ки. Чего тако вышиваешь-то?
- Утиральник.
- Ох и рукодельна женка будет. Когда замуж-то выйдешь?
- Мой жених еще не родился.
- Ой ли? Женихов на селе не счесть. Парни все - что надо!
- Парней много, а женихов не видно.
- Не умеют ухаживать нонешние парни. Эх, вот мы, бывало...
Обросим оживился, намереваясь рассказать что-то, тряхнуть стари-
ной, но Фекла его прервала:
- Ты по делу?
Купец обиделся, помолчал и начал вкрадчиво:
- Есть у меня на примете женишок для тебя, Феклуша. Вальяжный па-
рень. Здоровушший: силы что у медведя! Послушный, тихий. Такая женка,
как ты, вполне из него веревки может вить. И собой пригляден. С лица
чист. Трудолюбец!
- Это кто же? - поинтересовалась Фекла, любуясь своим узором.
Глаза ее радостно светились от того, что вышивьа удалась.
- Всем известный своей скромностью Митрей Палыч Котовцев.
Фекла уронила пяльцы на колени, уставилась на Обросима изумленно.
- Это Митюха-то? Митюха-тюха? - и принялась хохотать: грудь ходи-
ла ходуном под кофтой. На глазах даже выступили слезы. - Это ты, зна-
чит, пришел сватом? Племянника своего двоюродного хошь оженить? Ловко!
- Да-с, Фекла Осиповна. И я нахожу для вас это предложение шибко
выгодным.
- Правда? - спросила Фекла и вдруг зажала нос свободным концом
утиральника.
- Истинный крест! - Обросим мелко-мелко перекрестился.
- Фу! Чем от вас таким пахнет? Никак, нафталином? Подите-ка до-
мой. Будет каметить-то1. Когда потребуется, найду себе пару сама. Ни-
каких сватов не надобно. А гостинцы заберите.
1 Каметить - нелепо и не к месту шутить, от искаженного "комедия"
(мести.).
Она проворно открыла дверь в сени:
- Скатертью дорога! Всю избу провоняли! Эку шубу напялили! Ви-
дать, бабкина? Когда долг мне отдашь?
Обросим вскочил, надел шапку, от волнения и обиды не мог вымол-
вить ни слова и попятился к двери, побурев:
- Ну ты... ты... исчадие адово! Ты еще спохватишься! Таким парнем
брезгуешь? - наконец обрел он дар речи. - Спохватишься!
- И не подумаю! - Фекла расхохоталась ему в лицо и захлопнула
дверь, когда он вышел. Потом, увидев кулек, выбежала на крыльцо. - Ку-
лечек-от забыл! Об-роси-и-им! Возьми!
Купец, не оборачиваясь, махнул рукой и, словно клубок, покатился
по дороге.
Фекла развернула кулек и вытрусила гостинцы на тропинку. Конфеты,
пряники, орехи - все рассыпалось по снегу.
Мимо пробегали ребятишки. Увидев этакое диво на снегу, кинулись
подбирать с гомоном и смехом.
- Фекла гостинцы посеяла! Гости-и-инцы! Налетай, ребята! Все -
даром!
Обросим первым пришел к Фекле со сватовством. Своим дальним соро-
дичам Котовцевым он обещал уломать девку, похвалялся, что против тако-
го свата, как он, Фекле не устоять. Однако не вышло.
В Унде немало было молодых парней, и все они заглядывались на
пригожую девушку. Не один из них тайком вздыхал по ней. Даже семейные
степенные мужики и те, встретив Феклу на улице, не могли удержаться от
того, чтобы не обернуться и не посмотреть ей вслед.
Фекла довольно редко появлялась среди людей. И заговаривать с ней
решались лишь немногие, наиболее отчаянные и самоуверенные ухажеры.
Парни обижались на нее. Нередко обида переходила в открытую неприязнь.
Отвергнутые ухажеры изощрялись в злоумышленных проделках. Не раз ночью
кто-то заваливал ее крыльцо горой снега. На святки у нее раскатывали
поленницы с дровами. Но Фекла стойко переносила все это. Ее силушки с
избытком хватало, чтобы одним нажимом плеча дверью расчистить крыльцо
и не раз заново уложить дрова.
В минувшем году, хотя промысловая обстановка на Канине была неус-
тойчивой, рыбаки "Помора" все же выполнили договор с кооперацией, сдав
ей около трех тысяч пудов наваги, выловленной за три месяца. Семьи
членов товарищества оказались более обеспеченными, чем семьи рыбаков,
промышлявших по старинке своими снастями и сдавших уловы частным тор-
говцам.
Но богачи еще цепко держались за мужика. Скупали у него навагу,
семгу, всеми правдами и неправдами добывали ходовые товары и старались
соперничать с кооперативными магазинами. Обросим, когда торговать ста-
ло нечем, проявил не свойственную ему прыть: нанял у долгощельского
промышленника Стамухина бот и сходил в Архангельск за товарами. Достал
там кое-что, по окрестным селам закупил продовольствие и на какое-то
время вдохнул жизнь в свою хиреющую торговлю.
У рыбаков "Помора" было явное преимущество перед частниками: коо-
перация снабжала их всем необходимым. Однако у товарищества не было
своего флота, и оно вынуждено было большей частью промышлять близ по-
бережья. На Канин по осени шли ледокольным пароходом, а обратно - сан-
ным путем, через Несь. В море артель посылала только "Поветерь". Вот
уже четвертый год шхуна исправно служила рыбакам. По весне Дорофей вел
ее на тресковый промысел, в августе - сентябре - на сельдяной. Но кор-
пус шхуны поизносился, появилась течь. Недолговечен деревянный парус-
ник: судно начинало стареть.
Длинными зимними вечерами Дорофей от начала до конца прочитывал
все газеты. Густя приносила их пачками, во временное пользование - до
завтра. Надев валяные обрезки, Дорофей садился в кухне к столу, прила-
живал на ламповое стекло бумажный абажур и погружался в изучение "те-
кущей жизни". Читал медленно, чуть ли не по складам. Засыпая в горен-
ке, Густя слышала в открытую дверь шелест бумаги, отцовские сдержанные
вздохи да покашливанье. Иногда тянуло махорочным дымком.
Газеты писали о коллективизации. Везде прищемляли хвост кулакам,
а те огрызались. В Тамбовской, Воронежской и других губерниях кулаки
хватались за обрезы, ночами убивали партийцев, активистов, деревенских
селькоров.
"Вот оно как дело-то оборачивается! - думал Дорофей. - Кровью! До
стрельбы доходит! А у нас будет ли колхоз? Земли обрабатываемой нет,
ундяне всю жизнь скитаются по морю да по озерам в поисках добычи и
пропитания... Может, у нас обойдется кооперативом?"
Но вот в краевой газете стали появляться заметки о колхозах, соз-
даваемых на Севере. Вскоре Панькина вызвали в Мезень, откуда он вер-
нулся озабоченным и как будто чем-то встревоженным. Местный актив за-
седал в помещении сельсовета до глубокой ночи: что-то обсуждали, спо-
рили, непрерывно палили махорку.
Все село знало, что в Совете заседают и что надвигаются опять ка-
кие-то перемены в жизни. От одного к другому передавалось новое и не
совсем понятное слово: колхоз.
