фор, всю жизнь сидевший на семужьих тонях, а теперь тоже "по слабости
здоровья" пробавлявшийся вязаньем сетей.
Дедко Никифор, по фамилии Рындин, страдал флюсом и потому на соб-
рание не пошел. А теперь его мучила бессонница. Одна щека вспухла, го-
лова повязана жениным платком. Он гнусаво проговорил, сев на лавку:
- Расскажи, Ронюшка, што там было-то?
Дедко Иероним принялся рассказывать обстоятельно, со всеми под-
робностями, а Никифор слушал, то и дело прикладываясь рукой к перевя-
занной щеке. Закончив рассказ, Иероним посоветовал:
- И ты вступай в кооперативное товарищество. Пока не поздно. Я
вступил.
- Дак ведь меня не примут. Здоровья нет...
- Примут! - уверенно сказал Иероним. - Я замолвлю словцо! Понял?
Дорофею не спалось. Да еще в постели подвернулся под бок какой-то
жесткий комок. Пух, которым набит матрас, собирал еще молодым покойный
дед Трофим, лазая по скалам на птичьем базаре на Новой Земле, и перина
служила семье с незапамятных времен. Давно собирался Дорофей сменить
пух. Да где его взять?..
И от того дурацкого комка мысли Дорофея неожиданно приняли новое
направление. Уже много лет не заглядывали ундяне ни на Новую Землю с
ее птичьими базарами, моржовыми да тюленьими лежбищами, ни на батюшку
Грумант - Шпицберген. Все плавали недалеко - возле Канина, Кольского
полуострова. Богачи вроде Вавилы знали еще торную дорогу в Норвегию. И
ходили туда больше как торговцы. Треску, основную промысловую рыбу,
покупали у норвежцев, перепродавая в Архангельске.
А ведь бывало - Дорофей знал об этом по рассказам стариков - на
ильин день из Архангельска отправлялись на Грумант лодьи с двумя-тремя
десятками поморов и, пользуясь маткой - самодельным компасом, месяца
через два высаживались на Шпицбергене. Строили избушку, ставили капка-
ны на песцов, охотились на оленей, тюленей, белых медведей. Зимовали
долгую полярную ночь, напевая у камелька свои грустные песни:
Остров Грумант - он страшон,
Он горами обвышон,
Кругом льдами обнесен
И зверями устрашон
Казалось, навсегда прошли времена, когда лодья Родиона Иванова,
отважного морехода, бороздила воды близ северной оконечности Новой
Земли. Еще в 1690 году он добыл у Шараповых Кошек 40 пудов моржовых
клыков. Преданы забвенью в последние годы древние пути на Грумант,
Вайгач и Колгуев, а о знаменитом Мангазейском ходе молодежь узнавала
только из бывальщин глубоких стариков, которые в свою очередь слышали
предания о походах за сибирскими соболями из уст предков. Да, забыты и
океанские ходы, и волока через Канин и Ямал. Не бьют больше моржей ме-
зенцы на далеких островах, не ходят на зимовках с рогатиной на ошкуев
- белых медведей, не охотятся на диких оленей.
Теперь и судов таких, какие шили старые мастера-корабельщики,
нет, да и, как видно, повывелись дерзкие и смелые люди, и больше забо-
тились поморы о хлебе насущном, чем о заманчивых до замирания сердца
дальних морских странствиях.
Об этом и думал Дорофей, вспомнив свою давнюю мечту сходить на
Новую Землю, конечно, не только ради новой пуховой постели.
"Может, при нынешней народной власти вспомнят ундяне, долгощелы и
мезенцы о дальних ходах, о том, что в их жилах течет кровь землепро-
ходцев? Может, кооператив и будет началом того, от чего изменится ны-
нешнее скучное и бесцветное житье-бытье?"
1
Правильное начало - половина дела. Однако начинать было трудно.
Кооператив "Помор" не имел ничего, кроме названия да списка членов.
Правленцы обошли рыбаков, вступивших в артель, и взяли на заметку
все, что могло пригодиться. Около сотни рюж нашлось по сараям да пове-
тям, но они нуждались в починке. На лед могло выйти ловить навагу до
сотни рыбаков, а по опыту, проверенному годами, для успешного лова на-
до было иметь на каждого из них хотя бы по две-три рюжи.
Панькин ждал помощи от промысловой кооперации: перед отъездом
Григорьев заключил с ундянами договор на промысел наваги.
Близился сенокос. Многие в деревне имели коров и овец и собира-
лись на приречные луга косить сено. Свободных рук останется совсем ма-
ло. На помощь Панькину пришли пожилые рыбаки и рыбачки: взялись вязать
сети.
За каких-нибудь полмесяца Панькин так убегался, измотался, орга-
низуя сетевязальное дело, что даже во сне ему мерещились эти окаянные,
как он говорил, рюжи. Из них торчали то голова Ряхина, ехидно шипевше-
го: "Кооператив тоже! Ни кола, ни двора!", то озабоченное с черной
сыпью лицо Григорьева, который твердил: "А навагу будем вывозить сан-
ным путем через Несь". И Панькин отвечал ему: "Еще снастей нет, на
дворе лето, а ты - вывозить!"
Жена толкала Тихона локтем в бок и спросонья спрашивала:
- Тиша, с кем ты всю ночь воюешь? Спать не даешь! Угомонись!
Дорофей в глубокой задумчивости подошел к перевернутому карбасу и
обстукал его борта. Они гудели не очень весело: дерево уже кое-где
подгнило, потрескалось, швы разошлись, и кованые гвозди скалились, как
ржавые зубы.
"На такой посудине только топиться", - вздохнул Дорофей.
Давно забыл он свой карбас, плавая все время в море на шхуне, а
теперь, видно, надо все же его чинить. Новый шить не из чего, да и не-
когда: косы приготовлены, стоят в сенях, отточенные по всем правилам -
скоро им звенеть на лугах. А без карбаса сенокос немыслим: сено надо
плавить домой по воде из далеких глухих урочищ.
Прежде семья пользовалась в сенокос лодками Вавилы...
А Вавила - вот он. Подошел неслышно: берег в этом месте мягок,
торфянист.
- Каковы дела, Дорофей? - спросил не очень ласково. - Какая дума
тебя согнула эдак-то? Раньше, бывало, глядел орлом!
Прислонился к промытому дождями днищу киндяковской развалины,
метнул на кормщика пытливый взгляд. В бороде прячется усмешка.
Дорофей посмотрел сурово, не заискивая:
- Карбас собираюсь чинить к покосу.
- Пришел бы ко мне - дал бы. И латать не надо экое корыто! Дрова
из него будут смолевые, жаркие! Только не придешь ведь. Гордость обуя-
ла, к товарищам ноне причалил. Старых друзей побоку. Так или не так?
- Я друзьями не кидаюсь. Только ты, Вавила Дмитрич, другом не был
мне.
- А кем же был?
- Ты - хозяин. Я - работник. Вот и все.
