагнулся, пытаясь нащупать шланг. Мои пальцы наткнулись на что-то металлическое, со стуком упавшее на камень, и я сжал это в руке, а затем другой рукой нашел шланг. Я опустил маску и нетерпеливо сунул то, что держал в руке, под ремни акваланга. – Я вернусь, – пообещал я и соскользнул в воду, потянув за собой шланг.
Последнее, что я услышал, перед тем как скрыться под водой, был голос Кэти, одиноко звучавший в темной пещере:
– Я люблю тебя – люблю.
Тут я увидел, что произошло. Маска слетела с ее лица, вероятно, от удара о воду, и воздушный шланг согнулся и запутался среди баллонов на спине в месте, где она не могла достать до него рукой. У нее быстро кончался воздух, но она не теряла головы и постепенно выпускала его изо рта тонкой струйкой пузырьков, как в плавательном бассейне Фаллона, когда я хотел ее испугать. Она не поддалась панике даже когда я схватил ее, а просто позволила мне оттащить себя под водой к краю сенота.
Мы вынырнули на поверхность, и она задышала широко открытым ртом. Я выплюнул свой загубник и распутал ее шланг, а перед тем, как надвинуть маску, она сказала:
– Спасибо! Но разве здесь не опасно?
Мы находились у самого края водоема прямо под склоном холма и были защищены от выстрелов сверху отвесной стеной сенота, но если кто-нибудь пройдет мимо Фаллона, то мы окажемся в положении сидящих на воде уток.
– Плыви под водой к якорному тросу и там подожди меня. Не бойся выстрелов – вода достаточно плотная субстанция, она останавливает пулю на протяжении шести дюймов. Тебе ничто не будет угрожать на глубине в два фута, ты будешь там как за броневой плитой.
Она нырнула под воду и исчезла. Я не мог ее видеть из-за отблесков, танцующих по волнистой поверхности воды, потерявшей свое сходство с зеркалом под порывами ветра, но судя по внезапно вытянувшимся в линию фонтанчикам, ребята на склоне холма различали Кэтрин достаточно хорошо. Я надеялся на то, что был прав, повторяя эту фольклорную историю насчет пули, попадающей в воду, и вздохнул с облегчением, когда увидел всплеск воды около плота, означающий, что она в безопасности.
Теперь пришла моя очередь. Я нырнул и поплыл к плоту, держась на глубине четыре фута. Будь я проклят, если не увидел пулю, опускающуюся вертикально на дно, ее кончик был расплющен от удара о воду. Народное предание оказалось верным.
Я нашел Кэтрин, держащуюся за трос под плотом, и, вытянув руку, показал ей – вниз. Она послушно начала погружение, придерживаясь одной рукой за трос, а я последовал за ней.
Мы опустились до глубины шестьдесят пять футов, где на тросе был отмечен уровень пещеры, и, заплыв в нее, я с чувством глубокого облегчения вынырнул на поверхность. Кэтрин всплыла рядом со мной, и я помог ей взобраться на уступ, после чего включил свет.
– Мы сделали это, – сказал я.
Она усталым движением сняла с себя маску.
– Но как долго мы здесь продержимся? – спросила она и посмотрела на меня укоризненно. – Ты оставил Фаллона умирать, ты бросил его.
– Это было его собственное решение, – сказал я коротко. – Закрой свой клапан, ты расходуешь воздух.
Она машинально повернула его, а я переключил свое внимание на пещеру. Она была достаточно большой, и, по моей оценке, ее объем составлял три тысячи кубических футов – нам пришлось накачать сюда с поверхности большое количество воздуха, чтобы вытеснить всю воду. На такой глубине воздух находился под давлением три атмосферы, таким образом, он содержал кислорода в три раза больше, чем в эквивалентном объеме на поверхности, что было нам на пользу. Но с каждым выдохом мы выпускаем из легких двуокись углерода, и когда содержимое СО2 возрастет, у нас появятся неприятности.
Некоторое время я отдыхал и смотрел, как желтый свет фонаря отражается от груды золотых тарелок, сваленных в дальнем конце уступа. Проблема была простой; решение несколько сложнее. Чем дольше мы будем оставаться внизу, тем больше времени нам понадобится на декомпрессию на пути вверх – но баллоны аквалангов не содержат воздуха, достаточного для длительной декомпрессии. Наконец я нагнулся вниз и ополоснул свою маску водой, перед тем как ее надеть.
Кэтрин выпрямилась.
