счастью или к несчастью, потому что, когда он вошел, я как раз показывал ей
рецензию, которую утром прислал мне Дэй. Это уже немного ее успокоило, хотя
она не преминула очень серьезным голосом сказать, что рецензий никогда не
читает. От них у бабочки ломаются крылья. Какой смысл за этим крылся, я не
знал, но, видимо, ответил что-то подходящее, потому что в тот же день, в
пять часов пополудни, мистер Трашвуд сообщил мне, что отныне я буду получать
в месяц на десять долларов больше.
- И между прочим, Роббинз, - сказал он, - не хочется вас зря загружать,
но чем-то вы сегодня понравились мисс По. Так вот, мисс По как раз начинает
работать над новым романом, на этот раз об Исландии - или о Финляндии, это
не так уж важно, - и подарил меня заговорщицкой улыбкой. - Как вам известно,
мы всегда достаем для нее все нужные справочники и посылаем ей каждую
пятницу, она хочет, чтобы их принес один из сотрудников редакции. Это на
западном берегу Гудзона, и свой дом она, боюсь, назвала "Орлиное гнездо", -
продолжал он со смешком. - Но сама она, надо сказать, очень разумная
маленькая женщина, в делах разбирается как нельзя лучше - да, как нельзя
лучше, - и лицо его выразило невольное уважение. - Ну так как, вы согласны?
Вот и отлично, договорились. Молодец вы, Роббинз! - добавил он и рассмеялся
как школьник.
Я собирался сказать ему, что решительно не согласен, но при личном
общении с ним все подпадали под его чары. И все же в ту пятницу я забрал
саквояж с книгами и сел на паром неохотно и сердито. А добравшись до
"Гнезда", нашел там милейшую старую даму, которая напомнила мне моих теток.
Я сразу почувствовал себя как дома, она накормила меня до отвала, обхаживала
суетливо, но не слишком. К чаю было всего в изобилии, на станцию меня
отправили в коляске парой. В обратном поезде я с отчаянием признался себе,
что отлично провел время. А в ушах у меня не смолкал звенящий негромкий
голосок Анджелы По - не говорил ничего, однако не забылся. Я очень старался
определить, что она собой представляет, - она была похожа на любой десяток
дам, каких я знал в Сентрал-Сити, - дам с золотыми часиками, приколотыми на
груди, которые суетливо, но с толком проводили клубничные фестивали и
распродажи на "Дамской бирже". И она не... нет, что-то еще в ней было,
какое-то свойство, которое я не мог определить. Благодаря ему она стала
Анджелой По, но что это было? Прислуга в ее доме, как я заметил, была
вымуштрована и вежлива, и собака по первому ее слову вставала с коврика у
камина и уходила. И при этом, когда мисс По спускалась по лестнице, вы
инстинктивно поддерживали ее под руку. Я совсем запутался, но испытывал
немного виноватое желание снова побывать в "Гнезде". Молодые люди часто
бывают голодны, а чай был великолепен.
А кроме того, как я и признался Рэндлу Дэю, самый дом стоил платы за
вход. Это был один из тех больших деревянных домов с широкими верандами,
каких в восьмидесятые годы понастроили на скалистых берегах Гудзона, где
они, непонятно почему, напоминали гигантские часы с кукушкой. Были там и
газоны, и боскеты, и огромная конюшня с куполом, и подъездная дорога,
усыпанная гравием, полы из лучших сортов дерева и картины в тяжелых рамах.
Все это могло попасть сюда из какого-то романа Анджелы По, она прекрасно
описала это вплоть до газовых рожков. И среди этого великолепия бродил
мистер Эверард де Лейси, человек, которого боже вас упаси назвать мистер
Анджела По. То была моя первая встреча с супругом знаменитой писательницы, и
в памяти у меня она до сих пор занимает исключительное место. Теперь уже не
встречаешь их так часто, как в те времена, - этих мужчин с крупными
подвижными губами, гамлетовским взором и кожей, которая помнит грим тысячи
провинциальных артистических уборных. Новые актеры - это другое племя.
Мистер де Лейси был не просто актер, это был трагедийный актер, что отнюдь
не то же самое. В молодости он, вероятно, был очень хорош собой - этакой
традиционной провинциальной красотой, черные блестящие глаза и кудри
Гиацинта, - а голос до сих пор рокотал как у Майкла Строгова, царского
курьера. Когда он устремлял на меня свой гамлетовский взгляд и цитировал -
конечно, Барда, - мне становилось стыдно, что я - не зала, набитая публикой.
Но в этом смысле он держался очень тактично, и мне нравилось, как он
относится к мисс По.
Ибо эти стареющие люди были безусловно и крепко привязаны друг к другу,
и чтобы почувствовать эту связь, достаточно было увидеть их вместе. Они
уступали друг другу церемонно, с викторианской учтивостью, которая
показалась мне даже трогательной. И Эверард отнюдь не был тем безобидным,
необходимым мужем, какими часто оказываются такие мужья. Считалось, что он
"отдыхает" от современной греховной сцены, недостойной его талантов, но
считалось также, что в любую минуту он может вернуться на подмостки под
рукоплескания переполненной залы. Позже я выяснил, что "отдыхал" он почти
тридцать лет, с тех самых пор как романы Анджелы По пошли нарасхват. Но это
не поколебало ни его, ни ее.
"Без мистера де Лейси, - уверяла она своим нежным, звенящим голоском, -
я бы никогда не сделала того, что сделала", а Эверард рокотал в ответ:
"Дорогая моя, мне оставалось только полить и подрезать розу, а цветы все
твои собственные". Чаще бывает, что такие вещи если произносятся вслух, то
неискренне. Но тут чувствовалось, что оба По, то есть оба де Лейси искренни
до предела. И при этом они обменивались взглядом, как две души, связанные
узами более крепкими, чем те, о каких известно бездушному свету.
Описывая их, я и сам как будто заимствую стиль Анджелы По. Но трудно
было бы в такой обстановке не заразиться ее манерой. Если бы прелестная
девушка в простеньком муслиновом платье повстречалась мне в саду и
упорхнула, вспыхнув от смущения и с -испуганным возгласом, это смутило бы
меня, но не удивило бы нисколько. А бывали времена, когда я так и ждал, что
на любом повороте подъездной аллеи встречу хромого мальчика с бледным
храбрым личиком, просиявшим под лучами закатного солнца. Но детей у де Лейси
не было, хотя они очень заботились о бесчисленных отпрысках родственников
мистера де Лейси. И это казалось мне как-то оскорбительно.
Я, понимаете, пришел позабавиться. Но, вздохнув, начал если не
молиться, так задумываться {Здесь - намек на вошедшую в поговорку фразу из
поэмы Голдсмита "Покинутая деревня": "Пришедший позабавиться - вздыхая,
молиться начинал". Перевод В. Топорова.}. Они кормили меня отменно,
обращались со мной церемонно-учтиво, были сентиментальны, но и великодушны.
