нигде и никогда не забудешь! Крепок поморский корень с незапамятных
времен в этих пустынных неприветливых местах.
Теперь здесь новая жизнь. Брат рассказывал Тихону, что колхоз об-
завелся тральщиками и будущей весной собирается вести зверобойный про-
мысел с помощью авиации. А сможет ли он, Тихон, вернуться сюда, чтобы
участвовать в этой новой жизни? Непросто после бойких торговых путей
ложиться на древний поморский курс. Вряд ли он решится расстаться со
своим кораблем, экипажем, с большим и оживленным портом на Дальнем
Востоке. Да и жена, наверно, не согласится переехать сюда...
Многое менялось в поморском селе: его внешний вид, способы и
средства промыслов, бытовой уклад, но традиции и многие привычки оста-
вались незыблемыми.
Как всегда, посиживали старики на ступеньках магазинного крылеч-
ка. Они приходили сюда обменяться новостями, погреться на солнышке и
вчера, и позавчера, и много лет назад.
Ушли из жизни, "улетели на Гусиную землю" деды Иероним Пастухов и
Никифор Рындин, пришли на смену Аниспм Родионов, Ермолай Мальгин и
другие. Тут они и сидели, на вымытых до блеска ступенях, встречая и
провожая каждого прохожего мудрыми всевидящими взглядами и неторопливо
разговаривая о погоде, об уловах, о направлении ветров, о том, кто уе-
хал в город навовсе, а кто не навовсе, кто на ком собирается жениться
и кто с кем поссорился, а то и подрался, пытаясь таким способом решить
семейный конфликт... Да мало ли тем для разговоров!
Когда Тихон проходил мимо, один из стариков окликнул его:
- Эй, тезка! Подь-ко сюда. Посиди с нами, уважь ветеранов.
Это был Тихон Сафоныч, бывший предколхоза, а ныне персональный
пенсионер областного значения.
Выйдя на пенсию, на крылечко Панькин попал не сразу: все не хоте-
лось считать себя стариком. Каждый день он довольно резво поднимался
по ступенькам, в магазин за хлебом, но со стариками только снисходи-
тельно здоровался да отвечал шуточками на их колкие замечания: дес-
кать, "нашего полку прибыло, пополнилась пенсионерская гвардия", "был
председатель, да весь вышел; только по старому морскому картузику,
именуемому мичманкой, и можно узнать бывшего резвого главу колхоза..."
Старики не спешили приглашать Панькина посидеть с ними. Знали - рано
или поздно не минует Тихон Сафоныч этой участи, и как бы он ни моло-
дился, как бы ни хорохорился, на крылечке ему сидеть все равно придет-
ся.
А Тихон Сафоныч первое время сидение такое считал для себя даже в
некотором роде зазорным, тем более что кой-кто из стариков не прочь
был, выждав податливых знакомых, подзанять у них рублишко да скинуться
"на троих" - такой городской обычай приплавился каким-то путем и сю-
да... Правда, выпивох среди пенсионеров было немного. Кадровые седуны,
понимая, что вино преждевременно уносит в могилу далеко не маловытных1
поморских мужей, опасались спиртного, как черти ладана, собираясь по-
жить возможно дольше...
1 От слова "выть" - прием пищи (обед, ужин и пр.). Маловытныи -
слабый, некрепкий, малохольный.
Но пришло время - стали плохо слушаться ноги, заныла поясница,
запокалывало сердце, и Тихон Сафоныч стал частенько опускаться на
гладкие ступеньки рыбкооповского крылечка.
Иногда за продуктами приходил и Дорофей Киндяков. Подобно Тихону
Сафонычу, на первых порах он тоже хорохорился, небрежно здороваясь с
теми, кто праздно греет задом крыльцо, и довольно проворно шмыгал в
магазин. Но старики не сомневались, что скоро и он наденет валенки с
галошами, фуфайку, ушанку и попросит их потесниться. А пока его встре-
чали примерно так:
- Все плаваешь, капитан?
- Да плаваю, - отвечал он. - Куды денессе-то? вместе с "Боевиком"
и пойду на отдых. А у него ищо цилиндры не скрипят...
- Ну, ну, плавай пока, - старики многозначительно переглядыва-
лись.
Тихон остановился перед крыльцом, отвесив общий поклон. Панькин
поднялся и обнял Мальгина-младшего.
- Прибыл-таки к родному очагу! Почему ко мне не заходишь? Не заз-
нался ли?.. Грешно забывать старых друзей! Я ведь тебя на руках наши-
вал, когда ты сопельки под носом рукавом вытирать изволил...
- Уж вы простите меня, Тихон Сафоныч, - ответил Тихон Мальгин. -
Я ведь только вчера прибыл. Вечер провел с братухой... А сегодня вот
пошел посмотреть на родное село.
- Ну и как? - Панькин опять сел на ступеньку. - Понравилось?
- Да разве может не понравиться родное село? Где бы ни был, в ка-
ких бы морях ни болтался, а дом все-таки есть дом...
- Ну, как живешь-то? На Дальнем Востоке ветра-то холоднее наших
али теплее? И волна там круче ли нашей?
- Ветра разные бывают. И волна тоже... Зайду - поговорим, Тихон
Сафоныч. Или нет, лучше вы приходите к нам вечерком. Чайку попьем, по-
беседуем. Придете?
- Ладно, приду.
Панькин приветливо поглядел из-под козырька мичманки на тезку.
По случаю приезда брата Родион Мальгин позвал в гости своего тес-
тя Дорофея и Панькина с женами. Августа с утра жарила и пекла в русс-
кой печи, и на сей раз превзошла самое себя: все получилось исключи-
тельно вкусно - и кулебячки с сигами, и тушеная баранина, и пироги с
рисом и печенкой. Гости, отдавая должное всевозможным кушаньям, вина
пили немного, и застолье не было шумным.
Родион и Панькин, памятуя о давнем намерении перетянуть Тихона с
Дальнего Востока на Север, дружно обрабатывали его.
- Вот ты, Тиша, подумай хорошенько, - говорил Родион. - Заработки
у нас не меньше, и премии при выполнении плана начисляют. Ну а если
тебе дома жить не поглянется, так поселись в Архангельске. Там колхозы
на паях строят жилой дом для судового командного состава. Квартиру те-
бе дадут. Чего думать-то?
- Сколько бы ни скитался на чужой стороне, домой рано пли поздно
все равно захочется, - убеждал Панькин, - Не сейчас, так после, под
старость непременно пригребешь сюда. Выйдешь на пенсию - спать по но-
чам не заможешь. Унда у тебя постоянно будет перед глазами. Попомни
мое слово! Уж лучше перебраться теперь, чем после.
- Надо подумать хорошенько. С женой обговорить. Боюсь, она на это
дело туго пойдет, у нее там родители старенькие, - высказал свои опа-
сения Тихон.
- Ты потолкуй с ней, - настаивал Родион. - Скажи, что на Севере
много хорошего.
- Да, хорошего немало, - подхватил Дорофей. - Вон грибов-ягод
сколько! Да и места красивые... Ныне каждый год туристов навалом.
Взять хоть Соловки... Прежде, при царе, туда ссылали, а теперь сами
едут. Музей там, достопримечательность старинная. И под Архангельском
в Малых Карелах деревянных церквей понастроили. С колокольным звоном.
