Страница:
Неожиданно тропа резко повернула налево, протянулась еще на сто ярдов и закончилась. Я остановился, не зная, куда идти, и тут внезапно увидел человека, лежащего на вершине бугра справа от меня. Он смотрел куда-то вдаль через полевой бинокль. Я судорожно вскинул винтовку и в тот же момент он наполовину повернул голову и небрежно спросил через плечо:
– Es usted, Pedro?[5]
Я облизал губы.
– Si![6] – ответил я, надеясь, что это правильный ответ.
Он снова прижал бинокль к глазам и возобновил свое наблюдение за тем, что находилось по другую сторону бугра.
– Tiene usted fosforos у cigarrillos?[7]
Я не понял его слов, но было очевидно, что это вопрос, поэтому я снова ответил "Si!" и, храбро забравшись на бугор, остановился прямо над ним.
– Gracias, – сказал он. – Que hora es?[8] – Он положил свой бинокль и повернулся посмотреть на меня точно в тот момент, когда я опустил на его голову приклад винтовки. Приклад попал ему в лоб прямо над правым глазом, и его лицо исказилось от внезапной боли. Я снова поднял винтовку и обрушил ее вниз с неожиданной для себя яростью. Вот что было уготовано Гарри. Чиклеро издал звук средний между стоном и хрипом, скатился с бугра и неподвижно замер.
Я бросил на него безучастный взгляд и пнул носком ботинка. Он не пошевелился, поэтому я повернулся, чтобы посмотреть, за чем он наблюдал. Отдаленный на четверть мили открытого пространства, передо мной лежал Уашуанок и Лагерь-Три. Я смотрел на него, наверное, так, как израильтяне смотрели на Землю Обетованную: слезы навернулись мне на глаза и, сделав несколько нетвердых шагов вперед, я издал хриплый крик в сторону отдаленных человеческих фигурок, снующих возле домиков.
Я неуклюже побежал и обнаружил, что, по-видимому, все силы внезапно покинули мое тело. Я чувствовал себя до смешного слабым и в то же время легким, жизнерадостным и необыкновенно просветленным. Я не знаю, был ли человек, которого я оглушил – или убил, единственным чиклеро, наблюдающим за лагерем, или у него имелись компаньоны. Несомненно, для человека с винтовкой не составило бы большого труда выстрелить мне в спину, пока я, запинаясь, брел по направлению к домикам, но выстрела не последовало.
Я увидел большую фигуру Джо Рудетски, повернувшегося чтобы посмотреть на меня и издавшего слабый крик удивления. Затем последовал небольшой пробел, после чего я обнаружил, что лежу на земле и смотрю снизу вверх на лицо Фаллона, принявшее озабоченное выражение. Он что-то говорил, но я не слышал его слов, потому что кто-то стучал по моим барабанным перепонкам. Его голова съежилась, а потом вдруг раздулась до огромных размеров, после чего я вновь потерял сознание.
2
3
– Es usted, Pedro?[5]
Я облизал губы.
– Si![6] – ответил я, надеясь, что это правильный ответ.
Он снова прижал бинокль к глазам и возобновил свое наблюдение за тем, что находилось по другую сторону бугра.
– Tiene usted fosforos у cigarrillos?[7]
Я не понял его слов, но было очевидно, что это вопрос, поэтому я снова ответил "Si!" и, храбро забравшись на бугор, остановился прямо над ним.
– Gracias, – сказал он. – Que hora es?[8] – Он положил свой бинокль и повернулся посмотреть на меня точно в тот момент, когда я опустил на его голову приклад винтовки. Приклад попал ему в лоб прямо над правым глазом, и его лицо исказилось от внезапной боли. Я снова поднял винтовку и обрушил ее вниз с неожиданной для себя яростью. Вот что было уготовано Гарри. Чиклеро издал звук средний между стоном и хрипом, скатился с бугра и неподвижно замер.
Я бросил на него безучастный взгляд и пнул носком ботинка. Он не пошевелился, поэтому я повернулся, чтобы посмотреть, за чем он наблюдал. Отдаленный на четверть мили открытого пространства, передо мной лежал Уашуанок и Лагерь-Три. Я смотрел на него, наверное, так, как израильтяне смотрели на Землю Обетованную: слезы навернулись мне на глаза и, сделав несколько нетвердых шагов вперед, я издал хриплый крик в сторону отдаленных человеческих фигурок, снующих возле домиков.
Я неуклюже побежал и обнаружил, что, по-видимому, все силы внезапно покинули мое тело. Я чувствовал себя до смешного слабым и в то же время легким, жизнерадостным и необыкновенно просветленным. Я не знаю, был ли человек, которого я оглушил – или убил, единственным чиклеро, наблюдающим за лагерем, или у него имелись компаньоны. Несомненно, для человека с винтовкой не составило бы большого труда выстрелить мне в спину, пока я, запинаясь, брел по направлению к домикам, но выстрела не последовало.
Я увидел большую фигуру Джо Рудетски, повернувшегося чтобы посмотреть на меня и издавшего слабый крик удивления. Затем последовал небольшой пробел, после чего я обнаружил, что лежу на земле и смотрю снизу вверх на лицо Фаллона, принявшее озабоченное выражение. Он что-то говорил, но я не слышал его слов, потому что кто-то стучал по моим барабанным перепонкам. Его голова съежилась, а потом вдруг раздулась до огромных размеров, после чего я вновь потерял сознание.
2
Вода – чистая, холодная пресная вода – удивительная субстанция. Время от времени мне приходилось использовать ее для приготовления концентрированных супов; вы берете сухое порошкообразное вещество, выглядящее так же неаппетитно, как лекарственные травы из сумки знахаря, добавляете воды, и гоп-ля! – несколько сухих ошметков превращаются в душистый зеленый горошек и сочные овощи.
За неделю скитаний по джунглям мой организм был предельно обезвожен, и я сильно потерял в весе, но уже через несколько часов ко мне вернулись силы и бодрость духа. Вовсе не потому, что я выпил много воды, поскольку Фаллон отмерял мне ее буквально по капле, просто один вид стоящего рядом с моей кроватью графина, запотевшего от сконденсировавшейся на нем влаги, придавал мне уверенности, так как я знал, что достаточно протянуть руку, и вода в моем полном распоряжении. Замечательное ощущение! Так что я чувствовал себя значительно лучше, хотя, возможно, мне, как концентрированному супу, немного недоставало естественной свежести.