Мне приходилось нередко выслушивать от Анджелы По нежный, звенящий поток ее
слов, но со временем я и к этому привык. И мистер Трашвуд был совершенно
прав: она, когда хотела, была чрезвычайно разумна, даже саркастична. И умела
принимать критику, что меня удивило. По крайней мере, умела принять ее от
Эверарда де Лейси. Бывало, что, когда она вкратце намечала нам какую-нибудь
сцену или характер, он вдруг произносил своим звучным, рокочущим голосом:
"Нет, дорогая, это не годится".
- Но, Эверард, как же тогда Зефе спастись из психиатрической больницы?
- А это, моя дорогая, тебе подскажет твой талант. Но в таком виде этот
кусок не годится. Я это чувствую. Это - не Анджела По.
- Хорошо, дорогой, - говорила она покорно, а потом поворачивалась ко
мне: - Вы знаете, ведь мистер де Лейси всегда прав. - А он говорил в ту же
секунду: - Я, молодой человек, не всегда прав, но те скромные дарования,
какими я обладаю, всегда к услугам миссис де Лейси...
- Плоды огромного внутреннего богатства.
- Ну, что ты, дорогая, может быть - знание наших отечественных
классиков, кое-какой практический опыт в толковании Барда...
И тут они грациозно кланялись друг другу, а мне опять неудержимо
вспоминались если не часы с кукушкой, то один из тех деревянных барометров,
где ясную погоду предвещает старушка, а дождь - старичок. Только здесь
старичок и старушка появлялись одновременно.
Надеюсь, мне удалось передать впечатление, которое у меня сложилось о
них, - двое стареющих людей, чуть диковинных, порядком нелепых, но главное -
необходимых друг другу. Для молодого человека очень важно иногда увидеть
такое - это укрепляет его веру во вселенскую гармонию, хотя в то время он
мог этого и не понимать. Для молодого человека знакомство с настоящей жизнью
содержит и страшные минуты: он вдруг обнаруживает, что живые люди, не в
книгах, совершают самоубийство в заполненной газом спальне, потому что
умереть им хочется больше, чем жить; обнаруживает, что другим людям нравится
быть порочными и они добиваются в этом успеха. И тогда он, как пловец за
перевернувшуюся лодку, хватается за первую опору, какая попадается под руку.
Когда я познакомился с супругами де Лейси, такое показалось бы мне
невозможным, но именно они стали одной из опор, за которые я ухватился.
И по мере того как я все больше втягивался в бесконечную паутину работы
Анджелы По, я стал понимать, сколь многим она обязана своему мужу. О, сам он
не мог бы ничего написать, в этом будьте уверены. Но он знал все
протоптанные тропинки мелодрамы во всем их фальшивом жизнеподобии, знал,
когда что-то "не годилось". Это я знаю точно, потому что за одной из книг
Анджелы По я волей-неволей проследил от первого замысла до выхода в свет. С
литературной точки зрения его советы не пошли этой книге на пользу - она
была ужасна. Но она удалась. Это была Анджела По; солнце вставало над
картонными горами в самую нужную минуту. И каждое слово его критики помогало
этому восходу.
И вот однажды, когда я приехал в "Орлиное гнездо", оказалось, что у нее
легкая инфлуэнца и она лежит в постели. Ее состояние явно тревожило его, но
он настоял, чтобы я остался выпить чаю, потому что мы к этому привыкли. У
меня в то время были свои заботы, и я был рад передохнуть на покое. Он
призвал на помощь всю свою обходительность, угостил меня парочкой вполне
пристойных театральных шуток, но чувствовалось, что глаза его блуждают, а
уши прислушиваются, не раздадутся ли какие-нибудь звуки со второго этажа. Не
будь он встревожен, право, не знаю... но тревога располагает к
откровенности. Я решил, что сейчас - подходящее время, чтобы поздравить его
с участием в ее работе. Он слушал рассеянно, хотя я видел, что ему приятно.
- Рад, что вы так считаете, мой милый, - сказал он, - рад, что вы так
считаете. Сколько раз я говорил себе: "Нет, любезный, на этот раз пусть
талант горит без помехи. Кто ты такой, чтобы профанировать... мм...
священный огонь?" Но гения - даже гения нужно время от времени спускать до
уровня нас, простых смертных, и тут, возможно, я и сыграл свою роль.
Надеюсь, что сыграл, - добавил он до крайности просто. - Она очень много для
меня значит.
- Это я знаю, сэр, - сказал я, но он не слушал.
- Да, - сказал он. - Мы очень много значим друг для друга. Надеюсь, она
не забыла принять капли, в самом деле, вы знаете, она ненавидит капли. Наша
первая встреча была как вспышка молнии. - Он посмотрел на меня с некоторой
торжественностью. - Жаль, что мистер Уэдж, ее первый муж, не понял этого. Но
он был сугубо земным существом. Он не мог представить себе союз двух верных
душ.
- Миссис де Лейси уже была замужем? - спросил я, и голос мой от
удивления прозвучал непростительно резко.
- Мой милый, - сказал мистер де Лейси, и теперь он в свою очередь
выглядел удивленным, - я забыл, что вы не знаете. Да, когда мы
познакомились, она была миссис Марвин Уэдж, - добавил он задумчиво, - и
хороша была, как расцветающая роза.
Тысячи непроизносимых вопросов зароились у меня на губах и там
скончались. А он продолжал:
- Я называл ее розой Гошена. Гошен, штат Индиана, мой милый, я там как
раз отдыхал после гастролей с Барретом. Играл обоих могильщиков и боксера
Чарльза. Чарльз, боксер, это не очень большая роль, но в ней есть что
играть. Вернуться после этого в Гошен было нелегко, но бывает и финансовая
необходимость. Но как только я встретил Анджелу, я уже знал: меня к ней
привело. Уэдж был... мм... владельцем нашего лабаза, постарше меня' когда я
был маленький, он гонялся за мной и дразнил "Щепкой". А Анджелу я раньше не
знал, она приехала из Зукс-Спринг.
Он умолк и поглядел на меня гамлетовскими глазами. Я так ясно видел всю
картину: пыльные улицы городка и молодой обтрепанный актер, только что
вернувшийся из неудачного пробного вылета. Я видел Анджелу По, сорок лет
назад, в простом ситцевом платье одной из ее героинь. Все это было, наверно,
невинно и благородно, невинно и нереально, как театральная мелодрама,
включая и фигуру грубого лабазника. Я видел его в жилете и без пиджака,
хохочущим над робкими почтительными речами... кого? - невозможно, чтобы уже
тогда мальчика звали Эверард де Лейси. А между тем в Гошене романтика
одержала победу. Как это случилось?
- Так что мисс По была разведена... то есть я имею в виду развелась с
мистером Уэджем, - сказал я.
