Белов Михаил
Иисус Христос или путешествие одного сознания (главы 1 и 2)

   Михаил Белов
   Иисус Христос или путешествие одного сознания (главы 1,2)
   (книга о лечении некоторых психических болезней
   путем исповедывания христианства)
   Вместо аннотации
   Автор этой книги: Белов Михаил Викторович, 1965 г.р., образование высшее педагогическое. Я сам врач, и ценность данной работы вижу в том, что начало, развитие и исход психического заболевания здесь описано не со стороны и не "пост фактум", а "вживую", т.е. работа писалась практически в форме дневника.
   Оглавление
   Глава 1 Стресс
   Институт
   Группа "А"
   Стирание прошлого жизненного опыта
   Глава 2 Пробуждение чувственной сферы
   Набор нового опыта
   Лао-цзы
   Цой
   Шри Ауробиндо
   Галлюцинации? Ошибки на пути
   Попытки привести чувственную сферу и внутренний
   опыт в гармонию с внешним миром. Второе просветление
   Гид
   Углубление несоответствия внутреннего мира с внешним
   Геллер
   Школа
   Глава 3 Психоз и попадание в больницу.
   Постбольничный период
   Второй психоз
   Очищение чувственной сферы. Адаптация в своем теле
   Изгнание из церкви. Годы скитаний
   Глава 4 Страшный Суд
   Глава 1
   Стресс.
   Проснись-это любовь.
   Смотри -это любовь.
   Проснись-это любовь
   пел мне Цой в ту ночь. Его голос лился из моего сердца. Это было удивительно. Обычно он начинал петь с песни Это не любовь". Обнадеженный, я прислушался к себе. Позавчера я получил астральное послание от своей двухлетней племянницы о том, что она очень хочет скачущий каучуковый шарик, который я ей предлагал, и от которого она, правда, играючись со мной, но серьезно отказалась. И я, желая проучить сестру, зная, что из-за шарика будет рев, увез его с собой. Рев был бы потому, что старшая семилетняя племянница Катя приняла от меня в подарок такой же шарик, да еще светящийся в темноте. Это послание догрызло мою совесть до ее корней, и я пошел на почту. "Кира!В третьей комнате я потерял еще один шарик. Найдешь-он твой",-отправил я ей открытку. Для меня это было не просто послание. Прошедшие три четверти 94-го года стали финалом моего посвящения, к которому я шел всю свою жизнь и особенно несколько последних лет, весь выкладываясь в эти последние месяцы. И находясь уже на финишной прямой, я ослушался Учителя и поехал сопровождать матушку, ехавшую к моей сестре на Сахалин с коммерческой и хозяйственной миссией. Ослушавшегося Бог уже не уберег, а мое уже измененное сознание давало мне информации о людях больше, чем они думали и больше, чем я мог правильно все переработать. В результате-ссора с сестрой и старшей племянницей. Домой я приехал чуть живой от дороги и стрессов. И все бы еще ничего. Но в ссоре в сестрой я совершил ошибку, сказав лишнее, даже исправление чего, насколько это было можно, делало мое самочувствие плохим. Теперь же, получив послание от Киры, я почувствовал, что оно мне дает возможность закрыть свою открытую всему Космосу душу, после чего я войду в свою прежнюю форму. Чувство меня не подвело. Возвращаясь с почты, я почувствовал как ко мне опять приходит мое прежнее полное восприятие окружающего мира. Я готов был встать на колени перед Богом.
