Бэгли Десмонд. Письмо Виверо

   Приблизившись к домику, мы застали там Рудетски, пристраивающего вместе с парой своих людей к одной из стен небольшой сарай.
   – Привет! – крикнул он. – Хорошо окунулись?
   – Неплохо. Теперь мне нужен плот, о котором мы говорили.
   – Каких размеров?
   – Скажем, десять квадратных футов.
   – Нет ничего проще, – быстро сказал он. – Четыре пустые бочки из-под горючего, несколько бревен из тех, что мы срубили, и перед вами роскошный плот. Вы собираетесь использовать его по вечерам?
   – Это маловероятно, – ответил я.
   – Тогда, если вы не против, мои ребята будут иногда устраивать из него купальню. Хорошо поплавать, чтобы освежиться перед сном.
   Я усмехнулся.
   – Это дело.
   Он показал на воздушный компрессор.
   – Ничего, если его поставим прямо здесь?
   – Хорошо. Послушай, если можно, выведи эту выхлопную трубу наружу – как можно дальше от воздушного насоса. Окись углерода и подводное плавание плохо совместимы.
   Он кивнул.
   – Я прикреплю к трубе кусок шланга и выведу его на другую сторону домика.
   Я присоединился к Кэтрин в домике и, порывшись в своих вещах, извлек на свет потрепанную копию Адмиралтейских таблиц для подводников.
   – Теперь я объясню тебе, почему нам понадобится два троса, спущенные на дно, – сказал я. Я сел за стол, и она присела рядом, вытирая свои волосы полотенцем. – Мы собираемся опуститься примерно на сто футов и провести на дне как можно больше времени. Верно?
   – Полагаю, что да.
   – Предположим, что мы провели на дне два часа – это означает несколько декомпрессионных остановок на пути вверх. Пять минут на пятидесяти футах, десять на сорока футах, тридцать на тридцати футах, сорок на двадцати футах и пятьдесят на десяти футах – всего... э... сто тридцать пять минут или два с четвертью часа. Это пожалуй будет довольно утомительно – просто отсиживаться на различных уровнях, но тут ничего не поделаешь. Кроме троса с грузом, брошенного с плота, нам понадобится еще один с ремнями, привязанными к нему на различной глубине, на которых можно будет сидеть, и воздушными баллонами, поскольку твоего акваланга надолго не хватит. И всю эту гирлянду нам придется поднимать каждый день, чтобы перезарядить баллоны.
   – Я никогда раньше не делала ничего подобного, – сказала она. – Я никогда не ныряла так глубоко и не оставалась под водой так долго. Я раньше не думала о декомпрессии.
   – Теперь пришло время об этом подумать, – сказал я мрачно. – Одна оплошность, и у тебя кессонная болезнь. Ты когда-нибудь видела, что она делает с человеком?
   – Нет, не видела.
   – Пенящаяся кровь не принесет тебе большого удовольствия. Кроме того, что это ужасно больно, как только азотная эмболия достигнет сердца, ты будешь стучаться в Небесные Врата.
   – Но это так долго, – пожаловалась она. – Чем ты обычно занимаешься, оставаясь на глубине десять футов почти целый час?
   – Мне и самому приходилось это делать не слишком часто, – признался я. – Но обычно я использую вынужденное безделье как удобную возможность сочинять похабные стишки. – Я бросил взгляд на декомпрессионную камеру. – Я хотел бы иметь ее поближе к месту возможного происшествия – может быть, прямо на плоту. Я спрошу Рудетски, что он может сделать.

4

   Работа продвигалась своим чередом, неделя за неделей, и я почти забыл про Гатта. Мы поддерживали радиоконтакт с Лагерем-Один, который передавал нам сообщения про Пата Харриса, и казалось, что все спокойно. Гатт вернулся в Мехико, где проводил свое время в праздности, так, словно ничто в мире его не беспокоит, хотя банда его головорезов по-прежнему находилась в Мериле. Я не знал, что это значит, но у меня совершенно не было возможности все обдумать, поскольку программа обследования сенота занимала все мое время. Я вполглаза приглядывал за Халстедом и обнаружил, что он работает упорнее меня самого, и это весьма радовало Фаллона.