Мистер де Лейси словно был шокирован, это показалось мне странным. -
Мой милый, - произнес он с достоинством, - ни разу ни в одной из своих книг
Анджела По не вывела разведенную женщину.
- Я знаю, - протянул я беспомощно, - но в жизни...
- Книги Анджелы По и есть жизнь, - словно припечатал мистер де Лейси.
Потом сжалился и добавил: - Нет, мистера Уэджа нет в живых. Он преставился.
- Преставился?
- Меньше чем через год после моего возвращения в Гошен. Попросту
говоря, он был убит. - И мистер де Лейси так сурово устремил на меня свой
гамлетовский взор, что на секунду мне показалось, что сейчас я услышу некое
потрясающее признание. Но последовало другое. - Каким-то бродягой, -
выговорил он наконец. - В своем лабазе. С целью ограбления. Анджела тогда
ужасно расстроилась.
Я открыл рот и снова закрыл, не издав ни звука.
- Да, ужасно расстроилась. Я был рад, что могу быть с ней рядом, -
продолжал он наивно. - Хотя поженились мы, разумеется, много позже. Она в
тот день была не в подвенечном наряде, а в костюме, но держала букет из
флердоранжа и ландышей. Это я настоял, - добавил он не без гордости.
- А бродяга? - спросил я, жадный до ужасов, как все молодые. - Он что
же...
- У-у, его так и не нашли, - прогудел он рассеянно, потому что сверху
послышался негромкий шум. - Но Анджела выдержала это изумительно. Она вообще
изумительная женщина. - Он встал. - Вы меня извините, на одну минуту, мой
милый...
- Мне пора на поезд, но благодарю вас, мистер де Лейси, и поверьте, я
не обману вашего доверия, - добавил я, пытаясь не уступить ему в учтивости.
Он серьезно кивнул и сказал: - Да, да. Возможно, мне не следовало
ничего говорить, но мы хорошо вас узнали и оценили за время ваших посещений
"Гнезда". И они не должны кончиться вместе с книгой, нет, мой дорогой, нет.
Просто я не стал бы этого касаться в разговорах с мисс По. Она не любит
вспоминать то время, оно было для нее несчастливое. Мистер Уэдж был, в
сущности, - он запнулся, подыскивая нужное слово, потом закончил: - Мистер
Уэдж был, в сущности, не очень тонкий человек.
Я заверил его в полном моем понимании и распрощался. Но всю дорогу
домой кое-какие мысли вертелись у меня в голове. Меня удивило не то, что
Провидение в облике грабителя-бродяги нашло нужным убрать с дороги
"нетонкого" мистера Уэджа. Такие вещи вполне могли случиться с Анджелой По.
Но почему она вообще вышла за него замуж и как она, соприкоснувшись с
реальной жизнью, могла начисто забыть о ней в своих книгах? Но это были
вопросы из тех, которые задавать нельзя.
И все же в конце концов я их задал - с отвагой молодости. Задал потому,
что полюбил ее, полюбил их обоих. А когда людей любишь, с ними тянет быть
честным. В том-то и беда.
Мы уже решили, что когда книга выйдет, отметим это событие втроем. Но
не я вложил ей в руки первый экземпляр, я привез с собой только макет и
суперобложку. Именно на эту субботу мистер де Лейси наметил одну из своих
редких вылазок в Нью-Йорк. Я был даже рад, что застал ее одну, - мне
казалось, что после того разговора с ним я заметил некоторую натянутость
между нами. Во всяком случае, я чувствовал, что знаю тайну, - и все
спрашивал себя, знает ли она, что я знаю. И решил сказать ей по-честному,
как много значили для меня в истекшем году безопасность и душевный покой
"Орлиного Гнезда". Я только ждал удобной минуты, чтобы начать. Но начали мы,
конечно, с разговора об издательских делах. Ее замечания были разумны,
остры, и я их оценил, хотя инфлуэнца оставила свой след и выглядела она
более хрупкой, чем когда-либо. И вдруг удивила меня, почти испугала
вопросом, как я, в сущности, расцениваю ее работу.
За полгода до того я бы просто умаслил ее на благо Трашвуда и Коллинза
и на том успокоился, но теперь она была мне дорога, и в конце концов могут у
человека быть и собственные взгляды. Масло было не лучшего сорта, и она это
знала. И однообразно, безжалостно, своим негромким, нежным голосом
продолжала добиваться своего. Мне бы остеречься, но я упустил момент. Если
бы авторы не страдали манией величия, никто вообще не писал бы книг. Но я
забыл об этом первом правиле издательского дела и продолжал барахтаться.
- И все-таки, мистер Роббинз, я чувствую, что вы мне не верите, не
верите Анджеле По, - повторяла она мягко, и наконец я не выдержал и с
отчаянной юношеской неосторожностью принял решение.
- Дело не в том, мисс По, - начал я запинаясь, - но если бы вы хоть
раз... почему вы не хотите? Ваши читатели, может, будут недовольны, но
женщина с вашим опытом, прожившая такую жизнь...
- Такую жизнь? - переспросила она надменно. - А что вы знаете о моей
жизни, молодой человек?
- Ничего решительно, - отвечал я, увязая все глубже, - но мистер де
Лейси сказал, что вы оба из маленьких провинциальных городков, а настоящий
роман об американском городке...
- Это Эверард вам насплетничал, вот шалун! Придется мне сделать ему
выговор, - сказала Анджела По радостно. Но радость была только в голосе. Мне
вдруг показалось, что в ее глазах я - скучный дурак и скорее бы убрался вон.
Мне очень захотелось, чтобы вернулся мистер де Лейси, но как я ни
вслушивался, ни один уголок дома не отзывался эхом его щедрого рокота.
- Ой, не наДо, пожалуйста, - сказал я. - Такие прелестные были истории.
Он... он рассказал мне, что в день свадьбы вы были в дорожном костюме.
- Милый Эверард! - сказала Анджела По, - все-то он помнит! Светло-серый
шелк с белым воротничком и манжетками, я выглядела в нем очень мило. И вы
думаете, из этого я могла бы сделать книгу?
- Мы давно надеемся... ваши мемуары... читателя Анджелы По... - начал
я.
Она решительно помотала головой.
- Мемуаров я никогда не буду писать. Мемуары плохо расходятся. Издатели
воображают, что это ходкий товар, но нет, они ошибаются. А кроме того, это
приоткрыло бы тайну. Вы знаете, кто я такая, молодой человек? Знаете, что
мне пишут каждый день, со всех концов страны? Пишут и спрашивают, что им
делать со своей жизнью. И я им отвечаю. - Она гордо выпрямилась. - Даю им
советы. Очень часто они им следуют. Потому что я - Анджела По, и они знают
мои портреты и мои книги. Вот они и пишут, как могли бы писать к божеству, -
на секунду потупилась, - а это неплохо для женщины, которая пишет то, что
вам кажется чепухой, мистер Роббинз. Но я всегда знала, что могу это
сделать, - закончила она неожиданно. - Всегда знала, но что-нибудь всегда
мешало, то одно, то другое.
