- Так это, батя, заработок случайный. Раз в год, во время верто-
летной кампании. А в остальные дни рыбаки, слышал я, не густо получа-
ют, - сказал сын. - Впрочем, дело не в одних только деньгах. Скучно
здесь жить. Развернуться негде...
- Во сказанул! - удивился отец. - Море рядом - разворачивайся ку-
да хошь! Или тебя уж совсем море не зовет? На тральщиках разве нет за-
работка?
- А труд там какой? - опять возразила жена. - По четыре месяца
берега не видят, день и ночь в робе, насквозь мокрые, да на ветру, да
и шторма бывают сильные.
- Пословица говорит: "Пола мокра, дак брюхо сыто!"
- То-то, пословица! Нет, муженек, уж ты не сбивай сына с толку,
не агитируй. Пусть учится в институте. У него своя судьба.
- Разве я агитирую? - обиделся Родион. - Была нужда...
- Как же не агитируешь? Будто у парня нет своей головы на плечах.
Не маленький теперь.
- Да полно вам, - прервал их сын. - Мне надо еще в армии отслу-
жить. Или забыли?
- А после куда? Все надо предрешить заранее, - урезонивал его
отец. Благодушное настроение у него улетучилось, и он насупился.
Елисей сказал решительно:
- После армии, батя, я пойду опять в архитектурный институт. Хоть
обижайся, хоть нет.
- Правильно решил, - с живостью поддержала его сестра. - Добивай-
ся своей цели.
- Настойчивость - второй ум, - подхватила мать.
- А ты куда? - спросил Родион дочь.
- А я... Я замуж, - расхохоталась Светлана. - Нет, если по-серь-
езному, то я пойду в педагогический.
- А я то думал... - Родион пожевал губами, усы у него смешно за-
топорщились. - Я думал, Елеся, сходишь на зверобойку - и проснется в
тебе поморская кровь. Куда там! Ну да делай, как хочешь, я уж тебе не
указ. Ты сам большой...
Отец допил чай из стакана и ушел в горницу, лег там на кровать.
Августа посмотрела ему вслед и тихо сказала детям:
- Ничего. Пройдет у него обида. Отходчив. Он ведь у нас староп-
режний человек. Вас не всегда и поймет. А вам надо высшее образование
получить.
Брюки Светлане отец с, матерью все же купили на свои сбережения.
Из Мурманска на побывку приехал моряк Федор Мальгин. Он привез из заг-
ранплавания пару модных джинсов и одни продал Светлане. Та прибежала
домой с покупкой радостная и тотчас стала ее примеривать. Она с трудом
натянула на себя джинсы, которые поджимали со всех боков.
- Тесноваты? - посочувствовала мать.
- Да нет, покрой такой. Надо, чтобы в обтяжку, - ответила дочь.
- Да ты застегни молнию-то! - посоветовал отец. - Тогда и уви-
дишь, что они совсем тебе не подходят.
Светлана с усилием потянула замок-молнию. Он застегнулся только
до половины. В поясе брюки оказались непомерно узкими.
- Вот видите! - возмущался отец. - Что я вам говорил?
Брюки пришлось вернуть их владельцу. Впрочем, их у него тотчас же
купили: нашлась тощая девица среди сверстниц Светланы.
По ночам, когда в летней половине остывала печь и в комнатах ста-
новилось холодно, Фекла просыпалась и молча лежала, глядя в темноту
горницы. Натянув теплое одеяло до подбородка, она прислушивалась к
ночным звукам и шорохам. На стене размеренно стучали маятником боль-
шие, без боя часы, купленные недавно Леонидом Ивановичем. У соседей в
хлеву тоненько мемекал теленок, видимо будил матку, чтобы присосаться
к теплому коровьему вымени. За окнами на столбах гудели телеграфные
провода - к перемене погоды. В последние ночи народилась луна, и от
нее в горенку через замерзшее оконце тянулись снопы холодного голубого
света. Они высвечивали пол со старинными домоткаными половиками.
Прежде Фекла ночами спала крепко, а теперь с ней происходило
что-то непонятное: хоть глаза сшивай, не спится и все тут. Она лежала
спокойно, не ворочаясь, боясь потревожить супруга, который с головой
упрятался под одеяло.
"Надо бы спать в зимовке. Там теплее, - подумала Фекла. - Но там
Вавила..."
Одной из причин беспокойства и был, наверное, он, старый ее хозя-
ин. Нельзя сказать, чтобы Вавила пришелся им в тягость, нет. Просто
она опасалась, как бы он в одночасье не отдал богу душу, - уж очень
стар. К тому же Вавила попростыл, ошкуривая у вольеров тюленят и целую
неделю кашлял и жаловался на головные боли. Фекла еле отпоила его чаем
с сушеной малиной.
Лежа молча, боясь пошелохнуться, она вспоминала прежние годы,
когда, бывало, Вавила - молодой, здоровый, сильный - хозяином ходил по
селу, ведя торговые и промысловые дела. Жил хоть и не всегда в ладах с
приглядной и капризной Меланьей, но вполне благополучно. Вспомнилось,
как в тридцатом году ночью он заявился к Фекле, тогда еще совсем юной.
Признался ей в любви, обещал взять замуж, разведясь с женой... "Пустое
было! Хмель в нем бродил, как дрожжи. Да и беды на него посыпались
тогда со всех сторон: начиналась коллективизация. Бог с ним, его время
прошло. Хоть бы скончался не теперь, не в зимнюю пору... Да и пусть
живет, никому не мешает".
Ундяне, узнав о госте в зимовке Феклы, спрашивали ее при встрече:
"Кто у тебя там? Что за старик?" Она отвечала: "Знакомый, земляк".
Старики помнили Вавилу, но их осталось уже немного. А кто помоложе -
откуда им знать о нем? И кому какое дело, кто поселился в ее избе?
"А я-то как живу? - спрашивала себя Фекла. - Что дало мне это
позднее замужество?" И тут же отвечала: "Конечно, радости особой нету.
Годы все-таки. Но и огорчаться причины нет. Леонид Иванович хороший
муж, предупредительный, заботливый. Кажется, любит... Но хозяин нику-
дышный. Что-нибудь сделать в доме - он к этому совсем не способен. По-
чинить, покрасить, дров напилить - все надо соседей звать на помощь.
Да и некогда ему, целый день в школе. Иногда и вечера прихватывает.
Ответственная у него работа".
