Белов Михаил. Иисус Христос или путешествие одного сознания (главы 1 и 2)

   Стирание прошлого жизненного опыта пережитым стрессом
   С началом учебы я стал в динамике - при общении с людьми осознавать ту ситуацию моей души, в которую я попал. Я никому не мог объяснить, что со мной произошло. Понятно, я мог словами сказать о случившемся стрессе, даже о том, что я сошел с ума. Иногда я говорил и это. Но слова не отражали того состояния моей души, в котором она находилась или отражали, пока я еще их не сказал. Но едва я их говорил, как они начинали выглядеть совсем по иному, а не так, какими были они в моей душе, постоянно отражающими ее состояние. Слово "стресс" вдруг становилось таким нежным и чистым, что я начинал чувствовать, что я не выразил человеку того, что хотел. Одновременно я начинал чувствовать, что просто не смогу человеку выразить состояние своей души из-за одномерности всех возможных слов. Что для этого, этому человеку надо на время отождествиться со мной в душе в подлиннике, а не воспринимать умом мои слова, придавая им собственное звучание. С другой стороны сказать, что я полный дурак я тоже не мог. Само мое осознание происшедшего уже как-то утверждало меня в своих глазах. Да и прежнее переживание диалектического мышления где-то в глубине меня оставляло веру, что этот сход временный. Я не мог просто думать, размышлять, разве что с большим усилием внимания, не мог с легкостью вытаскивать из памяти необходимую мне информацию, но сама направленность моего хода мысли говорила мне, что я не дурак, что я просто не могу из-за навалившейся на голову тяжести спокойно мыслить. Хотя тяжесть иногда была такой, что и это я мог осознавать лишь подсознательно- по сути не сознавая этого. Просто сам становился этой тяжестью, излучая, казалось, ее. Проблема общения с людьми стала на первый план. Душа рвалась излить хоть кому-то свою боль. Приходили письма от армейских друзей. Но я не мог им ответить. Давящая тяжесть отключила все мои прежние интересы к жизни. Единственной тягой осталась тяга к знаниям будущей одновременно противовесом развивавшемуся комплексу неполноценности и единственным путем из той ситуации в которой я оказался. Написать друзьям о том, что я сошел с ума я, понятно, не мог. Мягче это выразить я тоже боялся, так как в слова я вкладывал переживаемое. Я боялся написать о своей неполноценности. Написать отписку не позволяла совесть. Я разрывался между угрызениями совести и тягой души ответить им. Написать просто о чем-либо я не мог так как в любое делаемое дело вкладываешь себя всего- часть же меня была больной. Я чувствовал и боялся, что это мое действительное состояние будет, понято моими друзьями, или я задену их какой-нибудь интонацией письма, если начну это от них скрывать. Задену не фактом скрытия, а какой-нибудь интонацией, которые я не осознаю. Через год мои терзания по поводу моего вынужденного молчания утихли.
   Колхоз проходил за Зеей в пяти километрах от бывшей паромной переправы. Бросили нас на картошку. После первого курса Гарик перевелся на заочное отделение, и из армейцев со мной был Эдик Ерофеенков- теперь тоже второкурсник нашего факультета, только учился он на отделении биологии-химии. Мы были с ним знакомы с подготовительного отделения. Была осень, жухла трава, ночами сгущались заморозки. Студенты в кирпичных бараках начали мерзнуть. Было решено запустить обогревательные системы. Кого же назначать кочегарами, как не дедов советской армии. Это выпадение из общего режима нас очень устраивало. Вечерами к нам в кочегарку приходили лица противоположного пола, и я собравшимся пел, играя на гитаре, песни. С собой, как обычно, я взял книгу. Ее чтение вместе с тренировками было для моей души противовесом занятиям, которыми увлекалась молодежь:любви и кучкованиям с поисками выпивок и конопли. Книга была "Олень-цветок" М.М.Пришвина. Одно,написанное в ней, меня потрясло и загрузило. Загрузило положительно. Михаил Михайлович писал, что уйдя от людей, он открыл для себя единственную ценность в жизни связь между людьми. Прежде о Михаиле Михайловиче я читал, что за несколько страниц его дневниковых записей, иной бы отдал несколько лет собственной жизни. С детства я им жил как и Арсеньевым, Бианки и Акимушкиным. Но больше всех-Федосеевым. Моим идеалом человека, к слову, был Улукиткан.