   Два месяца назад с моим выходом на финишную прямую моего посвящения Учитель говорил мне прекратить круглосуточные тренировки:не больше одного полутора -двухчасового раза. Но как я мог не пойти с собой на компромиссы, когда наливающееся мускулами тело обещало не только сладостную месть ее заслужившим, но и простое удовольствие от взглядов на улице. Каждый сгиб руки, поворот корпуса, и шаг говорили мне о мощи мышц, делающих это. И было только чувство, пожалуй единственное из всех, которое едва ли у кого бы то ни было вызвало б порицание - это чувство собственного здоровья. Таким я не ощущал себя уже 2 года. И все-таки я не чувствовал себя счастливым. Состояние души было как у Цоя:"Все на месте, да что-то не так". Учителя я понимал:он боялся что я перетренируюсь или зациклюсь на лаврах спортсмена, вместо того чтобы идти в познании мира дальше. И я чувствовал его правоту. Иногда повторяя или разучивая движения, я чувствовал, что впустую трачу время. Оборвав себя на полужесте, я себя корил, мысленно просил прощения у Учителя, но со следующим напоминанием мышц о себе опять продолжал бег за настоящим. Поворот событий меня ошеломил. И месть, и отстаивание своего достоинства, и просветление совести у его унижавших, и здоровье и прежняя цель всей прожитой жизни - помощь эволюции человечества- достигались просто "очищением сосуда"-написанием книгик которой я и так шел всей душой. Мышцам же теперь с лихвой х
   и любви к свободе. "Ценности все те же",-удивленно, несколько обрадованно и со снисходительной усмешкой сказал Павитрин, которого я до армии считал своим лучшим другом. Призывался я из Твери. Тогда он назывался Калининым. Прожил в нем до службы я всего полгода. Вся моя остальная сознательная (и бессознательная) жизнь прошла на Дальнем Востоке в Благовещенске: отец, реализуя возможность моей прописки, тогда еще несовершенолетнего, во второй своей семье, пригласил меня после окончания профтехучилища переехать к ним. В Калининский университет на юрфак меня не приняли, так как после СПТУ для поступления в ВУЗ нужен был двухлетний стаж, и я, отработав 2,5 месяца автослесарем в моторном цехе авторемзавода, ушел служить в армию. После армии в Калинине я не остался, так как до нее с отцом у нас возникла проблема отцов и детей. В роли Базарова, правда, был отец. Я же в его глазах был Аркадием Петровичем. Кем я на самом деле не был. Я полностью разделял позицию отца в отношении страны и всего человеческого общества, равно как и его взгляды на социальную справедливость.Но я не принимал его неприятие моего увлечения Востоком. Против Брюса Ли и Шаолиньского монастыря отец, как мужчина, понятно, ничего не имел, пока не узнавал, что на "Пиратов ХХ века" я ходил 7 раз, или что вместо подготовки в университет я несколько часов втыкал в сарай ножи и тренировался. Но против, на первый взгляд, абстрагированного и примиренческого учения Махатм отец был настроен определенно и также определенно расчищал в моей душе место от него. Я же надеялся "примиренчество" Махатм возместить определенностью жизненной позиции, удерживать которую мне бы дало совершенное овладение боевыми искусствами. В том, что отец пытается лишить меня веры в их учение, я видел, что он совершает ошибку. К этому можно лишь добавить, что я был всю жизнь образчиком их учения, пока не сталкивался с несправедливостью. А поскольку в то время я еще не подозревал о существовании известных макропроцессов внутри развитого социализма, отца, на себе их переживавшего задолго до того, когда их начала переживать вся страна, мои настроения, понятно, волновали. Для меня же свобода была превыше всего.
   Приехав из Калинина первым делом я устроился санитарить в хирургию первой горбольницы, а также поступил на подготовительное отделение мединститута. Муштра, однако, которая там существовала, напомнила мне армейскую и вкупе с отработками по неорганической химии и алгебре заставила задуматься -туда ли я пошел? Тетя Оля, работавшая в пединституте, посоветовала мне идти на только что открывшееся у них подготовительное отделение естгеофака по профилю географии -биологии. Там я и почувствовал себя как рыба в воде. С него, с пединститута, все и началось. Это был рай!
   Институт.
   Свобода одежды, раскованность отношений, школьные звонки, волнующие сердце. Я отдыхал. Я отдыхал и на занятиях. Точные предметы в программе подготовительного отделения отсутствовали. И если по гуманитарным предметам в школе я не был отличником лишь потому, что делал домашние задания через раз, если не через больше, то здесь его делать было не надо, а моя память, исправно все сохранившая за два года в первые же занятия сделала меня одним из сильнейших слушателей ПО. Лекции-диалоги преподавателей со студентами поставили передо мной другую проблему - не зарываться своей эрудированностью. Для всех преподавателей я был правой рукой во время практических занятий и левой во время контрольных, так как сидел в центре всего отделения. Жизнь была прекрасной и удивительной! Пойдя на секцию спортивной гимнастики, которой я занимался в детстве и бредил в отрочестве, я встретил там Оксану. Если справедливо сказать, что все началось с института, то не менее справедливо будет сказать, что все началось именно с Оксаны. До армии у меня не было интимной близости с представительницами противоположного пола, хотя хорошие отношения были со многими, как и влечение к ним. Неопытность, проявленная мной во время первого поцелуя, стала поводом для ее высокомерной насмешки надо мной. Дружеская нота отношений была потеряна. Я был растерян, унижен и в совершенном отчаянии.Ведь в обществе ценится мужская сила и "доблесть". В то время как Оксана оставалась абсолютно свободной и могла всему институту рассказать о моей невинности. Моя растерянность вскоре сменилась пониманием, что выбора у меня нет и путь один: чувства к ней у меня оставались прежними и даже возросли с ее недосягаемостью теперь. Сблизив наши отношения, я разрешал бы таким образом все проблемы. Я должен был ее завоевать. И я начал действовать.
