начинается новый этап развития русско-бразильских литературных связей,
который характеризуется появлением первых переводов бразильской литературы
на русский язык (58, С.77). Весьма символичен тот факт, что первым
переводчиком бразильской литературы был А.С. Пушкин.
В 1826 - 1827 годах он перевел стихотворение бразильского поэта Томаса
Антонио Гонзаги, которое печатается в собраниях сочинений Пушкина под
заглавием "С португальского" ("Там звезда зари взошла..."). Впервые на этот
перевод обратил внимание Н. Лернер, опубликовав в No 4 "Русского библиофила"
за 1916 год статью "Пушкин и португальский поэт" (328). В статье говорится,
что впервые это стихотворение было напечатано П.А. Анненковым в мемуарах
"Материалы для биографии Пушкина", а поправки и дополнения в описания
хранящихся в Румянцевском музее бумаг внес И.Е. Якушкин. Внизу рукописи
рукой Пушкина приписано: "Gonzago", таким образом, имя автора оригинального
текста было указано.
В своей статье Лернер предположил, что Пушкин сделал перевод
непосредственно с оригинала, поскольку, зная итальянский и испанский языки
[последний, по словам отца поэта, он выучил в зрелом возрасте] (328, С.75),
он мог овладеть еще одним романским языком. Лернер также предположил, что
Пушкин мог познакомиться с подлинником стихотворения в Одессе, где было
много португальских моряков. В этой статье Лернер приводит оригинальный
текст стихотворения и сообщает, что оно принадлежит циклу "Marilia de
Dirceo" ("Дирсеева Марилия") Томаса Антонио Гонзаги, по прозвищу Dirceo,
поэта "заокеанской аркадийской школы".
В конце статьи Лернер высказывает свое мнение о переводе и дает краткую
характеристику Пушкина-переводчика, который "выступает здесь со своими
обычными чертами вдохновенного перелагателя, подчиняющегося чужим образам и
настроениям лишь постольку, поскольку они соответствуют его эстетическому
вкусу и изощренному чувству меры, и сплошь да рядом превосходит
первоначального автора" (328, С.77). По мнению Лернера, Пушкин, сохранив в
первых семи строфах своего переложения значительную близость к подлиннику,
поубавил чувствительности в конце, в результате произведение под пером
Пушкина преобразилось во всех отношениях к лучшему. Таким образом, Лернер
первым обратил внимание на это стихотворение Пушкина, ранее печатавшееся во
всех собраниях его сочинений без всяких комментариев. Кроме того,
несомненный интерес представляют взгляды автора на перевод как на свободное
переложение оригинала, который при необходимости следуют "улучшить". Такая
точка зрения весьма характерна для литературоведения того периода.
Четыре десятилетия спустя академик М.П. Алексеев в статье "Пушкин и
бразильский поэт" (326) убедительно доказал, что Пушкин не был знаком с
оригинальным текстом, а прочел его во французском переводе Эжена де
Монглава, который перевел два центральных произведения бразильской
литературы 18 века: "Дирсееву Марилию" Томаса Гонзаги и эпическую поэму
Санта Риты Дурана "Карамуру". Работы этого французского американиста были
известны русским читателям в 10-х начале 20-х годов XIX века. В переводе
Монглава познакомился со стихотворением Гонзаги и Пушкин. Далее Алексеев
утверждает, что интерес Пушкина к произведению Гонзаги не был случаен, его
привлекла судьба бразильского поэта.
Томас Антонио Гонзага (1744 - 1810 гг), самый выдающийся и известный
поэт Бразилии XVIII века, был участником заговора в Минас-Жерайсе, которым
руководил лейтенант Жоаким Жозе да Силва Шавьер, известный во всем мире как
Тирадентис (331). Заговорщики ставили целью освобождение Бразилии от
португальского владычества и установление республиканского строя. Гонзага
как юрист был автором конституции будущей бразильской республики. В числе
заговорщиков были представители различных социальных слоев: ученые, юристы,
военные, землевладельцы, торговцы.
Когда Гонзага, окончив Коимбру, вернулся в Бразилию, в Минас - Жерайсе
уже существовал кружок либерально настроенных поэтов, который назывался
"Аркадия". Каждый член кружка подписывался псевдонимом. Гонзага назывался
Дидрсеем. В 1788 году в этот кружок вступила группа радикально настроенных
студентов, в том числе и Тирадентис, и литературный кружок превратился в
засекреченную политическую организацию.
Независимая Бразилия, свободная культура и наука, освобождение от диких
и грабительских налогов, национальные университет, суд, администрацию и
правительство - таковы были цели заговора, названного португальцами
"Инконфиденсия", т.е. "Измена". В мае 1789 года заговор был раскрыт, его
участники арестованы и приговорены к смертной казни. Затем королевским
указом смертная казнь для всех участников заговора, кроме Тирадентиса, была
заменена пожизненной ссылкой. Тирадентис был повешен 21 апреля 1792 года в
Рио-де-Жанейро, дом его был снесен, а дети объявлены опозоренными. Томас
Гонзага и его друзья, поэты "минаской школы" - Клаудио Мануэля да Коста и
Алваренго Пейшото - провели несколько лет в тюрьме, а затем были отправлены
в африканскую ссылку. Местом ссылки Томаса Гонзаги стал Мозамбик. Но дух
Гонзаги не был сломлен. Находясь в тюрьме, он создает вторую часть
"Дерсеевой Марилии", которая была посвящена его невесте Марии Доротее де
Сейшас. О заговоре инконфидентов в России стало известно в декабре 1789 года
из сообщения Форсмана, русского поверенного в делах в Лиссабоне.
О подробностях заговора Пушкин мог узнать от своих друзей -
декабристов, побывавших в Бразилии. М.П. Алексеев доказал, что стихотворение
могло быть написано только в 1826 - 27 годах и что обращение к творчеству
Гонзаги вызвано раздумьями поэта о судьбе декабристов.
"Неудавшееся восстание, в которое оказалась замешана целая плеяда
поэтов, африканская ссылка одного из них... - все это не могло не
представить интереса для Пушкина в тот период, когда он напряженно думал об
участи друзей декабристов и о своих связях с ними". (326, С. 58).
