Он уходил на Мурман, изменив свое прежнее решение ловить селедку
в Кандалакшской губе.
Кормщиком на шхуне теперь стал Анисим Родионов. Он во многом за-
висел от Вавилы. Ряхин был сватом на его свадьбе. Сын Анисима в прош-
лом году женился на племяннице купца, и тонкая, но довольно прочная
родственная нить надолго связала его с судовладельцем.
Но не только это удерживало Анисима возле Вавилы. При расчетах
тайком от всех Ряхин всегда давал артельному старосте дополнительный
куш "за верную службу". И потому в доме Анисима не выводился достаток.
"Поветерь" стояла на рейде. Внизу, под обрывом, Вавилу ожидала
лодка с двумя гребцами.
Ряхин шел по земле, поросшей чахлой приполярной травкой, нетороп-
ливо, ступал твердо, уверенно, будто и не было у него никаких неудач.
Отправляясь в море, он словно пробовал прочность и упругость родной
земли, с которой расставался на длительный срок.
А не навсегда ли? В голове у него уже вынашивалось новое решение
своей судьбы. Только надо было все хорошенько обдумать...
Следом семенил Венька. Он зябко кутался в брезентовый плащишко и
часто шмыгал носом. Не удался сын в отца. Другой бы шел рядом, в ногу
с батькой, как подобает наследнику. Но Венька, забегая вперед для то-
го, чтобы глянуть батьке в лицо, после опять отставал.
Жене провожать его Ряхин не разрешил, ссылаясь на дурную примету,
хотя приметы такой не было: рыбацкие жены обычно провожали мужиков на
промысел. Но Вавилу всегда тянуло вырваться из-под надзора Меланьи. В
последнее время неприязнь меж ним и женой еще больше углубилась.
Перед тем как спуститься к лодке, Вавила остановился, посмотрел
вдаль на холодное небо с низкими неприветливыми облаками и подумал:
"Быть ноне шторму! Пусть... Теперь жизнь пошла так, что каждый день
штормит. Привыкать надо".
По берегу шел Родька. Увидев Ряхина с Венькой, он невольно замед-
лил шаг, но решил все-таки идти прямо, не сворачивая, не опасаясь
встречи с бывшим хозяином.
Вавила приметил его краешком глаза, неторопливо повернул обнажен-
ную голову. Ветер лохматил на ней волосы, сметал на сторону бороду.
- Ну что, парень, как живем? В кооперативе-то?
- Живем как живем, - ответил Родька, замедлив шаг.
- Что делать ноне будете? Песни петь? В гляделки играть?
- Сети вяжем к осени, - сказал Родька. - С песнями веселей идет
работа.
- То-то и есть! Однако на голодное брюхо недолго попоете. Ящик-то
железный в конторе пуст! Ни копейки. Панькин вроде с лица сдал. Ви-
дать, жрать нечего, в кулак свистит!
- Они снова к тебе придут, батя, - угодливо сказал Венька, пос-
мотрев на Родьку с неприязнью.
Но отец оставил его слова без внимания.
- Ну живи! Прощевай, - сдержанно кивнул он Родьке.
И спустился к лодке. Венька - за ним. Ткнулся лицом в бороду,
обслюнявил отцову щеку, пустил слезу.
Вавила, обняв сына за худенькие плечи, прижал его к себе, погла-
дил по голове и с небывалой теплинкой в голосе сказал:
- Оставайся с богом! Матку слушайся. Не озорничай. Пойдешь в шко-
лу - старайся, учись хорошенько. Ученому легче жить.
Помолчал, вздохнул и перешагнул через борт лодки. Гребцы оттолк-
нулись от берега и взялись за весла. Сидя на банке, Вавила, не отрыва-
ясь, смотрел на берег, на одинокую фигурку сына. В груди шевельнулась
грусть...
Венька стоял неподвижно у самой воды. А наверху Родька не сводил
глаз со шхуны. За время плавания в Архангельск он как бы породнился с
ней, и теперь сердце заныло от тоски: "Поветерь" уходит, уходит без
меня..."
Родька не думал о Ряхине. Думал о судне. Ему хотелось посмотреть,
как на шхуне поднимут паруса.
Лодка с Вавилон маленькой точкой подобралась к борту шхуны, сли-
лась с ней. А немного погодя отделилась от судна и пошла к берегу.
Родьке казалось, что в назойливом посвисте ветра он уловил знакомую
команду, радостную и властную:
- Поднять паруса!
Не отрываясь, смотрел он на фок-мачту, где недавно доказал нас-
мешнице Густе, на что способен настоящий зуек. И вот над палубой слов-
но захлопали серовато-белыми крыльями огромные лебеди. Потом крылья
расправились и превратились в паруса, которые наполнились ветром до
дрожи. Родьке казалось, что он слышит, как паруса поют под ветром. По-
ют о поморской силушке и отваге.
- Прощай, "Поветерь"! - шепнул Родька.
- Прощай, батя! - горестно вздохнул Венька.
Когда шхуна, чуть накренясь, полетела вперед по зеленоватым со
стальным отливом волнам, Родька и Венька разошлись в разные стороны.
На другой, день Меланья уехала из Унды с сыном и своими вещами,
забрав, какие удалось, ценности и поручив приглядывать за домом Фекле.
1
Вавила ошибался: в железном ящике в конторе "Помора" еще до отхо-
да купца на Мурман появились деньги. Кооперация предоставила рыбакам
товарно-денежный кредит в половинном размере стоимости будущего улова.
Панькин воспрянул духом, еще более энергично занялся подготовкой к пу-
тине.
Теперь ожидали специальный пароход с продовольствием и промтова-
рами для того, чтобы открыть в селе кооперативную торговлю. Помещение
для магазина рыбкоопа было уже готово.
К Панькину потянулись рыбаки, которые на собрании из осторожности
не вступили в артель, а теперь, видя, что кооператив - дело надежное,
принесли свои заявления.
Семья Мальгиных собиралась на покос на своем карбасе. Елисей со-
держал его в порядке, и он был еще довольно крепок, хоть и невелик. За
десять дней до отъезда на луга Родька проконопатил его и осмолил.
Пошел он поглядеть, хорошо ли застыла смола и можно ли спускать
карбас на воду.
Дом Мальгиных стоял у берега, в северном конце деревни: крылечком
- на улицу села, а четырехоконным фасадом - к реке. Перед окнами -
грядки с картошкой. За ними - отлогий спуск к воде, затравеневший до
приливной черты, вымытый и глинистый дальше.
На травяном откосе карбас был опрокинут на плахах. Родька стал
осматривать его и прикидывать, как ловчее спустить посудину на воду.
Вечерело. На западе, под тучами, у самого горизонта небо свети-
лось тускловато, словно киноварь на старых иконах. Родька вспомнил о
Густе. Внезапно вспыхнуло неодолимое желание видеть ее, слышать, как
она смеется, шутит. Шутить она мастерица!
"Бывает, говорят, человек влюбляется. Неужели и я влюбился? И
возможно ли это?.. А ведь и она тогда вечером после собрания сказала:
"Я буду тебя любить".
Родька увидел Иеронима Пастухова, который шел по тропинке вдоль
берега, опираясь на посошок. На плечах - длинный, чуть ли не до колен,
ватник, на голове - цигейковая шапка, на ногах - шерстяные чулки с га-
лошами.