Вавила долго стоял молча, потом заговорил с обидой в голосе:
- Вот меня нынче зовут кулаком, эксплуататором. Будто я кому-то
жить мешаю. Несправедливо это. Какой же я эксплуататор? С одной-то
шхуной! Ежели бы флот имел. Ежели бы у меня тысячи рыбаков были! Хозя-
ин... это ты верно сказал. Я - настоящий хозяин и этим горжусь. Вот ты
подумай, с чего я начал жить? Ведь ничего у меня не было. Когда стук-
нуло двадцать годков, сшил первый карбас. Покойный Новик мне помог,
царствие ему небесное. Добрый был мастер. Ну, сшил я карбас, связал
поплавь на семгу, стал ловить с покойной матерью. Повезло в тот год.
Семужки попало порядочно. Продал мезенскому купцу Плужникову. Появи-
лась деньга. Завел два ставных невода. Шестерых мужиков подрядил семгу
ловить, платил им по совести, а остальное - в кубышку. Понимаешь, в
том-то и есть достоинство хозяина, чтобы бережливым быть, деньги ко-
пить, дело расширять. Рублик к рублику! Не как иные: появилась копейка
- пропьют, прокутят с бабами... Да ежели знаешь, я и в пище был эконо-
мен, одну обувку-одежку по два года с плеч не снимал... Заплата на
заплате! Ведь помнишь это?
Дорофей молчал, отдирая засохшую корочку старой смолы от борта
карбаса. Но смола не поддавалась усилию, прикипела к дереву, казалось,
навсегда.
- Ну вот, - не дождавшись ответа, продолжал Вавила, - на свои
сбережения я приобрел зверобойные лодки-шестерники, две винтовки, под-
рядил мужиков пойти бить тюленя. А тем временем салотопню стал стро-
ить. Опять же своими руками. Во какие бугры были от топора на ладонях!
А в мечтах была шхуна. Уж так мне хотелось свое судно иметь, в море
ходить! И добился своего. А чем? Бережением да расчетом. Без этого,
брат, никуда. Вот те и кулак, вот те и эксплуататор! А в голодное вре-
мя кто давал мужикам провиант? Да ты и сам не раз приходил ко мне. У
тебя нет, а у меня есть. Потому что я хозяин. А у тебя характер дру-
гой. Ты душой предан морю, а хозяйствовать по-настоящему тебе не дано.
Вот и раскинь мозгами: эксплуататор ли я?
- Все вроде так, Вавила Дмитрич, - покачал головой Дорофей. - Об
одном ты только забыл сказать.
- Это о чем же? - насторожился Ряхин.
- О том, что две трети заработка рыбаков ты присваивал себе, а им
отдавал лишь единую треть. Вот откуда твои доходы. И одной, как ты го-
воришь, бережливостью капитала тебе никак бы не сколотить. У рыбаков
выхода не было - шли к тебе. А ты этим пользовался. Вот в чем суть.
- Выхода у них не было, верно. А я-то при чем? И опять пораскинь
мозгами: если бы я не создал крепкое хозяйство, то рыбакам и вовсе бы
трудно было. Ты пойми одно: в каждой деревне должен быть крепкий хозя-
ин... Теперь хозяином у вас будет кооператив. Но что-то сомнение берет
меня: сможете ли управлять. Ну а я, видно, как эксплуататор, нонче
должен бедствовать. Думку таю, Дорофей, уйти от вас, потому что нет
мне теперь жизни в родном селе.
- Куда же ты уйдешь?
- А куда-нибудь, - Вавила помедлил, подумал, что не в меру ра-
зоткровенничался с Дорофеем. - Уйду в город, наймусь в какую-нито ар-
тель. Сапожником стану...
- Чегой-то ты хитришь, Вавила Дмитрич.
- Нечего мне хитрить. Лавки отберете, суда - тоже. Что мне здесь
делать? Рюжи под лед затягивать - не мое дело. Не привык, да и возраст
не тот.
- Умеешь ли сапоги-то шить? - усмехнулся Дорофей.
- Научусь. Дело нехитрое.
Опять помолчали. Ветер тянул с реки - холодный, широкий. Вавила
спросил:
- Я тебя чем-нибудь обидел? Скажи начистоту.
- Обид не было. Относился по-доброму.
- Так почему же все-таки ты перекинулся в кооператив?
Дорофей вздохнул:
- Плавал я у тебя долго и вот с чем остался, - он кивнул на кар-
бас.
- Я бы мог для тебя заказать новый.
- С протянутой рукой я не обучен ходить. Ты это знаешь.
- Знаю. - Вавила насупился, посмотрел на носки крепких добротных
сапог, сшитых надолго, с голенищами-крюками. - Хитер ты, брат, и неис-
кренен.
- Перед кем?
- А хошь бы передо мной.
- В чем?
- Когда уловил нутром, что дела мои плохи, - оставил. К другим
переметнулся. Гибель мою почуял?
Дорофей посмотрел ему в глаза отчужденно:
- Не то говоришь. Новую жизнь чую. Мне с ней по пути.
- Может, сходишь, со мной на сельдяной промысел? Хотя бы в пос-
ледний раз? Плату положу хорошую.
- Нет, не пойду. Теперь уж поздно. Пятиться назад не умею.
Вавила, сутулясь, пошел прочь, уже на ходу бросив:
- Ну и оставайся у разбитого корыта. Наголодуетесь с Панькиным.
Дорофей с досадой махнул рукой. Когда Ряхин ушел, он присел на
днище и задумался, глядя вслед купцу: "Нет, Вавила, сапожником ты не
станешь. Не та стать, не тот характер..."
Конечно, Вавила никогда бы не стал мастеровщиной-сапожником. До-
рофею он сказал об этом ради красного словца, чтобы понятнее и убеди-
тельнее выразить неприязнь к соседу и ко всему, что теперь происходило
в Унде.
В этой жизни, которая, подобно шторму, налетела на тихое рыбацкое
село и все поставила с ног на голову, взломав вековые устои и усложнив
взаимоотношения людей и многие привычные понятия, Вавиле надо было на-
щупать безопасный фарватер. Вести промыслы самостоятельно и независимо
стало трудно. Добровольно отказаться от нажитого имущества, передать
его бедноте, уступить ей главенствующее положение в промыслах он не
мог.
Но где же этот фарватер? Никто не обставил его ни буями, ни баке-
нами, и в глубине таятся подводные камни и перекаты. Только сделай не-
верный маневр парусами и рулем, и вдребезги разобьется твоя ладья...
И тут народная мудрость подсказала Вавиле выход из создавшегося
положения. Смысл ее заключался в трех словах: "Клин клином вышибают!"
Надо создать, другой кооператив. Чего же проще, и как это он не
додумался сразу! В этот, не панькинский, а ряхинский кооператив следу-
ет вовлечь зажиточных рыбаков, которые работают единолично, и на соб-
рании в артель Панькина не вступили.
Вавила заперся в комнате и весь вечер обдумывал все, писал, щел-
кал на счетах, а рано утром поспешил к Обросиму.
Обросим, несмотря на летнюю пору, подшивал старые валенки. Ряхин
удивился, застав его за таким занятием.
- Не по сезону работенка! - пренебрежительно заметил он, садясь.
- По известной пословице, Вавила Дмитрич: "Готовь сани летом..."
- возразил Обросим, невозмутимо ковыряя шилом.
Вавила положил ему руку на плечо.
- Бросай свои валенки. Есть дела поважнее.
Обросим посмотрел на него, приметил нездоровую бледность лица и
какой-то лихорадочный сухой блеск в глазах и покачал головой: "Не
спал, видно, ночь".