Глухой февральской ночью к избе Обросима со стороны реки прилете-
ла оленья упряжка. На нартах сидели двое: ненец проводник и долгощель-
ский промышленник Стамухин, тот, у которого Обросим нанимал бот для
поездки в Архангельск.
Такому визиту Обросим не только не обрадовался, но был им напу-
ган. Невысокий широкоплечий Стамухин с колючими, глубоко посаженными
глазками выглядел встревоженным и хмурым. Сбросив совик, он обнял хо-
зяина и попросил чаю.
- Весь промерз. Олешки несут, как шальные, да еще ветер навстре-
чу, - сказал хриплым, будто смерзшимся голосом.
Обросим проводил гостя в горницу, согрел самовар. Ненцу подал еду
на кухню.
Грея руки о тонкий стакан с чаем, Стамухин начал разговор.
- Конец нам приходит, Обросим! О колхозах слыхал?
- Кое-какие слухи по деревне идут.
- У нас на днях собрание будет. Насчет колхоза.
- И у нас тоже. Вавилу упекли, - покачал головой Обросим, плотнее
запахивая ватную стеганку-душегрейку. - Теперь, чую, за меня возьмут-
ся.
- Как у тебя торговля? Товар есть? - спросил гость.
- Полки пустые. Все распродал. Одна заваль осталась. Никто не бе-
рет.
- Распродал - хорошо. Деньжонки надо подальше прятать. На черный
день.
- Было бы что прятать. У меня в мошне ветер ходит. Все запасы от-
дал Вавиле.
Помолчали. Разогретый чаем гость стал словоохотливее.
- Надо им палки в колеса сунуть, пока не поздно.
- Кому?
- Сельсоветчикам да партейцам. У них ведь все идет по голосова-
нию. Как народ руки подымет - значит "за". А не подымет народ рук -
по-ихнему не быть.
- У ихних колес спицы дубовые. Переломают наши палки, - вздохнул
Обросим.
В глубине души Стамухин тоже понимал это. Он не был глуп и наивен
и знал, что коллективизация идет повсюду и что изменить ход событий ни
он, никто другой не в силах. Однако примириться с этим он не мог и по-
тому звал к действию. Может быть, удастся выиграть время, избежать
раскулачивания и скрыться. Он сказал:
- Сидеть сложа руки тоже не годится. Надо народ подговорить, что-
бы за колхоз не голосовали. Тогда и колхоза может не быть...
- Не верится в это. Все равно сделают по-своему.
- Верится не верится, а другого у нас выхода нет. Надо потихоньку
с народом говорить как следует, убедительнее... Знаешь, что я посове-
тую? Подвинься-ко ближе...
Обросим сел поближе к гостю. Шептались долго. Ненец в кухне лег
на лавку и захрапел, разморенный теплом.
Ночевать Стамухин не остался, сказал:
- Пока темно - уеду, чтоб не видели.
Обросим не удерживал его.
А днем к Обросиму пришла Степанида Клочьева, вдова бывшего цер-
ковного старосты, тощая пожилая женщина. Пальтишко, валенки, ветхий
старый полушалок, повязанный низко по самые брови, - все черное, слов-
но траурное. Как всегда, Степанида появилась предобеденное время, что-
бы поесть в купеческом доме.
- Что такое творится-то, Обросим Павлович? - заговорила она глу-
ховатым голосом. - Опять в Совете затевают какой-то колхоз. Что ни
день - все новости. Куды еще докатимся с новой-то властью?
Обросим подал знак жене, чтобы накрыла на стол, и заговорил спо-
койно, убежденно:
- Опрометчиво они поступают. Колхоз в поморском селе - дело пус-
тое, несбыточное. Земли-то у нас нету! Чем мы живем? Рыбным промыслом.
Что станут обобществлять? Море. Так ведь оно испокон веку общее. От
бога дано. У нас ведь как? То уловистый год падет, то ничего не пойма-
ешь...
Степанида слушала внимательно, высвободив из-под седых волос ухо.
Глаза ее встревоженно бегали по сторонам.
- Истинно так, Обросим Павлович! Золотые твои слова!
- Да....Я, конечно, против власти ничего не имею. Власть есть
власть, она мне худа не причинила. И без власти жить вовсе нельзя. Од-
нако думать надо. Сплеча рубить - людей морить. Есть кооператив, и
ладно.
- Да и кооператив-то тоже не пришей кобыле хвост. Лучше мужики не
зажили.
Степанида сняла полушалок и пальто: ее пригласили к столу.
- Кооператив - это еще куда ни шло, - возразил Обросим. - А кол-
хоз - лишнее. Народ-от не знает, какими последствиями это грозит. Рыба
идет на человека тихого, скромного, богу угодного. А тут его и не бу-
дет. Колхоз не от бога. В колхозные невода и рыба-то не пойдет. Кабы я
мог, сам бы пошел рассказать людям об этом. Да не могу. Прихворнул
нынче, - Обросим сунул руку за спину, поморщился, словно от боли. -
Поясницей мучаюсь. Ра...ра-ди-ку-лит!
Степанида мигом смекнула что к чему.
- Пошто вам-то ходить? Найдутся добрые люди, без вас с народом
обговорят. У меня ведь есть подруги-то, коим довериться можно.
- Ну, это тебе виднее, - уклончиво обронил хозяин. - Ешь-ко поп-
лотнее. Нынь мороз, так пищи много требует...
- Спасибо, Обросим Павлович.
Степанида наелась до отвала, поклонилась хозяевам, оделась и
шмыгнула за дверь.
На вечер Обросим пригласил в гости несколько нужных ему для дела
баб. Состоялось чаепитие с пряниками да баранками. За столом, кроме
Степаниды, сидели работница Обросима Анна, кормившиеся у него же лет-
ней поденщиной две пожилые вдовы да сектантка Марфа, имевшая влияние
на многих набожных женщин.
Обросим вволю напоил и накормил баб. И, ведя речь о том, что кол-
хоз принесет "разоренье да светопреставленье", уговорил женщин соби-
рать по избам подписи против колхоза. Каждой дал лист бумаги, где было
написано-
"Мы, трудящие рыбаки села Унды, полагаем, что
прежняя жизнь нас вполне ублаготворяла. Так жили
наши отцы и деды, и мы так желаем. А в колхоз идти
нам не с руки. В чем и расписуемся".
Дальше должны были следовать подписи.
- Заходите не во всякую, избу, а с выбором! - предупредил Обро-
сим. - Где люди ненадежные, приверженные к новому режиму и забывшие
бога, - к тем не показывайтесь. Выдадут!
Партийная ячейка дала Родиону и Густе поручение поговорить с Фек-
лой Зюзиной.
Та мыла пол, когда они вошли к ней в сени. Дверь в зимовку была
отворена. Подоткнув подол, хозяйка охаживала мокрой тряпкой половицы у
самого порога.
- Можно к вам, Фекла Осиповна? - спросила Густя. - Только, кажет-
ся, не вовремя мы явились...
- Проходите. Я кончаю. Сейчас руки вымою.
Она забрякала умывальником, опустила юбку, закрыла дверь и молча
села, пытливо вглядываясь в молодые лица гостей, свежие, румяные с мо-
роза.
- Фекла Осиповна, - начала Густя. - Скоро в селе будет собрание.
Мы вас на него приглашаем. Там речь пойдет об организации коллективно-
го хозяйства. Это дело очень важное, и мы надеемся, что вы, как бывшая
батрачка Ряхина, человек, живший много лет подневольно, представитель
бедноты, всей душой поддержите колхоз...