– Куда ты собрался?
– Я ненадолго, – ответил я. – Только опущусь на дно сената, чтобы поискать способ продлить наше пребывание здесь. С тобой все будет в порядке – просто расслабься и ни о чем не беспокойся.
– Я могу тебе помочь?
– Я немного подумал, а затем сказал:
– Нет. Ты только зря израсходуешь свой воздух. Его достаточно в пещере для того, чтобы поддерживать наше дыхание, а мне еще может понадобиться тот, что в твоем акваланге.
Она, подняв голову, посмотрела на фонарь и вздрогнула.
– Я надеюсь, что он не погаснет. Странно, что он до сих пор горит.
– Батареи находятся наверху, и в них еще много энергии, – сказал я. – Тут нет ничего удивительного. Не падай духом, я скоро вернусь.
Я опустил маску, скользнул в воду и выплыл из пещеры, после чего опустился на дно. Я нашел там один из наших рабочих фонарей и подумал над тем, стоит ли его включать, поскольку свет будет заметен с поверхности. В конце концов я рискнул – вряд ли Гатт сможет меня достать, не имея при себе глубинной бомбы, и очевидно, что ему не удастся ее сделать за короткое время.
Я поискал большие баллоны, которые мы с Рудетски скинули с плота, и оказалось, что они рассыпались в разные стороны. Найти распределитель, который мы сбросили вслед за баллонами, оказалось значительно сложнее, но я обнаружил его под кольцами воздушного шланга, свернувшегося на дне как огромная змея, и удовлетворенно хмыкнул про себя, увидев, что вентиль по-прежнему привязан к распределителю веревочной петлей. Без этого вентиля я оказался бы в трудном положении.
Собрать баллоны в одно место оказалось задачей, достойной Геркулеса, но в конце концов я с ней справился и присоединил баллоны к распределителю. У подводников возникает та же проблема, связанная с невесомостью, что и у космонавтов, и каждый раз, когда я пытался завернуть потуже гайку, мое тело начинало вращаться вокруг баллона в обратном направлении. Я провел внизу почти целый час, пока наконец мне удалось присоединить все баллоны к распределителю с открытыми кранами и привинтить воздушный шланг с закрытым клапаном на конце к выводу распределителя. Теперь весь воздух в баллонах был доступен через клапан воздушного шланга.
Я заплыл в пещеру, волоча за собой шланг, и, вынырнув на поверхность, поднял его вверх в триумфальном жесте. Кэтрин сидела в дальнем конце уступа, и когда я воскликнул: "Держи его!" – она никак не прореагировала, и лишь только едва повернулась, чтобы посмотреть на меня.
Я выбрался из воды, с трудом удерживая концы шланга, а затем вытравил его побольше и закрепил на месте, усевшись сверху.
– Что с тобой случилось? – поинтересовался я.
Некоторое время она не отвечала, а потом произнесла бесцветным голосом:
– Я думаю о Фаллоне.
– Ох!
– Это все, что ты можешь сказать? – спросила она со страстью в голосе, но внезапно гнев ее утих, не успев разгореться.
– Ты думаешь, он мертв? – спросила она более спокойно.
Я задумался.
– Вероятно, – ответил я наконец.
– Боже мой, я ошибалась в тебе, – сказала она с горечью. – Оказывается, ты расчетливый и жестокий. Ты можешь оставить человека умирать и больше не вспоминать о нем.
– Что я чувствую, тебя не касается. Это было решение Фаллона – он принял его сам.
– Но ты извлек из него выгоду.
– Так же как и ты, – заметил я.
– Я знаю, – сказала она безысходно. – Я знаю. Но я не мужчина; я не могу убивать и сражаться.
– Я и сам не привык к этому, – сказал я едко. – В отличие от Гатта. Но ты будешь убивать, если это будет тебе необходимо, Кэтрин. Так же как и все мы. Ты человеческое существо – способное на убийство при самозащите. Мы все можем убивать, но некоторых из нас нужно к этому вынудить.
– И ты не считаешь, что тебе нужно защищать Фаллона, – сказала она тихо.
– Нет, не считаю, – произнес я так же тихо. – Поскольку я буду защищать мертвого человека. Фаллон это знал, Кэти; он знал, что умирает от рака. Он узнал об этом еще в Мехико и поэтому вел себя так безответственно. А теперь его мучает совесть. Он хотел успокоить ее, Кэти. Он хотел сделать так, чтобы совесть его вновь стала чиста. Ты думаешь, я имел право отказать ему в этом – тем более, что в любом случае мы все скоро будем мертвы.