В 1829 году в журнале "Сын отечества" были опубликованы небольшие
отрывки из поэмы "Карамуру" Жозе Санта Риты Дурана в переводе с
французского, сделанного Монглавом. Публикации была предпослана небольшая
заметка, в которой анонимный переводчик характеризовал поэму как образец
молодой литературы, приобретающей самостоятельность (19, С.621).
"Карамана, или Открытие Бахии" - так была озаглавлена публикация. В
основе поэмы лежал исторический факт - открытие в XVI веке бухты Баия
португальцами. "Сын Отечества" опубликовал лишь те отрывки из поэмы, где
дана красочная картина жизни индейских племен. Это были отрывки из XVI и
XVIII глав второго тома "Карамуру" во французском переводе Монглава.
Вероятно, для перевода была использована предварительная журнальная
публикация французского перевода Дурана, о чем свидетельствует указание в
конце перевода: "Из фр. журн." (59, С. 222).
Первоначальный этап знакомства с бразильской литературой завершился
появлением двух статей в журналах "Цинтия" (1831 г.) и "Телескоп" (1834 г.).
Как установлено в исследовании Л. Шура (57), статья "Бразильская
литература", появившаяся в "Цинтии", представляла собой перевод первой главы
"Очерка истории бразильской литературы" еще одного французского
американиста, соратника Монглава, Фердинанда Дени.
В этой работе утверждалось, что бразильская литература должна обрести
собственное лицо, черпать вдохновение из собственного источника, которым
является самобытная природа этой страны: "В сем величии природы, среди
дикого плодоносия... при реве древних лесов, при шуме водопадов, при криках
диких животных... мысль бразильца получает новую силу" (57, С.152).
Романтическая концепция Ф. Дени получила полную поддержку на страницах
"Московского телеграфа", редактор которого Н.А. Полевой постоянно ратовал за
развитие самобытного, народного начала, видя в нем сущность романтизма.
Недруг Полевого, А.Ф. Воейков откликнулся на публикацию язвительной статьей,
в которой высмеивал саму возможность предполагать наличие идей у аборигена и
высказал предположение, что статью написал сам Полевой или его "меньшие
собратья" (там же).
Можно сделать вывод, что публикация статьи не была случайной, она
соответствовала неким потребностям, исканиям русского общества. Идея
самобытности молодых латиноамериканских наций, которую пропагандировал
"Московский телеграф", настойчиво увязывалось с необходимостью их
республиканского устройства, за что журнал и был запрещен в 1834 г. "Все,
что запрещается говорить о независимых областях Америки и ее героях, с
восторгом помещается в "Московском телеграфе".
Статья в журнале "Телескоп" называлась "Успехи литературы, наук и
изящных искусств в Бразилии" и была переводом из французского журнала "Revue
britаnnique" (19, С.623). В статье давался обзор бразильской литературы с
XVIII века. При этом бразильская литература трактовалась не как часть
португальской литературы, а как национальная литература нового государства.
Статья начиналась с утверждения, что, несмотря на колониальный гнет, в
Бразилии уже с XVII века появляются свои писатели и поэты. Далее в статье
говорилось о расцвете культуры и литературы Бразилии, что связано с
обретением страной независимости. Свобода дала возможность природному гению
бразильского народа освободиться от преград, которые так долго
препятствовали его развитию. Анонимный автор утверждал, что через несколько
лет Бразилии нечего будет завидовать в науках Северной Америке, которую она
уже давно оставляет далеко за собой в отношении к изящным искусствам.
Появление этой публикации в "Телескопе" было связано с общим
направлением журнала. "Телескоп" занимал ведущее место в литературной и
философской борьбе 30-х годов в России. В журнале сотрудничали Белинский,
Станкевич, Герцен, Огарев, Гончаров, Чаадаев, Тютчев. "Телескоп" имел
подзаголовок - "журнал современного просвещения". Проблема просвещения имела
исключительное значение в России 30-х годов XIX века: для прогрессивных
литераторов того времени просвещение народа было неотложной проблемой, от
решения которой зависело развитие страны. Для редактора журнала Н.И.
Надеждина просвещение народа являлось основой его великой будущности. В
передовой статье в первом номере журнала Надеждин писал о том, как важно
просвещение для русского общества, которое "весьма недавно привилось к
живому организму Европы, и просвещению еще некогда было в нем разрастись и
вызреть... " (57, С. 225).
Статья об успехах литературы и искусства в Бразилии отражала общее
направление журнала. Авторы его не могли не усмотреть аналогии между Россией
и Бразилией, недавно отсталой страной, которая, обретя независимость,
добилась значительных успехов в литературе, искусстве, просвещении.
Рассматривая проблему авторства перевода, Л. Шур предположил, что
перевод был сделан В.Г. Белинским (там же, С.226). Анализ переведенных
Белинским статей, косвенные свидетельства о том, что большая часть
материалов из французских журналов для "Телескопа" была переведена именно
Белинским, и сам характер статьи позволил Л. Шуру сделать вывод, что эта
статья была отобрана и переведена В.Г. Белинским.
Таким образом, проанализировав начальный период русско-бразильских
литературных связей, можно сделать вывод, что обращение к иноязычной
литературе не бывает случайным. Даже небольшое число переводов из
бразильской литературы убедительно доказывает, что переводчики, издатели,
читатели ищут в этих произведениях подтверждение своим идеям, взглядам,
принципам, пытаются найти у иноязычных авторов ответы на вопросы, стоящие
перед русской аудиторией. Следовательно, отбор произведений для перевода
носит идеологический характер, просветительские задачи играют второстепенную
роль и подчинены задачам идеологии.
Глава 3. Состояние русско-бразильских литературных связей с 1835 по
1917 годы
Как уж отмечалось, исследователи считают, что публикация в "Телескопе"
подвела черту первому этапу русско-бразильских литературных связей. Однако
анализ фактического материала позволяет утверждать, что никакого
качественного сдвига в этих отношениях за последующие десятилетия не
произошло.
С 1835 по 1917 год появилось несколько статей с краткими обзорами
бразильской литературы. Примером может служить публикация в "Отечественных
записках" за 1854 год. Статья начинается с небольшого экскурса в историю
бразильской литературы, причем подчеркивается, что произведения бразильских
авторов редко "пересекают океан". Перечисляя бразильских писателей, уже
известных в Европе, журнал особо выделил поэта Тейшейру-и-Соуза, таланту
которого могла бы позавидовать Европа. В заключение выражается уверенность в
том, что Бразилия "возвысит свою литературу наравне с прочими, особенно если
она сохранит свой национальный характер" (19, С. 624). Обзоры бразильской
литературы включены в "Историю всемирной литературы", "Всеобщую историю
литературы" под ред. Корша и Кирпичникова и энциклопедию Брокгауза и Ефрона.