Фаллон, разумеется, хотел знать о том, что произошло более детально, чем я ему коротко и сбивчиво рассказал, когда пришел в лагерь. Он пододвинул себе стул и сел у изголовья кровати.
– Я думаю, вам стоит рассказать мне все с самого начала, – сказал он.
– Я убил человека, – произнес я медленно.
Он приподнял брови.
– Ридера? Вы не должны думать об этом подобным образом.
– Нет, не Гарри. – Я рассказал ему обо всем, что случилось.
Пока Фаллон слушал мою историю, его лицо приняло выражение испуганного недоумения, и когда я закончил, он воскликнул:
– Так значит, мы под наблюдением – и Гатт находится здесь!
– Во главе целой армии, – сказал я. – Это то, о чем вас хотел предупредить Пат Харрис, но вы не обратили внимания на его слова. Гатт привез сюда собственных людей из Штатов и завербовал чиклерос, чтобы те помогали ему в джунглях. И пожар в радиопалатке был не случаен – так же как и авария вертолета.
– Вы уверены, что это была диверсия?
– Так сказал Гарри, – ответил я. – И я ему верю. Я также думаю, что другой вертолет – грузовой, сгоревший в Лагере-Один, тоже был уничтожен в результате диверсии. Кроме того, ваш самолет задержан в Мехико. Мы здесь изолированы.
Фаллон выглядел мрачным.
– Сколько людей вы видели у Гатта?
– Я не останавливался, чтобы посчитать, – но от начала до конца я видел человек двадцать пять. С некоторыми из них я, конечно же, мог столкнуться дважды, но мне кажется, это верная оценка. – Я протянул руку и прижал ее к холодной стенке графина. – Я с большой степенью уверенности могу предугадать их дальнейшие действия.
– И каковы ваши предположения?
– Разве это не очевидно? Они собираются напасть на нас. Гатту нужны те ценности, что были извлечены из сенота, и прочие безделушки, которые мы могли найти. Они все еще здесь, не так ли?
Фаллон кивнул.
– Я должен был отправить их раньше. – Он поднялся со стула и подошел к окну. – Я никак не могу понять, почему вы – и Гатт – так в этом уверены?
Я чувствовал себя слишком усталым для того, чтобы кричать, но все же сделал попытку.
– Черт возьми, я ведь сам доставал эти изделия из воды, не правда ли?
Он повернулся.
– Но Гатт не знал об этом. Так откуда он мог узнать, если только кто-то ему не сказал? Мы никому ничего не говорили.
Я подумал над этим, а потом сказал мягко:
– После крушения я находился в джунглях целую неделю, а Гатт так и не перешел к активным действиям. Он уже здесь, и он готов, так что же его задерживает?
– Возможно, неуверенность, – предположил Фаллон. – Он не может знать точно, нашли ли мы что-нибудь ценное – ценное для него.
– Верно. Но все, что ему нужно сделать, это просто прийти сюда и убедиться в том, что полтора миллиона долларов ждут, чтобы их забрали.
– Более чем полтора миллиона, – сказал Фаллон. – Поль сделал большую находку в Храме Юм Чака. Предполагалось, что он не будет начинать раскопки, но он все же это сделал – и наткнулся на тайный склад храмовой утвари. Она бесценна, Джемми, ничего подобного раньше не находили. – Для Гатта ничто не бесценно, – заметил я. – Сколько она будет стоить для него?
– За нее нельзя назначить цены как за музейную коллекцию. Но если Гатт разделит все на части и будет продавать их отдельно, тогда, возможно, он сможет выручить еще полтора миллиона долларов.
Я хмуро посмотрел на Фаллона.
– И вы имели безрассудство утверждать, что в Уашуаноке нет никакого золота. Мы знаем, что Гатт способен осознать ценность наших находок и то, что он может продать их через Джеррисона. Так что же нам теперь делать? Просто отдать их в руки Гатту, когда он придет сюда со своими головорезами?
– Я думаю, что при сложившихся обстоятельствах будет лучше обсудить этот вопрос с остальными, – сказал Фаллон. – У вас есть для этого силы?
– Со мною все в порядке, – ответил я и спустил свои ноги с кровати.
Совещание проходило в мрачной и гнетущей атмосфере. Я рассказал свою историю, и после нескольких минут недоверчивого непонимания мне удалось вбить в их головы сознание того, что мы в опасности. Фаллона, разумеется, не пришлось убеждать, но Поль Халстед, как всегда, во всем противоречил.
– Все это звучит весьма неправдоподобно, – заявил он со своим обычным высокомерием.
Я взорвался.
– Вы хотите сказать, что я лгу?
Фаллон предостерегающе опустил свою ладонь на мою руку. Халстед сказал:
– Нет, но я думаю, вы преувеличиваете – и используете свое воображение.
Я предложил ему:
– Тогда попробуйте прогуляться по джунглям. Если пуля воображаемая, то она не причинит вам вреда, когда вы на нее нарветесь.
– Я уверен, что вы могли сделать больше для того, чтобы помочь бедняге Ридеру, – сказал он.
Я перегнулся через стол, чтобы схватить его, но он резко отпрянул назад.
– Довольно! – рявкнул Фаллон. – Поль, если вы не хотите предложить ничего конструктивного, держите рот закрытым.
Кэтрин Халстед неожиданно в первый раз при всех атаковала своего мужа.
– Да, заткнись, Поль, – сказала она резко. – Меня уже тошнит от тебя.
Он посмотрел на нее с недоверчивым изумлением.
– Ты снова приняла сторону Уила? – спросил он оскорбленным тоном.
– Здесь не существует сторон – и никогда не существовало, – ответила она ледяным тоном. – Если кто-то и имеет склонность преувеличивать, то это не Джемми. – Она посмотрела на меня. – Мне очень жаль, Джемми.
– Я тебя не просил за меня извиняться, – вспыхнул он.
– А я этого и не делаю, – сказала она с твердостью, способной резать как алмаз. – Я извинилась перед Джемми за свое собственное поведение – за то, что не слушала его раньше. А теперь просто заткнись, как тебя попросил профессор Фаллон.
Халстед был настолько удивлен этой атакой с неожиданной стороны, что стал тихим и каким-то задумчивым. Я посмотрел на Рудетски.
– Что ты об этом думаешь?
– Я верю вам, – ответил он. – У нас возникли проблемы с этими проклятыми чиклерос еще в Лагере-Один. Они проявили себя как отчаянные негодяи, и меня не удивляет, что чиклерос в вас стреляли. – Он расправил свои массивные плечи и обратился к Фаллону: – Но этот парень, Гатт, это что-то новое. Мы не знали про него.