- А говорили, Вавила Дмитрич, что ты уже подался за селедкой. Что
за дело такое? Чего придумал? - Обросим сунул валенки под лавку, смах-
нул со стола обрезки войлока и снял фартук.
- Не придумал. Жизнь заставила, - Вавила достал из кармана нес-
колько листков бумаги, исписанной, испещренной цифрами. - Вот гляди.
Тут все расчеты. - Он положил бумаги перед хозяином.
Обросим, достав очки из кожаного потертого, лоснящегося футляра,
долго разбирал неровный и корявый почерк, но ничего уразуметь не мог.
- Экая филькина грамота. Растолкуй, что к чему.
- Слушай. Тут, на этих листках, планы нашей новой жизни. Я заду-
мал организовать в пику панькинскому кооперативу другой, наш коопера-
тив.
- Вот как! - Обросим сначала обрадовался, но тут же засомневался.
- А какой в этом резон? И разрешат ли?
- Почему не разрешат? Мы, как сознательное советское купечество,
- Вавила улыбнулся при этом, - и зажиточные, тоже сознательные рыбаки,
создадим на паях товарищество. Имеем на это право? Имеем!
- И тогда что же, в Унде образуются два кооператива?
- А хоть десять. Был бы толк.
- Ну голова-а-а, - Обросим удивился такому озарению, что пришло в
голову Вавиле. - И как же ты будешь сколачивать эту артель?
- Не я, а мы. Дело кол-лек-тив-ное!
- Дак ведь главным-то закоперщиком, по-нонешнему председателем,
будешь ты?
- Не обязательно. Кого изберем.
- А паи какие вносить будем?
У Вавилы было и это предусмотрено.
- В панькинской артели мужики вносят по двадцать целковых. Разве
это паи? Курам на смех! Медная у них артель, на гроши сработана, на
живую нитку. А у нас будет золотая.
- Да ну-у?
- Мы станем вносить... ну, скажем, по шестьдесят рублей с носа. У
кого денег нет, к нам не сунется. Но кто уж придет, тот внесет деньги,
и оборотный капитал у нас будет много больше. У Панькина вступили в
товарищество сто двадцать рыбаков, а насобирают они паев от силы тыся-
чи полторы-две. Ведь у многих денег еще нет, их надо заработать. Ну а
мы, ежели запишутся в наш кооператив человек шестьдесят, соберем три
тысячи шестьсот рубликов. Видишь? Теперь прикинем, какое у них есть
промысловое имущество. Окромя рваных рюж, дырявых карбасов да лодок
ничего боле. У нас же - шхуна, бот, тресковые елы, карбаса, ставные
невода, твой засольный пункт, мой завод. Его я им в аренду не дам, пе-
редумал теперь. Вот и прикинь, как будет выглядеть наша золотая артель
против ихней медной! Понял?
- Понял. Ну, голова! - похвалил Обросим.
- Кто побогаче да покрепче, может внести не один пай. И средства
промысла - суда, снасти и все другое, тоже перечтем на паи. У каждого
в деле будет своя доля.
- Понятно, - Обросим оживился, глаза у него заблестели, забегали.
- Но ведь ты, Вавила Дмитрич, опять всех обойдешь, как рысак без уп-
ряжки.
Ряхин насторожился:
- Как так?
- Да так. Ты наверняка внесешь не один пай, да еще шхуна, бот,
снасти, салотопня и все прочее - твое. Сколько же ты паев тогда набе-
решь? Все доходы у своего кооперативного товарищества ополовинишь.
- Ну это ты преувеличиваешь. Однако скажу начистоту: есть закон
коммерции. Он говорит: прибыль получают на вложенный капитал. Больше
капитал - больше и проценты. Это тебе должно быть понятно. И ты полу-
чишь доход при распределении прибылей. У тебя ведь тоже кое-что имеет-
ся. Тебя не обидим. Панькин для своей медной артели будет просить ссу-
ду у государства, а мы без нее обойдемся. У нас есть чем ловить рыбу и
зверя бить. В долги влезать нам ни к чему.
Обросим некоторое время молчал, видимо, прикидывал, какие выгоды
может принести "золотая" артель лично ему. Наконец он согласился.
- Дело, как видно, стоящее.
- Конечно, стоящее! И, между нами говоря, - продолжал Вавила, -
это будет объединение крепких, зажиточных хозяев. А у Панькина кто?
Голь перекатная! Все бывшие покрученники. Мы за год-два приберем к ру-
кам все промыслы, и тогда они взвоют. К нам же и придут. А мы тогда
посмотрим, что с ними делать.
- Задумано не худо, Вавила Дмитрич. А ты уверен, что крепкие хо-
зяева пойдут с нами?
- А что им останется делать? Половина села объединилась, коопера-
тив займет хорошие ловецкие угодья. Ему все привилегии, все льготы.
Единоличникам теперь придется и вовсе туго - и с ловом рыбы и со сбы-
том. Я на себе испытал, каково теперь промышлять только своими силами.
В Архангельске, куда ни сунь нос - везде кооперация, на нашего брата и
смотреть не хотят. Стало быть, нам надо железным клином вбиваться в
нонешние порядки. И я тебя попрошу: будь моим помощником в этом деле.
Сегодня соберем мужиков, все обмозгуем, да и решим.
- Ладно. На меня можешь положиться, - охотно согласился Обросим.
- Надо бы прикидку сделать, кого звать на собрание.
- Давай прикинем.
Оба склонились над столом, составляя список членов предполагаемой
"золотой" артели.
В конторе кооператива "Помор" у Панькина висел отпечатанный в ти-
пографии красочный плакат:
ЧЕРЕЗ КООПЕРАЦИЮ - К СОЦИАЛИЗМУ!
На плакате крестьянин со снопом спелой пшеницы стоял на крыльце
дома с вывеской: "Товарищество по совместной обработке земли". Широким
жестом крестьянин призывал всех желающих приобщиться к ТОЗу. На даль-
нем плане трактор "фордзон" перепахивал поле.
Перед собранием единомышленников Вавила тоже позаботился о плака-
те. Венька, расстелив на полу широкую полосу из склеенных листов бума-
ги, старательно выводил крупными буквами:
ДА ЗДРАВСТВУЕТ КООПЕРАТИВ!
Рисовать крестьян Венька не научился, буквы получились неровными,
но отец все же одобрил старания сына. Лозунг вывесили в самой большой
комнате - столовой. Сюда собрали со всего дома скамейки и стулья, и к
приходу рыбаков обеденный зал выглядел, пожалуй, не менее официально,
чем клубный.
Сюда пришли Григорий Патокин, бывший приказчик Вавилы, разбога-
тевший на зверобойке, Демид Живарев и еще много других, - все "самос-
тоятельные" хозяева, люди расчетливые и осторожные. Они воздержались
от вступления в товарищество "Помор", потому что не очень верили в его
основательность и жизненность. Большинство их добывало рыбу и зверя
силами своих семей, не нанимаясь в покрут. Они имели морские карбаса,
моторные и парусные елы, снасти, ловецкие угодья и. Добывая себе хлеб
насущный, жили в достатке. Кое-кто в страдную пору использовал и наем-
ный труд, брал поморских батраков - "казаков" и "казачек". Вкладывать
в кооператив "Помор" деньги и промысловое имущество им не было расче-
та, потому что туда вступила в основном беднота, не имевшая ничего,
кроме рук.