- Церкви да иные здания привезены в Малые Карелы из разных дере-
вень как памятники архитектуры и старого быта, - уточнил Панькин. -
Музей деревянного зодчества называется.
- А строительство в Архангельске! - продолжал Дорофей. - Какие
здания отгроханы! На удивление. Старых деревянных домишек уж совсем
немного осталось. Мы вон с Офоней Патокиным искали Вавилу Ряхина, так
еле нашли... А еще ты жене про Кий-остров расскажи. Вот где красотища,
говорят, - оживился он. - Я хоть и не бывал там, но слыхивал.
- По тоням ее провезем, по побережью, - пообещал Родион. - Там у
нас благодать! Посмотрит, как семгу ловят. Ухи рыбацкой похлебает.
Влюбится в Унду, ей богу...
- А народ-то у нас какой! - воскликнул Тихон Сафоныч. - Работя-
щий, умный, добрый! Ты ей про народ непременно обскажи.
- Да, да! - поддержал Панькина Дорофей. - У вас там люди приез-
жие, с бору да с сосенки. Может, они и хорошие, хаять не буду. Но у
нас - все свои. Один поп, бывало, крестил... Дружно живем.
- Да я не знаю, что ли? - улыбнулся Тихон. - В общем вы меня пе-
рестаньте уговаривать. К родине я всей душой расположен. Только надо
все хорошенько обмозговать.
- Вот и обмозговывай да решай поскорее, - словно подвел итог Ро-
дион.
Затем объектом поучений стал сын Мальгиных Елисей, который сидел
тут же за чашкой чая. Высокий, как и все нынешние парни, светловоло-
сый, прическа по-современному. Большие серые глаза внимательно и чуть
снисходительно посматривают на отца, на дядю, на Дорофея с Панькиным.
Он слушал, как убеждали дядю переехать на Север, и думал: "Пожалуй,
напрасно стараются. Дядя все равно там останется: отрезанный ломоть к
караваю не пристанет. Во Владивостоке жизнь бойчее, веселее..." Эта
уверенность у Елисея укрепилась, когда Тихон рассказывал о дальневос-
точном флоте, о тамошних морских традициях, о знаменитой бухте Золотой
Рог...
Но теперь взоры сидевших за столом обратились к Елисею.
- Ну дак что, Елисей, не удалось в институт поступить? - спросил
Дорофей.
- Не прошел по конкурсу, - ответил парень, опустив голову. -
Тройку схватил...
- Нынче на тройках не ездят. Век не тот, - сказал отец.
- Не горюй, парень, - добродушно ободрил паренька Панькин. - Мож-
но на будущий год повторить попытку. А не лучше ли было бы тебе в мо-
реходку податься?
- Да я с ним говорил, - махнул рукой отец. - Не пожелал он.
Елисей с некоторой досадой отозвался:
- Почему вы, батя, так? Меня тянуло к архитектуре. Но раз не выш-
ло, теперь я должен по другому решать свою судьбу.
- И как будешь решать ее? - поинтересовался дядя.
- Отслужу пока в армии, а там видно будет.
- А все-таки лучше бы тебе в мореходку, - сказал Тихон. - Наша
профессия в почете, живем неплохо. Плавал бы капитаном, штурманом или
механиком. Поедем со мной, - там у нас высшее мореходное училище есть.
Собирай чемодан - и баста!
Тут уж Родион не выдержал и обиженно прервал брата:
- Да ты что, в самом-то деле! Сам от дома отбился и племяша сле-
дом тянешь? Видали? - обратился он за сочувствием к Панькину и Доро-
фею. - Мы его целый час уговаривали, а он все на восток глядит.
Елисей довольно смело вступился за дядю:
- Везде люди живут.
- Видали? - еще больше возмутился Родион. - Каков дядя, таков и
племяш!
Вид у него был такой сердитый и обиженный, что Тихон не выдержал
и рассмеялся.
- Не расстраивайся, братуха! - весело сказал он. - Мы ведь еще
никуда не поехали. Давайте лучше по чарочке.
Тихон выпил стопку, обвел взглядом застолье и вдруг запел:
В синем море волны пляшут,
Норовят лизнуть шпигаты.
С моряками море пашут
Салажата, салажата...
- Бывало, эту песенку мы в мореходке пели... Эх! - пояснил он и
еще раз повторил:
С мо-ря-ка-ми мо-ре па-шут
Салажа-та, са-ла-жа-та-а-а...
- Все мы салажата в этой агромадной жизни, - философски заметил
Панькин.
Через два дня Тихон уехал во Владивосток. На прощанье он сказал
брату:
- Насчет переезда я, конечно, подумаю...
Голос его при этом был не очень уверенным, скорее, виноватым.
В конце августа "Боевик" вышел с приливом на семужьи тони, распо-
ложенные на Абрамовском берегу Мезенского залива. Правил судном Доро-
фей. Груз невелик - продукты для рыбаков-семужников да кое-что из
снастей. Капитан рассчитывал вернуться в село к вечеру. Стоя в рубке у
штурвала, он вглядывался в очертания берега, который тянулся слева по
курсу, посматривал в небо и изредка на компас.
С утра было облачно и прохладно. Дул ровный северо-западный ветер
- побережник. Но во второй половине дня облака ушли за горизонт, и не-
бо стало чистым, ничто не предвещало ненастья.
Ритмично работал дизель, волны шумели и плескались о борта. Судно
шло полным ходом.
И вдруг полоска берега куда-то исчезла. Ее вроде бы затянуло
плотным туманом. Дорофей сверился по компасу и удивился: берег должен
быть совсем близко, но его не видно, хоть погода - яснее некуда. Доро-
фей приметил, как полоса тумана, расширяясь, быстро двигалась к бортам
судна со стороны берега. И какой-то странный туман: то он редел, почти
исчезал, то становился очень плотным. Вот уже и нос "Боевика" словно
бы растворился в нем.
А с неба ярко светило солнце, клонившееся к горизонту и заливав-
шее рубку теплым спокойным светом.
"Никакого тумана быть не должно, - подумал капитан. - Неужели у
меня что-то со зрением случилось? - Он свободной левой рукой стал про-
тирать глаза. Зажмурился от солнца, снова открыл глаза, но на море
по-прежнему плавал туман, зыбкий, изменчивый, словно пар... Вот вдали
обозначился высокий обрыв на берегу и тут же исчез из виду. - Вести
судно дальше нельзя, - решил Дорофей. - Надо либо стать на якорь, если
это в самом деле хмарь, либо передать штурвал Андрею, если глаза под-
водят..."
Он вызвал из кубрика своего помощника, Андрей явился подтянутый,
чисто выбритый, трезвый, как стеклышко.
Пока судно несколько дней стояло на приколе, Андрей по своему
обыкновению от безделья закутил. Ходил вечером по селу, распевая во
весь голос похабные частушки, а наутро Манефа вызвала его в правление.
Климцов пригрозил, что если Андрей не перестанет валять дурака, то бу-
дет списан с судна и направлен разнорабочим на склад. А вечером на
квартиру к Андрею пришел Дорофей и долго стыдил и увещевал его при же-
не. Жена не осталась в стороне от воспитательных мер и в свою очередь
пригрозила Андрею разводом. Дело принимало серьезный оборот, и Котцов
объявил себе сухой закон.