Уйти я не мог - на поезд идти еще было рано, - но мне становилось все
неуютнее. Было что-то странное в нежном, звенящем голосе, нотка
фанатического, почти религиозного в своей искренности эгоизма. К эгоизму
писателей я вообще-то привык, но тут это звучало в другом ключе.
Она легонько провела платочком по губам. - Ах боже мой, после болезни я
много чего стала забывать. О чем мы сейчас говорили? Ну да, вы предлагали
мне написать книгу об американском городке. А вы их знаете, мистер Роббинз?
Вопрос был задан так внезапно и неистово, что я чуть не ответил "нет"
вместо "да". Потом она сжалилась. - Ну, разумеется, знаете, - сказала она
чуть чопорно. - Вы знаете, как там ограничены культурные возможности и как
над человеком смеются, если он их жаждет? Или, может быть, этого вы не
знаете?
Вопрос был явно риторический. Поэтому я только кивнул, все еще надеясь,
что вот-вот услышу в холле шаги мистера де Лейси.
- И даже так, - продолжала она ласково, - вы ведь не принадлежите к
женскому полу. А женщину обидеть легче, чем думают джентльмены. Даже Эверард
иногда меня обижал, о, не умышленно, и я быстро его прощала, - добавила она
с царственным жестом. - А все-таки обижал. - Теперь она несомненно говорила
не столько со мной, сколько с самой собой, но от этого мне было не легче.
- Все остальное я могла бы Марвину простить, - сказала она, - пьянство,
неуемные страсти, грубые шутки.
В этом и состоит удел женщины - смиряться и прощать. А он шутил насчет
того, как я веду хозяйство. А издать мои стихи ему обошлось бы всего в
восемьдесят долларов. Для обложки у меня была прелестная гирлянда из
ромашек. Я думала, что он станет для меня ступенькой вверх, в маленьком
городке лабаз более чем окупался. Но я ошиблась. - Она тихонько вздохнула. Я
уже не ждал появления мистера де Лейси. Я мечтал об одном - чтобы мой поезд
с грохотом ворвался в комнату и увез меня. Но такого, к сожалению, не
бывает.
- Но о разводе я никогда не думала, - продолжал звенящий голосок. -
Никогда. Раз или два эта мысль у меня мелькала, но я тут же прогоняла ее. И
до сих пор этому рада. Ему, я думаю, было бы все равно, - и она широко
открыла свои анютины глазки, - но он мог бы серьезно повредить Эверарду, он
был очень сильный. Бывало, когда мы только недавно поженились, он носил меня
по комнате на одной руке. Мне было страшно, но я всегда смирялась и прощала.
И в лавке всегда было так пыльно. От пыли я чихала, а он тогда смеялся. И
когда Эверард читал мне Шекспира. Я и в тот вечер чихала, когда вытирала
топорище, но никто меня не слышал.
- Когда что делали? - спросил я, и голос мой прозвучал высоко и резко.
- Наверно, это было лишнее, - сказала она задумчиво. - Теперь-то, с
отпечатками пальцев, пригодилось бы, но люди они были глупые, и про
отпечатки мы знали мало. Но просто выглядело аккуратнее: я уронила его на
пол, а пол был грязный. Они там никогда толком не подметали. Он сидел ко мне
спиной, читал мои стихи и смеялся. Новые стихи я спрятала, но он их нашел,
взломал ящик. А топор был старый, им перерубали проволоку на тюках с кормом.
Вы знаете, он не сказал ничего, он все смеялся и пытался встать со стула. Но
не успел. Деньги я сожгла в печке, а про платье меня никто и не спросил.
Говорят, лимонная кислота снимает кровяные пятна, если сразу, - продолжала
она. - Но я решила, лучше не пробовать, хотя платье было очень приличное.
- Но неужели вас... неужели никто... - мямлил я.
- Ну конечно, мистер Роббинз, - отвечала она безмятежно, - вы и не
представляете себе, как злобно сплетничают в маленьком городке. Но когда
пришли мне сказать, я была в постели, с сильной простудой, любое
эмоциональное напряжение вызывает у меня простуду, и в тот день когда мы с
Эверардом поженились, я тоже была сильно простужена. И всем было известно,
что он засиживался в лабазе ночи напролет, пил там и читал гнусные
атеистические книги, например, этого ужасного полковника Ингерсолла {Роберт
Ингерсолл (1833-1899) - юрист, политик-демократ до Гражданской войны, в
которой участвовал как полковник кавалерии и перешел в республиканскую
партию. Много лет вел кампанию за свободомыслие, включившую такие лекции,
как "Суеверие", "Некоторые ошибки Моисея" и прочие подобные сюжеты,
критикующие богословие и Библию с позиций рационализма.}. Старые кошки
уверяли, что он боится идти домой. Боится меня! - сказала она с предельной
непосредственностью. - Чего только люди не скажут! Вы что думаете, говорили
даже про Эверарда, хотя все знали, что он уехал с отцом, повез овощи на
рынок. Я об этом подумала, когда пошла в лавку.
- А между тем, - сказал я, - вы жили в Гошене, вы вышли замуж за
мистера де Лейси только через год.
- Год и один день, - поправила она. - Но через шесть месяцев я перешла
на частичный траур. Я знаю, может, я поторопилась, но я решила, что это
ничего, раз я буду помолвлена с Эверардом. - И на щеках у нее проступил
бледный румянец. - Я ему сказала, что ни о чем таком не буду говорить, пока
ношу полный траур, и он выполнил мое желание - Эверард всегда был очень
тактичен. Сперва я боялась, что не буду знать, куда девать время. Но оно
прошло как-то быстро. Я писала мой первый роман, - объяснила она,
благоговейно понизив голос.
Как я вышел из этого дома - до сих пор не знаю, и надеюсь, что внешне
прилично. Но до того как я пришел в себя, "Гнездо" уже осталось позади, а я
отшагал хороший кусок на двухмильном пути к станции. Ее последние слова и
картина, которую я за ними увидел, - вот отчего меня пронзило подлинное
холодное содрогание. Я все думал - сколько же популярных писателей и
писательниц - убийцы, и почему полиция их всех не арестует. Я мог даже
поверить, что если бы злополучный мистер Уэдж заплатил в типографии
восемьдесят долларов, он, возможно, остался бы жив. Ибо есть эгоизм, который
высмеивать или обуздывать небезопасно, рискуешь, что взорвутся первозданные
силы.