Фекла невозмутимо молчала, не сводя глаз с Родиона.
- А что это такое - колхоз?
Теперь заговорил Родион, слегка смущаясь под внимательным взгля-
дом хозяйки:
- Все рыбацкие семьи объединятся в одно большое хозяйство, станут
работать вместе, а получаемые доходы делить поровну...
- Не совсем точно, Родя, - мягко поправила Густя. - Не поровну, а
по трудовому участию: кто работает лучше, тот и получит больше.
- Да, - продолжал Родион. - Это ты верно поправила. Так вот, зна-
чит, Фекла Осиповна... По деревне ползут всякие слухи, что, дескать,
колхоз не нужен, он пустит рыбака по миру и прочее. Это неверно. Такие
слухи пустили кулаки, чтобы народу ум замутить. Им, кулакам-то, колхоз
как нож к горлу. Вот они и стараются помешать Советской власти...
Фекла, сощурившись, посмотрела на Родиона. На губах ее блуждала
непонятная улыбка.
- Мне в колхозе делать нечего, - вдруг отказалась она наотрез. -
Мешать вам не стану, но и вступать в колхоз не буду. Мне и так хорошо.
- Зря, Фекла Осиповна, - с досадой сказала Густя. - Все вступят,
а вы одна останетесь.
- Одна голова не бедна, а бедна - так одна. Вы вот агитируете за
колхоз, а недавно у меня был другой агитатор: против! И подписать бу-
магу заставлял, да я не подписала.
- А кто был? - спросил Родион.
- Не скажу. Сами разберетесь.
- Он же враг Советской власти! Кулацкий прихвостень! А вы его
назвать не хотите! Врагов укрываете?
Фекла поняла, что разговор идет нешуточный.
- Старостиха Клочьева была... Она по всем избам бродит, будто
Христа славит. Стерва старая! Ей в могилу пора, а она людей мутит.
- Так вы все же подумайте, Фекла Осиповна, - еще раз обратился к
ней Родион. - В колхозе вам будет легче жить.
Фекла отмолчалась. А когда Родион и Густя ушли, подумала: "Ишь,
ходят, агитируют. Видно, нужна - раз пришли. А я подожду. Посмотрю,
как все это обернется".
Она разостлала на подсохшем полу пестрые домотканые дорожки, по-
дошла к зеркалу и долго разглядывала свое лицо: не появились ли мор-
щинки, не подурнела ли.
Родион сказал Панькину, что Клочьева ходит по избам и собирает
подписи.
- Знаю, - угрюмо отозвался Панькин. - И еще кое-кто ходит. Контра
проклятая!
- Все дело испортят! Надо арестовать! - предложил Родька.
- Нельзя. Рыбаки скажут: вот он, колхоз-то - сразу людей под
арест. А что дальше будет? Убеждать людей надо словом.
Панькин и сам отправился по домам рыбаков. Поначалу свернул к из-
бе Иеронима Пастухова.
Дедко Иероним поколол на улице дровишек - вспотел, а когда клал
дрова в поленницу, озяб на морозе и простудился. Лежа на горячей печ-
ке, он давал наставления своей старухе:
- Дрова-то не забудь на ночь в печь сложить, чтобы просохли. Да
кота выпусти. Вишь, вон просится на улицу. Еще застолбит тебе угол!
Старуха выпихнула кота за дверь, в сердцах бросила:
- Угомонись, старый. Надоел! Иероним обиженно заворочался, заохал
преувеличенно-страдальчески:
- Дала бы аспирину! Там в бумажке на божнице был...
Старуха полезла за лекарством. В бумажке были разные порошки и
пилюли. Разобраться в них она не могла и потому сунула мужу все, что
было.
- Выбирай сам. Который аспирин, котора хина или соль от запору -
не ведаю. Твоя аптека.
Иероним, быстро сориентировавшись в своих запасах, с явным удо-
вольствием проглотил таблетку. Снова выставил с печи подбородок, при-
думывая, что бы еще наказать жене. И тут вошел Панькин.
- Что, занедужил, Маркович?
Вид у Панькина усталый, лицо бледное. На плечах старенькое сукон-
ное полупальто. Из-под шапки на ухо свесилась прядь русых волос, пря-
мых, жестковатых.
- Малость попростыл. И вот - маюсь.
- Жаль, жаль. Ну поправляйся скорее. - Панькин помедлил, раздумы-
вая, удобно ли с больным говорить о деле. Решил все же начать разго-
вор: - Иероним Маркович, слышал насчет колхоза?
Пастухов озадаченно поморгал, хотя все деревенские новости ему
исправно приносила сарафанная почта.
- На печи лежа чего узнаешь? Объясни ты мне.
Панькин рассказал ему о колхозе. И когда спросил, не будет ли
Пастухов противиться вступлению в него, дедко отчаянно замотал головой
и выпалил:
- Обоема руками! Обоема руками буду голосовать за колхоз. Ты ведь
знаешь меня, Тихон. Я хоть и не молодой, а новые порядки понимаю. В
кооператив я вступил? Вступил. И полная от того мне выгода. Ныне и
сбережения стали иметь со старухой. Правда, хоть небольшие, но все же
есть! За вязку сетей да за рюжи мне хорошо заплатили.
Жена, скрестив руки на груди, презрительно хмыкнула:
- Экие сбережения! Да и те пропил! - обернулась она к Панькину. -
Истинно пропил. Как с Никифором закеросинят - дым столбом! Пропил все.
Нету никаких сбережений!
- Врешь! - дедко даже приподнялся на печи, чуть не ударившись за-
тылком о потолок. - Врешь, старая! Сорок рублей я тебе дал? Куды дева-
ла?
Старуха махнула рукой и полезла ухватом в печь, бормоча:
- Сорок рублей! Эки сбережения! Тьфу, пустомеля!
- В колхоз запишусь - больше заработаю! - бодро заверил Иероним.
- Тогда тебе и шуба новая будет. Сукном крытая!
- Дай бог, - ядовито отозвалась супруга. - Дак и шубу-то тоже
пропьешь!
- Разве я пьяница, Тихон Сафонович? Единожды только день рожденья
отметил у Никифора, дак полгода корит. Еди-и-ножды! Боле ни капель-
ки...
- Я знаю, Иероним Маркович, что ты человек порядочный, - успокоил
его Панькин. - Возможно, твоя дорогая женушка и преувеличивает. Ну,
так мы договорились?
- Договорились. Вот отлежусь маленько - всем знакомым буду гово-
рить, чтобы записывались в колхоз. Можешь быть спокоен.
Дорофей Киндяков, придя поздней осенью с моря, переложил печ-
ку-лежанку в горнице, заменил на крыше подгнившие тесины, сработал но-
вое крыльцо, пустив старое на дрова, и утеплил хлев для овец. Впервые
за много лет он уделил домашним заботам столько внимания. Раньше не
замечал прорех в хозяйстве, а теперь увидел, что все стало приходить в
ветхость и, если вовремя не подлатать, совсем развалится его, как он
порой шутливо говорил, "фамильное именье".
Когда в дом кормщика явился Панькин, хозяин мастерил новые чунки
для домашней надобности. На них обычно подвозили к избе дрова, сено из
сарая да воду с родникового колодца. В Унде вода была невкусная: пос-
реди села в колодцах - пахнущая ржавой болотиной, пригодная только для
мытья посуды и полов, а в реке - мутная, в прилив - с солью. За хоро-
шей водой на чай и варево ходили за село, под угорышек к ключу, обне-
сенному деревянным срубом. Ходить приходилось далековато, и зимой воду
возили в ушатах на чунках.