И вот теперь Вавила предлагал объединиться на паях в свою особую
артель.
Перед началом собрания, увидев плакат, Григорий Патокин, насмеш-
ливо прищурясь, не без ехидства спросил:
- Ты чего, Вавила, перекрасился?
- Почему перекрасился? Что за намек? - Вавила побурел от возмуще-
ния, если и не вполне искреннего, так, во всяком случае, откровенного.
- Мы - люди равноправные, и понимаем, что для государства теперь коо-
перация - дело главное. Нас никто уж больше не может упрекнуть: вот,
дескать, вы - кулаки, мироеды и такие-разэдакие эксплуататоры. Теперь
мы станем красными советскими кооператорами!
- Вот, вот! Я и говорю: перекрасился, - перебил Вавилу злоязычный
Патокин, и мужики запересмеивались сдержанно, так, чтобы купец не оби-
делся.
Вавила поднял руку, призывая к порядку. Выкладывая свои планы и
расчеты, он, между прочим, сообщил, что, если "золотая" артель будет
организована, он передаст в нее свои суда, снасти, зверобойные лодки с
винтовками и боеприпасами. Рыбаки восприняли это молча: соображали,
что к чему. Потом стали спрашивать:
- Кто будет плавать на судах?
- Ведь прежде ты, Вавила, нанимал команду!
- Управимся ли своими силами?
Обросим не очень уверенно сказал:
- Может, и придется нанять в путину кое-кого из тех, кто не пошел
к Панькину...
Опять все призадумались.
- Нанимать нельзя. Скажут тогда, что кооперативные мироеды экс-
плуатируют неимущих рыбаков, - неторопливо и рассудительно заметил Жи-
варев. Широкоплечий, плотный, с выпуклой грудью, он имел сильный, ба-
совитый голос.
- Никого не будем нанимать. Сами управимся, - поспешил Вавила
рассеять сомнения.
Долго рассуждали о распределении предполагаемых доходов. Вавила
настаивал на том, чтобы делить их соответственно средствам, вложенным
в дело в виде денег и промыслового оборудования. Ему это было выгодно.
Другие предлагали делить доходы по "едокам", а третьи - по трудовому
участию. В разгар споров Патокин, на вид тихий и благообразный, а на
самом деле ехидный и непокладистый, неожиданно смешал все расчеты Ря-
хина:
- Вавила Дмитрич! В кооперативах-то средства-то промысла обоб-
ществляют! Так в газетах пишут, да и в панькинской артели так делают.
Суденышки, невода и все прочее рыбаки жертвуют на общее дело и никакой
платы взамен не требуют. Такой у них устав. А ты хошь, чтобы при деле-
же доходов получить плату за эту, как ее... мортизацию? Тогда ты при-
берешь к рукам общественный капитал. Выходит, тебе - мясо, а нам
кость?
- Я уже говорил ему, что он ополовинит доходы, - не выдержал Об-
росим, хотя и обещал вчера Вавиле полную поддержку. Ряхин зыркнул на
него, и он испуганно умолк.
- Патокин говорит дело, - опять как из бочки загудел Живарев. -
Ты, Вавила Дмитрич, предлагаешь создать что-то вроде акционерного об-
щества или старопрежнего купеческого товарищества. Нам с тобой не тя-
гаться, потому как мы в купечество рылом не вышли. Тут мы подуем не в
ту дудку, и Советская власть нас прихлопнет. Получится, если у тебя
доля вложена будет большая, так тебе и доход больше, а у меня она ма-
ленькая, так я и получу шиш? Эдак ты верхом на своем кооперативе в со-
циализм-от въедешь? Нет, доходы делить надо по паям и по работе.
Сколько заробил - столько и получи. Суда и снасти не в счет.
Вавила озадаченно умолк. Такой неожиданный оборот дела привел его
в замешательство. Но, подумав, он все-таки согласился.
- Ну ладно. Раз кооперативный устав требует безвозмездной переда-
чи судов, я что же... я не против. Отдам все, кроме шхуны.
- Вот те и на! - воскликнул Патокин. - А шхуну что, жалко? Тогда
и у меня берите ставные невода, а парусную елу я зажму. Пускай она
сохнет на берегу, так?
- Нет, брат, отдавать - так уж все. Или вовсе ничего, - возразил
Живарев.
Если в начале собрания Вавила, призвав на помощь все свое красно-
речие, все доводы, старался убедить рыбаков в необходимости создать
кооператив для того, чтобы бороться с беднотой, то теперь мужики уго-
варивали его, чтобы он передал в артель безвозмездно все промысловое
имущество. Купец оказался на поводке у всех присутствующих и был рас-
терян и даже жалок. Он видел, что от него ускользает возможность зани-
мать в кооперативе главенствующее положение и извлекать из этого для
себя выгоды. Но наконец он все-таки сдался:
- Ладно. Отдам вам суда и снасти. Только не лавки.
- Пускай лавки остаются при тебе, - добродушно махнул рукой Жива-
рев. - Они промысла не касаются...
- Как так не касаются? - встрепенулся Патокин, будто кто-то его
ткнул шилом в неподобающее место. - Лавки имеют к промыслу прямое от-
ношение. Снабжать нас кто будет? Панькинский кооператив? Да ни в
жисть! О снабжении мы должны думать сами. Тут лавки Вавилы и пригодят-
ся. Их тоже надо в общий кошель.
- Ты што, хошь меня ободрать, как липку? - запальчиво крикнул Ва-
вила. - Работник я в семье один. Да мне и жену-то тогда не прокормить!
- Прокормишь. А приказчикам да Фекле дай вольную, - опять съехид-
ничал Патокин.
Он не мог Вавиле простить того, что во время зверобойки тот отби-
вал у него лучших промысловиков.
- А это ты видал? - Вавила, уже совсем потеряв душевное равнове-
сие, показал Патокину кукиш.
- Да вида-а-ал, - спокойно отозвался Патокин. - Значит, с коопе-
ративом у нас дело не выйдет.
Стало тихо, как при покойнике. Мужики сидели, потупясь.
- Да, брат, сплоховали, - нарушил молчание Живарев. - Засмеют те-
перь нас, если узнают...
- Кому какое дело? - со злостью бросил Вавила, пряча свои бумаги.
- Меньше болтайте. И подумайте, мужики. Может, еще соберемся... Иного
пути у нас нету.
Все заторопились к выходу, избегая глядеть в глаза друг другу.
"Золотая" артель не состоялась.
Панькин, узнав о собрании в доме Вавилы, сказал Дорофею:
- Собрались волки делить оленя. Хорошо еще, что друг друга не
слопали...
То злополучное собрание в доме Вавилы надолго оставило у него в
душе неприятный осадок, тяжелый, словно свинчатка. После этого ему ни-
чего не оставалось, как жить по-старому. Выбора больше не было. Вавила
разозлился на всех - на мужиков, которые не подчинились его воле, на
Обросима, мелкого и недалекого скрягу, на Патокина, ехидничавшего и
ставившего ему палки в колеса весь вечер, и на себя - за то, что так
опрометчиво собрал мужиков и опозорился.
Махнув на все рукой, Вавила решил уйти подальше от всего в море.
Оно вылечит от тоски зеленой, встряхнет душу свежим штормом, развеет
дурное настроение.
