Бейкер Мэдлин. Путь Лэйси

   На второй день пути полил сильный дождь. Воины ехали, накрывшись мантиями из шкуры буйвола, в то время как Мэтт совсем закоченел от холода. Он готов был взорваться в любую минуту. Было холодно, хотелось есть, но больше всего он беспокоился о Лэйси.
   Днем индейцы устроили привал в небольшом укрытии. Спрыгнув с лошадей, они сели рядом и стали грызть вяленое мясо, а Мэтт сидел под дождем со связанными за спиной руками. Он смотрел на своих врагов, молча проклиная их.
   Наконец, один из воинов освободил ногу Мэтта и стащил его с лошади. Толкнув его на землю, индеец бросил кусок вяленого мяса в грязь. Если хочешь есть, то можешь есть с земли, как собака.
   Мэтт жадно посмотрел на еду, но его аппетит боролся с гордостью. Он не ел два дня, но все же не мог заставить себя есть с земли. Ведь он не животное, черт возьми, человек.
   Индейцы наблюдали за ним с удовольствием. У белого человека, оказывается, был характер. Жалко убивать его, хотя это должно было случиться, в конце концов. Человек с таким характером и мужеством не будет хорошим рабом. Рано или поздно он начнет возмущаться или попробует сбежать.
   Мэтт присел на корточки, его глаза сверкали от ярости, когда он смотрел на индейцев. Он все время думал о Лэйси. Ей несладко приходилось в жизни, она много вынесла, пока искала своего отца, но она не привыкла к такой тяжелой работе и грубой жизни апачей. Сможет ли она приспособиться к их образу жизни? Сколько понадобится времени, чтобы сломать ее характер? Наконец какой-нибудь мерзавец из апачей возьмет ее в жены. Он тихо ругался при мысли о том, как другой мужчина овладеет ею. Это было невыносимо. Через несколько минут два воина схватили Мэтта за руки и бросили в седло. Он ударил ногой одного из индейцев, когда тот стал привязывать его ногу к стремени.
   Это было глупо, и Мэтт сразу же пожалел об этом. Четверо индейцев сбросили его с лошади и стали избивать кулаками и ногами. Он застонал от боли, а индейцы наносили ему удар за ударом в лицо и живот. Кровь струилась по его лицу. Наконец они отпустили его.
   Оскорбляя Мэтта на своем языке, апачи бросили его на лошадь и привязали ноги к стременам.
   Мэтт с трудом держался в седле. Голова бессильно упала на грудь, тело болело от жестоких ударов. Он был весь в грязи и крови. Зачем он ударил этого индейца? Чертовски глупо. Он должен был делать то, что ему говорят, притворяться, что он смирился со своей участью. И тогда можно было попытаться бежать.
   Вечером индейцы разбили лагерь.
   Мэтт прижался к дереву, пытаясь как-то укрыться от ветра, который пронизывал его тело словно нож. Руки все еще были связаны у него за спиной, ноги, связанные в лодыжках, были крепко привязаны к дереву. Он не ел уже почти три дня, его мучила жажда. Он с тоской смотрел на костер, вокруг которого сидели индейцы, ели жареное кроличье мясо и запивали его водой из бурдюка.
   Измученный ужасной жаждой, он припал к земле и стал жадно пить грязную воду из мелкой лужи около дерева. Вода была с песком, но он все равно пил. Воины показывали на него пальцами. Один из индейцев бросил ему кусок мяса, и Мэтт заставил себя наклониться вперед, взять его зубами и съесть. Гордость не наполнила бы его пустой желудок. Он не мог позволить себе ослабеть и заболеть из-за отсутствия пищи и воды. Он должен быть сильным. Нужно во что бы то ни стало остаться в живых. Ради Лэйси, если не ради себя самого.
   Индейцы забавлялись, глядя, как белый человек ел в грязи и пил тухлую воду.
   Они бросили ему еще один кусок мяса, затем еще один, и Мэтт все съел, глотая мясо вместе со своей гордостью, ведь гордость была роскошью, которую он сейчас не мог себе позволить.
   Ночью индейцы грелись у костра, а он дрожал от холода в грязи, согреваясь только нарастающей ненавистью.
   Через три дня они достигли лагеря киова. Это была маленькая деревня, расположенная между узкими стенами каньона. Он насчитал около двадцати вигвамов.
   Женщины и дети выбежали, чтобы посмотреть на обнаженного белого человека в лохмотьях. Они оживленно болтали, собравшись вокруг Мэтта, показывали на него пальцами и весело смеялись.
   Индеец, который променял три лошади на Мэтта, набросил веревку ему на шею и повел к маленькому вигваму в конце деревни. Привязав пленника к дереву, воин пошел в вигвам. Оставшись один, Мэтт опустился на землю и прислонился к дереву. Закрыв глаза, он заставил себя расслабиться. Нужно отдохнуть и собрать силы для того, что ожидало его впереди.