   Действия протекали в двух направлениях - мышцы и психика. Сила первых с уверенностью в себе накачивалась каждодневными тренировками. Психика тренировалась тремя упражнениями из книги В.Л.Леви "Искусство быть собой"-"искусство созерцать", "искусство внимать" и "искусство переключаться". Прошел месяц после нашей последней встречи. Тренировки стали нормой, также как и мысли об Оксане. Однажды своего одноклассника, Костю Ермизина, жившего с ней в одном доме, я попросил отнести ей наловленных на рыбалке живых вьюнов. При этом попросил его остаться в его милицейской форме. Эффект был произведен нужный, но это был только эффект. В октябре с началом учебы после моего зачисления в институт, стройотряда на строительстве общежития института и рыбалки на таежной речке Ульме, где я познакомил своего нового товарища по институту Толю Страхова с моим другом детства Леней Куроповым, я появился перед ее квартирой с какой-то книгой, служившей мне предлогом для восстановления отношений. Она книгу взяла. Когда я пришел книгу забирать, пригласил ее в кино. Она стала отклонять мое предложение, поглядывая в подъездное окно. Проследив ее взгляд, я тут же понял, что она смотрит на беседку, в которой, когда я бежал, сидели парни, и что в кино она пойдет с ними. Я вспыхнул озарившей меня догадкой и, не скрывая ее, сказал: "А, ну ладно, счастливо". И выбежал на улицу.
   Куда теперь идти?Я находился в двойственности чувств. Она оставалась для меня привлекательной и сейчас. К тому же мой общественный имидж в какой-то мере зависел от ее молчания. Но теперь после сравнения мной моих двухмесячных тренировок и дум о ней с легкостью смены ею своих парней, ее внутренний мир лопнул в моих глазах. Ее привлекательность теперь казалась только внешней, а она сама теперь вызывала только сожаление. Не зная смеяться мне или плакать, я пошел к своему новому знакомому - студенту мединститута -Аркадию Драгунову, привлекавшему меня, кроме всего прочего тем, что закладывал лучевой костью человеческого предплечья створку форточки, и мы весь вечер прохохотали, чем я вызвал у него неудовлетворенный мной вопрос-чем объясняется мое такое исключительно хорошее настроение. Но это было только начало. Придя вечером домой и улегшись на диван, я вдруг почувствовал необыкновенную ясность мыслей. Они текли одна за другой, перерабатывались мной, сравнивались и откладывались в копилку опыта. Свежесть и новизна ощущений была потрясающей. Процессы мышления были такими сильными, что голова была нагретой от них. И это продолжалось три дня, за которые я почти не вставал с дивана. За эти три дня я проанализировал всю информацию, накопленную моей психикой от рождения. Но я не только стал обладателем диалектического мышления. В детстве, когда я проезжал в поезде по железной дороге мимо городов и сел, я думал о том, что я лечу в гуще жизни, а интересы людей, остающихся за окнами, мне казались незначительными. "Но ведь и я для них, наверное, выгляжу таким же",- вспоминал я свои мысли, когда смотрел на поезда. От мысли, что для кого-то ты являешься не представляющим никакого интереса, становилось тоскливо. "Но для меня ведь важнее мои собственные интересы",-успокаивал я себя. Это наблюдение мне тогда и помогло. Думая о том, как я буду отвечать возможным обидчикам в случае, если Оксана расскажет в институте о моем целомуд- рии, а кто-то попытается меня унизить, я пытался представить себя со стороны-как я буду выглядеть, чтобы ответом не проявить ни беспокойства, ни слабости и оставить унижающего в полном недоумении и неуверенности в себе по отношению ко мне после своего замаха. Мое "я" от этих упражнений стало как бы отсутствовать. Я был никем и одновременно мог стать мыслью чем угодно. Отсутствие эго давало эту взможность перевоплощаться в желаемое беспрепятственно. Трехдневн Я поступал аналогично. Теперь, благодаря открывшимся способностям, я был поглощен познанием жизни. Я был потрясен открывающейся мне картиной. Сущности людей, казавшиеся мне хорошо знакомыми, оказались совсем иными. Не веря себе, я пускал свою мысль на самоопровержение, но и обратная логика моих умозаключений неумолимо показывала мне правильность первоначальных выводов. Сопоставляя их с научной схемой мироздания и фактами из жизни человеческого общества и природы, щедро предоставляемыми мне институтом, общая картина жизни землян представлялась мне не столь уж радостной. Особенно ее перспективы. Но жизнь в настоящем текла по-любому. Текли, шлифуясь и совершенствуясь, мои способности. Через месяц я стал обнаруживать, что вычисляю настоящее, прошлое и будущее человека с одного взгляда. Здесь была сплошная боль. За плохого я переживал, что он плохой и сколько вреда он принесет хорошим людям. За хорошего-зная, какая несовершенная жизнь его окружает и ожидает. Первые месяцы после просветления я упивался той духовной свободой, какую давало мне знание окружающего мира и людей. Моя эрудиция, благодаря автосистематизации психики стала энциклопедической, чем я особенно не афишировал. Но и не скупердяйничал. Со мной людям было интересно и я, чувствуя это, помогал им и душой и делами.