здоровья" пробавлявшийся вязаньем сетей.
Дедко Никифор, по фамилии Рындин, страдал флюсом и потому на соб-
рание не пошел. А теперь его мучила бессонница. Одна щека вспухла, го-
лова повязана жениным платком. Он гнусаво проговорил, сев на лавку:
- Расскажи, Ронюшка, што там было-то?
Дедко Иероним принялся рассказывать обстоятельно, со всеми под-
робностями, а Никифор слушал, то и дело прикладываясь рукой к перевя-
занной щеке. Закончив рассказ, Иероним посоветовал:
- И ты вступай в кооперативное товарищество. Пока не поздно. Я
вступил.
- Дак ведь меня не примут. Здоровья нет...
- Примут! - уверенно сказал Иероним. - Я замолвлю словцо! Понял?
Дорофею не спалось. Да еще в постели подвернулся под бок какой-то
жесткий комок. Пух, которым набит матрас, собирал еще молодым покойный
дед Трофим, лазая по скалам на птичьем базаре на Новой Земле, и перина
служила семье с незапамятных времен. Давно собирался Дорофей сменить
пух. Да где его взять?..
И от того дурацкого комка мысли Дорофея неожиданно приняли новое
направление. Уже много лет не заглядывали ундяне ни на Новую Землю с
ее птичьими базарами, моржовыми да тюленьими лежбищами, ни на батюшку
Грумант - Шпицберген. Все плавали недалеко - возле Канина, Кольского
полуострова. Богачи вроде Вавилы знали еще торную дорогу в Норвегию. И
ходили туда больше как торговцы. Треску, основную промысловую рыбу,
покупали у норвежцев, перепродавая в Архангельске.
А ведь бывало - Дорофей знал об этом по рассказам стариков - на
ильин день из Архангельска отправлялись на Грумант лодьи с двумя-тремя
десятками поморов и, пользуясь маткой - самодельным компасом, месяца
через два высаживались на Шпицбергене. Строили избушку, ставили капка-
ны на песцов, охотились на оленей, тюленей, белых медведей. Зимовали
долгую полярную ночь, напевая у камелька свои грустные песни:
Остров Грумант - он страшон,
Он горами обвышон,
Кругом льдами обнесен
И зверями устрашон
Казалось, навсегда прошли времена, когда лодья Родиона Иванова,
отважного морехода, бороздила воды близ северной оконечности Новой
Земли. Еще в 1690 году он добыл у Шараповых Кошек 40 пудов моржовых
клыков. Преданы забвенью в последние годы древние пути на Грумант,
Вайгач и Колгуев, а о знаменитом Мангазейском ходе молодежь узнавала
только из бывальщин глубоких стариков, которые в свою очередь слышали
предания о походах за сибирскими соболями из уст предков. Да, забыты и
океанские ходы, и волока через Канин и Ямал. Не бьют больше моржей ме-
зенцы на далеких островах, не ходят на зимовках с рогатиной на ошкуев
- белых медведей, не охотятся на диких оленей.
Теперь и судов таких, какие шили старые мастера-корабельщики,
нет, да и, как видно, повывелись дерзкие и смелые люди, и больше забо-
тились поморы о хлебе насущном, чем о заманчивых до замирания сердца
дальних морских странствиях.
Об этом и думал Дорофей, вспомнив свою давнюю мечту сходить на
Новую Землю, конечно, не только ради новой пуховой постели.
"Может, при нынешней народной власти вспомнят ундяне, долгощелы и
мезенцы о дальних ходах, о том, что в их жилах течет кровь землепро-
ходцев? Может, кооператив и будет началом того, от чего изменится ны-
нешнее скучное и бесцветное житье-бытье?"
1
Правильное начало - половина дела. Однако начинать было трудно.
Кооператив "Помор" не имел ничего, кроме названия да списка членов.
Правленцы обошли рыбаков, вступивших в артель, и взяли на заметку
все, что могло пригодиться. Около сотни рюж нашлось по сараям да пове-
тям, но они нуждались в починке. На лед могло выйти ловить навагу до
сотни рыбаков, а по опыту, проверенному годами, для успешного лова на-
до было иметь на каждого из них хотя бы по две-три рюжи.
Панькин ждал помощи от промысловой кооперации: перед отъездом
Григорьев заключил с ундянами договор на промысел наваги.
Близился сенокос. Многие в деревне имели коров и овец и собира-
лись на приречные луга косить сено. Свободных рук останется совсем ма-
ло. На помощь Панькину пришли пожилые рыбаки и рыбачки: взялись вязать
сети.
За каких-нибудь полмесяца Панькин так убегался, измотался, орга-
низуя сетевязальное дело, что даже во сне ему мерещились эти окаянные,
как он говорил, рюжи. Из них торчали то голова Ряхина, ехидно шипевше-
го: "Кооператив тоже! Ни кола, ни двора!", то озабоченное с черной
сыпью лицо Григорьева, который твердил: "А навагу будем вывозить сан-
ным путем через Несь". И Панькин отвечал ему: "Еще снастей нет, на
дворе лето, а ты - вывозить!"
Жена толкала Тихона локтем в бок и спросонья спрашивала:
- Тиша, с кем ты всю ночь воюешь? Спать не даешь! Угомонись!
Дорофей в глубокой задумчивости подошел к перевернутому карбасу и
обстукал его борта. Они гудели не очень весело: дерево уже кое-где
подгнило, потрескалось, швы разошлись, и кованые гвозди скалились, как
ржавые зубы.
"На такой посудине только топиться", - вздохнул Дорофей.
Давно забыл он свой карбас, плавая все время в море на шхуне, а
теперь, видно, надо все же его чинить. Новый шить не из чего, да и не-
когда: косы приготовлены, стоят в сенях, отточенные по всем правилам -
скоро им звенеть на лугах. А без карбаса сенокос немыслим: сено надо
плавить домой по воде из далеких глухих урочищ.
Прежде семья пользовалась в сенокос лодками Вавилы...
А Вавила - вот он. Подошел неслышно: берег в этом месте мягок,
торфянист.
- Каковы дела, Дорофей? - спросил не очень ласково. - Какая дума
тебя согнула эдак-то? Раньше, бывало, глядел орлом!
Прислонился к промытому дождями днищу киндяковской развалины,
метнул на кормщика пытливый взгляд. В бороде прячется усмешка.
Дорофей посмотрел сурово, не заискивая:
- Карбас собираюсь чинить к покосу.
- Пришел бы ко мне - дал бы. И латать не надо экое корыто! Дрова
из него будут смолевые, жаркие! Только не придешь ведь. Гордость обуя-
ла, к товарищам ноне причалил. Старых друзей побоку. Так или не так?
- Я друзьями не кидаюсь. Только ты, Вавила Дмитрич, другом не был
мне.
- А кем же был?
- Ты - хозяин. Я - работник. Вот и все.
Вавила долго стоял молча, потом заговорил с обидой в голосе:
- Вот меня нынче зовут кулаком, эксплуататором. Будто я кому-то
жить мешаю. Несправедливо это. Какой же я эксплуататор? С одной-то
шхуной! Ежели бы флот имел. Ежели бы у меня тысячи рыбаков были! Хозя-
ин... это ты верно сказал. Я - настоящий хозяин и этим горжусь. Вот ты
подумай, с чего я начал жить? Ведь ничего у меня не было. Когда стук-
нуло двадцать годков, сшил первый карбас. Покойный Новик мне помог,
царствие ему небесное. Добрый был мастер. Ну, сшил я карбас, связал
поплавь на семгу, стал ловить с покойной матерью. Повезло в тот год.