- Чегой-то призадумался, добрый молодец? - спросил Иероним, по-
равнявшись с Родькой. - А-а-а, вижу, карбас высмолил. Проверить при-
шел? - он тихонько поколупал ногтем заливку в пазах. - Добро осмолил.
Да и вправду сказать, ты, Родя, теперь мужик самостоятельный и член
кооператива. Когда на покос-то?
- Дня через три, - ответил Родион. - А вы куда путь держите?
- Да вот пошел навестить Никифора Рындина. Чего-то он часто стал
прихварывать. - Иероним стал рядом с пареньком, посмотрел на устье Ун-
ды, на низкие облака. - Годы, брат, свое берут. В молодости нам, Роди-
онушко, не сладко доставалось. Теперь, может, жизнь другая будет, по-
легче да получше. А мы жили трудно...
Родион с вниманием слушал.
- А все же интересно было. Опасная наша морская жизнь, а краси-
вая, И чем красива? Морем! И холодное-то оно, и неприютное, и сердитое
иной раз до страху, а доброе! Около него - имей только голову да руки
- с голода не пропадешь. Не как в иных местах: земля не уродит - иди
по миру. Поморы отродясь по миру не хаживали и не пойдут! Только не
ленись - пропитание добудешь.
Оба стояли на косогоре плечом к плечу - старый и молодой, один
уже почти прожил жизнь, другой ее только начинал.
- Мно-о-го, Родионушко, надобно знать, чтобы в море-то ходить без
опаски. Возьми, к примеру, приливы... Течение воды при отливах и при-
ливах разно бывает. Вот, скажем, три часа идет в нашу сторону - на се-
веро-восток, потом под юго-запад три часа - и прибылая вода, и палая.
От берега на Моржовец направленье держим, в голомя1 - тогда вода ком-
пасит: два часа идет под полуночник, потом под восток - три, потом под
юг - около трех часов, а после под запад - четыре часа... По компасу
следим, по опыту знаем... Вот ежели взять Послонку. Дак там хождение
воды в ту или другую сторону кротче, медленнее. В Кедах - по-среднему.
А на Воронове - быстро. Там волна бо-о-оль-шая! Ежели моря не знаешь -
сам на себя не надейся, за людьми иди! Установку морскую должен знать
преотменно. Недаром старики говорили: "На промысел поехал, надо знать
течение воды и поворот земли".
1 Голомя- открытое море.
Иероним опирался на посох обеими руками. Родька молча ждал, что
он скажет еще. Любо было ему слушать старого помора: у него целый ко-
роб знанья.
В устье реки из-за мыса выплыли паруса.
- Дедушко! Гляди-ко! Чье-то судно пришло.
- Чье бы! - Иероним всматривался в даль из-под руки. - Дак это
же... погоди, пусть ближе подойдет.
- "Поветерь"! - воскликнул Родька, рассмотрев знакомые очертания
шхуны.
- "Поветерь", - подтвердил старик. - Теперь и я вижу. С чего бы
это? Только сутки прошли, как Вавила снялся с якоря. Уж не случилось
ли чего?
Весь вечер Вавила не показывался на палубе, указав еще в Унде
Анисиму, заступившему на вахту у штурвала, курс на северо-восточную
оконечность Кольского полуострова, на мыс Орлов.
Только когда проходили Моржовец, хозяин постоял с обнаженной го-
ловой у фальшборта, провожая остров взглядом. И если бы рыбаки могли
видеть в эти минуты его лицо, его глаза, то заметили бы во взгляде
глубокую печаль.
Остров остался позади: Вавила, резко повернувшись, рванул дверь в
каюту и надолго там заперся. Лег на койку, заложил руки за голову.
Шхуна бежала бойко, пластая надвое волны носом при килевой качке.
Вавила закрыл глаза, и ему показалось, что он совсем маленький, лежит
в зыбке на очепе2, и бабка качает его. Очеп поскрипывает и бабкин го-
лос тоже: "Спи, усни, угомон тебя возьми..."
2 0 ч е п - жердь, вдетая в кольцо, ввинченное в потолок. К ней
подвешивалась зыбка- детская люлька. Очеп играл роль пружины.
Да, раньше ему казалось, что никогда не покинет он родные места:
прирос к ним всем сердцем, привык. В Унде родился - там и покоиться на
погосте. Но теперь раздумья привели его к иному решению.
Ряхин понимал, что Советская власть окончательно отобьет у него
мужика, который годами работал на него, и не позволит ему ни торго-
вать, ни промышлять самостоятельно. А быть голытьбой, бессребреником,
рядовым рыбаком, как и все? Нет, это не для него. Он привык повеле-
вать, не повиноваться.
Первое оправдание в пользу бегства.
Семья... Да, у него семья. Но она ему приносит мало радости. Ме-
ланья в трудную минуту покинет его - он еще не знал, что она уже уеха-
ла. Ведь она рассчитывала на жизнь легкую, богатую, веселую. Такой
жизни не будет. Да и нет меж ними ни любви, ни согласия. Нужны были
деньги, потому и женился на ней...
Сына Веньку жаль. Все-таки своя кровь. Хотелось бы его взять с
собой, но неизвестно, какие испытания предстоят впереди. Потом - он
его выпишет. Венька подрастет, поумнеет, сам найдет дорогу к отцу, ес-
ли захочет.
С женой они люди разные. Меланья и сейчас ядовита и сварлива. А
что будет под старость? Мука!
Второе оправдание.
И уж, конечно, за него обязательно возьмутся и наверняка накажут
за связь с белыми. Не у него ли квартировал поручик? Не Вавила ли
снабдил его продовольствием для успешного похода против красных?
Третье оправдание.
Три оправдания бегства за границу.
А команда? Она пока ничего не знает, но не такие уж дураки рыба-
ки, да и Анисим, чтобы не заметить, что шхуна крадется вдоль погранич-
ной полосы, в чужое государство. А кордоны? Наши он, может, проскочит
ночью без огней. Но примут ли норвежцы? А вдруг поворотят обратно "По-
ветерь", не желая иметь осложнений с Советами? Норвегия в интервенции
не участвовала, той враждебности, какая у англичан да американцев, к
Советской России не выказывает.
"А все же рискну. Команде ничего не будет, а мне все равно пропа-
дать - так или этак..."
В свои планы Вавила посвятил только одного Обросима, и то ввиду
крайней необходимости. Ряхин за десятую часть стоимости продал Оброси-
му склад и лавки. Как ни прибеднялся Обросим, а сумел кое-что сберечь
в кубышке. Кроме десятины, правда, из него ничего выжать не удалось.
Одно твердил: "И продать твой товар не успею - торговлю прихлопнут.
Станет на ноги государственная торговля - весь этот нэп похоронят и
заупокойную спеть не позволят". И он, пожалуй, прав.
"Так. Только так, - окрепла решимость. - Курс на Норвегию. Есть
там знакомые по прежним делам рыбопромышленники. Помогут первое время.
Шхуна еще крепка, - думал Вавила. - Найму команду, буду ловить треску,
сельдь. Куплю дом либо усадьбу. Есть золотишко, оно везде в цене. Не
то что бумажные ассигнации".
Уходя, Вавила выгреб из тайников золотые монеты царской чеканки,
кольца, перстни и другие ювелирные изделия. То, что было в комнатах -
в комоде да шкатулке, оставил нетронутым, чтобы Меланья не заподозрила
неладное.