* * *

   Лэйси свернулась калачиком на кровати и закрыла глаза. Она устала, так устала, что сон не приходил. Образ Мэтта стоял перед ее глазами. Он улыбался ей и уверял, что все будет хорошо. Где он сейчас? Может, его уже нет в живых… Почему жизнь так несправедлива? Сначала у нее отняли отца, а теперь Мэтта.
   Лэйси было до боли жаль себя. Она выполняла всю работу индианки, та лишь ухаживала за своими детьми и встречалась с подругами, которые завидовали ей, потому что у нее была белая рабыня. Лэйси заставляли готовить пищу, ухаживать за маленьким огородом, стирать и штопать одежду, мыть грязные тряпки ребенка и убирать вигвам. «Это несправедливо», — подумала Лэйси, и заплакала, хотя плакать было пустой тратой времени.
   Ей очень хотелось домой, но теперь у нее не было дома. Она мечтала о Мэтте, но его увели. Она все отдала бы за свободу, но она была пленницей. Отчаяние пригнуло ее плечи. «Нет никакой надежды, — мрачно подумала Лэйси, — совсем никакой». Лучшее, на что она может надеяться, — это то, что кто-нибудь из апачей женится на ней. По крайней мере, у нее будет свой вигвам и ребенок, которого она будет любить.
   Эта мысль несколько успокоила ее. Ей хотелось иметь деревянный дом с плитой и белой печью. Она хотела, чтобы отцом ее детей был Мэтт, а не воин апачей, который никогда ее не поймет, и не будет любить, как Мэтт.
   Уставясь в темноту, она даже не пыталась сдержать слезы.

