Страница:
– Я не хотела, – заголосила она. – Гоча сказал, что есть классный парень с деньгами и что если я буду паинькой, то скоро унаследую все его состояние. И дал мне его адрес…
– Пойдем, Крайский, – сказала Лили и повернулась к Бондо. – А вы поторапливайтесь.
Когда мы спускались в лифте, я поинтересовался, какая участь ожидает этих троих. Она ответила, что я ее плохо знаю, иначе бы не спрашивал.
– Ближе, чем Пью, у меня никого не было. Это сыскное бюро – игрушка, которую я преподнесла ему в подарок. Теперь я никого не пощажу.
Из ее слов следовало, что, поскольку Пью Джефферсона больше нет в живых, сыскное бюро в ближайшем будущем прекратит свое существование. Однако ожидаемого душевного подъема в связи с этим обстоятельством я не испытал.
Мы вышли из подъезда и сели в машину.
– Как там Ада Борисовна и Тигран Ваграмович? – спросил я чтобы хоть как-то разрядить напряженную тишину.
Она не ответила.
Далее события развивались следующим образом.
БМВ встал на опушке леса в какой-то сотне метров от дома!54 по Пауль-Людвиг-Штрассе. В нем остались я и Лили. Блондин с радиотелефоном в одной руке и «Макаровым» в другой засел у края дома так, чтобы полностью контролировать внутренний двор с теннисным кортом. Потом во двор со стороны улицы ворвался микроавтобус без опознавательных знаков. По нему тут же принялись палить из израильских автоматов «узи». Пользуясь микроавтобусом как прикрытием, Чарли, Ева и Миксер открыли ответный огонь по окнам, мигом превратив стекла в мелкое крошево. После этого они закидали дом гранатами.
«Узи» смолкли. Тогда из микроавтобуса выскочил Бондо с фауст-патроном в руках и взорвал дверь. Внутри они обнаружили трупы двоих мужчин интеллигентного вида. Они лежали в комнатах второго этажа в дорогих костюмах с галстуками, сжимая в коченеющих руках «узи». Третий, неопределенного возраста, весь в татуировках, еще был жив, однако истекал кровью. У него попытались выяснить, где Гуриели, но он уже не мог говорить и через пару минут скончался. А самого Гуриели так и не нашли. То ли он хорошо спрятался в доме, а искать его не было времени – ведь в любую секунду могла нагрянуть полиция, – то ли успел сбежать заблаговременно, поскольку Блондин не видел, чтобы кто-то выбирался из дома на контролируемом им участке. В любом случае нужно было спешить. Лили дала отбой. Блондин присоединился к остальным, во двор на другом микроавтобусе |въехал Грач, все быстро в него уселись и через мгновение возле буквально вывернутого наизнанку дома никого не было…
Уехали и мы с Лили. Впервые я видел охранников «Гвидона» за работой и могу засвидетельствовать, что никому из них Лили денег зря не платит.
Последующие дни прошли в тщетных поисках Гуриели. Лили связалась с нашим представительством в Маями и потребовала, чтобы в Гондурас немедленно был послан человек с целью сбора интересующих нас сведений о Ромуальдо Нуньесе. Однако ничего заслуживающего внимания ему разведать не удалось. Тогда Лили распорядилась, чтобы наняли профессионального детектива. Тому, видимо, удалось продвинуться дальше, поскольку он был обнаружен мертвым: зарезан ночью в гостиничном номере.
– Я еще удивляюсь, как тебя здесь не прикончили, – сказала мне в тот день Лили.
Очевидно, я должен был расценивать ее слова как похвалу.
Расселились мы в различных отелях Берлина, причем я выбрал «Черчилль» в память об Изабель. Через день Горбанюк получил известие из Парижа: госпожа Изабель Демонжо не возражает, чтобы ее домашний адрес сообщили господину Аладдину. Адрес прилагался. Так что я бы мог, разумеется, ей написать, но предпочел раскошелиться на телефонный звонок. Поблагодарил за доверие и вкратце рассказал о том, что произошло за последнее время.
– Имей в виду, Гуриели еще жив. Наверняка он доложит или уже доложил Ромуальдо Нуньесу о твоем участии.
Последовало долгое молчание.
– Ты меня слышишь? – поинтересовался я.
– Да, – сказала она. – Спасибо за предупреждение.
Несколько раз в представительство наведывалась фрау Сосланд, но я оттягивал свою встречу с ней. Конечно, я бы мог заявить, что дело, в целом, закончено и они могут спать спокойно. Но ведь Гуриели-то был еще не обезврежен. Этот чертов Гуриели! Кстати, приз за лучшую мужскую роль в Каннах он так и не получил. А жаль, иначе можно было бы пристрелить его в момент вручения.
Позвонил Пауль фон Лотманн и сообщил, что Михаэля Крона, Отто Горовица и Анатолия Косых убили тем же оружием, что и Фридриха Бенеке, а именно – пистолетом прапорщика Никодимова.
– Видите, я исполнил свое обещание, – с гордостью отметил он.
Говорил он с Горбанюком, и тот горячо поблагодарил его от нашего с Джаичем имени. Сам Джаич все еще находился в реанимационном отделении, и к нему не пускали.
Затем позвонил Вилли Гройпнер и сказал, что от Изабель из Парижа пришел для меня факс. Это было письмо, и я привожу его здесь целиком: «Я думаю, тебе будет приятно получить привет из Парижа. Когда-нибудь ты обязательно должен приехать сюда, и я покажу тебе этот чудесный город. Если, разумеется, к тому времени ты застанешь меня целой и невредимой.
А теперь к делу. Как я уже рассказывала, моя мама много лет была компаньонкой русской графини. Фамилия графини была Телегина. За это время мама успела хорошо выучить русский язык и, когда Телегина окончательно состарилась, ежевечерне читала ей вслух русскую литературу: Пушкина, Толстого, Достоевского, Тургенева. Я тоже росла в этом доме, понимала русский и присутствовала почти при всех чтениях. Тургенев меня и доконал. Конечно, не он сам, а созданные им образы романтических русских женщин. Правда, тех тянуло к бунту, к революции, но ведь революция – то же преступление. И меня потянуло к преступлению…
Собственно, точнее будет сказать, что потянуло меня не к преступлению, как таковому, а к сильной, неординарной личности, способной на преступление. Первым из подобных людей мне повстречался Барри Амарандов. Произошло это тоже в доме у графини. Она любила людей искусства, особенно людей искусства из России, и к ней частенько захаживали те из них, кто имел возможность вырваться из Союза. Кстати, Гоча Гуриели тоже бывал там.