Спустилась ночь. Качка усилилась, перешла в бортовую. Каюта захо-
дила ходуном. Вавила встал с койки, накинул дождевик и вышел на палу-
бу. Там было все в порядке. Горели сигнальные огни. В рубке у штурвала
тенью шевелился Анисим. Свет от фонаря падал на его лицо снизу.
Ветер дул с северо-востока - полуночник. По волнению, по характе-
ру качки Вавила определил: шхуна пересекает горло Белого моря.
Он не мешал Анисиму управлять судном, вернулся в каюту. Вавила
рассчитал время так, чтобы Орловский мыс пройти рано утром, когда ма-
ячная команда, отстояв ночную вахту, погасит огонь и отправится на от-
дых, а дневные дежурные только встанут ото сна. Он бывал на маяке и
знал существовавший там распорядок. Важно было поскорее пройти мыс не-
замеченным.
...Маяк остался позади. Шхуна со свежим ветром ходко огибала се-
веро-восточную оконечность Кольского полуострова. Справа по борту и
впереди раскинулись просторы Баренцева моря.
Вавила вышел из каюты, заглянул в рубку:
- Доброе утро, Анисим! Сменишься - зайди ко мне.
Анисим молча кивнул.
Вскоре у руля встал второй кормщик - Николай Тимонин.
- Садись, Анисим, - Вавила показал на рундук, обтянутый брезен-
том, сам расположился в кресле, у столика. - Устал, поди? Всю ночь
стоял на вахте!
- Ничего, не привыкать, - Анисим снял картуз, с видимым облегче-
нием провел руками по утомленному лицу.
- Следующую ночь сам стану у руля. Ты будешь отдыхать.
Вавила замялся, видимо, не зная, с какой стороны подойти к самому
главному, хотя об этом "главном" думал всю ночь и, кажется, все учел и
предусмотрел. Анисим набил табаком трубку и вопросительно посмотрел на
хозяина.
- Кури, - разрешил Вавила. - Много лет ты служишь мне, Анисим,
честно, как и подобает истинному помору и мореходу. И поэтому я тебе
во всем доверяю. Думаю, что в это трудное время ты будешь со мной ря-
дом. За благодарностью моей дело не станет...
Анисим насторожился, кинул на хозяина удивленный взгляд. Но мол-
чал.
- Обманывать тебя не стану, скажу прямо: я ухожу в Норвегу.
Брови Анисима изумленно поползли вверх. Он вынул изо рта трубку.
- Но ведь ты говорил - на Мурман, за селедкой. Команда ничего не
знает. С твоей стороны...
- С моей стороны, - прервал его Вавила, - нечестно скрывать от
команды истинный замысел. Однако, признаюсь тебе, надумал я это только
сегодня ночью.
- В Норвегу? За товаром? В конце концов это не так уж и худо. Не
впервой нам в Норвегу ходить. Только команду надобно предупредить да
объяснить ей причину перемены курса. Я сделаю это.
- Спасибо, Анисим. Но... видишь ли... дело в том, что в Норвегу я
ухожу навсегда. В Унду мне возврата нет. Судя по всему, купечеству
приходит конец. А я жить без своих судов, без торговли никак не мыслю.
Лучше уж сразу в гроб! Вот почему ухожу.
Анисим, помолчав, спросил:
- Только поэтому?
- Да. Но ведь это для меня главное. Цель жизни моей. Годами я ко-
пил добро, своим горбом добывал в трудах великих. А теперь все это по-
терять?
- Ну, хорошо, - тихо сказал Анисим. - Понимаю тебя, Вавила Дмит-
рич. Но ведь я-то да и команда в Норвегу уйти не можем, не хотим! Куда
ж ты нас денешь? И ведь один ты шхуной не управишь!
- В этом-то все дело. Давай думать вместе, как быть. Вы бы могли
высадить меня на норвежском берегу и повернуть домой, - сказал Вавила,
размышляя вслух. - Но что я буду делать там без судна? Один выход:
придем в Норвегу - я договорюсь с властями, чтобы вас отправили в Ар-
хангельск с первым же идущим на Двину судном. Подмажу, где следует.
Команде при расчете выдам по двести, нет, по триста рублей, тебе - ты-
сячу целковых. Идет?
- Рискованное дело, Вавила Дмитрич. Деньги одно, а совесть и
жизнь - другое. А ну как норвежцы нас не пустят обратно, заарестуют?
- Не беспокойся: золотишко вам откроет дорогу домой. И визы не
потребуется. Любой капитан спрячет в трюме...
- Думаешь, так просто? Не знаю... Ох, не знаю, Вавила. Нехорошо
ты задумал! Мужики ведь тебе доверяли. Да нас еще на границе задержат.
- Уйдем ночью без огней. Это я все обмозговал. Знаю место, где
можно будет проскочить. Соглашайся. Решил я твердо. К цели пойду нап-
ролом! На пути не вставай!
- Грозишь?
- Нет. Но говорю прямо: мне надо уйти. У меня боле выхода нет.
- Ты о себе только думаешь.
- Нет. И о вас думаю. Договоримся: об этом знаешь ты один. Больше
никому ни слова. До самого перехода границы. Переходить будем ночью. Я
стану к рулю, ты заговоришь вахтенных.
- Так нельзя. Надо, чтобы мужики знали, на что идут.
- Узнают - не пойдут. Пустое говоришь.
Родионов вытряхнул пепел из трубки, набил ее снова. Угрюмо раз-
мышлял, стараясь прятать взгляд от хозяина.
- Надо подумать, - наконец сказал он.
- Думать времени нет. Решай сейчас. - Вавила выдвинул ящик стола,
деловито достал наган и стал набивать барабан патронами. Латунь гильз
тускло поблескивала при слабом свете. - Не вздумай команду мутить.
Помни: я хожу прямо и наверняка.
- Ладно, - вздохнул Анисим. - Быть по-твоему.
- А без обмана? - недоверчиво спросил Вавила. - Что-то уж очень
быстро ты согласился!
- Дак как не согласишься-то? Выбора и у меня нет. Тем более что
ты и пугач показал...
- Это просто так. Не обижайся. Ну, по рукам?
Анисим не очень охотно протянул руку. Глаза его недобро блестели.
Проснулся Вавила уже днем и пошел на корму. Когда вышел оттуда,
сзади кто-то крепко обхватил его локтевым сгибом за шею - не продох-
нуть. Хозяин рванулся, взмахнул руками - и руки схватили с двух сторон
дюжие мужики.
- Вяжите его линьком! - спокойно сказал появившийся из-за рубки
Анисим. - Крепче, по рукам и ногам!
Хозяина вмиг растянули на палубе, спутали веревкой. Он бесновал-
ся, изрыгал проклятия:
- Ах, гады! Хозяина-то эдак? Разбойники! Анисим! Это ты продал
меня? Паскуда! Прохвост! Забыл, сколько я для тебя добра делал? Ну,
погоди же.
Анисима уже возле него не было. Взломав дверь каюты, он взял из
ящика стола револьвер. Мужики, словно больного, втащили Ряхина в каю-
ту, положили на койку. Привязали к ней крепко-накрепко морскими узла-
ми. Заботливо подложили под голову подушку, чтобы было удобнее лежать.