Я с трудом расслышал слова:
– О Боже! – прошептала она. – Я не знала – я не знала.
Я почувствовал себя пристыженным.
– Прости меня, – сказал я. – Я немного запутался. Я забыл, что ты не знаешь. Он сказал мне об этом перед самой атакой Гатта. Ему предстояло вернуться в Мехико, чтобы умереть через три месяца. Не слишком много времени, чтобы строить какие-то планы, не так ли?
– Вот почему ему так не хотелось отсюда уезжать. – Ее голос прервался всхлипыванием. – Я видела, он смотрел на город так, словно у него с ним любовный роман. Он гладил те вещи, которые мы для него доставали.
– Он был человеком, который прощается со всем, что любит, – сказал я.
Некоторое время она сохраняла молчание, а затем тихо произнесла:
– Мне очень жаль, Джемми; я сожалею о тех словах, которые тебе сказала. Теперь я многое бы дала за то, чтобы никогда их не произносить.
– Забудь об этом.
Я сосредоточился на охране шланга, а затем начал размышлять над тем, что мне с ним делать. Средний аквалангист не помнит на память Адмиралтейскую таблицу для подводников; и я не был исключением. Однако в последнее время я сверялся с ней достаточно часто, особенно в связи с глубинами, имеющими отношение к сеноту, и неплохо помнил все цифры. Рано или поздно нам придется подниматься на поверхность, а это означает декомпрессию по пути наверх, а продолжительность декомпрессии зависит от достигнутой глубины и длительности проведенного на ней времени.
Я только что провел целый час на глубине почти ста футов, после чего поднялся до шестидесяти пяти футов, и если я проведу в пещере по меньшей мере еще один час, то потом, при декомпрессии, смогу не принимать во внимание погружение на дно сенота. Избыточный азот к тому времени уже постепенно выйдет из моих тканей.
Останется только подняться на поверхность. Чем дольше мы будем находиться в пещере, тем больше времени понадобится на декомпрессию, а время декомпрессии строго ограничено количеством воздуха, оставшегося в больших баллонах на дне сенота. Будет большим несчастьем остаться без воздуха во время, скажем, двадцатифутовой декомпрессионной остановки. Придется либо остаться в воде и задохнуться, либо подняться на поверхность и получить кессонную болезнь. Главная проблема заключалась в том, что я не знал, сколько воздуха осталось в баллонах – Рудетски сам проводил все поверхностные работы на плоту, и у него не было повода говорить мне об этом.
Поэтому мне оставалось только положиться на волю случая, и я решил исходить из того, что баллоны полны наполовину. Баллоны моего акваланга были почти пусты, но те, что у Кэтрин, оставались практически полными, и у меня был небольшой резерв. Я наконец рассчитал, что если мы проведем в пещере три часа, то на декомпрессию понадобится два часа – всего пройдет пять часов с того момента, как мы, нырнув, укрылись от пуль. За пять часов наверху вполне могут произойти какие-нибудь перемены. Я слабо усмехнулся. Никогда не стоит терять оптимизма – Гатт даже мог пустить себе пулю в лоб в припадке ярости.
Я посмотрел, сколько прошло времени, и подумал, что моя привычка постоянно носить водонепроницаемые, устойчивые к давлению часы подводника оказалась весьма полезной. Мы находились внизу уже полтора часа, так что, перед тем как покинуть пещеру, оставалось провести здесь еще столько же времени. Я вытянулся на твердых камнях, по-прежнему придавливая шланг, и приготовился к ожиданию.
– Джемми!
– Да.
– Никто раньше не называл меня Кэти – за исключением отца.
– Не надо смотреть на меня как на отца, – сказал я угрюмо.
– Не буду, – пообещала она торжественно.
Свет погас – не после серии последних отчаянных вспышек, как бывает, когда садятся батареи, а внезапно, словно кто-то повернул выключатель. Кэтрин издала испуганный крик, но я успокоил ее.
– Не бойся, девочка! Беспокоиться не о чем.
– Это батареи?
– Возможно, – ответил я, хотя знал, что это не так.
Кто-то выключил свет намеренно, или произошло повреждение цепи. Мы остались в темноте, которая ощущалась физически – влажный черный покров, окутавший нас. Темнота, сама по себе, никогда меня не беспокоила, но я знал, что она порою оказывает необычайное влияние на других, поэтому протянул руку.
