Страница:
В ночной тьме пожиравший конюшни огонь казался всепоглощающим, и Льешо ожидал, что катастрофа оставит след повсюду, разорив не только гостиницу, но и торговую площадь. Однако если не считать тонкой серой пелены повсюду, просторная площадь жила своей обычной жизнью, словно ничего и не произошло. Агенты Хуана продирались сквозь толпу, заключая окончательные соглашения, а верблюды, раздраженные тем, что их прогнали с пастбищ и поставили возле гостиниц, складов и торговых палаток, кричали, ревели и плевались в погонщиков. Погонщики же, в свою очередь, проклинали и обзывали верблюдов на дюжине языков. Их голоса сливались с криками купцов, запахом пыльных верблюдов, пряностей и жареного мяса. Над всем этим смешением плыл звон колокольчиков на верблюжьих шеях и раздавалось лязганье медных горшков в поклажах.
Окруженный хорошо знакомым разнообразным шумом собирающихся на запад караванов Льешо погрузился в воспоминания – далекие и не слишком. Многообразие сиюминутных впечатлений слилось в единое целое с картинами огромной площади в Кунголе. Там караваны отдыхали перед решительным переходом по горным дорогам. Совершенно неожиданно образы гарнских налетчиков, громящих дворец и убивающих всех, кто попадется на пути, смешались в его воображении с картинами ночного огненного хаоса. Юноша невольно остановился. А вот Льинг и Хмиши шагали рядом с ним с сияющими глазами.
Эти бывшие рабы пришли в Шан с самой бедной из далеких ферм Фибии, полные решимости разгромить гарнских захватчиков. В их жизни не было ни единой страницы, хоть немного напоминающей рыночную площадь в центре Шана с ее запахами, шумом, возбуждением и толчеей крупнейшего в империи сборища караванов.
Удивление и восхищение Хмиши и Льинг оказалось очень заразным, так что вскоре Льешо уже разделял их возбуждение и, оставив позади прошлое, улыбался во весь рот.
Наверное, троица так и стояла бы посреди площади с открытыми ртами, однако внезапно прозвучал сердитый голос императора Шу, словно удар хлыста, прорезая шум. Услышав проклятия, молодые люди направились на их звук.
– Затяните вон ту веревку! Неужели не видите, что она висит? Мы не пройдем и двух ли, как весь груз окажется в грязи – а здесь шелка и краски на пятьсот таэлей!
Опытные погонщики, работая, с любопытством наблюдали за спектаклем, щедро рассыпая и усмешки, и грубые замечания. Император оттолкнул молодого неопытного слугу и ткнул верблюда в бок. Животному это явно не понравилось, однако живот ему все-таки пришлось немного втянуть. Шу, воспользовавшись моментом, тут же туго затянул седельные лямки, не преминув сквозь зубы проворчать:
– Чертов верблюд и тот умнее тебя.
Если бы не ночная беседа в комнате Шу, Льешо готов бы был поклясться, что острый на язык торговец из Гуинмера – истинный чужестранец, слегка похожий на императора Шана. Купец даже и говорил по-другому, совсем не как монарх: голос его звучал выше и резче, совсем как у жителей провинции Гуинмер. Зато имя совпадало.
– – Меня зовут Шу, как и императора, – представился он, крепко сжимая руку Адара, словно они встретились впервые.
У Льешо едва не остановилось сердце. Умом он понимал, что очень немногие из подданных знают своего императора в лицо, тем более что на торжественных церемониях оно, по обычаю, всегда было прикрыто традиционной маской. Однако воспитанный военными лишениями инстинкт – тот самый, который заставлял юношу бросаться на пол, едва слуга уронит поднос, – твердил, что шпионы мастера Марко скрываются буквально повсюду. В любую минуту каждый из погонщиков и зевак мог обернуться свирепым врагом. Впрочем, пока ситуация складывалась вполне благополучно: Сенто, личный слуга Шу и в то же время его верный телохранитель, шутливо закатил за спиной хозяина глаза, а погонщики и работники ответили сочувственной улыбкой.
– А я – Дракон Золотой Реки, – саркастически заметил один из проходящих мимо погонщиков.
Вся сцена походила на странный маскарад. Слуги участвовали в подобном представлении уже много раз и даже слегка устали от гордости своего тщеславного хозяина и от церемонии представления императорского имени. О хвастовстве купца из Гуинмера знали даже другие купцы, уже встречавшиеся с ним по пути.