- Спи до дому. В целости-сохранности доставим. У Меланьи очуха-
ешься, чайку напьешься. Дурные мысли из головы выбросишь!
- Ах, гады, гады! Ах, разбойники! Хозяина-то эдак? - повторял Ва-
вила.
- Молчи, а то рот законопатим паклей!
- Ах, супостаты!
Вавила рвался всем телом, пытаясь освободиться от пут, дергался,
стонал, говоря, что ему плохо, затекли руки-ноги. Но его стенания ры-
баки пропускали мимо ушей. Потом он заплакал. Слезы текли по щекам на
подушку - слезы бессильной ярости и злости.
Шхуна шла обратным курсом на Орловский мыс, а оттуда - на Моржо-
вец.
В каюте хозяина поочередно дежурили матросы, передавая друг другу
вороненый ряхинский револьвер. Вавиле сказали:
- В Норвегу эдаким манером нам идти негоже. Коммерческим рейсом,
законно - пожалуйста. А так - нет!
В Унде рыбаки передали Вавилу с рук на руки Панькину, который
приставил к нему охрану, вооружив ее все тем же револьвером. Домашний
арест на купца был наложен по решению сельсовета.
Вскоре из Мезени на моторном боте прибыл следователь с двумя ми-
лиционерами. Допросив Ряхина и свидетелей, следователь увез всех в Ме-
зень. Пришлось туда ехать и Анисиму. Он сначала не хотел давать пока-
зания, ссылаясь на родственные связи с Вавилой, но его отказ во внима-
ние не приняли: надо было судебным порядком установить истину.
Пустующий дом Вавилы опечатали. Фекле наказали присматривать за
скотиной. По решению уездного исполкома, шхуну, бот, требующий ремон-
та, карбасы и другое промысловое снаряжение Ряхина передали коопера-
тивному товариществу "Помор".
Сенокосная страда прошла быстро: спешили ундяне высушить и доста-
вить домой корм. Погода в этих краях изменчива. Бывает - зарядят дожди
на неделю, на две, а то и больше - пропало дело.
Семьи работали на лугах в верховьях реки от темна до темна, пока
видно. Год был урожайный на травы: они выросли высокие, густые, соч-
ные, и сено получилось хорошее, духмяное1.
1 ДУХМЯНЫЙ - запашистый.
Мальгины и Киндяковы косили вместе. Силы поровну: три мужика и
три женщины. Тишка, хоть и мал, а неутомим и напорист. От Густи в
косьбе отставал чуть-чуть.
Когда трава высохла, сгребли ее в кучи, сносили к берегу. Спарили
вместе карбаса Дорофея и Родьки и уложили на них, как на паром, сено,
чтобы сплавить его вниз по течению. Такие спаренные вместе карбаса с
сеном назывались стопaми. Ефросинья, Парасковья и Густя пошли домой
берегом. А Дорофей с Родькой сидели у руля, огибая мелкие и каменистые
места. Тишка на верху сенного вороха сделал себе ямку и угнездился в
ней, словно кукушонок.
Прибыли в деревню - новая забота: сносить сено на повети.
Дул резкий холодный сиверко. Несмотря на конец июля, было зябко.
Деревянными вилами-тройчатками Родька сгружал сено в копешки на берег.
Когда он поднимал над головой ворох, тот парусил на ветру, и было
очень трудно удерживать его на весу. Немели плечи, мускулы напрягались
до предела. В ватнике становилось жарко - снимал его. Но тотчас же те-
ло охватывало стужей. И он снова, чертыхаясь, натягивал ватник на пле-
чи.
Копешку укладывали на деревянные жерди-носилки. Когда набирался
порядочный ворох, Родька брался за передние концы носилок, а сзади се-
но поднимала Парасковья. Нелегко было взбираться вверх по глинистому
береговому откосу. Старались идти в ногу, подбадривая друг друга. За-
носили копну на сеновал и, передохнув малость, снова спускались к кар-
басу.
Рядом так же переправляли сено к дому Дорофей с Густей.
Едва успел Киндяков закончить сенные дела - вызвали в контору.
- Ну, Дорофей! - весело сказал Панькпн, когда кормщик переступил
порог. - Принимай судно и - попутного тебе ветра!
- Это как понимать? - спросил Дорофей, догадываясь, о каком судне
идет речь, но не зная, куда предстоит идти.
- Пойдешь на "Поветери" в Кандалакшскую губу за сельдью. Так ре-
шило правление. С тобой, правда, не советовались, но ты был на поко-
сах.
- Ловить чем? - спросил Дорофей, зная, что у кооператива сельдя-
ных снастей нет.
- Вавила ходил на Мурман, то бишь в Норвегию с кошельковым нево-
дом. Он в целости и сохранности. Еще послужит.
"Вон как обернулось дело! - подумал Дорофей. - Вавилино судно те-
перь в кооперативе. И как скоро! Нда-а-а..."
- А команда? - спросил он.
- Насчет команды давай обговорим. В рейс просятся те рыбаки, ко-
торые ходили с Вавилой. Им, видишь ли, обидно, что плавали зря - и не-
вод не обмочили. Ничего не заработали, а время потеряли. Однако они
сделали доброе дело: не дали Ряхину смыться за кордон. Пожалуй, надо
бы их взять в команду вместе с Анисимом. Он мог бы стать тебе хорошим
помощником. Согласен?
- Согласен, - сказал Дорофей, повеселев.
Он так истосковался по штурвалу! И уже потерял было всякую надеж-
ду. О наважьем промысле зимой Киндяков вспоминал без особенного подъ-
ема: не привык норить2 снасти. Ему больше по душе зыбкая палуба, свист
ветра, упругий звон такелажа да кипенье воды в шпигатах3.
2 Норить - затягивать рюжи под лед.
3 Шпигаты - отверстия в фальшборте для пропуска такелажа и стока
воды с палубы.
- Хотелось бы взять Родьку Мальгина, - сказал Дорофей. - Грезит
парень морем! Подрос, окреп - будет ладный матрос.
- Родьку? Возьми, пожалуй, - согласился Панькин.
- Когда отплывать?
- А хоть завтра. Шхуна стоит на рейде в полной готовности. Дедко
Пастухов там кукует уж десятый день, охраняет...
Шхуна отплыла ранним утром. На берегу толпился народ. Уходила
"Поветерь" в море от нового хозяина. Явление небывалое и преудивитель-
ное. Как водится, были пересуды:
- Ноне "Поветерь" стала общественной, как ящик с деньгами у Пань-
кина в кабинете!
- Да-а-а, времена! Суденышко у владельца отобрали, а самого хозя-
ина бог знает куда закатали!
- И поделом! От родных мест в Норвегу бежать затеял!
- Поплавал Вавила - и хватит. Пущай теперь мужики плавают.
Как весной, Родьку провожала мать с Тишкой. Уходил Родька полноп-
равным матросом. Тишка гордился братом: шел рядом, цепляясь за Родькин
рукав, и важно посматривал по сторонам, время от времени поправляя
картузишко, сползавший ему на глаза.
В толпе провожающих Родька заметил Густю. Она прощалась с отцом.
На Родьку, казалось, не обращала внимания или не видела его. Но едва
он сел в карбас, услышал ее голос:
- Род-я-я! До свидания!
Оглянулся - Густя у самой воды машет ему косынкой, сдернутой с
головы. Он снял кепку и степенно помахал ею девушке. И когда карбас
в Кандалакшской губе.