В ту осень мне только исполнилось восемнадцать. Он был намного старше меня, но это тоже казалось романтичным. Мой Барышников! Мой Нуриев! Я была без ума от его танцев. В особенности мне нравился „Танец Шамана“, который сохранился в его репертуаре до самого конца. Я рада, что присутствовала на его последнем концерте…
Так вот, он несколько раз намекнул, что ищет на Западе оптового покупателя на русские иконы и другие антикварные ценности, но чтобы этот покупатель мог, естественно, хорошо заплатить. И я разыскала Романа Нуса, тоже выходца из России, который тогда собственных больших денег не имел, но пользовался доверием серьезных гангстеров из Америки. Так все и началось. Барри удалось хорошо поставить дело, культурные ценности транспортировались не только им самим, но и другими участниками его группы. Я назвала ее „Фокстрот“, поскольку мне нравилось танцевать с Барри именно этот танец. Чуть позже он рассказал, что начинает ощущать в себе способность к каким-то замечательным, необычным действиям. К примеру, мог погнуть взглядом вилку, открыть замок без помощи ключа или даже рассказать о том, какая поломка у электроприбора, совершенно к нему не притрагиваясь.
Дела у них шли все лучше и лучше. Роман Нус сделался Ромуальдо Нуньесом и вошел в руководство влиятельной гангстерской организации. Я стала им больше не нужна, и тут выяснилось, что Барри ко мне совершенно безразличен. Потом началась перестройка, железный занавес пал, и они лишились той монополии, какую имели, занимаясь контрабандой антиквариата. Ведь раньше через них шло процентов восемьдесят незаконно вывозимого из страны. Как я понимаю, Ромуальдо в синдикате отвечает именно за эту статью дохода, от него потребовали действий, и он пришел в бешенство. И заставил действовать Дервиша и остальных.
Ты разгадал ребус с Дервишем и злым волшебником из далекой страны Маргиб. Но все же, думаю, не догадался о главном: что такое волшебная лампа и что случается с джином – рабом лампы, – когда владелец теряет к ней интерес.
Так и быть, помогу тебе. Волшебная лампа – это любовь, а раб, вернее рабыня лампы, – это я. Но по сравнению со сказкой в жизни все бывает наоборот. Не джин уничтожил Дервиша по желанию Аладдина, а Аладдин при непосредственной помощи джина.
Вот и все.
Прощай, мой Аладдин,
твоя Изабель Демонжо.
П.С. Насколько мне известно, Ромуальдо Нуньес со своими отборными головорезами сейчас находится в Польше, на так называемом „ранчо Пиянтковского“ – большом участке земли, который он приобрел через подставных лиц. Там же появился и Гуриели. Так что лучше вам исчезнуть из Германии, пока не поздно. Бороться с ними вам не под силу. Приписка Изабель и решила исход дела. Сам я в дальнейших событиях не принимал непосредственного участия, равно как и телохранители Лили. Боевые вертолеты генерала Горемыкина с закамуфлированными красными звездами буквально стерли с лица земли ранчо Пиянтковского. Потом в газетах еще писали, что там погибло около тридцати гангстеров, в том числе Нуньес и Гуриели. Не знаю, во что все это обошлось Лили, думаю, что недешево.»
Со смертью Гуриели у меня пропала последняя надежда выяснить что-либо о судьбе Саймона. Однако, когда я заехал на Паризэ штрассе за вещами, я обнаружил его там целым и невредимым. Он приветствовал меня радостным лаем. Сплошной «хэппи энд».
Вещи Джаича я завез в госпиталь. Ему было уже лучше, и меня пустили в палату. Он молча смотрел, как я выкладываю перед ним «Партагаз», жевательную резинку, скакалку.
– Снова ты спас меня, – с кислым видом заметил он.
– Да, – согласился я. – Ты у меня в неоплатном долгу.
Я подробно рассказал ему обо всем, что произошло после его ранения. Он перебил меня только однажды.
– Значит, все-таки Мариночка Косых, – сказал он, из чего можно было сделать вывод, что он пытался решить эту задачку до самой последней минуты.
Когда я закончил, мы немного помолчали.
– В принципе, это история о том, как «Фокстрот» угробил «голых пистолетов», а «Гвидон» угробил «Фокстрот», – добавил я.
– Рано, – произнес Джаич.
– Что, рано?
– Рано угробили «Фокстрот». Нужно было, чтобы сначала они перебили всех антикварщиков мира, наживающихся на русской культуре.
Видимо, об этом он тоже все время думал.
И под конец одно небольшое отступление. Я все время считал, что, в противоположность Троллю, терпеть не могу детективы и всевозможные расследования. Однако Тролль – в конечном итоге ведь тоже я, как утверждает Бобо. И я заметил, что в последнее время все лучше и лучше к нему отношусь.
Пришла беда, откуда не ждали
– Пойдем, Крайский, – сказала Лили и повернулась к Бондо. – А вы поторапливайтесь.
Когда мы спускались в лифте, я поинтересовался, какая участь ожидает этих троих. Она ответила, что я ее плохо знаю, иначе бы не спрашивал.
– Ближе, чем Пью, у меня никого не было. Это сыскное бюро – игрушка, которую я преподнесла ему в подарок. Теперь я никого не пощажу.
Из ее слов следовало, что, поскольку Пью Джефферсона больше нет в живых, сыскное бюро в ближайшем будущем прекратит свое существование. Однако ожидаемого душевного подъема в связи с этим обстоятельством я не испытал.
Мы вышли из подъезда и сели в машину.
– Как там Ада Борисовна и Тигран Ваграмович? – спросил я чтобы хоть как-то разрядить напряженную тишину.
Она не ответила.
Далее события развивались следующим образом.
БМВ встал на опушке леса в какой-то сотне метров от дома!54 по Пауль-Людвиг-Штрассе. В нем остались я и Лили. Блондин с радиотелефоном в одной руке и «Макаровым» в другой засел у края дома так, чтобы полностью контролировать внутренний двор с теннисным кортом. Потом во двор со стороны улицы ворвался микроавтобус без опознавательных знаков. По нему тут же принялись палить из израильских автоматов «узи». Пользуясь микроавтобусом как прикрытием, Чарли, Ева и Миксер открыли ответный огонь по окнам, мигом превратив стекла в мелкое крошево. После этого они закидали дом гранатами.
