Белокопытов Александр. Рассказы о литературном институте

   Уже потом выяснилось, что он и не Кедров сроду... Кедров - это псевдоним его. Кто-то сказал, что сам он родом из Бердичева и фамилия у него соответствующая... Вот тебе и преподаватель древнерусской литературы из Бердичева! Тогда все стало на свои места.
   Сейчас в определенных кругах Константин Кедров очень известен. А как поэт - даже и знаменит. Почти - как Хлебников. Иногда его показывают по "ящику"... Читает он свои стихи вкрадчивым голосом, жмурится сладко, смакует их.
   И еще - книги выпускает. Три штуки я уже встречал. Толстые. Всё о тайнах на земле, на небе и за их пределами... Раньше я, может быть, и купил бы, но после знакомства с его стихами - нет.
   А может, я и не прав был в оценке его творчества? Может, он действительно поэт божьей милостью и такого глобального масштаба, что я просто не дорос и не понимаю? Может, была у него тайная встреча и было сказано ему: "Давай, трудись, Константин, сочиняй стихи, - усложняйся, расти вверх, закодируй все что можно, твои стихи не для смертных. Помогай общему делу, чтоб гармония мира раньше времени не нарушилась... И получишь потом по чину Мельхиседека". Может, и не одна встреча... Кто его знает.
   РОДНЫЕ РЕКТОРЫ
   И МИНИСТРЫ КУЛЬТУРЫ
   С воодушевлением теперь, с нежностью даже ректоров наших вспоминаю... Как мы под их началом учились "чему-нибудь и как-нибудь", считай, через пень-колоду... А ведь как много все равно из учения вынесли! И главное - с хорошими людьми познакомились: и со студентами, и с преподавателями... Со многими в дружбе были, за столом сиживали, как товарищи... За что судьбу не один раз поблагодарить надо.
   Нo ректоры - статья особая. Ректор - высоко сидит. К нему на кривой козе не подъедешь... Ох, и попили они нашей молодой кровушки, ничего не скажешь! Но - ничего. Мы тоже не лыком шиты, тоже ихней попили, и преподавательской, всласть.
   Первым ректором, которого я захватил, был Пименов. Сам я еще не учился, а только заезжал в Литинститут - поглядеть: что да как? Где мне, когда поступлю, маяться придется... Пименов уже далеко не молодой был, даже во многом - немощный и ветхий старичок... Что поделаешь? Года давят... Но очень привередливый, с гонором. И, несмотря на ветхость, до последнего дня держался, приходил в институт. Раз в неделю. Себя показать, чтоб не забыли, и на других посмотреть. Молодец. Никому кресла ректорского уступать не хотел, держался изо всех сил. Потому что, если молодым-то его уступишь, так они сразу все хорошее дело запорют, и из конфетки его в известный продукт превратят... А этого он позволит не мог. Пусть он лучше - конфеткой остается. И никак его из ректоров сдвинуть не могли, кишка была тонка. А тогда все крепко сидели на своих местах, до победного конца - пока не помрут. Лет двадцать или тридцать Пименов процарствовал...
   В институте он появлялся всегда не один, а обязательно с сопровождении дамы... Может, она секретарь его была, а может, и дама сердца? Все это давно уже историей стало... Она тоже немолода была, лет на двадцать его всего помоложе, а ему уже за восемьдесят годков было. Она-то все еще хорошо соображала, еще ориентировалась в пространстве и во времени, а он то уже не очень. Только - периодически узнавал любимые лица и обстановку, как уж получалось... Но - ничего. Приезжал раз в неделю потрудиться на благо литературы.
   Появление его в институте всегда вызывало оживление среди студентов и некоторый ажиотаж, все бесплатными зрителями становились... Выпростав себя из машины, - его привозили, не на метро же ему ездить, - он вначале стоял перед вывеской, думал... Где это он, интересно, оказался, в каком таком хитром месте, что сразу хрен догадаешься? Потом спросит ее, секретаршу свою:
   - Ты это куда меня, милый дружок, привезла?