– Так где же тот погонщик, которого ты мне рекомендовал, целитель? – требовательно обратился Шу к Адару. – Мне срочно необходим знающий работник, иначе мы так никогда и не выйдем отсюда!
Прежде чем Адар успел ответить, что рекомендовал погонщика вовсе не он, а мастер Ден, совсем рядом раздался голос:
– Я здесь, здесь, добрый купец Шу.
Назвавший себя Харлолом погонщик из Ташека подошел поближе, на ходу отряхивая с рук грязь.
– Зефир порезала колено, а потому мне пришлось перевязать рану; все будет хорошо.
Купец удивленно поднял брови.
– Да-да. Ведь верблюдице обязательно нужно имя, а это ей, кажется, очень понравилось. И оно ей подходит.
Ташеки-номады, то есть кочевники, росли вместе с верблюдами, рядом с ними спали, в переходах по пустыне кормили их из собственных рук. Тот, кто не понимал своего верблюда, просто не смог бы выжить. То, как молодой погонщик говорит о верблюде – словно животное все понимает, – а главное, понравившееся верблюду имя окончательно доказали Льешо, что в действительности номады куда более странные, чем в рассказах и сплетнях. Но Шу, судя по всему, удивил лишь выбор имени.
– Странно, мне эта верблюдица почему-то никогда не казалась особенно грациозной.
Погонщик понимающе улыбнулся:
– Может быть, она ждала лишь ласки и доброго отношения?
– Посмотрим, посмотрим… а ты что застыл, парень? – неожиданно резко обернулся император к Льешо. Тот от неожиданности подпрыгнул так, словно его укусила змея. – Скульптору позируешь?
– Нет, что вы, господин!
– Ну так готовься к выходу! В нашем караване пятьсот верблюдов и столько же лошадей, так что самые первые уже на полпути в Гуинмер! Никто не собирается ждать одного-единственного раззяву, а тем более ополченца!
Пристыженный Льешо вернулся к действительности; он вдруг отчетливо вспомнил, что за спиной у него острое копье, а на плечах – солдатская форма. Да, надо спешить, пора привязывать к седлу верной лошади свой дорожный узел – ведь он и вправду один из сотен солдат, нанятых для охраны отправляющихся на запад караванов. Группы охранников ходили вдоль цепочки верблюдов и лошадей, разыскивая своих временных хозяев. Опытные, закаленные в боях воины занимали места кто впереди Шу, а кто – за ним. Льешо без труда узнал нескольких из ужинавших в «Луне и звездах» военных. Эти люди явно принадлежали к элитному подразделению имперской гвардии, а в форме ополченца чувствовали себя так же неловко, как и он сам. Мимо Шу и его свиты они прошли как ни в чем не бывало, однако у Льешо словно камень с плеч свалился: значит, императора будет охранять не только их маленький отряд!
Присутствие гвардейцев императора оказалось тем более кстати, что мимо собирающегося в путь каравана на выносливых приземистых лошадях проехала группа гарнов в грубой и потрепанной одежде. Среди них выделялся богатым нарядом всадник на высоком породистом скакуне. Льешо знал, что небольшие отряды гарнов порою примыкали к крупным караванам, однако ему и в голову не приходило, что они могли выбрать именно этот. Рука невольно сжала рукоятку надежного фибского кинжала: неприятели заняли место в самом конце процессии. Никто из них не обратил на Шу ни малейшего внимания. Или они не имели ни малейшего понятия, кто он такой на самом деле, или же умели прекрасно шпионить. Как бы то ни было, ситуация требовала внимания и бдительности. От гарнов добра ждать не приходится: в лучшем случае встреча с ними принесет неприятности, в худшем же – смертельную опасность.
Агенты Хуана разделили караван на несколько частей: две группы, каждая из которых состояла из сотни верблюдов и такого же количества лошадей, уже вышли в путь. Маленькая свита Шу скромно заняла место в середине третьей группы. Положение было очень выгодным: если неприятель решит напасть в лоб, то остаться незамеченным он никак не сможет; и в то же время хвост каравана достаточно далеко, так что любителям легкой наживы до императора тоже не добраться.