Думка за думкой тянулись в голове в недобрый бессонный час. Нако-
нец под утро Фекла успокаивалась и засыпала.
А днем забот полон рот. На ферме дел не переделать. Начались ве-
сенние отелы, молодняк надо беречь да холить. А в скотном дворе холод-
но, очень уж он старый, щелястый. Как ни ремонтировали, как ни утепля-
ли осенью, толку мало. Председатель приходил как-то утром, упрашивал
женщин: "Поработайте, бабоньки, еще с годик. Через год непременно но-
вую ферму выстроим по всем правилам".
Бессонница бессонницей, а в шесть утра Фекла была уже на ногах.
Топила печь, готовила завтрак и обед. Леонид Иванович вставал часом
позже, они завтракали и вместе шли она - на ферму, он - в школу, как и
положено любящим супругам, рука об руку.
Перед тем как уйти, Фекла наведывалась в зимовку к Вавиле. Прино-
сила дров к плите, кормила его завтраком. Вавила жил отшельником, на
летнюю половину к хозяевам не поднимался и на улицу не показывался.
Однажды только навестили его Дорофей, Офоня-моторист да свояк Анисим
Родионов. Посидели, поговорили о том о сем. Встреча была холодноватой,
чувствовалась какая-то отчужденность. Вавила этот приход земляков наз-
вал визитом вежливости.
Однажды, когда Фекла явилась в зимовку, Вавила объявил:
- Надо мне, Феклуша, в город. Спасибо за приют, за хлеб-соль. Но
нагостился. Домой пора.
- Что так, Вавила Дмитрич? - удивилась Фекла.
- Гость хозяевам не в тягость, если живет у них недолго. Но не
только поэтому. Потянуло меня в свой угол. Прости, но надо лететь. Ку-
пи, пожалуйста, билет. Завтра бы и отчалить.
- Поживи еще, Вавила Дмитрич. Куда торопишься? Кто тебя в городе
ждет?
- Нет, нет. Решил я, Феклуша. Билет купи, а до самолета я сам
дойду. Тебе не надо меня провожать. Так лучше. Будь ласкова. Хотел
здесь встретить смертный час, да передумал...
- Ну что ж, - вздохнула Фекла. - Воля ваша.
- Городским жителем стал. Скучно мне на селе, - Вавила попробовал
улыбнуться, но улыбка получилась вымученной, кисловатой.
- Дорофея с Офоней позвать попрощаться?
- Не надо. Уеду незаметно. Ни к чему их беспокоить.
Фекла выполнила просьбу Вавилы - купила билет на самолет и все же
проводила его на аэродром.
Случилось так, что тем же рейсом в Архангельск полетел председа-
тель колхоза Климцов, и случайно его место оказалось рядом с местом
Вавилы. Поначалу Климцов не обратил внимания на старика, но потом уз-
нал его, вспомнив, как посылал к вольерам.
- Ты куда, дед, полетел?
- Да в город...
- Живешь-то постоянно где? Там?
Вавила кивнул утвердительно, напустив на себя неприступный вид.
Он даже поднял воротник полушубка, хотя в самолете было тепло, давая
понять, что к дальнейшей беседе не склонен. Климцов, видя это, оставил
его в покое.
...Деловая поездка Ивана Даниловича в Архангельск была успешной.
Он разрешил все финансовые и снабженческие дела и привез проекты ново-
го цеха и гостиницы, а в начале мая рыбакколхозсоюз обещал направить в
колхоз и техника-строителя.
...Вавила умер весной перед майским праздником. Известие об этом
пришло в Унду уже после похорон.
Еще никогда в этих местах не было такой ранней и бурной весны.
Даже старики не помнили, чтобы в апреле почти весь снег согнало в
тундре. Только остался он рыхлыми плитками вылеживаться по оврагам и
лайдам1. Лед в реке стремительно ринулся к морю, ломая и круша все на
своем пути. В конце села, что ближе к заливу, начисто срезало льдинами
две бани. Вода поднялась, подмыла столбы с электролинией. Лед шел че-
тыре дня. С верховьев несло кучи сена и бревна от сенокосных избушек.
Рыбаки подолгу стояли на взгорке возле продмага и дивились такому нео-
бычному, шумному буйству вешних вод.
1 Лайда - заливной луг в тундре.
А потом вдруг ударили холода. Северо-восточные ветры притащили
низкие тяжелые тучи, и на подмерзшую землю посыпался новый снег. Все
кругом побелело, и только темными коробками выделялись избы. Тяжелая,
почти черная вода в реке струилась глубинным течением к устью.
Вешний снег растаял через три дня. Дорофею не сиделось в избе.
Побаловавшись утренним чайком с шанежками, которые ему почти ежедневно
приносила дочь, он одевался потеплее, брал суковатый можжевеловый по-
сох и шел прогуляться. Посох ему был нужен как помощник в пути. Им,
как сапер щупом, Дорофей пробовал подозрительные места - плохо приг-
нанные доски на мосточках, топкие лужицы на проезжей части улицы.
Он с удовольствием дышал свежим и влажным воздухом, у палисадни-
ков трогал рукой ветки черемушек, проверяя, не набухли ли почки. Почки
уже появились, он срывал их, растирал в ладони и вдыхал запах - терп-
кий, живительный, как сама весна.
Дорофей приходил на "смотровую площадку" стариков возле рыбкоо-
повского магазина. Они частенько сидели тут на пустых ящиках из-под
товаров и наблюдали за тем, что творилось вокруг. Но с рыбкооповского
крылечка видно недалеко, и Дорофей предпочитал сидеть на берегу, пос-
тавив посох меж колен и положив на гладкий набалдашник темные руки с
узловатыми длинными пальцами.
Хотя глаза у него ослабли, он все-таки видел многое, а что не ви-
дел, угадывал чутьем. Слух у него был хороший, и он различал в весен-
нем шуме крики чаек-поморников, писк куличков, что проворно перебегали
среди камней.
А однажды он услышал призывные трубные голоса серых гусей и под-
нял голову к небу. Он не сразу увидел птиц среди облаков, заметив стаю
лишь тогда, когда она попала в разрыв туч и лучи солнца засверкали на
подбитых пухом белых подкрыльях. Гуси перекликались, словно подбодряли
друг друга на долгом и утомительном пути с юга к тундровым озерам.
Они скрылись, голоса умолкли, тучи сомкнулись, и на лице, на ру-
ках Дорофей ощутил капли холодного дождя.
- Сидишь? - послышался голос позади. Дорофей обернулся и обрадо-
вался, увидев Панькина.