Глава 8

   Мэтт сел и вытянул ноги. Его плечи онемели, запястья болели от постоянного трения. Прошло две недели, его освобождали от оков не больше, чем на несколько минут каждый день. Часы тянулись как годы, он страдал от вынужденного безделья. Дважды в день его мучители давали пищу и воду, и дважды в день Мэтт глотал свою гордость, поглощая все, что ему предлагали, прямо с земли, а индейцы наблюдали, открыто забавляясь этим зрелищем. Мэтт был диковинкой в лагере. Киова видели близко лишь несколько белых людей, поэтому они приходили, чтобы поглазеть на Мэтта, восхищаясь его бакенбардами. Индейцы брили волосы на лице, и борода была новинкой для них.
   Мэтт наблюдал, как солнце встает над дальними горами. Солнце. Его тепло согревало измученное тело.
   Индеец вышел из вигвама и бросил кусок оленины на землю к ногам Мэтта.
   Мэтт стал покорно есть. Мясо было жесткое и холодное, но он все равно ел, зная, что ничего больше не получит до ночи, затем сделал глоток воды. Вдруг воин достал нож и разрезал веревки.
   Мэтт удивленно посмотрел на него, когда веревки упали на землю.
   — Принеси дров, — отрывисто сказал индеец и, повернувшись, исчез в вигваме.
   Мэтт встал, разминая руки и плечи и потирая затекшие запястья. Итак, он стал рабом.
   Вздохнув, он направился к лесу, который находился в каньоне. Несколько женщин искали дрова. Они возмущенно уставились на Мэтта темными испуганными глазами. Он был белым человеком, врагом.
   Игнорируя их, Мэтт стал собирать палки и веточки, какие только мог найти. Он слышал, как женщины смеялись над ним. Трудно представить, что мужчина, даже белый, выполняет женскую работу. Это так забавно.
   Он собрал довольно большую охапку дров и хотел возвращаться в лагерь, но вдруг увидел белого человека, ковыляющего к реке. Заинтересовавшись, Мэтт пошел за ним, видя, как сильно он хромает.
   Лицо мужчины исказила гримаса боли, когда он согнулся, чтобы наполнить бурдюк водой. «Вода, должно быть, была чертовски холодна для его старых костей», — подумал Мэтт. Мужчина обернулся на звук шагов, его глаза выражали удивление, когда он увидел Мэтта. Некоторое время мужчины изучали друг друга. Затем старик печально улыбнулся.
   — Добро пожаловать в ад, — сказал он, протягивая Мэтту тощую руку. — Ты давно здесь?
   — Около двух недель, — ответил Мэтт. — А вы? Старик пожал плечами.
   — Я не знаю. Потерял счет времени. Год, возможно, два. Какое это теперь имеет значение?
   — Для меня имеет, — сказал Мэтт. — Я не собираюсь оставаться здесь долго.
   Старик тихо засмеялся.
   — Так и я думал, когда они захватили меня, — с горечью сказал он. — Я хотел бежать. Был спокоен, держал глаза открытыми, а рот закрытым, изучал порядки лагеря, чтобы определить время побега. — Он снова глухо засмеялся, без намека на веселье. — Они избили меня, когда я первый раз пытался бежать. Били дубинкой во второй раз, порезали сухожилие правой ноги в третий раз. Сейчас я хожу с трудом. То же самое случится и с тобой, вот увидишь. Из каньона нет выхода, кроме того узкого прохода. Они охраняют его днем и ночью.
   Мэтт нахмурился.
   — Мне наплевать, даже если все племя будет сидеть там день и ночь, — резко сказал он. — Я должен выбраться отсюда.
   Старик печально кивнул, его карие глаза были полны сострадания.