Сам же император, переодетый купцом из Гуинмера, предложил Карине толстую соломенную подстилку на спину верблюду, однако девушка отказалась, заявив, что поедет верхом. Одета она была в костюм целительницы: длинную широкую юбку с разрезами и скрывавшую ее с головы до ног накидку, предохраняющую и от палящих солнечных лучей, и от пыли. Адар защитил глаза короткой вуалью, оставив остальную часть лица открытой; то же самое сделали и трое других одетых в военную форму фибов. Мастер Ден, как всегда, довольствовался набедренной повязкой и длинным, до колен, халатом нараспашку. В правой руке он держал посох, в центр которого был воткнут зонт в качестве защиты от солнца, а в левой – небольшой сверток. Льешо считал, что в нем находится смена белья.
Раздался призыв в дорогу, и Льешо вскочил в седло. Он ожидал, что Шу тоже поедет верхом на лошади, однако император ловко забрался по ноге стоящего на коленях головного верблюда, а потом легко, без малейшего усилия соскользнул в устроенное впереди поклажи сиденье.
Харлол оказался наготове.
– Ну, Зефир, вставай! Вперед! – скомандовал он, подбодрив животное хлопком по горбу.
Верблюдица поднялась, нещадно раскачивая седока, однако тот держался так уверенно, будто сидел на своем месте с самого рождения. Второй верблюд все еще оставался на коленях. Погонщик-ташек оглядел толпу и недовольно, словно про себя, что-то пробормотал на незнакомом Льешо гортанном языке.
– Вы уверены, что он поедет? – наконец обратился погонщик к Шу по-шански.
Шу уверенно кивнул и, сощурившись, пристально оглядел море людей и животных.
– Вот он.
Льешо посмотрел туда, куда показывал император, однако не заметил никого интересного.
– А! Вижу! – вдруг воскликнул погонщик.
Льешо проследил за взглядом ташека и едва сдержал возглас удивления: такой живописной личности он еще не встречал. Сквозь плотную толпу торговцев съестными припасами и самыми разными безделушками настойчиво пробирался карлик в экзотическом наряде провинции Тысячи Озер. В руке он держал сияющие на солнце медные тарелки, а из заплечного мешка торчал целый набор флейт. Следом на веревке волочилась небольшая стремянка.
– Харлол! – воскликнул он, обращаясь к новому погонщику. – Ты, судя по всему, сумел выйти сухим из воды! А я-то думал, будешь добираться домой, прося по дороге милостыню.
– Погонщик из Ташека надолго без работы не остается. – Харлол приставил лестницу к тюку на спине дожидающегося седока верблюда. – Где ты так замешкался? Господину уже не терпится отправиться в путь.
Карлик забрался на верблюда и шлепнулся в небольшое кресло с подлокотниками, застегнув защитный ремень. Разобравшись с музыкальными инструментами и широкими, развевающимися на ветру одеждами, он глубоко вздохнул и сделал погонщику знак поднимать верблюда.
– Встретилась мне здесь одна девица – из провинции Небесного Моста, – так вот, обратив внимание на скромные размеры видимых частей моего тела, она сразу начала интересоваться размерами других его частей. – Карлик хитро улыбнулся. – Я ей доказал, что маленький посыльный вполне может доставить большую посылку, однако она, для пущей уверенности, решила повторить эксперимент. Не мог же я оставить госпожу, так и не убедив се, хотя, должен признаться, это оказалось очень даже нелегко. У меня едва хватило сил, чтобы провести нашу дискуссию на должном уровне.
– Вот ты это все и расскажи господину, когда он возьмет кнут да как следует отходит тебя за опоздание.
Льешо удивился, он ни разу не видел в руках императора Шу кнута. Судя по всему, карлик тоже не видел, а потому угроза его вовсе не испугала; напротив, подмигнув Льешо, он весело рассмеялся, как будто они оба знали какой-то секрет, но не хотели делиться им с погонщиком.
Харлол, улыбаясь, прикреплял лестницу к тюку на спине верблюда. Однако улыбка быстро пропала, так как животное изогнуло свою длинную шею и умудрилось укусить его пониже спины. Харлол шлепнул верблюда по носу:
– Веди себя как следует, Лунный Луч! – предупредил он подопечного.
Новое романтическое имя Лунному Лучу, судя по всему, не понравилось, и свое отношение он выразил прилетевшим прямо к ногам Харлола смачным плевком.
– Хватит!
Погонщик красноречивым жестом остановил животное и, повернувшись на каблуках, побежал вдоль цепочки верблюдов, на ходу проверяя прочность веревки, связывающей между собой все двенадцать принадлежащих Шу животных. Что-то выкрикивая на языке ташеков, который, судя по всему, верблюды понимали лучше всего, погонщик тыкал им в бока специально припасенной острой палкой.