– У вас не было необходимости про него знать, – сказал Фаллон бесцветным голосом.
На лице Рудетски появилось упрямое выражение.
– А я считаю, что такая необходимость была, мистер Фаллон. Если Гатт организовал чиклерос, то это означает большие неприятности. В контракте не было сказано про то, что нам придется попадать под пули. Мне это не нравится – так же как Смитти и Фоулеру.
Остальные двое мужчин серьезно закивали головами. Я вмешался:
– Что ты хочешь сделать, Рудетски? Организовать профсоюз? Для этого уже несколько поздно. Ввел ли тебя в заблуждение мистер Фаллон или нет, не имеет значения. В любом случае, я уверен, что он это сделал не намеренно. Главный вопрос теперь заключается в том, что нам делать с Гаттом.
Фаллон сказал устало:
– Мы можем сделать только одно. Позволить ему взять то, что он хочет.
Смит и Фоулер снова энергично закивали, а Рудетски произнес:
– Я тоже так думаю.
Кэтрин Халстед поджала губы, в то время как Халстед, кивнув головой, обвел всех собравшихся внимательным взглядом.
– Вы считаете, что это выход? – спросил я, – Мы просто отдадим Гатту три миллиона долларов, погладим его по головке и будем надеяться на то, что он уберется. Весьма сомнительно, что все случится именно так.
Рудетски подался вперед.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я уверен, ты совсем не глуп, Джо. Гатт собирается совершить преступление – он хочет украсть три миллиона долларов, принадлежащие кому-то еще. Я не знаю, кому эти вещи принадлежат по закону, но уверен, что мексиканское правительство имеет на них все права. Вы на самом деле думаете, что Гатт позволит кому бы то ни было вернуться в Мехико и подать на него официальную жалобу?
– О Боже! – воскликнул Фаллон, трезво оценив сложившуюся ситуацию.
– Вы хотите сказать – он перебьет нас всех, всех до одного? – спросил Рудетски взволнованно.
– А что бы ты сделал на его месте? – поинтересовался я цинично. – Разумеется, сделай скидку на то, что ты не испытываешь особого уважения к святости человеческой жизни.
Тут поднялся всеобщий гвалт, на фоне которого выделялся низкий голос Рудетски, извергающего проклятия. Смит крикнул:
– Я ухожу отсюда.
Я ударил кулаком по столу и гаркнул:
– А ну-ка замолчите, все вы!
К моему удивлению, все внезапно остановились и посмотрели на меня. Я не имел привычки заявлять о себе подобным образом, и может быть, здесь я немного перестарался – в любом случае это сработало. Я ткнул пальцем в сторону Смита.
– И куда, черт возьми, ты собрался идти? Как только ты углубишься в джунгли на десять ярдов, чиклерос сделают тебя холодным. У тебя там не будет ни одного шанса.
Лицо Смита стало мертвенно-бледным, и он нервозно сглотнул.
Фаллон сказал:
– Черт возьми, он прав, Смитти! Мы здесь в ловушке.
Внезапно голос Фаллона окреп.
– Это невозможно, Уил, вы слишком сгущаете краски. Вы представляете, какой шум поднимется, если Гатт вдруг решится на это... на это массовое убийство? Вы думаете, что человек может просто пропасть, не вызвав своим исчезновением никаких вопросов? Он никогда не решится на такое.
– Нет? Кто еще, кроме нас, знает, что Гатт здесь? Он имеет опыт – у него есть организация. Я готов поспорить, стоит ему только свистнуть, и сразу появится сотня свидетелей, готовых доказать, что он находится в Мехико прямо сейчас. Он будет абсолютно уверен, что никто на сможет связать это происшествие с его именем.
Лицо Кэтрин побледнело.
– Но когда они найдут нас... найдут наши тела... они узнают, что...
– Мне очень жаль, Кэтрин, – сказал я. – Но нас никто не найдет. В Кинтана Роо можно похоронить целую армию, и тела никогда не будут найдены.
Халстед вмешался.
– Вы сами это сказали, Уил. Кто еще, кроме нас, знает, что Гатт находится здесь? А мы об этом знаем только с ваших слов. Лично я его не видел, так же как и все остальные присутствующие здесь – за исключением вас. Мне кажется, вы хотите принудить нас к каким-то действиям.
Я с изумлением посмотрел на него.
– А за каким же дьяволом мне все это нужно?
Он пожал плечами.
– Вы с самого начала изо всех сил пытались пролезть в эту экспедицию. К тому же вас всегда очень интересовала стоимость того, что мы нашли. Я не думаю, что мне нужно продолжать дальше, не так ли?
– Да, лучше не надо, – выпалил я. – Этого делать не стоит, иначе я вобью вам зубы в глотку. – Все остальные смотрели на меня, сохраняя молчание, давая мне знать, что такое обвинение требует того, чтобы на него ответили. – Если я хочу вас принудить к чему-то, то почему я помешал Смиту уйти? Тогда почему я хочу, чтобы мы все держались вместе?
Рудетски шумно выдохнул и посмотрел на Халстеда с неприязнью.
– Боже мой! На одну минуту этот парень сбил меня с толку. Мне следовало знать его лучше. – Халстед заерзал на своем стуле, почувствовав себя неуютно под полным презрения взглядом, а Рудетски обратился ко мне. – Так что же нам делать, мистер Уил?
Я уже собрался сказать "Почему ты спрашиваешь меня?", но один взгляд на Фаллона заставил меня переменить решение. Он весь как-то странно осунулся и смотрел прямо перед собой невидящими глазами, созерцая что-то внутренним зрением. Я не знал, о чем он думает, и не хотел строить предположений, но было очевидно, что мы не можем положиться на него как на лидера. Халстед не смог бы перевести и слепого на другую сторону улицы, в то время как Рудетски по своей натуре был типичный сержант, сверхзффективный, когда ему скажут, что делать, – но ему должен кто-то сказать. А Смит и Фоулер во всем следовали за Рудетски.
Я никогда раньше не брал на себя роль лидера, поскольку у меня никогда не возникало желания вести за собой кого бы то ни было. Я всегда придерживался мнения, что каждый человек должен идти своим собственным путем, и если он будет использовать мозги, данные ему Богом, то никогда не пойдет по чужим следам и в то же время не станет ждать, что за ним пойдут другие. Я был одиноким волком, крайним индивидуалистом, и, возможно, из-за этого прослыл серым и бесцветным. Я не испытывал потребности в том, чтобы навязать кому-то свою точку зрения, вид активности, который, по-видимому, был любимым занятием для остальных, и это объясняли тем, что я не могу сказать ничего стоящего, – достаточно ошибочно.