   Эти слова Пришвина заставили меня задуматься. Я был недоволен группой и не хотел со многими общаться. Но если опыт Михаила Михайловича универсальный, как я должен был эту единственную в жизни ценность совместить со своими желаниями в отношениях с группой, с Павитриным. Ответа я не находил. Ноябрь принес мне новый сюрприз. Краснов начал опять поднимать голову. Он отвертелся от колхоза, откручивался от общественной работы, по прежнему ходил на лекции по желанию /что, впрочем, было его личным делом/ и в профилакторий, а также ездил сам и направлял своих друзей в санатории. Его голос опять начал громко раздаваться завершающим собрания группы. Я опять выступил на комсомольском собрании. Я требовал его снять. Юра Шепетов ушел в армию. "После он будет другим человеком, можно рассказать о нем".
   -Откуда такая информация?- спросил Краснов. Все выжидающе посмотрели на меня.
   -Гарик сказал.
   -Гм, Гарика нету.
   Мое обвинение, хоть тень и была брошена, повисло в воздухе.
   Нервы мои были уже не те:
   -Да он же гнида, гни-да. Разве вы не видите?
   -Да что ты к нему привязался?
   -В самом деле.
   Рот мне заткнули.Но если бы это было искренним затыканием. Первый по авторитетности голос о моей тенденциозности принадлежал подруге Иры Гладышевой - Лили Рябчинской, в прошлом году поддержавшей меня. Сейчас ее поддерживала и сама Ира. Если бы Ира в прошлом году не начинала терять слов перед красноречием Краснова. Если бы я не чувствовал, что слова Лили вызваны желанием поставить себя с сильной стороны, чтобы привлечь мое внимание, как парня. По крайней мере, я был в этом уверен. Я был раздавлен, подавлен, озлоблен. Чувство говорило мне, что я все дальше удаляюсь от Пути- того состояния души, которое давало мне гармонию чувств. Но я стал расслабляться. В голове было такое состояние, что дальше проваливаться было некуда. И я начал привыкать к тому существу, которое стал собой представлять и как-то раскрепощаться, не обращая внимание на задавленность. В обращении со своими проблемами к матушке я не видел смысла.
   Матушка что-то поняла. Но помощи у нее я не просил. Случись тогда огласка, эти строки, возможно, остались бы ненаписанными.
   Василий Антонович Дугинцов - старший преподаватель кафедры зоологии - в скором времени предложил мне стать старостой зоологического кружка. Он зажег во мне уверенность в будущем этого кружка, и я, воодушевленный, взялся за дело. Вечером, придя домой, я сходил к Наташе Запорожец - сестре Феди, моего друга детства, за помощью (она окончила художественное училище). Она оформила мне объявление, приглашающее всех желающих ходить на этот кружок. Прошло 2 или 3 его занятия. Мы слушали доклады студентов, больше студенток, и после обсуждали их.
   -Медведи на зиму ложатся спать в берлогу, -читала курсовую одна девушка.
   -Как? Все в одну?- удивился Василий Антонович.
   -Нет, каждый в свою, -спохватилась студентка.
   -Так вы так и говорите, -сказал Василий Антонович.
   Но на этом после нескольких заседаний кружка все дело и кончилось. Искру, заложенную во мне Василием Антоновичем, разжигать у меня сил просто не было, и его предложение на этом окончило свое существование.