– Какое злое создание! – произнес странный новичок. Впрочем, говоря это, он смотрел вовсе не на верблюдов, а на самого погонщика.
Льешо не смог скрыть интереса к новому члену компании, а потому поставил свою лошадь рядом с его верблюдом и поехал возле удобно устроившегося в своем кресле карлика. Подняв голову, он заметил, что попутчик тоже смотрит на него – только сверху вниз.
– И кто же ты такой будешь, юноша? – поинтересовался он.
– Меня зовут Льешо, и я – новобранец императорского ополчения, – ответил Льешо, повторяя заученную фразу. – Думаю, господин, мой ответ вас удовлетворит. А кто вы? Как ваше имя?
– Все зовут меня Собачьи Уши, хотя, когда я родился, мать и отец дали мне имя Ясное Утро. Как ты, наверное, уже понял, я служу при дворе его величества придворным музыкантом – веселю императора в путешествиях.
Льешо не отличался склонностью к хитростям и уверткам, даже слепой заметил бы тот ужас, который отразился на лице юноши при неосторожных словах карлика. Однако маленький человечек хитро подмигнул, давая понять, что играет в ту же игру, что и все остальные попутчики, – он просто дразнит своего хозяина, высмеивая необоснованные претензии. Однако что-то в выражении его лица показывало, что человек этот глубже и серьезнее, чем хочет выглядеть. Они еще даже не выехали за городскую стену, а Льешо уже надоело зубоскальство.
– Я еще никогда не встречал людей вашей породы. Откуда вы?
– Как и твой хозяин, я – король. Король среди людей очень маленького роста.
Льешо хотел было выразить сочувствие по поводу того пренебрежения, с которым относились к маленькому королю попутчики, однако в этот миг тот издал звук, больше всего напоминающий крик ишака на жаре. Собачьи Уши схватился за бока и хохотал так, что на глазах у него выступили слезы. Ах если бы только в эту минуту из зарослей выскочил лев и избавил Льешо от издевательства злосчастного карлика!
– Люди моей «породы», как ты изволил выразиться, возделывают землю в провинции Тысячи Озер, а ростом намного превосходят тебя, коротышка. Моя же внешность – шутка злой судьбы: кости рук и ног легко ломаются, а потом отказываются расти. Богатые почему-то находят эту особенность забавной и даже веселой. Когда выяснилось, что больше я уже не вырасту, а значит, никогда не смогу ходить за плугом, правитель забрал меня к себе в качестве шута. К сожалению, и на этом поприще я не достиг вершин и не оправдал надежд. Помотав по свету, судьба наконец бросила меня на милость нашего нынешнего хозяина. Дело в том, что он совершенно лишен музыкального слуха, а потому музыкант примерно таких же способностей его вполне устраивает.
Льешо отчаянно покраснел. Каждое слово нового знакомого отдавалось в его душе содроганием, словно очередной шаг по зловонному верблюжьему навозу.
– Не сомневаюсь, что вы просто шутите, преуменьшая свои заслуги на музыкальном поприще, ~ запинаясь, пробормотал он, стремясь хоть как-то загладить возникшую неловкость.
Брат уже поехал вперед вместе с Кариной, и Льешо пришпорил коня, чтобы догнать их, а главное, убраться подальше от этого непонятного, ехидного и насмешливого маленького человечка.
Лекари казались целиком погруженными в серьезный разговор о припарках, однако, заметив приближающего Льешо, Адар замолчал. На лице его читался вопрос, но Льешо нечего было сказать. Он догнал головную часть отряда, и теперь уже спешить было некуда: и верблюды, и лошади шагали неторопливо и спокойно.
– Неужели нельзя ехать быстрее?
В голосе юноши прозвучало нетерпение, даже недовольство.
– Честно говоря, я ничего не понимаю в верблюдах. Лошади какое-то время могли бы идти рысью, но, поскольку путь предстоит долгий, поспешность может их убить.
Адар сказал это просто так, не задумываясь о последствиях своих слов, но Льешо моментально вернулся в прошлое, будто все случившееся повторилось вновь. Звуки движущегося каравана вызвали воспоминания о другом путешествии, в котором он так страдал от голода, жажды и истощения. Рядом люди умирали прямо на ходу. На лбу юноши выступил холодный, липкий пот ужаса, а сердце заболело так, словно его пронзила одна из висящих на плече стрел. – Льешо! Льешо!