И тут, когда я уже почти дошел до станции, я вдруг рассмеялся
целительным смехом нормальной жизни. Ибо все это было уморительно, и Анджела
По отомстила мне., отменно. Я сказал ей, что думаю о ее работе, а она очень
рецензию, которую утром прислал мне Дэй. Это уже немного ее успокоило, хотя
она не преминула очень серьезным голосом сказать, что рецензий никогда не
читает. От них у бабочки ломаются крылья. Какой смысл за этим крылся, я не
знал, но, видимо, ответил что-то подходящее, потому что в тот же день, в
пять часов пополудни, мистер Трашвуд сообщил мне, что отныне я буду получать
в месяц на десять долларов больше.
- И между прочим, Роббинз, - сказал он, - не хочется вас зря загружать,
но чем-то вы сегодня понравились мисс По. Так вот, мисс По как раз начинает
работать над новым романом, на этот раз об Исландии - или о Финляндии, это
не так уж важно, - и подарил меня заговорщицкой улыбкой. - Как вам известно,
мы всегда достаем для нее все нужные справочники и посылаем ей каждую
пятницу, она хочет, чтобы их принес один из сотрудников редакции. Это на
западном берегу Гудзона, и свой дом она, боюсь, назвала "Орлиное гнездо", -
продолжал он со смешком. - Но сама она, надо сказать, очень разумная
маленькая женщина, в делах разбирается как нельзя лучше - да, как нельзя
лучше, - и лицо его выразило невольное уважение. - Ну так как, вы согласны?
Вот и отлично, договорились. Молодец вы, Роббинз! - добавил он и рассмеялся
как школьник.
Я собирался сказать ему, что решительно не согласен, но при личном
общении с ним все подпадали под его чары. И все же в ту пятницу я забрал
саквояж с книгами и сел на паром неохотно и сердито. А добравшись до
"Гнезда", нашел там милейшую старую даму, которая напомнила мне моих теток.
Я сразу почувствовал себя как дома, она накормила меня до отвала, обхаживала
суетливо, но не слишком. К чаю было всего в изобилии, на станцию меня
отправили в коляске парой. В обратном поезде я с отчаянием признался себе,
что отлично провел время. А в ушах у меня не смолкал звенящий негромкий
голосок Анджелы По - не говорил ничего, однако не забылся. Я очень старался
определить, что она собой представляет, - она была похожа на любой десяток
дам, каких я знал в Сентрал-Сити, - дам с золотыми часиками, приколотыми на
груди, которые суетливо, но с толком проводили клубничные фестивали и
распродажи на "Дамской бирже". И она не... нет, что-то еще в ней было,
какое-то свойство, которое я не мог определить. Благодаря ему она стала
Анджелой По, но что это было? Прислуга в ее доме, как я заметил, была
вымуштрована и вежлива, и собака по первому ее слову вставала с коврика у
камина и уходила. И при этом, когда мисс По спускалась по лестнице, вы
инстинктивно поддерживали ее под руку. Я совсем запутался, но испытывал
немного виноватое желание снова побывать в "Гнезде". Молодые люди часто
бывают голодны, а чай был великолепен.
А кроме того, как я и признался Рэндлу Дэю, самый дом стоил платы за
вход. Это был один из тех больших деревянных домов с широкими верандами,
каких в восьмидесятые годы понастроили на скалистых берегах Гудзона, где
они, непонятно почему, напоминали гигантские часы с кукушкой. Были там и
газоны, и боскеты, и огромная конюшня с куполом, и подъездная дорога,
усыпанная гравием, полы из лучших сортов дерева и картины в тяжелых рамах.
Все это могло попасть сюда из какого-то романа Анджелы По, она прекрасно
описала это вплоть до газовых рожков. И среди этого великолепия бродил
мистер Эверард де Лейси, человек, которого боже вас упаси назвать мистер
Анджела По. То была моя первая встреча с супругом знаменитой писательницы, и
в памяти у меня она до сих пор занимает исключительное место. Теперь уже не
встречаешь их так часто, как в те времена, - этих мужчин с крупными
подвижными губами, гамлетовским взором и кожей, которая помнит грим тысячи
провинциальных артистических уборных. Новые актеры - это другое племя.
Мистер де Лейси был не просто актер, это был трагедийный актер, что отнюдь
не то же самое. В молодости он, вероятно, был очень хорош собой - этакой
традиционной провинциальной красотой, черные блестящие глаза и кудри
Гиацинта, - а голос до сих пор рокотал как у Майкла Строгова, царского
курьера. Когда он устремлял на меня свой гамлетовский взгляд и цитировал -
конечно, Барда, - мне становилось стыдно, что я - не зала, набитая публикой.
Но в этом смысле он держался очень тактично, и мне нравилось, как он
относится к мисс По.
Ибо эти стареющие люди были безусловно и крепко привязаны друг к другу,
и чтобы почувствовать эту связь, достаточно было увидеть их вместе. Они
уступали друг другу церемонно, с викторианской учтивостью, которая
показалась мне даже трогательной. И Эверард отнюдь не был тем безобидным,
необходимым мужем, какими часто оказываются такие мужья. Считалось, что он
"отдыхает" от современной греховной сцены, недостойной его талантов, но
считалось также, что в любую минуту он может вернуться на подмостки под
рукоплескания переполненной залы. Позже я выяснил, что "отдыхал" он почти
тридцать лет, с тех самых пор как романы Анджелы По пошли нарасхват. Но это
не поколебало ни его, ни ее.
"Без мистера де Лейси, - уверяла она своим нежным, звенящим голоском, -
я бы никогда не сделала того, что сделала", а Эверард рокотал в ответ:
"Дорогая моя, мне оставалось только полить и подрезать розу, а цветы все
твои собственные". Чаще бывает, что такие вещи если произносятся вслух, то
неискренне. Но тут чувствовалось, что оба По, то есть оба де Лейси искренни
до предела. И при этом они обменивались взглядом, как две души, связанные
узами более крепкими, чем те, о каких известно бездушному свету.
Описывая их, я и сам как будто заимствую стиль Анджелы По. Но трудно
было бы в такой обстановке не заразиться ее манерой. Если бы прелестная
девушка в простеньком муслиновом платье повстречалась мне в саду и
упорхнула, вспыхнув от смущения и с -испуганным возгласом, это смутило бы
меня, но не удивило бы нисколько. А бывали времена, когда я так и ждал, что
на любом повороте подъездной аллеи встречу хромого мальчика с бледным
храбрым личиком, просиявшим под лучами закатного солнца. Но детей у де Лейси
не было, хотя они очень заботились о бесчисленных отпрысках родственников
мистера де Лейси. И это казалось мне как-то оскорбительно.
Я, понимаете, пришел позабавиться. Но, вздохнув, начал если не
молиться, так задумываться {Здесь - намек на вошедшую в поговорку фразу из
поэмы Голдсмита "Покинутая деревня": "Пришедший позабавиться - вздыхая,
молиться начинал". Перевод В. Топорова.}. Они кормили меня отменно,
обращались со мной церемонно-учтиво, были сентиментальны, но и великодушны.