В 1898 году в журнале "Мир божий" (9) появилось краткое изложение
статьи бразильского критикика Леополдо Фрейтаса из французского журнала
"Revue de Revues", в котором говорилось буквально следующее: "Европа очень
мало знакома с бразильской литературой и, пожалуй, много есть людей, которые
даже совсем не знают о ее существовании" (9, С. 41). По мнению автора
публикации, европейское общество совершенно напрасно игнорирует бразильскую
литературу, поскольку "умственное движение в бразильской республике получило
гораздо более широкое развитие, чем об этом думают в Европе" (там же). Далее
автор сообщает, что настоящая бразильская литература появилась после
объявления независимости. Во главе нового бразильского романа стоят четыре
писателя: Машаду де Ассиз, Алоизио Азеведу, Коэльо Нето и виконт-де-Тоней.
Интересно, что три первых имени написаны латинским шрифтом, вероятно,
анонимный автор заметки не знал, как их можно транскрибировать, а четвертое
- кириллицей, поэтому не сразу можно догадаться, что речь идет, вероятно, об
Альфредо Д'Эскраньоле Таунае, авторе популярного романа "Иносенсия" с
мелодраматическим сюжетом.
Машаду де Ассиз характеризуется как самый выдающийся из бразильских
авторов, пользующийся уважением у бразильской молодежи, которая смотрит на
него, как на своего руководителя. В заключение говорится, что "все четыре
названных романиста воплощают в себе эволюцию народных идей..., все их
произведения проникнуты духом времени и изображают современную
действительную жизнь, характеры, темпераменты и окружающие условия" (9,
С.41).
Вероятно, эта статья оказала определенное влияние на развитие
литературных связей между Россией и Бразилией. Она стимулировала интерес к
творчеству перечисленных авторов: в начале следующего века на русском языке
появились рассказы Азеведо и Коэльо Нето. В 3, 5 и 12 номерах "Вестника
иностранной литературы" за 1910 годы были напечатаны 4 рассказа Азеведо,
правда, не Алоизио, а его брата Артура: "Блэк", "Вдовец", "Плебисцит" и
"Марселина" (287).
В четвертом номере "Современника" за 1914 год в переводе К. Жихаревой
напечатан рассказ Коэльо Нето "Слепая" (349), кроме того, в 1911 году
"Киевская неделя" поместила рассказ Кармен Долорес "Слезы тети Зэзе" (341).
Впоследствии Артур Азеведо будет представлен двумя рассказами в
антологии "Под небом Южного Креста" (449). Произведения двух других авторов
больше на русский язык не переводились. Хотя советские читатели были знакомы
с весьма нелестной характеристикой Коэльо Нето, данной Жоржи Амаду в его
книге "Луис Карлос Престес": "Сподвижники Коэльо Нето именовали его "принцем
бразильских писателей". Благодаря своей литературной деятельности он получил
место в парламенте и в правлении футбольного клуба. Он опубликовал две сотни
книг... Но среди многих тысяч написанных им строк не было ни одного слова о
людях, борющихся за Амазонию и ни одного проклятия по адресу тех, кто
предавал Амазонию иностранным интересам. Коэльо Нето не хотел знать
"неизящных слов". Литература всего этого направления - бездушная, мертвая.
Писатели этого направления продавали свое перо за объедки с барского стола.
Это самая отвратительная, лживая и бесполезная литература в мире... Коэльо
Нето - символ бразильской литературы того времени" (76, С. 90).
Таким образом, перевод шести рассказов трех не самых выдающихся
бразильских писателей нельзя считать значительным вкладом в развитие
литературных связей двух стран. К тому же совершенно непонятно, с какого
языка были сделаны переводы.
Рассказ Долорес Кармен, оказывается, - "перевод с бразильского",
переводчики двух других авторов, хоть и переводят с "португальского", но
этого языка явно не знают, так как Коэльо Нето назван переводчицей
К.Жихаревой Сельво Нетто. Анонимный переводчик Артура Азеведо также
допускает подобные ошибки. Самое интересное, что после Октябрьской революции
положение в этой области не изменилось. С 1917 по 1943 год на русском языке
были опубликованы произведения трех авторов: стихотворение Мариу ди Андради
"Стадо" в переводе Д. Выгодского (296), 4 стихотворения и отрывок из романа
"Бразильская тюрьма" Отавиу Брандао (304, 305) и роман Жозе Линса ду Регу
"Негр Рикардо" (381). Даже в каталог издательства "Всемирная литература",
которое ставило своей задачей познакомить читателя со всеми выдающимися
произведениями мира, не были включены произведения ни одного бразильского
автора. Все это неопровержимо доказывает, что до знакомства с творчеством
Жоржи Амаду бразильская литература не входила в сферу интересов русского
читателя.
Как отмечалось в предыдущей главе, изменение социального строя в России
не повлекло за собой качественных изменений в русско-бразильских культурных
отношениях. Бразильская литература была знакома советскому читателю столь же
мало, как и читателю дореволюционному. И все же с конца 20-х годов в
русско-бразильских отношениях четко просматривается тенденция
целенаправленного поиска идеологически близких авторов, писателей
социалистической ориентации.
Свидетельство этому - деятельность Д.И. Выгодского, одного из первых
советских латиноамериканистов. Выгодский был одним из основателей, а с 1930
года - председателем Испаноамериканского общества в Ленинграде, в задачи
которого входило изучение истории, современного положения, культуры Испании
и Латинской Америки, установление культурных связей между ними и СССР. По
словам Мариэтты Шагинян, это был человек, впервые открывший для советского
читателя чудесную поэзию Кубы... "Именно переводам Давида Выгодского обязан
советский читатель знакомством своим с передовыми писателями Венесуэлы,
Мексики, Боливии, Эквадора, Бразилии... Многочисленные статьи, рассеянные по
журналам и газетам, о современных литературах Испании и стран Латинской
Америки были для нас в те годы едва ли не единственными источниками по этим
литературам" (211, No2, С.121). Д. И. Выгодский был автором статьи
"Бразильская литература" для 1-го издания "Большой советской энциклопедии".