Голос Адара звучал словно издалека, утонув в тумане. Братья остановились, а караван зашагал мимо; незнакомые погонщики и телохранители, которых он, как ему казалось, смутно узнавал, на ходу бросали на юношу полные любопытства взгляды. Адар спешился и накрыл руку Льешо своей рукой.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Льешо, не понимая, где и в каком времени находится. – Мы отстали, не позволяй телохранителям увидеть…
Льешо на мгновение прикрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями; рука Адара словно якорь удерживала его в прошлом.
– Где твой конь?
– Вот он, здесь. Если я тебя на минуту оставлю, с тобой ничего не случится?
К чему этот вопрос? Смущенный и растерянный Льешо внезапно снова ощутил себя за тысячи ли отсюда, на бескрайних степных просторах. Юноша отчаянно вцепился в руку брата: нет, даже за все шелка империи Шан он не позволит Адару уйти.
– Умерли девять тысяч человек, – едва слышно прошептал он.
Налетчики-гарны угнали из священного города Кунгол десять тысяч его жителей. Почти все они – кроме одной тысячи – не выдержали тяжкого перехода на рынок в Шане, где торговали рабами. Слова Льешо не ответили на заданный вопрос, но их было вполне достаточно, чтобы Адар понял, что происходит с младшим братом.
– О Богиня, Льешо! Как же тебе удалось выжить?
Льешо не рассказывал брату о том, как оказался на Жемчужном острове, далеко-далеко от родного дома и от долин любимой Фибии. В огне битвы братья с огромным трудом нашли друг друга, все остальное тогда представлялось не важным. Теперь же накопившиеся в душе чувства требовали немедленного освобождения. Он должен, должен все поведать Адару, даже если брат ни за что не простит той цены, в которую обошлась его, Льешо, жизнь.
– Я ведь был их принцем, и они умерли за меня. Голодая, отдавали мне последнюю крошку, мучаясь жаждой, дарили мне последнюю каплю воды. Несли меня на руках, пока не падали, а когда изнемогали, передавали другим, и те несли дальше – тоже до последнего смертного вздоха.
Юноша тяжело вздохнул и обратил исполненный боли взгляд в ясное голубое небо Шана.
– Если бы можно было обернуться птицей и прилететь домой как можно скорее!..
Льешо наклонился в седле, словно готовый взлететь при первом же порыве ветра. Но ничего не произошло. Конечно, куда ему? Взлететь смогла бы Каду, а он не обладает ее удивительными способностями.
– Бедный Льешо! Если бы я мог хоть чем-то тебе помочь! Слова прозвучали словно извинение. Неужели брат ни в чем его не винит? Скорее всего он, по своему обычаю, рассуждает логически и понимает, что в той трагической ситуации Льешо ничего не мог поделать. Но если он ни в чем не виноват, за что же тогда такие муки?
– Получается, я любимчик Богини?
В словах юноши сквозил горький сарказм. Если то, что испытывает он, – милость, как же тогда выглядит божественная немилость? И что в таком случае божья кара?
– Поверь мне, все случившееся не имеет значения. – Чтобы подчеркнуть свои слова, Адар с силой сжал руку младшего брата. – Каждый твой шаг рассчитан Богиней. Все имеет цель, даже мучения Долгого пути и вот эта медленная поступь каравана, которую ты с таким трудом терпишь.
– На все воля Богини…
Льешо сжал поводья. Он этому не верил, и собственное неверие пугало его даже больше, чем воспоминания. В Кунгол надо вернуться как можно скорее – отчаянное нетерпение отдавалось болью в теле и потом на лбу. Легкое прикосновение прячущегося в заплечном мешке короткого копья дразнило; казалось, что со всех сторон раздается шепот врагов: «Он умрет, он должен умереть…»
Льешо представлял себя великим и сильным военачальником, освободителем собственного народа, но огромные расстояния и собственная слабость воздвигали на пути к цели непреодолимые препятствия.
– Боюсь, мы опоздаем, – наконец произнес он. Родная Фибия стонала под гнетом завоевателей-гарнов, а ему еще предстояло во что бы то ни стало найти четырех братьев и жемчуг из ожерелья Богини.