Семужки попало порядочно. Продал мезенскому купцу Плужникову. Появи-
лась деньга. Завел два ставных невода. Шестерых мужиков подрядил семгу
ловить, платил им по совести, а остальное - в кубышку. Понимаешь, в
том-то и есть достоинство хозяина, чтобы бережливым быть, деньги ко-
пить, дело расширять. Рублик к рублику! Не как иные: появилась копейка
- пропьют, прокутят с бабами... Да ежели знаешь, я и в пище был эконо-
мен, одну обувку-одежку по два года с плеч не снимал... Заплата на
заплате! Ведь помнишь это?
Дорофей молчал, отдирая засохшую корочку старой смолы от борта
карбаса. Но смола не поддавалась усилию, прикипела к дереву, казалось,
навсегда.
- Ну вот, - не дождавшись ответа, продолжал Вавила, - на свои
сбережения я приобрел зверобойные лодки-шестерники, две винтовки, под-
рядил мужиков пойти бить тюленя. А тем временем салотопню стал стро-
ить. Опять же своими руками. Во какие бугры были от топора на ладонях!
А в мечтах была шхуна. Уж так мне хотелось свое судно иметь, в море
ходить! И добился своего. А чем? Бережением да расчетом. Без этого,
брат, никуда. Вот те и кулак, вот те и эксплуататор! А в голодное вре-
мя кто давал мужикам провиант? Да ты и сам не раз приходил ко мне. У
тебя нет, а у меня есть. Потому что я хозяин. А у тебя характер дру-
гой. Ты душой предан морю, а хозяйствовать по-настоящему тебе не дано.
Вот и раскинь мозгами: эксплуататор ли я?
- Все вроде так, Вавила Дмитрич, - покачал головой Дорофей. - Об
одном ты только забыл сказать.
- Это о чем же? - насторожился Ряхин.
- О том, что две трети заработка рыбаков ты присваивал себе, а им
отдавал лишь единую треть. Вот откуда твои доходы. И одной, как ты го-
воришь, бережливостью капитала тебе никак бы не сколотить. У рыбаков
выхода не было - шли к тебе. А ты этим пользовался. Вот в чем суть.
- Выхода у них не было, верно. А я-то при чем? И опять пораскинь
мозгами: если бы я не создал крепкое хозяйство, то рыбакам и вовсе бы
трудно было. Ты пойми одно: в каждой деревне должен быть крепкий хозя-
ин... Теперь хозяином у вас будет кооператив. Но что-то сомнение берет
меня: сможете ли управлять. Ну а я, видно, как эксплуататор, нонче
должен бедствовать. Думку таю, Дорофей, уйти от вас, потому что нет
мне теперь жизни в родном селе.
- Куда же ты уйдешь?
- А куда-нибудь, - Вавила помедлил, подумал, что не в меру ра-
зоткровенничался с Дорофеем. - Уйду в город, наймусь в какую-нито ар-
тель. Сапожником стану...
- Чегой-то ты хитришь, Вавила Дмитрич.
- Нечего мне хитрить. Лавки отберете, суда - тоже. Что мне здесь
делать? Рюжи под лед затягивать - не мое дело. Не привык, да и возраст
не тот.
- Умеешь ли сапоги-то шить? - усмехнулся Дорофей.
- Научусь. Дело нехитрое.
Опять помолчали. Ветер тянул с реки - холодный, широкий. Вавила
спросил:
- Я тебя чем-нибудь обидел? Скажи начистоту.
- Обид не было. Относился по-доброму.
- Так почему же все-таки ты перекинулся в кооператив?
Дорофей вздохнул:
- Плавал я у тебя долго и вот с чем остался, - он кивнул на кар-
бас.
- Я бы мог для тебя заказать новый.
- С протянутой рукой я не обучен ходить. Ты это знаешь.
- Знаю. - Вавила насупился, посмотрел на носки крепких добротных
сапог, сшитых надолго, с голенищами-крюками. - Хитер ты, брат, и неис-
кренен.
- Перед кем?
- А хошь бы передо мной.
- В чем?
- Когда уловил нутром, что дела мои плохи, - оставил. К другим
переметнулся. Гибель мою почуял?
Дорофей посмотрел ему в глаза отчужденно:
- Не то говоришь. Новую жизнь чую. Мне с ней по пути.
- Может, сходишь, со мной на сельдяной промысел? Хотя бы в пос-
ледний раз? Плату положу хорошую.
- Нет, не пойду. Теперь уж поздно. Пятиться назад не умею.
Вавила, сутулясь, пошел прочь, уже на ходу бросив:
- Ну и оставайся у разбитого корыта. Наголодуетесь с Панькиным.
Дорофей с досадой махнул рукой. Когда Ряхин ушел, он присел на
днище и задумался, глядя вслед купцу: "Нет, Вавила, сапожником ты не
станешь. Не та стать, не тот характер..."
Конечно, Вавила никогда бы не стал мастеровщиной-сапожником. До-
рофею он сказал об этом ради красного словца, чтобы понятнее и убеди-
тельнее выразить неприязнь к соседу и ко всему, что теперь происходило
в Унде.
В этой жизни, которая, подобно шторму, налетела на тихое рыбацкое
село и все поставила с ног на голову, взломав вековые устои и усложнив
взаимоотношения людей и многие привычные понятия, Вавиле надо было на-
щупать безопасный фарватер. Вести промыслы самостоятельно и независимо
стало трудно. Добровольно отказаться от нажитого имущества, передать
его бедноте, уступить ей главенствующее положение в промыслах он не
мог.
Но где же этот фарватер? Никто не обставил его ни буями, ни баке-
нами, и в глубине таятся подводные камни и перекаты. Только сделай не-
верный маневр парусами и рулем, и вдребезги разобьется твоя ладья...
И тут народная мудрость подсказала Вавиле выход из создавшегося
положения. Смысл ее заключался в трех словах: "Клин клином вышибают!"
Надо создать, другой кооператив. Чего же проще, и как это он не
додумался сразу! В этот, не панькинский, а ряхинский кооператив следу-
ет вовлечь зажиточных рыбаков, которые работают единолично, и на соб-
рании в артель Панькина не вступили.
Вавила заперся в комнате и весь вечер обдумывал все, писал, щел-
кал на счетах, а рано утром поспешил к Обросиму.
Обросим, несмотря на летнюю пору, подшивал старые валенки. Ряхин
удивился, застав его за таким занятием.
- Не по сезону работенка! - пренебрежительно заметил он, садясь.
- По известной пословице, Вавила Дмитрич: "Готовь сани летом..."
- возразил Обросим, невозмутимо ковыряя шилом.
Вавила положил ему руку на плечо.
- Бросай свои валенки. Есть дела поважнее.
Обросим посмотрел на него, приметил нездоровую бледность лица и
какой-то лихорадочный сухой блеск в глазах и покачал головой: "Не
спал, видно, ночь".