Кормщиком на шхуне теперь стал Анисим Родионов. Он во многом за-
висел от Вавилы. Ряхин был сватом на его свадьбе. Сын Анисима в прош-
лом году женился на племяннице купца, и тонкая, но довольно прочная
родственная нить надолго связала его с судовладельцем.
Но не только это удерживало Анисима возле Вавилы. При расчетах
тайком от всех Ряхин всегда давал артельному старосте дополнительный
куш "за верную службу". И потому в доме Анисима не выводился достаток.
"Поветерь" стояла на рейде. Внизу, под обрывом, Вавилу ожидала
лодка с двумя гребцами.
Ряхин шел по земле, поросшей чахлой приполярной травкой, нетороп-
ливо, ступал твердо, уверенно, будто и не было у него никаких неудач.
Отправляясь в море, он словно пробовал прочность и упругость родной
земли, с которой расставался на длительный срок.
А не навсегда ли? В голове у него уже вынашивалось новое решение
своей судьбы. Только надо было все хорошенько обдумать...
Следом семенил Венька. Он зябко кутался в брезентовый плащишко и
часто шмыгал носом. Не удался сын в отца. Другой бы шел рядом, в ногу
с батькой, как подобает наследнику. Но Венька, забегая вперед для то-
го, чтобы глянуть батьке в лицо, после опять отставал.
Жене провожать его Ряхин не разрешил, ссылаясь на дурную примету,
хотя приметы такой не было: рыбацкие жены обычно провожали мужиков на
промысел. Но Вавилу всегда тянуло вырваться из-под надзора Меланьи. В
последнее время неприязнь меж ним и женой еще больше углубилась.
Перед тем как спуститься к лодке, Вавила остановился, посмотрел
вдаль на холодное небо с низкими неприветливыми облаками и подумал:
"Быть ноне шторму! Пусть... Теперь жизнь пошла так, что каждый день
штормит. Привыкать надо".
По берегу шел Родька. Увидев Ряхина с Венькой, он невольно замед-
лил шаг, но решил все-таки идти прямо, не сворачивая, не опасаясь
встречи с бывшим хозяином.
Вавила приметил его краешком глаза, неторопливо повернул обнажен-
ную голову. Ветер лохматил на ней волосы, сметал на сторону бороду.
- Ну что, парень, как живем? В кооперативе-то?
- Живем как живем, - ответил Родька, замедлив шаг.
- Что делать ноне будете? Песни петь? В гляделки играть?
- Сети вяжем к осени, - сказал Родька. - С песнями веселей идет
работа.
- То-то и есть! Однако на голодное брюхо недолго попоете. Ящик-то
железный в конторе пуст! Ни копейки. Панькин вроде с лица сдал. Ви-
дать, жрать нечего, в кулак свистит!
- Они снова к тебе придут, батя, - угодливо сказал Венька, пос-
мотрев на Родьку с неприязнью.
Но отец оставил его слова без внимания.
- Ну живи! Прощевай, - сдержанно кивнул он Родьке.
И спустился к лодке. Венька - за ним. Ткнулся лицом в бороду,
обслюнявил отцову щеку, пустил слезу.
Вавила, обняв сына за худенькие плечи, прижал его к себе, погла-
дил по голове и с небывалой теплинкой в голосе сказал:
- Оставайся с богом! Матку слушайся. Не озорничай. Пойдешь в шко-
лу - старайся, учись хорошенько. Ученому легче жить.
Помолчал, вздохнул и перешагнул через борт лодки. Гребцы оттолк-
нулись от берега и взялись за весла. Сидя на банке, Вавила, не отрыва-
ясь, смотрел на берег, на одинокую фигурку сына. В груди шевельнулась
грусть...
Венька стоял неподвижно у самой воды. А наверху Родька не сводил
глаз со шхуны. За время плавания в Архангельск он как бы породнился с
ней, и теперь сердце заныло от тоски: "Поветерь" уходит, уходит без
меня..."
Родька не думал о Ряхине. Думал о судне. Ему хотелось посмотреть,
как на шхуне поднимут паруса.
Лодка с Вавилон маленькой точкой подобралась к борту шхуны, сли-
лась с ней. А немного погодя отделилась от судна и пошла к берегу.
Родьке казалось, что в назойливом посвисте ветра он уловил знакомую
команду, радостную и властную:
- Поднять паруса!
Не отрываясь, смотрел он на фок-мачту, где недавно доказал нас-
мешнице Густе, на что способен настоящий зуек. И вот над палубой слов-
но захлопали серовато-белыми крыльями огромные лебеди. Потом крылья
расправились и превратились в паруса, которые наполнились ветром до
дрожи. Родьке казалось, что он слышит, как паруса поют под ветром. По-
ют о поморской силушке и отваге.
- Прощай, "Поветерь"! - шепнул Родька.
- Прощай, батя! - горестно вздохнул Венька.
Когда шхуна, чуть накренясь, полетела вперед по зеленоватым со
стальным отливом волнам, Родька и Венька разошлись в разные стороны.
На другой, день Меланья уехала из Унды с сыном и своими вещами,
забрав, какие удалось, ценности и поручив приглядывать за домом Фекле.
1
Вавила ошибался: в железном ящике в конторе "Помора" еще до отхо-
да купца на Мурман появились деньги. Кооперация предоставила рыбакам
товарно-денежный кредит в половинном размере стоимости будущего улова.
Панькин воспрянул духом, еще более энергично занялся подготовкой к пу-
тине.
Теперь ожидали специальный пароход с продовольствием и промтова-
рами для того, чтобы открыть в селе кооперативную торговлю. Помещение
для магазина рыбкоопа было уже готово.
К Панькину потянулись рыбаки, которые на собрании из осторожности
не вступили в артель, а теперь, видя, что кооператив - дело надежное,
принесли свои заявления.
Семья Мальгиных собиралась на покос на своем карбасе. Елисей со-
держал его в порядке, и он был еще довольно крепок, хоть и невелик. За
десять дней до отъезда на луга Родька проконопатил его и осмолил.
Пошел он поглядеть, хорошо ли застыла смола и можно ли спускать
карбас на воду.
Дом Мальгиных стоял у берега, в северном конце деревни: крылечком
- на улицу села, а четырехоконным фасадом - к реке. Перед окнами -
грядки с картошкой. За ними - отлогий спуск к воде, затравеневший до
приливной черты, вымытый и глинистый дальше.
На травяном откосе карбас был опрокинут на плахах. Родька стал
осматривать его и прикидывать, как ловчее спустить посудину на воду.
Вечерело. На западе, под тучами, у самого горизонта небо свети-
лось тускловато, словно киноварь на старых иконах. Родька вспомнил о
Густе. Внезапно вспыхнуло неодолимое желание видеть ее, слышать, как
она смеется, шутит. Шутить она мастерица!
"Бывает, говорят, человек влюбляется. Неужели и я влюбился? И
возможно ли это?.. А ведь и она тогда вечером после собрания сказала:
"Я буду тебя любить".
Родька увидел Иеронима Пастухова, который шел по тропинке вдоль
берега, опираясь на посошок. На плечах - длинный, чуть ли не до колен,
ватник, на голове - цигейковая шапка, на ногах - шерстяные чулки с га-
лошами.