   - Как куда? В Литинститут!
   - Это который единственный в мире, что ли?
   - Он самый. Других таких - нет. Мы здесь с вами ректоры!
   - Ах, вот оно что! - обрадуется Пименов, что вспомнил наконец, что он - ректор.
   Дальше начинают они по ступеням взбираться... А это - не так просто. Можно вдруг забыть какую ногу вначале ставить, левую или правую, чтоб эти проклятые ступени преодолеть!
   - Так какую ногу-то теперь ставить, душенька? - тихонько матерясь, спрашивает у секретаря Пименов и палочкой своей - костыльком, долбит и елозит в нетерпении...
   - Да, давайте хоть левую... Нам-то один хрен! Лишь бы взобраться.
   - Ах, левую... - с облегчением бормочет Пименов и ставит левую ногу. Потом - правую. Так и шли они, так и взбирались.
   А со студентами у него отношения особые были, даже доверительные. Конечно, он никакого из них давно уже не узнавал, потому что вообще мало что уже узнавал и помнил. Но имел привычку обязательно напомнить некоторым, что он здесь еще - ректор, чтоб каждый знал свое место. Если зазевается какой студент, не успеет вовремя проскочить, он его палочкой своей - раз и прижмет к стене.
   - Ты кто такой? - спросит грозно. Потому что лучше со студентами грозным быть, а в душе - добрым, чтоб они не распускались.
   Опешит студент, назовет свое имя и фамилию... А Пименов подумает немного. Скажет:
   - Ага, помню тебя... Ты в Литинституте учишься?
   - В Литинституте.
   - Ну ладно... Иди пока, учись...
   Студент и убежит. А он, пока до кабинета своего идет, ректорского, еще пару-тройку поймает, кто зазевается... Прижмет и выяснит всю подноготную... А то вдруг они и не студенты вовсе, а только шарашутся здесь, занимают коридор, что ни пройти, ни проехать... Таких отсюда - метлой гнать.
   После Пименова в кресло ректора сел молодой и энергичный аппаратчик из ЦК ВЛКСМ - Егоров. Мы как раз учиться поступили и он - пришел... Все мы были здесь - новенькими, только в отличие от нас, он был уже заматерелым комсомольским руководителем.
   Егоров стремительно и пружинисто ходил... Видимо, так же стремительно и работал, только нам эта работа видна не была, она на других уровнях происходила, а туда, сколько не задирай голову, все равно не заглянешь. Он начал развивать какие-то демократические принципы, - перестройка еще в состоянии опрятной куколки была, это потом из нее монстр вылезет, - взял в привычку со студентами за руку здороваться, с избранными, конечно... И мне иногда милость перепадала, если я рядом с избранными стоял... В общем, деятельность его на посту ректора, хоть и бурная была, но - короткая, единственное, что он успел сделать, это заказать и повесить в Литинституте гипсовый бюст Горького. И то, вышел он какой-то кривобокий, мало на Горького похожий... Потом его в общежитие перевесили, чтоб он никого в институте в заблуждение не вводил.
   А Егоров от нас сразу в ЦК КПСС прыгнул... Кресло ректора в Литинституте - хорошая катапульта, оказывается, скоро мы в этом убедимся. Но и там он не успел ничего достойного совершить. Перестройка со страшной силой начала крушить любимый комсомол, партию и сам социализм! Что было делать? Только спасаться бегством... Тут уж не до идеологии. Спасся Егоров... в библиотеке имени Ленина. Сел в директорское кресло. Можно хоть отдышаться. Все-таки - нейтральная зона.
   А вот став директором главной библиотеки страны, Егоров сделал благое дело, за что перед ним можно и шляпу снять. Проявил он вдруг завидное упорство и гражданское мужество и не отдал самый большой книжный фонд в стране на разграбление... А библиотеку, только из-за одного имени, которым она названа, хотели всю вдребезги разнести. Никому не уступил Егоров. Показал всем сухой жилистый кулак.