   — Удачи тебе, друг, — сказал он, затем встал и забросил бурдюк с водой на плечо. — Было приятно поговорить с тобой.
   — Меня зовут Дрего. Мэтт Дрего.
   — Том Клэймор.
   — Клэймор! — воскликнул Мэтт.
   — Мое имя тебе о чем-то говорит? — спросил старик, удивленный реакцией Мэтта.
   — Да. Старый Смоук Джонсон, бывало, все время рассказывал о вас, о светлых временах, как он говорил.
   — Смоук! — Том Клэймор усмехнулся. — Этот старый осел все еще мародерствует?
   Мэтт покачал головой.
   — Нет. Он убит в Чикамагуа.
   — Нет дурака хуже, чем старый дурак, — усмехнулся Клэймор, качая головой. — У него, должно быть, было достаточно сил, чтобы вынести все. Война — это игры для молодых.
   Мэтт улыбнулся.
   — Да, но он любил юг. Он был готов умереть за него. — Мэтт стукнул кулаком. — Проклятье, я должен выбраться отсюда любой ценой.
   — Звучит так, словно тебя ждет женщина, — предположил Клэймор, улыбнувшись.
   — Да. Она тоже в плену. Я должен обязательно найти ее до того…
   — До того, как один из козлов затянет ее в кровать, — понимающе продолжил Клэймор.
   —Да.
   Том Клэймор кивнул.
   — Я помогу тебе, сынок, — решительно сказал он.
   — Только скажи, что делать.
   Мэтт благодарно улыбнулся, и мужчины пожали друг другу руки.
   — Итак, — сказал Клэймор, — возвращаемся в деревню. Старая карга, моя владелица, машет палкой, когда злится.
   Мэтт печально нахмурился.
   — Женскую работу не переделаешь, — проворчал он, подняв свой груз, и пошел к вигваму своего хозяина.
   Этой ночью он долго не мог заснуть. Вдвоем они могли бы выйти из каньона. Нужно много времени, чтобы разработать план, и немного везения. Только у него нет плана, и, похоже, ему не везет.
   Следующие дни были невыносимыми. Трудно быть рабом, трудно повиноваться, быть голодным и грязным все время. Из одежды у него был кусок шкуры оленя, его заставляли спать на улице в грязи. Единственной радостью было то, что его больше не привязывали к дереву, как собаку. Он был благодарен и за это, а потом разозлился. Проклятые индейцы! Почему он должен испытывать благодарность за то, что эти дикари отвязали его от дерева? Какое право они имеют держать его в плену? Он ничего плохого не сделал ни одному из них.
   Мэтт криво усмехнулся. Злость была пустой тратой времени и сил. В последующие дни он делал то же самое, что и Том Клэймор. Старался быть спокойным, не обращая внимания ни на что. Он наблюдал за всем, что происходило вокруг, замечая, когда индейцы встают по утрам, когда ложатся спать ночью, как проводят время. Он следил за входом в каньон, запоминая, где стоят охранники и в какое время они сменяются.
   Днем он выполнял все дела, которые ему поручали, но тот факт, что он стал рабом, въедался в его душу и мучил, словно открытая рана. Более того, страх за Лэйси постоянно изводил его. Как она? Что с ней? Здорова ли? Может, ее изнасиловали. Это убивало его. Он с отчаянием представлял, как Лэйси заставляют подчиниться желаниям другого мужчины. Эта мысль преследовала его в течение дня и изводила ночью. Когда он больше не смог ее выносить, он поклялся себе, что сбежит до следующего полнолуния.
   В голове у него созрел план. Он мечтал увидеть Лэйси, дотронуться до нее, убедиться в том, что она принадлежит только ему. Он решил, что подождет, пока индейцы уснут, а затем проберется в каньон. Если повезет, он может ускользнуть незамеченным.