   В эту зиму я познакомился со своей первой невестой. Придя из армии, я первым делом устроился работать. Так требовали моя самостоятельность и нежелание сидеть у матушки на шее. Сначала меня отец Вадика Трифон Сигизмундович устроил санитарить в свое хирургическое отделение первой горбольницы. А через год я по совету матушки перевелся в одно из отделений областной, где работал и теперь. Однажды, моя полы в палатах, я зашел в очередную и " здрасте". На меня пронизывающим любопытным взглядом смотрела симпатичная девушка. Она была немного старше меня. Я поздоровался, получил ответ и стал делать свое дело. Она, хоть и продолжала разговор с подругой, чувствовалось, что фиксирует каждое мое действие, с разгорающимся желанием со мной заговорить.
   -Молодой человек, а как вас зовут?-услышал я наконец.
   -Нас? -углубленный в работу переспросил я.
   -Да, вас,-улыбнулась она.
   -Миша.А вас?
   -Ира.
   Она была заводной. После работы мы садились в холле или у нее в палате и рассказывали друг другу о себе. Она была разведенной с мужем, имела пятилетнего сына и жила в одном из городов Амурской области. Танцы были ее хобби и профессией. Подлечив свое здоровье, она уехала домой. Перед отъездом мы обменялись адресами. Тогда я еще не знал, что на всю катушку нашим отношениям суждено будет начаться через два года.
   Тем апрелем у меня начались отношения с Наташей. Она была родной сестрой моего товарища детства. Жил он в деревне Петропавловке Ивановского района, чьи угодья раскинулись вокруг нашего постоянного места рыбалок-в 73 километрах от города. Мы были еще мальчишками-старшеклассниками. Озеро было огромным. Называлось Размыв. Пройдя однажды мимо нашего постоянного места, в дубраве, спускающейся до воды, у самой кромки воды мы нашли отличную землянку. Построил ее старожил этих мест и пользовались ей многие рыбаки. Начали и мы.
   По ту сторону озера метрах в пятистах от воды за тальником был расположен коровий загон. Дальше - пастбище. "А вдруг деревенские к нам через брод переедут за выпивкой и поиском приключений, собрав толпу и с бичами",-переживали мы. В отличие от многих компаний мы гуляли культурно. Водка, хоть иногда и перебарщивалась нами, никогда не была причиной ссор или только самоцелью. Дождавшись вечера, ухи и настроя всех на общую волну, мы начинали катализировать беседу. Тут происходило все: и проникновение до глубин душ друг друга, и катание по земле от смеха и душещипательные разговоры о тайнах мироздания. С девчонками мы, как говорится, не водились за исключением одного раза.
   Прихав к нам, деревенские особенно вежливыми не были. Их было человек 7. Все они были на лошадях, с бичами. Пятеро, правда, мелюзга. Но с бичом многие из пацанят даже взрослого мужика могут к лошади не подпустить и изуродовать так, что родная мать не узнает. Двое же из приехавших были нашими ровесниками и даже на год старше. Их клички были Бела и Брат. Сопротивляться нам было бесполезно. Найдя предлог, чтобы испортить отношения, они это сделали и влезли к нам в сумки предварительно проехавшись каждому кулаком по физиономии.
   -А че мне лапшу днем на уши вешали?- скакал вокруг нас пацаненок по кличке Хома.
   -Пить водочку любите?- изощрялись Бела с Братом. Тут же все выпив, съев половину нашей провизии и отобрав у нас понравившиеся снасти и вещи, они уехали. Мы решили спасаться бегством, и на рассвете ушли на Зею. Наташа была сестрой Белы.