А теперь, в установившейся внезапно тишине, все, казалось, ждали, что я приму на себя лидерство – сделаю что-то решительное. Все, за исключением Фаллона, погрузившегося в свои мысли, и, разумеется, Халстеда, который по каким-то особенным причинам, зародившимся в его извращенном сознании, был настроен против меня. Рудетски произнес умоляющим голосом:
– Мы должны что-то сделать.
– Гатт перейдет к действию очень скоро, – заметил я. – Каким оружием мы располагаем?
– Есть дробовик и винтовка, – сказал Рудетски. – Это среди лагерных запасов. Еще у меня должен быть пистолет, который я упаковывал в свою сумку.
– У меня есть револьвер, – заявил Фаллон.
Я посмотрел по сторонам.
– Еще что-нибудь?
Фаллон медленно покачал головой, а Халстед просто удостоил меня своим немигающим взглядом. Кэтрин сказала:
– У Поля есть пистолет.
– Дробовик, винтовка и три пистолета. Это уже кое-что. Джо, как ты думаешь, в каком домике легче всего держать оборону?
– Вы собираетесь устроить тут сражение? – спросил Халстед. – Если Гатт появится здесь – в чем я сомневаюсь, – у вас не будет ни единого шанса. Я думаю, вы сумасшедший.
– Вы предпочитаете позволить Гатту перерезать себе горло? Подставите свою шею под нож? Так что ты скажешь, Джо?
– Ваш домик подходит лучше всего, – ответил Рудетски. – Он расположен рядом с сенотом, и значит, они не смогут подобраться к нему с тыла.
Я посмотрел на пустые полки.
– Где вся добыча?
– Я упаковал ее, – сказал Фаллон. – Приготовил к отправке на вертолете.
– Тогда вам нужно распаковать ее снова, – заметил я. – Мы должны избавиться от нее.
Халстед вскочил на ноги.
– Черт возьми, что вы собираетесь сделать? Эти предметы бесценны.
– Вовсе нет, – возразил я резко. – Они имеют свою цену – семь жизней! Гатт убьет нас всех, если сможет их заполучить. Но если мы уберем сокровища из пределов его досягаемости, тогда, возможно, он решит, что игра не стоит свеч.
Фаллон произнес задумчиво:
– Весьма вероятно. Но что вы намерены с ними сделать?
– Сбросить все обратно в сенот, – сказал я решительно. – Он не сможет их оттуда извлечь без длительных подводных работ, а я не думаю, что Гатт сможет здесь задержаться, чтобы попробовать.
Халстед пришел в бешенство.
– Вы не сделаете этого, – прокричал он. – Возможно, нам никогда не удастся достать их обратно.
– Почему бы и нет? Большая часть предметов была изначально найдена на дне сенота. Они не исчезнут навсегда. А если даже и так, то мне на это абсолютно наплевать, так же как и всем остальным присутствующим здесь. Эти безделушки не стоят наших жизней.
– Да, черт возьми! – воскликнул Рудетски. – Я за то, чтобы утопить находки.
Халстед воззвал к Фаллону.
– Вы не можете позволить им сделать это.
Фаллон поднял глаза.
– Джемми принял на себя ответственность. Он делает то, что может. – Его губы исказились в призрачном подобии улыбки. – И я не думаю, что вам удастся остановить его, Поль.
– Пещера! – внезапно воскликнула Кэтрин. – Мы можем сложить все в пещере.
Голова Халстеда резко повернулась.
– Какой пещере? – спросил он подозрительно.
– В сеноте на глубине шестидесяти пяти футов существует подводная пещера, – сказал я. – Прекрасная идея, Кэтрин. Наши находки будут там укрыты от Гатта как нельзя более надежно.
– Я помогу тебе, – пообещала она.
– Ты не сделаешь этого, – выпалил Халстед. – Ты не будешь принимать участие в этом сумасшедшем плане.
Она спокойно посмотрела на него.
– Я больше не собираюсь подчиняться твоим приказам, Поль. Теперь я пойду своим собственным путем. Я буду делать то, что сама считаю правильным. Уашуанок разрушил твою личность, Поль, он превратил тебя в человека, совсем не похожего на того, за кого я выходила замуж, и я больше не намерена служить орудием для воплощения твоих безумных замыслов. Я думаю, все кончено – между тобой и мной.
Он ударил ее – не открытой ладонью, а крепко сжатым кулаком. Удар пришелся ей снизу в челюсть, заставив пролететь через все помещение и упасть у стены бесформенной грудой.
Я не стал терять время на раздумья о честности поединка и соблюдении Куинсберрских Правил, а просто схватил со стола бутылку и с силой обрушил ее на голову Халстеда. Бутылка не разбилась, но от этого ему пришлось не легче. Он широко открыл рот и подогнул колени, но не упал, поэтому я еще раз опустил бутылку ему на голову, после чего Халстед медленно осел на пол.
– Порядок, – сказал я, тяжело дыша и сжимая в руке бутылку. – Кто-нибудь еще имеет какие-нибудь доводы?
Рудетски утробно хмыкнул.
– Вы поступили правильно, – сказал он. – Я сам давно хотел это сделать.
Он помог Фоулеру поднять Кэтрин на ноги и посадить ее в кресло возле стола. Никто не побеспокоился о Халстеде; они просто оставили его лежать там, где он упал.
Кэтрин чувствовала головокружение, и Фаллон налил ей неразбавленного виски.
– Я просил вас позволить мне избавиться от него, – произнес он тихим голосом.
– Все это было давным-давно, – сказал я. – Теперь бесполезно кого-либо в чем-то обвинять. – Рудетски участливо навис над Кэтрин. – Джо, мне нужен его пистолет. На этого ублюдка нельзя положиться.
– Он в коробке возле кровати, – произнесла Кэтрин слабо.
Рудетски сделал знак рукой.
– Пойдем, Смитти. – Он посмотрел вниз на Халстеда и слегка пнул его ногой. – Вы хорошо ему врезали. У него теперь будет адская головная боль.
Кэтрин сделала глоток виски и закашлялась.
– Ты в порядке? – спросил я.
Она осторожно потрогала свою челюсть.
– Он безумен, – произнесла она. – Он сошел с ума.
Я подошел к Рудетски и положил руку ему на плечо.
– Лучше захвати с собой Халстеда и уложи его в домике. И если дверь можно запереть, то запри ее. У нас и так достаточно забот, чтобы еще вдобавок отвлекаться на этого лунатика.