   Потом пошли к нему всякие разные ходоки с требованием: отдай наше! Союз к этому времени уже трещал, одни заплатки от него полетели... Республики отваливались, как груши, и устремлялись в свободный полет... Вместе с грянувшей свободой, некоторые пошли и духовное и культурное наследие требовать... дескать, жестоко их ограбили еще со времен имперской России. Забрали бесценные книги и рукописи. А сейчас, наконец, долгожданная свобода и демократия наступила. Теперь - давай, возвращай назад!
   И - евреи пошли... Свои священные книги по талмудистике и каббале назад требовать. В этих книгах - их тайные знания спрятаны и ритуальные действия расписаны. Им без этих книг - никуда. Вот они и хотели их добыть, чтоб весь мир с ног на голову перевернуть и на уши поставить. Даже пикет рядом с библиотекой держали. Чуть не месяц плакатами трясли. Все профессорского вида - в черных шляпах, длинных пальто, с окладистыми бородами... Требовали и даже слегка бунтовали... Им без этих книг погибель. В них все расписано: как им самим спастись, а других угробить.
   Но ничего не отдал хасидам Егоров. Превратил библиотеку в неприступную крепость. А сам скоро на очередное повышение пошел. Стал министром культуры... А стать министром, да еще и культуры - это верх блаженства. Среди всех культурных самым культурным быть - это потолок. Дальше - один разряженный воздух, вакуум.
   - Третьим будешь?
   А третьим ректором Сидоров пришел. С вечной полуулыбкой на лице, с мощным, как у кабана, затылком и шеей. Сидоров, в отличие от залетного Егорова, с Литинститутом и литературой был кровно связан и принял из-за нее много страданий.
   Был он профессиональным критиком, из "шестидесятников", работал в "Новом мире" во время "оттепели", кого хотел - критиковал, помогал что-то прежде запрещенное издавать. Но "оттепель" скоро закончилась и всем, кто с ней сильно возился, крепко прижали хвосты. И он в немилость попал, в опалу. Но в литературном процессе удержался, только не выпячивался, да и не давали выпячиваться. А он ректором давно замыслил стать. Только своего звездного часа пришлось двадцать лет ждать - в проректорах штаны протирать. Но тоже крепко сидел, хрен сдвинешь. И наконец - дождался.
   Ректором тоже побыл немного, слишком долго ждал - перехотел. Да и кресло это теперь уже слишком тесным для его гордыни и амбиций оказалось. Не вмещались они! Но стало оно для него тоже своеобразной ступенькой и трамплином. Из него он и шагнул в министры культуры, уже - запросто, по проторенной дорожке...
   Чтo он там делал в министрах, чем помог культуре и конкретно литературе? Не знаю... Но мне доподлинно известно, что наши студенты, не все, конечно, запросто могли к нему в министерский кабинет заходить... деньжат спросить или просто почтение засвидетельствовать.
   Вон Володя Мисюк - знаменитый поэт из Тольятти, как приедет в Москву по делам, как выпьет маленько, - а он тогда еще выпивал, - так всегда к нему заходил смело. Зайдет - скажет:
   - Евгений Юрьевич, дайте денег на бедность?
   А тот только изумится.
   - Да откуда, Володя? Я же сам лапу сосу, прозябаю в бедности неимоверной!
   Ну, тогда Володя просто с ним пообщается, без всякого там материального плана, чисто - в духовном... И почтение засвидетельствует.
   Я так думаю, что Сидоров был хорошим министром культуры, раз студентов привечал, не забывал своих. А то что денег не давал - так не было в его казне денег! Министерство-то это - самое бедное, все знают. А так бы он, конечно, оказал материальную помощь, дал бы на бутылку. В общем, Сидоров был своим человеком для студентов, хоть морально их поддерживал, а это поважнее денег.
   А уж после наших Егорова и Сидорова пришел в министры культуры странный человек с не менее странной фамилией - Швыдкой. Или он бывший труженик сцены, или театровед? Точно неизвестно. Ну, а там, где театр, там - понятно что.