- Не тем занялся, Дорофей! - укорил его Панькин, посмотрев, как
хозяин вставляет копылья в полоз. - Не вовремя чунки вяжешь!
Дорофей оставил работу, свернул цигарку. Медлительный, спокойный,
он являл собой полную противоположность Панькину, нервному, озабочен-
ному.
- Так ведь и чунки нужны, - отозвался Дорофей, улыбнувшись и ог-
ладив бороду. - А ты чего так взвинчен? Колхозом болеешь?
- Ну, болею не болею, а забот хватает. Дело-то ведь шибко серьез-
ное. Пойдут ли мужики в колхоз? Кое-кто воду мутит, помехи чинит.
Зловредные бабенки подписи собирают против. Кто их взнуздал?
Дорофей стряхнул пепел.
- Тот, кто хочет жить по-старому. Думаю, Обросим... Его рука
чувствуется, вороватая. Все украдкой из-за угла из кривого ружья це-
лит.
- Кое-кому их лыко будет в строку, - сказал Панькин, поморщив-
шись: прибаливала рана в боку. - У кого есть суденышки, тот не
очень-то расположен к колхозу.
- Время возьмет свое. Вон в газетах пишут - везде коллективиза-
ция. И нас она не минует.
- Так-то оно так... Я разослал людей по избам: объяснить народу
что к чему. Ты бы, Дорофей, поговорил с рыбаками.
- Плохой я агитатор. Не умею красно говорить.
- Зато у тебя авторитет. Одного твоего слова хватит.
Дорофей сунул под лавку полозья недоделанных чунок.
- Анисима ты не прощупывал? От него тоже многое зависит. Уважают
его в деревне.
- У него еще не был. Мужик он осторожный. На зверобойке, на льду,
привык к осторожности-то. А собрание - тот же лед. То-о-нкий! Одно нам
может помочь...
Панькин помолчал, обдумывая мысль.
- Что? - спросил Дорофей.
- Артельность у наших рыбаков в крови. Начнем хоть бы с давних
времен: пришли сюда новгородцы, поселились - и избы строили вместе, и
карбаса да лодьи шили сообща. Построились, обжили пустынь - стали в
море промышлять. А там в одиночку - прямая погибель. Зверя бить - ар-
телями, навагу на Канине ловить - тоже. Чуть ли не всей деревней зиму-
ем там... И колхоз - дело тоже общее, артельное.
- Все, что сказал, верно, - неторопливо крутя папиросу, заметил
Дорофей. - Артельность у помора в крови. Однако на нее ты не очень-то
надейся.
Панькин вопросительно поднял светлые брови.
- На зверобойке и на путине мужики - народ дружный, - продолжал
кормщик. - Каждый за товарища готов жизнь положить. А вернулись в се-
ло, получили свою долю добычи - и разошлись по избам. Артели больше
нет. Каждый сам по себе. Каждый печется о своем добре, о хлебе, о
семье, о достатке, о деньгах. Скажи, есть ли хоть один рыбак, который
не мечтал бы завести себе какое ни на есть суденышко да иметь от того
выгоду?
- Все хотели бы жить богаче и независимей, - согласился Панькин.
- Ну вот, - Дорофей с улыбкой взял со стола газету. - Я вот начи-
тался нынче газет и мало-мальски стал разуметь, что такое коллективное
хозяйство. И ты, конечно, прекрасно это знаешь... К чему я клоню? А к
тому, что мужик мечтает иметь свои орудия и средства промысла. Что
это? Частная собственность! А колхоз означает, что эти орудия и средс-
тва промысла должны быть общественными. Значит, мечте мужика каюк?!
Значит, он в хозяева никогда не выбьется! Верно?
- Конечно. Хозяйчиком, частником никому не быть. Хозяином своей
судьбы и достатка через колхоз - другое дело. А все ли это понимают
правильно? Не все. Вот нынче у нас кооператив. Сколько в нем рыбаков?
Только половина. Остальные воздержались от вступления, хотя и видят,
что кроме пользы от этого ничего нет.
- Правильно. Многие мужики через кооператив выправились, зажили
лучше.
- И это видят. Однако выжидают. Новое дело всегда со скрипом
идет. Трудновато придется, коль речь пойдет о колхозе.
- Трудновато. Но должны справиться. Не справишься - с тебя голову
сымут, - рассмеялся Дорофей.
- Надо справиться. А ты глубже стал разбираться во всем этом. Пе-
ред созданием кооператива у тебя сомнения были. Растешь, брат! - полу-
шутя-полусерьезно заметил Панькин, и, озабоченно надвинув шапку на
лоб, позвал: - Пойдем к Анисиму. Поглядим, куда он нос воротит. Теперь
Вавилы нет, он от купца независимый. Дальнее родство с Вавилой, прав-
да, цепью висит на его ногах. Но, может статься, порвет цепь.
На улице было тихо. Мороз смяк. С северо-востока наползли тяже-
лые, занявшие все небо у горизонта облака. Панькин подумал: "Погода
меняется. Недаром старая рана ноет". И Дорофей, глянув вокруг и глубо-
ко вздохнув повлажневший воздух, заметил:
- К ночи ударит заряд. Моряна подходит.
В здешних местах бывает так: с моря подкрадется непогода - вмиг
накроет землю. Широкий сильный ветер понесет хлопья липкого снега - и
ничего вокруг не видно.
День, два бесчинствует вьюга. Потом ветер спадает, обессилев, и
берет тогда деревню в свои ледяные лапы мороз.
Перемены погоды в Унде часты и резки. Оттого у стариков всегда
ломит суставы, да и у молодых рыбаков иной раз появляются головные бо-
ли.
Было три часа дня, а в избах уже кое-где замерцали красноватые
огни. Панькин шел напористо и быстро, широко размахивая руками. Рядом
тяжело ступал Дорофей.
Анисима дома не оказалось. Бабка, мать жены, сообщила, что он
ушел на свадьбу к Николаю Тимонину и явится, видно, только к ночи.
- Черт! В такое время свадьбу затеял! - проворчал Панькин.
- Тимонину можно простить: семь дочерей, четыре на выданье, одна
уж совсем перестарком стала, вековухой. Куда мужику девок сплавить? -
снисходительно оправдал его Дорофей. - Хоть одну выпихнул замуж - и то
радость.
К Тимонину решили не заходить - не время пировать. Но когда хоте-
ли быстро проскользнуть мимо его избы, их все же заметили в окошко, и
хозяин, низенький, полный, плешивый, мигом выкатился на крыльцо, зама-
хал руками.
- Тихон! Дорофей! Загляните на минуточку! Не обойдите мою избу! Я
дочку... дочку замуж выдаю. - Он сбежал с крыльца и вцепился корявой
рукой в рукав Панькина, потащил его в дом. - Идем, идем!
- На минутку! Только на минутку! - сопротивлялся Панькин.
- Я и говорю, на минутку! Разве я не так говорю? - бормотал хозя-
ин.
Изба встретила новых гостей взрывом пьяного восторга:
- Начальство пришло! Уважили!
- Тихон Сафоныч! Душа человек!
- Ноне свадьбу без попа справляем! По-новому!