Мне приходилось нередко выслушивать от Анджелы По нежный, звенящий поток ее
слов, но со временем я и к этому привык. И мистер Трашвуд был совершенно
прав: она, когда хотела, была чрезвычайно разумна, даже саркастична. И умела
принимать критику, что меня удивило. По крайней мере, умела принять ее от
Эверарда де Лейси. Бывало, что, когда она вкратце намечала нам какую-нибудь
сцену или характер, он вдруг произносил своим звучным, рокочущим голосом:
"Нет, дорогая, это не годится".
- Но, Эверард, как же тогда Зефе спастись из психиатрической больницы?
- А это, моя дорогая, тебе подскажет твой талант. Но в таком виде этот
кусок не годится. Я это чувствую. Это - не Анджела По.
- Хорошо, дорогой, - говорила она покорно, а потом поворачивалась ко
мне: - Вы знаете, ведь мистер де Лейси всегда прав. - А он говорил в ту же
секунду: - Я, молодой человек, не всегда прав, но те скромные дарования,
какими я обладаю, всегда к услугам миссис де Лейси...
- Плоды огромного внутреннего богатства.
- Ну, что ты, дорогая, может быть - знание наших отечественных
классиков, кое-какой практический опыт в толковании Барда...
И тут они грациозно кланялись друг другу, а мне опять неудержимо
вспоминались если не часы с кукушкой, то один из тех деревянных барометров,
где ясную погоду предвещает старушка, а дождь - старичок. Только здесь
старичок и старушка появлялись одновременно.
Надеюсь, мне удалось передать впечатление, которое у меня сложилось о
них, - двое стареющих людей, чуть диковинных, порядком нелепых, но главное -
необходимых друг другу. Для молодого человека очень важно иногда увидеть
такое - это укрепляет его веру во вселенскую гармонию, хотя в то время он
мог этого и не понимать. Для молодого человека знакомство с настоящей жизнью
содержит и страшные минуты: он вдруг обнаруживает, что живые люди, не в
книгах, совершают самоубийство в заполненной газом спальне, потому что
умереть им хочется больше, чем жить; обнаруживает, что другим людям нравится
быть порочными и они добиваются в этом успеха. И тогда он, как пловец за
перевернувшуюся лодку, хватается за первую опору, какая попадается под руку.
Когда я познакомился с супругами де Лейси, такое показалось бы мне
невозможным, но именно они стали одной из опор, за которые я ухватился.
И по мере того как я все больше втягивался в бесконечную паутину работы
Анджелы По, я стал понимать, сколь многим она обязана своему мужу. О, сам он
не мог бы ничего написать, в этом будьте уверены. Но он знал все
протоптанные тропинки мелодрамы во всем их фальшивом жизнеподобии, знал,
когда что-то "не годилось". Это я знаю точно, потому что за одной из книг
Анджелы По я волей-неволей проследил от первого замысла до выхода в свет. С
литературной точки зрения его советы не пошли этой книге на пользу - она
была ужасна. Но она удалась. Это была Анджела По; солнце вставало над
картонными горами в самую нужную минуту. И каждое слово его критики помогало
этому восходу.
И вот однажды, когда я приехал в "Орлиное гнездо", оказалось, что у нее
легкая инфлуэнца и она лежит в постели. Ее состояние явно тревожило его, но
он настоял, чтобы я остался выпить чаю, потому что мы к этому привыкли. У
меня в то время были свои заботы, и я был рад передохнуть на покое. Он
призвал на помощь всю свою обходительность, угостил меня парочкой вполне
пристойных театральных шуток, но чувствовалось, что глаза его блуждают, а
уши прислушиваются, не раздадутся ли какие-нибудь звуки со второго этажа. Не
будь он встревожен, право, не знаю... но тревога располагает к
откровенности. Я решил, что сейчас - подходящее время, чтобы поздравить его
с участием в ее работе. Он слушал рассеянно, хотя я видел, что ему приятно.
- Рад, что вы так считаете, мой милый, - сказал он, - рад, что вы так
считаете. Сколько раз я говорил себе: "Нет, любезный, на этот раз пусть
талант горит без помехи. Кто ты такой, чтобы профанировать... мм...
священный огонь?" Но гения - даже гения нужно время от времени спускать до
уровня нас, простых смертных, и тут, возможно, я и сыграл свою роль.
Надеюсь, что сыграл, - добавил он до крайности просто. - Она очень много для
меня значит.
- Это я знаю, сэр, - сказал я, но он не слушал.
- Да, - сказал он. - Мы очень много значим друг для друга. Надеюсь, она
не забыла принять капли, в самом деле, вы знаете, она ненавидит капли. Наша
первая встреча была как вспышка молнии. - Он посмотрел на меня с некоторой
торжественностью. - Жаль, что мистер Уэдж, ее первый муж, не понял этого. Но
он был сугубо земным существом. Он не мог представить себе союз двух верных
душ.
- Миссис де Лейси уже была замужем? - спросил я, и голос мой от
удивления прозвучал непростительно резко.
- Мой милый, - сказал мистер де Лейси, и теперь он в свою очередь
выглядел удивленным, - я забыл, что вы не знаете. Да, когда мы
познакомились, она была миссис Марвин Уэдж, - добавил он задумчиво, - и
хороша была, как расцветающая роза.
Тысячи непроизносимых вопросов зароились у меня на губах и там
скончались. А он продолжал:
- Я называл ее розой Гошена. Гошен, штат Индиана, мой милый, я там как
раз отдыхал после гастролей с Барретом. Играл обоих могильщиков и боксера
Чарльза. Чарльз, боксер, это не очень большая роль, но в ней есть что
играть. Вернуться после этого в Гошен было нелегко, но бывает и финансовая
необходимость. Но как только я встретил Анджелу, я уже знал: меня к ней
привело. Уэдж был... мм... владельцем нашего лабаза, постарше меня' когда я
был маленький, он гонялся за мной и дразнил "Щепкой". А Анджелу я раньше не
знал, она приехала из Зукс-Спринг.
Он умолк и поглядел на меня гамлетовскими глазами. Я так ясно видел всю
картину: пыльные улицы городка и молодой обтрепанный актер, только что
вернувшийся из неудачного пробного вылета. Я видел Анджелу По, сорок лет
назад, в простом ситцевом платье одной из ее героинь. Все это было, наверно,
невинно и благородно, невинно и нереально, как театральная мелодрама,
включая и фигуру грубого лабазника. Я видел его в жилете и без пиджака,
хохочущим над робкими почтительными речами... кого? - невозможно, чтобы уже
тогда мальчика звали Эверард де Лейси. А между тем в Гошене романтика
одержала победу. Как это случилось?
- Так что мисс По была разведена... то есть я имею в виду развелась с
мистером Уэджем, - сказал я.