   При нем стало модно чиновникам из власти на всякие тусовки и культурные мероприятия ходить - тусоваться. А уж он сам - постоянно нa них ходит, ни одного блядского мероприятия не пропускает. А ему нельзя пропускать. Надо постоянно быть в курсе, что в культурной сфере творится.
   Еще вроде как он друзьям-хохлам помог деньгами, чтоб они фильм про своего национального героя Мазепу досняли. Вот и думай о Швыдком, что хочешь. Так что у него пока не очень то швыдко получается русскую культуру спасать. Он, похоже, пока американскую культуру у нас спасает. И прививает нам ее потихоньку.
   Или с тем же матом бодягу на экране разведет... Все выясняет, дискутирует, можно ли мат в печати использовать и на телевидении? Любому идиоту ясно, что - нет. Потому что мат - это скверна. А ему все - не ясно. Он все хочет дискуссии и общественного мнения. А вдруг да большинство россиян за мат окажется? Вот тогда хорошо-то будет! Тогда, значит, американская культура у нас и он лично - побеждают.
   Так что, похоже, Швыдкой еще тот казачок в русской культуре, хоть и министр! Сидит пока в золотом кресле, и хорошего ничего не делает, и плохое - не пресекает, но ничего, русская культура и литература, как всегда - сама выживет и себе дорогу пробьет. Ей такие помощники не нужны.
   А Сидоров, как передал министерский портфель, благополучно в Париж подался... Стал там под крылом ЮНЕСКО отделом русской культуры заведовать... Правильно, конечно... Там, в Париже, - хорошо. Там - и вина доброго вдоволь, и девушки в цвету... Его даже можно увидеть и умереть... Уже - не страшно. Вот и достиг Сидоров всего, чего желал... А значит - и жизнь удалась, не зря терпел...
   А ректором, после Сидорова, Есин пришел... Он сам - писатель, совсем свой человек в Литинституте, младшего брата-студента понимает... Каждому по стакану молока на день выписал. Бесплатно. Как на вредном производстве. Уже - немало.
   Только прежний дух из Литинститута, конечно же, исчез. И многие славные преподаватели ушли. Один Жан Жаныч и В.П. остались. Остальные разбрелись кто-куда, со слезами.
   И лавочки во дворе исчезли... Даже негде присесть, чтоб по старой дружбе с Александром Иванычем Герценом вина выпить... Ладно, раз - нельзя, значит - нельзя. Иные времена - иные песни. Главное - что хоть сам Герцен пока на месте. И то - хорошо.
   ДМИТРИЙ ВЕРЕСОВ-2
   Вдруг ниоткуда на литературном небосклоне замаячило, забрезжило, а потом и зажглось новое имя - Дмитрий Вересов. Стали романы его один за другим выходить, и "Черный ворон", и "Белый танец", и еще около десятка названий. И все это - быстро и помногу. В аннотации написано, что он яркий, самобытный писатель, одновременно с Шелдоном сравнивают и с Шишковым.
   А раз сам он из Питера, то мы и решили, что это - наш Дмитрий Вересов, который учился с нами. Сам из Петрозаводска, а сейчас, наверное, в Питер перебрался. Незаметный был такой парень, тихий, особых творческих запалов не показывал, а ты, гляди, как раз вернулся! Во всю, так сказать, силу и славу. Тут как раз и фильм по его роману не замедлили по "ящику" показать. Пришлось признать, что мнение наше о нем не совсем верное было. Он молодец. Пролез тихой caпoй и ударил своим талантом, как кулачищем в лоб публике. Еще раз - молодец. Так держать! А те, которые сомневались - только утерлись.
   А слухи о нем до нас и раньше доходили... Что он там у себя, в Петрозаводске, живет, работает в журнале "Север", вроде бы книжечку стихов опубликовал - он стихами занимался - небольшую повесть в этом же журнале... В общем живет там, работает по призванию и делает благое дело во имя литературы - пишет.