   С ней я познакомился после этого случая через год. Опять приехав в землянку, мы познакомились с Михурой-Мишей Мруга, который пастушил напротив. Мы были цивилизованными. Он для нас дикарем. Его вид помогал этому его имиджу в наших глазах. Мы познавали друг- друга, как инопланетяне с разных планет. Но в главном, что тянуло нас друг к другу и облегчало познание, мы были с ним единогласны:
   -Идиоты,-сказал он про Белу с Братом. Сойдясь с ним ближе всех, Федя Запорожец стал ездить к нему в гости и в деревню и перезнакомился со всеми деревенскими мальчишками. Со временем к нему подключился и я. Теперь мы у Белы и Брата-Толи Беляева и Сережи Садовского жили все лето, и по-дружески давали им втык за наше первое знакомство. Затем Бела поступил в училище ССПТУ -12 /ставшее позднее и моим/ и, пока не стал третьекурсником, жил у нас, т.к. только третий курс гонял в общежитии и первый и второй. Так я познакомился с Наташей.
   К тому времени она училась на 4 курсе истфака.Вместо приглашения в кино я пригласил ее в музыкальную каптерку, которой я заведовал, где предстоял серьезный разговор. Я рассказал ей все, что со мной случилось и обо всех, могущих возникнуть в связи с этим проблемах и спросил согласна ли она со мной дружить. Она была и остается чистой и доброй, и я верил, что она поможет мне преодолеть тот мальчишеский комплекс перед первой женщиной, который у меня опять развился из-за моего состояния и вынужденной стопроцентной праведности.
   Но у меня был и другой комплекс. Наташа была хрупкой. Я боялся начать ее подавлять. Оценивать и чувствовать себя со стороны я не мог, а внутреннее чувство было задавлено. К чести Наташи конфликтов между нами не происходило, и память о ней у меня осталась такой же чистой, как и она сама.
   В тот февраль по почте я получил поздравительную открытку, подписанную инициалами "И.Z". "Ира,- подумал я о своей новой знакомой. Спасибо тебе". В тот же февраль идя как-то к Павитрину по какому-то делу /худой мир между нами оставался/, я на лестнице столкнулся с его братом Сашей.
   -Вадик дома?
   -А ты не знаешь что с ним случилось?
   -Что?-У меня мурашки поползли по коже.
   -Он разбился на машине, когда ехал в Тамбовку.Сейчас лежит в изоляторе областной больницы.
   -Пока к нему не пускают, но записку передать можешь,-сказал мне Трифон Сигизмундович.
   Пока я стоял в прихожей, понял, что все члены его родни в короткий срок стали специалистами по анализу и составу крови и своим постоянным присутствием поддерживали родителей и Олю - жену Вадика, бывшую на седьмом месяце беременности вторым ребенком. "Вадик, как же так случилось, ты уж держись, вокруг все свои. Позвони мне, если что", -что-то подобное написал я. "Какие тут могут быть ссоры сейчас,-думал я.-Лишь бы все обошлось".
   Покалечен он был сильно. Повредил печень, проколол ребром легкое, сломал руку, потерял 2 литра крови. Вместе с ним пережил стресс от аварии и Трифон Сигизмундович, ехавший с ним в машине. Скоро и меня пустили в изолятор. Его вид меня потряс: худой, как щепка с горящими глазенками вместо бывших глаз, он шарахнулся вверх по подушке, едва я вошел.
   -А, пришел?Что, непривычно выгляжу?
   Я воспринимал его слова как полубред. Но в общем все шло к лучшему. Страшное осталось позади. Я снова стал ходить к нему, проведуя. Жизнь опять нас сводила. Вскоре его отпустили на домашний стационар.
   В начале марта из Владивостока приехал наш одноклассник Андрей Задворный.Он был мягкосердным при своей внешней мужественности и проявляемые им ко мне чувства в школе, баловали меня, тогда еще имеющего много друзей и не знающего настоящую цену преданности и постоянству. Приехав, он позвонил, а затем и пришел ко мне. Теперь его душа была для меня бальзамом.
   -Мишка, как же ты так?-дрогнувшим голосом произнес он после моих рассказов.Он был потрясен, и меня это лечило.