Д. И. Выгодский через газеты и журналы обращался к поэтам и прозаикам
Латинской Америки с просьбой присылать ему свои произведения (211, No2. С.
122). В 1931 году он обратился с аналогичной просьбой в бразильскую
"Ассоциацию друзей России". В ответном письме члены ассоциации выразили
горячее желание помочь в его "благородной работе по расширению духовного
обмена между Бразилией и СССР" (там же, С. 125).
У Выгодского завязывается дружеская переписка с активными членами этой
ассоциации - художницей Тарсилой до Амарал и ее мужем Озорио Сезаром. Именно
они посылают Выгодскому новинки бразильской литературы, в том числе первый
роман Ж.Амаду "Какао", который характеризуется как один из романов,
написанных в духе пролетарской литературы под сильным влиянием Майкла Голда.
Выгодский стал первым советским корреспондентом Жоржи Амаду. Как видно
из писем от 25 января 1934 года и 28 декабря того же года, Амаду посылает
Выгодскому свою вторую книгу "Пот", а также договаривается с издательством
"Ариэл" о посылке Выгодскому книжных новинок и ежемесячного "Бюллетеня". В
результате в 1934 году пятый номер "Интернациональной литературы"
информирует читателей о выходе романов Жоржи Амаду "Какао" и "Пот", которые
характеризуются как "революционные", и романа Жозе Линса ду Регу "Бангэ"
(правильно "Бангуэ"). А в 1935 году в журнале "Звезда" Выгодский публикует
статью "На востоке и на западе" (3) с обзором бразильской литературы 30-х
годов. В статье упоминаются произведения Афонсу Шмидта, Жоржи Амаду, Жозе
Линса ду Регу.
Однако знакомство советских читателей с творчеством Жоржи Амаду
произошло несколько позже, в 1948 году, когда перевод "Города Ильеуса"
положил начало новому этапу литературных связей между нашими странами.
Почему этого не произошло в 1934 году? Ответ на этот вопрос дает сам Амаду в
письме к Выгодскому от 25 января 1934 года. Обсуждая возможность перевода
"Какао" на русский язык, Амаду говорит: "Но книга, подобная "Какао", не
может заинтересовать народ, у которого есть такой роман, как "Цемент" (211,
No2, С.128).
И, действительно, первый роман двадцатилетнего автора не мог стать тем
катализатором, который вызвал бы взрыв интереса к бразильской литературе. Не
могли выполнить подобную функцию и произведения других авторов,
опубликованные в 30-е годы в советской печати.
В 1933 году в 10-м номере журнала "Красная новь" в переводе Д.
Выгодского было опубликовано стихотворение "Стадо" (296) чрезвычайно
популярного в Бразилии поэта Мариу де Андради :
О, мои галлюцинации!
Я видел депутатов в цилиндрах,
под бледным небом с розовой оторочкой
они выходили рука об руку из здания Конгресса.
Безумный восторг исторг гром рукоплесканий
спасителям моей любимой родины...
Надежды увидеть все обновленным!
Две тысячи реформ, три - проектов...
Эмигрируют призраки ночи.
И зелень, зелень, зелень!
О, мои галлюцинации!
Но депутаты в цилиндрах
постепенно превращаются в козлов.
У них вылезают рога и отрастают бородки.
И я вижу, как цилиндры моей любимой родины
с деревянными треугольниками на шее
начинают щипать траву.
На зелени надежд, под кружевами закатного золота,
возле дворца господина президента.
О, мои галлюцинации!
Совершенно очевидно, что модернистская поэтика Марио де Андради была
чужда не только принципам социалистической литературы, но русской
литературной традиции в целом, а поэтому не могла вызвать интереса у
читателей.
В начале 30-х годов в советской печати появляются отдельные стихи
бразильского литератора Отавио Брандао, одного из основателей Бразильской
коммунистической партии, который находился в это время в Советском Союзе в
эмиграции. Название стихотворений говорит само за себя: "Нас миллиард -
рабов колониальных", "Вы и Мы" ("У вас - рабовладельцы!") (304). Во втором
номере "Интернациональной литературы" за 1934 год были напечатаны два
стихотворения Отавио Брандао и отрывок из его романа "Бразильская тюрьма"
(305). В романе рассказывается о десяти заключенных, людях разных социальных
слоев и цветов кожи: индейце-поденщике, портовом грузчике-негре из Баии,
двух ткачах из Сан-Паулу, работнике каучуковой плантации, представителе
творческой интеллигенции. Но все эти столь разные люди - члены Бразильской
коммунистической партии, их объединяет общая цель и общие идеалы. Казалось
бы, с идеологической точки зрения Отавио Брандао был тем человеком, который
мог открыть новую страницу в советско-бразильских литературных отношениях.
Однако этого не произошло.
Вероятно, для прогресса в литературных отношениях только идеологических
схождений недостаточно: нужен новый взгляд на окружающую действительность,
иной масштаб художественного обобщения. В "Автобиографии" О. Брандао
говорит, что он "писал стихи, воспевая пролетариат, дело Маркса и Ленина и
призывая массы к борьбе" (305,С.76-77). Далее в этом же номере приводятся
два стихотворения Брандао в переводе Ф. Кельина. Одно из них называется
"Великий путь":
Бессмертный пламень Октября!
В веках нам слышен гул призыва,
Нам дорог смысл всех этих уз,
С тобой, великий, коллективный
Индустриальный наш Союз!
И мы скрепляем узы эти,
Нам внятен их живой трагизм,
Наш поезд мчится вдаль по рубежам столетий
До станции Социализм.
Цитируемое произведение ничем не отличается от множества подобных
стихов советских поэтов, опубликованных в те годы, которые метко
охарактеризовал Михаил Булгаков устами Ивана Бездомного: "Взвейтесь!" да
"Развейтесь!".
Можно предположить, что сама тема не предполагает оригинального
воплощения, однако тот же Жоржи Амаду в книге "В мире мира", обращаясь к
своим соотечественникам в день Октябрьской революции, писал: "Если ты
выращиваешь розы в своем саду, принеси самую алую розу, самый яркий цветок,
принеси хлеб, что ты выпек из пшеницы, выращенной твоими руками. Принеси
самую нежную песню, белый утренний свет; возьми звезду с неба, возьми улыбку
невесты в день свадьбы. Принеси также свое сердце, чтобы подарить его...