– Кэти, иди сюда, – сказал я. – Давай не будем отдаляться друг от друга.
Я почувствовал ее руку в своей.
– Я надеюсь, этого никогда не произойдет.
Потом мы непрерывно говорили, чтобы не чувствовать гнетущей тишины пещеры, – говорили обо всем, о чем только можно говорить – про ее отца и ее работу в колледже, про мои спортивные увлечения фехтованием и подводным плаванием, про ферму Хентри, про Багамы, про мое будущее, про ее будущее – про наше будущее. В этой темноте мы забылись настолько, что поверили в то, будто у нас есть будущее.
Один раз она спросила:
– Откуда взялся этот ветер, который налетел так внезапно?
– Какой ветер?
– Тот, что поднялся перед тем, как мы побежали к сеноту.
Я резко вернулся к суровой действительности.
– Я не знаю. Ридер говорил мне, что неподалеку от побережья бушует ураган. Может быть, он свернул вглубь континента. Насколько мне известно, Ридер постоянно прослушивал сводки погоды.
Авария вертолета и погоня в лесу, казалось, произошли столетие назад.
Я посмотрел на часы, и люминесцентный циферблат призрачно проплыл в темноте. Пришло время всплывать, о чем я и сказал. Кэтрин восприняла это практично.
– Я готова, – сказала она.
Мои губы стали сухими, и я с трудом выговаривал слова.
– Ты останешься здесь, – произнес я.
Я услышал, как она перевела дыхание.
– Почему?
– Воздуха хватит только одному из нас. Если мы начнем всплывать вместе, то оба погибнем. Ты не можешь плыть, поскольку только Бог знает, что творится на поверхности. Даже если Гатт уже убрался отсюда, все равно тебе придется найти детали компрессора, который спрятал Рудетски, и снова заставить его работать. Ты сможешь это сделать?
– Вряд ли, – ответила она. – Думаю, что не смогу.
– Значит, это должен сделать я. Бог свидетель, мне не хочется оставлять тебя здесь, но другого выхода нет.
– Сколько времени тебе потребуется?
– Почти два часа на то, чтобы всплыть, и приблизительно час на то, чтобы собрать компрессор. Ты не останешься здесь без воздуха, Кэти; его тебе хватит на семь или восемь часов.
– Семь часов это слишком много, не так ли? Если ты не вернешься через семь часов, значит, не вернешься совсем. Верно, Джемми?
Она была права – и я знал это.
– Я вернусь гораздо раньше, – пообещал я, но мы оба представляли себе, каковы наши шансы.
Ее голос стал задумчивым.
– Лучше сразу утонуть, чем медленно задыхаться от недостатка воздуха.
– Ради Бога! – воскликнул я. – Ты останешься в этой проклятой пещере до тех пор, пока я не вернусь, ты слышишь меня? Ты останешься здесь – обещай мне!
– Я останусь, – сказала она мягко, а затем внезапно оказалась в моих объятиях. – Поцелуй меня, милый.
Ее губы прижались к моим, и я крепко обнял ее, не обращая внимания на эти чертовски неуклюжие и неромантичные гидрокостюмы, одетые на нас.
Наконец я легонько оттолкнул ее.
– Мы не можем терять время, – сказал я и нагнулся, пытаясь нащупать шланг. Мои пальцы наткнулись на что-то металлическое, со стуком упавшее на камень, и я сжал это в руке, а затем другой рукой нашел шланг. Я опустил маску и нетерпеливо сунул то, что держал в руке, под ремни акваланга. – Я вернусь, – пообещал я и соскользнул в воду, потянув за собой шланг.
Последнее, что я услышал, перед тем как скрыться под водой, был голос Кэти, одиноко звучавший в темной пещере:
– Я люблю тебя – люблю.
2
Шланг длиной около семидесяти футов тянул меня вниз, и я частично потерял высоту, пока добрался до якорного троса, но, схватившись за него рукой, сразу начал подтягивать шланг к себе. Почувствовав сопротивление, я остановился, а затем прикрепил шланг к тросу застежкой от одной из моих ласт. Я больше не нуждался в ластах, а шланг было необходимо закрепить, чтобы избавиться от его тяжести. Сделав это, я медленно поднялся до тридцатифутовой отметки, выпуская изо рта пузырьки воздуха, который освобождался из моих легких с уменьшением давления, и поддерживал свою скорость ниже скорости всплывающих пузырьков.