- Место! Место в красном углу!
- Утиральник.
- Ох и рукодельна женка будет. Когда замуж-то выйдешь?
- Мой жених еще не родился.
- Ой ли? Женихов на селе не счесть. Парни все - что надо!
- Парней много, а женихов не видно.
- Не умеют ухаживать нонешние парни. Эх, вот мы, бывало...
Обросим оживился, намереваясь рассказать что-то, тряхнуть стари-
ной, но Фекла его прервала:
- Ты по делу?
Купец обиделся, помолчал и начал вкрадчиво:
- Есть у меня на примете женишок для тебя, Феклуша. Вальяжный па-
рень. Здоровушший: силы что у медведя! Послушный, тихий. Такая женка,
как ты, вполне из него веревки может вить. И собой пригляден. С лица
чист. Трудолюбец!
- Это кто же? - поинтересовалась Фекла, любуясь своим узором.
Глаза ее радостно светились от того, что вышивьа удалась.
- Всем известный своей скромностью Митрей Палыч Котовцев.
Фекла уронила пяльцы на колени, уставилась на Обросима изумленно.
- Это Митюха-то? Митюха-тюха? - и принялась хохотать: грудь ходи-
ла ходуном под кофтой. На глазах даже выступили слезы. - Это ты, зна-
чит, пришел сватом? Племянника своего двоюродного хошь оженить? Ловко!
- Да-с, Фекла Осиповна. И я нахожу для вас это предложение шибко
выгодным.
- Правда? - спросила Фекла и вдруг зажала нос свободным концом
утиральника.
- Истинный крест! - Обросим мелко-мелко перекрестился.
- Фу! Чем от вас таким пахнет? Никак, нафталином? Подите-ка до-
мой. Будет каметить-то1. Когда потребуется, найду себе пару сама. Ни-
каких сватов не надобно. А гостинцы заберите.
1 Каметить - нелепо и не к месту шутить, от искаженного "комедия"
(мести.).
Она проворно открыла дверь в сени:
- Скатертью дорога! Всю избу провоняли! Эку шубу напялили! Ви-
дать, бабкина? Когда долг мне отдашь?
Обросим вскочил, надел шапку, от волнения и обиды не мог вымол-
вить ни слова и попятился к двери, побурев:
- Ну ты... ты... исчадие адово! Ты еще спохватишься! Таким парнем
брезгуешь? - наконец обрел он дар речи. - Спохватишься!
- И не подумаю! - Фекла расхохоталась ему в лицо и захлопнула
дверь, когда он вышел. Потом, увидев кулек, выбежала на крыльцо. - Ку-
лечек-от забыл! Об-роси-и-им! Возьми!
Купец, не оборачиваясь, махнул рукой и, словно клубок, покатился
по дороге.
Фекла развернула кулек и вытрусила гостинцы на тропинку. Конфеты,
пряники, орехи - все рассыпалось по снегу.
Мимо пробегали ребятишки. Увидев этакое диво на снегу, кинулись
подбирать с гомоном и смехом.
- Фекла гостинцы посеяла! Гости-и-инцы! Налетай, ребята! Все -
даром!
Обросим первым пришел к Фекле со сватовством. Своим дальним соро-
дичам Котовцевым он обещал уломать девку, похвалялся, что против тако-
го свата, как он, Фекле не устоять. Однако не вышло.
В Унде немало было молодых парней, и все они заглядывались на
пригожую девушку. Не один из них тайком вздыхал по ней. Даже семейные
степенные мужики и те, встретив Феклу на улице, не могли удержаться от
того, чтобы не обернуться и не посмотреть ей вслед.
Фекла довольно редко появлялась среди людей. И заговаривать с ней
решались лишь немногие, наиболее отчаянные и самоуверенные ухажеры.
Парни обижались на нее. Нередко обида переходила в открытую неприязнь.
Отвергнутые ухажеры изощрялись в злоумышленных проделках. Не раз ночью
кто-то заваливал ее крыльцо горой снега. На святки у нее раскатывали
поленницы с дровами. Но Фекла стойко переносила все это. Ее силушки с
избытком хватало, чтобы одним нажимом плеча дверью расчистить крыльцо
и не раз заново уложить дрова.
В минувшем году, хотя промысловая обстановка на Канине была неус-
тойчивой, рыбаки "Помора" все же выполнили договор с кооперацией, сдав
ей около трех тысяч пудов наваги, выловленной за три месяца. Семьи
членов товарищества оказались более обеспеченными, чем семьи рыбаков,
промышлявших по старинке своими снастями и сдавших уловы частным тор-
говцам.
Но богачи еще цепко держались за мужика. Скупали у него навагу,
семгу, всеми правдами и неправдами добывали ходовые товары и старались
соперничать с кооперативными магазинами. Обросим, когда торговать ста-
ло нечем, проявил не свойственную ему прыть: нанял у долгощельского
промышленника Стамухина бот и сходил в Архангельск за товарами. Достал
там кое-что, по окрестным селам закупил продовольствие и на какое-то
время вдохнул жизнь в свою хиреющую торговлю.
У рыбаков "Помора" было явное преимущество перед частниками: коо-
перация снабжала их всем необходимым. Однако у товарищества не было
своего флота, и оно вынуждено было большей частью промышлять близ по-
бережья. На Канин по осени шли ледокольным пароходом, а обратно - сан-
ным путем, через Несь. В море артель посылала только "Поветерь". Вот
уже четвертый год шхуна исправно служила рыбакам. По весне Дорофей вел
ее на тресковый промысел, в августе - сентябре - на сельдяной. Но кор-
пус шхуны поизносился, появилась течь. Недолговечен деревянный парус-
ник: судно начинало стареть.
Длинными зимними вечерами Дорофей от начала до конца прочитывал
все газеты. Густя приносила их пачками, во временное пользование - до
завтра. Надев валяные обрезки, Дорофей садился в кухне к столу, прила-
живал на ламповое стекло бумажный абажур и погружался в изучение "те-
кущей жизни". Читал медленно, чуть ли не по складам. Засыпая в горен-
ке, Густя слышала в открытую дверь шелест бумаги, отцовские сдержанные
вздохи да покашливанье. Иногда тянуло махорочным дымком.
Газеты писали о коллективизации. Везде прищемляли хвост кулакам,
а те огрызались. В Тамбовской, Воронежской и других губерниях кулаки
хватались за обрезы, ночами убивали партийцев, активистов, деревенских
селькоров.
"Вот оно как дело-то оборачивается! - думал Дорофей. - Кровью! До
стрельбы доходит! А у нас будет ли колхоз? Земли обрабатываемой нет,
ундяне всю жизнь скитаются по морю да по озерам в поисках добычи и
пропитания... Может, у нас обойдется кооперативом?"
Но вот в краевой газете стали появляться заметки о колхозах, соз-
даваемых на Севере. Вскоре Панькина вызвали в Мезень, откуда он вер-
нулся озабоченным и как будто чем-то встревоженным. Местный актив за-
седал в помещении сельсовета до глубокой ночи: что-то обсуждали, спо-
рили, непрерывно палили махорку.
Все село знало, что в Совете заседают и что надвигаются опять ка-
кие-то перемены в жизни. От одного к другому передавалось новое и не
совсем понятное слово: колхоз.
Глухой февральской ночью к избе Обросима со стороны реки прилете-
ла оленья упряжка. На нартах сидели двое: ненец проводник и долгощель-
ский промышленник Стамухин, тот, у которого Обросим нанимал бот для
поездки в Архангельск.