который характеризуется появлением первых переводов бразильской литературы
на русский язык (58, С.77). Весьма символичен тот факт, что первым
переводчиком бразильской литературы был А.С. Пушкин.
В 1826 - 1827 годах он перевел стихотворение бразильского поэта Томаса
Антонио Гонзаги, которое печатается в собраниях сочинений Пушкина под
заглавием "С португальского" ("Там звезда зари взошла..."). Впервые на этот
перевод обратил внимание Н. Лернер, опубликовав в No 4 "Русского библиофила"
за 1916 год статью "Пушкин и португальский поэт" (328). В статье говорится,
что впервые это стихотворение было напечатано П.А. Анненковым в мемуарах
"Материалы для биографии Пушкина", а поправки и дополнения в описания
хранящихся в Румянцевском музее бумаг внес И.Е. Якушкин. Внизу рукописи
рукой Пушкина приписано: "Gonzago", таким образом, имя автора оригинального
текста было указано.
В своей статье Лернер предположил, что Пушкин сделал перевод
непосредственно с оригинала, поскольку, зная итальянский и испанский языки
[последний, по словам отца поэта, он выучил в зрелом возрасте] (328, С.75),
он мог овладеть еще одним романским языком. Лернер также предположил, что
Пушкин мог познакомиться с подлинником стихотворения в Одессе, где было
много португальских моряков. В этой статье Лернер приводит оригинальный
текст стихотворения и сообщает, что оно принадлежит циклу "Marilia de
Dirceo" ("Дирсеева Марилия") Томаса Антонио Гонзаги, по прозвищу Dirceo,
поэта "заокеанской аркадийской школы".
В конце статьи Лернер высказывает свое мнение о переводе и дает краткую
характеристику Пушкина-переводчика, который "выступает здесь со своими
обычными чертами вдохновенного перелагателя, подчиняющегося чужим образам и
настроениям лишь постольку, поскольку они соответствуют его эстетическому
вкусу и изощренному чувству меры, и сплошь да рядом превосходит
первоначального автора" (328, С.77). По мнению Лернера, Пушкин, сохранив в
первых семи строфах своего переложения значительную близость к подлиннику,
поубавил чувствительности в конце, в результате произведение под пером
Пушкина преобразилось во всех отношениях к лучшему. Таким образом, Лернер
первым обратил внимание на это стихотворение Пушкина, ранее печатавшееся во
всех собраниях его сочинений без всяких комментариев. Кроме того,
несомненный интерес представляют взгляды автора на перевод как на свободное
переложение оригинала, который при необходимости следуют "улучшить". Такая
точка зрения весьма характерна для литературоведения того периода.
Четыре десятилетия спустя академик М.П. Алексеев в статье "Пушкин и
бразильский поэт" (326) убедительно доказал, что Пушкин не был знаком с
оригинальным текстом, а прочел его во французском переводе Эжена де
Монглава, который перевел два центральных произведения бразильской
литературы 18 века: "Дирсееву Марилию" Томаса Гонзаги и эпическую поэму
Санта Риты Дурана "Карамуру". Работы этого французского американиста были
известны русским читателям в 10-х начале 20-х годов XIX века. В переводе
Монглава познакомился со стихотворением Гонзаги и Пушкин. Далее Алексеев
утверждает, что интерес Пушкина к произведению Гонзаги не был случаен, его
привлекла судьба бразильского поэта.
Томас Антонио Гонзага (1744 - 1810 гг), самый выдающийся и известный
поэт Бразилии XVIII века, был участником заговора в Минас-Жерайсе, которым
руководил лейтенант Жоаким Жозе да Силва Шавьер, известный во всем мире как
Тирадентис (331). Заговорщики ставили целью освобождение Бразилии от
португальского владычества и установление республиканского строя. Гонзага
как юрист был автором конституции будущей бразильской республики. В числе
заговорщиков были представители различных социальных слоев: ученые, юристы,
военные, землевладельцы, торговцы.
Когда Гонзага, окончив Коимбру, вернулся в Бразилию, в Минас - Жерайсе
уже существовал кружок либерально настроенных поэтов, который назывался
"Аркадия". Каждый член кружка подписывался псевдонимом. Гонзага назывался
Дидрсеем. В 1788 году в этот кружок вступила группа радикально настроенных
студентов, в том числе и Тирадентис, и литературный кружок превратился в
засекреченную политическую организацию.
Независимая Бразилия, свободная культура и наука, освобождение от диких
и грабительских налогов, национальные университет, суд, администрацию и
правительство - таковы были цели заговора, названного португальцами
"Инконфиденсия", т.е. "Измена". В мае 1789 года заговор был раскрыт, его
участники арестованы и приговорены к смертной казни. Затем королевским
указом смертная казнь для всех участников заговора, кроме Тирадентиса, была
заменена пожизненной ссылкой. Тирадентис был повешен 21 апреля 1792 года в
Рио-де-Жанейро, дом его был снесен, а дети объявлены опозоренными. Томас
Гонзага и его друзья, поэты "минаской школы" - Клаудио Мануэля да Коста и
Алваренго Пейшото - провели несколько лет в тюрьме, а затем были отправлены
в африканскую ссылку. Местом ссылки Томаса Гонзаги стал Мозамбик. Но дух
Гонзаги не был сломлен. Находясь в тюрьме, он создает вторую часть
"Дерсеевой Марилии", которая была посвящена его невесте Марии Доротее де
Сейшас. О заговоре инконфидентов в России стало известно в декабре 1789 года
из сообщения Форсмана, русского поверенного в делах в Лиссабоне.
О подробностях заговора Пушкин мог узнать от своих друзей -
декабристов, побывавших в Бразилии. М.П. Алексеев доказал, что стихотворение
могло быть написано только в 1826 - 27 годах и что обращение к творчеству
Гонзаги вызвано раздумьями поэта о судьбе декабристов.
"Неудавшееся восстание, в которое оказалась замешана целая плеяда
поэтов, африканская ссылка одного из них... - все это не могло не
представить интереса для Пушкина в тот период, когда он напряженно думал об
участи друзей декабристов и о своих связях с ними". (326, С. 58).
В 1829 году в журнале "Сын отечества" были опубликованы небольшие
отрывки из поэмы "Карамуру" Жозе Санта Риты Дурана в переводе с
французского, сделанного Монглавом. Публикации была предпослана небольшая
заметка, в которой анонимный переводчик характеризовал поэму как образец
молодой литературы, приобретающей самостоятельность (19, С.621).