- Да вот сижу, - ответил он. - Гусей слушал... Только что проле-
тели.
- Ожил старый зуек! Весну почуял? - с ласковой ворчливостью ска-
зал Панькин и сел рядом. - Я тоже выбрался на волю. Три дня хворал.
- Чем хворал?
- Да поясницу схватило, шут ее побери! Р-радикулит. Этакая злов-
редная хворь.
- Беречься надо, - назидательно сказал старый кормщик. - Годы не
молодые, а ты в ватнике. Надел бы полушубок.
- Да вроде тепло... А впрочем, ты прав. - Панькин поглубже нахло-
бучил свою мичманку. Околыш ее был порядком засален, но лаковый козы-
рек еще блестел, хотя и был испещрен трещинками.
- И фураньку свою кинь. Надень шапку. Старый форсун! - ворчал До-
рофей миролюбиво.
- Верно, и шапка не помешала бы, - согласился Панькин. - Холодно
тут. Пойдем в шахматы сыграем.
- Что ж, это можно. Давно не играли, - Дорофей неторопливо встал
с ящика, и они отправились в избу.
- На нас с тобой со стороны глядеть, наверное, не очень весело, -
грустновато промолвил Панькин. - Теперь мы как пить дать на покойных
Иеронима Пастухова да Никифора Рындина смахиваем. Помнишь их?
- Как не помнить! Дружки были - водой не разлить. И мы теперь по-
хожи на них. Это ты правду сказал. И пусть. Старики были хорошие. Их
помнят добром.
- Так бы помнили нас.
- Да, - согласился Дорофей. - Надо, чтобы о человеке осталась
добрая память. Ну, ежели добром нас вспоминать не будут, - обернулся
он к другу-приятелю, - так хоть по крайности зла мы никому не причиня-
ли. Лихом помнить - тоже причины нет.
- Это как сказать, - вздохнул Панькин. - О тебе худого никто не
скажет, никому ты не насолил. А я - другое дело...
- Почему?
- Да потому, что был я на руководящей должности. С людей спраши-
вал крепко, по всей строгости, а иной раз и покрикивал да наказывал,
кого следовало. На меня кое-кто зуб имеет.
- Да, брат, плохи твои дела. Выходит, тебя и после смерти поруги-
вать будут. - Дорофей рассмеялся и оступился, забыв проверить посохом
дорогу. И упал бы, если бы не схватился за рукав Панькина. - Ладно да-
вай! Хватит об этом. Нечего себя отпевать прежде времени.
В старой избенке Дорофея было тепло и даже уютно. Крашеный пол
блистал чистотой, на подоконниках зеленели цветы - герань да вань-
ка-мокрый. Стол, шесток у печи, лавки - все было обихожено так, что
можно подумать - у Дорофея появилась хозяйка. Но хозяйки не было.
Дочь, правда, приходила, кое в чем помогала, но больше Дорофей забо-
тился о чистоте сам.
Панькин разделся, прошел к столу и спросил Дорофея, как это ему
удается поддерживать в избе порядок.
- Дак я же старый моряк! - не без гордости ответил тот. - Палубу,
бывало, в молодости драил? Драил. Теперь пол в избе драю, как палубу.
У меня и швабра есть, и ведерки с тазиками. Шваброй я здорово орудую!
Наклоняться не надо. И все остальное тоже держу как следует быть. Печь
- тот же камбуз, где я еще зуйком кашеварил, стол - на каждом корабле
в каюте стоит и должен быть чист, как ладошка...
Панькин покачал головой, дивясь такому проворству.
- Вишь как! Старую халупку с кораблем сравнил. Это же надо доду-
маться!
- Ничего хитрого нет, все ясно как божий день. - Дорофей расста-
вил шахматы на доске и зажал фигуры в кулаках: - Давай, в которой ру-
ке? - разыграл он первый ход.
- Одному-то, наверное, все-таки скучновато, - сказал Панькин,
сходив пешкой. - Ночами-то как?
- Сплю хорошо. Как барсук в норе. А в общем скучновато. Ты заходи
почаще.
- Ладно.
- Густя звала к себе, чтобы у них жил. Кровать, говорит, поставлю
в почетном месте для тебя. Пищу принимать, будешь вовремя и свежую. А
я отказался. У них избенка еще меньше моей, а в семье четверо. Не хочу
стеснять их. Мне и дома хорошо. Давай ходи!
Панькин взялся было за ладью, но тут в дверь постучали, и оба
обернулись.
- Войдите! - сказал Дорофей.
Вошла целая делегация - пятеро школьников лет двенадцати, три де-
вочки и два мальчика. Они поздоровались. Одна из девчушек пухлощекая,
нос пуговкой, глаза черные, как смородинки, вышла вперед и подала До-
рофею букет бумажных цветов.
- Поздравляем вас с наступающим праздником Победы, - слегка вол-
нуясь, выпалила она единым духом. - И вот цветы вам, ветеранам Великой
Отечественной войны, в подарок от нас. - И уже тише пояснила: - Насто-
ящих-то негде взять, так сами сделали. Извините.
Дорофей встал, принял букетик и поклонился.
- Спасибо. От меня и вот от Тихона Сафоныча. Он у нас ведь вете-
ран еще гражданской войны. - Премного вам благодарны за внимание.
- И еще, - заговорила снова девочка, - мы приглашаем вас обоих на
торжественную линейку в школу завтра в десять утра.
- Приходите, приходите, - поддержали ее другие ребята.
Дорофей переглянулся с Панькиным и пообещал:
- Непременно придем.
Школьники ушли. Дорофей получше рассмотрел бумажные цветы, сде-
ланные с немалым старанием, и передал их Панькину. Тот тоже полюбовал-
ся букетом.
- Вот и стали мы ветеранами, - сказал Тихон Сафоныч. - Почетная
должность! Но это еще не все. Завтра того и гляди нас в пионеры при-
мут. - Он встал, увидел на кухонном шкафу узкогорлую, слегка запылен-
ную вазу, давно не используемую по назначению, и распорядился: - Дос-
тань-ка вазу-то. Вон на шкафчике у тебя.
Дорофей достал вазу, и Панькин поставил ее на подоконник.
- Пусть все видят с улицы, что у тебя цветы цветут! - сказал он
удовлетворенно, устраивая букет в вазу.