Такому визиту Обросим не только не обрадовался, но был им напу-
ган. Невысокий широкоплечий Стамухин с колючими, глубоко посаженными
глазками выглядел встревоженным и хмурым. Сбросив совик, он обнял хо-
зяина и попросил чаю.
- Весь промерз. Олешки несут, как шальные, да еще ветер навстре-
чу, - сказал хриплым, будто смерзшимся голосом.
Обросим проводил гостя в горницу, согрел самовар. Ненцу подал еду
на кухню.
Грея руки о тонкий стакан с чаем, Стамухин начал разговор.
- Конец нам приходит, Обросим! О колхозах слыхал?
- Кое-какие слухи по деревне идут.
- У нас на днях собрание будет. Насчет колхоза.
- И у нас тоже. Вавилу упекли, - покачал головой Обросим, плотнее
запахивая ватную стеганку-душегрейку. - Теперь, чую, за меня возьмут-
ся.
- Как у тебя торговля? Товар есть? - спросил гость.
- Полки пустые. Все распродал. Одна заваль осталась. Никто не бе-
рет.
- Распродал - хорошо. Деньжонки надо подальше прятать. На черный
день.
- Было бы что прятать. У меня в мошне ветер ходит. Все запасы от-
дал Вавиле.
Помолчали. Разогретый чаем гость стал словоохотливее.
- Надо им палки в колеса сунуть, пока не поздно.
- Кому?
- Сельсоветчикам да партейцам. У них ведь все идет по голосова-
нию. Как народ руки подымет - значит "за". А не подымет народ рук -
по-ихнему не быть.
- У ихних колес спицы дубовые. Переломают наши палки, - вздохнул
Обросим.
В глубине души Стамухин тоже понимал это. Он не был глуп и наивен
и знал, что коллективизация идет повсюду и что изменить ход событий ни
он, никто другой не в силах. Однако примириться с этим он не мог и по-
тому звал к действию. Может быть, удастся выиграть время, избежать
раскулачивания и скрыться. Он сказал:
- Сидеть сложа руки тоже не годится. Надо народ подговорить, что-
бы за колхоз не голосовали. Тогда и колхоза может не быть...
- Не верится в это. Все равно сделают по-своему.
- Верится не верится, а другого у нас выхода нет. Надо потихоньку
с народом говорить как следует, убедительнее... Знаешь, что я посове-
тую? Подвинься-ко ближе...
Обросим сел поближе к гостю. Шептались долго. Ненец в кухне лег
на лавку и захрапел, разморенный теплом.
Ночевать Стамухин не остался, сказал:
- Пока темно - уеду, чтоб не видели.
Обросим не удерживал его.
А днем к Обросиму пришла Степанида Клочьева, вдова бывшего цер-
ковного старосты, тощая пожилая женщина. Пальтишко, валенки, ветхий
старый полушалок, повязанный низко по самые брови, - все черное, слов-
но траурное. Как всегда, Степанида появилась предобеденное время, что-
бы поесть в купеческом доме.
- Что такое творится-то, Обросим Павлович? - заговорила она глу-
ховатым голосом. - Опять в Совете затевают какой-то колхоз. Что ни
день - все новости. Куды еще докатимся с новой-то властью?
Обросим подал знак жене, чтобы накрыла на стол, и заговорил спо-
койно, убежденно:
- Опрометчиво они поступают. Колхоз в поморском селе - дело пус-
тое, несбыточное. Земли-то у нас нету! Чем мы живем? Рыбным промыслом.
Что станут обобществлять? Море. Так ведь оно испокон веку общее. От
бога дано. У нас ведь как? То уловистый год падет, то ничего не пойма-
ешь...
Степанида слушала внимательно, высвободив из-под седых волос ухо.
Глаза ее встревоженно бегали по сторонам.
- Истинно так, Обросим Павлович! Золотые твои слова!
- Да....Я, конечно, против власти ничего не имею. Власть есть
власть, она мне худа не причинила. И без власти жить вовсе нельзя. Од-
нако думать надо. Сплеча рубить - людей морить. Есть кооператив, и
ладно.
- Да и кооператив-то тоже не пришей кобыле хвост. Лучше мужики не
зажили.
Степанида сняла полушалок и пальто: ее пригласили к столу.
- Кооператив - это еще куда ни шло, - возразил Обросим. - А кол-
хоз - лишнее. Народ-от не знает, какими последствиями это грозит. Рыба
идет на человека тихого, скромного, богу угодного. А тут его и не бу-
дет. Колхоз не от бога. В колхозные невода и рыба-то не пойдет. Кабы я
мог, сам бы пошел рассказать людям об этом. Да не могу. Прихворнул
нынче, - Обросим сунул руку за спину, поморщился, словно от боли. -
Поясницей мучаюсь. Ра...ра-ди-ку-лит!
Степанида мигом смекнула что к чему.
- Пошто вам-то ходить? Найдутся добрые люди, без вас с народом
обговорят. У меня ведь есть подруги-то, коим довериться можно.
- Ну, это тебе виднее, - уклончиво обронил хозяин. - Ешь-ко поп-
лотнее. Нынь мороз, так пищи много требует...
- Спасибо, Обросим Павлович.
Степанида наелась до отвала, поклонилась хозяевам, оделась и
шмыгнула за дверь.
На вечер Обросим пригласил в гости несколько нужных ему для дела
баб. Состоялось чаепитие с пряниками да баранками. За столом, кроме
Степаниды, сидели работница Обросима Анна, кормившиеся у него же лет-
ней поденщиной две пожилые вдовы да сектантка Марфа, имевшая влияние
на многих набожных женщин.
Обросим вволю напоил и накормил баб. И, ведя речь о том, что кол-
хоз принесет "разоренье да светопреставленье", уговорил женщин соби-
рать по избам подписи против колхоза. Каждой дал лист бумаги, где было
написано-
"Мы, трудящие рыбаки села Унды, полагаем, что
прежняя жизнь нас вполне ублаготворяла. Так жили
наши отцы и деды, и мы так желаем. А в колхоз идти
нам не с руки. В чем и расписуемся".
Дальше должны были следовать подписи.
- Заходите не во всякую, избу, а с выбором! - предупредил Обро-
сим. - Где люди ненадежные, приверженные к новому режиму и забывшие
бога, - к тем не показывайтесь. Выдадут!
Партийная ячейка дала Родиону и Густе поручение поговорить с Фек-
лой Зюзиной.
Та мыла пол, когда они вошли к ней в сени. Дверь в зимовку была
отворена. Подоткнув подол, хозяйка охаживала мокрой тряпкой половицы у
самого порога.
- Можно к вам, Фекла Осиповна? - спросила Густя. - Только, кажет-
ся, не вовремя мы явились...
- Проходите. Я кончаю. Сейчас руки вымою.
Она забрякала умывальником, опустила юбку, закрыла дверь и молча
села, пытливо вглядываясь в молодые лица гостей, свежие, румяные с мо-
роза.
- Фекла Осиповна, - начала Густя. - Скоро в селе будет собрание.
Мы вас на него приглашаем. Там речь пойдет об организации коллективно-
го хозяйства. Это дело очень важное, и мы надеемся, что вы, как бывшая
батрачка Ряхина, человек, живший много лет подневольно, представитель
бедноты, всей душой поддержите колхоз...