Все еще испытывая чувство неловкости перед Дорофеем, он слегка
тронул его за локоть.
- Устал? Сменить?
Дорофей тяжело вздохнул, проведя рукой по глазам.
- Или туман накинуло, или я ни черта не вижу...
- Тумана нет, - с удивлением вымолвил Котцов. - Погода ясная.
Весь берег видно.
- Значит, я слепну, - упавшим голосом сказал капитан. - Принимай
управление судном.
- Да что ты!
- Бери штурвал! - Дорофей уже сердито посмотрел на помощника.
- Есть! - отозвался тот и принял штурвал.
Дорофей постоял еще в рубке, вглядываясь вперед и по-прежнему не
различая берега, затем махнув рукой, спустился в кубрик. Там он лег
ничком на койку, уткнувшись лицом в широкие шершавые ладони. Лежал так
долго, закрыв глаза. А перед ними все плавали какие-то круги. Они по-
являлись, наплывали, увеличивались в размерах, а потом лопались, слов-
но мыльные пузыри.
"Все, отплавался!" - с тоской подумал Дорофей.
Да, отплавался Дорофей Киндяков. Фельдшерица Любовь Павловна, то-
же постаревшая за последние годы, седенькая, маленькая, воплощение
доброты и отзывчивости, выслушала старого морехода и дала ему направ-
ление в Мезень.
Врач-окулист районной поликлиники расспросил Дорофея, что, да
как, да когда, долго рассматривал его глаза с помощью зеркальца, зас-
тавлял вслух читать через разные линзы буквы на таблице и выписал ему
очки для дальнозорких, а на солнце рекомендовал носить дымчатые. Кроме
того, дал ему рецепт на капли.
- Глаза надо беречь, - назидательно сказал врач на прощанье. - Не
перенапрягайте их, избегайте прямого солнечного света. А плавать вам
больше не надо. Вы ведь уже на пенсии? Ну вот. Зачем же плавать? Сов-
сем можете остаться без глаз...
В аптеке Дорофею дали капли, пипетку, темные пляжные очки. А нуж-
ных линз для других очков не оказалось, и ему посоветовали заказать их
в Архангельске. Дорофей вовсе приуныл: "Вон какое худое зрение! Даже
очков для меня нет..."
Через знакомых он заказал очки в областном центре, а потом пришел
к Ивану Климцову.
- Придется, Иван Данилович, уходить мне с "Боевика". Врач не ве-
лит плавать: глаза плохи...
Климцов посочувствовал ему.
- Кого назначим капитаном?
- Андрюху. Он пить бросил, а моряк толковый.
Климцов согласился не очень охотно.
- Ладно, быть по-вашему. Только не обижайтесь, при первом же за-
мечании я руль у него отберу.
- Это самой собой. А пока пусть плавает. В конце концов сколько
можно ему гусарить?
Передав Котцову, как положено, судно по акту, Дорофей напутство-
вал старого товарища:
- Плавай, Андрей. Гладкой тебе поветери! И смотри не сорвись!
Иначе тебе веры не будет.
- Не сорвусь, - твердо сказал Котцов.
...Беда не приходит одна. Очень сильно захворала жена Дорофея Еф-
росинья. Она слегла в постель, жалуясь на сердце, на головокружение, и
больше не поднялась.
Любовь Павловна старательно лечила ее уколами, каплями, пилюлями.
Дорофей ходил как в воду опущенный.
- Кажись, приходит мой час, Дорофеюшко, - словно извинялась жена,
будто в чем-то была перед ним виновата.
- Да что ты! И думать об этом забудь!
- Дак ведь годы... Годы-то подошли. Ох, господи...
Ночами Дорофей почти не спал, лежа на печи, на теплых кирпичах, и
все посматривал на кровать Ефросиньи, на ее бледное лицо с заострив-
шимся носом.
Однажды видя, что муж не спит, Ефросинья попросила:
- Принес бы, Дорофеюшко, божью матерь с младенцем. Поставил бы
так, чтобы я ее видела...
Он послушно спустился с печки, отыскал в горнице икону и поставил
ее на стул рядом с кроватью. Ефросинья умиротворенно вздохнула и сме-
жила веки. Дорофей склонился над ней - дышит. "Слава богу, спит", -
успокоился он и полез на печку.
Сон его сморил, и он проспал до утра. А проснувшись, тотчас заме-
тил, что одеяло на груди жены не шевелится, как обычно, а глаза Ефро-
синьи глядят прямо в потолок.
Дорофей плохо помнил, как свернулся с печи, как в страхе отнял
руку от холодного лба жены, как слезы потекли по его щекам...
Ефросинья умерла так же тихо, как и жила.
Похоронив жену, Дорофей остался в одиночестве в своей старой из-
бе. Дочь, правда, не забывала его: наведывалась почти каждый день, го-
товила обед, мыла пол, брала в стирку белье. Частенько заглядывал и
Панькин, и они подолгу сидели за шахматной доской. Дорофей иной раз
передвигал фигуры невпопад, лишь бы сделать ход, и Панькин видел, что
он в такие минуты меньше всего думал о шахматах. "Конечно, не может
примириться с потерей жены..." - догадывался Тихон Сафоныч.
Дорофей места не находил от тоски. Да и как было не тосковать,
век прожили с Ефросиньей душа в душу. Жена была для него и близким
другом, и советчиком, и утешителем. Теперь ее не стало, и в доме слов-
но бы образовалась пустота, хотя все в нем было на прежних местах.
Он ложился, не раздеваясь, на раскладушку. Кровать, на которой
лежала Ефросинья, оставил нетронутой, прибрав и застелив ее чистым
покрывалом. "Пусть все, как при жизни Ефросиньюшки". Раскладушка была
низкая и легкая, и когда он, терзаемый бессонницей, ворочался с боку
на бок, она елозила по крашеным половицам...
Ночами он не гасил светильник, боялся темноты. Ему мерещилось,
что в избе развелись крысы, хотя никаких крыс и в помине не было. Но
Дорофея одолевала мнительность, и он стал брать у дочери на ночь кота.
Звали его изысканно - Маркиз. Белогрудый, дымчатый, ожиревший от без-
делья и потому ленивый, Маркиз залезал на раскладушку в ноги к Дорофею
и, свернувшись клубочком, безмятежно спал до утра. А хозяин не мог
сомкнуть глаз до рассвета, но старался не двигаться, чтобы не побеспо-
коить и не согнать с раскладушки Маркиза: "Все же живая душа рядом. От
нее теплее..."
Утром, едва Дорофей отворял дверь, кот шмыгал на улицу и опро-
метью бежал домой, к Мальгиным.
Все проходит со временем, ко всему человек привыкает. И Дорофей
тоже стал привыкать к положению вдовца. Ночные страхи у него прошли.
На "Боевике" он больше не плавал, делать ему было нечего, и он
задумал сходить на взморье, а, может, и дальше под парусом на своей
старенькой лодке. Если погода позволит, то можно заглянуть и на ближ-
нюю тоню к рыбакам. А то скоро они закончат путину, и ему так и не до-
ведется поесть свежей рыбацкой ухи.