«Узи» смолкли. Тогда из микроавтобуса выскочил Бондо с фауст-патроном в руках и взорвал дверь. Внутри они обнаружили трупы двоих мужчин интеллигентного вида. Они лежали в комнатах второго этажа в дорогих костюмах с галстуками, сжимая в коченеющих руках «узи». Третий, неопределенного возраста, весь в татуировках, еще был жив, однако истекал кровью. У него попытались выяснить, где Гуриели, но он уже не мог говорить и через пару минут скончался. А самого Гуриели так и не нашли. То ли он хорошо спрятался в доме, а искать его не было времени – ведь в любую секунду могла нагрянуть полиция, – то ли успел сбежать заблаговременно, поскольку Блондин не видел, чтобы кто-то выбирался из дома на контролируемом им участке. В любом случае нужно было спешить. Лили дала отбой. Блондин присоединился к остальным, во двор на другом микроавтобусе |въехал Грач, все быстро в него уселись и через мгновение возле буквально вывернутого наизнанку дома никого не было…
Уехали и мы с Лили. Впервые я видел охранников «Гвидона» за работой и могу засвидетельствовать, что никому из них Лили денег зря не платит.
Последующие дни прошли в тщетных поисках Гуриели. Лили связалась с нашим представительством в Маями и потребовала, чтобы в Гондурас немедленно был послан человек с целью сбора интересующих нас сведений о Ромуальдо Нуньесе. Однако ничего заслуживающего внимания ему разведать не удалось. Тогда Лили распорядилась, чтобы наняли профессионального детектива. Тому, видимо, удалось продвинуться дальше, поскольку он был обнаружен мертвым: зарезан ночью в гостиничном номере.
– Я еще удивляюсь, как тебя здесь не прикончили, – сказала мне в тот день Лили.
Очевидно, я должен был расценивать ее слова как похвалу.
Расселились мы в различных отелях Берлина, причем я выбрал «Черчилль» в память об Изабель. Через день Горбанюк получил известие из Парижа: госпожа Изабель Демонжо не возражает, чтобы ее домашний адрес сообщили господину Аладдину. Адрес прилагался. Так что я бы мог, разумеется, ей написать, но предпочел раскошелиться на телефонный звонок. Поблагодарил за доверие и вкратце рассказал о том, что произошло за последнее время.
– Имей в виду, Гуриели еще жив. Наверняка он доложит или уже доложил Ромуальдо Нуньесу о твоем участии.
Последовало долгое молчание.
– Ты меня слышишь? – поинтересовался я.
– Да, – сказала она. – Спасибо за предупреждение.
Несколько раз в представительство наведывалась фрау Сосланд, но я оттягивал свою встречу с ней. Конечно, я бы мог заявить, что дело, в целом, закончено и они могут спать спокойно. Но ведь Гуриели-то был еще не обезврежен. Этот чертов Гуриели! Кстати, приз за лучшую мужскую роль в Каннах он так и не получил. А жаль, иначе можно было бы пристрелить его в момент вручения.
Позвонил Пауль фон Лотманн и сообщил, что Михаэля Крона, Отто Горовица и Анатолия Косых убили тем же оружием, что и Фридриха Бенеке, а именно – пистолетом прапорщика Никодимова.
– Видите, я исполнил свое обещание, – с гордостью отметил он.
Говорил он с Горбанюком, и тот горячо поблагодарил его от нашего с Джаичем имени. Сам Джаич все еще находился в реанимационном отделении, и к нему не пускали.
Затем позвонил Вилли Гройпнер и сказал, что от Изабель из Парижа пришел для меня факс. Это было письмо, и я привожу его здесь целиком: «Я думаю, тебе будет приятно получить привет из Парижа. Когда-нибудь ты обязательно должен приехать сюда, и я покажу тебе этот чудесный город. Если, разумеется, к тому времени ты застанешь меня целой и невредимой.
А теперь к делу. Как я уже рассказывала, моя мама много лет была компаньонкой русской графини. Фамилия графини была Телегина. За это время мама успела хорошо выучить русский язык и, когда Телегина окончательно состарилась, ежевечерне читала ей вслух русскую литературу: Пушкина, Толстого, Достоевского, Тургенева. Я тоже росла в этом доме, понимала русский и присутствовала почти при всех чтениях. Тургенев меня и доконал. Конечно, не он сам, а созданные им образы романтических русских женщин. Правда, тех тянуло к бунту, к революции, но ведь революция – то же преступление. И меня потянуло к преступлению…
Собственно, точнее будет сказать, что потянуло меня не к преступлению, как таковому, а к сильной, неординарной личности, способной на преступление. Первым из подобных людей мне повстречался Барри Амарандов. Произошло это тоже в доме у графини. Она любила людей искусства, особенно людей искусства из России, и к ней частенько захаживали те из них, кто имел возможность вырваться из Союза. Кстати, Гоча Гуриели тоже бывал там.
В ту осень мне только исполнилось восемнадцать. Он был намного старше меня, но это тоже казалось романтичным. Мой Барышников! Мой Нуриев! Я была без ума от его танцев. В особенности мне нравился „Танец Шамана“, который сохранился в его репертуаре до самого конца. Я рада, что присутствовала на его последнем концерте…
Так вот, он несколько раз намекнул, что ищет на Западе оптового покупателя на русские иконы и другие антикварные ценности, но чтобы этот покупатель мог, естественно, хорошо заплатить. И я разыскала Романа Нуса, тоже выходца из России, который тогда собственных больших денег не имел, но пользовался доверием серьезных гангстеров из Америки. Так все и началось. Барри удалось хорошо поставить дело, культурные ценности транспортировались не только им самим, но и другими участниками его группы. Я назвала ее „Фокстрот“, поскольку мне нравилось танцевать с Барри именно этот танец. Чуть позже он рассказал, что начинает ощущать в себе способность к каким-то замечательным, необычным действиям. К примеру, мог погнуть взглядом вилку, открыть замок без помощи ключа или даже рассказать о том, какая поломка у электроприбора, совершенно к нему не притрагиваясь.
Дела у них шли все лучше и лучше. Роман Нус сделался Ромуальдо Нуньесом и вошел в руководство влиятельной гангстерской организации. Я стала им больше не нужна, и тут выяснилось, что Барри ко мне совершенно безразличен. Потом началась перестройка, железный занавес пал, и они лишились той монополии, какую имели, занимаясь контрабандой антиквариата. Ведь раньше через них шло процентов восемьдесят незаконно вывозимого из страны. Как я понимаю, Ромуальдо в синдикате отвечает именно за эту статью дохода, от него потребовали действий, и он пришел в бешенство. И заставил действовать Дервиша и остальных.
Ты разгадал ребус с Дервишем и злым волшебником из далекой страны Маргиб. Но все же, думаю, не догадался о главном: что такое волшебная лампа и что случается с джином – рабом лампы, – когда владелец теряет к ней интерес.
Так и быть, помогу тебе. Волшебная лампа – это любовь, а раб, вернее рабыня лампы, – это я. Но по сравнению со сказкой в жизни все бывает наоборот. Не джин уничтожил Дервиша по желанию Аладдина, а Аладдин при непосредственной помощи джина.