Фекла невозмутимо молчала, не сводя глаз с Родиона.
- А что это такое - колхоз?
Теперь заговорил Родион, слегка смущаясь под внимательным взгля-
дом хозяйки:
- Все рыбацкие семьи объединятся в одно большое хозяйство, станут
работать вместе, а получаемые доходы делить поровну...
- Не совсем точно, Родя, - мягко поправила Густя. - Не поровну, а
по трудовому участию: кто работает лучше, тот и получит больше.
- Да, - продолжал Родион. - Это ты верно поправила. Так вот, зна-
чит, Фекла Осиповна... По деревне ползут всякие слухи, что, дескать,
колхоз не нужен, он пустит рыбака по миру и прочее. Это неверно. Такие
слухи пустили кулаки, чтобы народу ум замутить. Им, кулакам-то, колхоз
как нож к горлу. Вот они и стараются помешать Советской власти...
Фекла, сощурившись, посмотрела на Родиона. На губах ее блуждала
непонятная улыбка.
- Мне в колхозе делать нечего, - вдруг отказалась она наотрез. -
Мешать вам не стану, но и вступать в колхоз не буду. Мне и так хорошо.
- Зря, Фекла Осиповна, - с досадой сказала Густя. - Все вступят,
а вы одна останетесь.
- Одна голова не бедна, а бедна - так одна. Вы вот агитируете за
колхоз, а недавно у меня был другой агитатор: против! И подписать бу-
магу заставлял, да я не подписала.
- А кто был? - спросил Родион.
- Не скажу. Сами разберетесь.
- Он же враг Советской власти! Кулацкий прихвостень! А вы его
назвать не хотите! Врагов укрываете?
Фекла поняла, что разговор идет нешуточный.
- Старостиха Клочьева была... Она по всем избам бродит, будто
Христа славит. Стерва старая! Ей в могилу пора, а она людей мутит.
- Так вы все же подумайте, Фекла Осиповна, - еще раз обратился к
ней Родион. - В колхозе вам будет легче жить.
Фекла отмолчалась. А когда Родион и Густя ушли, подумала: "Ишь,
ходят, агитируют. Видно, нужна - раз пришли. А я подожду. Посмотрю,
как все это обернется".
Она разостлала на подсохшем полу пестрые домотканые дорожки, по-
дошла к зеркалу и долго разглядывала свое лицо: не появились ли мор-
щинки, не подурнела ли.
Родион сказал Панькину, что Клочьева ходит по избам и собирает
подписи.
- Знаю, - угрюмо отозвался Панькин. - И еще кое-кто ходит. Контра
проклятая!
- Все дело испортят! Надо арестовать! - предложил Родька.
- Нельзя. Рыбаки скажут: вот он, колхоз-то - сразу людей под
арест. А что дальше будет? Убеждать людей надо словом.
Панькин и сам отправился по домам рыбаков. Поначалу свернул к из-
бе Иеронима Пастухова.
Дедко Иероним поколол на улице дровишек - вспотел, а когда клал
дрова в поленницу, озяб на морозе и простудился. Лежа на горячей печ-
ке, он давал наставления своей старухе:
- Дрова-то не забудь на ночь в печь сложить, чтобы просохли. Да
кота выпусти. Вишь, вон просится на улицу. Еще застолбит тебе угол!
Старуха выпихнула кота за дверь, в сердцах бросила:
- Угомонись, старый. Надоел! Иероним обиженно заворочался, заохал
преувеличенно-страдальчески:
- Дала бы аспирину! Там в бумажке на божнице был...
Старуха полезла за лекарством. В бумажке были разные порошки и
пилюли. Разобраться в них она не могла и потому сунула мужу все, что
было.
- Выбирай сам. Который аспирин, котора хина или соль от запору -
не ведаю. Твоя аптека.
Иероним, быстро сориентировавшись в своих запасах, с явным удо-
вольствием проглотил таблетку. Снова выставил с печи подбородок, при-
думывая, что бы еще наказать жене. И тут вошел Панькин.
- Что, занедужил, Маркович?
Вид у Панькина усталый, лицо бледное. На плечах старенькое сукон-
ное полупальто. Из-под шапки на ухо свесилась прядь русых волос, пря-
мых, жестковатых.
- Малость попростыл. И вот - маюсь.
- Жаль, жаль. Ну поправляйся скорее. - Панькин помедлил, раздумы-
вая, удобно ли с больным говорить о деле. Решил все же начать разго-
вор: - Иероним Маркович, слышал насчет колхоза?
Пастухов озадаченно поморгал, хотя все деревенские новости ему
исправно приносила сарафанная почта.
- На печи лежа чего узнаешь? Объясни ты мне.
Панькин рассказал ему о колхозе. И когда спросил, не будет ли
Пастухов противиться вступлению в него, дедко отчаянно замотал головой
и выпалил:
- Обоема руками! Обоема руками буду голосовать за колхоз. Ты ведь
знаешь меня, Тихон. Я хоть и не молодой, а новые порядки понимаю. В
кооператив я вступил? Вступил. И полная от того мне выгода. Ныне и
сбережения стали иметь со старухой. Правда, хоть небольшие, но все же
есть! За вязку сетей да за рюжи мне хорошо заплатили.
Жена, скрестив руки на груди, презрительно хмыкнула:
- Экие сбережения! Да и те пропил! - обернулась она к Панькину. -
Истинно пропил. Как с Никифором закеросинят - дым столбом! Пропил все.
Нету никаких сбережений!
- Врешь! - дедко даже приподнялся на печи, чуть не ударившись за-
тылком о потолок. - Врешь, старая! Сорок рублей я тебе дал? Куды дева-
ла?
Старуха махнула рукой и полезла ухватом в печь, бормоча:
- Сорок рублей! Эки сбережения! Тьфу, пустомеля!
- В колхоз запишусь - больше заработаю! - бодро заверил Иероним.
- Тогда тебе и шуба новая будет. Сукном крытая!
- Дай бог, - ядовито отозвалась супруга. - Дак и шубу-то тоже
пропьешь!
- Разве я пьяница, Тихон Сафонович? Единожды только день рожденья
отметил у Никифора, дак полгода корит. Еди-и-ножды! Боле ни капель-
ки...
- Я знаю, Иероним Маркович, что ты человек порядочный, - успокоил
его Панькин. - Возможно, твоя дорогая женушка и преувеличивает. Ну,
так мы договорились?
- Договорились. Вот отлежусь маленько - всем знакомым буду гово-
рить, чтобы записывались в колхоз. Можешь быть спокоен.
Дорофей Киндяков, придя поздней осенью с моря, переложил печ-
ку-лежанку в горнице, заменил на крыше подгнившие тесины, сработал но-
вое крыльцо, пустив старое на дрова, и утеплил хлев для овец. Впервые
за много лет он уделил домашним заботам столько внимания. Раньше не
замечал прорех в хозяйстве, а теперь увидел, что все стало приходить в
ветхость и, если вовремя не подлатать, совсем развалится его, как он
порой шутливо говорил, "фамильное именье".
Когда в дом кормщика явился Панькин, хозяин мастерил новые чунки
для домашней надобности. На них обычно подвозили к избе дрова, сено из
сарая да воду с родникового колодца. В Унде вода была невкусная: пос-
реди села в колодцах - пахнущая ржавой болотиной, пригодная только для
мытья посуды и полов, а в реке - мутная, в прилив - с солью. За хоро-
шей водой на чай и варево ходили за село, под угорышек к ключу, обне-
сенному деревянным срубом. Ходить приходилось далековато, и зимой воду
возили в ушатах на чунках.