- Чегой-то призадумался, добрый молодец? - спросил Иероним, по-
равнявшись с Родькой. - А-а-а, вижу, карбас высмолил. Проверить при-
шел? - он тихонько поколупал ногтем заливку в пазах. - Добро осмолил.
Да и вправду сказать, ты, Родя, теперь мужик самостоятельный и член
кооператива. Когда на покос-то?
- Дня через три, - ответил Родион. - А вы куда путь держите?
- Да вот пошел навестить Никифора Рындина. Чего-то он часто стал
прихварывать. - Иероним стал рядом с пареньком, посмотрел на устье Ун-
ды, на низкие облака. - Годы, брат, свое берут. В молодости нам, Роди-
онушко, не сладко доставалось. Теперь, может, жизнь другая будет, по-
легче да получше. А мы жили трудно...
Родион с вниманием слушал.
- А все же интересно было. Опасная наша морская жизнь, а краси-
вая, И чем красива? Морем! И холодное-то оно, и неприютное, и сердитое
иной раз до страху, а доброе! Около него - имей только голову да руки
- с голода не пропадешь. Не как в иных местах: земля не уродит - иди
по миру. Поморы отродясь по миру не хаживали и не пойдут! Только не
ленись - пропитание добудешь.
Оба стояли на косогоре плечом к плечу - старый и молодой, один
уже почти прожил жизнь, другой ее только начинал.
- Мно-о-го, Родионушко, надобно знать, чтобы в море-то ходить без
опаски. Возьми, к примеру, приливы... Течение воды при отливах и при-
ливах разно бывает. Вот, скажем, три часа идет в нашу сторону - на се-
веро-восток, потом под юго-запад три часа - и прибылая вода, и палая.
От берега на Моржовец направленье держим, в голомя1 - тогда вода ком-
пасит: два часа идет под полуночник, потом под восток - три, потом под
юг - около трех часов, а после под запад - четыре часа... По компасу
следим, по опыту знаем... Вот ежели взять Послонку. Дак там хождение
воды в ту или другую сторону кротче, медленнее. В Кедах - по-среднему.
А на Воронове - быстро. Там волна бо-о-оль-шая! Ежели моря не знаешь -
сам на себя не надейся, за людьми иди! Установку морскую должен знать
преотменно. Недаром старики говорили: "На промысел поехал, надо знать
течение воды и поворот земли".
1 Голомя- открытое море.
Иероним опирался на посох обеими руками. Родька молча ждал, что
он скажет еще. Любо было ему слушать старого помора: у него целый ко-
роб знанья.
В устье реки из-за мыса выплыли паруса.
- Дедушко! Гляди-ко! Чье-то судно пришло.
- Чье бы! - Иероним всматривался в даль из-под руки. - Дак это
же... погоди, пусть ближе подойдет.
- "Поветерь"! - воскликнул Родька, рассмотрев знакомые очертания
шхуны.
- "Поветерь", - подтвердил старик. - Теперь и я вижу. С чего бы
это? Только сутки прошли, как Вавила снялся с якоря. Уж не случилось
ли чего?
Весь вечер Вавила не показывался на палубе, указав еще в Унде
Анисиму, заступившему на вахту у штурвала, курс на северо-восточную
оконечность Кольского полуострова, на мыс Орлов.
Только когда проходили Моржовец, хозяин постоял с обнаженной го-
ловой у фальшборта, провожая остров взглядом. И если бы рыбаки могли
видеть в эти минуты его лицо, его глаза, то заметили бы во взгляде
глубокую печаль.
Остров остался позади: Вавила, резко повернувшись, рванул дверь в
каюту и надолго там заперся. Лег на койку, заложил руки за голову.
Шхуна бежала бойко, пластая надвое волны носом при килевой качке.
Вавила закрыл глаза, и ему показалось, что он совсем маленький, лежит
в зыбке на очепе2, и бабка качает его. Очеп поскрипывает и бабкин го-
лос тоже: "Спи, усни, угомон тебя возьми..."
2 0 ч е п - жердь, вдетая в кольцо, ввинченное в потолок. К ней
подвешивалась зыбка- детская люлька. Очеп играл роль пружины.
Да, раньше ему казалось, что никогда не покинет он родные места:
прирос к ним всем сердцем, привык. В Унде родился - там и покоиться на
погосте. Но теперь раздумья привели его к иному решению.
Ряхин понимал, что Советская власть окончательно отобьет у него
мужика, который годами работал на него, и не позволит ему ни торго-
вать, ни промышлять самостоятельно. А быть голытьбой, бессребреником,
рядовым рыбаком, как и все? Нет, это не для него. Он привык повеле-
вать, не повиноваться.
Первое оправдание в пользу бегства.
Семья... Да, у него семья. Но она ему приносит мало радости. Ме-
ланья в трудную минуту покинет его - он еще не знал, что она уже уеха-
ла. Ведь она рассчитывала на жизнь легкую, богатую, веселую. Такой
жизни не будет. Да и нет меж ними ни любви, ни согласия. Нужны были
деньги, потому и женился на ней...
Сына Веньку жаль. Все-таки своя кровь. Хотелось бы его взять с
собой, но неизвестно, какие испытания предстоят впереди. Потом - он
его выпишет. Венька подрастет, поумнеет, сам найдет дорогу к отцу, ес-
ли захочет.
С женой они люди разные. Меланья и сейчас ядовита и сварлива. А
что будет под старость? Мука!
Второе оправдание.
И уж, конечно, за него обязательно возьмутся и наверняка накажут
за связь с белыми. Не у него ли квартировал поручик? Не Вавила ли
снабдил его продовольствием для успешного похода против красных?
Третье оправдание.
Три оправдания бегства за границу.
А команда? Она пока ничего не знает, но не такие уж дураки рыба-
ки, да и Анисим, чтобы не заметить, что шхуна крадется вдоль погранич-
ной полосы, в чужое государство. А кордоны? Наши он, может, проскочит
ночью без огней. Но примут ли норвежцы? А вдруг поворотят обратно "По-
ветерь", не желая иметь осложнений с Советами? Норвегия в интервенции
не участвовала, той враждебности, какая у англичан да американцев, к
Советской России не выказывает.
"А все же рискну. Команде ничего не будет, а мне все равно пропа-
дать - так или этак..."
В свои планы Вавила посвятил только одного Обросима, и то ввиду
крайней необходимости. Ряхин за десятую часть стоимости продал Оброси-
му склад и лавки. Как ни прибеднялся Обросим, а сумел кое-что сберечь
в кубышке. Кроме десятины, правда, из него ничего выжать не удалось.
Одно твердил: "И продать твой товар не успею - торговлю прихлопнут.
Станет на ноги государственная торговля - весь этот нэп похоронят и
заупокойную спеть не позволят". И он, пожалуй, прав.
"Так. Только так, - окрепла решимость. - Курс на Норвегию. Есть
там знакомые по прежним делам рыбопромышленники. Помогут первое время.
Шхуна еще крепка, - думал Вавила. - Найму команду, буду ловить треску,
сельдь. Куплю дом либо усадьбу. Есть золотишко, оно везде в цене. Не
то что бумажные ассигнации".
Уходя, Вавила выгреб из тайников золотые монеты царской чеканки,
кольца, перстни и другие ювелирные изделия. То, что было в комнатах -
в комоде да шкатулке, оставил нетронутым, чтобы Меланья не заподозрила
неладное.