На другой день Дорофей встал пораньше и, пока грелся самовар,
старательно отгладил сохранившуюся с сорок пятого года диагоналевую
защитного цвета гимнастерку, подшил к ней бязевый подворотничок и
прикрепил награды - орден Славы, медаль "За отвагу" и другие медали:
"К юному поколению надо явиться по всей форме".
Но гимнастерка оказалась тесной, ворот не застегивался. "Неужели
растолстел? - подумал Дорофей. - Не должно быть. Наверное, ткань сле-
жалась или села от стирки. Покойная Ефросинья выстирала ее перед тем
как упрятать в сундук". Он разочарованно вздохнул и перевесил награды
на штатский синий костюм, который носил только по праздникам.
После чая он оделся, зашел к Панькину, и они направились в школу.
Директор Суховерхов радушно пожал им руки и провел в зал, где уже
выстроились в два ряда пионеры в праздничной форме. Гостей усадили за
красный стол, и торжество началось.
Линейка шла почти час. Дорофею пришлось держать речь. И хотя он
не умел красно говорить, все же обстоятельно рассказал детям, как пла-
вал на боте "Вьюн" в Кольском заливе да в проливе Маточкин Шар, вспом-
нив при этом боевых друзей. Потом выступал Панькин. Мало кто в селе
знал, что он участвовал в ноябре двадцатого года в штурме Перекопа,
был ранен, с трудом выбрался из соленой перекопской воды и потом лежал
два месяца в госпитале в Воронеже. Слушали его с большим вниманием, а
потом Панькина и Киндякова приняли в почетные пионеры, повязав им пио-
нерские галстуки.
На этом празднество не кончилось. К удивлению Дорофея, одна из
учительниц объявила, что сразу после линейки состоится экскурсия на
берег, к боту "Вьюн".
...Бот стоял на пустынном берегу на окраине села уже много лет в
бездействии. После войны Дорофей с командой плавал на нем всего лишь
одну навигацию, да и то близ берега по семужьим тоням. Затем его спи-
сали за ветхостью и оставили на песчаной приливной полосе на вечную
стоянку.
О "Вьюне" почти забыли. Только ребятишки иногда лазили на нем,
играли в свои мальчишеские игры, бегали по палубе, забирались в рубку,
крутили крепкий дубовый штурвал. Изредка приходили сюда Дорофей с Офо-
ней, сидели на берегу, смотрели на старое суденко и вспоминали свои
странствия по северным морям.
Глядеть на ветхий заброшенный корабль было грустновато. Сначала
бот стоял в вертикальном положении, на киле, вонзив в небо две мачты с
остатками снастей и вант. Но потом приливами да ветрами его повалило
набок, и мачты накренились.
Придя со школьниками к месту стоянки "Вьюна", Дорофей увидел, что
кто-то поставил его снова на киль, подведя под нос и корму срубы из
толстых коротких бревен. Это совсем недавно сделали колхозные плотники
по распоряжению Климцова. Сам Климцов вряд ли бы догадался выровнять
бот - ему и так хватало дел, - если бы не директор школы Суховерхов.
Это ему пришла мысль использовать "Вьюн" для экскурсий с целью пробу-
дить у детей интерес к морским профессиям.
Здесь, на берегу Дорофея попросили продолжить беседу, начатую в
школе, и подробнее рассказать об истории "Вьюна". Дети обступили его
кругом, поглядывая на старого капитана и на его суденышко. Позади
школьников стояли учителя, Панькин и еще несколько жителей села, прив-
леченных сюда многолюдством. Дорофей, не привыкший к такому вниманию,
немного смутился, но быстро овладел собой и начал:
- Вот, ребята, перед вами колхозный рыболовный бот "Вьюн". Его
построили в тридцать пятом году соломбальские корабелы в Архангельске.
Колхоз тогда приобрел четыре таких суденка. Вон стоит Панькин, он был
тогда председателем и купил их. Помнишь, Тихон Сафоныч?
- Как же, помню! - отозвался Панькин. - Мы тогда обновляли парус-
ный флот. Переводили его на механическую тягу...
- Ну вот, значит, суденко, как видите, деревянное, небольшое. Те-
перь уж таких не строят. Теперь другие корабли - тральщики с рефриже-
раторными установками. Мощные! Ну а мы тогда ловили рыбу на таких бо-
тах. Мощность дизеля пятьдесят лошадиных сил, по тому времени подходя-
щая. А район плавания... район плавания, можно сказать, небольшой. Од-
нако в сорок четвертом году мы с экипажем ходили аж до пролива Маточ-
кин Шар. Я и сам удивляюсь теперь, как мы забрались в такую даль. Но
надо было. Имели спецзадание - вылавливать мины, что понаставили фа-
шисты. Почему назвали его "Вьюном"? Да потому, что устойчив он в
шторм. Вьется, волнам в лапы не дается... Как поплавок ныряет вверх да
вниз. Бегал быстро, как резвая лошадь. А качало на нем, - Дорофей
рассмеялся, - почище, чем на качелях. У иного нутро выворачивало...
Однако мы держались. Руля хорошо слушался. Давайте-ко пройдем на палу-
бу.
Сразу на палубе все школьники разместиться не могли, и потому они
разделились на две группы. Дорофей, продолжая беседу, показывал, что
где находится - рубка, люки, якорная лебедка, мачты, смотровая "бочка"
на одной из них.
Ему задавали много вопросов. Один паренек спросил:
- Что нужно для того, чтобы стать моряком?
- Прежде всего желание, - ответил Дорофей. - И приложить к тому
хорошую учебу в школе да примерное поведение. Моряки - народ серьез-
ный. А больше всего надобно воспитывать характер. Волю, значит. И до-
биваться своей цели.
Когда школьники ушли, к Дорофею подошел Панькин и положил ему ру-
ку на плечо:
- Ты им хорошо все объяснил. Может, пробудил у кого сегодня тягу
к морю.
- Любовь к морю, - поправил его Дорофей. - Ты ведь знаешь, море
любить надо!
Было холодно. С губы тянул свежий ветер, насыщенный сыростью и
запахами водорослей. Дорофей глянул на низкое облачное небо. Тучи, го-
нимые ветром, шли на северо-восток, на полночь. Среди них образовался
разрыв и блеснула прозрачная майская синева. В разрыв хлынули длинные
и косые солнечные лучи. Они высветили вдали гребни волн, вода заблес-
тела, засверкала ослепительно. Дорофею показалось, что там, в небе,
кто-то большой и сильный тянет из воды огромный невод. А тетива у не-
вода и ажурная тонкая сеть так и светятся, отливая чистым золотом.