   И тут вдруг - на тебе! Стали его романы один за другим выходить и книжные прилавки обваливать. Первое удивление сменилось трезвое оценкой: правильно поступает. Он - немолодой уже, почти мне ровесник, значит, года к суровой прозе клонят. Так и должно быть у нормального человека, поэта, как повзрослел - так сразу серьезным стал: бросил поэтическую стряпню, пустозвонство, - перековался в прозаики. Ну, наш это Вересов, наш! А мы с ним учились вместе. Знали его лично, значит, и нам можно в лучах его славы погреться.
   Проходил я как-то по Пушкинской площади, решил с Ананьевым побеседовать, давно его не видел. Он там на пятачке, можно сказать, в самой гуще народной жизни, рекламщиком работает, чего-то там ликвидирует в мгновенье ока. Ананьева не нашел, зато другого знакомого встретил, как раз хорошего вересовского дружка. Говорю ему:
   - Молодец твой дружок Вересов-то, гляди как развернулся! Роман за романом шлепает, кто бы мог подумать?
   А он мне:
   - Так это не он, не Димка, а другой Дмитрий Вересов.
   - Как это - не он? - мне даже как-то обидно за нашего-то стало.
   - А так, - говорит, - не он... Другой какой-то нашелся... А Димка тоже много работает... И стихи пишет, и прозу - он сейчас на прозу перешел, повесть недавно хорошую опубликовал, много везде печатается... Даже - и в Москве, в журнале "Она" у него есть публикации...
   Я даже присел от неожиданности...
   - Как это в журнале "Она"?
   - Есть такой журнал.
   - Странно... - говорю, - в журнале "Она" - она должна печататься, а уж он, как минимум, - в журнале "Он". А еще лучше - в журнале "Конь"! действительно какая-то неувязочка получается с нестыковочкой вместе... Ну ладно, в журнале "Она" - так "Она" хрен их, нынешних писателей, разберешь...
   Только обидно мне за нашего Вересова все равно стало. Как это он позволил другому Дмитрию Вересову себя на второй план задвинуть? Всегда надо стараться быть первом в своем деле, а уж если это напрямую касается имени и фамилии - так особенно! Нельзя, чтоб ее кто-то вперед тебя использовал, пусть и настоящий однофамилец. Надо быть первым - и все! И никаких гвоздей!
   Вот что теперь нашему-то делать? Ведь мог стать первым Дмитрием Вересовым, а стал только Дмитрием Вересовым-2. Конечно - это обидно, неприятно и даже унизительно. Остается ему теперь только одно: псевдоним себе взять! И попытаться с ним, с этим псевдонимом, пробиться в литературу - первым стать. А второй Дмитрий Вересов - не в счет. Как известно, осетрины второй свежести не бывает. Обидно за парня... Но ничего не поделаешь... вовремя не подсуетился - и обидный итог и констатация факта.
   Не на дуэль же того, другого Дмитрия Вересова, вызывать, на деревянных саблях драться? Настоящие-то дуэли - запрещены. А то еще убьешь обидчика на настоящей дуэли и сошлют куда-нибудь в ссылку, в полк, в Чечню... Что хорошего-то? Да ничего. Там - мальчиши-плохиши кружком скачут и палками трясут... Еще навернут палкой по голове - и прощай молодость, талант и великие несвершенные деяния.
   Так что лучше все конфликты за столом да с чайком разрешать - мирно и полюбовно. Можно хоть и в редакции журнала "Она"... Стол-то у них там есть? И еще - каждодневный, кропотливый и умный труд. Как у японцев - улитка, которая вверх по склону Фудзи ползет... А талант - он дорогу пробьет!
   ГРЕБЕНКИН И РАСКИН
   Был я у брата, в гостях... Брат мне книгу показал, похвалился, чем и озадачил.
   - Гляди, - говорит, - я ваших не забываю, всех помню, - и книгу протягивает.
   Автор - Иосиф Раскин какой-то, я о таком слыхом не слыхивал.