- А говорили, Вавила Дмитрич, что ты уже подался за селедкой. Что
за дело такое? Чего придумал? - Обросим сунул валенки под лавку, смах-
нул со стола обрезки войлока и снял фартук.
- Не придумал. Жизнь заставила, - Вавила достал из кармана нес-
колько листков бумаги, исписанной, испещренной цифрами. - Вот гляди.
Тут все расчеты. - Он положил бумаги перед хозяином.
Обросим, достав очки из кожаного потертого, лоснящегося футляра,
долго разбирал неровный и корявый почерк, но ничего уразуметь не мог.
- Экая филькина грамота. Растолкуй, что к чему.
- Слушай. Тут, на этих листках, планы нашей новой жизни. Я заду-
мал организовать в пику панькинскому кооперативу другой, наш коопера-
тив.
- Вот как! - Обросим сначала обрадовался, но тут же засомневался.
- А какой в этом резон? И разрешат ли?
- Почему не разрешат? Мы, как сознательное советское купечество,
- Вавила улыбнулся при этом, - и зажиточные, тоже сознательные рыбаки,
создадим на паях товарищество. Имеем на это право? Имеем!
- И тогда что же, в Унде образуются два кооператива?
- А хоть десять. Был бы толк.
- Ну голова-а-а, - Обросим удивился такому озарению, что пришло в
голову Вавиле. - И как же ты будешь сколачивать эту артель?
- Не я, а мы. Дело кол-лек-тив-ное!
- Дак ведь главным-то закоперщиком, по-нонешнему председателем,
будешь ты?
- Не обязательно. Кого изберем.
- А паи какие вносить будем?
У Вавилы было и это предусмотрено.
- В панькинской артели мужики вносят по двадцать целковых. Разве
это паи? Курам на смех! Медная у них артель, на гроши сработана, на
живую нитку. А у нас будет золотая.
- Да ну-у?
- Мы станем вносить... ну, скажем, по шестьдесят рублей с носа. У
кого денег нет, к нам не сунется. Но кто уж придет, тот внесет деньги,
и оборотный капитал у нас будет много больше. У Панькина вступили в
товарищество сто двадцать рыбаков, а насобирают они паев от силы тыся-
чи полторы-две. Ведь у многих денег еще нет, их надо заработать. Ну а
мы, ежели запишутся в наш кооператив человек шестьдесят, соберем три
тысячи шестьсот рубликов. Видишь? Теперь прикинем, какое у них есть
промысловое имущество. Окромя рваных рюж, дырявых карбасов да лодок
ничего боле. У нас же - шхуна, бот, тресковые елы, карбаса, ставные
невода, твой засольный пункт, мой завод. Его я им в аренду не дам, пе-
редумал теперь. Вот и прикинь, как будет выглядеть наша золотая артель
против ихней медной! Понял?
- Понял. Ну, голова! - похвалил Обросим.
- Кто побогаче да покрепче, может внести не один пай. И средства
промысла - суда, снасти и все другое, тоже перечтем на паи. У каждого
в деле будет своя доля.
- Понятно, - Обросим оживился, глаза у него заблестели, забегали.
- Но ведь ты, Вавила Дмитрич, опять всех обойдешь, как рысак без уп-
ряжки.
Ряхин насторожился:
- Как так?
- Да так. Ты наверняка внесешь не один пай, да еще шхуна, бот,
снасти, салотопня и все прочее - твое. Сколько же ты паев тогда набе-
решь? Все доходы у своего кооперативного товарищества ополовинишь.
- Ну это ты преувеличиваешь. Однако скажу начистоту: есть закон
коммерции. Он говорит: прибыль получают на вложенный капитал. Больше
капитал - больше и проценты. Это тебе должно быть понятно. И ты полу-
чишь доход при распределении прибылей. У тебя ведь тоже кое-что имеет-
ся. Тебя не обидим. Панькин для своей медной артели будет просить ссу-
ду у государства, а мы без нее обойдемся. У нас есть чем ловить рыбу и
зверя бить. В долги влезать нам ни к чему.
Обросим некоторое время молчал, видимо, прикидывал, какие выгоды
может принести "золотая" артель лично ему. Наконец он согласился.
- Дело, как видно, стоящее.
- Конечно, стоящее! И, между нами говоря, - продолжал Вавила, -
это будет объединение крепких, зажиточных хозяев. А у Панькина кто?
Голь перекатная! Все бывшие покрученники. Мы за год-два приберем к ру-
кам все промыслы, и тогда они взвоют. К нам же и придут. А мы тогда
посмотрим, что с ними делать.
- Задумано не худо, Вавила Дмитрич. А ты уверен, что крепкие хо-
зяева пойдут с нами?
- А что им останется делать? Половина села объединилась, коопера-
тив займет хорошие ловецкие угодья. Ему все привилегии, все льготы.
Единоличникам теперь придется и вовсе туго - и с ловом рыбы и со сбы-
том. Я на себе испытал, каково теперь промышлять только своими силами.
В Архангельске, куда ни сунь нос - везде кооперация, на нашего брата и
смотреть не хотят. Стало быть, нам надо железным клином вбиваться в
нонешние порядки. И я тебя попрошу: будь моим помощником в этом деле.
Сегодня соберем мужиков, все обмозгуем, да и решим.
- Ладно. На меня можешь положиться, - охотно согласился Обросим.
- Надо бы прикидку сделать, кого звать на собрание.
- Давай прикинем.
Оба склонились над столом, составляя список членов предполагаемой
"золотой" артели.
В конторе кооператива "Помор" у Панькина висел отпечатанный в ти-
пографии красочный плакат:
ЧЕРЕЗ КООПЕРАЦИЮ - К СОЦИАЛИЗМУ!
На плакате крестьянин со снопом спелой пшеницы стоял на крыльце
дома с вывеской: "Товарищество по совместной обработке земли". Широким
жестом крестьянин призывал всех желающих приобщиться к ТОЗу. На даль-
нем плане трактор "фордзон" перепахивал поле.
Перед собранием единомышленников Вавила тоже позаботился о плака-
те. Венька, расстелив на полу широкую полосу из склеенных листов бума-
ги, старательно выводил крупными буквами:
ДА ЗДРАВСТВУЕТ КООПЕРАТИВ!
Рисовать крестьян Венька не научился, буквы получились неровными,
но отец все же одобрил старания сына. Лозунг вывесили в самой большой
комнате - столовой. Сюда собрали со всего дома скамейки и стулья, и к
приходу рыбаков обеденный зал выглядел, пожалуй, не менее официально,
чем клубный.
Сюда пришли Григорий Патокин, бывший приказчик Вавилы, разбога-
тевший на зверобойке, Демид Живарев и еще много других, - все "самос-
тоятельные" хозяева, люди расчетливые и осторожные. Они воздержались
от вступления в товарищество "Помор", потому что не очень верили в его
основательность и жизненность. Большинство их добывало рыбу и зверя
силами своих семей, не нанимаясь в покрут. Они имели морские карбаса,
моторные и парусные елы, снасти, ловецкие угодья и. Добывая себе хлеб
насущный, жили в достатке. Кое-кто в страдную пору использовал и наем-
ный труд, брал поморских батраков - "казаков" и "казачек". Вкладывать
в кооператив "Помор" деньги и промысловое имущество им не было расче-
та, потому что туда вступила в основном беднота, не имевшая ничего,
кроме рук.