Вот и все.
Прощай, мой Аладдин,
твоя Изабель Демонжо.
П.С. Насколько мне известно, Ромуальдо Нуньес со своими отборными головорезами сейчас находится в Польше, на так называемом „ранчо Пиянтковского“ – большом участке земли, который он приобрел через подставных лиц. Там же появился и Гуриели. Так что лучше вам исчезнуть из Германии, пока не поздно. Бороться с ними вам не под силу. Приписка Изабель и решила исход дела. Сам я в дальнейших событиях не принимал непосредственного участия, равно как и телохранители Лили. Боевые вертолеты генерала Горемыкина с закамуфлированными красными звездами буквально стерли с лица земли ранчо Пиянтковского. Потом в газетах еще писали, что там погибло около тридцати гангстеров, в том числе Нуньес и Гуриели. Не знаю, во что все это обошлось Лили, думаю, что недешево.»
Со смертью Гуриели у меня пропала последняя надежда выяснить что-либо о судьбе Саймона. Однако, когда я заехал на Паризэ штрассе за вещами, я обнаружил его там целым и невредимым. Он приветствовал меня радостным лаем. Сплошной «хэппи энд».
Вещи Джаича я завез в госпиталь. Ему было уже лучше, и меня пустили в палату. Он молча смотрел, как я выкладываю перед ним «Партагаз», жевательную резинку, скакалку.
– Снова ты спас меня, – с кислым видом заметил он.
– Да, – согласился я. – Ты у меня в неоплатном долгу.
Я подробно рассказал ему обо всем, что произошло после его ранения. Он перебил меня только однажды.
– Значит, все-таки Мариночка Косых, – сказал он, из чего можно было сделать вывод, что он пытался решить эту задачку до самой последней минуты.
Когда я закончил, мы немного помолчали.
– В принципе, это история о том, как «Фокстрот» угробил «голых пистолетов», а «Гвидон» угробил «Фокстрот», – добавил я.
– Рано, – произнес Джаич.
– Что, рано?
– Рано угробили «Фокстрот». Нужно было, чтобы сначала они перебили всех антикварщиков мира, наживающихся на русской культуре.
Видимо, об этом он тоже все время думал.
И под конец одно небольшое отступление. Я все время считал, что, в противоположность Троллю, терпеть не могу детективы и всевозможные расследования. Однако Тролль – в конечном итоге ведь тоже я, как утверждает Бобо. И я заметил, что в последнее время все лучше и лучше к нему отношусь.
Пришла беда, откуда не ждали
Я сидел в своем персональном кабинете на девятом этаже здания «Гвидона»
[8]и бился над отчетом о первом расследовании нашего детективного бюро. Учитывая специфику ситуации, отчет имел форму романа. Вернее, должен был бы иметь. Я переделывал его бессчетное количество раз, а чувство удовлетворения все не наступало.
Оснастили меня основательно: реквизировали у руководителя нашего издательского отдела Васельцова один из компьютеров с текстовым процессором, который он до сих пор, очевидно, оплакивает, лазерный принтер фирмы «Хьюлет-Паккард», мелованную бумагу, а также снабдили кучей справочников и всевозможными картами Берлина. Пиши – не хочу. Думаю, не один маститый писатель бы позавидовал. А меня подобный уровень экипировки вгонял в тоску. Ведь в «Гвидоне» столь чуткое отношение предполагало соответствующую отдачу. У меня же, сколько ни пыжился, ничего путного не выходило.
В компьютере я отыскал любопытную игру с довольно-таки милым названием «Солитер» и уже не знал, чему больше уделять внимания: роману или «Солитеру». Не зря, видно, говорят: мол, человеку больше нравится заниматься тем, что у него лучше выходит. Играть в «Солитер» у меня явно получалось лучше.
Я находился как раз на грани установления нового впечатляющего рекорда, когда зазвонил телефон и спутал мне все карты. Одна из многочисленных секретарш Лили сообщила, что Лили Лидок желает меня видеть. Немедленно!
Щелкнув «мышкой», я переключился с «Солитера» на роман, и бросил унылый взгляд на обрывок текста. Э-хе-хе, пришлось отрывать зад от удобного кресла на колесиках, в котором я мог разъезжать по всему кабинету.
В прошлом Лили Лидок была моей одноклассницей. Чем и горжусь. Бьюсь об заклад, что далеко не у каждого отыщется одноклассница, управляющая столь могущественной финансовой империей, как «Гвидон». Хотя бы потому, что подобных финансовых империй в стране – раз, два, и обчелся.
Лили – ее подлинное имя. С Лидок – сложнее. В один прекрасный день ей отчего-то взбрело в голову назвать себя Лидой, затем это трансформировалось в Лидок, а уж потом, видимо, забыв, откуда ноги растут, соединили оба имени, и получилось то, что мы сейчас имеем.
Кстати, в этом нет ничего удивительного. Подобные вещи случались и ранее. Мою бабушку, к примеру, в семье называли бабулей. Посчитав, что это имя, чрезвычайно юный Миша Крайский, т. е. ваш покорный слуга, произвел на свет довольно любопытного кентавра – бабушка Бабуля. И что бы вы думали? Все без исключения родственники начали ее так называть…
В предбаннике не обнаружилось ни единой секретарши. Лишь Чарли, задрав ноги на журнальный столик, сидел в одном из кресел. Вообще-то, сидеть в этом кресле считалось привилегией Миксера. Но того пару недель назад посадили за злостное хулиганство – нанесение телесных повреждений некоему физическому лицу, имевшему неосторожность бросить на улице не очень лестную реплику в адрес Лили. Телесные повреждения были из разряда тех, которые принято называть тяжкими (собственно, он сделал из парня – наглого, между прочим, типа – то, что миксер обычно делает со сливками), и ему присудили три года тюрьмы, однако никто в «Гвидоне» не сомневался, что через месяц-полтора Миксер уже выйдет на свободу.
Чарли перелистывал порнографический журнал, и мы успели обсудить пару совершенно потрясающих кисок, прежде чем в селекторе не послышалось деликатное покашливание Лили:
– Крайский, ты всегда был бабником самого примитивного толка.
Мы с Чарли окаменели.
– Я даже вспомнила, что в школе тебя называли Похотливым Колобком. Но я плачу тебе деньги отнюдь не за сальные репризы. Сейчас же зайди ко мне.
Чарли прыснул со смеху.
– Похотливый Колобок… – борясь с очередным приступом веселья, выдавил он из себя. Журнал с его колен свалился на пол. – Похотливый Колобок…
– Чарли, заткнись, – проговорила Лили.