В его улыбке была неприкрытая радость.
– Мне самому давно хотелось это сделать, но я думал, что мистер Фаллон будет против. Ах, черт возьми, все-таки как здорово вы ему врезали!
Я сказал:
– Ты можешь треснуть его в любой момент, когда захочешь и не беспокоясь о том, что тебя за это уволят. Сезон на Халстеда теперь открыт; мне надоело быть таким беспредельно терпеливым.
Рудетски и Фоулер нагнулись, чтобы поднять Халстеда, который постепенно начал приходить в себя. Они поставили его на ноги, и он посмотрел на меня невидящим взглядом затуманенных глаз, лишенных признаков мысли. Затем Фоулер вытолкал его из домика.
Я повернулся к Кэтрин.
– Как ты себя чувствуешь?
Она ответила мне кривой и однобокой улыбкой.
– Так хорошо, насколько это может быть, – сказала она мягко. – После публичной драки с моим мужем. – Она опустила глаза, направив их на стол. – Он так сильно изменился.
– Он изменится еще больше, если будет продолжать причинять неприятности, – сказал я. – И не так, как ему хотелось бы. Его кредит исчерпан, Кэтрин, и ты больше не способна ничего для него сделать. Ты не можешь больше служить барьером между ним и остальным миром.
– Я знаю, – произнесла она с горечью.
Снаружи раздался выстрел, и я повернулся к дверному проему. За одиночным выстрелом, прозвучавшим где-то вдалеке, последовала целая канонада ружейного огня, беспорядочная трескотня выстрелов. Я опрометью выскочил из двери и, обогнув по краю лагерь, увидел Рудетски, укрывшегося за домиком.
Пригнувшись, я пробежал вперед и присоединился к нему.
– Что здесь происходит?
– Халстед вырвался от нас, – сказал он, тяжело дыша. – Он побежал к лесу, и мы пытались его догнать. Затем они открыли по нам огонь.
– А что с Халстедом? Они стреляли в него?
– Я думаю, он мертв, – ответил Рудетски. – Я видел, как он упал, когда достиг деревьев.
Сзади донесся всхлипывающий звук, и повернувшись, я увидел Кэтрин.
– Возвращайся в домик, – сказал я сердито. – Здесь находиться опасно.
Две большие слезы скатились по ее щекам, затем она повернулась и пошла прочь, бессильно опустив плечи.
Я долгое время прождал на краю лагеря, но больше ничего не случилось; не было ни выстрелов, ни вообще никаких признаков живых существ. Я видел только ядовитую зелень джунглей, встающих сплошной стеной за расчищенной территорией города Уашуанок.
За неделю скитаний по джунглям мой организм был предельно обезвожен, и я сильно потерял в весе, но уже через несколько часов ко мне вернулись силы и бодрость духа. Вовсе не потому, что я выпил много воды, поскольку Фаллон отмерял мне ее буквально по капле, просто один вид стоящего рядом с моей кроватью графина, запотевшего от сконденсировавшейся на нем влаги, придавал мне уверенности, так как я знал, что достаточно протянуть руку, и вода в моем полном распоряжении. Замечательное ощущение! Так что я чувствовал себя значительно лучше, хотя, возможно, мне, как концентрированному супу, немного недоставало естественной свежести.
Фаллон, разумеется, хотел знать о том, что произошло более детально, чем я ему коротко и сбивчиво рассказал, когда пришел в лагерь. Он пододвинул себе стул и сел у изголовья кровати.
– Я думаю, вам стоит рассказать мне все с самого начала, – сказал он.
– Я убил человека, – произнес я медленно.
Он приподнял брови.
– Ридера? Вы не должны думать об этом подобным образом.
– Нет, не Гарри. – Я рассказал ему обо всем, что случилось.
Пока Фаллон слушал мою историю, его лицо приняло выражение испуганного недоумения, и когда я закончил, он воскликнул:
– Так значит, мы под наблюдением – и Гатт находится здесь!
– Во главе целой армии, – сказал я. – Это то, о чем вас хотел предупредить Пат Харрис, но вы не обратили внимания на его слова. Гатт привез сюда собственных людей из Штатов и завербовал чиклерос, чтобы те помогали ему в джунглях. И пожар в радиопалатке был не случаен – так же как и авария вертолета.
– Вы уверены, что это была диверсия?
– Так сказал Гарри, – ответил я. – И я ему верю. Я также думаю, что другой вертолет – грузовой, сгоревший в Лагере-Один, тоже был уничтожен в результате диверсии. Кроме того, ваш самолет задержан в Мехико. Мы здесь изолированы.
Фаллон выглядел мрачным.
– Сколько людей вы видели у Гатта?
– Я не останавливался, чтобы посчитать, – но от начала до конца я видел человек двадцать пять. С некоторыми из них я, конечно же, мог столкнуться дважды, но мне кажется, это верная оценка. – Я протянул руку и прижал ее к холодной стенке графина. – Я с большой степенью уверенности могу предугадать их дальнейшие действия.
– И каковы ваши предположения?
– Разве это не очевидно? Они собираются напасть на нас. Гатту нужны те ценности, что были извлечены из сенота, и прочие безделушки, которые мы могли найти. Они все еще здесь, не так ли?
Фаллон кивнул.
– Я должен был отправить их раньше. – Он поднялся со стула и подошел к окну. – Я никак не могу понять, почему вы – и Гатт – так в этом уверены?
Я чувствовал себя слишком усталым для того, чтобы кричать, но все же сделал попытку.
– Черт возьми, я ведь сам доставал эти изделия из воды, не правда ли?
Он повернулся.
– Но Гатт не знал об этом. Так откуда он мог узнать, если только кто-то ему не сказал? Мы никому ничего не говорили.
Я подумал над этим, а потом сказал мягко:
– После крушения я находился в джунглях целую неделю, а Гатт так и не перешел к активным действиям. Он уже здесь, и он готов, так что же его задерживает?
– Возможно, неуверенность, – предположил Фаллон. – Он не может знать точно, нашли ли мы что-нибудь ценное – ценное для него.
– Верно. Но все, что ему нужно сделать, это просто прийти сюда и убедиться в том, что полтора миллиона долларов ждут, чтобы их забрали.
– Более чем полтора миллиона, – сказал Фаллон. – Поль сделал большую находку в Храме Юм Чака. Предполагалось, что он не будет начинать раскопки, но он все же это сделал – и наткнулся на тайный склад храмовой утвари. Она бесценна, Джемми, ничего подобного раньше не находили. – Для Гатта ничто не бесценно, – заметил я. – Сколько она будет стоить для него?