Мистер де Лейси словно был шокирован, это показалось мне странным. -
Мой милый, - произнес он с достоинством, - ни разу ни в одной из своих книг
Анджела По не вывела разведенную женщину.
- Я знаю, - протянул я беспомощно, - но в жизни...
- Книги Анджелы По и есть жизнь, - словно припечатал мистер де Лейси.
Потом сжалился и добавил: - Нет, мистера Уэджа нет в живых. Он преставился.
- Преставился?
- Меньше чем через год после моего возвращения в Гошен. Попросту
говоря, он был убит. - И мистер де Лейси так сурово устремил на меня свой
гамлетовский взор, что на секунду мне показалось, что сейчас я услышу некое
потрясающее признание. Но последовало другое. - Каким-то бродягой, -
выговорил он наконец. - В своем лабазе. С целью ограбления. Анджела тогда
ужасно расстроилась.
Я открыл рот и снова закрыл, не издав ни звука.
- Да, ужасно расстроилась. Я был рад, что могу быть с ней рядом, -
продолжал он наивно. - Хотя поженились мы, разумеется, много позже. Она в
тот день была не в подвенечном наряде, а в костюме, но держала букет из
флердоранжа и ландышей. Это я настоял, - добавил он не без гордости.
- А бродяга? - спросил я, жадный до ужасов, как все молодые. - Он что
же...
- У-у, его так и не нашли, - прогудел он рассеянно, потому что сверху
послышался негромкий шум. - Но Анджела выдержала это изумительно. Она вообще
изумительная женщина. - Он встал. - Вы меня извините, на одну минуту, мой
милый...
- Мне пора на поезд, но благодарю вас, мистер де Лейси, и поверьте, я
не обману вашего доверия, - добавил я, пытаясь не уступить ему в учтивости.
Он серьезно кивнул и сказал: - Да, да. Возможно, мне не следовало
ничего говорить, но мы хорошо вас узнали и оценили за время ваших посещений
"Гнезда". И они не должны кончиться вместе с книгой, нет, мой дорогой, нет.
Просто я не стал бы этого касаться в разговорах с мисс По. Она не любит
вспоминать то время, оно было для нее несчастливое. Мистер Уэдж был, в
сущности, - он запнулся, подыскивая нужное слово, потом закончил: - Мистер
Уэдж был, в сущности, не очень тонкий человек.
Я заверил его в полном моем понимании и распрощался. Но всю дорогу
домой кое-какие мысли вертелись у меня в голове. Меня удивило не то, что
Провидение в облике грабителя-бродяги нашло нужным убрать с дороги
"нетонкого" мистера Уэджа. Такие вещи вполне могли случиться с Анджелой По.
Но почему она вообще вышла за него замуж и как она, соприкоснувшись с
реальной жизнью, могла начисто забыть о ней в своих книгах? Но это были
вопросы из тех, которые задавать нельзя.
И все же в конце концов я их задал - с отвагой молодости. Задал потому,
что полюбил ее, полюбил их обоих. А когда людей любишь, с ними тянет быть
честным. В том-то и беда.
Мы уже решили, что когда книга выйдет, отметим это событие втроем. Но
не я вложил ей в руки первый экземпляр, я привез с собой только макет и
суперобложку. Именно на эту субботу мистер де Лейси наметил одну из своих
редких вылазок в Нью-Йорк. Я был даже рад, что застал ее одну, - мне
казалось, что после того разговора с ним я заметил некоторую натянутость
между нами. Во всяком случае, я чувствовал, что знаю тайну, - и все
спрашивал себя, знает ли она, что я знаю. И решил сказать ей по-честному,
как много значили для меня в истекшем году безопасность и душевный покой
"Орлиного Гнезда". Я только ждал удобной минуты, чтобы начать. Но начали мы,
конечно, с разговора об издательских делах. Ее замечания были разумны,
остры, и я их оценил, хотя инфлуэнца оставила свой след и выглядела она
более хрупкой, чем когда-либо. И вдруг удивила меня, почти испугала
вопросом, как я, в сущности, расцениваю ее работу.
За полгода до того я бы просто умаслил ее на благо Трашвуда и Коллинза
и на том успокоился, но теперь она была мне дорога, и в конце концов могут у
человека быть и собственные взгляды. Масло было не лучшего сорта, и она это
знала. И однообразно, безжалостно, своим негромким, нежным голосом
продолжала добиваться своего. Мне бы остеречься, но я упустил момент. Если
бы авторы не страдали манией величия, никто вообще не писал бы книг. Но я
забыл об этом первом правиле издательского дела и продолжал барахтаться.
- И все-таки, мистер Роббинз, я чувствую, что вы мне не верите, не
верите Анджеле По, - повторяла она мягко, и наконец я не выдержал и с
отчаянной юношеской неосторожностью принял решение.
- Дело не в том, мисс По, - начал я запинаясь, - но если бы вы хоть
раз... почему вы не хотите? Ваши читатели, может, будут недовольны, но
женщина с вашим опытом, прожившая такую жизнь...
- Такую жизнь? - переспросила она надменно. - А что вы знаете о моей
жизни, молодой человек?
- Ничего решительно, - отвечал я, увязая все глубже, - но мистер де
Лейси сказал, что вы оба из маленьких провинциальных городков, а настоящий
роман об американском городке...
- Это Эверард вам насплетничал, вот шалун! Придется мне сделать ему
выговор, - сказала Анджела По радостно. Но радость была только в голосе. Мне
вдруг показалось, что в ее глазах я - скучный дурак и скорее бы убрался вон.
Мне очень захотелось, чтобы вернулся мистер де Лейси, но как я ни
вслушивался, ни один уголок дома не отзывался эхом его щедрого рокота.
- Ой, не наДо, пожалуйста, - сказал я. - Такие прелестные были истории.
Он... он рассказал мне, что в день свадьбы вы были в дорожном костюме.
- Милый Эверард! - сказала Анджела По, - все-то он помнит! Светло-серый
шелк с белым воротничком и манжетками, я выглядела в нем очень мило. И вы
думаете, из этого я могла бы сделать книгу?
- Мы давно надеемся... ваши мемуары... читателя Анджелы По... - начал
я.
Она решительно помотала головой.
- Мемуаров я никогда не буду писать. Мемуары плохо расходятся. Издатели
воображают, что это ходкий товар, но нет, они ошибаются. А кроме того, это
приоткрыло бы тайну. Вы знаете, кто я такая, молодой человек? Знаете, что
мне пишут каждый день, со всех концов страны? Пишут и спрашивают, что им
делать со своей жизнью. И я им отвечаю. - Она гордо выпрямилась. - Даю им
советы. Очень часто они им следуют. Потому что я - Анджела По, и они знают
мои портреты и мои книги. Вот они и пишут, как могли бы писать к божеству, -
на секунду потупилась, - а это неплохо для женщины, которая пишет то, что
вам кажется чепухой, мистер Роббинз. Но я всегда знала, что могу это
сделать, - закончила она неожиданно. - Всегда знала, но что-нибудь всегда
мешало, то одно, то другое.