   -Ты знаешь что случилось с Вадиком?
   -Что?!
   -Пойдем к нему, попроведуем?- предложил я после рассказа.
   В ту зиму моя дальняя родственница, преподаватель института Татьяна Константиновна Загайко организовала свой научный кружок на другом факультете-физмате. Им был нужен биолог, и она обрадовалась встрече со мной. Год назад я был бы рад не меньше. Но и сейчас я не отказался.
   -У тебя есть знакомые в онкодиспансере?-Для опытов нужна раковая сыворотка.
   Трифон Сигизмундович работал именно там. Сейчас, идя с Андреем, я шел к Вадику и за этим.
   -Нет.Это в лабораториях надо спрашивать.А зачем тебе она?Пашке Краснову в суп подбросить?Ха-ха-ха.
   Я побледнел. Андрей, было засмеявшись, смолк и нахмурился. Я не произнес больше ни слова. "Ноги моей там больше не будет",-решил я про себя. Я был, что называется, раздет догола. Я не знал ни что ответить на плевок, ни не имел сил хоть как-нибудь защититься. Это случай был первым обращением моего сознания к высшим силам, хотя к ним за помощью тогда я не обращался. Просто знал, что просто так это ему не пройдет. Занятия гимнастикой я не прекращал. Но ловкости и гибкости, получаемых от нее, мне было мало. Выручил Толя Страхов. Он имел первый разряд по самбо и дружеские отношения с тренером своей секции-Виктором Ивановичем Курашовым.
   -Давай к нам,-сказал Толя. Меня долго упрашивать не пришлось. Это было тем, что мне было надо. Чувства от захвата противника всколыхивали память детства, нагрузка стала абсолютно иной, но что было самое главное - я привыкал к непосредственной близости противника и к готовности его постоянного противодействия. Таких возможностей у меня не было давно. Досадным было лишь то, что моя запоминающая способность стала мне изменять. Боль не давала моему вниманию ни надолго выходить вовне для познания, ни долго удерживать увиденное. Теперь мне надо было десятки раз повторить элемент, чтобы не забыть его к следующей тренировке. И то вспоминали его больше мышцы, чем голова.
   -Я же показывал тебе это,-удивлялся Толя, знавший мое прежнее схватывание на лету. Мне оставалось лишь молчать, работать, иногда отшучиваться. После первой тренировки моя грудь впервые за прошедший год сделала глубокий вдох. Он сопровождался сладостной истомой от потягивания налитых новой нагрузкой мышц. Гимнастика давно мне такого не давала. -Я вам обоим мозги прочищу,-думал я о Павитрине и Сатпремове.
   Игорь тоже был моим одноклассником. После школы, как и все дети интеллигентных родителей нашего класса, кроме меня, он пошел в ВУЗ - в пединститут на ФВС. Через год он почувствовал, что это не его призвание.
   -Пойдем к Игорю, у него сейчас подавленное состояние, поддержим его,-сказал я Вадику.
   -Откуда ты знаешь?-удивился он. -Он же бросил институт после года учебы.Он опять на распутье в сомнениях.
   -...?-посмотрел на меня Павитрин.
   Лицо Игоря было мрачнее ночи. К нашему уходу оно несколько просветлело. Выйдя на улицу, я увидел, что душа Вадика также чем-то пополнилась. После стресса, идя как-то по городу, я за спиной услышал со знакомыми интонациями свист. Однако, спектр его гамм обрадовал бы и не всякую собаку. Свист был требовательным, я же расслабленным. С запоздалой реакцией, что этого не надо было делать, я обернулся. У него и выражение лица несло те же гаммы чувств: 2-3 встречи после стресса, во время которых лишь киваниями головы, поддакиваниями и отрывистыми ответами я поддерживал и вел разговор, зарекомендовали меня в его глазах слабым и закрытым душой. Такое отношение ко мне рождало у меня желание ответить тем же.