"Карамана, или Открытие Бахии" - так была озаглавлена публикация. В
основе поэмы лежал исторический факт - открытие в XVI веке бухты Баия
португальцами. "Сын Отечества" опубликовал лишь те отрывки из поэмы, где
дана красочная картина жизни индейских племен. Это были отрывки из XVI и
XVIII глав второго тома "Карамуру" во французском переводе Монглава.
Вероятно, для перевода была использована предварительная журнальная
публикация французского перевода Дурана, о чем свидетельствует указание в
конце перевода: "Из фр. журн." (59, С. 222).
Первоначальный этап знакомства с бразильской литературой завершился
появлением двух статей в журналах "Цинтия" (1831 г.) и "Телескоп" (1834 г.).
Как установлено в исследовании Л. Шура (57), статья "Бразильская
литература", появившаяся в "Цинтии", представляла собой перевод первой главы
"Очерка истории бразильской литературы" еще одного французского
американиста, соратника Монглава, Фердинанда Дени.
В этой работе утверждалось, что бразильская литература должна обрести
собственное лицо, черпать вдохновение из собственного источника, которым
является самобытная природа этой страны: "В сем величии природы, среди
дикого плодоносия... при реве древних лесов, при шуме водопадов, при криках
диких животных... мысль бразильца получает новую силу" (57, С.152).
Романтическая концепция Ф. Дени получила полную поддержку на страницах
"Московского телеграфа", редактор которого Н.А. Полевой постоянно ратовал за
развитие самобытного, народного начала, видя в нем сущность романтизма.
Недруг Полевого, А.Ф. Воейков откликнулся на публикацию язвительной статьей,
в которой высмеивал саму возможность предполагать наличие идей у аборигена и
высказал предположение, что статью написал сам Полевой или его "меньшие
собратья" (там же).
Можно сделать вывод, что публикация статьи не была случайной, она
соответствовала неким потребностям, исканиям русского общества. Идея
самобытности молодых латиноамериканских наций, которую пропагандировал
"Московский телеграф", настойчиво увязывалось с необходимостью их
республиканского устройства, за что журнал и был запрещен в 1834 г. "Все,
что запрещается говорить о независимых областях Америки и ее героях, с
восторгом помещается в "Московском телеграфе".
Статья в журнале "Телескоп" называлась "Успехи литературы, наук и
изящных искусств в Бразилии" и была переводом из французского журнала "Revue
britаnnique" (19, С.623). В статье давался обзор бразильской литературы с
XVIII века. При этом бразильская литература трактовалась не как часть
португальской литературы, а как национальная литература нового государства.
Статья начиналась с утверждения, что, несмотря на колониальный гнет, в
Бразилии уже с XVII века появляются свои писатели и поэты. Далее в статье
говорилось о расцвете культуры и литературы Бразилии, что связано с
обретением страной независимости. Свобода дала возможность природному гению
бразильского народа освободиться от преград, которые так долго
препятствовали его развитию. Анонимный автор утверждал, что через несколько
лет Бразилии нечего будет завидовать в науках Северной Америке, которую она
уже давно оставляет далеко за собой в отношении к изящным искусствам.
Появление этой публикации в "Телескопе" было связано с общим
направлением журнала. "Телескоп" занимал ведущее место в литературной и
философской борьбе 30-х годов в России. В журнале сотрудничали Белинский,
Станкевич, Герцен, Огарев, Гончаров, Чаадаев, Тютчев. "Телескоп" имел
подзаголовок - "журнал современного просвещения". Проблема просвещения имела
исключительное значение в России 30-х годов XIX века: для прогрессивных
литераторов того времени просвещение народа было неотложной проблемой, от
решения которой зависело развитие страны. Для редактора журнала Н.И.
Надеждина просвещение народа являлось основой его великой будущности. В
передовой статье в первом номере журнала Надеждин писал о том, как важно
просвещение для русского общества, которое "весьма недавно привилось к
живому организму Европы, и просвещению еще некогда было в нем разрастись и
вызреть... " (57, С. 225).
Статья об успехах литературы и искусства в Бразилии отражала общее
направление журнала. Авторы его не могли не усмотреть аналогии между Россией
и Бразилией, недавно отсталой страной, которая, обретя независимость,
добилась значительных успехов в литературе, искусстве, просвещении.
Рассматривая проблему авторства перевода, Л. Шур предположил, что
перевод был сделан В.Г. Белинским (там же, С.226). Анализ переведенных
Белинским статей, косвенные свидетельства о том, что большая часть
материалов из французских журналов для "Телескопа" была переведена именно
Белинским, и сам характер статьи позволил Л. Шуру сделать вывод, что эта
статья была отобрана и переведена В.Г. Белинским.
Таким образом, проанализировав начальный период русско-бразильских
литературных связей, можно сделать вывод, что обращение к иноязычной
литературе не бывает случайным. Даже небольшое число переводов из
бразильской литературы убедительно доказывает, что переводчики, издатели,
читатели ищут в этих произведениях подтверждение своим идеям, взглядам,
принципам, пытаются найти у иноязычных авторов ответы на вопросы, стоящие
перед русской аудиторией. Следовательно, отбор произведений для перевода
носит идеологический характер, просветительские задачи играют второстепенную
роль и подчинены задачам идеологии.
Глава 3. Состояние русско-бразильских литературных связей с 1835 по
1917 годы
Как уж отмечалось, исследователи считают, что публикация в "Телескопе"
подвела черту первому этапу русско-бразильских литературных связей. Однако
анализ фактического материала позволяет утверждать, что никакого
качественного сдвига в этих отношениях за последующие десятилетия не
произошло.
С 1835 по 1917 год появилось несколько статей с краткими обзорами
бразильской литературы. Примером может служить публикация в "Отечественных
записках" за 1854 год. Статья начинается с небольшого экскурса в историю
бразильской литературы, причем подчеркивается, что произведения бразильских
авторов редко "пересекают океан". Перечисляя бразильских писателей, уже
известных в Европе, журнал особо выделил поэта Тейшейру-и-Соуза, таланту
которого могла бы позавидовать Европа. В заключение выражается уверенность в
том, что Бразилия "возвысит свою литературу наравне с прочими, особенно если
она сохранит свой национальный характер" (19, С. 624). Обзоры бразильской
литературы включены в "Историю всемирной литературы", "Всеобщую историю
литературы" под ред. Корша и Кирпичникова и энциклопедию Брокгауза и Ефрона.