   Каждый день приносил с собой новые открытия – удивительные открытия. Это и на самом деле был Уашуанок. Бригады Фаллона находили здание за зданием – дворцы, замки, игровые арены и несколько неизвестных строений, одно из которых, как он думал, являлось астрономической обсерваторией. Сенот окружало кольцо из стел – всего из оказалось двадцать четыре, – и еще одна шеренга колонн протянулась прямо через центр города. Непрерывно щелкая фотоаппаратом и не выпуская ручку из рук, Фаллон заполнял данными блокнот за блокнотом.
   Несмотря на то, что здесь у нас не было никаких профсоюзов, один день в неделю отводился под выходной, который ученые обычно использовали на то, чтобы привести в порядок свои бумаги, в то время как люди Рудетски резвились возле сенота. Поскольку проводить погружения в таких условиях было невозможно, я использовал свободный день для отдыха и для того, чтобы выпить пива немного больше, чем это позволяла безопасность в ходе рабочей недели.
   В один из таких дней Фаллон провел меня по всему участку, чтобы показать, что они уже обнаружили. Он указал на низкий холм, освобожденный от растительности.
   – Вероятно, именно здесь Виверо встретил свой конец, – сказал он. – Это Храм Кукулькана – вы можете посмотреть на ступени, которые мы раскопали в передней части.
   Мне было трудно ему поверить.
   – Весь этот холм?
   – Весь холм. Это было большое здание. На самом деле, мы прямо сейчас стоим на нем, на его части.
   Я посмотрел вниз и ковырнул ногой землю. На вид она ничем не отличалась от обычной земли – просто тонкий слой гумуса. Фаллон сказал:
   – Майя имели обыкновение строить на платформах. Они размещали на платформах свои жилища, чтобы поднять их над землей, и при строительстве больших сооружений ими руководила та же идея. Сейчас мы стоим на платформе, но она настолько большая, что вы этого не осознаете.
   Я посмотрел на ровную поверхность, простирающуюся до холма, который был Храмом Кукулькана.
   – Насколько большая?
   Фаллон усмехнулся.
   – Рудетски прошелся здесь с теодолитом. Он подсчитал, что она занимает площадь пятьдесят акров и достигает в высоту ста тридцати футов. Это искусственный акрополь – 90 миллионов кубических футов в объеме и содержащий шесть с половиной миллионов тонн материала. – Он достал свою трубку.
   – Черт возьми! – воскликнул я. – Я не ожидал встретить здесь что-то подобное.
   Фаллон чиркнул спичкой.
   – Майя... – пуфф-пуфф... – были... – пуфф... – трудолюбивыми людьми. – Он бросил критический взгляд на чашечку своей трубки. – Пойдемте посмотрим поближе на храм.
   Мы подошли к холму и увидели частично раскопанную лестницу. Ступени имели в ширину около пятидесяти футов. Фаллон показал вверх мундштуком своей трубки.
   – Я подумал, что найду кое-что на самом верху, поэтому произвел небольшие раскопки, в результате чего обнаружил то, что ожидал. Вас это может заинтересовать.
   Взобраться на холм оказалось нелегко, поскольку он имел очень крутой склон.
   Представьте себе египетскую пирамиду, покрытую тонким слоем земли, и вы поймете, о чем я говорю. Невзирая на свой возраст, Фаллон, казалось, не испытывал чрезмерного напряжения от подъема. На вершине он сделал указующий жест.
   – Лестница приводит сюда – здесь я и копал.
   Я подошел к краю ямы, обозначенной кучей земли, и увидел, что Фаллон раскрыл вызывающую ужас голову с открытым ртом и острыми зубами, обнаженными в яростном оскале.
   – Пернатый Змей, – сказал он мягко. – Символ Кукулькана, – Он вытянул руку в направлении земляной стены позади скульптуры. – А здесь находился сам храм – место, где приносили жертвы.
   Я посмотрел по сторонам и представил себе, как Виверо стоял здесь перед жрецами дрожа от страха, ожидая, что сейчас из него вырвут сердце. Это были мрачные мысли.
   Фаллон сказал задумчиво:
   – Я надеюсь, что крыша не провалилась, было бы прекрасно найти ее неповрежденной.
   Я присел на удобный пенек и окинул взглядом всю территорию города. Примерно пятая его часть уже была расчищена, но это касалось только растительности. Повсюду виднелись большие холмы, подобные тому, на котором мы находились, ожидающие того, чтобы их раскопали.
   Я спросил:
   – Как вы думаете, сколько еще понадобится времени? Когда мы сможем увидеть, на что это на самом деле похоже?