Лодка, скорее небольшой карбасок, сшитый лет пять назад, была в
порядке: проконопачена, высмолена и опрокинута вверх дном на берегу.
Еще летом после сенокоса он вытащил ее из воды и старательно прикрыл
кусками старого брезента. И парус имелся на повети, растянутый для
просушки года три тому назад, да и забытый... Он осмотрел его, на уго-
лок, где крепился шкот, наложил прочную заплатку, налил в деревянный
анкерок воды, в мешок положил хлеба, соли, котелок, чайник, словом,
все что могло понадобиться, и рано утром, взвалив на себя ношу, отпра-
вился на берег.
Под парусами в Унде теперь уже никто не ходил, у рыбаков появи-
лись подвесные моторы. Но Дорофей мотором не обзавелся, не чувствуя в
нем необходимости. Сам он в летнюю пору редко бывал на берегу, все
плавал на "Боевике" - то на тони, то на ближние острова, то в губу за
селедкой или на рейд к пассажирскому теплоходу - и на своем карбаске
он почти никуда не выходил. Разве только в ягодную или грибную пору
перевозил на веслах жену на тот берег.
Теперь он решил наведаться на побережье непременно под парусом.
"Вспомню старинушку, - думал Дорофей, подсовывая под днище катки, -
как, бывало, шкот и румпель держал в руках!" Он погрузил в лодку пок-
лажу, поднял голенища бродней и, оттолкнув суденко от берега, проворно
влез в него. Для начала поработал веслами, а когда выгреб на фарватер,
поставил мачту с парусом, подтянул и намотал на утку1 конец шкота и
сел в корме к румпелю.
1 У т к а - деревянное приспособление у борта парусной лодки для
закрепления пенькового троса.
Подгоняемый попутным ветром, карбасок уверенно рванулся вперед.
Зрение у Дорофея теперь немного улучшилось, и он различал даже гребеш-
ки волн.
Было тихо. Только плескались о борта волны, да в ушах посвистывал
ветер-обедник. Ходу под парусами всегда сопутствовала тишина, нарушае-
мая разве только шумом волн: ни грохота двигателей, ни гари от выхло-
па. И думалось под парусами легко: мысли шли в голову какие-то возвы-
шенные.
Вон среди облаков блеснул голубой просвет, такой чистый, прозрач-
ный, глубокий, что Дорофей не мог оторвать от него глаз, пока облака
наконец не сомкнулись. Вдруг стало сумеречно, холодно и как-то неуют-
но. Приполярный сентябрь напоминал, что зима близка.
Лодка меж тем вышла из устья реки в полые воды Мезенской губы.
Дорофей направил ее вдоль левого берега. Там, километрах в семи отсю-
да, находилась первая семужья тоня.
Ветер крепчал, волны нарастали, и Дорофей начал беспокоиться: не
налетел бы шторм, не сорвало бы с его мачты плохонькую парусину. Чего
опасался он, то и случилось. Обедник притащил с юго-востока плотные
тучи, которые заволокли весь горизонт. Ветер усилился, перешел в шквал
и, налетев на крохотное суденышко, подхватил его и понес в сторону от
берега, в открытое море. Дорофей уж на что опытный моряк, а растерял-
ся: опустить парус нельзя - карбасок потеряет ход и окажется целиком
во власти волн, но и продолжать идти под парусом рискованно - лодка
сильно кренилась. Поэтому Дорофей лишь чуть ослабил шкот и, покрепче
взявшись за руль, стал править по ветру, чтобы не начерпать воды.
Но старое полотнище, не выдержав нового порыва шквального ветра,
с треском лопнуло, обрывки его залохматились, захлопали на ветру. Кар-
басок потерял ход и стал переваливаться с боку на бок. Поспешно пере-
сев на среднюю банку, Дорофей взялся за весла. Не без труда он развер-
нул лодку навстречу ветру и стал удерживать ее в таком положении, что-
бы не подставлять волне борта.
Понемногу ветер стал стихать, и Дорофей, облегченно вздохнув, ре-
шил повернуть обратно к дому: "До ухи ли тут!" С неба хлынул дождь.
Крупный, частый, он вскоре перешел в сплошной ливень. Мачта с обрывка-
ми паруса тормозила ход, и Дорофей, сняв ее, положил на днище. Он по-
жалел, что не взял с собой плаща. Ватник у него скоро намок, потяже-
лел, и шапка тоже.
До села было еще далеко. Грести придется, по меньшей мере, часа
три, если не поднимется снова тот же ветер, теперь уже встречь - про-
тивной. Дорофей работал веслами размеренно, делая широкие, нечастые
взмахи. Он опасался теперь уже не встречного, а бокового ветра. И
опять, - положительно ему не везло, - чего опасался, то и выпало на
долю. Дождик перебесился, и снова поднялся ветер, переменив направле-
ние. Полуночник, с северо-востока, он дул теперь прямо в борт.
"Делать нечего, надо все-таки добираться до дому", - Дорофей при-
налег на весла. Он обрадовался, когда издали донесся частый стукоток,
сперва мягкий, слабо различимый, но все приближающийся, переходящий в
ровное гуденье. "Мотор!" - без труда определил Дорофей и стал выиски-
вать среди волн суденышко. Однако от чрезмерного напряжения глаза у
него опять ослабли, и он не сразу увидел нос приближающегося карбаса,
который то поднимался, то опускался среди волн. Подпрыгивая на греб-
нях, он вскоре поравнялся с лодкой Дорофея, и тот разглядел в корме
своего старинного друга, моториста Офоню.
- Эй, Дорофей! Ты чего тут воду толчешь? - крикнул Офоня.
- Плаваю... - отозвался Дорофей и расхохотался, вспомнив свои
злоключения. - Был у меня парус да треснул. Весь в лохмотья!..
Офоня подрулил совсем близко.
- Эк тебе не повезло! А ну, держи конец!
Упругий и крепкий пеньковый конец упал к ногам Дорофея, и тот,
ухватив его, перебрался в нос своего суденышка. Когда трос был закреп-
лен в кованом кольце, он махнул рукой: "Давай!"
Мотор у Офони взревел, как ретивый зверь, и карбас ринулся впе-
ред, таща Дорофеево суденко на буксире.
- Так-то лучше! Ноне паруса уже не в моде. Техника ноне... -
обернулся Офоня.
- Отвыкли от парусов. Надо, видно, с ними прощаться. А жаль! Мно-
го хожено под ними.. - с сожалением ответил Дорофей.
Он достал жестяную баночку с дешевыми папиросами, закурил. "Да,
брат, правду сказал Панькин на собрании: "Прощайте, паруса!" Ишь, как
двигатель у Офони работает! Как часы. Да, меняется жизнь... Годы ухо-
дят, силы убавляются... Сколько еще протяну?" - невесело размышлял
старый мореход под ровный стукоток Офониного мотора.
Панькину было легче, чем Климцову: Тихон Сафоныч проработал пред-
седателем колхоза тридцать лет и знал здесь каждого - каков у него ха-
рактер, каковы семья и достаток. Ему было известно, какими интересами
живет человек, чего добился, о чем мечтает. Словом, любой колхозник
был перед Панькиным как солдат в строю перед старшиной, у которого все
времен в этих пустынных неприветливых местах.