Уйти я не мог - на поезд идти еще было рано, - но мне становилось все
неуютнее. Было что-то странное в нежном, звенящем голосе, нотка
фанатического, почти религиозного в своей искренности эгоизма. К эгоизму
писателей я вообще-то привык, но тут это звучало в другом ключе.
Она легонько провела платочком по губам. - Ах боже мой, после болезни я
много чего стала забывать. О чем мы сейчас говорили? Ну да, вы предлагали
мне написать книгу об американском городке. А вы их знаете, мистер Роббинз?
Вопрос был задан так внезапно и неистово, что я чуть не ответил "нет"
вместо "да". Потом она сжалилась. - Ну, разумеется, знаете, - сказала она
чуть чопорно. - Вы знаете, как там ограничены культурные возможности и как
над человеком смеются, если он их жаждет? Или, может быть, этого вы не
знаете?
Вопрос был явно риторический. Поэтому я только кивнул, все еще надеясь,
что вот-вот услышу в холле шаги мистера де Лейси.
- И даже так, - продолжала она ласково, - вы ведь не принадлежите к
женскому полу. А женщину обидеть легче, чем думают джентльмены. Даже Эверард
иногда меня обижал, о, не умышленно, и я быстро его прощала, - добавила она
с царственным жестом. - А все-таки обижал. - Теперь она несомненно говорила
не столько со мной, сколько с самой собой, но от этого мне было не легче.
- Все остальное я могла бы Марвину простить, - сказала она, - пьянство,
неуемные страсти, грубые шутки.
В этом и состоит удел женщины - смиряться и прощать. А он шутил насчет
того, как я веду хозяйство. А издать мои стихи ему обошлось бы всего в
восемьдесят долларов. Для обложки у меня была прелестная гирлянда из
ромашек. Я думала, что он станет для меня ступенькой вверх, в маленьком
городке лабаз более чем окупался. Но я ошиблась. - Она тихонько вздохнула. Я
уже не ждал появления мистера де Лейси. Я мечтал об одном - чтобы мой поезд
с грохотом ворвался в комнату и увез меня. Но такого, к сожалению, не
бывает.
- Но о разводе я никогда не думала, - продолжал звенящий голосок. -
Никогда. Раз или два эта мысль у меня мелькала, но я тут же прогоняла ее. И
до сих пор этому рада. Ему, я думаю, было бы все равно, - и она широко
открыла свои анютины глазки, - но он мог бы серьезно повредить Эверарду, он
был очень сильный. Бывало, когда мы только недавно поженились, он носил меня
по комнате на одной руке. Мне было страшно, но я всегда смирялась и прощала.
И в лавке всегда было так пыльно. От пыли я чихала, а он тогда смеялся. И
когда Эверард читал мне Шекспира. Я и в тот вечер чихала, когда вытирала
топорище, но никто меня не слышал.
- Когда что делали? - спросил я, и голос мой прозвучал высоко и резко.
- Наверно, это было лишнее, - сказала она задумчиво. - Теперь-то, с
отпечатками пальцев, пригодилось бы, но люди они были глупые, и про
отпечатки мы знали мало. Но просто выглядело аккуратнее: я уронила его на
пол, а пол был грязный. Они там никогда толком не подметали. Он сидел ко мне
спиной, читал мои стихи и смеялся. Новые стихи я спрятала, но он их нашел,
взломал ящик. А топор был старый, им перерубали проволоку на тюках с кормом.
Вы знаете, он не сказал ничего, он все смеялся и пытался встать со стула. Но
не успел. Деньги я сожгла в печке, а про платье меня никто и не спросил.
Говорят, лимонная кислота снимает кровяные пятна, если сразу, - продолжала
она. - Но я решила, лучше не пробовать, хотя платье было очень приличное.
- Но неужели вас... неужели никто... - мямлил я.
- Ну конечно, мистер Роббинз, - отвечала она безмятежно, - вы и не
представляете себе, как злобно сплетничают в маленьком городке. Но когда
пришли мне сказать, я была в постели, с сильной простудой, любое
эмоциональное напряжение вызывает у меня простуду, и в тот день когда мы с
Эверардом поженились, я тоже была сильно простужена. И всем было известно,
что он засиживался в лабазе ночи напролет, пил там и читал гнусные
атеистические книги, например, этого ужасного полковника Ингерсолла {Роберт
Ингерсолл (1833-1899) - юрист, политик-демократ до Гражданской войны, в
которой участвовал как полковник кавалерии и перешел в республиканскую
партию. Много лет вел кампанию за свободомыслие, включившую такие лекции,
как "Суеверие", "Некоторые ошибки Моисея" и прочие подобные сюжеты,
критикующие богословие и Библию с позиций рационализма.}. Старые кошки
уверяли, что он боится идти домой. Боится меня! - сказала она с предельной
непосредственностью. - Чего только люди не скажут! Вы что думаете, говорили
даже про Эверарда, хотя все знали, что он уехал с отцом, повез овощи на
рынок. Я об этом подумала, когда пошла в лавку.
- А между тем, - сказал я, - вы жили в Гошене, вы вышли замуж за
мистера де Лейси только через год.
- Год и один день, - поправила она. - Но через шесть месяцев я перешла
на частичный траур. Я знаю, может, я поторопилась, но я решила, что это
ничего, раз я буду помолвлена с Эверардом. - И на щеках у нее проступил
бледный румянец. - Я ему сказала, что ни о чем таком не буду говорить, пока
ношу полный траур, и он выполнил мое желание - Эверард всегда был очень
тактичен. Сперва я боялась, что не буду знать, куда девать время. Но оно
прошло как-то быстро. Я писала мой первый роман, - объяснила она,
благоговейно понизив голос.
Как я вышел из этого дома - до сих пор не знаю, и надеюсь, что внешне
прилично. Но до того как я пришел в себя, "Гнездо" уже осталось позади, а я
отшагал хороший кусок на двухмильном пути к станции. Ее последние слова и
картина, которую я за ними увидел, - вот отчего меня пронзило подлинное
холодное содрогание. Я все думал - сколько же популярных писателей и
писательниц - убийцы, и почему полиция их всех не арестует. Я мог даже
поверить, что если бы злополучный мистер Уэдж заплатил в типографии
восемьдесят долларов, он, возможно, остался бы жив. Ибо есть эгоизм, который
высмеивать или обуздывать небезопасно, рискуешь, что взорвутся первозданные
силы.
И тут, когда я уже почти дошел до станции, я вдруг рассмеялся
целительным смехом нормальной жизни. Ибо все это было уморительно, и Анджела
По отомстила мне., отменно. Я сказал ей, что думаю о ее работе, а она очень