   – Возвращайтесь сюда через двадцать лет, – сказал он. – Тогда у вас сложится ясное представление.
   – Так долго?
   – Нельзя спешить в подобных делах. Кроме того, мы не будем раскапывать все. Мы должны оставить что-нибудь следующему поколению – у них появятся новые методы, и они смогут обнаружить то, что мы способны упустить. Я не намерен раскапывать более половины города.
   Я задумчиво посмотрел на Фаллона. Этот человек в свои шестьдесят лет был готов начать что-то такое, чего, как он знал, ему не удастся закончить. Возможно, благодаря привычке мыслить категориями столетий и тысячелетий, он развил в себе способность смотреть на вещи с позиции космоса. В этом он сильно отличался от Халстеда.
   Он произнес немного печально:
   – Человеческая жизнь слишком коротка, а его творения переживают его на многие тысячелетия, будучи более долговечными, чем сам человек. Шелли знал про это, и про то, что человек тщеславен. "Я Озимандиас, царь царей, посмотри на дело рук моих, Всемогущий, и приди в отчаяние!" – Он взмахнул рукой в сторону города. – Но должны ли мы отчаиваться, глядя на это? Я считаю, что не должны. Я смотрю на подобные монументальные сооружения как на продукт тщеславия человека, жизнь которого так коротка. – Он вытянул перед собой свои руки, покрытые узлами вен и немного дрожащие. – Как жаль, что эта плоть сгниет так скоро.
   Разговор принял слишком мрачный оттенок, поэтому я сменил тему.
   – Вы уже выяснили, где находится королевский дворец?
   Он улыбнулся.
   – Все еще надеетесь найти покрытые золотом стены? – Он покачал головой, – Виверо, как обычно, все перепутал. У майя не было королей – в том смысле этого слова, как мы его понимаем, но среди них имелся наследный властелин, которого называли Халач виник, и его-то, я полагаю, Виверо и принял за короля. Затем у них был главный военачальник – након, которого выбирали на три года. Жреческий сан тоже передавался по наследству. Я сомневаюсь, что у Халач виника имелся собственный дворец, но мы нашли, как нам кажется, одно из главных административных зданий. – Он показал в сторону одного из холмов. – Вот оно.
   Оно несомненно было большим, но вызывало разочарование. На мой взгляд, это был просто еще один холм, и надо было иметь богатое воображение для того, чтобы мысленно превратить его в здание. Фаллон сказал терпеливо:
   – Это не просто, я знаю. Требуется большой опыт для того, чтобы увидеть то, что скрыто под землей. Но то, что Виверо привели к Халач винику для вынесения окончательного приговора, это весьма вероятно. Халач виник являлся одновременно верховным жрецом, но Виверо этого не знал – он не читал "Золотую Ветвь" Фрезера.
   Так же как и я, так что в этом мы находились с Виверо на одном уровне. Фаллон сказал:
   – Следующим шагом мы избавимся от этих пней. – Он слабо пнул тот, на котором я сидел.
   – Что вы собираетесь делать? Взорвать их?
   Его, казалось, шокировал мой вопрос.
   – Упаси Бог, нет! Мы сожжем их вместе с корнями. К счастью, деревья в дождевом лесу имеют неглубокие корни – вы можете видеть, что большая часть корневой системы на этой платформе расположена над землей. Покончив с ними, мы вместо корней введем в сооружение систему труб и зальем их цементом, чтобы укрепить здание. Мы не хотим, чтобы око обрушилось на более поздней стадии.
   – Вы не нашли то, что так взволновало Виверо? Золотой знак – чем бы он ни был?
   Он с сомнением покачал головой.
   – Нет – и может быть, никогда не найдем. Я думаю, что у Виверо после двенадцати лет заключения в голове мог произойти небольшой сдвиг. Появилась какая-нибудь религиозная мания. У него могли начаться галлюцинации.
   Я сказал:
   – Если судить по современным стандартам, то о любом испанце шестнадцатого века можно сказать, что у него была религиозная мания. Ликвидацию целых цивилизаций просто из-за расхождения во взглядах на Бога нельзя назвать признаком здравомыслия.
   Фаллон поднял на меня глаза.
   – Так вы считаете, что здравомыслие понятие относительное? Возможно, вы правы: возможно, наши нынешние войны из будущего будут выглядеть как проявление извращенного мышления. Несомненно, перспектива атомной войны никак не вяжется с понятием здравого смысла.