В 1898 году в журнале "Мир божий" (9) появилось краткое изложение
статьи бразильского критикика Леополдо Фрейтаса из французского журнала
"Revue de Revues", в котором говорилось буквально следующее: "Европа очень
мало знакома с бразильской литературой и, пожалуй, много есть людей, которые
даже совсем не знают о ее существовании" (9, С. 41). По мнению автора
публикации, европейское общество совершенно напрасно игнорирует бразильскую
литературу, поскольку "умственное движение в бразильской республике получило
гораздо более широкое развитие, чем об этом думают в Европе" (там же). Далее
автор сообщает, что настоящая бразильская литература появилась после
объявления независимости. Во главе нового бразильского романа стоят четыре
писателя: Машаду де Ассиз, Алоизио Азеведу, Коэльо Нето и виконт-де-Тоней.
Интересно, что три первых имени написаны латинским шрифтом, вероятно,
анонимный автор заметки не знал, как их можно транскрибировать, а четвертое
- кириллицей, поэтому не сразу можно догадаться, что речь идет, вероятно, об
Альфредо Д'Эскраньоле Таунае, авторе популярного романа "Иносенсия" с
мелодраматическим сюжетом.
Машаду де Ассиз характеризуется как самый выдающийся из бразильских
авторов, пользующийся уважением у бразильской молодежи, которая смотрит на
него, как на своего руководителя. В заключение говорится, что "все четыре
названных романиста воплощают в себе эволюцию народных идей..., все их
произведения проникнуты духом времени и изображают современную
действительную жизнь, характеры, темпераменты и окружающие условия" (9,
С.41).
Вероятно, эта статья оказала определенное влияние на развитие
литературных связей между Россией и Бразилией. Она стимулировала интерес к
творчеству перечисленных авторов: в начале следующего века на русском языке
появились рассказы Азеведо и Коэльо Нето. В 3, 5 и 12 номерах "Вестника
иностранной литературы" за 1910 годы были напечатаны 4 рассказа Азеведо,
правда, не Алоизио, а его брата Артура: "Блэк", "Вдовец", "Плебисцит" и
"Марселина" (287).
В четвертом номере "Современника" за 1914 год в переводе К. Жихаревой
напечатан рассказ Коэльо Нето "Слепая" (349), кроме того, в 1911 году
"Киевская неделя" поместила рассказ Кармен Долорес "Слезы тети Зэзе" (341).
Впоследствии Артур Азеведо будет представлен двумя рассказами в
антологии "Под небом Южного Креста" (449). Произведения двух других авторов
больше на русский язык не переводились. Хотя советские читатели были знакомы
с весьма нелестной характеристикой Коэльо Нето, данной Жоржи Амаду в его
книге "Луис Карлос Престес": "Сподвижники Коэльо Нето именовали его "принцем
бразильских писателей". Благодаря своей литературной деятельности он получил
место в парламенте и в правлении футбольного клуба. Он опубликовал две сотни
книг... Но среди многих тысяч написанных им строк не было ни одного слова о
людях, борющихся за Амазонию и ни одного проклятия по адресу тех, кто
предавал Амазонию иностранным интересам. Коэльо Нето не хотел знать
"неизящных слов". Литература всего этого направления - бездушная, мертвая.
Писатели этого направления продавали свое перо за объедки с барского стола.
Это самая отвратительная, лживая и бесполезная литература в мире... Коэльо
Нето - символ бразильской литературы того времени" (76, С. 90).
Таким образом, перевод шести рассказов трех не самых выдающихся
бразильских писателей нельзя считать значительным вкладом в развитие
литературных связей двух стран. К тому же совершенно непонятно, с какого
языка были сделаны переводы.
Рассказ Долорес Кармен, оказывается, - "перевод с бразильского",
переводчики двух других авторов, хоть и переводят с "португальского", но
этого языка явно не знают, так как Коэльо Нето назван переводчицей
К.Жихаревой Сельво Нетто. Анонимный переводчик Артура Азеведо также
допускает подобные ошибки. Самое интересное, что после Октябрьской революции
положение в этой области не изменилось. С 1917 по 1943 год на русском языке
были опубликованы произведения трех авторов: стихотворение Мариу ди Андради
"Стадо" в переводе Д. Выгодского (296), 4 стихотворения и отрывок из романа
"Бразильская тюрьма" Отавиу Брандао (304, 305) и роман Жозе Линса ду Регу
"Негр Рикардо" (381). Даже в каталог издательства "Всемирная литература",
которое ставило своей задачей познакомить читателя со всеми выдающимися
произведениями мира, не были включены произведения ни одного бразильского
автора. Все это неопровержимо доказывает, что до знакомства с творчеством
Жоржи Амаду бразильская литература не входила в сферу интересов русского
читателя.
Как отмечалось в предыдущей главе, изменение социального строя в России
не повлекло за собой качественных изменений в русско-бразильских культурных
отношениях. Бразильская литература была знакома советскому читателю столь же
мало, как и читателю дореволюционному. И все же с конца 20-х годов в
русско-бразильских отношениях четко просматривается тенденция
целенаправленного поиска идеологически близких авторов, писателей
социалистической ориентации.
Свидетельство этому - деятельность Д.И. Выгодского, одного из первых
советских латиноамериканистов. Выгодский был одним из основателей, а с 1930
года - председателем Испаноамериканского общества в Ленинграде, в задачи
которого входило изучение истории, современного положения, культуры Испании
и Латинской Америки, установление культурных связей между ними и СССР. По
словам Мариэтты Шагинян, это был человек, впервые открывший для советского
читателя чудесную поэзию Кубы... "Именно переводам Давида Выгодского обязан
советский читатель знакомством своим с передовыми писателями Венесуэлы,
Мексики, Боливии, Эквадора, Бразилии... Многочисленные статьи, рассеянные по
журналам и газетам, о современных литературах Испании и стран Латинской
Америки были для нас в те годы едва ли не единственными источниками по этим
литературам" (211, No2, С.121). Д. И. Выгодский был автором статьи
"Бразильская литература" для 1-го издания "Большой советской энциклопедии".