1970-1981
летной кампании. А в остальные дни рыбаки, слышал я, не густо получа-
ют, - сказал сын. - Впрочем, дело не в одних только деньгах. Скучно
здесь жить. Развернуться негде...
- Во сказанул! - удивился отец. - Море рядом - разворачивайся ку-
да хошь! Или тебя уж совсем море не зовет? На тральщиках разве нет за-
работка?
- А труд там какой? - опять возразила жена. - По четыре месяца
берега не видят, день и ночь в робе, насквозь мокрые, да на ветру, да
и шторма бывают сильные.
- Пословица говорит: "Пола мокра, дак брюхо сыто!"
- То-то, пословица! Нет, муженек, уж ты не сбивай сына с толку,
не агитируй. Пусть учится в институте. У него своя судьба.
- Разве я агитирую? - обиделся Родион. - Была нужда...
- Как же не агитируешь? Будто у парня нет своей головы на плечах.
Не маленький теперь.
- Да полно вам, - прервал их сын. - Мне надо еще в армии отслу-
жить. Или забыли?
- А после куда? Все надо предрешить заранее, - урезонивал его
отец. Благодушное настроение у него улетучилось, и он насупился.
Елисей сказал решительно:
- После армии, батя, я пойду опять в архитектурный институт. Хоть
обижайся, хоть нет.
- Правильно решил, - с живостью поддержала его сестра. - Добивай-
ся своей цели.
- Настойчивость - второй ум, - подхватила мать.
- А ты куда? - спросил Родион дочь.
- А я... Я замуж, - расхохоталась Светлана. - Нет, если по-серь-
езному, то я пойду в педагогический.
- А я то думал... - Родион пожевал губами, усы у него смешно за-
топорщились. - Я думал, Елеся, сходишь на зверобойку - и проснется в
тебе поморская кровь. Куда там! Ну да делай, как хочешь, я уж тебе не
указ. Ты сам большой...
Отец допил чай из стакана и ушел в горницу, лег там на кровать.
Августа посмотрела ему вслед и тихо сказала детям:
- Ничего. Пройдет у него обида. Отходчив. Он ведь у нас староп-
режний человек. Вас не всегда и поймет. А вам надо высшее образование
получить.
Брюки Светлане отец с, матерью все же купили на свои сбережения.
Из Мурманска на побывку приехал моряк Федор Мальгин. Он привез из заг-
ранплавания пару модных джинсов и одни продал Светлане. Та прибежала
домой с покупкой радостная и тотчас стала ее примеривать. Она с трудом
натянула на себя джинсы, которые поджимали со всех боков.
- Тесноваты? - посочувствовала мать.
- Да нет, покрой такой. Надо, чтобы в обтяжку, - ответила дочь.
- Да ты застегни молнию-то! - посоветовал отец. - Тогда и уви-
дишь, что они совсем тебе не подходят.
Светлана с усилием потянула замок-молнию. Он застегнулся только
до половины. В поясе брюки оказались непомерно узкими.
- Вот видите! - возмущался отец. - Что я вам говорил?
Брюки пришлось вернуть их владельцу. Впрочем, их у него тотчас же
купили: нашлась тощая девица среди сверстниц Светланы.
По ночам, когда в летней половине остывала печь и в комнатах ста-
новилось холодно, Фекла просыпалась и молча лежала, глядя в темноту
горницы. Натянув теплое одеяло до подбородка, она прислушивалась к
ночным звукам и шорохам. На стене размеренно стучали маятником боль-
шие, без боя часы, купленные недавно Леонидом Ивановичем. У соседей в
хлеву тоненько мемекал теленок, видимо будил матку, чтобы присосаться
к теплому коровьему вымени. За окнами на столбах гудели телеграфные
провода - к перемене погоды. В последние ночи народилась луна, и от
нее в горенку через замерзшее оконце тянулись снопы холодного голубого
света. Они высвечивали пол со старинными домоткаными половиками.
Прежде Фекла ночами спала крепко, а теперь с ней происходило
что-то непонятное: хоть глаза сшивай, не спится и все тут. Она лежала
спокойно, не ворочаясь, боясь потревожить супруга, который с головой
упрятался под одеяло.
"Надо бы спать в зимовке. Там теплее, - подумала Фекла. - Но там
Вавила..."
Одной из причин беспокойства и был, наверное, он, старый ее хозя-
ин. Нельзя сказать, чтобы Вавила пришелся им в тягость, нет. Просто
она опасалась, как бы он в одночасье не отдал богу душу, - уж очень
стар. К тому же Вавила попростыл, ошкуривая у вольеров тюленят и целую
неделю кашлял и жаловался на головные боли. Фекла еле отпоила его чаем
с сушеной малиной.
Лежа молча, боясь пошелохнуться, она вспоминала прежние годы,
когда, бывало, Вавила - молодой, здоровый, сильный - хозяином ходил по
селу, ведя торговые и промысловые дела. Жил хоть и не всегда в ладах с
приглядной и капризной Меланьей, но вполне благополучно. Вспомнилось,
как в тридцатом году ночью он заявился к Фекле, тогда еще совсем юной.
Признался ей в любви, обещал взять замуж, разведясь с женой... "Пустое
было! Хмель в нем бродил, как дрожжи. Да и беды на него посыпались
тогда со всех сторон: начиналась коллективизация. Бог с ним, его время
прошло. Хоть бы скончался не теперь, не в зимнюю пору... Да и пусть
живет, никому не мешает".
Ундяне, узнав о госте в зимовке Феклы, спрашивали ее при встрече:
"Кто у тебя там? Что за старик?" Она отвечала: "Знакомый, земляк".
Старики помнили Вавилу, но их осталось уже немного. А кто помоложе -
откуда им знать о нем? И кому какое дело, кто поселился в ее избе?
"А я-то как живу? - спрашивала себя Фекла. - Что дало мне это
позднее замужество?" И тут же отвечала: "Конечно, радости особой нету.
Годы все-таки. Но и огорчаться причины нет. Леонид Иванович хороший
муж, предупредительный, заботливый. Кажется, любит... Но хозяин нику-
дышный. Что-нибудь сделать в доме - он к этому совсем не способен. По-
чинить, покрасить, дров напилить - все надо соседей звать на помощь.
Да и некогда ему, целый день в школе. Иногда и вечера прихватывает.
Ответственная у него работа".
Думка за думкой тянулись в голове в недобрый бессонный час. Нако-
нец под утро Фекла успокаивалась и засыпала.