Спустилась ночь. Качка усилилась, перешла в бортовую. Каюта захо-
дила ходуном. Вавила встал с койки, накинул дождевик и вышел на палу-
бу. Там было все в порядке. Горели сигнальные огни. В рубке у штурвала
тенью шевелился Анисим. Свет от фонаря падал на его лицо снизу.
Ветер дул с северо-востока - полуночник. По волнению, по характе-
ру качки Вавила определил: шхуна пересекает горло Белого моря.
Он не мешал Анисиму управлять судном, вернулся в каюту. Вавила
рассчитал время так, чтобы Орловский мыс пройти рано утром, когда ма-
ячная команда, отстояв ночную вахту, погасит огонь и отправится на от-
дых, а дневные дежурные только встанут ото сна. Он бывал на маяке и
знал существовавший там распорядок. Важно было поскорее пройти мыс не-
замеченным.
...Маяк остался позади. Шхуна со свежим ветром ходко огибала се-
веро-восточную оконечность Кольского полуострова. Справа по борту и
впереди раскинулись просторы Баренцева моря.
Вавила вышел из каюты, заглянул в рубку:
- Доброе утро, Анисим! Сменишься - зайди ко мне.
Анисим молча кивнул.
Вскоре у руля встал второй кормщик - Николай Тимонин.
- Садись, Анисим, - Вавила показал на рундук, обтянутый брезен-
том, сам расположился в кресле, у столика. - Устал, поди? Всю ночь
стоял на вахте!
- Ничего, не привыкать, - Анисим снял картуз, с видимым облегче-
нием провел руками по утомленному лицу.
- Следующую ночь сам стану у руля. Ты будешь отдыхать.
Вавила замялся, видимо, не зная, с какой стороны подойти к самому
главному, хотя об этом "главном" думал всю ночь и, кажется, все учел и
предусмотрел. Анисим набил табаком трубку и вопросительно посмотрел на
хозяина.
- Кури, - разрешил Вавила. - Много лет ты служишь мне, Анисим,
честно, как и подобает истинному помору и мореходу. И поэтому я тебе
во всем доверяю. Думаю, что в это трудное время ты будешь со мной ря-
дом. За благодарностью моей дело не станет...
Анисим насторожился, кинул на хозяина удивленный взгляд. Но мол-
чал.
- Обманывать тебя не стану, скажу прямо: я ухожу в Норвегу.
Брови Анисима изумленно поползли вверх. Он вынул изо рта трубку.
- Но ведь ты говорил - на Мурман, за селедкой. Команда ничего не
знает. С твоей стороны...
- С моей стороны, - прервал его Вавила, - нечестно скрывать от
команды истинный замысел. Однако, признаюсь тебе, надумал я это только
сегодня ночью.
- В Норвегу? За товаром? В конце концов это не так уж и худо. Не
впервой нам в Норвегу ходить. Только команду надобно предупредить да
объяснить ей причину перемены курса. Я сделаю это.
- Спасибо, Анисим. Но... видишь ли... дело в том, что в Норвегу я
ухожу навсегда. В Унду мне возврата нет. Судя по всему, купечеству
приходит конец. А я жить без своих судов, без торговли никак не мыслю.
Лучше уж сразу в гроб! Вот почему ухожу.
Анисим, помолчав, спросил:
- Только поэтому?
- Да. Но ведь это для меня главное. Цель жизни моей. Годами я ко-
пил добро, своим горбом добывал в трудах великих. А теперь все это по-
терять?
- Ну, хорошо, - тихо сказал Анисим. - Понимаю тебя, Вавила Дмит-
рич. Но ведь я-то да и команда в Норвегу уйти не можем, не хотим! Куда
ж ты нас денешь? И ведь один ты шхуной не управишь!
- В этом-то все дело. Давай думать вместе, как быть. Вы бы могли
высадить меня на норвежском берегу и повернуть домой, - сказал Вавила,
размышляя вслух. - Но что я буду делать там без судна? Один выход:
придем в Норвегу - я договорюсь с властями, чтобы вас отправили в Ар-
хангельск с первым же идущим на Двину судном. Подмажу, где следует.
Команде при расчете выдам по двести, нет, по триста рублей, тебе - ты-
сячу целковых. Идет?
- Рискованное дело, Вавила Дмитрич. Деньги одно, а совесть и
жизнь - другое. А ну как норвежцы нас не пустят обратно, заарестуют?
- Не беспокойся: золотишко вам откроет дорогу домой. И визы не
потребуется. Любой капитан спрячет в трюме...
- Думаешь, так просто? Не знаю... Ох, не знаю, Вавила. Нехорошо
ты задумал! Мужики ведь тебе доверяли. Да нас еще на границе задержат.
- Уйдем ночью без огней. Это я все обмозговал. Знаю место, где
можно будет проскочить. Соглашайся. Решил я твердо. К цели пойду нап-
ролом! На пути не вставай!
- Грозишь?
- Нет. Но говорю прямо: мне надо уйти. У меня боле выхода нет.
- Ты о себе только думаешь.
- Нет. И о вас думаю. Договоримся: об этом знаешь ты один. Больше
никому ни слова. До самого перехода границы. Переходить будем ночью. Я
стану к рулю, ты заговоришь вахтенных.
- Так нельзя. Надо, чтобы мужики знали, на что идут.
- Узнают - не пойдут. Пустое говоришь.
Родионов вытряхнул пепел из трубки, набил ее снова. Угрюмо раз-
мышлял, стараясь прятать взгляд от хозяина.
- Надо подумать, - наконец сказал он.
- Думать времени нет. Решай сейчас. - Вавила выдвинул ящик стола,
деловито достал наган и стал набивать барабан патронами. Латунь гильз
тускло поблескивала при слабом свете. - Не вздумай команду мутить.
Помни: я хожу прямо и наверняка.
- Ладно, - вздохнул Анисим. - Быть по-твоему.
- А без обмана? - недоверчиво спросил Вавила. - Что-то уж очень
быстро ты согласился!
- Дак как не согласишься-то? Выбора и у меня нет. Тем более что
ты и пугач показал...
- Это просто так. Не обижайся. Ну, по рукам?
Анисим не очень охотно протянул руку. Глаза его недобро блестели.
Проснулся Вавила уже днем и пошел на корму. Когда вышел оттуда,
сзади кто-то крепко обхватил его локтевым сгибом за шею - не продох-
нуть. Хозяин рванулся, взмахнул руками - и руки схватили с двух сторон
дюжие мужики.
- Вяжите его линьком! - спокойно сказал появившийся из-за рубки
Анисим. - Крепче, по рукам и ногам!
Хозяина вмиг растянули на палубе, спутали веревкой. Он бесновал-
ся, изрыгал проклятия:
- Ах, гады! Хозяина-то эдак? Разбойники! Анисим! Это ты продал
меня? Паскуда! Прохвост! Забыл, сколько я для тебя добра делал? Ну,
погоди же.
Анисима уже возле него не было. Взломав дверь каюты, он взял из
ящика стола револьвер. Мужики, словно больного, втащили Ряхина в каю-
ту, положили на койку. Привязали к ней крепко-накрепко морскими узла-
ми. Заботливо подложили под голову подушку, чтобы было удобнее лежать.