* * *

   Лэйси сидела у костра, вяло, помешивая в большом котелке варево из тушеной оленины, приправленной шалфеем и овощами. Она была пленницей в лагере апачей вот уже больше месяца, хотя ей казалось, что прошло больше года. Она стала немного понимать язык апачей и осознала, что они не были такими уж безбожными монстрами, как ей казалось раньше. Они были просто народом, который старался выжить на неласковой земле. Женщины больше жаловались, мужчины обеспечивали пищей, защищали. И мужчины, и женщины обожали своих детей. Детей апачей никогда не наказывали, не били. Они беззаботно бегали по деревне, обучаясь на примере других, как нужно себя вести. Когда мальчики достигали возраста зрелости, они становились воинами. Женщины занимались хозяйством, растили детей.
   Лэйси посмотрела вдаль. Она никогда не работала так много в своей жизни, как здесь за эти несколько недель. Она не ложилась в постель до поздней ночи и редко находила несколько минут для себя. Ее руки стали шершавыми, нежная кожа загорела и огрубела из-за постоянного пребывания на солнце и ветре. Волосы потеряли блеск. Она больше не заботилась о своей внешности, так как ее самые худшие опасения могли подтвердиться.
   Его звали Небесный Бегун. Он был среднего роста с глубоко посаженными черными глазами и веселой улыбкой. Он без памяти влюбился в Лэйси с того момента, когда увидел ее в первый раз. С тех пор он стал приходить к вигваму Солнечного Бобра каждую ночь, принося подарки: пару кроликов, красивое красное одеяло, бусы, сделанные из ракушек, оленью шкуру, выделанную словно вельвет.
   Лэйси старалась избегать Небесного Бегуна, но он всегда был рядом, ожидая момента, чтобы застать ее одну. Он ходил за ней следом, когда она шла к речке за водой, и его черные глаза смотрели на нее с обожанием. Он никогда не притрагивался к ней, так как воину запрещалось приставать к незамужней женщине, но находил ее желанной и через какое-то время предложил Солнечному Бобру шесть хороших пони за Лэйси. Такое великодушное предложение для женщины, которая была рабыней, было неслыханным, и апачи говорили об этом целыми днями.
   Лэйси пыталась объяснить Солнечному Бобру и Небесному Бегуну, что она замужем, но это, похоже, не имело для них никакого значения. Ее брак с белым человеком, который, по всей вероятности, погиб, был не в счет.
   Ветряная Женщина вышла из вигвама. Ее лицо избороздили злые морщины, а пронзительный голос стоял в ушах девушки. Женщина кричала, чтобы Лэйси принесла обед для Солнечного Бобра. Девушка принесла большой котелок с тушеным мясом. Возможно, брак с Небесным Бегуном стал бы для нее спасением. По крайней мере, когда она выйдет замуж, больше не придется терпеть издевательств и придирок Ветряной Женщины. Но как можно жить с человеком, которого не любишь и почти не знаешь! Это невозможно понять.
   Лэйси налила себе похлебку и присела около вигвама Солнечного Бобра, чтобы поесть. Она увидела на некотором расстоянии Небесного Бегуна. Он был увлечен игрой с тремя другими воинами, они кричали и дурачились, стараясь перехитрить друг друга.
   Небесный Бегун посмотрел на Лэйси и заметил, что она наблюдает за ним. Рисуясь перед ней, он стал показывать свою ловкость в обращении с луком, стрелой и копьем, надеясь произвести на нее впечатление. Он знал, что она не любит его так, как женщина может любить мужчину, но со временем все станет на свои места. Он будет нежно к ней относиться, пока она не преодолеет страх перед ним. Апачи упрекали его за то, что он хочет взять в жены белую женщину вместо того, чтобы выбрать красивую невесту из апачей.
   Несмотря ни на что, она была рабыней. За хорошие деньги он мог выкупить ее у Ветряной Женщины и, уложив в постель, наслаждаться ею, пока не устанет, а затем продать кому-нибудь еще. Но Небесный Бегун не хотел поступать с Лэйси так низко. Она была молода и хороша собой, грешно так позорить ее. В самом деле, он хотел, чтобы она стала его женой, матерью его сыновей.
   Лэйси опустила взгляд. Небесный Бегун был приличным человеком для дикаря, но она не любит его и никогда не полюбит. Как она сможет заниматься с ним любовью, если страстно желает только одного человека, от прикосновений которого в сердце разгорается пожар.
   Если у нее были сомнения и опасения, то у Небесного Бегуна их не было. Он построит свой вигвам для медового месяца в узкой горной долине далеко от лагеря апачей. Обычно невеста и ее мать строят такое укрытие, но Лэйси не из племени апачей и не знает их обычаев. Поэтому Небесный Бегун все взял на себя. Его сестра помогала ему.
   Лэйси и Небесный Бегун проведут десять дней в вигваме одни и смогут узнать друг друга получше. Если бы Лэйси знала об этом, она бы ужаснулась. Десять дней наедине с чужаком. Как вынести человека, который говорит на непонятном языке? Как они будут общаться? А что, если она ему не понравится? Он продаст ее другому воину? Она представила страшную картину, как ее будут передавать из рук в руки, от одного воина к другому, пока, в конце концов, не выбросят в степь, и она умрет, старая и одинокая.