   Я подумал о несчастном Виверо, которого терзали угрызения совести из-за того, что он побоялся обратить язычников в христианство. И все же он с готовностью советует своим сыновьям, как наиболее эффективно истребить язычников, хотя и соглашается, что эти методы не христианские. Своей позицией он напоминал мне мистера Пукли, изобретателя первого пулемета, который предлагал использовать круглые пули против христиан и квадратные для турок.
   Я спросил:
   – Где Виверо взял золото для изготовления зеркал? Вы говорили, что здесь было очень мало золота.
   – Я такого не говорил, – возразил Фаллон. – Я утверждая, что оно копилось в течение столетий. Вероятно, в те времена сюда разными путями попадало довольно много золота, и ювелир за двенадцать лет мог скопить его достаточное количество. Кроме того, зеркала изготовлены не из чистого золота, это тумбага – сплав из золота, серебра и меди, и меди в нем достаточно много. Испанцы всегда говорили про красное золото индейцев, которое имело такой оттенок как раз из-за меди.
   Он выбил пепел из своей трубки.
   – Думаю, мне пора вернуться к карте Рудетски, чтобы составить расписание работ на следующую неделю. – Он сделал паузу. – Кстати, Рудетски говорил мне, что он видел в лесу нескольких чиклерос. Я приказал всем оставаться в лагере и не шататься по окрестностям. Это касается и вас.
   Я быстро вернулся в двадцатое столетие. Придя в лагерь, я отправил послание Пату Харрису через радиопередатчик в Лагере-Один, проинформировав его относительно этого последнего открытия. Это было все, что я мог сделать.

5

   Фаллон был несколько разочарован программой моих подводных работ. "Только два часа в день", – сказал он с недовольным видом.
   Поэтому я был вынужден изложить ему краткий курс биофизики, связанной с подводными погружениями. Разумеется, главная проблема здесь азот. Мы пыряли на глубину примерно сто футов, абсолютное давление на такой глубине равняется четырем атмосферам – примерно шестьдесят футов на квадратный дюйм. Это не оказывает никакого воздействия на дыхание, поскольку впускной клапан подает воздух в легкие под давлением окружающей его воды. И здесь не существует опасности оказаться раздавленным разницей давлений.
   Проблемы вызывает тот факт, что с каждым вдохом вы потребляете воздуха в четыре раза больше, чем в обычных условиях. Организм может достаточно легко справиться с избытком кислорода, но добавочный азот выводится из него за счет растворения в крови и накопления в клетках ткани. Если давление вернется к нормальному внезапно, тогда азот быстро освобождается, образуя пузырьки в кровеносных сосудах – кровь буквально кипит, и это верный путь в могилу.
   Поэтому давление необходимо понижать медленно, поднимаясь на поверхность очень аккуратно со множеством остановок, чья продолжительность заранее рассчитана докторами Адмиралтейства так, чтобы накопленный азот освобождался постепенно, с контролируемой интенсивностью.
   – Хорошо, – сказал Фаллон нетерпеливо. – Я понял это. Но если вы проводите два часа на дне и тратите примерно столько же времени на подъем, все равно это только половина рабочего дня. Вы могли бы совершать одно погружение утром и еще одно днем.
   – Это невозможно, – сказал я. – Когда вы выходите из годы, тело все еще остается пропитанным азотом при нормальном атмосферном давлении, и требуется по крайней мере пять часов, чтобы вывести его из организма. Мне очень жаль, но мы можем совершать только одно погружение в день.
   И он был вынужден удовлетвориться этим.
   Плот, который сделал Рудетски, оказался для нас большой подмогой. Вместо моей первоначальной идеи подвесить маленькие баллоны с воздухом на каждом де-компрессионном уровне, мы опустили под воду шланги, которые присоединялись прямо к впускному клапану и снабжали нас воздухом из больших баллонов, размещенных непосредственно на плоту. И я обследовал пещеру в стене сенота на глубине шестьдесят пять футов. Она оказалась довольно большой и имела форму перевернутого мешка, что натолкнуло меня на мысль наполнить пещеру воздухом и вытеснить из нее воду. Шланг, соединенный с воздушным насосом на плоту, быстро сделал свою работу, и казалось несколько странным иметь возможность снять с себя маску и дышать нормально, находясь так далеко от поверхности. Разумеется, воздух в пещере был под тем же давлением, что и вода на этой глубине, вследствие чего не мог помочь ходу декомпрессии, но если у меня или у Кэтрин возникнут проблемы, пещера сможет послужить временным пристанищем с большим запасом воздуха. Я подвесил фонарь над входом и еще один поместил внутри.