А днем забот полон рот. На ферме дел не переделать. Начались ве-
сенние отелы, молодняк надо беречь да холить. А в скотном дворе холод-
но, очень уж он старый, щелястый. Как ни ремонтировали, как ни утепля-
ли осенью, толку мало. Председатель приходил как-то утром, упрашивал
женщин: "Поработайте, бабоньки, еще с годик. Через год непременно но-
вую ферму выстроим по всем правилам".
Бессонница бессонницей, а в шесть утра Фекла была уже на ногах.
Топила печь, готовила завтрак и обед. Леонид Иванович вставал часом
позже, они завтракали и вместе шли она - на ферму, он - в школу, как и
положено любящим супругам, рука об руку.
Перед тем как уйти, Фекла наведывалась в зимовку к Вавиле. Прино-
сила дров к плите, кормила его завтраком. Вавила жил отшельником, на
летнюю половину к хозяевам не поднимался и на улицу не показывался.
Однажды только навестили его Дорофей, Офоня-моторист да свояк Анисим
Родионов. Посидели, поговорили о том о сем. Встреча была холодноватой,
чувствовалась какая-то отчужденность. Вавила этот приход земляков наз-
вал визитом вежливости.
Однажды, когда Фекла явилась в зимовку, Вавила объявил:
- Надо мне, Феклуша, в город. Спасибо за приют, за хлеб-соль. Но
нагостился. Домой пора.
- Что так, Вавила Дмитрич? - удивилась Фекла.
- Гость хозяевам не в тягость, если живет у них недолго. Но не
только поэтому. Потянуло меня в свой угол. Прости, но надо лететь. Ку-
пи, пожалуйста, билет. Завтра бы и отчалить.
- Поживи еще, Вавила Дмитрич. Куда торопишься? Кто тебя в городе
ждет?
- Нет, нет. Решил я, Феклуша. Билет купи, а до самолета я сам
дойду. Тебе не надо меня провожать. Так лучше. Будь ласкова. Хотел
здесь встретить смертный час, да передумал...
- Ну что ж, - вздохнула Фекла. - Воля ваша.
- Городским жителем стал. Скучно мне на селе, - Вавила попробовал
улыбнуться, но улыбка получилась вымученной, кисловатой.
- Дорофея с Офоней позвать попрощаться?
- Не надо. Уеду незаметно. Ни к чему их беспокоить.
Фекла выполнила просьбу Вавилы - купила билет на самолет и все же
проводила его на аэродром.
Случилось так, что тем же рейсом в Архангельск полетел председа-
тель колхоза Климцов, и случайно его место оказалось рядом с местом
Вавилы. Поначалу Климцов не обратил внимания на старика, но потом уз-
нал его, вспомнив, как посылал к вольерам.
- Ты куда, дед, полетел?
- Да в город...
- Живешь-то постоянно где? Там?
Вавила кивнул утвердительно, напустив на себя неприступный вид.
Он даже поднял воротник полушубка, хотя в самолете было тепло, давая
понять, что к дальнейшей беседе не склонен. Климцов, видя это, оставил
его в покое.
...Деловая поездка Ивана Даниловича в Архангельск была успешной.
Он разрешил все финансовые и снабженческие дела и привез проекты ново-
го цеха и гостиницы, а в начале мая рыбакколхозсоюз обещал направить в
колхоз и техника-строителя.
...Вавила умер весной перед майским праздником. Известие об этом
пришло в Унду уже после похорон.
Еще никогда в этих местах не было такой ранней и бурной весны.
Даже старики не помнили, чтобы в апреле почти весь снег согнало в
тундре. Только остался он рыхлыми плитками вылеживаться по оврагам и
лайдам1. Лед в реке стремительно ринулся к морю, ломая и круша все на
своем пути. В конце села, что ближе к заливу, начисто срезало льдинами
две бани. Вода поднялась, подмыла столбы с электролинией. Лед шел че-
тыре дня. С верховьев несло кучи сена и бревна от сенокосных избушек.
Рыбаки подолгу стояли на взгорке возле продмага и дивились такому нео-
бычному, шумному буйству вешних вод.
1 Лайда - заливной луг в тундре.
А потом вдруг ударили холода. Северо-восточные ветры притащили
низкие тяжелые тучи, и на подмерзшую землю посыпался новый снег. Все
кругом побелело, и только темными коробками выделялись избы. Тяжелая,
почти черная вода в реке струилась глубинным течением к устью.
Вешний снег растаял через три дня. Дорофею не сиделось в избе.
Побаловавшись утренним чайком с шанежками, которые ему почти ежедневно
приносила дочь, он одевался потеплее, брал суковатый можжевеловый по-
сох и шел прогуляться. Посох ему был нужен как помощник в пути. Им,
как сапер щупом, Дорофей пробовал подозрительные места - плохо приг-
нанные доски на мосточках, топкие лужицы на проезжей части улицы.
Он с удовольствием дышал свежим и влажным воздухом, у палисадни-
ков трогал рукой ветки черемушек, проверяя, не набухли ли почки. Почки
уже появились, он срывал их, растирал в ладони и вдыхал запах - терп-
кий, живительный, как сама весна.
Дорофей приходил на "смотровую площадку" стариков возле рыбкоо-
повского магазина. Они частенько сидели тут на пустых ящиках из-под
товаров и наблюдали за тем, что творилось вокруг. Но с рыбкооповского
крылечка видно недалеко, и Дорофей предпочитал сидеть на берегу, пос-
тавив посох меж колен и положив на гладкий набалдашник темные руки с
узловатыми длинными пальцами.
Хотя глаза у него ослабли, он все-таки видел многое, а что не ви-
дел, угадывал чутьем. Слух у него был хороший, и он различал в весен-
нем шуме крики чаек-поморников, писк куличков, что проворно перебегали
среди камней.
А однажды он услышал призывные трубные голоса серых гусей и под-
нял голову к небу. Он не сразу увидел птиц среди облаков, заметив стаю
лишь тогда, когда она попала в разрыв туч и лучи солнца засверкали на
подбитых пухом белых подкрыльях. Гуси перекликались, словно подбодряли
друг друга на долгом и утомительном пути с юга к тундровым озерам.
Они скрылись, голоса умолкли, тучи сомкнулись, и на лице, на ру-
ках Дорофей ощутил капли холодного дождя.
- Сидишь? - послышался голос позади. Дорофей обернулся и обрадо-
вался, увидев Панькина.