* * *

   — Вот как! — воскликнул Том Клэймор. — Это твой план? Ты собираешься убежать отсюда и думаешь, что это удастся?
   — Что-то вроде этого, — признался Мэтт. — Пока у вас не возникнет лучшей идеи.
   — Есть одна мысль, — сказал старик.
   — Тогда какого черта вы все еще здесь? Если у вас есть такая великолепная идея, почему не воспользоваться ею?
   — Эта мысль пришла мне в голову прошлой ночью, — признался Клэймор. — Послушай внимательно.
   — Как вам удастся бежать? — спросил Мэтт. — Вы же с трудом передвигаетесь.
   — Может быть, и так, но я могу ехать верхом.
   — О'кей, я слушаю.
   — Сегодня показалась только четверть луны. Прямо в полночь я украду у пастуха две лошади и осторожно выведу их к каньону. Ты зажжешь костер за одним из вигвамов на дальнем конце лагеря. Сделаешь большой костер. Пока все будут тушить огонь, мы как-нибудь прорвемся.
   Мэтт кивнул. Это было так просто, так чертовски просто, что может сработать. В любом случае, стоит попытаться.
   — До встречи в полночь, друг, — сказал он с усмешкой.
   — Хорошо, — согласился Клэймор и поковылял прочь.
   Мэтт Дрего встал, внимательно оглядывая лагерь. Костры догорели дотла, собаки успокоились, деревня мирно спала под темным звездным небом.
   Скоро наступит полночь. Он медленно встал и побрел на окраину деревни, осторожно ступая, чтобы не разбудить спящих апачей. Собаки зашевелились, когда он проходил мимо, но по запаху он сейчас не отличался от индейцев, поэтому все обошлось.
   Он дошел до крайнего вигвама и зачерпнул горсть углей в котелок, затем добавил сухих веток. Затем он развел костер около задней стены покрытого камышом вигвама.
   Огонь медленно охватил хижину, и Мэтт быстро исчез в темноте, убегая в сторону каньона. С криком «Пожар!» апачи стали выбегать из своих вигвамов. Женщины выскакивали с грудными на руках или держали детей постарше за руку.
   Мэтт бежал бесшумно, держась ближе к стене каньона. Сейчас вся деревня уже проснулась.
   — Сюда, — из темноты раздался голос Тома Клэймора, и Мэтт прыгнул на спину лошади, которую старик привел для него.
   — Поехали, — сказал Мэтт, и они поскакали к узкому ущелью — единственному выходу из каньона.
   Позади них небо полыхало оранжевым пламенем. Уже горели два вигвама, и мужчины бегали к реке, наполняя бутыли и бурдюки водой в надежде погасить пламя.
   Беглецы были уже внутри прохода. Где-то наверху, на краю каньона, Мэтт знал это, за ними следили два воина. Может быть, их отвлечет пожар, и можно будет беспрепятственно выйти из каньона.
   Взглянув через плечо, Мэтт увидел, что Том Клэймор мчался за ним по пятам. Они были уже в середине прохода, когда Клэймор вдруг закричал:
   — Скорее! Они заметили нас! Выругавшись, Мэтт подстегнул лошадь, и та понеслась галопом. Они услышали громкий выстрел и помчались по узкому проходу в степь.
   Мэтт снова посмотрел через плечо и увидел, что Клэймор все еще близко от него. Индейцы, похоже, отстали.
   Когда спустились сумерки, Мэтт остановил свою взмыленную лошадь. Спрыгнув на землю, он пошел назад, туда, где Том Клэймор осадил своего скакуна. Лицо старика было белым как мел. Весь его левый бок был пропитан кровью.
   — Сукин сын угодил в меня, — слабо пробормотал Клэймор.
   — Похоже на то, — сказал Мэтт. — Давайте помогу вам слезть.
   Мэтт осторожно снял Клэймора с лошади и положил на землю спиной к реке.
   — Старый дурак! — выругался Мэтт. — Почему вы не сказали, что ранены?
   — Ты бы ничем не мог помочь. Думаю, что я встречусь со стариком Смоуком раньше, чем ожидал.
   — Не разговаривайте, — сказал Мэтт, — берегите силы.
   — Я готов, — ответил Клэймор. — Я прожил долгую жизнь и сделал многое из того, что хотел сделать…
   Голова старика упала набок. Мэтт знал даже до того, как пощупал пульс Клэймора, что он мертв.
   Мэтт долго сидел, глядя в темноту. Солнце садилось за горы, превращая небо в пламя. Он совсем недолго знал Клэймора, но считал старика своим другом, а сейчас его единственный друг мертв.
   Мэтт покачал головой. Какая страшная штука жизнь! Минуту назад человек был жив, разговаривал, смеялся, мечтал, а в следующее мгновение он уже мертв, и все надежды и мечты умерли вместе с ним.
   С помощью ровного куска дерева Мэтт выкопал узкую яму в песке, осторожно положил старика в могилу и засыпал его песком и камнями. Мэтт остался у реки до ночи, давая лошадям отдохнуть, но сон не шел к нему.
   На рассвете он сел на свою лошадь и направился на запад, ведя за собой лошадь Клэймора. Было очень холодно, он дрожал, жалея, что ему не пришло в голову украсть рубашку из шкуры козла и пару штанов, перед тем как уехать из каньона. Тряпка, которую он носил, закрывала лишь его поясницу. Он потер руки, стараясь согреться.
   В эту ночь он спал на земле, укрывшись листьями, чтобы как-то согреться.
   На рассвете он вскочил на лошадь Клэймора, держа путь на запад.