И вот теперь Вавила предлагал объединиться на паях в свою особую
артель.
Перед началом собрания, увидев плакат, Григорий Патокин, насмеш-
ливо прищурясь, не без ехидства спросил:
- Ты чего, Вавила, перекрасился?
- Почему перекрасился? Что за намек? - Вавила побурел от возмуще-
ния, если и не вполне искреннего, так, во всяком случае, откровенного.
- Мы - люди равноправные, и понимаем, что для государства теперь коо-
перация - дело главное. Нас никто уж больше не может упрекнуть: вот,
дескать, вы - кулаки, мироеды и такие-разэдакие эксплуататоры. Теперь
мы станем красными советскими кооператорами!
- Вот, вот! Я и говорю: перекрасился, - перебил Вавилу злоязычный
Патокин, и мужики запересмеивались сдержанно, так, чтобы купец не оби-
делся.
Вавила поднял руку, призывая к порядку. Выкладывая свои планы и
расчеты, он, между прочим, сообщил, что, если "золотая" артель будет
организована, он передаст в нее свои суда, снасти, зверобойные лодки с
винтовками и боеприпасами. Рыбаки восприняли это молча: соображали,
что к чему. Потом стали спрашивать:
- Кто будет плавать на судах?
- Ведь прежде ты, Вавила, нанимал команду!
- Управимся ли своими силами?
Обросим не очень уверенно сказал:
- Может, и придется нанять в путину кое-кого из тех, кто не пошел
к Панькину...
Опять все призадумались.
- Нанимать нельзя. Скажут тогда, что кооперативные мироеды экс-
плуатируют неимущих рыбаков, - неторопливо и рассудительно заметил Жи-
варев. Широкоплечий, плотный, с выпуклой грудью, он имел сильный, ба-
совитый голос.
- Никого не будем нанимать. Сами управимся, - поспешил Вавила
рассеять сомнения.
Долго рассуждали о распределении предполагаемых доходов. Вавила
настаивал на том, чтобы делить их соответственно средствам, вложенным
в дело в виде денег и промыслового оборудования. Ему это было выгодно.
Другие предлагали делить доходы по "едокам", а третьи - по трудовому
участию. В разгар споров Патокин, на вид тихий и благообразный, а на
самом деле ехидный и непокладистый, неожиданно смешал все расчеты Ря-
хина:
- Вавила Дмитрич! В кооперативах-то средства-то промысла обоб-
ществляют! Так в газетах пишут, да и в панькинской артели так делают.
Суденышки, невода и все прочее рыбаки жертвуют на общее дело и никакой
платы взамен не требуют. Такой у них устав. А ты хошь, чтобы при деле-
же доходов получить плату за эту, как ее... мортизацию? Тогда ты при-
берешь к рукам общественный капитал. Выходит, тебе - мясо, а нам
кость?
- Я уже говорил ему, что он ополовинит доходы, - не выдержал Об-
росим, хотя и обещал вчера Вавиле полную поддержку. Ряхин зыркнул на
него, и он испуганно умолк.
- Патокин говорит дело, - опять как из бочки загудел Живарев. -
Ты, Вавила Дмитрич, предлагаешь создать что-то вроде акционерного об-
щества или старопрежнего купеческого товарищества. Нам с тобой не тя-
гаться, потому как мы в купечество рылом не вышли. Тут мы подуем не в
ту дудку, и Советская власть нас прихлопнет. Получится, если у тебя
доля вложена будет большая, так тебе и доход больше, а у меня она ма-
ленькая, так я и получу шиш? Эдак ты верхом на своем кооперативе в со-
циализм-от въедешь? Нет, доходы делить надо по паям и по работе.
Сколько заробил - столько и получи. Суда и снасти не в счет.
Вавила озадаченно умолк. Такой неожиданный оборот дела привел его
в замешательство. Но, подумав, он все-таки согласился.
- Ну ладно. Раз кооперативный устав требует безвозмездной переда-
чи судов, я что же... я не против. Отдам все, кроме шхуны.
- Вот те и на! - воскликнул Патокин. - А шхуну что, жалко? Тогда
и у меня берите ставные невода, а парусную елу я зажму. Пускай она
сохнет на берегу, так?
- Нет, брат, отдавать - так уж все. Или вовсе ничего, - возразил
Живарев.
Если в начале собрания Вавила, призвав на помощь все свое красно-
речие, все доводы, старался убедить рыбаков в необходимости создать
кооператив для того, чтобы бороться с беднотой, то теперь мужики уго-
варивали его, чтобы он передал в артель безвозмездно все промысловое
имущество. Купец оказался на поводке у всех присутствующих и был рас-
терян и даже жалок. Он видел, что от него ускользает возможность зани-
мать в кооперативе главенствующее положение и извлекать из этого для
себя выгоды. Но наконец он все-таки сдался:
- Ладно. Отдам вам суда и снасти. Только не лавки.
- Пускай лавки остаются при тебе, - добродушно махнул рукой Жива-
рев. - Они промысла не касаются...
- Как так не касаются? - встрепенулся Патокин, будто кто-то его
ткнул шилом в неподобающее место. - Лавки имеют к промыслу прямое от-
ношение. Снабжать нас кто будет? Панькинский кооператив? Да ни в
жисть! О снабжении мы должны думать сами. Тут лавки Вавилы и пригодят-
ся. Их тоже надо в общий кошель.
- Ты што, хошь меня ободрать, как липку? - запальчиво крикнул Ва-
вила. - Работник я в семье один. Да мне и жену-то тогда не прокормить!
- Прокормишь. А приказчикам да Фекле дай вольную, - опять съехид-
ничал Патокин.
Он не мог Вавиле простить того, что во время зверобойки тот отби-
вал у него лучших промысловиков.
- А это ты видал? - Вавила, уже совсем потеряв душевное равнове-
сие, показал Патокину кукиш.
- Да вида-а-ал, - спокойно отозвался Патокин. - Значит, с коопе-
ративом у нас дело не выйдет.
Стало тихо, как при покойнике. Мужики сидели, потупясь.
- Да, брат, сплоховали, - нарушил молчание Живарев. - Засмеют те-
перь нас, если узнают...
- Кому какое дело? - со злостью бросил Вавила, пряча свои бумаги.
- Меньше болтайте. И подумайте, мужики. Может, еще соберемся... Иного
пути у нас нету.
Все заторопились к выходу, избегая глядеть в глаза друг другу.
"Золотая" артель не состоялась.
Панькин, узнав о собрании в доме Вавилы, сказал Дорофею:
- Собрались волки делить оленя. Хорошо еще, что друг друга не
слопали...
То злополучное собрание в доме Вавилы надолго оставило у него в
душе неприятный осадок, тяжелый, словно свинчатка. После этого ему ни-
чего не оставалось, как жить по-старому. Выбора больше не было. Вавила
разозлился на всех - на мужиков, которые не подчинились его воле, на
Обросима, мелкого и недалекого скрягу, на Патокина, ехидничавшего и
ставившего ему палки в колеса весь вечер, и на себя - за то, что так
опрометчиво собрал мужиков и опозорился.
Махнув на все рукой, Вавила решил уйти подальше от всего в море.
Оно вылечит от тоски зеленой, встряхнет душу свежим штормом, развеет
дурное настроение.