Чарли поднял журнал, посмотрел на меня и выразительно ткнул пальцем в направлении кабинета. Затем вновь поперхнулся смехом:
– Похотливый Колобок…
Я зашел к Лили. Все три секретарши оказались тут. Они стояли навытяжку с красными физиономиями и возмущенно взирали на меня. Из селектора раздавались завывания Чарли:
– Похотливый Колобок…
– Свободны, – бросила Лили секретаршам и вырубила селектор.
Мы остались одни. Я присел напротив патронши и угрюмо уставился на свои ботинки.
– Ну, как продвигается роман? – поинтересовалась она.
– Помаленьку. – Внутренне, я весь сжался.
– У тебя осталось три дня, так что пошевеливайся.
– Три дня?! – Я был поражен. С моей бывшей одноклассницей не соскучишься.
– Разумеется, я понимаю, что творческий процесс – дело тонкое, но мы получили второй заказ, и времени практически не осталось. Между прочим, у меня сегодня побывал Васельцов, которому я поручила подготовить доклад о производительности труда при написании детективных романов, и выяснилось, что небезызвестный тебе автор Жорж Сименон клепал свои труды о Мегрэ в среднем по штуке в неделю.
– Но…
– Я прекрасно понимаю, что ты – не Сименон. Поэтому даю тебе не одну неделю, а… – ее взгляд непроизвольно скользнул по лежащему на письменном столе калькулятору, – две.
Видимо, по ее начальственному мнению я тянул ровно на половину Сименона.
– Но…
– Две недели истекают через три дня. Если тебе интересно, могу сообщить, что новый клиент, как и первый, проживает в Берлине…
– В Берлине!?
– … и в деле так же, как и в первом случае, каким-то образом фигурируют аэрозолевые красители…
– Аэрозолевые красители!?
– … так что можешь не принимать близко к сердцу, ничего принципиально нового тебя не ожидает. Правда, после того вашего знаменитого расследования твой напарник Джаич никак не придет в себя – в настоящий момент находится на излечении в Варне: принимает, видите ли, минеральные ванны на Золотых Песках, – и тебе придется действовать одному, но, учитывая наработанные навыки…
– Только не в Берлин! – взвыл я. – Лучше уж в Равалпинди, Гвадэлупу, Иакогамму, Магадан, на Землю Франца Иосифа…
Однако это был крик вопиющего в пустыне.
Я вернулся к себе в кабинет и уселся за компьютер. В памяти всплыл образ Пью Джефферсона – единственного возлюбленного Лили. Ведь именно ради него Лили затеяла тогда всю эту кашу с детективным бюро. Но Пью погиб, погиб именно в Берлине. А Лили решила все оставить, как есть. Будто бы в память о нем. Так что наше бюро, по сути, – памятник Пью Джефферсону, американскому сочинителю детективных романов.
Итак, у меня есть три дня. Восхитительно! Просто восхитительно! Я принялся что было мочи барабанить по клавишам компьютера. «Вам надобно песен? Их есть у меня.»
Прошло три дня, и я поставил точку. Включился «Хьюллет-Паккард», изрыгая из своего нутра листы бумаги с плодами моей графоманской деятельности.
Я доставил рукопись Лили и взамен получил кое-какие подробности предстоящего расследования. Нужно сказать, что эти сведения меня несколько успокоили: слишком уж все выглядело безоблачным. Я воспрянул духом и отправился в кафе «Блудный сын», постоянным клиентом которого являлся с момента его открытия. В Лиловом зале у меня даже имелся «собственный» столик. Стоило мне появиться, как официантка по прозвищу Барсик тут же кошачьей походкой устремилась в мою сторону, на ходу извлекая из кармана передника блокнот и ручку. Кстати, перламутровую ручку, на колпачке которой в бесстыдной позе застыл голый мужчина, подарил ей именно я.
Раньше я мог просто ограничиться короткой фразой: «Как обычно», чего было вполне достаточно, но с недавних пор кафе резко изменило свой имидж, заменив блюда французской и голландской кухни на национальные: русские и украинские. Сказывался наплыв в город различного рода иностранцев.
Не могу сказать, чтобы еда стала менее вкусной, просто исчез элемент экзотики. Ну, да ладно, другой экзотики в жизни становилось все больше. Я сделал заказ.
Для начала Барсик принесла бокал пива. Не успел я пригубить, как обнаружил, что нахожусь в компании собственных фантомов Тролля и Малышки. Со временем их поведение становилось все более раскрепощенным. Поначалу они возникали лишь, когда я находился в состоянии релаксации. («Я совершенно спокоен… По всему моему телу разливается тепло… Я не одинок в этом мире, у меня есть Малышка…») Затем успешно освоили пространство моей квартиры. И вот теперь могли запросто объявиться в любой географической точке, где бы я ни оказался.
Малышка, как и всегда, была прелестна. Я чмокнул ее в губы. От нее пахло морем и Грецией. Я совершенно точно ощущал это, несмотря на то, что самому в Греции никогда бывать не приходилось.
Тролль с недавних пор полностью сменил свою экипировку. Ну как же! Он ведь теперь как бы партнер самого Миши Крайского! Выдающегося детектива! На голове его красовалась огромная шляпа, сползающая на уши, во рту – дымящаяся трубка, а маленькое тельце терялось в необъятном плаще, фалды которого, когда он шел, волочились по полу.
Нужно сказать, что функции Тролля и роль его в моей судьбе мною постепенно переосмысливались. Поначалу я воспринимал его исключительно как Цербера, стоящего на страже моего призрачного счастья. Причем, призрачного – в прямом смысле слова. Призрачное счастье, как счастье с призраком. Читай – Малышкой. Мне казалось, что основная его задача заключается в том, чтобы в жизни я Малышку никогда не встретил. Но вот судьба моя сделала зигзаг, и Тролль неожиданно проявил себя в новом качестве: ближайшего помощника, даже секретаря. И это не замедлило сказаться на отношениях между самими фантомами. Если раньше при случае Малышка вставала на защиту Тролля, то теперь в ее поведении просматривалась откровенная ревность.
Оба фантома тоже изъявили желание выпить пива. Я щелкнул пальцами, подзывая Барсика.
– Еще две кружки.
Она с удивлением покосилась на ту, едва начатую, которая стояла на столе.
– Ты ждешь гостей? Я принесу свежее, как только они появятся.
– Принеси лучше сейчас.
– Сразу две?
– Сразу две. Маленьких.
– Я хочу большую кружку, как у тебя, – тут же запротестовал Тролль.
– Постой! – крикнул я вдогонку официантке. – Одну большую и одну маленькую.
– Хорошо.