   Фаллон перестал жаловаться, когда увидел, что мы стали извлекать на поверхность. Сначала пришлось очистить дно от большого количества ила, но мы сделали это при помощи всасывающего насоса, и первой моей находкой был череп, который навеял на меня мрачные мысли.
   На следующий день мы подняли наверх большое количество различных предметов – маски из золота и меди, чаши, колокольчики, множество ювелирных изделий, таких, как кулоны, браслеты, кольца как для пальцев, так и для ушей, ожерелья и украшенные орнаментом пуговицы из золота и нефрита. Здесь также были церемониальные ножи из кремня и обсидиана, деревянные копьеметалки, сохранившиеся от разложения под толстым слоем ила, и не менее восемнадцати тарелок, подобных той, что Фаллон мне показывал в Мехико.
   Перлом нашей коллекции была маленькая статуэтка из золота высотой около шести дюймов, изображающая молодую девушку майя. Фаллон осторожно ее очистил, а затем поставил на свой стол и начал изучать с озадаченным видом.
   – Тема майя, – сказал он. – Но исполнение несомненно не их – они не работали в таком стиле. Но все же это девушка майя. Посмотрите на ее профиль.
   Кэтрин взяла статуэтку в руки.
   – Она прекрасна, не правда ли? – Немного поколебавшись, она сказала: – А что, если это та самая, изготовленная Виверо статуэтка, которая произвела большое впечатление на жрецов майя?
   – Бог ты мой! – воскликнул Фаллон с изумлением. – Скорее всего так и есть, но это было бы невероятным совпадением.
   – При чем здесь совпадение? – спросил я и обвел рукой сокровища, сложенные на полках. – Все эти предметы были принесены в жертву, не так ли? Майя отдавали Чаку свои самые ценные вещи. Я думаю, нет ничего невероятного в том, что статуэтку Виверо принесли в жертву подобным образом.
   Фаллон осмотрел ее снова.
   – Она была отлита, – признал он. – И это не техника майя. Вероятно, ее отлили Виверо, но, может быть, это не та самая статуэтка, о которой он писал. Он вполне мог сделать их несколько.
   – Я предпочитаю думать, что это самая первая, – сказала Кэтрин.
   Я обвел взглядом ряды сверкающих изделий на полках.
   – Сколько все это стоит? – спросил я Фаллона. – Сколько денег могут принести наши находки на открытом аукционе?
   – Эти предметы никогда не будут представлены к продаже, – сказал Фаллон мрачно. – Мексиканское правительство проследит за этим – так же как и я.
   – Но предположим, что они появились на аукционе или на черном рынке. Сколько будет стоить весь лот?
   Фаллон призадумался.
   – Если эти изделия будут вывезены из страны и попадут в руки неразборчивого перекупщика – например, такого человека, как Джеррисон, – он сможет продать их примерно за полтора миллиона долларов.
   Я перевел дыхание.
   Мы еще и наполовину не закончили с сенотом, а уже нашли так много. С каждым днем мы находили все больше предметов, и интенсивность находок возрастала по мере того, как мы углублялись в ил. По оценке Фаллона, общая стоимость предметов, обнаруженных в сеноте, будет составлять не менее четырех миллионов долларов – может быть, даже пять миллионов.
   Я сказал мягко:
   – Неудивительно, что Гатт так заинтересован. А вы все не могли понять почему!
   – Я думал о находках, которые бывают при обычных раскопках, – сказал Фаллон. – Предметы из золота, оставленные на поверхности, исчезли давным-давно, и здесь можно обнаружить очень мало. И я думал, что Гатта ввела в заблуждение уловка Виверо, сделанная им в письме. Я определенно не ожидал, что сенот окажется таким плодотворным. – Он забарабанил пальцами по столу. – Я считал, что Гатта интересует золото во имя золота – как обыкновенного охотника за сокровищами. – Он махнул рукой в сторону полок. – Стоимость чистого золота во всех этих изделиях не более чем пятнадцать-двадцать тысяч долларов.
   – Но мы знаем, что Гатт не таков, – сказал я. – Как Харрис назвал его? Образованный гангстер. Он не похож на глупого воришку, способного расплавить золотые изделия; он знает их антикварную стоимость и знает, как их продать. Харрис уже установил связь между Гаттом и Джеррисоном, а вы сами только сейчас сказали, что Джеррисон может все продать без особых затруднений. Я советую вам забрать отсюда все наши находки и запереть их в самый большой банковский сейф, который только можно найти в Мехико.