Теперь здесь новая жизнь. Брат рассказывал Тихону, что колхоз об-
завелся тральщиками и будущей весной собирается вести зверобойный про-
мысел с помощью авиации. А сможет ли он, Тихон, вернуться сюда, чтобы
участвовать в этой новой жизни? Непросто после бойких торговых путей
ложиться на древний поморский курс. Вряд ли он решится расстаться со
своим кораблем, экипажем, с большим и оживленным портом на Дальнем
Востоке. Да и жена, наверно, не согласится переехать сюда...
Многое менялось в поморском селе: его внешний вид, способы и
средства промыслов, бытовой уклад, но традиции и многие привычки оста-
вались незыблемыми.
Как всегда, посиживали старики на ступеньках магазинного крылеч-
ка. Они приходили сюда обменяться новостями, погреться на солнышке и
вчера, и позавчера, и много лет назад.
Ушли из жизни, "улетели на Гусиную землю" деды Иероним Пастухов и
Никифор Рындин, пришли на смену Аниспм Родионов, Ермолай Мальгин и
другие. Тут они и сидели, на вымытых до блеска ступенях, встречая и
провожая каждого прохожего мудрыми всевидящими взглядами и неторопливо
разговаривая о погоде, об уловах, о направлении ветров, о том, кто уе-
хал в город навовсе, а кто не навовсе, кто на ком собирается жениться
и кто с кем поссорился, а то и подрался, пытаясь таким способом решить
семейный конфликт... Да мало ли тем для разговоров!
Когда Тихон проходил мимо, один из стариков окликнул его:
- Эй, тезка! Подь-ко сюда. Посиди с нами, уважь ветеранов.
Это был Тихон Сафоныч, бывший предколхоза, а ныне персональный
пенсионер областного значения.
Выйдя на пенсию, на крылечко Панькин попал не сразу: все не хоте-
лось считать себя стариком. Каждый день он довольно резво поднимался
по ступенькам, в магазин за хлебом, но со стариками только снисходи-
тельно здоровался да отвечал шуточками на их колкие замечания: дес-
кать, "нашего полку прибыло, пополнилась пенсионерская гвардия", "был
председатель, да весь вышел; только по старому морскому картузику,
именуемому мичманкой, и можно узнать бывшего резвого главу колхоза..."
Старики не спешили приглашать Панькина посидеть с ними. Знали - рано
или поздно не минует Тихон Сафоныч этой участи, и как бы он ни моло-
дился, как бы ни хорохорился, на крылечке ему сидеть все равно придет-
ся.
А Тихон Сафоныч первое время сидение такое считал для себя даже в
некотором роде зазорным, тем более что кой-кто из стариков не прочь
был, выждав податливых знакомых, подзанять у них рублишко да скинуться
"на троих" - такой городской обычай приплавился каким-то путем и сю-
да... Правда, выпивох среди пенсионеров было немного. Кадровые седуны,
понимая, что вино преждевременно уносит в могилу далеко не маловытных1
поморских мужей, опасались спиртного, как черти ладана, собираясь по-
жить возможно дольше...
1 От слова "выть" - прием пищи (обед, ужин и пр.). Маловытныи -
слабый, некрепкий, малохольный.
Но пришло время - стали плохо слушаться ноги, заныла поясница,
запокалывало сердце, и Тихон Сафоныч стал частенько опускаться на
гладкие ступеньки рыбкооповского крылечка.
Иногда за продуктами приходил и Дорофей Киндяков. Подобно Тихону
Сафонычу, на первых порах он тоже хорохорился, небрежно здороваясь с
теми, кто праздно греет задом крыльцо, и довольно проворно шмыгал в
магазин. Но старики не сомневались, что скоро и он наденет валенки с
галошами, фуфайку, ушанку и попросит их потесниться. А пока его встре-
чали примерно так:
- Все плаваешь, капитан?
- Да плаваю, - отвечал он. - Куды денессе-то? вместе с "Боевиком"
и пойду на отдых. А у него ищо цилиндры не скрипят...
- Ну, ну, плавай пока, - старики многозначительно переглядыва-
лись.
Тихон остановился перед крыльцом, отвесив общий поклон. Панькин
поднялся и обнял Мальгина-младшего.
- Прибыл-таки к родному очагу! Почему ко мне не заходишь? Не заз-
нался ли?.. Грешно забывать старых друзей! Я ведь тебя на руках наши-
вал, когда ты сопельки под носом рукавом вытирать изволил...
- Уж вы простите меня, Тихон Сафоныч, - ответил Тихон Мальгин. -
Я ведь только вчера прибыл. Вечер провел с братухой... А сегодня вот
пошел посмотреть на родное село.
- Ну и как? - Панькин опять сел на ступеньку. - Понравилось?
- Да разве может не понравиться родное село? Где бы ни был, в ка-
ких бы морях ни болтался, а дом все-таки есть дом...
- Ну, как живешь-то? На Дальнем Востоке ветра-то холоднее наших
али теплее? И волна там круче ли нашей?
- Ветра разные бывают. И волна тоже... Зайду - поговорим, Тихон
Сафоныч. Или нет, лучше вы приходите к нам вечерком. Чайку попьем, по-
беседуем. Придете?
- Ладно, приду.
Панькин приветливо поглядел из-под козырька мичманки на тезку.
По случаю приезда брата Родион Мальгин позвал в гости своего тес-
тя Дорофея и Панькина с женами. Августа с утра жарила и пекла в русс-
кой печи, и на сей раз превзошла самое себя: все получилось исключи-
тельно вкусно - и кулебячки с сигами, и тушеная баранина, и пироги с
рисом и печенкой. Гости, отдавая должное всевозможным кушаньям, вина
пили немного, и застолье не было шумным.
Родион и Панькин, памятуя о давнем намерении перетянуть Тихона с
Дальнего Востока на Север, дружно обрабатывали его.
- Вот ты, Тиша, подумай хорошенько, - говорил Родион. - Заработки
у нас не меньше, и премии при выполнении плана начисляют. Ну а если
тебе дома жить не поглянется, так поселись в Архангельске. Там колхозы
на паях строят жилой дом для судового командного состава. Квартиру те-
бе дадут. Чего думать-то?
- Сколько бы ни скитался на чужой стороне, домой рано пли поздно
все равно захочется, - убеждал Панькин, - Не сейчас, так после, под
старость непременно пригребешь сюда. Выйдешь на пенсию - спать по но-
чам не заможешь. Унда у тебя постоянно будет перед глазами. Попомни
мое слово! Уж лучше перебраться теперь, чем после.
- Надо подумать хорошенько. С женой обговорить. Боюсь, она на это
дело туго пойдет, у нее там родители старенькие, - высказал свои опа-
сения Тихон.
- Ты потолкуй с ней, - настаивал Родион. - Скажи, что на Севере
много хорошего.
- Да, хорошего немало, - подхватил Дорофей. - Вон грибов-ягод
сколько! Да и места красивые... Ныне каждый год туристов навалом.
Взять хоть Соловки... Прежде, при царе, туда ссылали, а теперь сами
едут. Музей там, достопримечательность старинная. И под Архангельском
в Малых Карелах деревянных церквей понастроили. С колокольным звоном.