- Да вот сижу, - ответил он. - Гусей слушал... Только что проле-
тели.
- Ожил старый зуек! Весну почуял? - с ласковой ворчливостью ска-
зал Панькин и сел рядом. - Я тоже выбрался на волю. Три дня хворал.
- Чем хворал?
- Да поясницу схватило, шут ее побери! Р-радикулит. Этакая злов-
редная хворь.
- Беречься надо, - назидательно сказал старый кормщик. - Годы не
молодые, а ты в ватнике. Надел бы полушубок.
- Да вроде тепло... А впрочем, ты прав. - Панькин поглубже нахло-
бучил свою мичманку. Околыш ее был порядком засален, но лаковый козы-
рек еще блестел, хотя и был испещрен трещинками.
- И фураньку свою кинь. Надень шапку. Старый форсун! - ворчал До-
рофей миролюбиво.
- Верно, и шапка не помешала бы, - согласился Панькин. - Холодно
тут. Пойдем в шахматы сыграем.
- Что ж, это можно. Давно не играли, - Дорофей неторопливо встал
с ящика, и они отправились в избу.
- На нас с тобой со стороны глядеть, наверное, не очень весело, -
грустновато промолвил Панькин. - Теперь мы как пить дать на покойных
Иеронима Пастухова да Никифора Рындина смахиваем. Помнишь их?
- Как не помнить! Дружки были - водой не разлить. И мы теперь по-
хожи на них. Это ты правду сказал. И пусть. Старики были хорошие. Их
помнят добром.
- Так бы помнили нас.
- Да, - согласился Дорофей. - Надо, чтобы о человеке осталась
добрая память. Ну, ежели добром нас вспоминать не будут, - обернулся
он к другу-приятелю, - так хоть по крайности зла мы никому не причиня-
ли. Лихом помнить - тоже причины нет.
- Это как сказать, - вздохнул Панькин. - О тебе худого никто не
скажет, никому ты не насолил. А я - другое дело...
- Почему?
- Да потому, что был я на руководящей должности. С людей спраши-
вал крепко, по всей строгости, а иной раз и покрикивал да наказывал,
кого следовало. На меня кое-кто зуб имеет.
- Да, брат, плохи твои дела. Выходит, тебя и после смерти поруги-
вать будут. - Дорофей рассмеялся и оступился, забыв проверить посохом
дорогу. И упал бы, если бы не схватился за рукав Панькина. - Ладно да-
вай! Хватит об этом. Нечего себя отпевать прежде времени.
В старой избенке Дорофея было тепло и даже уютно. Крашеный пол
блистал чистотой, на подоконниках зеленели цветы - герань да вань-
ка-мокрый. Стол, шесток у печи, лавки - все было обихожено так, что
можно подумать - у Дорофея появилась хозяйка. Но хозяйки не было.
Дочь, правда, приходила, кое в чем помогала, но больше Дорофей забо-
тился о чистоте сам.
Панькин разделся, прошел к столу и спросил Дорофея, как это ему
удается поддерживать в избе порядок.
- Дак я же старый моряк! - не без гордости ответил тот. - Палубу,
бывало, в молодости драил? Драил. Теперь пол в избе драю, как палубу.
У меня и швабра есть, и ведерки с тазиками. Шваброй я здорово орудую!
Наклоняться не надо. И все остальное тоже держу как следует быть. Печь
- тот же камбуз, где я еще зуйком кашеварил, стол - на каждом корабле
в каюте стоит и должен быть чист, как ладошка...
Панькин покачал головой, дивясь такому проворству.
- Вишь как! Старую халупку с кораблем сравнил. Это же надо доду-
маться!
- Ничего хитрого нет, все ясно как божий день. - Дорофей расста-
вил шахматы на доске и зажал фигуры в кулаках: - Давай, в которой ру-
ке? - разыграл он первый ход.
- Одному-то, наверное, все-таки скучновато, - сказал Панькин,
сходив пешкой. - Ночами-то как?
- Сплю хорошо. Как барсук в норе. А в общем скучновато. Ты заходи
почаще.
- Ладно.
- Густя звала к себе, чтобы у них жил. Кровать, говорит, поставлю
в почетном месте для тебя. Пищу принимать, будешь вовремя и свежую. А
я отказался. У них избенка еще меньше моей, а в семье четверо. Не хочу
стеснять их. Мне и дома хорошо. Давай ходи!
Панькин взялся было за ладью, но тут в дверь постучали, и оба
обернулись.
- Войдите! - сказал Дорофей.
Вошла целая делегация - пятеро школьников лет двенадцати, три де-
вочки и два мальчика. Они поздоровались. Одна из девчушек пухлощекая,
нос пуговкой, глаза черные, как смородинки, вышла вперед и подала До-
рофею букет бумажных цветов.
- Поздравляем вас с наступающим праздником Победы, - слегка вол-
нуясь, выпалила она единым духом. - И вот цветы вам, ветеранам Великой
Отечественной войны, в подарок от нас. - И уже тише пояснила: - Насто-
ящих-то негде взять, так сами сделали. Извините.
Дорофей встал, принял букетик и поклонился.
- Спасибо. От меня и вот от Тихона Сафоныча. Он у нас ведь вете-
ран еще гражданской войны. - Премного вам благодарны за внимание.
- И еще, - заговорила снова девочка, - мы приглашаем вас обоих на
торжественную линейку в школу завтра в десять утра.
- Приходите, приходите, - поддержали ее другие ребята.
Дорофей переглянулся с Панькиным и пообещал:
- Непременно придем.
Школьники ушли. Дорофей получше рассмотрел бумажные цветы, сде-
ланные с немалым старанием, и передал их Панькину. Тот тоже полюбовал-
ся букетом.
- Вот и стали мы ветеранами, - сказал Тихон Сафоныч. - Почетная
должность! Но это еще не все. Завтра того и гляди нас в пионеры при-
мут. - Он встал, увидел на кухонном шкафу узкогорлую, слегка запылен-
ную вазу, давно не используемую по назначению, и распорядился: - Дос-
тань-ка вазу-то. Вон на шкафчике у тебя.
Дорофей достал вазу, и Панькин поставил ее на подоконник.
- Пусть все видят с улицы, что у тебя цветы цветут! - сказал он
удовлетворенно, устраивая букет в вазу.