   Почти каждую ночь, которую я ночевал дома, я ложился в постель с книгой, несмотря ни на что. Читать полноценно я не мог. Изо всех сил напрягая внимание, я выхватывал из книги информацию и пытался ее исчерпывающе переработать. Но единственное, что я мог сделать своей головой - это одно-два, от силы 3 логических колена, после чего информация под давящей меня тяжестью автоматически приказывала долго жить незаметно для меня уходила из поля моего внимания, и я ничего не мог поделать, чтобы ее удержать.
   Один мой сокурсник -Саша в то лето становился большим начальником-командиром линейного стройотряда "Проводник" на поезде " Москва-Благовещенск".
   -Поехали со мной,-говорил он мне.
   -Я не один.
   -Бери, кого считаешь нужным. К тому времени между нами была уже дружба, начавшаяся на подготовительном отделении.Отзывчивый ребенок располагающе сочетался в Саше с его силой.
   -Опять сел передо мной шеей доску закрывать,-вгонял его под смех парней в приятное смущение я на подготовительном отделении. Наши с ним отношения давали мне существенный покой в институте. Я чувствовал, что они не раз сдерживали чрезмерно активных акселератов из близких Краснову друзей. Я в долгу не оставался. Сашин уклад мышления основывался на понимании, что не всегда можно выразить словами. По этой причине почти каждая сессия несла ему ссоры с преподавателями, требующими полноты словесного образа понятий.
   -Уйду из института,- в сердцах бросал он, и я чувствовал, что его окончательное решение колеблется действительно на лезвии бритвы. Я начинал рожать бальзам. Если эти роды не проходили, я начинал разговаривать с ним по-мужски. Я чувствовал, что ему для душевного покоя и успеха в жизни нужен именно институт. Неужели для этого жаль было потратить время на 10 минут морали или провести вечер совместной подготовки. В такие минуты у меня рождалось былое красноречие.
   В ту весну я рассказал Саше о случившемся со мной как мог. Я ни о чем не просил. Просто предупреждал его о правильном меня понимании в случае чего для наших дальнейших отношений.
   -Поехали в проводник?-спросил я Наташу. Оказалось, что она со своей подругой -Таней Королевой планировала такую поездку еще в начале этого года. Саша записал в свой блокнот нас всех троих.
   Эта весна была весной моего окончательного разрыва с группой. Краснов, не сказав никому ни слова и собрав все необходимое и приготовленное к вручению 8-го Марта, перед праздниками уехал домой. В последний день занятий на каждой перемене девушки ловили каждую нашу миграцию, ожидая наше кучкование для поздравления. Наиболее темпераментные презрительно "ставили на место" задир сильного пола. Неудобство испытывал не я один. Но был еще один шанс-9 марта. К нему Краснов и приехал. Но я собрал у парней деньги и, пожертвовав началом одной лекции, сбегал в "Детский мир" и купил несколько наборов энтомологических открыток. Поздравительные я подписал еще дома. После последнего занятия, когда у девчонок иссякла вера, и они, разочарованные, стали вставать, я подчеркнуто любезно попросил их остаться. Краснов, понятно, не входил в число заговорщиков, но и быть девушкой он тоже не не хотел. Он выбежал за нами в коридор и стал, заглядывая к нам через плечи, задавать глупые вопросы. Кто-то ему и отвечал. Распределив открытки, мы вошли в кабинет. Я не выкладывался, как в прошлом году. Я был серьезно на них обижен. Я просто выполнял свой долг. Они ведь меня поздравляли. Как приятно было смотреть как меняются их лица, два дня за минуту до этого смотревшие на нас как на неудачников. Но я не просто поздравлял. В поздравлении в отместку за такое двухдневное к нам отношение я пожелал им помимо прочих благ более внимательно относиться к своим юношам и приходить болеть за них на все спортивные состязания, включая и лыжные, которые только что прошли. У наиболее темпераментных девушек лица стали проигрывать силу.