   Особенное удовлетворение я получил от того, что увидел, что теперь с Павитриным я стал общаться на равных. Мы не были друзьями в полном смысле этого слова. К окончанию школы он был выше меня на голову и сильнее физически. И в случаях возникновения между нами отталкивающего разногласия, как, впрочем, и в подобных случаях по отношению к другим людям его отношение иногда особой деликатностью не отличалось. Но он был умным и понимающим, и это понимание закоулков моей души меня к нему тянуло. Иногда, и довольно часто, мы сходились на целые периоды времени и жили душа в душу. Но все равно его практичность, в том числе и в духовном плане ставила его выше меня. Теперь он становился моим центральным другом. После института, приготовив задание на дом, я шел к нему, и мы или слушали музыку или что-нибудь обсуждали, или шли в гости к кому-нибудь из наших школьных друзей и знакомых. Раньше остроумный юмор собственного производства удавался мне редко. Я был лишь тонким его ценителем. Теперь же из меня лилось направо и налево. Скучать не приходилось. Часто мы угарали напролет весь вечер, лишь с небольшими передышками. Однако, будучи открытым и готовым к помощи, я не был открыт людям полностью. Та лавина знаний и раскрывшийся потенциал требовали всяческого сокрытия себя от людей в полном их объеме. И я скрывал их легко и просто. Тем не менее я был готов любому показать дорогу наверх и себя к этому готовил.
   Моим новым другом в институте стал Гарик Карапетян. Он был армянином по отцу и русским по матери. Мы сошлись с ним как двое, отслуживших в армии дедов, в море молодежи. Гарик был практичным и обладал цепкой жизненной хваткой. Однако, в плане учебы он был заметно слабее школяров. Но я не давал ему тонуть. Он снимал квартиру в доме напротив моего и мы, часто встречаясь, готовились вместе к занятиям. Гарик был первым человеком, которому я раскрыл свой потенциал. И до этого он поражался моей эрудиции и другим моим ментальным способностям. Взяв из учебника безжизненную фразу, напичканную многоэтажными терминами, я двумя-тремя фразами вдыхал в нее жизнь и отдавал ему. Он при виде такой трансформации приходил в изумление. "Миха, ты гений",-говорил он. На подобные обращения я тогда почти не реагировал. Конечно они мне не нравились, но я старался человека принимать целиком. Путь, который я прошел до своей вершины, подсказывал мне обращать внимание к индивидуальности каждого человека и криводушие -"Миха"-я тоже восприниал как индивидуальность. Таким уж был мой взгляд. Тем более, что ему способствовало и самоотречение и самоотчуждение, помогшие мне подняться на ту вершину. Тогда я еще не знал об отказе от пройденного.
   Не менее поражался Гарик и моей незаметности на людях. Своей образованностью я мог бы быть интересным собеседником любому профессору, а способностями -незаменимым преподавателем или сотрудником любой научной лаборатории.Но единственное, что я себе позволял для поддержания общения и самовыражения - был юмор. Его мне хватало и для авторитета и для имиджа.