На другой день Дорофей встал пораньше и, пока грелся самовар,
старательно отгладил сохранившуюся с сорок пятого года диагоналевую
защитного цвета гимнастерку, подшил к ней бязевый подворотничок и
прикрепил награды - орден Славы, медаль "За отвагу" и другие медали:
"К юному поколению надо явиться по всей форме".
Но гимнастерка оказалась тесной, ворот не застегивался. "Неужели
растолстел? - подумал Дорофей. - Не должно быть. Наверное, ткань сле-
жалась или села от стирки. Покойная Ефросинья выстирала ее перед тем
как упрятать в сундук". Он разочарованно вздохнул и перевесил награды
на штатский синий костюм, который носил только по праздникам.
После чая он оделся, зашел к Панькину, и они направились в школу.
Директор Суховерхов радушно пожал им руки и провел в зал, где уже
выстроились в два ряда пионеры в праздничной форме. Гостей усадили за
красный стол, и торжество началось.
Линейка шла почти час. Дорофею пришлось держать речь. И хотя он
не умел красно говорить, все же обстоятельно рассказал детям, как пла-
вал на боте "Вьюн" в Кольском заливе да в проливе Маточкин Шар, вспом-
нив при этом боевых друзей. Потом выступал Панькин. Мало кто в селе
знал, что он участвовал в ноябре двадцатого года в штурме Перекопа,
был ранен, с трудом выбрался из соленой перекопской воды и потом лежал
два месяца в госпитале в Воронеже. Слушали его с большим вниманием, а
потом Панькина и Киндякова приняли в почетные пионеры, повязав им пио-
нерские галстуки.
На этом празднество не кончилось. К удивлению Дорофея, одна из
учительниц объявила, что сразу после линейки состоится экскурсия на
берег, к боту "Вьюн".
...Бот стоял на пустынном берегу на окраине села уже много лет в
бездействии. После войны Дорофей с командой плавал на нем всего лишь
одну навигацию, да и то близ берега по семужьим тоням. Затем его спи-
сали за ветхостью и оставили на песчаной приливной полосе на вечную
стоянку.
О "Вьюне" почти забыли. Только ребятишки иногда лазили на нем,
играли в свои мальчишеские игры, бегали по палубе, забирались в рубку,
крутили крепкий дубовый штурвал. Изредка приходили сюда Дорофей с Офо-
ней, сидели на берегу, смотрели на старое суденко и вспоминали свои
странствия по северным морям.
Глядеть на ветхий заброшенный корабль было грустновато. Сначала
бот стоял в вертикальном положении, на киле, вонзив в небо две мачты с
остатками снастей и вант. Но потом приливами да ветрами его повалило
набок, и мачты накренились.
Придя со школьниками к месту стоянки "Вьюна", Дорофей увидел, что
кто-то поставил его снова на киль, подведя под нос и корму срубы из
толстых коротких бревен. Это совсем недавно сделали колхозные плотники
по распоряжению Климцова. Сам Климцов вряд ли бы догадался выровнять
бот - ему и так хватало дел, - если бы не директор школы Суховерхов.
Это ему пришла мысль использовать "Вьюн" для экскурсий с целью пробу-
дить у детей интерес к морским профессиям.
Здесь, на берегу Дорофея попросили продолжить беседу, начатую в
школе, и подробнее рассказать об истории "Вьюна". Дети обступили его
кругом, поглядывая на старого капитана и на его суденышко. Позади
школьников стояли учителя, Панькин и еще несколько жителей села, прив-
леченных сюда многолюдством. Дорофей, не привыкший к такому вниманию,
немного смутился, но быстро овладел собой и начал:
- Вот, ребята, перед вами колхозный рыболовный бот "Вьюн". Его
построили в тридцать пятом году соломбальские корабелы в Архангельске.
Колхоз тогда приобрел четыре таких суденка. Вон стоит Панькин, он был
тогда председателем и купил их. Помнишь, Тихон Сафоныч?
- Как же, помню! - отозвался Панькин. - Мы тогда обновляли парус-
ный флот. Переводили его на механическую тягу...
- Ну вот, значит, суденко, как видите, деревянное, небольшое. Те-
перь уж таких не строят. Теперь другие корабли - тральщики с рефриже-
раторными установками. Мощные! Ну а мы тогда ловили рыбу на таких бо-
тах. Мощность дизеля пятьдесят лошадиных сил, по тому времени подходя-
щая. А район плавания... район плавания, можно сказать, небольшой. Од-
нако в сорок четвертом году мы с экипажем ходили аж до пролива Маточ-
кин Шар. Я и сам удивляюсь теперь, как мы забрались в такую даль. Но
надо было. Имели спецзадание - вылавливать мины, что понаставили фа-
шисты. Почему назвали его "Вьюном"? Да потому, что устойчив он в
шторм. Вьется, волнам в лапы не дается... Как поплавок ныряет вверх да
вниз. Бегал быстро, как резвая лошадь. А качало на нем, - Дорофей
рассмеялся, - почище, чем на качелях. У иного нутро выворачивало...
Однако мы держались. Руля хорошо слушался. Давайте-ко пройдем на палу-
бу.
Сразу на палубе все школьники разместиться не могли, и потому они
разделились на две группы. Дорофей, продолжая беседу, показывал, что
где находится - рубка, люки, якорная лебедка, мачты, смотровая "бочка"
на одной из них.
Ему задавали много вопросов. Один паренек спросил:
- Что нужно для того, чтобы стать моряком?
- Прежде всего желание, - ответил Дорофей. - И приложить к тому
хорошую учебу в школе да примерное поведение. Моряки - народ серьез-
ный. А больше всего надобно воспитывать характер. Волю, значит. И до-
биваться своей цели.
Когда школьники ушли, к Дорофею подошел Панькин и положил ему ру-
ку на плечо:
- Ты им хорошо все объяснил. Может, пробудил у кого сегодня тягу
к морю.
- Любовь к морю, - поправил его Дорофей. - Ты ведь знаешь, море
любить надо!
Было холодно. С губы тянул свежий ветер, насыщенный сыростью и
запахами водорослей. Дорофей глянул на низкое облачное небо. Тучи, го-
нимые ветром, шли на северо-восток, на полночь. Среди них образовался
разрыв и блеснула прозрачная майская синева. В разрыв хлынули длинные
и косые солнечные лучи. Они высветили вдали гребни волн, вода заблес-
тела, засверкала ослепительно. Дорофею показалось, что там, в небе,
кто-то большой и сильный тянет из воды огромный невод. А тетива у не-
вода и ажурная тонкая сеть так и светятся, отливая чистым золотом.
1970-1981