- Церкви да иные здания привезены в Малые Карелы из разных дере-
вень как памятники архитектуры и старого быта, - уточнил Панькин. -
Музей деревянного зодчества называется.
- А строительство в Архангельске! - продолжал Дорофей. - Какие
здания отгроханы! На удивление. Старых деревянных домишек уж совсем
немного осталось. Мы вон с Офоней Патокиным искали Вавилу Ряхина, так
еле нашли... А еще ты жене про Кий-остров расскажи. Вот где красотища,
говорят, - оживился он. - Я хоть и не бывал там, но слыхивал.
- По тоням ее провезем, по побережью, - пообещал Родион. - Там у
нас благодать! Посмотрит, как семгу ловят. Ухи рыбацкой похлебает.
Влюбится в Унду, ей богу...
- А народ-то у нас какой! - воскликнул Тихон Сафоныч. - Работя-
щий, умный, добрый! Ты ей про народ непременно обскажи.
- Да, да! - поддержал Панькина Дорофей. - У вас там люди приез-
жие, с бору да с сосенки. Может, они и хорошие, хаять не буду. Но у
нас - все свои. Один поп, бывало, крестил... Дружно живем.
- Да я не знаю, что ли? - улыбнулся Тихон. - В общем вы меня пе-
рестаньте уговаривать. К родине я всей душой расположен. Только надо
все хорошенько обмозговать.
- Вот и обмозговывай да решай поскорее, - словно подвел итог Ро-
дион.
Затем объектом поучений стал сын Мальгиных Елисей, который сидел
тут же за чашкой чая. Высокий, как и все нынешние парни, светловоло-
сый, прическа по-современному. Большие серые глаза внимательно и чуть
снисходительно посматривают на отца, на дядю, на Дорофея с Панькиным.
Он слушал, как убеждали дядю переехать на Север, и думал: "Пожалуй,
напрасно стараются. Дядя все равно там останется: отрезанный ломоть к
караваю не пристанет. Во Владивостоке жизнь бойчее, веселее..." Эта
уверенность у Елисея укрепилась, когда Тихон рассказывал о дальневос-
точном флоте, о тамошних морских традициях, о знаменитой бухте Золотой
Рог...
Но теперь взоры сидевших за столом обратились к Елисею.
- Ну дак что, Елисей, не удалось в институт поступить? - спросил
Дорофей.
- Не прошел по конкурсу, - ответил парень, опустив голову. -
Тройку схватил...
- Нынче на тройках не ездят. Век не тот, - сказал отец.
- Не горюй, парень, - добродушно ободрил паренька Панькин. - Мож-
но на будущий год повторить попытку. А не лучше ли было бы тебе в мо-
реходку податься?
- Да я с ним говорил, - махнул рукой отец. - Не пожелал он.
Елисей с некоторой досадой отозвался:
- Почему вы, батя, так? Меня тянуло к архитектуре. Но раз не выш-
ло, теперь я должен по другому решать свою судьбу.
- И как будешь решать ее? - поинтересовался дядя.
- Отслужу пока в армии, а там видно будет.
- А все-таки лучше бы тебе в мореходку, - сказал Тихон. - Наша
профессия в почете, живем неплохо. Плавал бы капитаном, штурманом или
механиком. Поедем со мной, - там у нас высшее мореходное училище есть.
Собирай чемодан - и баста!
Тут уж Родион не выдержал и обиженно прервал брата:
- Да ты что, в самом-то деле! Сам от дома отбился и племяша сле-
дом тянешь? Видали? - обратился он за сочувствием к Панькину и Доро-
фею. - Мы его целый час уговаривали, а он все на восток глядит.
Елисей довольно смело вступился за дядю:
- Везде люди живут.
- Видали? - еще больше возмутился Родион. - Каков дядя, таков и
племяш!
Вид у него был такой сердитый и обиженный, что Тихон не выдержал
и рассмеялся.
- Не расстраивайся, братуха! - весело сказал он. - Мы ведь еще
никуда не поехали. Давайте лучше по чарочке.
Тихон выпил стопку, обвел взглядом застолье и вдруг запел:
В синем море волны пляшут,
Норовят лизнуть шпигаты.
С моряками море пашут
Салажата, салажата...
- Бывало, эту песенку мы в мореходке пели... Эх! - пояснил он и
еще раз повторил:
С мо-ря-ка-ми мо-ре па-шут
Салажа-та, са-ла-жа-та-а-а...
- Все мы салажата в этой агромадной жизни, - философски заметил
Панькин.
Через два дня Тихон уехал во Владивосток. На прощанье он сказал
брату:
- Насчет переезда я, конечно, подумаю...
Голос его при этом был не очень уверенным, скорее, виноватым.
В конце августа "Боевик" вышел с приливом на семужьи тони, распо-
ложенные на Абрамовском берегу Мезенского залива. Правил судном Доро-
фей. Груз невелик - продукты для рыбаков-семужников да кое-что из
снастей. Капитан рассчитывал вернуться в село к вечеру. Стоя в рубке у
штурвала, он вглядывался в очертания берега, который тянулся слева по
курсу, посматривал в небо и изредка на компас.
С утра было облачно и прохладно. Дул ровный северо-западный ветер
- побережник. Но во второй половине дня облака ушли за горизонт, и не-
бо стало чистым, ничто не предвещало ненастья.
Ритмично работал дизель, волны шумели и плескались о борта. Судно
шло полным ходом.
И вдруг полоска берега куда-то исчезла. Ее вроде бы затянуло
плотным туманом. Дорофей сверился по компасу и удивился: берег должен
быть совсем близко, но его не видно, хоть погода - яснее некуда. Доро-
фей приметил, как полоса тумана, расширяясь, быстро двигалась к бортам
судна со стороны берега. И какой-то странный туман: то он редел, почти
исчезал, то становился очень плотным. Вот уже и нос "Боевика" словно
бы растворился в нем.
А с неба ярко светило солнце, клонившееся к горизонту и заливав-
шее рубку теплым спокойным светом.
"Никакого тумана быть не должно, - подумал капитан. - Неужели у
меня что-то со зрением случилось? - Он свободной левой рукой стал про-
тирать глаза. Зажмурился от солнца, снова открыл глаза, но на море
по-прежнему плавал туман, зыбкий, изменчивый, словно пар... Вот вдали
обозначился высокий обрыв на берегу и тут же исчез из виду. - Вести
судно дальше нельзя, - решил Дорофей. - Надо либо стать на якорь, если
это в самом деле хмарь, либо передать штурвал Андрею, если глаза под-
водят..."
Он вызвал из кубрика своего помощника, Андрей явился подтянутый,
чисто выбритый, трезвый, как стеклышко.
Пока судно несколько дней стояло на приколе, Андрей по своему
обыкновению от безделья закутил. Ходил вечером по селу, распевая во
весь голос похабные частушки, а наутро Манефа вызвала его в правление.
Климцов пригрозил, что если Андрей не перестанет валять дурака, то бу-
дет списан с судна и направлен разнорабочим на склад. А вечером на
квартиру к Андрею пришел Дорофей и долго стыдил и увещевал его при же-
не. Жена не осталась в стороне от воспитательных мер и в свою очередь
пригрозила Андрею разводом. Дело принимало серьезный оборот, и Котцов
объявил себе сухой закон.