- Не тем занялся, Дорофей! - укорил его Панькин, посмотрев, как
хозяин вставляет копылья в полоз. - Не вовремя чунки вяжешь!
Дорофей оставил работу, свернул цигарку. Медлительный, спокойный,
он являл собой полную противоположность Панькину, нервному, озабочен-
ному.
- Так ведь и чунки нужны, - отозвался Дорофей, улыбнувшись и ог-
ладив бороду. - А ты чего так взвинчен? Колхозом болеешь?
- Ну, болею не болею, а забот хватает. Дело-то ведь шибко серьез-
ное. Пойдут ли мужики в колхоз? Кое-кто воду мутит, помехи чинит.
Зловредные бабенки подписи собирают против. Кто их взнуздал?
Дорофей стряхнул пепел.
- Тот, кто хочет жить по-старому. Думаю, Обросим... Его рука
чувствуется, вороватая. Все украдкой из-за угла из кривого ружья це-
лит.
- Кое-кому их лыко будет в строку, - сказал Панькин, поморщив-
шись: прибаливала рана в боку. - У кого есть суденышки, тот не
очень-то расположен к колхозу.
- Время возьмет свое. Вон в газетах пишут - везде коллективиза-
ция. И нас она не минует.
- Так-то оно так... Я разослал людей по избам: объяснить народу
что к чему. Ты бы, Дорофей, поговорил с рыбаками.
- Плохой я агитатор. Не умею красно говорить.
- Зато у тебя авторитет. Одного твоего слова хватит.
Дорофей сунул под лавку полозья недоделанных чунок.
- Анисима ты не прощупывал? От него тоже многое зависит. Уважают
его в деревне.
- У него еще не был. Мужик он осторожный. На зверобойке, на льду,
привык к осторожности-то. А собрание - тот же лед. То-о-нкий! Одно нам
может помочь...
Панькин помолчал, обдумывая мысль.
- Что? - спросил Дорофей.
- Артельность у наших рыбаков в крови. Начнем хоть бы с давних
времен: пришли сюда новгородцы, поселились - и избы строили вместе, и
карбаса да лодьи шили сообща. Построились, обжили пустынь - стали в
море промышлять. А там в одиночку - прямая погибель. Зверя бить - ар-
телями, навагу на Канине ловить - тоже. Чуть ли не всей деревней зиму-
ем там... И колхоз - дело тоже общее, артельное.
- Все, что сказал, верно, - неторопливо крутя папиросу, заметил
Дорофей. - Артельность у помора в крови. Однако на нее ты не очень-то
надейся.
Панькин вопросительно поднял светлые брови.
- На зверобойке и на путине мужики - народ дружный, - продолжал
кормщик. - Каждый за товарища готов жизнь положить. А вернулись в се-
ло, получили свою долю добычи - и разошлись по избам. Артели больше
нет. Каждый сам по себе. Каждый печется о своем добре, о хлебе, о
семье, о достатке, о деньгах. Скажи, есть ли хоть один рыбак, который
не мечтал бы завести себе какое ни на есть суденышко да иметь от того
выгоду?
- Все хотели бы жить богаче и независимей, - согласился Панькин.
- Ну вот, - Дорофей с улыбкой взял со стола газету. - Я вот начи-
тался нынче газет и мало-мальски стал разуметь, что такое коллективное
хозяйство. И ты, конечно, прекрасно это знаешь... К чему я клоню? А к
тому, что мужик мечтает иметь свои орудия и средства промысла. Что
это? Частная собственность! А колхоз означает, что эти орудия и средс-
тва промысла должны быть общественными. Значит, мечте мужика каюк?!
Значит, он в хозяева никогда не выбьется! Верно?
- Конечно. Хозяйчиком, частником никому не быть. Хозяином своей
судьбы и достатка через колхоз - другое дело. А все ли это понимают
правильно? Не все. Вот нынче у нас кооператив. Сколько в нем рыбаков?
Только половина. Остальные воздержались от вступления, хотя и видят,
что кроме пользы от этого ничего нет.
- Правильно. Многие мужики через кооператив выправились, зажили
лучше.
- И это видят. Однако выжидают. Новое дело всегда со скрипом
идет. Трудновато придется, коль речь пойдет о колхозе.
- Трудновато. Но должны справиться. Не справишься - с тебя голову
сымут, - рассмеялся Дорофей.
- Надо справиться. А ты глубже стал разбираться во всем этом. Пе-
ред созданием кооператива у тебя сомнения были. Растешь, брат! - полу-
шутя-полусерьезно заметил Панькин, и, озабоченно надвинув шапку на
лоб, позвал: - Пойдем к Анисиму. Поглядим, куда он нос воротит. Теперь
Вавилы нет, он от купца независимый. Дальнее родство с Вавилой, прав-
да, цепью висит на его ногах. Но, может статься, порвет цепь.
На улице было тихо. Мороз смяк. С северо-востока наползли тяже-
лые, занявшие все небо у горизонта облака. Панькин подумал: "Погода
меняется. Недаром старая рана ноет". И Дорофей, глянув вокруг и глубо-
ко вздохнув повлажневший воздух, заметил:
- К ночи ударит заряд. Моряна подходит.
В здешних местах бывает так: с моря подкрадется непогода - вмиг
накроет землю. Широкий сильный ветер понесет хлопья липкого снега - и
ничего вокруг не видно.
День, два бесчинствует вьюга. Потом ветер спадает, обессилев, и
берет тогда деревню в свои ледяные лапы мороз.
Перемены погоды в Унде часты и резки. Оттого у стариков всегда
ломит суставы, да и у молодых рыбаков иной раз появляются головные бо-
ли.
Было три часа дня, а в избах уже кое-где замерцали красноватые
огни. Панькин шел напористо и быстро, широко размахивая руками. Рядом
тяжело ступал Дорофей.
Анисима дома не оказалось. Бабка, мать жены, сообщила, что он
ушел на свадьбу к Николаю Тимонину и явится, видно, только к ночи.
- Черт! В такое время свадьбу затеял! - проворчал Панькин.
- Тимонину можно простить: семь дочерей, четыре на выданье, одна
уж совсем перестарком стала, вековухой. Куда мужику девок сплавить? -
снисходительно оправдал его Дорофей. - Хоть одну выпихнул замуж - и то
радость.
К Тимонину решили не заходить - не время пировать. Но когда хоте-
ли быстро проскользнуть мимо его избы, их все же заметили в окошко, и
хозяин, низенький, полный, плешивый, мигом выкатился на крыльцо, зама-
хал руками.
- Тихон! Дорофей! Загляните на минуточку! Не обойдите мою избу! Я
дочку... дочку замуж выдаю. - Он сбежал с крыльца и вцепился корявой
рукой в рукав Панькина, потащил его в дом. - Идем, идем!
- На минутку! Только на минутку! - сопротивлялся Панькин.
- Я и говорю, на минутку! Разве я не так говорю? - бормотал хозя-
ин.
Изба встретила новых гостей взрывом пьяного восторга:
- Начальство пришло! Уважили!
- Тихон Сафоныч! Душа человек!
- Ноне свадьбу без попа справляем! По-новому!
- Место! Место в красном углу!