   - Да не было у нас, - говорю, - в Литинституте Раскиных! Ты что-то спутал. У нас таких, может, и близко бы к воротам не подпустили.
   А брат смеется.
   - Ты внутри посмотри... - а внутри - фотографии разные, сборная солянка.
   Пролистал я фотографии... Среди них одну нашел... Занятную. Знакомый мой на ней, Илья Гребенкин, запечатлен... Стоит на сцене, руку задрал, стихи читает, с публикой работает... Сам - в чем мать родила, голяком на сцену выбрался... Под фотографией надпись "Студент Литинститута графоман Илья Гребенкин на открытии нового сезона в ЦДЛ". Действительно, было такое... Выходил Гpeбенкин на сцену - даже фиговым листом не прикрылся, и потрясал публику стихами, как трибун, пока его с трибуны милиция не сволокла...
   И грустно мне сделалось от увиденного... Грустного в той ситуации действительно было гораздо больше, чем смешного... Ну ладно, выступил человек, и выступил... С кем, как говорится, не бывает... Дело прошлое и давно мохом поросло... Но даже Гребенкину тогда в самом фантастическом сне присниться не могло, что нынешние таланты вытворять начнут! Я об этом случае почти забыл. Трагизм из него со временем выветрился, осталось, разве что, - комичность и курьезность.
   А тут - фотография. То, что Гребенкин на ней голый - не страшно. Нo мне авторское пояснение не понравилось. Почему это он "графоманом" его навеличивает? Очень интересно... Может, он с ним на брудершафт пил? Это меня больше всего озадачило и заело. Кто его уполномочил ярлычок привесить? Ярлычок - это не галстук. Не такой уж Илья Гребенкин и графоман. По крайней мере - не больше других. Он - просто фантаст. Причем знаменитый. И личность во всех смыслах - геройская. Как раз своим поступком и особенно призывам "вступать в СП СССР"! - у него эти буквы были на заднице написаны, Гребенкин, вольно или невольно, но помог крушению идеологии в литературе. Указал всем на конкретное место для партийной литературы.
   Тогда все это только-только начиналось... Гребенкин - первопроходец был. А где был в это время товарищ Раскин и чем занимался? Неизвестно...
   А раз так, решил я тогда познакомиться с творчеством самого уполномоченного по ярлычкам товарища Раскина... Что он сам умного написал и издал? Книга "Энциклопедия хулиганствующего ортодокса" называется... Как это ортодоксы хулиганят? Очень мне любопытно стало.
   Полистал я ее, почитал, поахал, поохал и руками развел... Пoзнакомился! Книга по типу энциклопедии и построена. На каждую букву - или анекдотец веселый, или сценка забавная, или случай комический. А анекдотцы эти рассказывают люди с известными фамилиями, они же и в сценках участвуют и в случаи попадают. Казалось бы - занятно. Только все это густо матами пересыпано и матерщиной со всех сторон обставлено. И маты эти, естественно, устами известных людей произносятся, артистов и прочих мастеров художественного слова и свиста. Ну, понятное дело, что артист-то гораздо виртуознее матом ругается, чем простой обычный человек, к примеру, работяга. На то он - и артист!
   Но книга-то эта, "Энциклопедия...", сделана не из-за людей известных, а из-за матершины! Самоцель - матерщина. Ну и что, что эти люди любили крепкое словцо и выражаться умели, и анекдоты ими пересыпали? Печатать-то это - не надо. А смаковать - тем более. Не красит это известных людей. И хвалиться тут - нечем. Глуповатая и мелковатая книга. И все - не из той оперы. Тут не смеяться, тут - плакать надо.
   И ведь уже по пятому разу переиздана! Переписана, углублена, дополнена новым материалом - и переиздана! Не сидит автор сложа руки, а трудится день и ночь: переписывает, углубляет и дополняет! И все - на радость людям. Но почему Гребенкин-то - "графоман"?
   Обидно мне стало за Гребенкина.