- Спи до дому. В целости-сохранности доставим. У Меланьи очуха-
ешься, чайку напьешься. Дурные мысли из головы выбросишь!
- Ах, гады, гады! Ах, разбойники! Хозяина-то эдак? - повторял Ва-
вила.
- Молчи, а то рот законопатим паклей!
- Ах, супостаты!
Вавила рвался всем телом, пытаясь освободиться от пут, дергался,
стонал, говоря, что ему плохо, затекли руки-ноги. Но его стенания ры-
баки пропускали мимо ушей. Потом он заплакал. Слезы текли по щекам на
подушку - слезы бессильной ярости и злости.
Шхуна шла обратным курсом на Орловский мыс, а оттуда - на Моржо-
вец.
В каюте хозяина поочередно дежурили матросы, передавая друг другу
вороненый ряхинский револьвер. Вавиле сказали:
- В Норвегу эдаким манером нам идти негоже. Коммерческим рейсом,
законно - пожалуйста. А так - нет!
В Унде рыбаки передали Вавилу с рук на руки Панькину, который
приставил к нему охрану, вооружив ее все тем же револьвером. Домашний
арест на купца был наложен по решению сельсовета.
Вскоре из Мезени на моторном боте прибыл следователь с двумя ми-
лиционерами. Допросив Ряхина и свидетелей, следователь увез всех в Ме-
зень. Пришлось туда ехать и Анисиму. Он сначала не хотел давать пока-
зания, ссылаясь на родственные связи с Вавилой, но его отказ во внима-
ние не приняли: надо было судебным порядком установить истину.
Пустующий дом Вавилы опечатали. Фекле наказали присматривать за
скотиной. По решению уездного исполкома, шхуну, бот, требующий ремон-
та, карбасы и другое промысловое снаряжение Ряхина передали коопера-
тивному товариществу "Помор".
Сенокосная страда прошла быстро: спешили ундяне высушить и доста-
вить домой корм. Погода в этих краях изменчива. Бывает - зарядят дожди
на неделю, на две, а то и больше - пропало дело.
Семьи работали на лугах в верховьях реки от темна до темна, пока
видно. Год был урожайный на травы: они выросли высокие, густые, соч-
ные, и сено получилось хорошее, духмяное1.
1 ДУХМЯНЫЙ - запашистый.
Мальгины и Киндяковы косили вместе. Силы поровну: три мужика и
три женщины. Тишка, хоть и мал, а неутомим и напорист. От Густи в
косьбе отставал чуть-чуть.
Когда трава высохла, сгребли ее в кучи, сносили к берегу. Спарили
вместе карбаса Дорофея и Родьки и уложили на них, как на паром, сено,
чтобы сплавить его вниз по течению. Такие спаренные вместе карбаса с
сеном назывались стопaми. Ефросинья, Парасковья и Густя пошли домой
берегом. А Дорофей с Родькой сидели у руля, огибая мелкие и каменистые
места. Тишка на верху сенного вороха сделал себе ямку и угнездился в
ней, словно кукушонок.
Прибыли в деревню - новая забота: сносить сено на повети.
Дул резкий холодный сиверко. Несмотря на конец июля, было зябко.
Деревянными вилами-тройчатками Родька сгружал сено в копешки на берег.
Когда он поднимал над головой ворох, тот парусил на ветру, и было
очень трудно удерживать его на весу. Немели плечи, мускулы напрягались
до предела. В ватнике становилось жарко - снимал его. Но тотчас же те-
ло охватывало стужей. И он снова, чертыхаясь, натягивал ватник на пле-
чи.
Копешку укладывали на деревянные жерди-носилки. Когда набирался
порядочный ворох, Родька брался за передние концы носилок, а сзади се-
но поднимала Парасковья. Нелегко было взбираться вверх по глинистому
береговому откосу. Старались идти в ногу, подбадривая друг друга. За-
носили копну на сеновал и, передохнув малость, снова спускались к кар-
басу.
Рядом так же переправляли сено к дому Дорофей с Густей.
Едва успел Киндяков закончить сенные дела - вызвали в контору.
- Ну, Дорофей! - весело сказал Панькпн, когда кормщик переступил
порог. - Принимай судно и - попутного тебе ветра!
- Это как понимать? - спросил Дорофей, догадываясь, о каком судне
идет речь, но не зная, куда предстоит идти.
- Пойдешь на "Поветери" в Кандалакшскую губу за сельдью. Так ре-
шило правление. С тобой, правда, не советовались, но ты был на поко-
сах.
- Ловить чем? - спросил Дорофей, зная, что у кооператива сельдя-
ных снастей нет.
- Вавила ходил на Мурман, то бишь в Норвегию с кошельковым нево-
дом. Он в целости и сохранности. Еще послужит.
"Вон как обернулось дело! - подумал Дорофей. - Вавилино судно те-
перь в кооперативе. И как скоро! Нда-а-а..."
- А команда? - спросил он.
- Насчет команды давай обговорим. В рейс просятся те рыбаки, ко-
торые ходили с Вавилой. Им, видишь ли, обидно, что плавали зря - и не-
вод не обмочили. Ничего не заработали, а время потеряли. Однако они
сделали доброе дело: не дали Ряхину смыться за кордон. Пожалуй, надо
бы их взять в команду вместе с Анисимом. Он мог бы стать тебе хорошим
помощником. Согласен?
- Согласен, - сказал Дорофей, повеселев.
Он так истосковался по штурвалу! И уже потерял было всякую надеж-
ду. О наважьем промысле зимой Киндяков вспоминал без особенного подъ-
ема: не привык норить2 снасти. Ему больше по душе зыбкая палуба, свист
ветра, упругий звон такелажа да кипенье воды в шпигатах3.
2 Норить - затягивать рюжи под лед.
3 Шпигаты - отверстия в фальшборте для пропуска такелажа и стока
воды с палубы.
- Хотелось бы взять Родьку Мальгина, - сказал Дорофей. - Грезит
парень морем! Подрос, окреп - будет ладный матрос.
- Родьку? Возьми, пожалуй, - согласился Панькин.
- Когда отплывать?
- А хоть завтра. Шхуна стоит на рейде в полной готовности. Дедко
Пастухов там кукует уж десятый день, охраняет...
Шхуна отплыла ранним утром. На берегу толпился народ. Уходила
"Поветерь" в море от нового хозяина. Явление небывалое и преудивитель-
ное. Как водится, были пересуды:
- Ноне "Поветерь" стала общественной, как ящик с деньгами у Пань-
кина в кабинете!
- Да-а-а, времена! Суденышко у владельца отобрали, а самого хозя-
ина бог знает куда закатали!
- И поделом! От родных мест в Норвегу бежать затеял!
- Поплавал Вавила - и хватит. Пущай теперь мужики плавают.
Как весной, Родьку провожала мать с Тишкой. Уходил Родька полноп-
равным матросом. Тишка гордился братом: шел рядом, цепляясь за Родькин
рукав, и важно посматривал по сторонам, время от времени поправляя
картузишко, сползавший ему на глаза.
В толпе провожающих Родька заметил Густю. Она прощалась с отцом.
На Родьку, казалось, не обращала внимания или не видела его. Но едва
он сел в карбас, услышал ее голос:
- Род-я-я! До свидания!
Оглянулся - Густя у самой воды машет ему косынкой, сдернутой с
головы. Он снял кепку и степенно помахал ею девушке. И когда карбас