Все еще испытывая чувство неловкости перед Дорофеем, он слегка
тронул его за локоть.
- Устал? Сменить?
Дорофей тяжело вздохнул, проведя рукой по глазам.
- Или туман накинуло, или я ни черта не вижу...
- Тумана нет, - с удивлением вымолвил Котцов. - Погода ясная.
Весь берег видно.
- Значит, я слепну, - упавшим голосом сказал капитан. - Принимай
управление судном.
- Да что ты!
- Бери штурвал! - Дорофей уже сердито посмотрел на помощника.
- Есть! - отозвался тот и принял штурвал.
Дорофей постоял еще в рубке, вглядываясь вперед и по-прежнему не
различая берега, затем махнув рукой, спустился в кубрик. Там он лег
ничком на койку, уткнувшись лицом в широкие шершавые ладони. Лежал так
долго, закрыв глаза. А перед ними все плавали какие-то круги. Они по-
являлись, наплывали, увеличивались в размерах, а потом лопались, слов-
но мыльные пузыри.
"Все, отплавался!" - с тоской подумал Дорофей.
Да, отплавался Дорофей Киндяков. Фельдшерица Любовь Павловна, то-
же постаревшая за последние годы, седенькая, маленькая, воплощение
доброты и отзывчивости, выслушала старого морехода и дала ему направ-
ление в Мезень.
Врач-окулист районной поликлиники расспросил Дорофея, что, да
как, да когда, долго рассматривал его глаза с помощью зеркальца, зас-
тавлял вслух читать через разные линзы буквы на таблице и выписал ему
очки для дальнозорких, а на солнце рекомендовал носить дымчатые. Кроме
того, дал ему рецепт на капли.
- Глаза надо беречь, - назидательно сказал врач на прощанье. - Не
перенапрягайте их, избегайте прямого солнечного света. А плавать вам
больше не надо. Вы ведь уже на пенсии? Ну вот. Зачем же плавать? Сов-
сем можете остаться без глаз...
В аптеке Дорофею дали капли, пипетку, темные пляжные очки. А нуж-
ных линз для других очков не оказалось, и ему посоветовали заказать их
в Архангельске. Дорофей вовсе приуныл: "Вон какое худое зрение! Даже
очков для меня нет..."
Через знакомых он заказал очки в областном центре, а потом пришел
к Ивану Климцову.
- Придется, Иван Данилович, уходить мне с "Боевика". Врач не ве-
лит плавать: глаза плохи...
Климцов посочувствовал ему.
- Кого назначим капитаном?
- Андрюху. Он пить бросил, а моряк толковый.
Климцов согласился не очень охотно.
- Ладно, быть по-вашему. Только не обижайтесь, при первом же за-
мечании я руль у него отберу.
- Это самой собой. А пока пусть плавает. В конце концов сколько
можно ему гусарить?
Передав Котцову, как положено, судно по акту, Дорофей напутство-
вал старого товарища:
- Плавай, Андрей. Гладкой тебе поветери! И смотри не сорвись!
Иначе тебе веры не будет.
- Не сорвусь, - твердо сказал Котцов.
...Беда не приходит одна. Очень сильно захворала жена Дорофея Еф-
росинья. Она слегла в постель, жалуясь на сердце, на головокружение, и
больше не поднялась.
Любовь Павловна старательно лечила ее уколами, каплями, пилюлями.
Дорофей ходил как в воду опущенный.
- Кажись, приходит мой час, Дорофеюшко, - словно извинялась жена,
будто в чем-то была перед ним виновата.
- Да что ты! И думать об этом забудь!
- Дак ведь годы... Годы-то подошли. Ох, господи...
Ночами Дорофей почти не спал, лежа на печи, на теплых кирпичах, и
все посматривал на кровать Ефросиньи, на ее бледное лицо с заострив-
шимся носом.
Однажды видя, что муж не спит, Ефросинья попросила:
- Принес бы, Дорофеюшко, божью матерь с младенцем. Поставил бы
так, чтобы я ее видела...
Он послушно спустился с печки, отыскал в горнице икону и поставил
ее на стул рядом с кроватью. Ефросинья умиротворенно вздохнула и сме-
жила веки. Дорофей склонился над ней - дышит. "Слава богу, спит", -
успокоился он и полез на печку.
Сон его сморил, и он проспал до утра. А проснувшись, тотчас заме-
тил, что одеяло на груди жены не шевелится, как обычно, а глаза Ефро-
синьи глядят прямо в потолок.
Дорофей плохо помнил, как свернулся с печи, как в страхе отнял
руку от холодного лба жены, как слезы потекли по его щекам...
Ефросинья умерла так же тихо, как и жила.
Похоронив жену, Дорофей остался в одиночестве в своей старой из-
бе. Дочь, правда, не забывала его: наведывалась почти каждый день, го-
товила обед, мыла пол, брала в стирку белье. Частенько заглядывал и
Панькин, и они подолгу сидели за шахматной доской. Дорофей иной раз
передвигал фигуры невпопад, лишь бы сделать ход, и Панькин видел, что
он в такие минуты меньше всего думал о шахматах. "Конечно, не может
примириться с потерей жены..." - догадывался Тихон Сафоныч.
Дорофей места не находил от тоски. Да и как было не тосковать,
век прожили с Ефросиньей душа в душу. Жена была для него и близким
другом, и советчиком, и утешителем. Теперь ее не стало, и в доме слов-
но бы образовалась пустота, хотя все в нем было на прежних местах.
Он ложился, не раздеваясь, на раскладушку. Кровать, на которой
лежала Ефросинья, оставил нетронутой, прибрав и застелив ее чистым
покрывалом. "Пусть все, как при жизни Ефросиньюшки". Раскладушка была
низкая и легкая, и когда он, терзаемый бессонницей, ворочался с боку
на бок, она елозила по крашеным половицам...
Ночами он не гасил светильник, боялся темноты. Ему мерещилось,
что в избе развелись крысы, хотя никаких крыс и в помине не было. Но
Дорофея одолевала мнительность, и он стал брать у дочери на ночь кота.
Звали его изысканно - Маркиз. Белогрудый, дымчатый, ожиревший от без-
делья и потому ленивый, Маркиз залезал на раскладушку в ноги к Дорофею
и, свернувшись клубочком, безмятежно спал до утра. А хозяин не мог
сомкнуть глаз до рассвета, но старался не двигаться, чтобы не побеспо-
коить и не согнать с раскладушки Маркиза: "Все же живая душа рядом. От
нее теплее..."
Утром, едва Дорофей отворял дверь, кот шмыгал на улицу и опро-
метью бежал домой, к Мальгиным.
Все проходит со временем, ко всему человек привыкает. И Дорофей
тоже стал привыкать к положению вдовца. Ночные страхи у него прошли.
На "Боевике" он больше не плавал, делать ему было нечего, и он
задумал сходить на взморье, а, может, и дальше под парусом на своей
старенькой лодке. Если погода позволит, то можно заглянуть и на ближ-
нюю тоню к рыбакам. А то скоро они закончат путину, и ему так и не до-
ведется поесть свежей рыбацкой ухи.