   – Разумеется, вы правы, – коротко сказал Фаллон. – Я это организую. И нам необходимо поставить в известность мексиканские власти о масштабах сделанных нами здесь открытий.

6

   Сезон подходил к концу. Скоро должны были начаться дожди, и тогда работать на участке раскопок станет невозможно. Я мог смело предположить, что это никак не отразится на моей собственной работе в сеноте – нельзя стать мокрее мокрого, но было очевидно, что если раскопки будут продолжаться в сезон дождей, то участок неизбежно превратится в море грязи, поэтому Фаллон с видимой неохотой решил свернуть работы.
   Это означало массовую эвакуацию в Лагерь-Один. Рудетски сильно беспокоился за все то оборудование, которое предстояло вывезти, но Фаллон отнесся к этой проблеме с полной несерьезностью.
   – Оставьте его здесь, – сказал он беспечно. – Оно понадобится нам на следующий сезон.
   Рудетски излил мне свое негодование.
   – На следующий сезон здесь ничего не останется. Эти стервятники чиклерос растащат все подчистую.
   – Не стоит из-за этого беспокоиться, – сказал я. – Фаллон может себе позволить купить новое оборудование.
   Но бережливый Рудетски не мог с этим смириться и принялся с особой тщательностью упаковывать генераторы и насосы, чтобы укрыть их от непогоды, в надежде, что, возможно, чиклерос и не разграбят лагерь.
   – Я зря трачу свое время, – сказал он мрачно, отдав распоряжение заколотить досками окна домиков. – Но черт возьми, я должен что-то сделать!
   Так что мы эвакуировали Уашуанок. Большой вертолет прилетел и улетел, забрав с собой людей, которые раскапывали город. Перед тем, как улетать, молодые археологи попрощались с Фаллоном. Они горели энтузиазмом и горячо обещали вернуться на следующий сезон, когда начнутся настоящие раскопки зданий. Фаллон улыбался им с отеческой снисходительностью и помахал на прощание рукой. Но когда он вернулся к своим делам, на его лице появилось выражение странной грусти.
   Он не принимал никакого участия в работах по эвакуации и отказался принимать какие-либо решения, поэтому Рудетски начал обращаться с вопросами ко мне. Я делал то, что считал правильным, и никак не мог понять, что случилось с Фаллоном. Он уединился в домике, в котором на полках хранились наши находки, и все свое время посвящал тому, что терпеливо их чистил, делая записи в своем блокноте. Он не позволял, чтобы ему мешали, и отказывался расстаться с драгоценными экспонатами.
   – Они отправятся отсюда вместе со мной, – сказал он. – Займитесь остальными вещами и оставьте меня в покое.
   Наконец пришло время улетать и нам. Лагерь был свернут до трех-четырех домиков, а то, что осталось, могло уместиться в двух грузовых вертолетах. Я направлялся к домику Фаллона, чтобы доложить ему об этом, когда ко мне в страшной спешке подбежал Рудетски.
   – Пойдемте со мной в радиопалатку, – сказал он, переводя дыхание. – В Лагере-Один происходит что-то странное.
   Я прошел вместе с ним и выслушал печальную историю. У них произошел пожар, и большой вертолет полностью сгорел.
   – Кто-нибудь ранен? – рявкнул Рудетски.
   Тоненький голосок, доносящийся с волнообразными перепадами из динамика, сообщил, что никто серьезно не пострадал; все обошлось парой слабых ожогов. Но вертолет был целиком уничтожен.
   Рудетски проревел:
   – Как, черт возьми, это произошло?
   Голос нырнул в безмолвие, а затем появился снова, слегка окрепнув:
   – ...не знаю... так получилось...
   – Просто так получилось, – повторил Рудетски с негодованием.
   Я спросил:
   – Что происходит с их передатчиком? Похоже, ему не хватает мощности.
   – Что с вашим передатчиком? – сказал Рудетски в микрофон. – Прибавь громкость!
   – Я слышу вас хорошо и отчетливо, – произнес голос слабо. – Вы плохо меня слышите?
   – Ты абсолютно прав, мы слышим тебя плохо, – ответил Рудетски. – Сделай что-нибудь с этим.