Я закурил. Я курил мало, предпочитая английские фирмы: «Бенсон», «Ротманс», «Данхил». Сигаретный дым струйкой поднимался вверх, сливаясь с клубами маленького Везувия, клокочущего в трубке Тролля.
– Завтра выезжаем, – сообщил я своим призракам.
И вкратце посвятил их в курс дела.
А произошло следующее. Аэрозолевые красители очень популярны у немецких детей и подростков. Если вы окажетесь в Германии, то сразу обнаружите, что все заборы, павильоны у остановок общественного транспорта, а также стены домов густо измалеваны с помощью всевозможных баллончиков. Иной раз это просто какие-то надписи, иной – закорючины, кляксы, переплетение линий различной длины, толщины и цвета, встречаются рисунки, на которых можно кое-что разобрать, но чаще всего это напоминает альбом для рисования очень маленького ребенка. Не так давно с деловым визитом в столицу Германии из Америки прибыл крупнейший специалист по абстрактной живописи Стивен Голдблюм, остановился у одного из подобных рисунков и остолбенел. Рисунок оказался шедевром, самым настоящим шедевром! Потом с помощью все того же Голдблюма было выявлено еще несколько таких работ. В основном, в переходах метро. Их тщательно сделанные репродукции украсили страницы престижных журналов по живописи. Однако сами картины невозможно было соскоблить со стен и унести. Да и вообще, кто автор?! Подробное исследование, проведенное с помощью последних достижений науки и техники, позволило Голдблюму сделать вывод, что речь идет о совершенно неизвестном художнике, однако ни о возрасте, ни даже о половой принадлежности автора абсолютно ничего нельзя было сказать. И вот начались истеричные поиски. В них приняли участие все крупнейшие галерейщики Берлина плюс Голдблюм. Каждый стремился первым обнаружить загадочную личность, обретя тем самым дополнительную известность, популярность, но главное – контракт с правом представлять интересы гения на рынке живописи. Газеты пестрели предложениями одно заманчивее другого. За помощь в обнаружении художника были обещаны шестизначные цифры. Можно даже сказать, что на какое-то время столица живописи перекочевала из Парижа в Берлин. Но гений словно в воду канул. Некоторые из участвовавших в этом захватывающем художественном дерби галерейщиков обратились к услугам частных детективов. Решил последовать их примеру и Голдблюм. Будучи в прошлом нашим соотечественником, он обратился к Лили, с которой познакомился недавно на одном из светских приемов, устраиваемом яппи – клубом миллионеров.
– Итак, нам предстоит обнаружить загадочного гения, – закончил я свой рассказ.
– Но ведь это совершенно не криминальная история, – разочарованно протянул Тролль.
– Ты жаждешь крови? – уточнил я. – Ты ее получишь.
Барсик принесла на подносе два бокала пива и мой обед.
– Что ты имеешь в виду? – поинтересовалась Малышка.
– Когда мы придем домой, я окачу его водой из нашей напольной вазы. – Тролль ужасно боялся воды.
– Мокрушник! – тут же завопил он.
– Такое замечательное дело ему не нравится! – не успокаивался я. – Ему подавай кодлу гангстеров, сутенеров и убийц.
Тролль на время приуныл, поскольку ожидал чего-то другого. Но потом лицо его оживилось. Он зачадил трубкой со все нарастающим энтузиазмом.
– А если ты выполнишь задание, сколько ты за это получишь? – поинтересовался он.
– Наконец-то, дошло! – воскликнул я. – Мы станем богатыми людьми!
– Миша, мы ведь не люди, – укоризненно проговорила Малышка.
– Неважно, – отмахнулся от нее Тролль, – ну так станешь богатым призраком. Какая разница? Главное, что мы, наконец, сможем поехать в Индию.
Попутешествовать по Индии было его заветной мечтой. Уж не знаю, почему.
– Да, мы разбогатеем, – повторил я, – и у нас всего будет вдоволь. И в Индию, конечно, мы сможем поехать в любой момент… Можно, я допью ваше пиво?
Со Стивеном Голдблюмом я познакомился в конторе берлинского представительства «Гвидона», у Горбанюка. Прошел всего месяц с того момента, как я покинул Берлин, и нельзя было утверждать, что за это время мы с Горбанюком очень сильно друг по другу соскучились. Он с кислым видом протянул мне руку, предвкушая, видимо, лавину требований, с которыми я готов на него обрушиться. Пистолеты, автоматы, гранаты, автомобили, бронетранспортеры… Однако, я рассыпался в заверениях, что на сей раз вполне удовлетворюсь газовым револьвером – и то на случай столкновения на улице с хулиганами в ночное время, – а Голдблюм сообщил, что уже снял для меня на прокат симпатичный «Судзуки-Свифт». Горбанюк заметно расслабился и даже присовокупил к обойме патронов со слезоточивым газом два нервно-паралитических – мало ли что.
Оснастили меня основательно: реквизировали у руководителя нашего издательского отдела Васельцова один из компьютеров с текстовым процессором, который он до сих пор, очевидно, оплакивает, лазерный принтер фирмы «Хьюлет-Паккард», мелованную бумагу, а также снабдили кучей справочников и всевозможными картами Берлина. Пиши – не хочу. Думаю, не один маститый писатель бы позавидовал. А меня подобный уровень экипировки вгонял в тоску. Ведь в «Гвидоне» столь чуткое отношение предполагало соответствующую отдачу. У меня же, сколько ни пыжился, ничего путного не выходило.
В компьютере я отыскал любопытную игру с довольно-таки милым названием «Солитер» и уже не знал, чему больше уделять внимания: роману или «Солитеру». Не зря, видно, говорят: мол, человеку больше нравится заниматься тем, что у него лучше выходит. Играть в «Солитер» у меня явно получалось лучше.
Я находился как раз на грани установления нового впечатляющего рекорда, когда зазвонил телефон и спутал мне все карты. Одна из многочисленных секретарш Лили сообщила, что Лили Лидок желает меня видеть. Немедленно!
Щелкнув «мышкой», я переключился с «Солитера» на роман, и бросил унылый взгляд на обрывок текста. Э-хе-хе, пришлось отрывать зад от удобного кресла на колесиках, в котором я мог разъезжать по всему кабинету.
В прошлом Лили Лидок была моей одноклассницей. Чем и горжусь. Бьюсь об заклад, что далеко не у каждого отыщется одноклассница, управляющая столь могущественной финансовой империей, как «Гвидон». Хотя бы потому, что подобных финансовых империй в стране – раз, два, и обчелся.
Лили – ее подлинное имя. С Лидок – сложнее. В один прекрасный день ей отчего-то взбрело в голову назвать себя Лидой, затем это трансформировалось в Лидок, а уж потом, видимо, забыв, откуда ноги растут, соединили оба имени, и получилось то, что мы сейчас имеем.