Лодка, скорее небольшой карбасок, сшитый лет пять назад, была в
порядке: проконопачена, высмолена и опрокинута вверх дном на берегу.
Еще летом после сенокоса он вытащил ее из воды и старательно прикрыл
кусками старого брезента. И парус имелся на повети, растянутый для
просушки года три тому назад, да и забытый... Он осмотрел его, на уго-
лок, где крепился шкот, наложил прочную заплатку, налил в деревянный
анкерок воды, в мешок положил хлеба, соли, котелок, чайник, словом,
все что могло понадобиться, и рано утром, взвалив на себя ношу, отпра-
вился на берег.
Под парусами в Унде теперь уже никто не ходил, у рыбаков появи-
лись подвесные моторы. Но Дорофей мотором не обзавелся, не чувствуя в
нем необходимости. Сам он в летнюю пору редко бывал на берегу, все
плавал на "Боевике" - то на тони, то на ближние острова, то в губу за
селедкой или на рейд к пассажирскому теплоходу - и на своем карбаске
он почти никуда не выходил. Разве только в ягодную или грибную пору
перевозил на веслах жену на тот берег.
Теперь он решил наведаться на побережье непременно под парусом.
"Вспомню старинушку, - думал Дорофей, подсовывая под днище катки, -
как, бывало, шкот и румпель держал в руках!" Он погрузил в лодку пок-
лажу, поднял голенища бродней и, оттолкнув суденко от берега, проворно
влез в него. Для начала поработал веслами, а когда выгреб на фарватер,
поставил мачту с парусом, подтянул и намотал на утку1 конец шкота и
сел в корме к румпелю.
1 У т к а - деревянное приспособление у борта парусной лодки для
закрепления пенькового троса.
Подгоняемый попутным ветром, карбасок уверенно рванулся вперед.
Зрение у Дорофея теперь немного улучшилось, и он различал даже гребеш-
ки волн.
Было тихо. Только плескались о борта волны, да в ушах посвистывал
ветер-обедник. Ходу под парусами всегда сопутствовала тишина, нарушае-
мая разве только шумом волн: ни грохота двигателей, ни гари от выхло-
па. И думалось под парусами легко: мысли шли в голову какие-то возвы-
шенные.
Вон среди облаков блеснул голубой просвет, такой чистый, прозрач-
ный, глубокий, что Дорофей не мог оторвать от него глаз, пока облака
наконец не сомкнулись. Вдруг стало сумеречно, холодно и как-то неуют-
но. Приполярный сентябрь напоминал, что зима близка.
Лодка меж тем вышла из устья реки в полые воды Мезенской губы.
Дорофей направил ее вдоль левого берега. Там, километрах в семи отсю-
да, находилась первая семужья тоня.
Ветер крепчал, волны нарастали, и Дорофей начал беспокоиться: не
налетел бы шторм, не сорвало бы с его мачты плохонькую парусину. Чего
опасался он, то и случилось. Обедник притащил с юго-востока плотные
тучи, которые заволокли весь горизонт. Ветер усилился, перешел в шквал
и, налетев на крохотное суденышко, подхватил его и понес в сторону от
берега, в открытое море. Дорофей уж на что опытный моряк, а растерял-
ся: опустить парус нельзя - карбасок потеряет ход и окажется целиком
во власти волн, но и продолжать идти под парусом рискованно - лодка
сильно кренилась. Поэтому Дорофей лишь чуть ослабил шкот и, покрепче
взявшись за руль, стал править по ветру, чтобы не начерпать воды.
Но старое полотнище, не выдержав нового порыва шквального ветра,
с треском лопнуло, обрывки его залохматились, захлопали на ветру. Кар-
басок потерял ход и стал переваливаться с боку на бок. Поспешно пере-
сев на среднюю банку, Дорофей взялся за весла. Не без труда он развер-
нул лодку навстречу ветру и стал удерживать ее в таком положении, что-
бы не подставлять волне борта.
Понемногу ветер стал стихать, и Дорофей, облегченно вздохнув, ре-
шил повернуть обратно к дому: "До ухи ли тут!" С неба хлынул дождь.
Крупный, частый, он вскоре перешел в сплошной ливень. Мачта с обрывка-
ми паруса тормозила ход, и Дорофей, сняв ее, положил на днище. Он по-
жалел, что не взял с собой плаща. Ватник у него скоро намок, потяже-
лел, и шапка тоже.
До села было еще далеко. Грести придется, по меньшей мере, часа
три, если не поднимется снова тот же ветер, теперь уже встречь - про-
тивной. Дорофей работал веслами размеренно, делая широкие, нечастые
взмахи. Он опасался теперь уже не встречного, а бокового ветра. И
опять, - положительно ему не везло, - чего опасался, то и выпало на
долю. Дождик перебесился, и снова поднялся ветер, переменив направле-
ние. Полуночник, с северо-востока, он дул теперь прямо в борт.
"Делать нечего, надо все-таки добираться до дому", - Дорофей при-
налег на весла. Он обрадовался, когда издали донесся частый стукоток,
сперва мягкий, слабо различимый, но все приближающийся, переходящий в
ровное гуденье. "Мотор!" - без труда определил Дорофей и стал выиски-
вать среди волн суденышко. Однако от чрезмерного напряжения глаза у
него опять ослабли, и он не сразу увидел нос приближающегося карбаса,
который то поднимался, то опускался среди волн. Подпрыгивая на греб-
нях, он вскоре поравнялся с лодкой Дорофея, и тот разглядел в корме
своего старинного друга, моториста Офоню.
- Эй, Дорофей! Ты чего тут воду толчешь? - крикнул Офоня.
- Плаваю... - отозвался Дорофей и расхохотался, вспомнив свои
злоключения. - Был у меня парус да треснул. Весь в лохмотья!..
Офоня подрулил совсем близко.
- Эк тебе не повезло! А ну, держи конец!
Упругий и крепкий пеньковый конец упал к ногам Дорофея, и тот,
ухватив его, перебрался в нос своего суденышка. Когда трос был закреп-
лен в кованом кольце, он махнул рукой: "Давай!"
Мотор у Офони взревел, как ретивый зверь, и карбас ринулся впе-
ред, таща Дорофеево суденко на буксире.
- Так-то лучше! Ноне паруса уже не в моде. Техника ноне... -
обернулся Офоня.
- Отвыкли от парусов. Надо, видно, с ними прощаться. А жаль! Мно-
го хожено под ними.. - с сожалением ответил Дорофей.
Он достал жестяную баночку с дешевыми папиросами, закурил. "Да,
брат, правду сказал Панькин на собрании: "Прощайте, паруса!" Ишь, как
двигатель у Офони работает! Как часы. Да, меняется жизнь... Годы ухо-
дят, силы убавляются... Сколько еще протяну?" - невесело размышлял
старый мореход под ровный стукоток Офониного мотора.
Панькину было легче, чем Климцову: Тихон Сафоныч проработал пред-
седателем колхоза тридцать лет и знал здесь каждого - каков у него ха-
рактер, каковы семья и достаток. Ему было известно, какими интересами
живет человек, чего добился, о чем мечтает. Словом, любой колхозник
был перед Панькиным как солдат в строю перед старшиной, у которого все