   Через месяц после просветления я сделал для себя открытие, с которым в тело полилась сила."Если прошлое, настоящее и будущее происходят в настоящем,-думал я, глядя на себя,-значит каждая часть моего тела, как и любой другой предмет находятся сразу в трех временах". А так как я мог видеть себя одновременно со всех сторон, это открытие перевело мне организм к новому качеству, замкнув мою энергосистему. Из восторженного юноши я, благодаря этой, наливающей меня силе, начинал превращаться в зрелого мужа. Отношения с Вадиком стали исчерпываться. Друзья детства были заняты производством и своей жизнью. У каждого была своя дорога. Я же чувствовал, как что-то зовет меня куда-то.
   Группа А
   Кроме нас с Гариком в группе было еще 9 парней и 24 девушки. Парни все были из области. Городских было только двое. Основной косяк армейцев собрался в параллельной нашей - группе "Б". В ней были и мои сотоварищи по ПО: Толя Страхов, Витя Голуб, и Игорь Карелин. Среди армейцев есть чувство плеча. Выделяться сильно там не принято. Выделяются там лишь спонтанно сильные и сильно талантливые личности. И то в свою меру. С молодежью же дело обстоит сложнее. Здесь крику больше. Нас с Гариком, впрочем, он не задевал, так как каждый из нас знал свое место.Но у меня спокойствие продолжалось недолго. Наш профорг группы Паша Краснов был такой выделяющейся личностью. Отличался от большинства он не только своей эрудицией и интеллектом. Он умел их и подать. И любил делать это он очень сильно. Не меньше, чем открутиться от неблагодарного общественного дела, которых в любом институте -пруд пруди.
   -Какой бессовестный!-говорил я дома Гарику. -При такой голове -такой человек.
   Гарик, со временем понявший, что мои познавательные способности исчерпывают не только научные данные, был очень аккуратен со мной в обсуждении людей.
   -Да, да,- поддакивал он.
   Краснов крутился в общежитии и имел и там связи и авторитет и порой списать задание или проконсультироваться Гарик мог и у него, и отношения с ним Гарик поддерживал. Но у меня он брал больше.
   -А ты знаешь,-сказал он мне как-то,-почему Шепетов ходит в институт таким помятым?
   -Почему?
   -Потому что он часто и не уходит оттуда. Пашка его шугает в общаге, и тот ночует в пустых аудиториях института.
   У меня волосы встали дыбом. Юра Шепетов - миловидный мягкосердный парень, шахматист.
   -И это дерьмо -наш профорг? Эта информация была информацией наверняка. Даже если бы она не соответствовала действительности, Паша переступал свои обязанности в другом. Как профорг Паша имел на руках бесплатные талоны на питании в профилактории, куда по ним ходил есть он сам и водил своих далеко не больных и не из бедных семей студентов. На занятия он заспанный, порой и плохо причесанный, приходил, в основном, ко второй паре. С общественных дел, типа уборки улицы, он демонстративно уходил, отбоярившись от нашего комсорга Иры Гладышевой очень инициативной и ответственной девушки. И все бы еще ничего. Но он своим "я" начал подавлять здоровое начало в группе. Его влияние легко представить, когда после гулянки (а так часто и бывало) он заявлялся на вторую пару, отсидев которую и повставляв на удивление умные дополнения и вопросы (с сальностями молодым преподавателям), если третьей парой была лекция, отправлялся в профилакторий со своей шарашкой. Парни в группе кучковались возле него. Он был и их кормильцем и мозговым центром. Девчата поутихли.
   Что мне было делать? Подавляя здоровое начало в группе, он подавлял и мен
   залось это непростительной слабостью. Паша же мог и нашему куратору преподнести меня в невыгодном мне свете. Нужно было что-то делать. Мне надо было выходить из подполья. К тому времени меня начал давить не только Паша. Чувствуя, что при своей принципиальности и деловитости я, бездействуя по отношению к Краснову, проявляю при этом слабость, Гарик все чаще стал подсаживаться на лекциях к нему. "Могу же я поддерживать с ним человеческие отношения, хоть он и такой", - читал иногда я безмолвные ответы в его глазах. Ко мне же он начал относиться снисходительно. Я, высушив прежние реки отдаваемого, наблюдал за ним, не меняя тона. Однако, основным прессом для меня была информация, изобиловавшая на нашем факультете:
   "140 тысяч городов сбрасывают свои отходы в Средиземное море".
   "300000 кубических метров пресной воды ежедневно уходят в канализацию в Москве только из-за неисправности сливных бачков в коммунальных домах /при 1,6% пресной воды на Земле от общего Земного объема воды/".