Д. И. Выгодский через газеты и журналы обращался к поэтам и прозаикам
Латинской Америки с просьбой присылать ему свои произведения (211, No2. С.
122). В 1931 году он обратился с аналогичной просьбой в бразильскую
"Ассоциацию друзей России". В ответном письме члены ассоциации выразили
горячее желание помочь в его "благородной работе по расширению духовного
обмена между Бразилией и СССР" (там же, С. 125).
У Выгодского завязывается дружеская переписка с активными членами этой
ассоциации - художницей Тарсилой до Амарал и ее мужем Озорио Сезаром. Именно
они посылают Выгодскому новинки бразильской литературы, в том числе первый
роман Ж.Амаду "Какао", который характеризуется как один из романов,
написанных в духе пролетарской литературы под сильным влиянием Майкла Голда.
Выгодский стал первым советским корреспондентом Жоржи Амаду. Как видно
из писем от 25 января 1934 года и 28 декабря того же года, Амаду посылает
Выгодскому свою вторую книгу "Пот", а также договаривается с издательством
"Ариэл" о посылке Выгодскому книжных новинок и ежемесячного "Бюллетеня". В
результате в 1934 году пятый номер "Интернациональной литературы"
информирует читателей о выходе романов Жоржи Амаду "Какао" и "Пот", которые
характеризуются как "революционные", и романа Жозе Линса ду Регу "Бангэ"
(правильно "Бангуэ"). А в 1935 году в журнале "Звезда" Выгодский публикует
статью "На востоке и на западе" (3) с обзором бразильской литературы 30-х
годов. В статье упоминаются произведения Афонсу Шмидта, Жоржи Амаду, Жозе
Линса ду Регу.
Однако знакомство советских читателей с творчеством Жоржи Амаду
произошло несколько позже, в 1948 году, когда перевод "Города Ильеуса"
положил начало новому этапу литературных связей между нашими странами.
Почему этого не произошло в 1934 году? Ответ на этот вопрос дает сам Амаду в
письме к Выгодскому от 25 января 1934 года. Обсуждая возможность перевода
"Какао" на русский язык, Амаду говорит: "Но книга, подобная "Какао", не
может заинтересовать народ, у которого есть такой роман, как "Цемент" (211,
No2, С.128).
И, действительно, первый роман двадцатилетнего автора не мог стать тем
катализатором, который вызвал бы взрыв интереса к бразильской литературе. Не
могли выполнить подобную функцию и произведения других авторов,
опубликованные в 30-е годы в советской печати.
В 1933 году в 10-м номере журнала "Красная новь" в переводе Д.
Выгодского было опубликовано стихотворение "Стадо" (296) чрезвычайно
популярного в Бразилии поэта Мариу де Андради :
О, мои галлюцинации!
Я видел депутатов в цилиндрах,
под бледным небом с розовой оторочкой
они выходили рука об руку из здания Конгресса.
Безумный восторг исторг гром рукоплесканий
спасителям моей любимой родины...
Надежды увидеть все обновленным!
Две тысячи реформ, три - проектов...
Эмигрируют призраки ночи.
И зелень, зелень, зелень!
О, мои галлюцинации!
Но депутаты в цилиндрах
постепенно превращаются в козлов.
У них вылезают рога и отрастают бородки.
И я вижу, как цилиндры моей любимой родины
с деревянными треугольниками на шее
начинают щипать траву.
На зелени надежд, под кружевами закатного золота,
возле дворца господина президента.
О, мои галлюцинации!
Совершенно очевидно, что модернистская поэтика Марио де Андради была
чужда не только принципам социалистической литературы, но русской
литературной традиции в целом, а поэтому не могла вызвать интереса у
читателей.
В начале 30-х годов в советской печати появляются отдельные стихи
бразильского литератора Отавио Брандао, одного из основателей Бразильской
коммунистической партии, который находился в это время в Советском Союзе в
эмиграции. Название стихотворений говорит само за себя: "Нас миллиард -
рабов колониальных", "Вы и Мы" ("У вас - рабовладельцы!") (304). Во втором
номере "Интернациональной литературы" за 1934 год были напечатаны два
стихотворения Отавио Брандао и отрывок из его романа "Бразильская тюрьма"
(305). В романе рассказывается о десяти заключенных, людях разных социальных
слоев и цветов кожи: индейце-поденщике, портовом грузчике-негре из Баии,
двух ткачах из Сан-Паулу, работнике каучуковой плантации, представителе
творческой интеллигенции. Но все эти столь разные люди - члены Бразильской
коммунистической партии, их объединяет общая цель и общие идеалы. Казалось
бы, с идеологической точки зрения Отавио Брандао был тем человеком, который
мог открыть новую страницу в советско-бразильских литературных отношениях.
Однако этого не произошло.
Вероятно, для прогресса в литературных отношениях только идеологических
схождений недостаточно: нужен новый взгляд на окружающую действительность,
иной масштаб художественного обобщения. В "Автобиографии" О. Брандао
говорит, что он "писал стихи, воспевая пролетариат, дело Маркса и Ленина и
призывая массы к борьбе" (305,С.76-77). Далее в этом же номере приводятся
два стихотворения Брандао в переводе Ф. Кельина. Одно из них называется
"Великий путь":
Бессмертный пламень Октября!
В веках нам слышен гул призыва,
Нам дорог смысл всех этих уз,
С тобой, великий, коллективный
Индустриальный наш Союз!
И мы скрепляем узы эти,
Нам внятен их живой трагизм,
Наш поезд мчится вдаль по рубежам столетий
До станции Социализм.
Цитируемое произведение ничем не отличается от множества подобных
стихов советских поэтов, опубликованных в те годы, которые метко
охарактеризовал Михаил Булгаков устами Ивана Бездомного: "Взвейтесь!" да
"Развейтесь!".
Можно предположить, что сама тема не предполагает оригинального
воплощения, однако тот же Жоржи Амаду в книге "В мире мира", обращаясь к
своим соотечественникам в день Октябрьской революции, писал: "Если ты
выращиваешь розы в своем саду, принеси самую алую розу, самый яркий цветок,
принеси хлеб, что ты выпек из пшеницы, выращенной твоими руками. Принеси
самую нежную песню, белый утренний свет; возьми звезду с неба, возьми улыбку
невесты в день свадьбы. Принеси также свое сердце, чтобы подарить его...