Кстати, в этом нет ничего удивительного. Подобные вещи случались и ранее. Мою бабушку, к примеру, в семье называли бабулей. Посчитав, что это имя, чрезвычайно юный Миша Крайский, т. е. ваш покорный слуга, произвел на свет довольно любопытного кентавра – бабушка Бабуля. И что бы вы думали? Все без исключения родственники начали ее так называть…
В предбаннике не обнаружилось ни единой секретарши. Лишь Чарли, задрав ноги на журнальный столик, сидел в одном из кресел. Вообще-то, сидеть в этом кресле считалось привилегией Миксера. Но того пару недель назад посадили за злостное хулиганство – нанесение телесных повреждений некоему физическому лицу, имевшему неосторожность бросить на улице не очень лестную реплику в адрес Лили. Телесные повреждения были из разряда тех, которые принято называть тяжкими (собственно, он сделал из парня – наглого, между прочим, типа – то, что миксер обычно делает со сливками), и ему присудили три года тюрьмы, однако никто в «Гвидоне» не сомневался, что через месяц-полтора Миксер уже выйдет на свободу.
Чарли перелистывал порнографический журнал, и мы успели обсудить пару совершенно потрясающих кисок, прежде чем в селекторе не послышалось деликатное покашливание Лили:
– Крайский, ты всегда был бабником самого примитивного толка.
Мы с Чарли окаменели.
– Я даже вспомнила, что в школе тебя называли Похотливым Колобком. Но я плачу тебе деньги отнюдь не за сальные репризы. Сейчас же зайди ко мне.
Чарли прыснул со смеху.
– Похотливый Колобок… – борясь с очередным приступом веселья, выдавил он из себя. Журнал с его колен свалился на пол. – Похотливый Колобок…
– Чарли, заткнись, – проговорила Лили.
Чарли поднял журнал, посмотрел на меня и выразительно ткнул пальцем в направлении кабинета. Затем вновь поперхнулся смехом:
– Похотливый Колобок…
Я зашел к Лили. Все три секретарши оказались тут. Они стояли навытяжку с красными физиономиями и возмущенно взирали на меня. Из селектора раздавались завывания Чарли:
– Похотливый Колобок…
– Свободны, – бросила Лили секретаршам и вырубила селектор.
Мы остались одни. Я присел напротив патронши и угрюмо уставился на свои ботинки.
– Ну, как продвигается роман? – поинтересовалась она.
– Помаленьку. – Внутренне, я весь сжался.
– У тебя осталось три дня, так что пошевеливайся.
– Три дня?! – Я был поражен. С моей бывшей одноклассницей не соскучишься.
– Разумеется, я понимаю, что творческий процесс – дело тонкое, но мы получили второй заказ, и времени практически не осталось. Между прочим, у меня сегодня побывал Васельцов, которому я поручила подготовить доклад о производительности труда при написании детективных романов, и выяснилось, что небезызвестный тебе автор Жорж Сименон клепал свои труды о Мегрэ в среднем по штуке в неделю.
– Но…
– Я прекрасно понимаю, что ты – не Сименон. Поэтому даю тебе не одну неделю, а… – ее взгляд непроизвольно скользнул по лежащему на письменном столе калькулятору, – две.
Видимо, по ее начальственному мнению я тянул ровно на половину Сименона.
– Но…
– Две недели истекают через три дня. Если тебе интересно, могу сообщить, что новый клиент, как и первый, проживает в Берлине…
– В Берлине!?
– … и в деле так же, как и в первом случае, каким-то образом фигурируют аэрозолевые красители…
– Аэрозолевые красители!?
– … так что можешь не принимать близко к сердцу, ничего принципиально нового тебя не ожидает. Правда, после того вашего знаменитого расследования твой напарник Джаич никак не придет в себя – в настоящий момент находится на излечении в Варне: принимает, видите ли, минеральные ванны на Золотых Песках, – и тебе придется действовать одному, но, учитывая наработанные навыки…
– Только не в Берлин! – взвыл я. – Лучше уж в Равалпинди, Гвадэлупу, Иакогамму, Магадан, на Землю Франца Иосифа…
Однако это был крик вопиющего в пустыне.
Я вернулся к себе в кабинет и уселся за компьютер. В памяти всплыл образ Пью Джефферсона – единственного возлюбленного Лили. Ведь именно ради него Лили затеяла тогда всю эту кашу с детективным бюро. Но Пью погиб, погиб именно в Берлине. А Лили решила все оставить, как есть. Будто бы в память о нем. Так что наше бюро, по сути, – памятник Пью Джефферсону, американскому сочинителю детективных романов.
Итак, у меня есть три дня. Восхитительно! Просто восхитительно! Я принялся что было мочи барабанить по клавишам компьютера. «Вам надобно песен? Их есть у меня.»
Прошло три дня, и я поставил точку. Включился «Хьюллет-Паккард», изрыгая из своего нутра листы бумаги с плодами моей графоманской деятельности.
Я доставил рукопись Лили и взамен получил кое-какие подробности предстоящего расследования. Нужно сказать, что эти сведения меня несколько успокоили: слишком уж все выглядело безоблачным. Я воспрянул духом и отправился в кафе «Блудный сын», постоянным клиентом которого являлся с момента его открытия. В Лиловом зале у меня даже имелся «собственный» столик. Стоило мне появиться, как официантка по прозвищу Барсик тут же кошачьей походкой устремилась в мою сторону, на ходу извлекая из кармана передника блокнот и ручку. Кстати, перламутровую ручку, на колпачке которой в бесстыдной позе застыл голый мужчина, подарил ей именно я.
Раньше я мог просто ограничиться короткой фразой: «Как обычно», чего было вполне достаточно, но с недавних пор кафе резко изменило свой имидж, заменив блюда французской и голландской кухни на национальные: русские и украинские. Сказывался наплыв в город различного рода иностранцев.
Не могу сказать, чтобы еда стала менее вкусной, просто исчез элемент экзотики. Ну, да ладно, другой экзотики в жизни становилось все больше. Я сделал заказ.
Для начала Барсик принесла бокал пива. Не успел я пригубить, как обнаружил, что нахожусь в компании собственных фантомов Тролля и Малышки. Со временем их поведение становилось все более раскрепощенным. Поначалу они возникали лишь, когда я находился в состоянии релаксации. («Я совершенно спокоен… По всему моему телу разливается тепло… Я не одинок в этом мире, у меня есть Малышка…») Затем успешно освоили пространство моей квартиры. И вот теперь могли запросто объявиться в любой географической точке, где бы я ни оказался.