   "Ах ты, - думаю, - пишущий брат, товарищ уполномоченный Раскин! Назвал ты Гребенкина графоманом, а ведь он еще, помимо всего прочего, и автор знаменитой "Книги изречений". А эта "Книга изречений" - о-го-го какая! Пусть в ней многое спорно и абсурдно, зато ярко, свежо, парадоксально и глубоко. И главное - свое. А вы чем похвалитесь? Что для ума и сердца предложить можете? Матерщину и похабщину?.."
   Отложил я эту "Энциклопедию", талмудик увесистый, бросил читать... Стыдно мне стало за людей известных, от имени которых эти анектоды подаются... А уж гарнир к ним сам товарищ Раскин соорудил с приправой.
   И вот что еще я подумал: " Это ведь хорошо, что эту книгу еще Гребенкин не видел. А то вдруг он посчитает ярлычок этот оскорбительным для себя и вызовет автора, товарища уполномоченного, на литературную дуэль? А то и просто на дуэль. Уполномочит его кто-нибудь из космоса, он и вызовет. Он - парень принципиальный, что решит - то и сделает. А еще у него в деревне есть родной брат Иван, скотником работает... Так он, когда делать нечего, чтоб от скуки не подохнуть, начинает коровам рога отшибать... А потом подойдет к быку, к бычаре, и завалит его кулаком в ухо... Чтоб слишком не бычал...Соблюдал дистанцию... А если Иван возьмет да соберется в Москву от скуки? Всякое может быть..." Поэтому, надо всегда думать, прежде чем говорить. Тем более - выражаться печатно.
   А брату я сказал:
   - Ты ее выбрось на помойку, книгу эту, там ей самое место.
   Действительно, обидно мне стало за Гребенкина, за настоящего фантаста, за героя космоса и земли. Так что, не прав товарищ Раскин!
   Гребенкину в звездолете - приветик с космическими прибамбасами!
   А товарищу Раскину - привет с веселым ленинским прищуром!
   "НА ТРОИХ",
   ИЛИ КАК Я КНИГУ СВОЮ ИЗДАВАЛ
   Проходил я как-то по рынку... Среди вещей и продуктов книжный лоток увидел, развальчик... А книжных лотков сейчас везде много, в том числе и на рынках, хорошо, удобно! Хочешь - котлет с колбасой купи, а хочешь - и духовной пищи, о душе тоже не забывай.
   А я всегда к книгам подхожу, когда время есть. Люблю книги. С детства у меня к ним любовь. Сам не пойму, что это за любовь такая непонятная?.. Водки мне - не надо, а книгу - дай. Только я хорошие книги люблю, а плохие мне и даром не нужны.
   Ну, а коль временем я располагал, то, конечно же, подошел к лотку, не утерпел... А что? Время у меня действительно есть, даже, бывает, - навалом. Человек я сейчас - неработающий, к службе никаким боком не привязан, могу себе позволить.
   Раньше, таких, как я, - тунеядцами называли и даже арестовывали. А теперь - нет. Теперь, хочешь - на боку лежи да поплевывай, хочешь - на ушах стой, ты - свободный человек. Вытворяй, на что ума хватит. И никто не имеет права на твою личность покушаться. Теперь у нас - как в Америке. Хорошо.
   Ну, а раз сейчас все позволено, то и я пока на работу наплевал, она, как известно, не волк, в лес не убежит. Хожу среди людей, смотрю на них, иногда с изумлением, наблюдаю, подглядываю за ними, короче, получаю необходимые мне впечатления...
   Но если кому-то покажется, что я просто так хожу, баклуши бью и дурью маюсь, то это не совсем верно. Я - делом занят. Серьезным. Я свои впечатления в блокнот записываю. Я, когда их побольше насобираю, может, и книжку издам.
   А время сейчас такое стремительное, что во всех делах спешить надо. И книжки издавать - тоже. Если хочешь - надо издавать. И все! И - баста! А то все что угодно может произойти, в том числе и смешение полюсов. Кому тогда моя книжка нужна будет? Да никому. А мне, правда, книжку обязательно издать надо.