– За нее нельзя назначить цены как за музейную коллекцию. Но если Гатт разделит все на части и будет продавать их отдельно, тогда, возможно, он сможет выручить еще полтора миллиона долларов.
Я хмуро посмотрел на Фаллона.
– И вы имели безрассудство утверждать, что в Уашуаноке нет никакого золота. Мы знаем, что Гатт способен осознать ценность наших находок и то, что он может продать их через Джеррисона. Так что же нам теперь делать? Просто отдать их в руки Гатту, когда он придет сюда со своими головорезами?
– Я думаю, что при сложившихся обстоятельствах будет лучше обсудить этот вопрос с остальными, – сказал Фаллон. – У вас есть для этого силы?
– Со мною все в порядке, – ответил я и спустил свои ноги с кровати.
Совещание проходило в мрачной и гнетущей атмосфере. Я рассказал свою историю, и после нескольких минут недоверчивого непонимания мне удалось вбить в их головы сознание того, что мы в опасности. Фаллона, разумеется, не пришлось убеждать, но Поль Халстед, как всегда, во всем противоречил.
– Все это звучит весьма неправдоподобно, – заявил он со своим обычным высокомерием.
Я взорвался.
– Вы хотите сказать, что я лгу?
Фаллон предостерегающе опустил свою ладонь на мою руку. Халстед сказал:
– Нет, но я думаю, вы преувеличиваете – и используете свое воображение.
Я предложил ему:
– Тогда попробуйте прогуляться по джунглям. Если пуля воображаемая, то она не причинит вам вреда, когда вы на нее нарветесь.
– Я уверен, что вы могли сделать больше для того, чтобы помочь бедняге Ридеру, – сказал он.
Я перегнулся через стол, чтобы схватить его, но он резко отпрянул назад.
– Довольно! – рявкнул Фаллон. – Поль, если вы не хотите предложить ничего конструктивного, держите рот закрытым.
Кэтрин Халстед неожиданно в первый раз при всех атаковала своего мужа.
– Да, заткнись, Поль, – сказала она резко. – Меня уже тошнит от тебя.
Он посмотрел на нее с недоверчивым изумлением.
– Ты снова приняла сторону Уила? – спросил он оскорбленным тоном.
– Здесь не существует сторон – и никогда не существовало, – ответила она ледяным тоном. – Если кто-то и имеет склонность преувеличивать, то это не Джемми. – Она посмотрела на меня. – Мне очень жаль, Джемми.
– Я тебя не просил за меня извиняться, – вспыхнул он.
– А я этого и не делаю, – сказала она с твердостью, способной резать как алмаз. – Я извинилась перед Джемми за свое собственное поведение – за то, что не слушала его раньше. А теперь просто заткнись, как тебя попросил профессор Фаллон.
Халстед был настолько удивлен этой атакой с неожиданной стороны, что стал тихим и каким-то задумчивым. Я посмотрел на Рудетски.
– Что ты об этом думаешь?
– Я верю вам, – ответил он. – У нас возникли проблемы с этими проклятыми чиклерос еще в Лагере-Один. Они проявили себя как отчаянные негодяи, и меня не удивляет, что чиклерос в вас стреляли. – Он расправил свои массивные плечи и обратился к Фаллону: – Но этот парень, Гатт, это что-то новое. Мы не знали про него.
– У вас не было необходимости про него знать, – сказал Фаллон бесцветным голосом.
На лице Рудетски появилось упрямое выражение.
– А я считаю, что такая необходимость была, мистер Фаллон. Если Гатт организовал чиклерос, то это означает большие неприятности. В контракте не было сказано про то, что нам придется попадать под пули. Мне это не нравится – так же как Смитти и Фоулеру.
Остальные двое мужчин серьезно закивали головами. Я вмешался:
– Что ты хочешь сделать, Рудетски? Организовать профсоюз? Для этого уже несколько поздно. Ввел ли тебя в заблуждение мистер Фаллон или нет, не имеет значения. В любом случае, я уверен, что он это сделал не намеренно. Главный вопрос теперь заключается в том, что нам делать с Гаттом.
Фаллон сказал устало:
– Мы можем сделать только одно. Позволить ему взять то, что он хочет.
Смит и Фоулер снова энергично закивали, а Рудетски произнес:
– Я тоже так думаю.
Кэтрин Халстед поджала губы, в то время как Халстед, кивнув головой, обвел всех собравшихся внимательным взглядом.
– Вы считаете, что это выход? – спросил я, – Мы просто отдадим Гатту три миллиона долларов, погладим его по головке и будем надеяться на то, что он уберется. Весьма сомнительно, что все случится именно так.
Рудетски подался вперед.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я уверен, ты совсем не глуп, Джо. Гатт собирается совершить преступление – он хочет украсть три миллиона долларов, принадлежащие кому-то еще. Я не знаю, кому эти вещи принадлежат по закону, но уверен, что мексиканское правительство имеет на них все права. Вы на самом деле думаете, что Гатт позволит кому бы то ни было вернуться в Мехико и подать на него официальную жалобу?
– О Боже! – воскликнул Фаллон, трезво оценив сложившуюся ситуацию.
– Вы хотите сказать – он перебьет нас всех, всех до одного? – спросил Рудетски взволнованно.
– А что бы ты сделал на его месте? – поинтересовался я цинично. – Разумеется, сделай скидку на то, что ты не испытываешь особого уважения к святости человеческой жизни.
Тут поднялся всеобщий гвалт, на фоне которого выделялся низкий голос Рудетски, извергающего проклятия. Смит крикнул:
– Я ухожу отсюда.
Я ударил кулаком по столу и гаркнул:
– А ну-ка замолчите, все вы!
К моему удивлению, все внезапно остановились и посмотрели на меня. Я не имел привычки заявлять о себе подобным образом, и может быть, здесь я немного перестарался – в любом случае это сработало. Я ткнул пальцем в сторону Смита.
– И куда, черт возьми, ты собрался идти? Как только ты углубишься в джунгли на десять ярдов, чиклерос сделают тебя холодным. У тебя там не будет ни одного шанса.
Лицо Смита стало мертвенно-бледным, и он нервозно сглотнул.
Фаллон сказал:
– Черт возьми, он прав, Смитти! Мы здесь в ловушке.
Внезапно голос Фаллона окреп.