Малышка, как и всегда, была прелестна. Я чмокнул ее в губы. От нее пахло морем и Грецией. Я совершенно точно ощущал это, несмотря на то, что самому в Греции никогда бывать не приходилось.
Тролль с недавних пор полностью сменил свою экипировку. Ну как же! Он ведь теперь как бы партнер самого Миши Крайского! Выдающегося детектива! На голове его красовалась огромная шляпа, сползающая на уши, во рту – дымящаяся трубка, а маленькое тельце терялось в необъятном плаще, фалды которого, когда он шел, волочились по полу.
Нужно сказать, что функции Тролля и роль его в моей судьбе мною постепенно переосмысливались. Поначалу я воспринимал его исключительно как Цербера, стоящего на страже моего призрачного счастья. Причем, призрачного – в прямом смысле слова. Призрачное счастье, как счастье с призраком. Читай – Малышкой. Мне казалось, что основная его задача заключается в том, чтобы в жизни я Малышку никогда не встретил. Но вот судьба моя сделала зигзаг, и Тролль неожиданно проявил себя в новом качестве: ближайшего помощника, даже секретаря. И это не замедлило сказаться на отношениях между самими фантомами. Если раньше при случае Малышка вставала на защиту Тролля, то теперь в ее поведении просматривалась откровенная ревность.
Оба фантома тоже изъявили желание выпить пива. Я щелкнул пальцами, подзывая Барсика.
– Еще две кружки.
Она с удивлением покосилась на ту, едва начатую, которая стояла на столе.
– Ты ждешь гостей? Я принесу свежее, как только они появятся.
– Принеси лучше сейчас.
– Сразу две?
– Сразу две. Маленьких.
– Я хочу большую кружку, как у тебя, – тут же запротестовал Тролль.
– Постой! – крикнул я вдогонку официантке. – Одну большую и одну маленькую.
– Хорошо.
Я закурил. Я курил мало, предпочитая английские фирмы: «Бенсон», «Ротманс», «Данхил». Сигаретный дым струйкой поднимался вверх, сливаясь с клубами маленького Везувия, клокочущего в трубке Тролля.
– Завтра выезжаем, – сообщил я своим призракам.
И вкратце посвятил их в курс дела.
А произошло следующее. Аэрозолевые красители очень популярны у немецких детей и подростков. Если вы окажетесь в Германии, то сразу обнаружите, что все заборы, павильоны у остановок общественного транспорта, а также стены домов густо измалеваны с помощью всевозможных баллончиков. Иной раз это просто какие-то надписи, иной – закорючины, кляксы, переплетение линий различной длины, толщины и цвета, встречаются рисунки, на которых можно кое-что разобрать, но чаще всего это напоминает альбом для рисования очень маленького ребенка. Не так давно с деловым визитом в столицу Германии из Америки прибыл крупнейший специалист по абстрактной живописи Стивен Голдблюм, остановился у одного из подобных рисунков и остолбенел. Рисунок оказался шедевром, самым настоящим шедевром! Потом с помощью все того же Голдблюма было выявлено еще несколько таких работ. В основном, в переходах метро. Их тщательно сделанные репродукции украсили страницы престижных журналов по живописи. Однако сами картины невозможно было соскоблить со стен и унести. Да и вообще, кто автор?! Подробное исследование, проведенное с помощью последних достижений науки и техники, позволило Голдблюму сделать вывод, что речь идет о совершенно неизвестном художнике, однако ни о возрасте, ни даже о половой принадлежности автора абсолютно ничего нельзя было сказать. И вот начались истеричные поиски. В них приняли участие все крупнейшие галерейщики Берлина плюс Голдблюм. Каждый стремился первым обнаружить загадочную личность, обретя тем самым дополнительную известность, популярность, но главное – контракт с правом представлять интересы гения на рынке живописи. Газеты пестрели предложениями одно заманчивее другого. За помощь в обнаружении художника были обещаны шестизначные цифры. Можно даже сказать, что на какое-то время столица живописи перекочевала из Парижа в Берлин. Но гений словно в воду канул. Некоторые из участвовавших в этом захватывающем художественном дерби галерейщиков обратились к услугам частных детективов. Решил последовать их примеру и Голдблюм. Будучи в прошлом нашим соотечественником, он обратился к Лили, с которой познакомился недавно на одном из светских приемов, устраиваемом яппи – клубом миллионеров.
– Итак, нам предстоит обнаружить загадочного гения, – закончил я свой рассказ.
– Но ведь это совершенно не криминальная история, – разочарованно протянул Тролль.
– Ты жаждешь крови? – уточнил я. – Ты ее получишь.
Барсик принесла на подносе два бокала пива и мой обед.
– Что ты имеешь в виду? – поинтересовалась Малышка.
– Когда мы придем домой, я окачу его водой из нашей напольной вазы. – Тролль ужасно боялся воды.
– Мокрушник! – тут же завопил он.
– Такое замечательное дело ему не нравится! – не успокаивался я. – Ему подавай кодлу гангстеров, сутенеров и убийц.
Тролль на время приуныл, поскольку ожидал чего-то другого. Но потом лицо его оживилось. Он зачадил трубкой со все нарастающим энтузиазмом.
– А если ты выполнишь задание, сколько ты за это получишь? – поинтересовался он.
– Наконец-то, дошло! – воскликнул я. – Мы станем богатыми людьми!
– Миша, мы ведь не люди, – укоризненно проговорила Малышка.
– Неважно, – отмахнулся от нее Тролль, – ну так станешь богатым призраком. Какая разница? Главное, что мы, наконец, сможем поехать в Индию.
Попутешествовать по Индии было его заветной мечтой. Уж не знаю, почему.
– Да, мы разбогатеем, – повторил я, – и у нас всего будет вдоволь. И в Индию, конечно, мы сможем поехать в любой момент… Можно, я допью ваше пиво?
Со Стивеном Голдблюмом я познакомился в конторе берлинского представительства «Гвидона», у Горбанюка. Прошел всего месяц с того момента, как я покинул Берлин, и нельзя было утверждать, что за это время мы с Горбанюком очень сильно друг по другу соскучились. Он с кислым видом протянул мне руку, предвкушая, видимо, лавину требований, с которыми я готов на него обрушиться. Пистолеты, автоматы, гранаты, автомобили, бронетранспортеры… Однако, я рассыпался в заверениях, что на сей раз вполне удовлетворюсь газовым револьвером – и то на случай столкновения на улице с хулиганами в ночное время, – а Голдблюм сообщил, что уже снял для меня на прокат симпатичный «Судзуки-Свифт». Горбанюк заметно расслабился и даже присовокупил к обойме патронов со слезоточивым газом два нервно-паралитических – мало ли что.