* * *

   Деревня готовилась к свадьбе. Лэйси стояла рядом с Небесным Бегуном, одетая в платье из шкуры оленя, которое было выделано и выбелено, пока не стало таким же мягким и белым, как вельвет. Ее волосы были распущены по плечам, их украшали бусы и ракушки. Мягкие мокасины ладно охватывали ее ноги.
   Небесный Бегун был одет в белую рубашку из шкуры оленя, на спине и рукавах украшенную бахромой, штаны из козлиной шкуры, также с бахромой, и белые мокасины.
   «Он достаточно красив для индейца», — подумала Лэйси и почувствовала, как ее щеки загорелись, когда он улыбнулся ей. Скоро она будет его женой. Даже сейчас его темные глаза говорили ей, что он находил ее желанной.
   Старый индеец говорил им что-то, напутственные незнакомые слова грубо отдавались в ушах Лэйси. Затем, взяв руку Лэйси в свою, старик сделал маленький надрез на ее правой ладони, а затем сжал ладони вместе.
   Когда смешалась их кровь, церемония закончилась. Небесный Бегун взял Лэйси за руку как хозяин, жестом собственника и повел ее туда, где стояли их лошади. Он посадил ее на спину Синдер, затем вскочил на спину своего пони, и они поехали к деревне.
   Сердце Лэйси сильно билось, когда она ехала за Небесным Бегуном к вигваму, где пройдет их медовый месяц. Солнце ярко светило над головой, но погода была холодная, и все же, еще холодней, было на сердце у Лэйси. На деревьях пели птицы. По тропинке пробежал молодой олень.
   Вдруг Лэйси подумала о побеге, но решила, что никогда не сможет убежать от Небесного Бегуна. Ей некуда идти, негде спрятаться. Они были одни в бескрайней степи.
   Ее охватило отчаяние. «Это, должно быть, дурной сон, — подумала она. — Скоро я проснусь и окажусь в объятиях Мэтта, и он развеет все мои страхи».
   Но это был не сон. Через тридцать минут она стояла около маленького вигвама, а Небесный Бегун привязывал лошадей к дереву. Совсем скоро она будет принадлежать этому мужчине, такому чужому.

* * *

   Мэтт Дрего вскочил, разбуженный ржанием лошадей, приближающихся к вигваму, где он провел ночь. Он ехал три дня и остановился прошлой ночью в заброшенном вигваме, хотя, как ни странно, там был запас пищи и одеяла. Сейчас, когда он услышал стук копыт и мужской голос, он понял, что попал в вигвам, куда прибыли новобрачные.
   Выругавшись, он стрелой бросился к двери, прижимаясь к стене около дверного прохода. Его единственной надеждой было испугать жениха, украсть оружие у индейца и скорее унести ноги.
   Дверь вигвама открылась, и вошла молодая женщина. За ней шел воин. Если бы мужчина пошел в глубь хижины, Мэтт смог бы выскользнуть наружу еще до того, как его обнаружат, но воин остановился прямо у входа, его взор был прикован к женщине, которая, видимо, была его женой.