– Это невозможно, Уил, вы слишком сгущаете краски. Вы представляете, какой шум поднимется, если Гатт вдруг решится на это... на это массовое убийство? Вы думаете, что человек может просто пропасть, не вызвав своим исчезновением никаких вопросов? Он никогда не решится на такое.
– Нет? Кто еще, кроме нас, знает, что Гатт здесь? Он имеет опыт – у него есть организация. Я готов поспорить, стоит ему только свистнуть, и сразу появится сотня свидетелей, готовых доказать, что он находится в Мехико прямо сейчас. Он будет абсолютно уверен, что никто на сможет связать это происшествие с его именем.
Лицо Кэтрин побледнело.
– Но когда они найдут нас... найдут наши тела... они узнают, что...
– Мне очень жаль, Кэтрин, – сказал я. – Но нас никто не найдет. В Кинтана Роо можно похоронить целую армию, и тела никогда не будут найдены.
Халстед вмешался.
– Вы сами это сказали, Уил. Кто еще, кроме нас, знает, что Гатт находится здесь? А мы об этом знаем только с ваших слов. Лично я его не видел, так же как и все остальные присутствующие здесь – за исключением вас. Мне кажется, вы хотите принудить нас к каким-то действиям.
Я с изумлением посмотрел на него.
– А за каким же дьяволом мне все это нужно?
Он пожал плечами.
– Вы с самого начала изо всех сил пытались пролезть в эту экспедицию. К тому же вас всегда очень интересовала стоимость того, что мы нашли. Я не думаю, что мне нужно продолжать дальше, не так ли?
– Да, лучше не надо, – выпалил я. – Этого делать не стоит, иначе я вобью вам зубы в глотку. – Все остальные смотрели на меня, сохраняя молчание, давая мне знать, что такое обвинение требует того, чтобы на него ответили. – Если я хочу вас принудить к чему-то, то почему я помешал Смиту уйти? Тогда почему я хочу, чтобы мы все держались вместе?
Рудетски шумно выдохнул и посмотрел на Халстеда с неприязнью.
– Боже мой! На одну минуту этот парень сбил меня с толку. Мне следовало знать его лучше. – Халстед заерзал на своем стуле, почувствовав себя неуютно под полным презрения взглядом, а Рудетски обратился ко мне. – Так что же нам делать, мистер Уил?
Я уже собрался сказать "Почему ты спрашиваешь меня?", но один взгляд на Фаллона заставил меня переменить решение. Он весь как-то странно осунулся и смотрел прямо перед собой невидящими глазами, созерцая что-то внутренним зрением. Я не знал, о чем он думает, и не хотел строить предположений, но было очевидно, что мы не можем положиться на него как на лидера. Халстед не смог бы перевести и слепого на другую сторону улицы, в то время как Рудетски по своей натуре был типичный сержант, сверхзффективный, когда ему скажут, что делать, – но ему должен кто-то сказать. А Смит и Фоулер во всем следовали за Рудетски.
Я никогда раньше не брал на себя роль лидера, поскольку у меня никогда не возникало желания вести за собой кого бы то ни было. Я всегда придерживался мнения, что каждый человек должен идти своим собственным путем, и если он будет использовать мозги, данные ему Богом, то никогда не пойдет по чужим следам и в то же время не станет ждать, что за ним пойдут другие. Я был одиноким волком, крайним индивидуалистом, и, возможно, из-за этого прослыл серым и бесцветным. Я не испытывал потребности в том, чтобы навязать кому-то свою точку зрения, вид активности, который, по-видимому, был любимым занятием для остальных, и это объясняли тем, что я не могу сказать ничего стоящего, – достаточно ошибочно.
А теперь, в установившейся внезапно тишине, все, казалось, ждали, что я приму на себя лидерство – сделаю что-то решительное. Все, за исключением Фаллона, погрузившегося в свои мысли, и, разумеется, Халстеда, который по каким-то особенным причинам, зародившимся в его извращенном сознании, был настроен против меня. Рудетски произнес умоляющим голосом:
– Мы должны что-то сделать.
– Гатт перейдет к действию очень скоро, – заметил я. – Каким оружием мы располагаем?
– Есть дробовик и винтовка, – сказал Рудетски. – Это среди лагерных запасов. Еще у меня должен быть пистолет, который я упаковывал в свою сумку.
– У меня есть револьвер, – заявил Фаллон.
Я посмотрел по сторонам.
– Еще что-нибудь?
Фаллон медленно покачал головой, а Халстед просто удостоил меня своим немигающим взглядом. Кэтрин сказала:
– У Поля есть пистолет.
– Дробовик, винтовка и три пистолета. Это уже кое-что. Джо, как ты думаешь, в каком домике легче всего держать оборону?
– Вы собираетесь устроить тут сражение? – спросил Халстед. – Если Гатт появится здесь – в чем я сомневаюсь, – у вас не будет ни единого шанса. Я думаю, вы сумасшедший.
– Вы предпочитаете позволить Гатту перерезать себе горло? Подставите свою шею под нож? Так что ты скажешь, Джо?
– Ваш домик подходит лучше всего, – ответил Рудетски. – Он расположен рядом с сенотом, и значит, они не смогут подобраться к нему с тыла.
Я посмотрел на пустые полки.
– Где вся добыча?
– Я упаковал ее, – сказал Фаллон. – Приготовил к отправке на вертолете.
– Тогда вам нужно распаковать ее снова, – заметил я. – Мы должны избавиться от нее.
Халстед вскочил на ноги.
– Черт возьми, что вы собираетесь сделать? Эти предметы бесценны.
– Вовсе нет, – возразил я резко. – Они имеют свою цену – семь жизней! Гатт убьет нас всех, если сможет их заполучить. Но если мы уберем сокровища из пределов его досягаемости, тогда, возможно, он решит, что игра не стоит свеч.
Фаллон произнес задумчиво:
– Весьма вероятно. Но что вы намерены с ними сделать?
– Сбросить все обратно в сенот, – сказал я решительно. – Он не сможет их оттуда извлечь без длительных подводных работ, а я не думаю, что Гатт сможет здесь задержаться, чтобы попробовать.
Халстед пришел в бешенство.
– Вы не сделаете этого, – прокричал он. – Возможно, нам никогда не удастся достать их обратно.
– Почему бы и нет? Большая часть предметов была изначально найдена на дне сенота. Они не исчезнут навсегда. А если даже и так, то мне на это абсолютно наплевать, так же как и всем остальным присутствующим здесь. Эти безделушки не стоят наших жизней.
– Да, черт возьми! – воскликнул Рудетски. – Я за то, чтобы утопить находки.