   - Да, вот так то, поняли?-стали восклицать Игорь Сергеев и Андрей Шуляк, ожидавшие от меня дежурных слов и обрадованные переменой отношений в нашу пользу. Добрая осенняя ссора с группой была прервана. До скоро случившегося отчетно - перевыборного комсомольского собрания.
   На нем присутствовала и наша куратор. Краснова опять оставляли профоргом. Более того, он уверенно называл своими грехами лишь самые незначительные из них и бессовестным голосом обещал их исправить. Все проголосовали "за". Сказать сразу мне не дали. Пришлось сесть.
   -Не понял, почему вы его выбираете опять? - спросил я. - Он сильно изменился с прошлой весны? Его чуть не сняли с практики, он смылся из колхоза, по прежнему редкий гость на первых парах и уборках территории. Мой голос дрожал, я заикался, порой прерывался, но быстро собирался с силами и выпаливал новую порцию информации.
   -Тебе надо пересмотреть свое отношение ко мне,- с улыбочкой сказал Паша, видя мое состояние и, кажется, что-то поняв.-В нем явно просматривается тенденциозность.
   Реакция группы была поразительной.
   -В самом деле.Привязался к парню.Че тебе от него надо?-сказала одна его землячка. Ее поддержала другая и дальше почти все девушки. Молчали Ира Колмакова, Лена Никулина, Игорь Сергеев и Андрей Шуляк.
   -Хорошо,- опешил я.-Вы так за него стоите. А знаете как он стоит за вас? Вы знаете как он позравил вас с 8-м Марта? -выложил я свой последний козырь. Теперь молчали все.
   -По-моему, надо тут разобраться,-сказала Лена Никулина.
   -А че тут разбираться - ты че не знаешь Пашу? - спросила ее его наиболее ортодоксальная землячка. Пашу знали все.
   -Миха, да брось ты его,-примирительно сказал Игорь Сергеев.
   -Нужно делать дело, а все эти собрания с многоэтажными обещаниями -де-ма-го-ги-я!-сказала Влентина Павловна. - По моему, Краснову нужно дать испытательный срок и дело с концом.
   -Сколько можно?-спросил я.Снять его было просто необходимо, иначе он начинал лезть "по головам".
   -Давайте, разберемся,- настойчивей повторила Лена Никулина. Но Валентина Павловна настояла на своем.Ее слово стало основанием для голосования группы за оставление Краснова с замечанием.
   -Короче, - встал я.-Я вижу, с вами каши не сваришь. А я не хочу иметь дело с людьми, у которых правая рука не знает что делает левая.С этого дня у нас с вами общего - только учеба.
   И направился к двери.
   -Стой!Куда ты убегаешь? - закричал обрадованный Краснов.
   -Остановитесь, Белов!-сказала Валентина Павловна. Землячки Краснова тоже с ним были единодушны. Но я вышел, стараясь держаться. Дверью я, если и хлопнул, то несильно, не акцентируя на этом внимание. Помню только, что не ответил что-то спросившему у меня Коле Шикиру и что шел по коридору шатаясь.
   Наташа готовилась к сессии.
   -Я не могу пойти гулять,-сказала она.
   Для меня дело тоже было прежде всего.Не сказав почему я пришел, я пошел домой. После, когда я ей это сказал ее глаза стали испуганно круглыми.
   Летняя практика проходила в селе Малая Сазанка Свободненского района. За день до общего выезда втроем, с двумя парнями, мы поехали сопровождать на машине оборудование и готовить, отведенный нам директором совхоза, нежилой дом для жилья. Директора нашли, машину разгрузили, попили чай и легли спать. Утром я, желая сделать приедущим однокашникам приятное, настоял на мытье пола во всем доме - нескольких комнатах и коридоре.