   "Очистительная способность реки 1:187 части".А сколько в реки вылива
   ется? Тут были данные и об озоновой дыре и рассказы Алена Бомбара о свалке, которую местами напоминает поверхность Атлантического океана. А люди? Я просматривал судьбу каждого встречного насколько мог. И за всех была сплошная боль. Что с нами будет? Куда мы идем? Впрочем я и сам это видел. О чем думают сильные мира? Вот этого я не знал. Знать бы тогда слова Шри Ауробиндо: "Провидение-это не только вера в будущее, когда другие ее уже потеряли. Это и ее отсутствие, когда другие еще верят". А так мой интеллект сам себя убивал.
   Первый звонок прозвенел 14 февраля 1987 года. Это была свадьба моего друга детства Жени Тимошенко, куда он меня пригласил быть его свидетелем. Хотя на ней все были своими, я все-таки волновался. Но ничего, выкупили невесту Таню, покатались по городу на машине, съездили в Верхний Благовещенск к памятнику первопроходцам. Потом были танцы, погуляв на которых после торжественной части, мы разошлись по домам. Из всех гостей мое внимание больше всех привлекала даже не Таня, почему из-за ее украденного туфля и с легкой, для меня нелегкой, руки Толи Фурсова я должен был танцевать кадриль. Объектом моего самого пристального внимания была Женина двоюродная сестра Ира. Она училась в десятом классе и была очень умна для своих лет. На меня она тоже сразу обратила внимание. Было какое-то желание ей понравиться и поразить собой ее, в чем-то наивную тогда, душу. Во время передышек от застолья мы, молодые, удалялись в Женину комнату и за разговорами слушали музыку. Там я и блестел перед ней своим менталитетом. Она была поражена контрастом его отточенности с его незаметностью на людях. На людях я просто был таким, каким меня знали с детства. Здесь же с юмором погружая ее в мир своего видения жизни, я представал перед ней совсем не тем мальчиком, каким выглядел внешне. Хотя и тем же самым. Я был искренним. Просто поражали глубины, которые на людях мной спокойно и тщательно скрывались. Первый день прошел хорошо. Все были довольны и пьяны. Второй тоже обещал закончиться хорошо. Но вечером перед уходом домой, рассказывая Ире последний анекдот, я почувствовал, что сказал лишнее:вместо окончания кульминацией анакдота, я закончил его реакцией на него моей матушки.Хотя в какой-то ситуации моя концовка могла бы быть продолжением юмора, но Иру она разочаровала. "А",-выдохнув воздух из груди и сразу теряя львиную долю своего интереса ко мне сказала она. Я потерял чувство меры! Для меня это было смутным вестником чего-то неотвратимо надвигающегося ужасного. В тот вечер, возвращаясь домой, я был переполнен жалостью к себе. Мой интеллект продолжал себя убивать. Марксистско-ленинская философия, бывшая фундаментом моей мысли, говорила мне о моей обреченности на одиночество. По закону отрицания я отрицал своих родителей, а мои дети отрицали бы меня. Друзей в полном смысле этого слова я тоже иметь не мог. Я мог находиться лишь в неантагонистических противоречиях в отношениях с ними. Чувство подсказывало мне что спасение я смогу найти лишь в любви. И я стал искать себе девушку. Впрочем, она уже была найдена. Она училась в моей группе. Звали ее Ира Колмакова. Обратил я на нее внимание после того как услышал ее анкетные данные, что их троих мать растит одна на зарплату 127 рублей. А Ира к тому времени уже успела себя зарекомендовать отличницей по всем предметам. После Жениной свадьбы я решился. Подойдя после уроков к Ире, я пригласил ее в кино. Она как-то странно взглянув на меня отказалась, сославшись на занятость. И я опять остался один. Все более открыто освобождался от обязанностей перед группой Краснов. Углублялся в компромиссах с собой и Гарик.От него я все чаще начал слышать, что Пахан - ничего, вроде, парень. Я Гарику ясно давал понять, что тропинка между нами намного уже прежней. Тем более, что Гарик, подойдя к нашему куратору -Валентине Павловне Мачинской попросить стипендию, так как сдал экзамены на тройки, мне об этом не сказал, так как я тоже ее не получил по этой же причине. Я не думал, что сдача экзаменов скажется на стипендии и не старался особо отвечать. После я подошел к ней тоже, и она мне ее тоже сделала. Но Гарик не хотел терять позиции. Как-то ночью нас с матушкой разбудил звонок в дверь. Пока я просыпался, матушка пошла открывать.