Халстед воззвал к Фаллону.
– Вы не можете позволить им сделать это.
Фаллон поднял глаза.
– Джемми принял на себя ответственность. Он делает то, что может. – Его губы исказились в призрачном подобии улыбки. – И я не думаю, что вам удастся остановить его, Поль.
– Пещера! – внезапно воскликнула Кэтрин. – Мы можем сложить все в пещере.
Голова Халстеда резко повернулась.
– Какой пещере? – спросил он подозрительно.
– В сеноте на глубине шестидесяти пяти футов существует подводная пещера, – сказал я. – Прекрасная идея, Кэтрин. Наши находки будут там укрыты от Гатта как нельзя более надежно.
– Я помогу тебе, – пообещала она.
– Ты не сделаешь этого, – выпалил Халстед. – Ты не будешь принимать участие в этом сумасшедшем плане.
Она спокойно посмотрела на него.
– Я больше не собираюсь подчиняться твоим приказам, Поль. Теперь я пойду своим собственным путем. Я буду делать то, что сама считаю правильным. Уашуанок разрушил твою личность, Поль, он превратил тебя в человека, совсем не похожего на того, за кого я выходила замуж, и я больше не намерена служить орудием для воплощения твоих безумных замыслов. Я думаю, все кончено – между тобой и мной.
Он ударил ее – не открытой ладонью, а крепко сжатым кулаком. Удар пришелся ей снизу в челюсть, заставив пролететь через все помещение и упасть у стены бесформенной грудой.
Я не стал терять время на раздумья о честности поединка и соблюдении Куинсберрских Правил, а просто схватил со стола бутылку и с силой обрушил ее на голову Халстеда. Бутылка не разбилась, но от этого ему пришлось не легче. Он широко открыл рот и подогнул колени, но не упал, поэтому я еще раз опустил бутылку ему на голову, после чего Халстед медленно осел на пол.
– Порядок, – сказал я, тяжело дыша и сжимая в руке бутылку. – Кто-нибудь еще имеет какие-нибудь доводы?
Рудетски утробно хмыкнул.
– Вы поступили правильно, – сказал он. – Я сам давно хотел это сделать.
Он помог Фоулеру поднять Кэтрин на ноги и посадить ее в кресло возле стола. Никто не побеспокоился о Халстеде; они просто оставили его лежать там, где он упал.
Кэтрин чувствовала головокружение, и Фаллон налил ей неразбавленного виски.
– Я просил вас позволить мне избавиться от него, – произнес он тихим голосом.
– Все это было давным-давно, – сказал я. – Теперь бесполезно кого-либо в чем-то обвинять. – Рудетски участливо навис над Кэтрин. – Джо, мне нужен его пистолет. На этого ублюдка нельзя положиться.
– Он в коробке возле кровати, – произнесла Кэтрин слабо.
Рудетски сделал знак рукой.
– Пойдем, Смитти. – Он посмотрел вниз на Халстеда и слегка пнул его ногой. – Вы хорошо ему врезали. У него теперь будет адская головная боль.
Кэтрин сделала глоток виски и закашлялась.
– Ты в порядке? – спросил я.
Она осторожно потрогала свою челюсть.
– Он безумен, – произнесла она. – Он сошел с ума.
Я подошел к Рудетски и положил руку ему на плечо.
– Лучше захвати с собой Халстеда и уложи его в домике. И если дверь можно запереть, то запри ее. У нас и так достаточно забот, чтобы еще вдобавок отвлекаться на этого лунатика.
В его улыбке была неприкрытая радость.
– Мне самому давно хотелось это сделать, но я думал, что мистер Фаллон будет против. Ах, черт возьми, все-таки как здорово вы ему врезали!
Я сказал:
– Ты можешь треснуть его в любой момент, когда захочешь и не беспокоясь о том, что тебя за это уволят. Сезон на Халстеда теперь открыт; мне надоело быть таким беспредельно терпеливым.
Рудетски и Фоулер нагнулись, чтобы поднять Халстеда, который постепенно начал приходить в себя. Они поставили его на ноги, и он посмотрел на меня невидящим взглядом затуманенных глаз, лишенных признаков мысли. Затем Фоулер вытолкал его из домика.
Я повернулся к Кэтрин.
– Как ты себя чувствуешь?
Она ответила мне кривой и однобокой улыбкой.
– Так хорошо, насколько это может быть, – сказала она мягко. – После публичной драки с моим мужем. – Она опустила глаза, направив их на стол. – Он так сильно изменился.
– Он изменится еще больше, если будет продолжать причинять неприятности, – сказал я. – И не так, как ему хотелось бы. Его кредит исчерпан, Кэтрин, и ты больше не способна ничего для него сделать. Ты не можешь больше служить барьером между ним и остальным миром.
– Я знаю, – произнесла она с горечью.
Снаружи раздался выстрел, и я повернулся к дверному проему. За одиночным выстрелом, прозвучавшим где-то вдалеке, последовала целая канонада ружейного огня, беспорядочная трескотня выстрелов. Я опрометью выскочил из двери и, обогнув по краю лагерь, увидел Рудетски, укрывшегося за домиком.
Пригнувшись, я пробежал вперед и присоединился к нему.
– Что здесь происходит?
– Халстед вырвался от нас, – сказал он, тяжело дыша. – Он побежал к лесу, и мы пытались его догнать. Затем они открыли по нам огонь.
– А что с Халстедом? Они стреляли в него?
– Я думаю, он мертв, – ответил Рудетски. – Я видел, как он упал, когда достиг деревьев.
Сзади донесся всхлипывающий звук, и повернувшись, я увидел Кэтрин.
– Возвращайся в домик, – сказал я сердито. – Здесь находиться опасно.
Две большие слезы скатились по ее щекам, затем она повернулась и пошла прочь, бессильно опустив плечи.
Я долгое время прождал на краю лагеря, но больше ничего не случилось; не было ни выстрелов, ни вообще никаких признаков живых существ. Я видел только ядовитую зелень джунглей, встающих сплошной стеной за расчищенной территорией города Уашуанок.
3
Все что мы делали, проходило под наблюдением – я это знал. Поэтому передо мной встала проблема: либо нам перенести все ценности к сеноту и опустить их в воду достаточно открыто, либо сохранять осторожность и попытаться сделать это тайно. Немного поразмыслив, я решил, что лучше будет сохранять секретность, поскольку, если все делать открыто, Гатт может забеспокоиться и напасть на нас, когда работа только начнется. Ничто не сможет его остановить.