– Достойный муж должен выказывать огромное долготерпение, равно как и неотступную готовность сражаться за свою даму, – начал было Адар.
Льешо тут же его остановил.
– Я вовсе не достойный муж, – уныло возразил он. – Я ждал, но Богиня просто не пришла.
Адар рассмеялся – так тихо, что его собственный конь даже ухом не повел:
– Она пришла. Льсшо, не волнуйся. На тебе лежит тень Богини. Я вижу ее в твоих глазах.
– Нет, не пришла. Я бы знал.
Братья стояли, разговаривая, а мимо них проходили последние звенья каравана. Надо было трогаться в путь. Садясь верхом, Адар заговорил откровеннее:
– Богиня явилась мне в облике монахини, которую я встретил в храме Луны. Не знаю, каким именно способом она пришла к тебе – может, когда-нибудь ты сам спросишь ее об этом. Но для того, чтобы все выяснить, придется ждать. Ворота в рай расположены далеко от Шана, а караван должен двигаться так, как это угодно животным, а не так, как хочется людям. Или же вообще не двигаться.
Братья натянули поводья и неторопливо направились вперед, сопровождаемые любопытными взглядами незнакомцев – и шпионов императора, и гарнов-торговцез. Скоро они заняли свое место в караване. Мастер Ден, казалось, и не заметил отсутствия братьев, зато Льинг и Хмиши обменялись недовольными обеспокоенными взглядами. Карина следила за приближением всадников, настороженно сощурившись, однако на губах ее играла улыбка, а взгляд ни на секунду не отрывался от лица Адара.
Карина ясно выбирала Адара, и ее предпочтение отзывалось в сердце Льешо болью. Но у этих двоих так много общего – даже темперамент сходный. А он – что может предложить девушке он? Смущенный Льешо уступил брата его спутнице, а сам вернулся в компанию карлика со странным именем Собачьи Уши. Пусть лекари обсуждают состав порошков для лечения воспаления мочевого пузыря – он больше никогда не позволит себе открыть собственные чувства. Однако карлик, судя по всему, придерживался иного мнения: он смерил Льешо насмешливым взглядом, словно влюбленного дурачка, которому приспичило поплакать на чьем-нибудь плече.
– Если ты настаиваешь именно на таком выражении лица, то, клянусь, путь не покажется тебе близким, – заметил Собачьи Уши, взирая на спутника с высоты верблюжьих горбов. – Я вовсе не уверен, что в моем репертуаре достаточно песен о разбитом сердце.
Льешо внимательно взглянул на карлика. Да, он желал Карину – или, возможно, просто хотел, чтобы она желала его. Но если задуматься, любовные разочарования вовсе не тревожили его душу. Истинную боль приносил Долгий Путь. Истина заключалась в том, что теперь, когда они действительно направлялись домой, он никак не мог простить себя за то, что в трагическое время, меряя дорогу шагами в противоположном направлении, он был еще слишком мал, чтобы понимать происходящее. Поэтому сейчас ему хотелось плакать, кричать, вгрызаться зубами в горло врагов, ногтями вырывать из груди сердца – все для того, чтобы накормить умирающих в тяжком пути верных подданных. Увы, врагов поблизости не было; раздавалось лишь нежное позвякивание верблюжьих колокольчиков, тихонько постукивали и шуршали товары в тюках, негромко переговаривались люди, неторопливо шагали животные – им предстоял дальний путь. Льешо не с кем было разделить терзавшие его мучения.
Неожиданно все звуки каравана заглушил громкий голос. Это император Шана, сидевший на своем верблюде в окружении тюков шелка и звенящих медных кастрюль, запел гимн провинции Гуинмер. Собачьи Уши достал из футляра флейту; ее чистый, высокий, слегка дрожащий голос красиво переплетался с выразительной старинной мелодией.
Харлол бросил на Шу встревоженный взгляд, словно пытался решить, шутит ли купец или выражает свои чувства вполне искренне? Однако слуги Шу хором подхватили гимн, а второй куплет уже пел и сам новый погонщик. Поющие обращались к духам пустыни Гансау; гимн в провинцию Гуинмер принесли странствующие по пескам кочевники. Даже мастер Ден – лукавый бог Чи-Чу в человеческом обличье – счел необходимым присоединиться к всеобщей молитве, возносимой чуждым духам.
Властитель светлый и великий,
Тебе несу я свой поклон.
Цветы, и свет, и солнца блики,
И в звездах темный небосклон.